Страница:
Я кивнула и несколько раз сглотнула ком в горле.
Не защищай его,хотела было я сказать ей, но промолчала. Я погладила мамину руку кончиками пальцев. Я больше не в силах была смотреть, как моя мать тает, становится такой худой, что несколько морщинок у нее на лбу распрямляются и натягиваются на череп, ее лицо становится гладким, как камешки, что я видела однажды в пальцах старой женщины в Греческом городе.
В то лето бабушка Мэйбл приехала навестить нас, от нее слегка пахло сладкой травой. Она грациозно вошла в квартиру. Старенький саквояж (по ее словам, он служил ей еще со времен Трумэна), толстые подтягивающие рейтузы и поношенные спортивные тапки не умаляли ее чувства собственного достоинства.
Я хотела показать бабушке нашу квартиру, взяла ее за руку и провела из комнаты в комнату. Но по пути она останавливалась и рассматривала знакомые предметы. Бабушка указала мне на ночной столик у кровати моих родителей, одна из его коротких ножек была подперта журналом «Ридерз Дайджест».
Она произнесла: «Ваглутапи» — и опустила руку. Помолчала, глядя на меня. «Ваглутапи?» — повторила я. Бабушка кивнула. Она указала на дверь: «Тиайопа»; окно: «Озанзанглепи». В кухне она ткнула пальцем в закопченную плиту: «Оцети», — сказала она. Билли бросил бутылку из-под содовой на кухонном столе, и бабушка схватила ее и помахала у меня перед глазами. «Капопапи», — сказала она мне, подняв брови. Это звучало забавно. Я не могла произнести слова правильно, потому что каждый раз, как я пыталась это сделать, меня охватывал неудержимый смех. Очень скоро мы обе вынуждены были ухватиться друг за друга, чтобы не упасть; бабушка тряслась от тихих, почти беззвучных вздохов, что уплывали к потолку, подобно кольцам табачного дыма.
— Ох, мне нужно… — наконец удалось ей произнести, и она торопливо пробежала мимо меня в ванную. Я никогда не видела, чтобы пожилые женщины так быстро двигались.
Ночью мы спали вдвоем на моей кровати, в другом углу спали мои маленькие братья, их костлявые локти сплелись. На ночь бабушка надевала белые хлопчатобумажные носки.
— Когда ты состаришься, кровь уже не будет доходить до твоих ступней, — объясняла она мне. И она никогда не носила настоящей ночной сорочки. Вместо этого она натягивала одно из своих старых домашних платьев, заношенных до того, что они превращались в кисею и рисунок на ткани давно уже смылся. У бабушки была нитка четок, которые светились в темноте. Она носила их на шее, и бусинки тлели передо мною, словно маленькие глазки, пока я не отворачивалась.
После того как бабушка произносила свои молитвы на языке сиу, она притягивала меня к себе и ее тяжелая рука свешивалась вдоль моей талии. В постели так сильно пахло сладкой травой, что мне казалось, будто мы спим в поле.
Именно бабушка Мэйбл рассказала мне о гуляющем по крышам.
— Мой тункасила,то есть дед, впервые увидел гуляющего по крышам в небе, его крылья были распростерты так широко, что закрывали луну и почти все звезды. Мой тункасилаговорил, что гуляющий по крышам был рожден из несчастий, сразу после бойни при Вундед Ни, где столько наших людей были убиты за то, что они танцевали Танец Призраков. Они были похоронены в снегу, и гуляющий по крышам парил над их братской могилой, с огромными голодными глазами, такими пустыми, что мой тункасиласкорчился в снегу, испугавшись, что его съедят.
— А теперь гуляющий по крышам последовал за мной в Чикаго. Ну не сумасшедший ли он? Он потеряется и задохнется в небе над этими стальными мельницами или врежется прямо в этот Джон Хэнкок Билдинг, разве не так?
Бабушка щекотала меня своими короткими, похожими на обрубки пальцами, и мы чуть не падали с кровати, вовсю хихикая. Заканчивая свой рассказ, бабушка, однако, стала серьезной. Она говорила шепотом, как будто гуляющий по крышам мог нас слышать. Я не сводила глаз с окна, ожидая увидеть пар от его дыхания, но там была только тьма.
Она рассказала мне, что гуляющий по крышам — это дух сиу, нечто вроде ангела.
— Хотя он и не добрый, и не злой, — пояснила бабушка. — Он — это просто он.
Гуляющий по крышам был самым прожорливым из всех духов, ужасно, непомерно прожорливым, его желудок всегда был пуст, как пещера, в которой перекатывалось эхо.
— Видишь ли, — объясняла бабушка, — несмотря на то что он вечно умирает с голоду, в еде он разборчив. Всегда ищет чего-нибудь вкусненького.
Гуляющий по крышам пожирал мечты, и когда он поедал выбранную им мечту, она сбывалась. «А он никогда не съедал какую-нибудь твою мечту?» — спрашивала я бабушку Мэйбл, пытаясь представить себе, какова на вкус может быть мечта и как можно запихнуть ее в рот, не подавившись.
— Да, такое было, — ответила она. Она убрала волосы у меня со лба. — Я мечтала о тебе.
Я откинула голову назад, бабушке на грудь. Я почувствовала, что ее четки запутались в моих волосах и царапают кожу на голове. Мне снилось, что мы ночуем в прерии, и бабушка указывает пальцем на звезды, и ее руки так длинны, что могут достать до неба и вытереть со звезд пыль.
Той осенью, после того как бабушка Мэйбл возвратилась в Северную Дакоту, ее голос все время звучал во мне, повторяя ее рассказы и слова языка сиу. Думаю, именно поэтому гуляющий по крышам и явился мне. Он вырос из моих сновидений, ночной посетитель, крадущийся сквозь мои мысли, а позднее, когда обрел плоть, он парил за окном моей спальни, будто ступая по воздуху. Мои братья спали на соседней кровати в ту ночь. Я видела серые очертания их тел и свисавшие с постели руки, тоненькие, словно палочки.
Я хотела разбудить их, чтобы спросить: «Вы видите его там, снаружи? Он еще не ушел?» Но я не сделала этого. Вместо этого я стала разглядывать смуглое, безволосое тело существа, блестящее и гладкое. Он казался напряженным, рот его был открыт, он проводил по зубам усеянным колючками языком. Глаза его проникали мне в душу, зрачки словно просверливали меня насквозь; я была уверена, что он может проникнуть в мои мысли и разгадать мои мечты. Я знала, зачем ему такой язык. Я знала, что он делал. Крошечные изогнутые шипы вдоль края его языка, как иголки, были предназначены для того, чтобы ловить мечты. Язык был достаточно гибким, чтобы извлекать их, как хирург во время тонкой операции, и после того он вытаскивал и заглатывал мечту, мечта сбывалась.
Я не удивлялась, что он выглядел точь-в-точь как мой отец, хотя его длинные, до пояса волосы были украшены перьями. Красивое лицо, сильные руки и торс принадлежали моему отцу. Только ноги были другими: бедра покрыты перьями, а вместо ступней — загнутые когти.
— Ты наполовину птица, — шептала я ему через стекло, разделявшее нас. — А наполовину дух.
Его глаза пристально, без выражения смотрели на меня, но рука его подняла ожерелье, что висело у него на шее, ожерелье из медвежьих клыков, зубов лося и редкостных ракушек. Я попробовала протянуть руку сквозь стекло, чтобы дотронуться до ожерелья, что он протягивал мне, но, когда я дотронулась до препятствия, он взлетел и я услышала, как бьет в стекло ветер, что он поднял своими могучими крыльями.
Наутро я стала искать оброненные красные и черные перья, цвета его оперения. Я не смогла найти ни одного, но это не поколебало моей веры. Я знала, что гуляющий по крышам приходил ко мне. Он существовал — это все, что мне было нужно.
Когда я была маленькой, то слепо верила в семейные легенды, рассказы моей бабки, и даже в моего красивого отца, который временно потерялся, уйдя на поиски дороги, про которую бабушка Мэйбл говорила, что она лежит у меня под ногами. В конце концов это он поймал меня, прежде чем я упала на пол, это он первый держал меня на руках после того, как моя мать произвела меня на свет.
Бабушка Мэйбл говорила мне, что жизнь идет по кругу, и иногда мы сами сворачиваемся в кольцо, как спящая змея. Через несколько недель после того, как бабушка Мэйбл вернулась в Северную Дакоту, я решила вернуться обратно, к своему собственному началу. Может быть, именно туда мне следовало отправиться, чтобы все исправить, чтобы вернуть моего отца к его одинокой семье. Мне было совершенно ясно, что нужно делать.
Это был мой десятый день рождения. Я проснулась раньше всех и оделась тихо, чтобы не разбудить братьев. Я выглянула из переднего окна и понаблюдала, как падают листья, срываемые утренним ветром. Я выскользнула из квартиры, но не закрыла двери, чтобы можно было вернуться.
Я тщательно выбрала место, достаточно высоко, чтобы проверить свою веру, но не настолько высоко, чтобы разбиться. Я встала на самом верхнем пролете лестницы, ведущей в нашу прихожую, вымощенную плиткой. Пролет состоял из десяти покрытых ковром ступенек. Я встала на пятки на верхнюю ступень и почувствовала, как все раскачивается взад-вперед. Сначала я вытянула вперед подбородок, закрыв глаза, мое тело было расслаблено, словно перед тем, как заснуть. Я ждала, чтобы папа поймал меня, чтобы гуляющий по крышам откинул назад голову и открыл рот, и моя мечта проплыла сквозь его горло к ветру, дующему с озера Мичиган.
Дон Тумасонис
Мы рады сообщить Вам, что вместе с настоящим письмом высылаем Вам по Вашей просьбе полное описание № 839 из нашего недавнего каталога «Между турецкими банями и минаретом: путешествия в XIX и в начале XX веков по Среднему Востоку, Анатолии, Нубии и пр.».
Вам повезло в том смысле, что составитель каталога, наш бывший сотрудник мистер Мокли сделал подробнейшее описание этой интересной и, вероятно, даже уникальной серии открыток и фотографий. Ни один человек из тех, кому мы их показывали, не видел ничего подобного.
Они были приобретены одним из наших клиентов во время поездки в Париж. Он обнаружил их в одном из книжных рядов на левом берегу Сены, что необычно, — поскольку все думают, будто букинисты оттуда уже давно изгнаны. Изучив покупку вечером, он решил на следующий день снова отправиться к продавцу в поисках аналогичных экземпляров. Увы, таковых в наличии не имелось, и старый седой букинист, обладатель книжных ящиков, не помнил, когда и где сам купил эти вещи, кроме того, что они лежали у него уже много лет, чуть ли не со времен Мармье. [34]
Он даже забыл об их существовании, пока они не были извлечены благодаря усердию нашего сотрудника. Принимая во внимание обстоятельства их обнаружения (покрытые пылью, в запечатанном конверте, запихнутом в дальний угол зеленого жестяного ящика, заваленного другими ящиками с грязными толстенными книгами), можно считать, что нам повезло, ибо у нас есть хотя бы они.
Имейте в виду, что, как постоянный покупатель, которого мы весьма ценим, Вы имеете возможность приобрести этот лот с десятипроцентной скидкой от каталожной цены, без оплаты почтовых сборов и, если желаете, с дополнительной страховкой.
Остаюсь с наилучшими пожеланиями, искренне Ваш
Бэзил Барнет.
Барнет и Корт. Антикварные книги о путешествиях».
№ 839.
Почтовые открытки с видами, напечатанные с коммерческими целями, разные изготовители, вместе с фотографиями, наклеенными на картон, общим числом 74. Главным образом сепия и черно-белые, с несколькими раскрашенными видами Балкан, Ближнего или Среднего Востока, около 1920–1930 гг. Двуязычные надписи, когда таковые встречаются, не переведены, один шрифт напоминает кириллицу, но это не русский и не болгарский, второй — арабский алфавит, какой-то язык тюркской группы, близкий к уйгурскому.
На открытках виды пока не опознанных мест, с общественными и частными зданиями, банями, площадями, портами, минаретами, базарами и т. д. На многих воспроизведены толпы и отдельные лица, занятые ловлей губок и другими делами, подчас весьма экзотическими. На некоторых открытках запечатлены сцены эротического характера. Другие — типичные сувенирные открытки с изображением экспонатов какого-то музея или коллекции. Несмотря на усилия, нам не удалось определить изображенные места.
Негашеные и даже без адреса, около трети открыток имеют на оборотной стороне легко читаемый чернильный текст, автор которого не установлен. Со всей очевидностью, это путевой журнал или дневник со многими явными лакунами. Экспертный анализ установил 1930 год как примерную дату его написания.
Эти открытки с текстом от руки собраны нами в порядке, основанном на логике текста, хотя хронология часто неясна и порядок поэтому достаточно приблизителен. Около пятидесяти открыток, с незаполненной обратной стороной, изображают сходные сцены и предметы. Гипотетическая их последовательность — см. карандашные пометки в верхнем левом углу на обратной стороне каждой открытки.
Состояние. Пятна от воды по верхним краям, делающие нечитаемыми все немногие проставленные даты и названия мест. Истрепаны края и особенно углы. Пара открыток истерты, состояние других вполне удовлетворительно.
Очень редкие. По нашему мнению, открытки уникальны, подобные до сих пор неизвестны. Уникальности им добавляет текстовая информация, которую они содержат.
Цена: 1650 фунтов стерлингов.
Открытка № 1
Описание: Причал в каком-то левантийском порту. Несколько мужчин и животных, в основном мулы, собрались вокруг стоящего на якоре судна с парусами, которое либо загружается, либо разгружается большими tones, [35]очевидно с вином, надписи на бочках по-гречески.
Текст: «… не юлили веслами, скорее гребли во время регаты-12, в ходе которой его брат был рулевым. Подобная рекомендация хороша для Харрисона и для меня; если оглянуться назад, то наша доверчивость была несколько наивной, а сами мы — весьма простоваты; так, впрочем, всегда кажется, когда оцениваешь прошлое. В то время мы были очень счастливы оттого, что повстречались с соотечественниками — и притом, заметьте, людьми достойными — в этой забытой Богом тихой заводи и как раз тогда, когда фортуна, прямо сказать, попросту отвернулась от нас. Когда Форсайт, глядя на своего — партнера Колкона, спросил: «Джордж, нам нужны дополнительные руки, что, по-твоему, я скажу Джеку и Чарльзу о наших планах?» Колкон лишь поднял бровь, как бы говоря — это твоя затея, иди и делай, как считаешь нужным. Форсайт, приняв это за одобрение, заказал еще выпивку и завел речь, в которой, учитывая характер минувших недель, оказалось гораздо меньше естественности, нежели должно было бы содержаться в импровизированном выступлении. Подавшись вперед, он вынул из нагрудного кармана какую-то видовую открытку и положил ее на стол, сказав приглушенным голосом, точно мы были его приятелями-заговорщиками, которых он посвящает в очередную тайну: „А как вы посмотрите, если я вам скажу, что меньше чем в дне пути под парусом и последующем недельном переходе можно найти нечто такое, что коль скоро об этом стало бы широко известно, то…»
Открытка № 2
Описание: Вид горного массива, определенно очень высокого и неровного, откуда-то снизу, под углом, с последующим сокращением ракурса. На вершинах довольно много снега. Жирная прерывистая линия белого цвета — работа ретушера — идет из-за нескольких вершин, огибает их, потом тянется вниз и, прежде чем исчезнуть, опускается ниже гряды. Очевидно, она указывает маршрут.
Текст: «… Анна и Зог. Вероломные люди! Предатели. К счастью, пакетбот прибыл и подождал, чтобы забрать нас. Ночь и часть следующего дня — и мы прибыли к месту назначения или, скорее, к тому месту, откуда наше путешествие, собственно, и начинается. Разрешив трудности с наемом мулов и погонщиков, мы погрузили наши запасы и после двух непростых дней проводники доставили нас к подножиям гор, изображенных на обратной стороне этой открытки. После этого мы пошли voie normale, [36]как показано белой пунктирной линией. Склон был чрезвычайно крут и гол, но не отвесный, так что за время подъема на 1500 ярдов мы потеряли лишь одного мула. Таможенники — если это слово может быть применимо по отношению к отъявленным ворам — конфисковали большую часть того, что мы имели, включая мой дневник. Поэтому продолжаю на открытках, представляющих собою единственную бумагу, которую разрешено продавать тем, кто…»
Открытка № 3
Описание: Панорамный вид левантийского или, может быть, балканского города порядочных размеров, окруженного заснеженными вершинами вдалеке. Видны минареты и купола, а также очень большое общественное здание с колоннами, возможно греко-римского происхождения, приспособленное под какое-то учреждение, но не культовое, каким оно было первоначально, так что ритуальные элементы скрыты позднейшими стилистическими наслоениями.
Текст: «… вид. Поскольку солнце садилось, а для размещения людей и животных все устроено, мы наконец смогли немного отдохнуть и отдать должное великолепию обрамления, в которое этот старый город вправлен, как жемчужина в кольцо филигранной отделки. Я перевидал немало пейзажей на свете, и поверьте мне, равного этому нет. Пьянящая красота увиденного едва не заставила меня поверить в нелепые россказни, вдохновившие Колкона и особенно Форсайта на эту экспедицию. Сам я глубоко сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, кроме, может быть, усиления изоляции, благодаря которой мало кому из жителей Запада удавалось проникнуть сюда за многие века с той поры, как отряд крестоносцев будто бы направил свои…»
Открытка № 4
Описание: Поясной фотопортрет молодой женщины в этническом или племенном костюме, лицо полуприкрыто вуалью. Декольте такое, что груди совершенно обнажены. Некоторые украшения и драгоценности указывают на кипрское или анатолийское влияние; ясно, что это приданое в виде монет, филигранных сережек, ожерелий, медальонов и колец. Несмотря на то что она красива, выражение лица у нее принужденное. (Не представлена в каталоге.)
Текст: «… Эванс, которому лучше бы заниматься Боснией и Иллирией. Я всегда воспринимал его змеиных божков как дикие мечты фантаста о бронзовом веке, если только реконструкция хоть сколько-нибудь точна. Харрисон, однако, говорил мне, что это шокирующее deshabille [37]было распространено по всему восточно-эгейскому региону и Среднему Востоку до самого недавнего времени, когда европейские нравы овладели местными жителями, кроме, кажется, этих. Они, кстати, явно европейского типа: рыжие волосы, голубые глаза и светлая кожа — со следами легкой средиземноморской примеси. Впервые я встретил такое одеяние (или неодеяние) неделю назад, на следующий день после нашего прибытия, когда отправился утром осмотреть рынок. Я был совершенно увлечен разглядыванием каких-то специй на подносах прямо перед собой, как вдруг почувствовал прикосновение обнаженной плоти к моей голой руке. То была женщина, которая, стоя рядом со мной, нагнулась, чтобы взять какой-то корень или траву. Когда она выпрямилась, я тотчас понял, что то было прикосновение ее обнаженной груди, которая, должен прибавить, была весьма хорошей формы, с подкрашенными сосками. Она ничего не заметила, а я, должно быть, так покраснел, что…»
Открытка № 5
Описание: Ncrai, [38]или церковь, на большом ступенчатом помосте, почти в невозможном melange [39]стилей, с элементами храма коринфского ордера, смешанного с деталями византийской архитектуры. Производит необыкновенно гармоничное, цельное впечатление. Вид фронтальный, скорее всего снято ранним утром, поскольку ступени храма и окружающая площадь безлюдны.
Текст: «… свет и тень, тень и свет. Форсайт сказал: «При этой форме дуализма и пренебрежении к телу, как это ни парадоксально, но пока не свершится таинство, верующие, по сути, обладают даже излишком плоти, которая рассматривается как зло в своей основе, а в конечном итоге как иллюзия. Идея заключается в том, что, не ограничивая себя ни в чем, тем самым выражают презрение к эфемерному, и человек получает власть над материальным, которое рассматривается лишь как помеха на пути к спасению». «А какое это имеет отношение к твоей небольшой поездке сегодня утром?» — спросил я. Мы договорились встретиться в десять часов, чтобы посмотреть, нельзя ли приобрести для коллекции манускрипты у писцов на улице. Пол покраснел и ответил: «Знаешь большое сооружение на площади между нами и рынком? Я шел на встречу с тобой и должен был пройти мимо него. Кажется, — и он снова сделался багровым, — что в попытке достичь святости побыстрее, родители по требованию священников отдают своих дочерей на пороге материнства в храм каждый день между десятью и полуднем. Всякий прохожий, который в это время на ступеньках под большими зонтами, установленными для защиты обнаженной плоти, увидит девушку, отвечающую его фантазиям, обязан бросить монету в один из горшков, поставленных ближе к…».
Открытка № 6
Описание: Весьма нечеткая открытка, с туманом или даже паром, делающим размытыми почти все детали. Видны лишь неясные очертания двух рядов лиц, некоторые под вуалями, другие бородатые.
Текст: «… плеснул еще воды на угли. Стало совсем жарко, и я уже не видел Форсайта, но слышал его голос. Отсутствие видимости сделало возможным больше сосредоточиться на его словах, и мои глаза уже не фокусировались на деталях, что раньше так отвлекало. «От всей этой несовместимости у меня голова кругом идет — как они сумели все это сохранить перед лицом перемен, происходивших вокруг? В конце концов, главный маршрут вторжения минувших трех тысячелетий лежит всего в двух долинах западнее…». Я кивнул в знак незримого согласия, и мое внимание тотчас же было отвлечено шумом новоприбывшего, вошедшего в комнату, а секунду спустя гладкая кожа коснулась моей ноги; я предположил, что это женщина, но не посмел шевельнуться. «И не то чтобы они отказывались от современности любой ценой — у них есть электрические генераторы и какое-то освещение, довольно много импортных товаров, и огнестрельное оружие к ним попадает, есть музей, турецкая фотомастерская, печатный станок и… ну и все остальное. Но они разборчивы. А их религия! Все — евреи, мусульмане и христиане — здесь совершенно запуганы! Почему соседи не объявляют им священную войну?» Пол продолжал говорить в полной темноте, я ворчал в знак согласия и тут был поражен тем, что маленькая ножка стала тереться о…»
Открытка № 7
Описание: Чиновник в полном облачении, возможно религиозный вождь или судья, сидит на полу лицом к объективу. Он бородат, начинает седеть, рот угрюмо поджат. Одна рука изящно указывает на небольшую толстую рукопись, которую он держит в другой руке. На груди мужчины длинный, прямоугольной формы, покрытый эмалью кулон, разделенный вертикально на равные поля черного и белого цвета.
Текст: «… Сорбонны, три года в которой, полагаю, объясняют многое, например его чрезмерное пристрастие к чесноку. Манихейство, [40]— продолжал он, — исключительно слабый термин, используемый несведущими для того, что может быть описано только как само совершенство. Да и это слово — всего лишь разбавленное водой выражение, которое не может быть понято посредством столь слабого инструмента, каковым является рационалистическое и скептическое мышление, закрывающее все двери, назначение которых не в силах постичь. Ах да, я знаю, что некоторые из вас, — и тут он подозрительно посмотрел на меня, будто я заведую чертовым Кембриджем! — пытались анализировать нашу веру, используя опыт вашей религии, полагаясь на аналогии и силясь осмыслить тонкость нашей мысли, вдохновленной свыше! Как будто это можно объяснить в ученых терминах! Наша истина самоочевидна и до того ясна, что мы позволяем, правда с некоторыми ограничениями, тем из вашего племени, которые того желают, излагать свою фальшь на базарной площади, как бы вознаграждая их за опасности путешествия сюда. Да лучше бы вы попытались постигнуть это косвенно, вспомнив о вспышке света; о зеленом и золотистом цветах; о сотне вместо одного; о части, а не о целом; о метафорах, которые дают возможность…»
Открытка № 8
Описание: Еще одна музейная открытка, с изображением памятных медалей или монет, которые напоминают декадрахмы V века из Сиракуз. Мотивы самой большой, с храмом на аверсе (см. открытку № 5), ранее не зафиксированы. Сюжет оборотной стороны, с молодой девушкой и тремя мужчинами, откровений непристоен. (Не представлена в каталоге.)
Текст: «… чаю. Я был совершенно поражен наружностью и манерами миссис Фортескью, которая была скромно, но аккуратно одета по моде десятилетней давности — очевидно, со времени своего прибытия сюда ее семейство не контактировало с Обществом Обращения Несчастных Язычников и прочим дорогим им в Лондоне! Преподобный мистер Фортескью рассказывал о том, как они привыкали к местным обстоятельствам и подчинялись обычаям и нравам, когда оказывались на людях. Даже дети не освобождались от участия в ритуалах своих собратьев того же возраста. Колкой при этом нахмурился и спросил: «Во всех ритуалах, Ваше преподобие?», — на что миссионер со вздохом ответил: «Увы, да. Иначе нам не дозволили бы проповедовать». Наступила короткая тишина, во время которой мы размышляли о метафизических смыслах этого, и тут в комнату вошла ангельски красивая девочка лет двенадцати. „Джентльмены, это моя дочь Алисия…» — гордо улыбнулась миссис Фортескью, но ее самым неловким образом неожиданно прервал Форсайт. Он закашлял и стал брызгать слюной. Мы решили было, что он подавился крошкой. Я принялся хлопать его по спине, пока краска не сошла с его лица и не возобновилось нормальное дыхание, и тут мне показалось, будто неуместная улыбка легко пробежала по лицу девочки. «Да что это с тобой, старина?» — участливо спросил я. Пол сглотнул несколько раз и, когда перестал быть центром внимания, прошептал sotto voce,
В то лето бабушка Мэйбл приехала навестить нас, от нее слегка пахло сладкой травой. Она грациозно вошла в квартиру. Старенький саквояж (по ее словам, он служил ей еще со времен Трумэна), толстые подтягивающие рейтузы и поношенные спортивные тапки не умаляли ее чувства собственного достоинства.
Я хотела показать бабушке нашу квартиру, взяла ее за руку и провела из комнаты в комнату. Но по пути она останавливалась и рассматривала знакомые предметы. Бабушка указала мне на ночной столик у кровати моих родителей, одна из его коротких ножек была подперта журналом «Ридерз Дайджест».
Она произнесла: «Ваглутапи» — и опустила руку. Помолчала, глядя на меня. «Ваглутапи?» — повторила я. Бабушка кивнула. Она указала на дверь: «Тиайопа»; окно: «Озанзанглепи». В кухне она ткнула пальцем в закопченную плиту: «Оцети», — сказала она. Билли бросил бутылку из-под содовой на кухонном столе, и бабушка схватила ее и помахала у меня перед глазами. «Капопапи», — сказала она мне, подняв брови. Это звучало забавно. Я не могла произнести слова правильно, потому что каждый раз, как я пыталась это сделать, меня охватывал неудержимый смех. Очень скоро мы обе вынуждены были ухватиться друг за друга, чтобы не упасть; бабушка тряслась от тихих, почти беззвучных вздохов, что уплывали к потолку, подобно кольцам табачного дыма.
— Ох, мне нужно… — наконец удалось ей произнести, и она торопливо пробежала мимо меня в ванную. Я никогда не видела, чтобы пожилые женщины так быстро двигались.
Ночью мы спали вдвоем на моей кровати, в другом углу спали мои маленькие братья, их костлявые локти сплелись. На ночь бабушка надевала белые хлопчатобумажные носки.
— Когда ты состаришься, кровь уже не будет доходить до твоих ступней, — объясняла она мне. И она никогда не носила настоящей ночной сорочки. Вместо этого она натягивала одно из своих старых домашних платьев, заношенных до того, что они превращались в кисею и рисунок на ткани давно уже смылся. У бабушки была нитка четок, которые светились в темноте. Она носила их на шее, и бусинки тлели передо мною, словно маленькие глазки, пока я не отворачивалась.
После того как бабушка произносила свои молитвы на языке сиу, она притягивала меня к себе и ее тяжелая рука свешивалась вдоль моей талии. В постели так сильно пахло сладкой травой, что мне казалось, будто мы спим в поле.
Именно бабушка Мэйбл рассказала мне о гуляющем по крышам.
— Мой тункасила,то есть дед, впервые увидел гуляющего по крышам в небе, его крылья были распростерты так широко, что закрывали луну и почти все звезды. Мой тункасилаговорил, что гуляющий по крышам был рожден из несчастий, сразу после бойни при Вундед Ни, где столько наших людей были убиты за то, что они танцевали Танец Призраков. Они были похоронены в снегу, и гуляющий по крышам парил над их братской могилой, с огромными голодными глазами, такими пустыми, что мой тункасиласкорчился в снегу, испугавшись, что его съедят.
— А теперь гуляющий по крышам последовал за мной в Чикаго. Ну не сумасшедший ли он? Он потеряется и задохнется в небе над этими стальными мельницами или врежется прямо в этот Джон Хэнкок Билдинг, разве не так?
Бабушка щекотала меня своими короткими, похожими на обрубки пальцами, и мы чуть не падали с кровати, вовсю хихикая. Заканчивая свой рассказ, бабушка, однако, стала серьезной. Она говорила шепотом, как будто гуляющий по крышам мог нас слышать. Я не сводила глаз с окна, ожидая увидеть пар от его дыхания, но там была только тьма.
Она рассказала мне, что гуляющий по крышам — это дух сиу, нечто вроде ангела.
— Хотя он и не добрый, и не злой, — пояснила бабушка. — Он — это просто он.
Гуляющий по крышам был самым прожорливым из всех духов, ужасно, непомерно прожорливым, его желудок всегда был пуст, как пещера, в которой перекатывалось эхо.
— Видишь ли, — объясняла бабушка, — несмотря на то что он вечно умирает с голоду, в еде он разборчив. Всегда ищет чего-нибудь вкусненького.
Гуляющий по крышам пожирал мечты, и когда он поедал выбранную им мечту, она сбывалась. «А он никогда не съедал какую-нибудь твою мечту?» — спрашивала я бабушку Мэйбл, пытаясь представить себе, какова на вкус может быть мечта и как можно запихнуть ее в рот, не подавившись.
— Да, такое было, — ответила она. Она убрала волосы у меня со лба. — Я мечтала о тебе.
Я откинула голову назад, бабушке на грудь. Я почувствовала, что ее четки запутались в моих волосах и царапают кожу на голове. Мне снилось, что мы ночуем в прерии, и бабушка указывает пальцем на звезды, и ее руки так длинны, что могут достать до неба и вытереть со звезд пыль.
Той осенью, после того как бабушка Мэйбл возвратилась в Северную Дакоту, ее голос все время звучал во мне, повторяя ее рассказы и слова языка сиу. Думаю, именно поэтому гуляющий по крышам и явился мне. Он вырос из моих сновидений, ночной посетитель, крадущийся сквозь мои мысли, а позднее, когда обрел плоть, он парил за окном моей спальни, будто ступая по воздуху. Мои братья спали на соседней кровати в ту ночь. Я видела серые очертания их тел и свисавшие с постели руки, тоненькие, словно палочки.
Я хотела разбудить их, чтобы спросить: «Вы видите его там, снаружи? Он еще не ушел?» Но я не сделала этого. Вместо этого я стала разглядывать смуглое, безволосое тело существа, блестящее и гладкое. Он казался напряженным, рот его был открыт, он проводил по зубам усеянным колючками языком. Глаза его проникали мне в душу, зрачки словно просверливали меня насквозь; я была уверена, что он может проникнуть в мои мысли и разгадать мои мечты. Я знала, зачем ему такой язык. Я знала, что он делал. Крошечные изогнутые шипы вдоль края его языка, как иголки, были предназначены для того, чтобы ловить мечты. Язык был достаточно гибким, чтобы извлекать их, как хирург во время тонкой операции, и после того он вытаскивал и заглатывал мечту, мечта сбывалась.
Я не удивлялась, что он выглядел точь-в-точь как мой отец, хотя его длинные, до пояса волосы были украшены перьями. Красивое лицо, сильные руки и торс принадлежали моему отцу. Только ноги были другими: бедра покрыты перьями, а вместо ступней — загнутые когти.
— Ты наполовину птица, — шептала я ему через стекло, разделявшее нас. — А наполовину дух.
Его глаза пристально, без выражения смотрели на меня, но рука его подняла ожерелье, что висело у него на шее, ожерелье из медвежьих клыков, зубов лося и редкостных ракушек. Я попробовала протянуть руку сквозь стекло, чтобы дотронуться до ожерелья, что он протягивал мне, но, когда я дотронулась до препятствия, он взлетел и я услышала, как бьет в стекло ветер, что он поднял своими могучими крыльями.
Наутро я стала искать оброненные красные и черные перья, цвета его оперения. Я не смогла найти ни одного, но это не поколебало моей веры. Я знала, что гуляющий по крышам приходил ко мне. Он существовал — это все, что мне было нужно.
Когда я была маленькой, то слепо верила в семейные легенды, рассказы моей бабки, и даже в моего красивого отца, который временно потерялся, уйдя на поиски дороги, про которую бабушка Мэйбл говорила, что она лежит у меня под ногами. В конце концов это он поймал меня, прежде чем я упала на пол, это он первый держал меня на руках после того, как моя мать произвела меня на свет.
Бабушка Мэйбл говорила мне, что жизнь идет по кругу, и иногда мы сами сворачиваемся в кольцо, как спящая змея. Через несколько недель после того, как бабушка Мэйбл вернулась в Северную Дакоту, я решила вернуться обратно, к своему собственному началу. Может быть, именно туда мне следовало отправиться, чтобы все исправить, чтобы вернуть моего отца к его одинокой семье. Мне было совершенно ясно, что нужно делать.
Это был мой десятый день рождения. Я проснулась раньше всех и оделась тихо, чтобы не разбудить братьев. Я выглянула из переднего окна и понаблюдала, как падают листья, срываемые утренним ветром. Я выскользнула из квартиры, но не закрыла двери, чтобы можно было вернуться.
Я тщательно выбрала место, достаточно высоко, чтобы проверить свою веру, но не настолько высоко, чтобы разбиться. Я встала на самом верхнем пролете лестницы, ведущей в нашу прихожую, вымощенную плиткой. Пролет состоял из десяти покрытых ковром ступенек. Я встала на пятки на верхнюю ступень и почувствовала, как все раскачивается взад-вперед. Сначала я вытянула вперед подбородок, закрыв глаза, мое тело было расслаблено, словно перед тем, как заснуть. Я ждала, чтобы папа поймал меня, чтобы гуляющий по крышам откинул назад голову и открыл рот, и моя мечта проплыла сквозь его горло к ветру, дующему с озера Мичиган.
Дон Тумасонис
Открытки с видами
Пер. И. Богданова
Дон Тумасонис проживает в предместьях Осло, компанию ему составляют жена норвежка, бойкий кот и потрепанные книги. Его рассказы публиковались в таких изданиях, как Ghosts & Scholars, All Hallows, Supernatural Tales, в антологии Shadows and Silence.Дорогой мистер Кэтхарт,
Вот что сам автор говорит о произведении, предлагаемом вашему вниманию: «Открытки с видами» черпают вдохновение из многих источников: из букинистических каталогов, изданий восемнадцатого и девятнадцатого веков о левантийских путешествиях, из прогулок по Сене, из Киплинга и, конечно, Хаггарда, из антропологической литературы. На настроение рассказа сильно повлияли книги Джорджа Мак-Доналда Фрезера и Глена Бакстера. Предполагалось, что он будет юмористическим, но кажется, это ему не слишком удалось».
«Открытки с видами» впервые были опубликованы в шестом выпуске Dark Terrors, под редакций Стивена Джонса и Дэвида Саттона.
Мы рады сообщить Вам, что вместе с настоящим письмом высылаем Вам по Вашей просьбе полное описание № 839 из нашего недавнего каталога «Между турецкими банями и минаретом: путешествия в XIX и в начале XX веков по Среднему Востоку, Анатолии, Нубии и пр.».
Вам повезло в том смысле, что составитель каталога, наш бывший сотрудник мистер Мокли сделал подробнейшее описание этой интересной и, вероятно, даже уникальной серии открыток и фотографий. Ни один человек из тех, кому мы их показывали, не видел ничего подобного.
Они были приобретены одним из наших клиентов во время поездки в Париж. Он обнаружил их в одном из книжных рядов на левом берегу Сены, что необычно, — поскольку все думают, будто букинисты оттуда уже давно изгнаны. Изучив покупку вечером, он решил на следующий день снова отправиться к продавцу в поисках аналогичных экземпляров. Увы, таковых в наличии не имелось, и старый седой букинист, обладатель книжных ящиков, не помнил, когда и где сам купил эти вещи, кроме того, что они лежали у него уже много лет, чуть ли не со времен Мармье. [34]
Он даже забыл об их существовании, пока они не были извлечены благодаря усердию нашего сотрудника. Принимая во внимание обстоятельства их обнаружения (покрытые пылью, в запечатанном конверте, запихнутом в дальний угол зеленого жестяного ящика, заваленного другими ящиками с грязными толстенными книгами), можно считать, что нам повезло, ибо у нас есть хотя бы они.
Имейте в виду, что, как постоянный покупатель, которого мы весьма ценим, Вы имеете возможность приобрести этот лот с десятипроцентной скидкой от каталожной цены, без оплаты почтовых сборов и, если желаете, с дополнительной страховкой.
Остаюсь с наилучшими пожеланиями, искренне Ваш
Бэзил Барнет.
Барнет и Корт. Антикварные книги о путешествиях».
№ 839.
Почтовые открытки с видами, напечатанные с коммерческими целями, разные изготовители, вместе с фотографиями, наклеенными на картон, общим числом 74. Главным образом сепия и черно-белые, с несколькими раскрашенными видами Балкан, Ближнего или Среднего Востока, около 1920–1930 гг. Двуязычные надписи, когда таковые встречаются, не переведены, один шрифт напоминает кириллицу, но это не русский и не болгарский, второй — арабский алфавит, какой-то язык тюркской группы, близкий к уйгурскому.
На открытках виды пока не опознанных мест, с общественными и частными зданиями, банями, площадями, портами, минаретами, базарами и т. д. На многих воспроизведены толпы и отдельные лица, занятые ловлей губок и другими делами, подчас весьма экзотическими. На некоторых открытках запечатлены сцены эротического характера. Другие — типичные сувенирные открытки с изображением экспонатов какого-то музея или коллекции. Несмотря на усилия, нам не удалось определить изображенные места.
Негашеные и даже без адреса, около трети открыток имеют на оборотной стороне легко читаемый чернильный текст, автор которого не установлен. Со всей очевидностью, это путевой журнал или дневник со многими явными лакунами. Экспертный анализ установил 1930 год как примерную дату его написания.
Эти открытки с текстом от руки собраны нами в порядке, основанном на логике текста, хотя хронология часто неясна и порядок поэтому достаточно приблизителен. Около пятидесяти открыток, с незаполненной обратной стороной, изображают сходные сцены и предметы. Гипотетическая их последовательность — см. карандашные пометки в верхнем левом углу на обратной стороне каждой открытки.
Состояние. Пятна от воды по верхним краям, делающие нечитаемыми все немногие проставленные даты и названия мест. Истрепаны края и особенно углы. Пара открыток истерты, состояние других вполне удовлетворительно.
Очень редкие. По нашему мнению, открытки уникальны, подобные до сих пор неизвестны. Уникальности им добавляет текстовая информация, которую они содержат.
Цена: 1650 фунтов стерлингов.
Открытка № 1
Описание: Причал в каком-то левантийском порту. Несколько мужчин и животных, в основном мулы, собрались вокруг стоящего на якоре судна с парусами, которое либо загружается, либо разгружается большими tones, [35]очевидно с вином, надписи на бочках по-гречески.
Текст: «… не юлили веслами, скорее гребли во время регаты-12, в ходе которой его брат был рулевым. Подобная рекомендация хороша для Харрисона и для меня; если оглянуться назад, то наша доверчивость была несколько наивной, а сами мы — весьма простоваты; так, впрочем, всегда кажется, когда оцениваешь прошлое. В то время мы были очень счастливы оттого, что повстречались с соотечественниками — и притом, заметьте, людьми достойными — в этой забытой Богом тихой заводи и как раз тогда, когда фортуна, прямо сказать, попросту отвернулась от нас. Когда Форсайт, глядя на своего — партнера Колкона, спросил: «Джордж, нам нужны дополнительные руки, что, по-твоему, я скажу Джеку и Чарльзу о наших планах?» Колкон лишь поднял бровь, как бы говоря — это твоя затея, иди и делай, как считаешь нужным. Форсайт, приняв это за одобрение, заказал еще выпивку и завел речь, в которой, учитывая характер минувших недель, оказалось гораздо меньше естественности, нежели должно было бы содержаться в импровизированном выступлении. Подавшись вперед, он вынул из нагрудного кармана какую-то видовую открытку и положил ее на стол, сказав приглушенным голосом, точно мы были его приятелями-заговорщиками, которых он посвящает в очередную тайну: „А как вы посмотрите, если я вам скажу, что меньше чем в дне пути под парусом и последующем недельном переходе можно найти нечто такое, что коль скоро об этом стало бы широко известно, то…»
Открытка № 2
Описание: Вид горного массива, определенно очень высокого и неровного, откуда-то снизу, под углом, с последующим сокращением ракурса. На вершинах довольно много снега. Жирная прерывистая линия белого цвета — работа ретушера — идет из-за нескольких вершин, огибает их, потом тянется вниз и, прежде чем исчезнуть, опускается ниже гряды. Очевидно, она указывает маршрут.
Текст: «… Анна и Зог. Вероломные люди! Предатели. К счастью, пакетбот прибыл и подождал, чтобы забрать нас. Ночь и часть следующего дня — и мы прибыли к месту назначения или, скорее, к тому месту, откуда наше путешествие, собственно, и начинается. Разрешив трудности с наемом мулов и погонщиков, мы погрузили наши запасы и после двух непростых дней проводники доставили нас к подножиям гор, изображенных на обратной стороне этой открытки. После этого мы пошли voie normale, [36]как показано белой пунктирной линией. Склон был чрезвычайно крут и гол, но не отвесный, так что за время подъема на 1500 ярдов мы потеряли лишь одного мула. Таможенники — если это слово может быть применимо по отношению к отъявленным ворам — конфисковали большую часть того, что мы имели, включая мой дневник. Поэтому продолжаю на открытках, представляющих собою единственную бумагу, которую разрешено продавать тем, кто…»
Открытка № 3
Описание: Панорамный вид левантийского или, может быть, балканского города порядочных размеров, окруженного заснеженными вершинами вдалеке. Видны минареты и купола, а также очень большое общественное здание с колоннами, возможно греко-римского происхождения, приспособленное под какое-то учреждение, но не культовое, каким оно было первоначально, так что ритуальные элементы скрыты позднейшими стилистическими наслоениями.
Текст: «… вид. Поскольку солнце садилось, а для размещения людей и животных все устроено, мы наконец смогли немного отдохнуть и отдать должное великолепию обрамления, в которое этот старый город вправлен, как жемчужина в кольцо филигранной отделки. Я перевидал немало пейзажей на свете, и поверьте мне, равного этому нет. Пьянящая красота увиденного едва не заставила меня поверить в нелепые россказни, вдохновившие Колкона и особенно Форсайта на эту экспедицию. Сам я глубоко сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, кроме, может быть, усиления изоляции, благодаря которой мало кому из жителей Запада удавалось проникнуть сюда за многие века с той поры, как отряд крестоносцев будто бы направил свои…»
Открытка № 4
Описание: Поясной фотопортрет молодой женщины в этническом или племенном костюме, лицо полуприкрыто вуалью. Декольте такое, что груди совершенно обнажены. Некоторые украшения и драгоценности указывают на кипрское или анатолийское влияние; ясно, что это приданое в виде монет, филигранных сережек, ожерелий, медальонов и колец. Несмотря на то что она красива, выражение лица у нее принужденное. (Не представлена в каталоге.)
Текст: «… Эванс, которому лучше бы заниматься Боснией и Иллирией. Я всегда воспринимал его змеиных божков как дикие мечты фантаста о бронзовом веке, если только реконструкция хоть сколько-нибудь точна. Харрисон, однако, говорил мне, что это шокирующее deshabille [37]было распространено по всему восточно-эгейскому региону и Среднему Востоку до самого недавнего времени, когда европейские нравы овладели местными жителями, кроме, кажется, этих. Они, кстати, явно европейского типа: рыжие волосы, голубые глаза и светлая кожа — со следами легкой средиземноморской примеси. Впервые я встретил такое одеяние (или неодеяние) неделю назад, на следующий день после нашего прибытия, когда отправился утром осмотреть рынок. Я был совершенно увлечен разглядыванием каких-то специй на подносах прямо перед собой, как вдруг почувствовал прикосновение обнаженной плоти к моей голой руке. То была женщина, которая, стоя рядом со мной, нагнулась, чтобы взять какой-то корень или траву. Когда она выпрямилась, я тотчас понял, что то было прикосновение ее обнаженной груди, которая, должен прибавить, была весьма хорошей формы, с подкрашенными сосками. Она ничего не заметила, а я, должно быть, так покраснел, что…»
Открытка № 5
Описание: Ncrai, [38]или церковь, на большом ступенчатом помосте, почти в невозможном melange [39]стилей, с элементами храма коринфского ордера, смешанного с деталями византийской архитектуры. Производит необыкновенно гармоничное, цельное впечатление. Вид фронтальный, скорее всего снято ранним утром, поскольку ступени храма и окружающая площадь безлюдны.
Текст: «… свет и тень, тень и свет. Форсайт сказал: «При этой форме дуализма и пренебрежении к телу, как это ни парадоксально, но пока не свершится таинство, верующие, по сути, обладают даже излишком плоти, которая рассматривается как зло в своей основе, а в конечном итоге как иллюзия. Идея заключается в том, что, не ограничивая себя ни в чем, тем самым выражают презрение к эфемерному, и человек получает власть над материальным, которое рассматривается лишь как помеха на пути к спасению». «А какое это имеет отношение к твоей небольшой поездке сегодня утром?» — спросил я. Мы договорились встретиться в десять часов, чтобы посмотреть, нельзя ли приобрести для коллекции манускрипты у писцов на улице. Пол покраснел и ответил: «Знаешь большое сооружение на площади между нами и рынком? Я шел на встречу с тобой и должен был пройти мимо него. Кажется, — и он снова сделался багровым, — что в попытке достичь святости побыстрее, родители по требованию священников отдают своих дочерей на пороге материнства в храм каждый день между десятью и полуднем. Всякий прохожий, который в это время на ступеньках под большими зонтами, установленными для защиты обнаженной плоти, увидит девушку, отвечающую его фантазиям, обязан бросить монету в один из горшков, поставленных ближе к…».
Открытка № 6
Описание: Весьма нечеткая открытка, с туманом или даже паром, делающим размытыми почти все детали. Видны лишь неясные очертания двух рядов лиц, некоторые под вуалями, другие бородатые.
Текст: «… плеснул еще воды на угли. Стало совсем жарко, и я уже не видел Форсайта, но слышал его голос. Отсутствие видимости сделало возможным больше сосредоточиться на его словах, и мои глаза уже не фокусировались на деталях, что раньше так отвлекало. «От всей этой несовместимости у меня голова кругом идет — как они сумели все это сохранить перед лицом перемен, происходивших вокруг? В конце концов, главный маршрут вторжения минувших трех тысячелетий лежит всего в двух долинах западнее…». Я кивнул в знак незримого согласия, и мое внимание тотчас же было отвлечено шумом новоприбывшего, вошедшего в комнату, а секунду спустя гладкая кожа коснулась моей ноги; я предположил, что это женщина, но не посмел шевельнуться. «И не то чтобы они отказывались от современности любой ценой — у них есть электрические генераторы и какое-то освещение, довольно много импортных товаров, и огнестрельное оружие к ним попадает, есть музей, турецкая фотомастерская, печатный станок и… ну и все остальное. Но они разборчивы. А их религия! Все — евреи, мусульмане и христиане — здесь совершенно запуганы! Почему соседи не объявляют им священную войну?» Пол продолжал говорить в полной темноте, я ворчал в знак согласия и тут был поражен тем, что маленькая ножка стала тереться о…»
Открытка № 7
Описание: Чиновник в полном облачении, возможно религиозный вождь или судья, сидит на полу лицом к объективу. Он бородат, начинает седеть, рот угрюмо поджат. Одна рука изящно указывает на небольшую толстую рукопись, которую он держит в другой руке. На груди мужчины длинный, прямоугольной формы, покрытый эмалью кулон, разделенный вертикально на равные поля черного и белого цвета.
Текст: «… Сорбонны, три года в которой, полагаю, объясняют многое, например его чрезмерное пристрастие к чесноку. Манихейство, [40]— продолжал он, — исключительно слабый термин, используемый несведущими для того, что может быть описано только как само совершенство. Да и это слово — всего лишь разбавленное водой выражение, которое не может быть понято посредством столь слабого инструмента, каковым является рационалистическое и скептическое мышление, закрывающее все двери, назначение которых не в силах постичь. Ах да, я знаю, что некоторые из вас, — и тут он подозрительно посмотрел на меня, будто я заведую чертовым Кембриджем! — пытались анализировать нашу веру, используя опыт вашей религии, полагаясь на аналогии и силясь осмыслить тонкость нашей мысли, вдохновленной свыше! Как будто это можно объяснить в ученых терминах! Наша истина самоочевидна и до того ясна, что мы позволяем, правда с некоторыми ограничениями, тем из вашего племени, которые того желают, излагать свою фальшь на базарной площади, как бы вознаграждая их за опасности путешествия сюда. Да лучше бы вы попытались постигнуть это косвенно, вспомнив о вспышке света; о зеленом и золотистом цветах; о сотне вместо одного; о части, а не о целом; о метафорах, которые дают возможность…»
Открытка № 8
Описание: Еще одна музейная открытка, с изображением памятных медалей или монет, которые напоминают декадрахмы V века из Сиракуз. Мотивы самой большой, с храмом на аверсе (см. открытку № 5), ранее не зафиксированы. Сюжет оборотной стороны, с молодой девушкой и тремя мужчинами, откровений непристоен. (Не представлена в каталоге.)
Текст: «… чаю. Я был совершенно поражен наружностью и манерами миссис Фортескью, которая была скромно, но аккуратно одета по моде десятилетней давности — очевидно, со времени своего прибытия сюда ее семейство не контактировало с Обществом Обращения Несчастных Язычников и прочим дорогим им в Лондоне! Преподобный мистер Фортескью рассказывал о том, как они привыкали к местным обстоятельствам и подчинялись обычаям и нравам, когда оказывались на людях. Даже дети не освобождались от участия в ритуалах своих собратьев того же возраста. Колкой при этом нахмурился и спросил: «Во всех ритуалах, Ваше преподобие?», — на что миссионер со вздохом ответил: «Увы, да. Иначе нам не дозволили бы проповедовать». Наступила короткая тишина, во время которой мы размышляли о метафизических смыслах этого, и тут в комнату вошла ангельски красивая девочка лет двенадцати. „Джентльмены, это моя дочь Алисия…» — гордо улыбнулась миссис Фортескью, но ее самым неловким образом неожиданно прервал Форсайт. Он закашлял и стал брызгать слюной. Мы решили было, что он подавился крошкой. Я принялся хлопать его по спине, пока краска не сошла с его лица и не возобновилось нормальное дыхание, и тут мне показалось, будто неуместная улыбка легко пробежала по лицу девочки. «Да что это с тобой, старина?» — участливо спросил я. Пол сглотнул несколько раз и, когда перестал быть центром внимания, прошептал sotto voce,