Кэти Келли
Мужчины свои и чужие

1

   Ханна вытянула вверх загорелую ногу, умело ухватила пальцами кран и с наслаждением ощутила, как горячая вода наполняет ванну.
   – Здорово наловчилась! – удивился Джефф, когда она снова прислонилась мокрой спиной к его груди.
   – Обожаю читать в ванне, а зимой ужасно не хочется вы­лезать из воды и тянуться к кранам. Вот я и научилась проде­лывать это ногой, – пробормотала Ханна. Вода медленно подползала к краям облупленной ванны, принося блаженное тепло. Она чувствовала себя счастливой, хотя этой ночью ей практически не удалось поспать. Это они славно придума­ли – принять вместе ванну после ночи любовного марафо­на. Горячая вода смывала усталость, вызванную усиленны­ми ночными стараниями Джеффа. Был момент, когда она взвизгнула и чуть не свалилась с кровати: острая боль прон­зила ее спину. Это явно свидетельствовало о том, что в ин­трижке с молодым мужчиной есть свои недостатки. Он-то наверняка не думает о проблемах со спиной, когда занимает­ся любовной акробатикой, используя все подручные средства вроде зеркал, кресел и пояса от халата. Вот бедняга Гарри единственное, что мог делать с поясом от халата, это позво­лить ему волочиться за ним по полу в кухню, собирая мусор и пыль.
   Кстати, с чего это он вдруг стал у нее «беднягой Гарри»? Ничего себе бедняга! Правильнее будет сказать – паразит и врун. Вспомнив паразитов, она мрачно понадеялась, что в своем длительном путешествии по Латинской Америке он таки повстречает этого ужасного паразита, живущего в тро­пических реках, который умеет по струе мочи добираться до пениса любого дурака, кому придет в голову помочиться в реку. Ханна знала, что потом избавиться от этого паразита можно только с помощью серьезной операции. Так что Гарри неделю не сможет сесть, чтобы не поморщиться.
   – А еще что-нибудь ты можешь делать ногой? – усмех­нувшись, поинтересовался Джефф, слегка покусывая ей мочку уха и вынуждая забыть про Амазонку и неприятные медицинские процедуры.
   – Нет, – твердо ответила Ханна: у нее все ныло правое бедро.
   Она закрыла глаза и начала вспоминать, что ей нужно сделать в ближайший час. Ее большой чемодан стоял в стен­ном шкафу, одежда, которую она собиралась взять с собой в Египет, лежала на кровати. На укладывание уйдет как мини­мум полчаса, ведь надо не забыть туалетные принадлежности и косметику. Еще следует выбросить все из холодильника. Не стоит возвращаться в вонючую кухню из-за того, что по­ленилась все заранее убрать. Особенно если учесть, что кухню отделяют от гостиной плохо пригнанные двери, так что чем меньше пахнет на кухне, тем лучше. «Итак, – поду­мала Ханна, вспоминая все, что нужно еще сделать, – поне­житься в ванне я могу еще не больше двух минут».
   Но Джефф явно думал иначе. Его губы с ее шеи перемес­тились на плечо, а руки под водой соблазнительно поглажи­вали бедра. Она спиной чувствовала его желание.
   Ханна резко села и завернула кран. Мокрые темные воло­сы прилипли к коже, как водоросли.
   – Нет времени, Джефф, – решительно сказала она. – Уже половина девятого. Мне через два часа необходимо быть в аэропорту, а еще надо кое-куда позвонить, не говоря уже о том, что я еще не собрала вещи.
   Джефф без всяких усилий втянул ее назад ванну. Еще бы, его руки привыкли отжимать вес, вдвое превышающий ее собственный.
   – Если бы я поехал с тобой, тебе не пришлось бы долго собираться, – сказал он, теребя губами ее ухо. – Парочка бикини да то сексуальное платье, в котором ты была вчера.
   Ханна невольно улыбнулась. Платье аметистового цвета было на редкость смелым и совершенно непохожим на все остальное в ее небольшом и довольно консервативном гарде­робе. Два прозрачных куска ткани на узких бретельках, куп­ленные по случаю в магазине у модного дизайнера, провисе­ли в шкафу целый год. Но вчера она рискнула надеть это платье на открытие ночного клуба в их отеле.
   – Там будет тьма всяких знаменитостей. Список гостей читаешь, все равно что «Алло!» листаешь, – возбужденно го­ворила об этом вечере еще несколько недель назад одна из сотрудниц отеля, коллега Ханны. – Мы должны отпустить тормоза, девочки. Нельзя подвести отель.
   Вот Ханна и «отпустила тормоза», завив длинные темные волосы и распустив их широкой шелковой волной по спине. Она даже заставила себя надеть безумно дорогое платье, ко­торое много раз собиралась вернуть в магазин, поскольку считала эту покупку пустой тратой денег. Все остальные ре­гистраторши в гостинице «Триумф» дружно ахнули, увидев сдержанную мисс Кэмпбелл в таком фривольном одеянии. Обычно она предпочитала белую накрахмаленную блузку, синие джинсы, блейзер и мокасины. Все в один голос заяви­ли, что она выглядит потрясающе сексуально. Кто бы мог по­думать, что Ханна Кэмпбелл способна превратиться из хо­лодно вежливой служащей отеля в настоящую сирену всего лишь с помощью платья.
   Джефф Уильямс, заведовавший новым спортивным за­лом, работал в гостинице недавно и не знал, что Ханна имеет репутацию недотроги. Но даже он рот открыл от удивления при виде ее стройной фигуры с весьма соблазнительными формами, обтянутыми прозрачным шифоном.
   В отличие от других работников отеля, которые всю ночь таращились на знаменитостей, надиравшихся шампанским, Ханна и Джефф провели вечер вместе, обнаружив, что оба обожают танцевать. Пили они больше минеральную воду, а не крепкие напитки, и почти не покидали танцплощадку, танцуя все подряд, даже вальс, когда заиграла медленная му­зыка. В таком хорошем настроении Ханне хватило двух бока­лов вина, чтобы зашумело в голове, и когда Джефф поцело­вал ее, это показалась ей вполне естественным.
   – Я тебя на десять лет старше, – сообщила она, когда они втиснулись в его маленькую спортивную машину и он обхватил ее своими сильными руками. Смешно, но она чув­ствовала себя девчонкой на первом свидании, хотя и забавля­лась от души.
   – Тридцать шесть еще не старость, – пробормотал Джефф, целуя пряди ее темных волос.
   Поскольку его холостяцкое пристанище находилось на другом конце города, да и делил он его с тремя приятелями, им обоим показалось более резонным выпить по чашечке кофе в вылизанной до блеска квартире Ханны, тем более что располагалась она практически рядом с гостиницей.
   Джефф уселся на жесткий диван, выразив восторг по по­воду необычных парчовых подушек, которые Ханна вручную разрисовала специальной краской для ткани, а затем сам за­нялся рукоделием, проводя пальцами вниз и вверх по руке Ханны, что было весьма эротично. Джефф не лез напролом. Впрочем, Ханна и не сомневалась, что так и будет: ведь в его распоряжении всегда имелось множество очаровательных женщин, не способных устоять перед его великолепной спортивной фигурой. У Джеффа было правило: он сначала убеждался, что женщина знает, на что идет, и лишь потом приступал к делу.
   – Ты уверена, что хочешь этого? – спросил он, и по его блестящим глазам она поняла, что уж он-то точно хочет.
   Ханна уже решила, что после года воздержания заслужи­ла хорошую встряску в постели, и поэтому ответила утверди­тельно. Все получилось замечательно – вроде как найти ста­рую ракетку, которой не пользовалась лет шестнадцать, и об­наружить, что ты еще вполне способна перебросить мяч через сетку и не опозориться.
   Джеффу незачем было знать, что такой интенсивной ак­робатикой она занималась в последний раз в классе аэробики под крики похожей на супермодель инструкторши. Не соби­ралась она также сообщать ему, что он будет первым, кроме нее самой, человеком, кому доведется спать на королевских размеров кровати, спинку которой Ханна собственноручно обтянула парчой, потому что ненавидела прежнюю ткань персикового цвета. Она всегда считала, что мужчины, осо­бенно молодые, с подозрением относятся к понятию воздер­жания и к женщинам, которые осознанно принимают реше­ние заняться сексом, предпочитая тех, кого просто заносит после выпивки и пары удачных комплиментов. Осознанные решения часто влекут за собой обязательства. Наверное, если бы Джефф знал, что она выбрала его, чтобы прервать этот год воздержания, он опрометью сбежал бы из квартиры, ре­шив, что связался с психопаткой.
   Жизнь научила Ханну, что мужчины годятся только для одного дела, причем это вовсе не добывание денег. Она полу­чила эти уроки в ранней молодости от своего бесшабашного отца. Ханне повезло родиться в глуши Коннемары, где вы­живает только самый неприхотливый скот, а такие фермеры, как ее отец, или работают, пока их руки не скрючит артри­том, или присасываются к бутылке, бросая на жену заботу о детях и оплате счетов за электричество. Папаша Ханны пред­почел второй вариант.
   Мать ее постарела раньше времени. Лицо с крупными чертами было испещрено морщинами уже в сорок лет. Ханна, наблюдая, как мать возвращается после мытья кухни в ближайшей гостинице белая от усталости и садится вязать свитер, за который ей заплатят гроши, дала себе клятву, что сделает все, чтобы не повторить ее судьбу. Ни одному мужчи­не не удастся уговорить ее на такой брак, и она никому не позволит приходить домой пьяным в хлам и орать, требуя ужина, на который не заработал ни цента. Ни за что!
   Она научится зарабатывать деньги, станет независимой и никогда не будет напрягать глаза над вязаньем при свете тусклой лампы, чтобы детям было что надеть к воскресной мессе.
   Однако провал на выпускных экзаменах и появление Гарри внесли в этот замечательный план свои коррективы. «Но сейчас, – подумала Ханна, сжав зубы, – я снова на вер­ном пути!» Новая работа, интересное путешествие, чтобы по­полнить образование, которого ей явно недостает, – и новая жизнь. Как бы ни был хорош Джефф, он в ее новую жизнь не вписывается. Он будет болтаться под ногами и заставит ее ду­мать о любви и других подобных глупостях. А ей этой черто­вой любви хватит на всю оставшуюся жизнь, так что большое спасибо!
   Вода начала остывать. Если она немедленно не вылезет, то опоздает на самолет. Ханна решительно поднялась из ванны.
   – У тебя классная фигура, – сказал Джефф, с удовольст­вием глядя на ее тонкую талию.
   – Ты хочешь сказать, для моего возраста? – уточнила она, обматываясь полотенцем.
   – Да для кого хочешь, – возразил он. – Ты наверняка здорово работала над собой. Я вижу так много женщин, ко­торые позволяют себе потерять форму. Они считают, что, если у них не спортивная фигура, нечего и стараться. А ты здорово поработала.
   Ханна на секунду перестала вытирать волосы и припо­мнила долгие часы, проведенные за последний год в спортза­ле, где она тренировалась, опять же сжав зубы и стараясь вы­бросить из головы Гарри. Ей с трудом удалось выкинуть его из своей жизни, а вот забыть о нем оказалось значительно сложнее.
   До Гарри (Ханна определяла этот период двумя буквами ДГ) она была в довольно приличной форме для двадцатисе­милетней женщины, дымящей как паровоз. Несмотря на средний рост и наследственную предрасположенность к пол­ноте, она была еще достаточно молода, чтобы обойтись без упражнений, предпочитая выкурить сигарету, если уж очень хотелось есть. Но за годы жизни с Гарри она слишком много времени проводила рядом с ним на диване перед телевизо­ром, поедая принесенную из ресторана еду и шоколадные конфеты. Жизнь превратилась в нескончаемую фантазию из сериала «Домик в прерии» – бесконечные вечера перед ка­мином, полные абсолютной праздности. Пока Гарри расска­зывал о романе, который собирался написать, Ханна могла забыть о постылой работе в магазине одежды, которую все время собиралась бросить, чтобы наконец-то начать делать настоящую карьеру и стать богатой и независимой. Она перестала заботиться о фигуре и даже бросила курить, когда Гарри отказался от курения, написав статью о никотиновых таблетках. Вместо сигарет в дело пошел шоколад и чай с тремя ложками сахара на чашку. Гарри не прибавил ни фунта, она же поправилась еще на двенадцать.
   Их блаженное сожительство положило конец ее амбици­ям – и талии. Пока не наступил тот ужасный августовский день, когда она вышвырнула его вон и принялась восстанав­ливать свою жизнь и фигуру.
   – Я хожу в спортзал, трижды в неделю занимаюсь аэро­бикой и пробегаю десять миль в неделю, – сказала она Джеффу.
   – Оно и видно, – заметил он. – Без труда хорошей фи­гуры не получишь.
   Ханна согласно кивнула. Жалко, что она уходит из гости­ницы. Было бы любопытно позаниматься с Джеффом, хотя их интрижка вряд ли бы затянулась. Мужчины типа Джеффа всегда оглядываются через плечо – а нет ли кого-нибудь сзади. Достаточно появления в спортзале какой-нибудь дев­чушки лет двадцати, с хвостиком на затылке, в обтягивающих легинсах и с надутыми губками, и их роману придет конец.
   Кстати, если бы она твердо не решила уйти из гостини­цы, то никогда бы не пошла с Джеффом: система сплетен в «Триумфе» работала куда эффективнее, чем система обслу­живания. Клиенту приходилось полчаса ждать заказанного по телефону омлета, а какая-нибудь пикантная новость рас­пространялась по всему отелю, начиная с кухни и кончая главным офисом, за какие-нибудь десять минут. Если бы Ханна начала встречаться с заведующим спортзалом, поток сплетен просто захлестнул бы их. А поскольку она целый год ни с кем не сплетничала, ни с кем не встречалась и никогда ничего не рассказывала о себе, ей бы не справиться с такой лавиной любопытства.
   К счастью, Ханна уже получила рекомендации и устрои­лась на другую работу, так что теперь ее личная жизнь никого не касалась. «Не отказывайте себе, – советуют все женские журналы, если речь заходит о необходимости забыть несчастную любовь. – Сделайте массаж, займитесь ароматерапией». Джефф был у нее первым после Гарри. Что ж, это значительно приятней, чем ароматерапия, и менее болезнен­но, чем подтяжка лица. К тому же обеспечено внутреннее сияние, которого точно не добиться с помощью «Оил оф олей».
   Джефф, по счастью, не ведающий, что является ее награ­дой за год воздержания, напустил в ванну еще воды и доволь­ный погрузился в пену. Он явно не собирался уходить. Ханна постаралась сдержать раздражение и принялась втирать ув­лажняющий крем в кожу лица.
   Ей удалось изменить фигуру с помощью долгих часов уп­ражнений, но лицо упрямо оставалось таким же, каким было всегда: округлое, с острым подбородком, несколько крючко­ватым носом и яркими раскосыми карими глазами. По носу и щекам – россыпь оранжевых веснушек. Яркие глаза и пышные волосы делали ее весьма привлекательной, хотя, ра­зумеется, она отнюдь не была красоткой.
   Но в этом описании упущена одна важнейшая деталь. Ханна в избытке обладала тем качеством, которое люди, им не обладающие, всячески стараются приобрести, – сексапильностью. Все в ней – начиная от плавной походки до ма­неры пить чай, – все вопило о сексуальности. Она не задава­лась такой целью, ничего для этого не делала. Ханна Кэмпбелл, служащая гостиницы тридцати шести лет от роду, просто родилась такой.
   Когда Ханна забирала свои волосы в строгий пучок и на­девала на нос очки в черепаховой оправе, она становилась похожей на учительницу в школе для неблагополучных под­ростков. Именно поэтому она никогда не пыталась вставить контактные линзы. В последнее время Ханне хотелось скрыть свою естественную сексуальность за строгой одеждой, суро­выми взглядами и очками под стать жене священника.
   Сексапильность – хорошая вещь, когда к месту и ко вре­мени. Ханне она принесла одни неприятности, да еще какие. В сельской местности, где она родилась, у девушки, обладаю­щей природной сексуальностью, лишь два пути: заработать незаслуженную репутацию потаскушки или возбудить нена­висть местных парней, которые обычно приходят в ярость, получив отказ.
   Ханна считала, что сексапильность годится для голливуд­ских старлеток, а нормальной женщине от нее одни неудоб­ства и беспокойство. «Впрочем, – поправила она себя, – именно сексапильность привлекла ко мне этого симпатично­го Джеффа. Но он слегка засиделся в гостях, так что пора сексуальной Ханне уступить место стальной Кэмпбелл».
   Она умело закрутила волосы в узел и одарила гостя ледя­ным взглядом, который приберегала для тех клиентов отеля, которые утверждали, что выпили всего лишь две порции в гостиничном баре, а не десять двойных, как было указано в счете.
   – Джефф, вылезай из ванны и проваливай. Мне через сорок пять минут нужно выходить из дома, а у меня еще масса дел. Давай поторопись.
   Ее строгий учительский голос сработал мгновенно: Джефф тут же вылез из ванны, остановился перед ней и по­тянулся. С него на линолеум ручьями стекала вода.
   Ханна не могла заставить себя отвести от него глаза. Гос­поди, до чего же хорош! Весь – от коротких светлых волос до больших ступней. Шесть футов мускулов без единого недо­статка. Микеланджело, наверное, все отдал бы за возмож­ность иметь такого натурщика.
   Ханна тряхнула головой, пытаясь припомнить, что ей следует сделать в ближайший час. Собрать вещи и разобрать­ся в путеводителях. Ей хотелось несколько расширить свой кругозор и почитать немного о Египте, чтобы не опозориться перед другими членами туристской группы, которые навер­няка знакомы и с историей, и с мифологией. Но тут Джефф лениво улыбнулся, провел пальцем по ее груди и уронил на пол полотенце. «Да какого черта?!» – подумала Ханна, вклю­чив свое сексуальное желание сразу на пятую скорость. После стольких длинных вечеров, когда о физических удо­вольствиях можно было только вспоминать, она это заслужи­ла! В конце концов, не так уж много времени нужно на сборы. А путеводитель можно почитать и в самолете.

2

   – Господи! Ты только взгляни на эту грязь! Я не против готовых салатов, но ведь дома обязательно надо их перело­жить из этих ужасных белых коробок. Они постоянно проте­кают. Что это? – Анна-Мари О'Брайен прищурилась поверх очков на этикетку из супермаркета на коробке, которая оста­вила жирный след на полке идеально чистого холодильника.
   Эмма Шеридан молчала, пока ее мать разыскивала сал­фетку, потом мочила ее в горячей воде и старательно стирала жирное пятно со средней полки холодильника. Кухню на­полнил резкий запах соснового дезинфицирующего средст­ва. На сосну это и близко не было похоже – во всяком слу­чае, Эмме такие сосны не попадались. Разве что в наше время сосны вступают в интимные отношения с фабриками, выпускающими хлорку.
   – Вот так-то лучше! – заявила, выпрямляясь, миссис О'Брайен.
   Она снова сполоснула салфетку и, прищурившись, огля­дела кухню. Только после этого она достала из своей сумки завернутые в фольгу пакеты и аккуратно поместила их в хо­лодильник, одновременно комментируя свои действия.
   – Не хочу, чтобы бедненький Питер ел еду из супермар­кета. Он должен нормально ужинать. Вот твой отец не при­коснулся бы ни к какой готовой пище, даже если бы мне пришлось уехать на неделю. Я тут сделала лазанью, ее на два дня хватит, а это куриная и грибная запеканки, их я положу в морозильник. Эмма, я тебя умоляю! Ты когда-нибудь его раз­мораживаешь? Он сам этого делать не умеет. Ну ладно, я раз­берусь…
   Эмма отключилась. Она тридцать один год выслушивала монологи матери на тему «никто ничего не делает правиль­но», и это научило ее, что можно попасть в психушку, если вовремя не отключиться. Особенно если монолог направлен на то, чтобы показать тебе, какая ты плохая хозяйка (сту­дентка, водитель) и что твой бедный муж вполне может уме­реть от сальмонеллы, если ты немедленно не начнешь кипя­тить как кухонные полотенца, так и его трусы.
   Тот факт, что Эмма накануне вылизала дом сверху дони­зу, не имел никакого значения. Неважно, что она потратила этот день на уборку, вместо того чтобы побегать по магази­нам и купить себе что-нибудь для путешествия. А она ведь собиралась пойти в «Дебенхэмс» и купить себе черный купальник, увеличивающий грудь, о котором прочла в женском журнале. Там утверждалось, что даже плоская, как блин, грудь в этом бикини будет выглядеть настолько привлека­тельно, что ослепит всех смотрящих.
   Увы, единственный способ, каким бюст Эммы может кого-то ослепить, это если выскочит проволочка из ее нуле­вого бюстгальтера и попадет этому человеку в глаз. Так что ей был просто необходим такой купальник.
   Но, как обычно, вступила в действие единственная из­лишне развитая часть ее организма – чувство вины, и поход по магазинам остался несбыточной мечтой. Чувство вины у Эммы напоминало описание сердца в учебнике анатомии: большая мышца, сжимающаяся произвольно. Ощущение вины за то, что она оставляет Питера на целую неделю в его собственном доме, а сама поплывет по Нилу вместе с родите­лями, победило ее стремление купить бикини с лифчиком, увеличивающим грудь. Так что в магазин она не пошла, а вместо этого затеяла весеннюю уборку. Разумеется, Питер, который не заметит, даже если ему подать ужин прямо на столе, потому что кончились тарелки, на ее титанические усилия внимания не обратит. Однако по Эмминому «винаметру» целый день уборки можно засчитать как 55 процентов компенсации за то, что она едет в отпуск без своего возлюб­ленного мужа. Дорогой подарок ей не по карману, так что, если она в течение недели после возвращения будет готовить ему его любимые блюда на ужин, это можно посчитать ком­пенсацией за остальные 45 процентов.
   Увы, она забыла купить новые резиновые перчатки, так что теперь, после того как она драила унитаз с хлоркой, руки были сухими, как пережаренный цыпленок. Зато дом превра­тился в настоящий дворец – ковры чистые, туалеты сверка­ют и нигде ни одной не выглаженной тряпки. И тем не менее мать продолжала неодобрительно цокать языком по поводу единственного пятна во всей этой чистоте!
   Эмма могла представить себе, как Питер утром открывает холодильник, берет коробку с салатом, ест его тут же, не от­ходя от дверцы, потом сует жирную коробку назад на полку и хватает апельсиновый сок на завтрак. Он обожал салаты из супермаркета и дико ненавидел лазанью. Но говорить об этом матери не имело никакого смысла. Анна-Мари О'Брайен и слушать не станет. Она никогда никого не слушала, кроме своего мужа, Джеймса П. О'Брайена, владельца не­большой компании, который руководил всем в пределах видимости и всегда – то есть абсолютно всегда – настаивал, чтобы последнее слово оставалось за ним.
   Эмма устало села на стул в кухне и принялась рассматри­вать свои ногти, которые недавно покрасила. Розовый лак, купленный специально для отпуска, смотрелся неплохо, но не смог замаскировать урон, нанесенный хлоркой, или об­грызенный ноготь. Эмма никак не могла избавиться от этой детской привычки и сгрызла ноготь на указательном пальце почти до основания во время длинного телефонного разгово­ра накануне с матерью. Анна-Мари распространялась насчет жары в Египте, дикости местных жителей, необходимости прикрывать плечи и «сможет ли отец получить там нормаль­ное молоко к чаю». Последнее замечание вызвало у Эммы мысленную картину: отец, пытающийся подоить верблюда, стоит с красным вспотевшим лицом, держа в одной руке чашку, а в другой верблюжью титьку.
   «Ладно, кто станет смотреть на твои проклятые ног­ти?» – сказала себе Эмма. Она слишком устала, чтобы об этом беспокоиться. Хорошо бы поспать в самолете по дороге в Египет. Если ей удастся стащить у матери таблетку валиума, она отключится на всю дорогу.
   Пока мать возилась у холодильника, Эмма тайком пощу­пала свою грудь через мягкую ткань комбинезона. Она зани­малась этим весь день, доставляя себе огромное удовольст­вие, не имеющее никакого отношения к сексу. Утром в зер­кале ее грудь выглядела больше, чем обычно, она была в этом уверена. Соски стали крупнее, верно? Вне сомнения. Эмма радостно улыбнулась: она беременна! Невозможно описать, какой счастливой она себя чувствовала, когда думала о ре­бенке, ее ребенке. Она вся сияла изнутри, и это сияние пита­лось радостью и чувством облегчения. Облегчения от того, что после долгого ожидания это наконец произошло. Ей хо­телось пуститься в пляс от счастья, но природная осторож­ность останавливала ее. «Не говори ничего, а то сглазишь! Подожди, вот когда будешь полностью уверена, сообщишь Питеру замечательные новости», – говорила она себе. Ей всего-то и нужно пережить ужасную неделю с родителями, а дальше все будет замечательно. Ее тайна поможет ей продер­жаться эту неделю. Одна неделя, подумаешь!
   Не обращая внимания на монолог на тему «здесь конь не валялся», она взяла блокнот и принялась писать записку Питу, уверяя его, что любит и будет ужасно скучать.
   – Что, мадам, как всегда, изволит отдыхать, пока ее мать работает?
   При звуке отцовского голоса Эмма чуть не подскочила. И сразу почувствовала, что в чем-то виновата. Так же с ней всегда бывало, когда на пути попадалась полицейская маши­на с торчащим из окна радаром, хотя сама она тащилась со скоростью тридцать миль в час. Одно присутствие отца наво­дило на нее тоску. Даже сегодня, когда она так радовалась перспективе оказаться беременной.
   – Анна-Мари, незачем тебе делать за нее грязную рабо­ту, – заявил Джимми О'Брайен, бросая на дочь недовольный взгляд. – Она достаточно взрослая, чтобы самой заниматься хозяйством. Нечего ей прислуживать.
   – Я не прислуживаю, – сказала мать, причем голос ее сразу стал тусклым и усталым. Куда только вся живость поде­валась?
   – Мама просто вытерла то, что было разлито, – пробор­мотала Эмма, чувствуя, что портится настроение, как всегда бывало в присутствии отца. – Я только вчера мыла холо­дильник…