Кэмпбелл Бетани. Девочка, ты чья?

   – Разумеется, – отозвалась Джей. – Платить будем каждый сам за себя.
   Отказ был вполне определенным и твердым. Впрочем, Тернер обладал бесконечным терпением, чему в немалой степени был обязан своей профессии.
   – И где будем ночевать? Вы присмотрели подходящее место? – поинтересовался он.
   – Там, у шоссе, я видела неплохой мотель. Меня бы он вполне устроил. Если вы предпочитаете более дорогое место, отвезите меня в мотель, а сами езжайте, куда вам захочется.
   – Мотель подойдет и мне, – солгал Тернер, ненавидевший эти дешевые заведения с бугристыми матрасами, тонкими перегородками и пластиковыми стаканчиками. Плохая мебель, нерегулярная уборка помещений и не всегда исправный водопровод внушали ему отвращение. Зато там было дешево.
   Тернер повернул к мотелю. Припарковавшись на стоянке, он вместе с Джей направился в офис. Она потребовала у клерка отдельный номер и сама заплатила по кредитной карточке. Клерк удивленно посмотрел на Тернера, словно спрашивая: “Ты что, спятил, дружище? Для такой крали отдельный номер?”
   Тернер сделал вид, что не замечает его красноречивого взгляда. В конце концов, ночь еще не кончилась, все впереди… Проводив Джей до номера, он остановился у двери. Через плечо у девушки висела сумочка, в правой руке она держала книгу, в левой – пластиковый пакет из универсама, куда они заехали по дороге. Там были туалетные принадлежности, новый розовый свитер и смена белья: розовые трусики-бикини и такой же розовый лифчик. Джей не стала покупать пижаму или ночную сорочку, и Тернер отметил это.
   Вставив ключ, Джей дважды повернула его. Замок открылся с громким щелчком. Она улыбнулась Тернеру.
   – Завтра нам придется встать очень рано, а мне еще нужно позвонить маме и сообщить ей, что мы благополучно добрались до Оксфорда.
   Он оперся рукой о дверной косяк, наклонился ближе.
   – Нам надо обсудить то, как мы поведем завтра разговор с этой женщиной. Что мы ей скажем? Ситуация очень щекотливая, нам следует заранее все обдумать.
   – Я целиком и полностью полагаюсь на ваш профессионализм.
   – Но ведь мы завтра будем говорить о вашей матери, – возразил Тернер, делая акцент на слове “вашей”.
   – Вы уже слышали: для меня главное не это, а то, что она может вывести нас на мать Патрика. Мне от нее нужна только информация, больше ничего.
   – А вы не думали о том, что ваша мать, возможно, захочет от вас чего-то большего, чем вопросы о другой несчастной матери? – Тернер коснулся выбившейся пряди светлых волос.
   – Мне нечего ей дать, – убежденно ответила Джей.
   – А может, она вовсе не захочет вас видеть? Воспоминания бывают слишком мучительными. Что тогда?
   – Спокойной ночи, Тернер. – Джей открыла дверь.
   – Постойте, – сказал он, чувствуя нарастающий прилив крови в паху. – Сегодня у нас с вами выдался долгий и тяжелый день. У меня есть бутылка отличного вина. Может, выпьем немного, потолкуем о предстоящем разговоре с Ритой Уолш?
   – Спокойной ночи, Тернер. – Приподнявшись на цыпочки, Джей поцеловала его в щеку.
   Он едва подавил порыв тут же схватить ее в объятия и целовать до тех пор, пока у нее не подогнутся колени и не закроются от наслаждения глаза, а потом…
   – Всего по одному бокалу, – продолжал Тернер, – я ведь так мало о вас знаю. Мне хочется познакомиться с вами поближе. Я должен понять, как получаются такие замечательные сестры, любящие своих братьев больше всего на свете. Вероятно, Патрик необыкновенный парень…
   – Да, это именно так. Мне нужно позвонить матери. Спокойной ночи!
   Джей ловко проскользнула в номер, закрыла дверь, и Тернер услышал, как щелкнул замок. Все! Вот дурак! Упустил!
   Что это с ним такое, в конце концов? Очутившись неведомым образом в каком-то Богом забытом городишке в штате Миссисипи, он изнывает от неутоленной страсти к полузнакомой хладнокровной блондинке, когда дома, в Филадельфии, мог бы утешиться с десятком женщин, готовых по одному его слову примчаться к нему в любое время дня и ночи! Все они умны, красивы и наделены другими талантами. Так зачем же ему мучиться из-за этой блондинки? Очевидно, он все-таки спятил. Или слишком долго проторчал в провинции.
   Вернувшись к машине, Тернер достал ненужную теперь бутылку вина и пакет с туалетными принадлежностями, купленными в том же универсаме. Черт побери!
   Войдя в свой номер, он первым делом позвонил мистеру Дельвехо с кратким отчетом, потом просмотрел электронную почту, факсимильные послания, распечатал присланную брокером информацию о брате и матери Джей. Они казались приличными людьми, ведущими обычный образ жизни законопослушных, порядочных граждан.
   Потом Тернер принял душ. Вода оказалась недостаточно горячей и с примесью ржавчины, но он стоически выдержал это испытание.
   Тернер вытирался, когда зазвонил телефон. О том, что он здесь, не знал никто, кроме людей Дельвехо. Его охватили дурные предчувствия. Неужели ангел смерти простер крыла над стариком? О нет, только не сейчас!
   – Алло! – проговорил он, боясь услышать надтреснутый голос Анны.
   Но это оказалась Джей.
   Ее голос звучал нерешительно и виновато:
   – Тернер, я подумала… Если еще не поздно, я принимаю ваше предложение. В конце концов, почему бы нам не выпить хорошего вина? Как вы на это смотрите?
   – Буду у вас через три минуты!
   Стремительно одевшись, Тернер сунул в карман складной нож со штопором, бутылку вина, ключ от номера. Через несколько секунд он тихо постучал в дверь.
   – Джей, это я!
   Дверь тут же отворилась. Джей стояла босиком, в трусиках и свитере. Не говоря ни слова, она взяла его за руку и повела в комнату. Там Джей обняла его за шею и поцеловала.
   – Я передумала, – шепнула она.

Глава 13

   Джей не заметила, как он уронил бутылку вина, которая упала на ковер и откатилась в сторону с нежным хрустальным звоном.
   Прижав к себе Джей, Тернер прильнул губами к ее полураскрывшемуся рту. Его кожа была еще прохладной после душа, запах мыла показался ей удивительно эротичным. Мгновенно вспыхнувшее желание почти парализовало Джей, и это испугало ее. Она почувствовала себя в опасной зависимости от Тернера. Но уже в следующую секунду Джей овладело поразительное легкомыслие. Она забыла про осторожность и отдалась чувствам. Выгнувшись всем телом навстречу его ищущим рукам, Джей с наслаждением запустила пальцы в его влажные после душа густые волосы.
   Тихо застонав, Тернер прижал ее к себе с такой силой, что она ахнула, подумав: “Как он силен, Боже… как он хорош…”
   Она так страстно желала мужской любви, что сердце ее бешено колотилось. Проникнув под свитер, руки Тернера ласкали Джей. Добравшись до груди, они властно сжали тугие полушария с набухшими от возбуждения сосками.
   Ей хотелось, чтобы его ласки длились бесконечно, но Тернер внезапно отстранился от нее.
   Несколько мгновений он смотрел на Джей потемневшими от страсти глазами, потом быстро снял с нее свитер, и теперь она стояла перед ним в одних розовых трусиках. Выждав томительно-сладостную паузу, Тернер снял с нее и трусики.
   Не сводя с Джей блестящих глаз, он расстегнул сорочку. Его широкая мускулистая грудь была покрыта темными курчавыми волосами. Сильные плечи матово блестели в свете висевшей на потолке лампы. Легко подняв Джей на руки, Тернер понес ее в постель.
 
   Когда оба утомились от страстных ласк и утолили первый любовный голод, Тернер нежно обнял Джей, а она спрятала свое пылавшее лицо на его груди. Так они лежали довольно долго.
   Джей было очень хорошо с ним, но скоро к ней вернулись тревожные мысли. Реальность не давала покоя. Блаженное сексуальное небытие не решило ни одной проблемы. Скорее, лишь осложнило общее положение вещей.
   Очевидно, Тернер почувствовал перемену ее настроения.
   – А я думал, ты пригласила меня на бокал вина.
   – Это был предлог, – смущенно вздохнула она. Радостно засмеявшись, он поцеловал ее в лоб.
   – Знаешь, я чувствую себя таким… таким использованным!
   – Так оно и есть, – вздохнула Джей и отвернулась.
   Она действительно использовала его и отлично понимала это. Впрочем, и он использовал ее. Джей никак не могла понять, сожалеет она об этом или нет.
   – Тебя снова мучают мысли о брате? – участливо спросил Тернер.
   – Да.
   – Тебя тревожит завтрашний разговор?
   – Да.
   Потом они долго лежали молча. Тернер гладил ее волосы, кожу на плече, маленькое ухо, нежное и очень чувствительное место за ним.
   – Ты когда-нибудь думала о своей биологической матери?
   – Нет, – искренне ответила Джей.
   – Тебе не нравится, что я задаю слишком много вопросов?
   – Да.
   Оба опять надолго замолчали. И вновь первым нарушил молчание Тернер:
   – Тебе не хочется спать?
   – Похоже, мне сегодня не заснуть…
   – Тогда сядь, я налью тебе бокал вина.
   Невероятно яркий свет залил комнату, и Джей болезненно поморщилась.
   Тернер встал, натянул брюки, застегнул молнию. Джей не сводила с него глаз. Потом она услышала, как он откупорил бутылку, как зашуршали пластиковые стаканчики и тихо забулькало вино. Тернер подошел к постели со стаканчиком, наполненным красным вином. Джей села, прикрывая обнаженную грудь простыней, и смущенно взглянула на Тернера. Он присел рядом с ней.
   – Спасибо, что передумала. – Тернер улыбнулся и символически чокнулся с Джей.
   – Это случилось без участия моего разума.
   – Твой разум и без того работает круглые сутки, не зная отдыха. Может, хорошо, что на этот раз тело одержало верх над разумом?
   Она держала стаканчик, так и не сделав ни глотка.
   – То, что произошло между нами, не имеет никакого значения. То есть не связывает ни тебя, ни меня никакими обязательствами.
   Тернер пожал плечами:
   – Счастливец твой брат Патрик. Подумать только, как ему повезло, ты так самоотверженно любишь его…
   – Да уж, счастливее некуда, – иронически отозвалась она.
   – Расскажи мне о себе и о Патрике. Помнишь, ты мне обещала.
   “А почему бы и нет?” – подумала Джей и откинулась на подушку.
   – Нона говорила мне, что с самого начала я относилась к Патрику не как к брату, а как к собственному ребенку. Это началось с того дня, как в нашем доме появился маленький Патрик. Конечно, сама я этого не помню. И вообще я не помню свою жизнь без него.
   – И ты не испытывала никакой ревности?
   – Нет, к нему невозможно было ревновать, даже мать. Он был таким… хорошим.
   – А ты… ты была хорошей?
   – Нет.
   – Почему? – Тернер улыбнулся, словно заранее знал ответ.
   – Я всегда была слишком упрямая, настырная. По крайней мере так говорила Нона. И слишком активная. Вела себя по-мальчишески и ужасно бестактно.
   – Я очень рад, что, повзрослев, ты избавилась от этих недостатков, – съязвил Тернер. – Особенно от упрямства и настырности…
   Совсем не рассердившись за ехидную подначку, она продолжала:
   – Наш отец умер, когда мне было четыре, а Патрику два года. Нона была страшно подавлена его смертью. Очень долгое время после этого она не улыбалась, ничему не радовалась, и мы с Патриком жили словно сами по себе, хотя Нона заботилась о нас, как прежде. Патрику нравилось, что я энергична, мне нравился его веселый и покладистый характер. Кроме того, я чувствовала себя его защитницей.
   – Потому что он был младше тебя?
   – Не только. Понимаешь, лет до семи он заикался. Логопед пытался ему помочь, но не добился заметного успеха. Чаще всего Патрика понимала только я. Поэтому у нас двоих возник свой особенный язык. Мы стали своего рода нацией из двух человек. Для своего возраста Патрик был слишком маленьким, из-за этого да еще из-за того, что он заикался, некоторые дети издевались над ним.
   – И ты неизменно защищала его?
   – Да, – кивнула Джей. – Но чем старше он становился, тем лучше умел выпутаться из любой неприятности и уладить отношения с любым задирой.
   – Патрик был любимцем матери?
   – Да, но это не имело для меня никакого значения. Он был и моим любимцем тоже. В этом мы с Ноной очень похожи, чего нельзя сказать обо всем остальном.
   – Ты постоянно называешь ее Ноной. Почему?
   – Это началось после того, как я окончила колледж. У меня была связь с одним мужчиной… и на какое-то время я перестала быть полной собственностью Ноны. С тех пор я начала называть ее по имени. Мы тогда сильно поругались.
   – Но потом все-таки помирились?
   – Ну, более или менее… Я вышла за того человека замуж, желая насолить ей. Глупо, правда? Он, как я и подозревала, оказался лжецом. Ненавижу ложь! Может, поэтому я еще больше разозлилась на Нону – ведь все вышло так, как она мне говорила.
   – Муж обманывал тебя?
   – Он вечно врал что-то, у него постоянно были любовницы. Этого я терпеть не хотела и не могла. Год назад мы развелись. Ноне это не понравилось. А ты? Ты был женат?
   – Нет, даже не собирался никогда. – Тернер покачал головой. – Скажи, а почему ты вдруг передумала сегодня?
   – Я звонила Ноне и сказала, что завтра утром предстоит разговор с Ритой Уолш.
   – И что? – удивился Тернер.
   – Она стала расспрашивать о тебе, о том, не спим ли мы в одной постели. Мне пришлось трижды повторить ей, что мы остановились в разных номерах. И все же она заявила, что мы вообще должны были остановиться на ночь… в разных гостиницах!
   Тернер рассмеялся.
   – Не вижу ничего смешного! – вспылила Джей. – Когда Нона повесила трубку, я разозлилась. Ведь мне уже тридцать три!
   – Значит, ты решила переспать со мной, потому что твоя мать велела тебе не делать этого? Ты всегда поступаешь ей наперекор, да?
   – Ну, это только часть причин, побудивших меня передумать. Мне действительно хотелось провести с тобой эту ночь…
   Тернер наклонился к Джей, поцеловал ее, потом еще раз и еще… Она обвила руками его шею, и разделявшая их простыня упала на пол.
 
   Эдон притворялся, что занят чтением судебных материалов, на самом же деле его мысли были заняты Джуди Свенстар.
   Известие о ее гибели взволновало его и вместе с тем принесло почти радостное облегчение. Встревожился Эдон потому, что стоило немалых трудов спрятать концы в воду. Обрадовался же потому, что Джуди больше не угрожала спокойствию его хрупкой семьи и его полной власти в округе.
   Больше всего Эдона заботило то, чтобы ничто не нарушило спокойствия Барбары. Она не раз слышала, что ее отец занимался продажей детей, нелегальными абортами и другой противозаконной деятельностью. Сам Хансингер категорически все отрицал, полагая, что это не женского ума дело, особенно если эта женщина – Барбара, нежно любимая дочь, которую растили, как оранжерейный цветок.
   Однако упорные слухи не стихали и теперь, когда Хансингер давно отошел от дел. Барбара была очень чувствительна. Погиб се брат и единственный ребенок, отец превратился в инвалида и вел жизнь затворника, не показываясь людям на глаза. Неужели все это – страшное наказание за неприглядные дела?
   Как и отец, Барбара тоже перестала бывать на людях. Ее пугали пристальные взгляды, сплетни, откровенная жалость. Ей и раньше было не по себе в этом большом мире, а теперь она просто не находила в себе сил жить в нем. Она ограничила себя привычным маленьким миром, стенами родного дома. Словно пытаясь подсознательно приблизиться к душам погибших близких, Барбара почти перестала есть.
   В тот вечер она сидела на диване и вязала крючком очередной шерстяной плед для отца. И это было дурным знаком. За последние четыре года Барбара связала отцу очень много таких пледов. Эдон смотрел на жену и пытался вспомнить, сколько же она их связала – десять, двадцать, сорок?
   У ее ног свернулась клубком любимая белая собачка. В руках Барбары посверкивал серебряный крючок.
   В комнату вошел Феликс. Эдон вопросительно посмотрел на него, а Барбара даже не подняла головы.
   – Ваш отец проснулся, хозяйка, – почтительно проговорил Феликс. – Он поужинал и велел спросить, не хотите ли вы подняться к нему и вместе с ним посмотреть фильм “Колесо фортуны”.
   – Конечно, хочу, – слабо улыбнулась Барбара.
   – Но сначала, – торопливо добавил Феликс, – он хочет поговорить с Эдоном.
   – Хорошо, – кивнул тот, откладывая в сторону папку с бумагами. – Я ненадолго, дорогая, – сказал он Барбаре.
   Она снова склонилась над вязаньем.
   Поднявшись на второй этаж, Эдон прошел по длинному коридору в южное крыло дома, где жил его тесть. Постучав, он вошел в комнату.
   В темноте светился экран телевизора, звук был сильно приглушен. На экране мелькали странные фигуры. Старик иногда любил смотреть клипы рок-музыкантов и певцов. Ему нравилась не музыка, а чрезвычайно сексапильные дамочки с пухлыми губками и полуобнаженной грудью. Особенным расположением пользовалась у него Мадонна. Вот и теперь он смотрел что-то непотребное. Если бы в комнату вошла Барбара, старик сразу переключил бы канал. Перед Эдоном и Феликсом он не считал нужным притворяться.
   Роланд Хансингер полулежал в своем кресле-качалке в самом дальнем и темном углу комнаты. Эдон видел его ноги в дорогих кожаных тапочках и пеструю шелковую пижаму.
   – Здравствуй, папа. – Эдон всегда звал Хансингера “папой”, потому что тот вскоре после свадьбы велел зятю называть себя именно так. Эдону не нравилось называть тестя отцом: от этого он почему-то чувствовал себя униженным – он знал, что Хансингеру доставляло удовольствие унижать его.
   Старик сделал неопределенный жест рукой, но Эдон сразу понял его. Взяв стоявший у стола стул, он сел на почтительном расстоянии от тестя.
   Эдон не говорил старику об исчезновении Холлиза и не собирался этого делать. Точно так же он не собирался показывать ему рисунок мертвой женщины, сделанный Холлизом. Эдону и без того все было понятно.
   – Папа, – начал он, – я уже говорил тебе о проблеме с адвокатом и бабой из Бостона, которые быстро снюхались и задают слишком много вопросов насчет усыновления детей. Мы пытались убедить их в крайней нежелательности подобных действий, но из этого ничего не вышло. Они не прекратили свои поиски.
   Роланд Хансингер заметно напрягся. Эдон увидел, как его большие мертвенно-бледные руки вцепились в подлокотники кресла.
   Эдон вздохнул.
   – Потом на сцене появилась Джуди Свенстар. Она продала тем двоим список пяти биологических матерей. Взгляни на него.
   Хансингер протянул руку. Эдон вручил старику список и добавил:
   – Мне нужно знать, насколько достоверны эти сведения и насколько эти женщины опасны для нас.
   Пошарив в нагрудном кармане шелковой пижамы, Хансингер достал карманный фонарик-карандаш, очень дорогую вещь, заказанную Барбарой по каталогу. Платиновый фонарик, украшенный бриллиантами, давал узкий и ослепительно-яркий луч.
   Роланд включил фонарик, и Эдон вздрогнул. Потом старик сделал то, чего с таким страхом и отвращением ожидал от него Эдон: направил узкий слепящий луч прямо в глаза зятю.
   Не выдержав, Эдон прикрыл глаза ладонью. Боже, как он ненавидел эти игры старика!
   – Это настоящие имена? – спросил Эдон, стараясь скрыть раздражение.
   Старик долго молчал, потом заговорил голосом робота, всегда приводившим Эдона в мистический ужас, хотя он отлично знал причину странного тембра.
   – Настоящие, – проскрипел старик.
   Четыре года назад ему сделали операцию на гортани, и теперь старик мог говорить только с помощью электронного приспособления, установленного с внешней стороны шеи. Его речь напоминала звуки научно-фантастического фильма.
   В катастрофе была необратимо повреждена гортань Хансингера и оторвана часть нижней челюсти. Результат пластической операции нельзя было назвать эстетичным. Поэтому Хансингер всегда держался в тени, чтобы не было видно его изуродованного лица.
   В свое время он был очень красив. Ему завидовали мужчины, а женщины вешались на шею. И вот теперь старику пришлось вести жизнь затворника.
   Однако его тело оставалось по-прежнему сильным и мускулистым. В комнате стояли разные тренажеры, и Хансингер упражнялся на них. Иногда бессонными ночами он включал любимые видеокассеты, вставал на беговую дорожку и на малой скорости до рассвета шагал в никуда.
   Его ум был не таким гибким и быстрым, как прежде, но все же совершенно нормальным. Через своего зятя Эдона старик Хансингер до сих пор держал округ под контролем и знал практически обо всем, что в нем творилось.
   Старик и Эдон отлично сознавали, что есть тайны, о которых не должен пронюхать никто, и тщательно соблюдали все меры предосторожности. Но были тайны, не известные никому, кроме самого старика Хансингера. Он не доверял их даже Эдону.
   – Насколько эти люди в списке опасны для нас? – в третий раз спросил Эдон.
   Старик направил фонарик на лист бумаги и долго изучал его.
   – Ну? – потерял терпение Эдон.
   – Опасны? – переспросил старик голосом киборга. – Вероятно, да…
   – Кто именно?
   – Все! – Старик засмеялся электрическим трескучим смехом.
   – Адвокат и та баба не вернулись в город, – стараясь сохранять самообладание, продолжил Эдон. – Возможно, они уже отправились на поиски кого-нибудь из этого списка. Что нам делать?
   – Мне надо подумать, – проскрипел Хансингер, погружаясь в размышления. Потом добавил: – Джуди Свенстар никогда не была ценным для нас человеком, а теперь и вовсе стала помехой.
   – О ней я уже позаботился.
   – Лабони? – проницательно предположил старик.
   – Да, обещал все сделать по высшему разряду.
   – Мне нравится этот парень. – На лице старика мелькнуло подобие улыбки. – За ним нужен глаз да глаз! Слишком уж ловок и хитер… да и порочен к тому же. Иногда это качество полезно, но чаще опасно. Понимаешь меня? Ладно, поговорим об этом позже. Скажи, как чувствует себя моя дочь?
   – Лучше, – солгал Эдон.
   – Барбара любит меня, – удовлетворенно проскрипел старик.
   – Да, любит, – без особой радости согласился зять.
   – Она слишком исхудала за последнее время.
   – Теперь она уже ест с большим аппетитом, – снова солгал Эдон.
   – Ты должен как следует заботиться о моей маленькой девочке, – властно сказал старик.
   – Само собой разумеется.
   – Сделай ей еще одного ребенка, она слишком долго горюет о том, который погиб.
   – Хорошо, – буркнул Эдон. Не мог же он сказать, что у Барбары уже никогда не будет детей, потому что врачам пришлось удалить ей после автокатастрофы матку. И Барбара не могла сказать об этом отцу.
   – Я хочу, чтобы моя девочка снова была счастлива.
   – Я тоже хочу для жены счастья.
   – Пришли ее ко мне, мы посмотрим фильм.
   – Ладно.
   Спустившись, Эдон сказал Барбаре, что отец ждет ее, и та, бросив вязанье, направилась на второй этаж.
   Эдон подошел к бару и налил себе порцию виски. Тройную.
 
   – Вот мы и приехали. – Тернер затормозил у тротуара. У Джей учащенно забилось сердце. Не дожидаясь, пока это сделает галантный Тернер, она сама открыла дверцу и вышла из машины.
   Когда она взглянула на дом, спазмы сжали ей горло.
   Рита Уолш жила на обсаженной с двух сторон дубами улице, которая вела к университету. Перед домом пышно цвела магнолия, у крыльца росли розовые азалии.
   Дом был старым, но ухоженным. Двухэтажный, он, однако, казался небольшим и почему-то напоминал Джей кукольный домик ее детства – аккуратный, компактный и к тому же прехорошенький.
   Теплый воздух был напоен экзотическими ароматами цветущих южных растений. В Бостоне еще лежал снег, а здесь природа праздновала возвращение к жизни.
   Подойдя к Джей, Тернер вопросительно взглянул на нее. Она опустила глаза. Они вместе поднялись на крыльцо, и ее сердце забилось еще сильнее.
   Утром, в мотеле, они почти не разговаривали. Тернер, оставшийся у Джей до утра, проснулся очень рано, поцеловал ее в лоб и куда-то ушел. Потом вернулся и принес ей горячий кофе с пончиками.
   Такая забота тронула Джей, но она так и не смогла ни выпить кофе, ни съесть пончики. Слишком велико было напряжение перед встречей с Ритой Уолш. Тернер, видимо, понимал состояние девушки и не старался ее разговорить.
   Теперь они стояли на крыльце перед дверью в неизвестность. Переглянувшись с Тернером, Джей позвонила в дверь.
 
   Рита Уолш могла бы быть прелестной женщиной, если бы только захотела. Именно такое впечатление произвела она на Тернера.
   У этой женшины, лет пятидесяти с небольшим, высокой, стройной, загорелой, с высокими скулами, были удивительные фиалковые глаза. Ее внешний вид, однако, отличался той намеренной неряшливостью, которую иногда культивируют женщины-интеллектуалки. Длинные волосы Риты были причесаны кое-как, на лице не было и следа косметики. Свободное длинное платье и сандалии из кожаных ремешков напомнили Тернеру хиппи шестидесятых годов. Она, конечно, хорошо понимала, что времена сильно изменились, но не желала приспосабливаться к ним.
   В ее доме царил беспорядок, но, несмотря на это, в нем было уютно. Бросалось в глаза обилие книг.
   Подав гостям травяной чай в кружках, Рита уселась на изрядно потертую кушетку. Огромный пушистый серый кот тут же вспрыгнул к ней на колени и улегся, довольно мурлыча и щуря желтые глаза.
   – Через час у меня первая лекция, – сказала она, внимательно разглядывая Джей. – Потом мне придется готовиться к конференции в Орландо.
   – Какой предмет вы преподаете? – вежливо поинтересовалась Джей.
   – Литературу.
   – Миссис Уолш… или вас следует называть профессор Уолш? – вступил в разговор Тернер, видя, что Джей не знает, как начать беседу.
   – Можете называть меня просто миссис Уолш, – сказала Рита, и Тернер понял, что она наверняка профессор.