Страница:
отчетливо выделялось на дорогом замшевом башмаке. За спиной Гвидиона на
золотистом шнуре висела лютня; широкая шляпа с белым значком была глубоко
надвинута на его густые черные волосы; со смуглого лица сердито посматривали
черные глаза.
-- Прошу прощения, -- пробормотал Гамильтон и, не затевая спор в
присутствии Моргана, нагнулся, чтобы отряхнуть его башмак.
-- Не прикасайтесь ко мне! -- взвизгнул Гвидион, отпрянув от него с
демонстративным отвращением. -- Дурак подслеповатый, вы же только еще больше
размажете!
Он наклонился, отряхивая башмак собственноручно, причем длинные
фиолетовые рукава коснулись пола, так что пришлось потом отряхивать и их.
Видя, что Гвидион обнаружил пыль на рукавах, Гамильтон почувствовал себя
отмщенным и злорадно улыбнулся, но заметив взгляд Моргана, виновато
кашлянул.
-- Простите, милорд, -- пробормотал он, -- я нечаянно.
Не успел Морган ему ответить, как портьера приоткрылась и в альков
проскользнул Рандольф.
-- Ничего особенного, ваша светлость, -- тихо сказал он. -- Много
говорят об этом Варине, но ничего такого, что мы не знали сегодня утром.
-- Очень хорошо, -- кивнул Морган, -- Гвидион, если вы с Гамильтоном
уже разобрались, нам пора выходить.
-- Господин мой! -- чуть не задохнулся Гвидион от возмущения. -- Не я
затеял эту глупую ссору, а этот дурак.
-- Ваша светлость, я не могу с этим согласиться.
-- Ладно, вы, оба, я больше ничего не желаю слышать.
Лорд-камергер вышел, привлекая к себе всеобщее внимание; зал затих, как
только портьера сомкнулась за его спиной. Он несколько раз легко ударил по
полу своим жезлом, и эхо гулко откликнулось в тишине зала. Лорд-камергер
начал:
-- Его светлость лорд Аларик Энтони Морган: герцог Корвинский,
правитель Коротский, лорд-генерал королевских войск. Поборник его
величества.
Коротко протрубили фанфары, и Морган шагнул вперед, раздвинув портьеру,
и остановился в дверях. Гул восхищения прошел по рядам собравшихся, все
почтительно поклонились. Музыканты закончили играть, Морган легким кивком
отдал им должное и в сопровождении свиты медленно прошествовал к своему
месту за столом.
Этой ночью Морган был во всем черном. Неприятные новости, привезенные
Дунканом из Ремута, столь серьезно встревожили его, что он уже не мог
следовать настойчивым указаниям постельничего; отбросив ярко-зеленый костюм,
выбранный лордом Ратхольдом, он надел черный, и пусть думают что хотят.
Рукава строгой рубашки черного шелка прикрывали его руки до запястий,
поверх нее был надет великолепный черный бархатный камзол, украшенный
янтарем, с высоким воротом, закрывающим шею, и короткими -- до локтей,
широкими рукавами. Шелковые рейтузы были заправлены в короткие черные сапоги
мягчайшей кожи. Костюм дополняли несколько украшений, которые Морган мог
позволить себе в таком настроении: на правой руке перстень с изумрудным
Трифоном, сияющим на фоне ониксовой печатки, на левой -- кольцо Поборника
его величества с Золотым львом, поблескивающим на черном фоне. Золотая
корона герцога Корвинского с семью тонкими чеканными зубцами венчала столь
же золотую голову повелителя Корвина, Дерини.
Он шествовал к своему месту во главе стола безоружный, так как по
обычаю правителю Корвина не полагалось являться гостям, собравшимся на пир,
при оружии. Однако под богатым облачением скрывалась кольчуга, защищавшая
наиболее уязвимые места, а в рукаве прятался тонкий стилет в ножнах,
закрепленных на запястье. И, как всегда, невидимой мантией окружал его, куда
бы он ни шел, ореол магии Дерини.
Сейчас он должен был играть роль радушного хозяина на этом праздном
обеде, тогда как внутри у него все кипело от нетерпения. Морган недоумевал
-- что же случилось с Дунканом?
Уже совсем стемнело, когда Дункан наконец вернулся в Корот. Последние
две мили его лошадь хромала, и он вынужден был пройти остаток пути пешком,
преодолевая желание заставить понуканиями двигаться несчастное животное
обычным шагом, превозмогая боль. Дункан сдержался: часом раньше он вернется
или часом позже, значения не имеет, и не стоит ради этого портить одну из
лучших скаковых лошадей Моргана. К тому же не по душе было Дункану мучить
живую тварь.
Когда Дункан и его измученный конь наконец притащились во двор замка,
там не было ни души. Стражники открыли ворота без единого слова, заранее
предупрежденные о его возвращении, но позаботиться о коне было некому, так
как пажи и конюхи по приглашению герцога тоже пошли в замок, чтобы, стоя в
дверях, послушать пение Гвидиона. Дункан все-таки нашел кому передать
животное и прошел через двор ко входу в главный зал.
Ужин, как он и предполагал, уже закончился, зато, протискиваясь между
слугами, столпившимися в дверях, Дункан понял, что представление было в
самом разгаре. Гвидион пел, сидя на второй ступени помоста в дальнем конце
зала, слегка раскачивая в руках свою лютню. Дункан застыл, слушая его пение,
-- трубадур достоин был той славы, что шла о нем во всех одиннадцати
королевствах.
Тихая, протяжная мелодия, родившаяся в горах Катмура, где Гвидион
провел юность, была исполнена той печальной гармонии, что исстари присуща
песням жителей гор.
Чистый тенор Гвидиона плыл по замершему залу, выводя нежную и печальную
балладу о Мэтьюрине и Дервегиле -- возлюбленных, погибших во времена
междуцарствия от руки жестокого лорда Торента. Никто не шевельнулся и не
издал ни единого звука, пока Гвидион пел:
Какой же песней встречать рассвет
И тех, кого еще в мире нет?
Коль сердце разбито во цвете лет.
Милорд Мэтьюрин пал.
Оглядев зал, Дункан увидел Моргана, сидящего слева от помоста, на
котором пел Гвидион. Еще левее сидел Рандольф в окружении двух прекрасных
дам, которые, слушая пение, не спускали глаз с Моргана. Место справа от
герцога, очевидно оставленное для него, пустовало. Он подумал, что мог бы
туда пробраться потихоньку, не причиняя окружающим большого беспокойства, но
не успел он сделать и шага, как Морган, заметив его, покачал головой,
поднялся и пошел ему навстречу.
-- Что случилось? -- прошептал он, оттеснив Дункана я колонну и
оглянувшись, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.
-- С Толливером, кажется, договорились, -- пробормотал Дункан. --
Восторга он не выказал, но согласился подождать с ответом Лорису и
Карригану, пока сам не оценит обстановку. Нам он о своем решении сообщит.
-- Ну хорошо, думаю, это все же лучше, чем ничего. А вообще, какова его
реакция? Ты думаешь, он с нами?
-- Ты знаешь Толливера, -- пожал плечами Дункан, -- он слишком боится
всего, что связано с Дерини, но ведь это можно сказать о ком угодно.
Кажется, сейчас он с нами. И еще одно...
-- Что?
-- Я... Ну, я думаю, что было бы лучше не говорить об этом здесь, --
сказал Дункан, многозначительно оглядываясь, -- на обратном пути я кое-кого
повстречал...
-- По... -- Морган расширил глаза. -- Что, он?..
Дункан спокойно кивнул:
-- Поговорим в башне?
-- Конечно, как только освобожусь, -- согласился Морган.
Дункан направился к двери, а Морган глубоко вздохнул и, успокоившись,
тихо вернулся на свое место, думая о том, когда же сможет вырваться отсюда,
не нарушая приличий.
В кабинете Моргана Дункан расхаживал взад-вперед перед камином, сцепляя
и расцепляя руки и пытаясь успокоить расшалившиеся нервы.
Он был смущен случившимся больше, чем ему сперва показалось. И сейчас,
едва войдя в комнату, он снова вспомнил недавнюю встречу в пути, и его
объяла сильная дрожь, как будто он стоял на ледяном ветру.
Когда отпустило, Дункан, сбросив грязный дорожный плащ, пал перед
маленьким алтарем на колени и попытался молиться, но не смог. Он не мог
заставить себя сосредоточиться на привычных словах, которые пытался
произнести, поэтому ему пришлось отложить на время это занятие.
Он понимал, что и расхаживание из угла в угол ему не поможет.
Остановившись у камина и подняв руку, он почувствовал, что все еще дрожит,
хотя после дорожного происшествия прошло уже немало времени.
Что с ним?
Усилием воли взяв себя в руки, он подошел к письменному столу Аларика и
налил из хрустального графина рюмку крепкого красного вина, которое Морган
приберегал как раз на такой случай. Он осушил рюмку и вновь наполнил,
поставил ее рядом с кушеткой, покрытой мехом, что стояла у стены слева.
Расстегнув рясу до пояса, он откинул душивший его воротничок и прилег на
кушетку с рюмкой вина в руках. Лежа на кушетке и потягивая вино, он заставил
себя все же разобраться в случившемся и постепенно успокоился.
К тому времени, когда отворилась украшенная изображением грифона дверь
и вошел Аларик, он чувствовал себя уже намного лучше, хотя все еще не в
силах был встать и, казалось, даже разговаривать.
-- Ну как ты? -- спросил Морган, пересекая комнату и присаживаясь на
кушетку рядом с кузеном.
-- Думаю, что теперь уже выживу, -- сонным голосом ответил Дункан, --
хотя совсем недавно я вовсе не был в этом так уверен. Я просто потрясен.
-- Мне это знакомо, -- кивнул Морган. -- Может, все же расскажешь мне
об этом?
-- Он был там. Я скакал по дороге, хотел сделать крюк в трех-четырех
милях отсюда, а там меня ждал он, стоял прямо посреди дороги. На нем было
серое монашеское одеяние, в руках -- посох, а лицо -- точь-в-точь как на тех
портретах, что мы с тобой видели в старых требниках и книгах по истории.
-- Он с тобой говорил?
-- О да! -- вырвалось у Дункана. -- Точно так, как ты сейчас со мной
говоришь. Больше того, он знал, кто я такой, и назвал меня титулом по линии
моей матери. А когда я поправил его, сказав, что я Мак-Лайн, он возразил,
что, мол, не только, что я -- Дункан Корвинский "по священному праву моей
матери", так и сказал, я запомнил.
-- Продолжай. -- Морган встал, чтобы налить себе стакан красного вина.
-- Потом он сказал, что в ближайшее время меня ждет суровое испытание и
я должен буду либо открыть свое могущество и пользоваться им, либо навсегда
забыть о нем. Когда же я заметил, что как священнику мне запрещено им
пользоваться, он спросил, священник ли я в самом деле. Он знал не только о
моем отстранении от службы, но и все, о чем мы с тобой беседовали днем.
Помнишь, я сказал, что отстранение это меня не так уж пугает и что чем
больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньше для меня значит мой обет?
Аларик, я никому другому ничего подобного не говорил, ты тоже, я думаю. Как
он об этом узнал?
-- Значит, он знал о нашем разговоре? -- извинился Морган, снова садясь
на кушетку.
-- Дословно. И он вовсе не читал мои мысли, я бы это почувствовал. Что
делать, Аларик?
-- Не знаю, -- тихо сказал Морган, -- не знаю, понятия не имею. Со
мной-то он никогда не был таким разговорчивым. -- Герцог прикрыл глаза и на
минуту задумался. -- Скажи мне, на твой взгляд, это был человек? То есть был
ли он реальным, как ты думаешь? Или только обман зрения, призрак?
-- Мне он явился во плоти, -- ответил Дункан. -- Он схватился за
поводья, чтобы я на него не наехал. -- Дункан помедлил. -- Хотя следов-то он
никаких не оставил. Да, когда он исчез, было достаточно светло, чтобы
разглядеть следы вдоль дороги, по которой мы шли. Мои следы были, а его --
не было.
Дункан приподнялся на локте.
-- Теперь я и вправду не знаю, Аларик. Может быть, его и вовсе не было.
Может, он мне привиделся.
Морган покачал головой и резко встал.
-- Нет, что-то ты все-таки видел. Я не осмелюсь даже предположить, что
именно, но думаю, все это неспроста.
Он с минуту пристально смотрел в пол, затем поднял глаза на Дункана:
-- И почему мы до сих пор не спим, а? Можешь оставаться тут, если
хочешь. Кажется, тебе довольно-таки удобно.
-- Если бы я хотел пошевелиться, то все равно не смог бы, -- улыбнулся
Дункан, -- до завтра.
Он проводил Моргана взглядом и, когда тот исчез за дверью с грифоном,
наклонился и поставил рюмку рядом с кушеткой на пол.
Что же он все-таки видел по пути в Коротский замок?
Кто бы это мог быть?
И к чему бы это?
ГЛАВА V
"Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как
солнце, грозная, как полки под знаменами"[5].
Когда колокола Коротского собора пробили шесть, Морган нетерпеливо
ерзал в кресле, украдкой сдерживая зевоту и стараясь придать своему лицу не
такое скучающее выражение. Он изучал все те же отчеты, что и днем раньше, и
лорд Роберт все так же прилежно трудился над свитком, лежащим перед ним на
столе.
"Лорд Роберт всегда работает необычайно прилежно", -- подумал про себя
Морган. Может быть, и неплохо, что кто-то способен выполнять такую нудную
работу. Казалось, Роберту никогда не надоест часами сидеть, погрузившись в
непонятные записи, ничего не видя и не слыша. Впрочем, это его служба.
Морган вздохнул и попытался заставить себя снова взяться за дела. Как
ни крути, а это -- главная обязанность герцога Корвинского, когда он
находится в своей резиденции: он должен выслушивать раз в неделю местные
жалобы, должен рассматривать их. Обычно Морган занимался этим охотно,
поскольку одновременно получал представление о том, что происходит в его
герцогстве, и таким образом был в курсе событий, которые так или иначе могли
иметь к нему отношение.
Но последние несколько недель Морган чувствовал себя неспокойно.
Вынужденное двухмесячное безделье, прерываемое только заботами, связанными с
управлением Корвином, вгоняло его в тоску, и он жаждал действия. Даже
ежедневные упражнения с мечом и пикой, случайные поездки по округе или
охотничьи вылазки не могли полностью рассеять его тревогу.
На прошлой неделе он с удовольствием выбрался в Кульд. Здоровая
усталость после четырех дней, проведенных в седле, -- достойная замена той
пышной, но безвкусной жизни, которую он вел последние два месяца. Как
хотелось бы ему снова встретиться со старыми друзьями. А особенно он хотел
увидеть молодого короля. Сейчас больше, чем когда-либо, Морган стремился
быть рядом с ним, чтобы уберечь, защитить его от новых опасностей,
назревающих в эти дни, -- Келсон был для него почти сыном. Его постоянно
беспокоила мысль о том, как тревожно, наверное, было мальчику в последние
дни.
Морган неохотно вернулся к лежащим перед ним бумагам и небрежно
подписал первую. Сегодняшняя работа тяготила его еще и потому, что дела,
изучаемые им, были слишком просты в сравнении с теми действительно сложными
вопросами, которыми герцогу приходилось заниматься. Так, например, только
что подписанный им документ касался небольшого штрафа, наложенного на
некоего Гарольда Мартина за то, что его скотина паслась на чужой земле. Как
он понял, тот не считал себя виноватым и был недоволен решением суда.
"Это еще ничего, дружище Гарольд, -- думал Морган. -- Вот погоди, когда
Лорис и Карриган отлучат нас, тогда ты, пожалуй, узнаешь, что такое
настоящая беда".
А похоже, что отлучение в самом деле состоится. Вчера ^ утром, проводив
гостей, он снова послал Дункана к епископу Толливеру, дабы узнать, что ему
сказал курьер, доставивший ночью послание архиепископа. Дункан возвратился
не скоро, вид у него был тоскливый и озабоченный, -- на этот раз епископ
держался подчеркнуто сухо, в отличии от первого радушного приема. Очевидно,
курьер чем-то сильно напугал Толливера. Как бы то ни было, Дункан ничего не
узнал.
Морган отодвинул документ в общую кучу. В это время раздался
отрывистый, резкий стук в дверь, и в комнату вошел Гвидион с лютней за
спиной. На невысоком трубадуре была простонародная домотканая коричневая
куртка; его смуглое лицо было покрыто потом и пылью. С важным видом он
прошел по натертому полу и отвесил Моргану короткий поклон.
-- Ваша светлость, могу я отвлечь вас на два слова, -- он взглянул на
Роберта, -- наедине?
Морган обернулся и, отложив перо, испытующе посмотрел на Гвидиона.
Обычно вздорный и фатоватый, сейчас этот тонкогубый человечек был непривычно
серьезен. И в его поведении, и в его черных глазах было что-то такое, что не
давало Моргану усомниться в полной серьезности вопроса, с которым пришел
Гвидион. Взглянув на Роберта, он сделал ему знак уйти, но управляющий
медлил, не двигаясь с места.
-- Милорд, я протестую. Что бы там ни было, это может к- подождать. Нам
осталось всего несколько бумаг, а после этого...
-- Извините, Роберт, -- перебил Морган, оглянувшись на Гвидиона. -- Это
уж мне судить, может дело подождать или не может. Я приглашу вас сразу же,
как только мы кончим.
Роберт ничего не сказал, но досадливо хмурясь, собрал свои бумаги и
придвинул к столу кресло. Гвидион дождался, пока он выйдет и закроет за
собой дверь, затем прошествовал к окну и уселся на подоконник.
-- Благодарю вас, ваша светлость. Есть немало лордов, у которых не
нашлось бы минуты, чтобы снизойти до прихоти сказочника.
-- Мне кажется, Гвидион, ты пришел не со сказками, -- спокойно ответил
Морган, -- что же ты хочешь мне сказать?
Гвидион снял лютню, тронул струны, задумчиво глядя в окно, и заговорил:
-- Милорд, утром я был в городе, -- сказал он, тренькая по струнам и
играя колками, -- я искал песни, достойные слуха вашей светлости. Но боюсь,
что те, которые я нашел, не доставят вам большого удовольствия. Не хотите ли
послушать?
Он обернулся и во все глаза выжидающе уставился на Моргана. Тот слегка
кивнул.
-- Хорошо. Вот песня, которая должна вас особенно заинтересовать,
милорд, ибо в ней говорится о Дерини. Я не отвечаю за ее мотив и слова, это
не мое произведение, а содержание ее таково.
Он взял несколько вступительных аккордов и перешел к быстрой, живой
мелодии, напоминающей детскую песенку:
"Гей, гей, попробуй угадать --
Отчего Дерини нынче не видать?
Гей, гей, угадай, коли умен. --
Отчего повесил голову грифон?
Дерини все убиты; кто выжил, тех убьют,
А грифону голову зеленую свернут.
Гей, гей, угадал ты, что уж говорить,
Так выслушай сначала и попробуй повторить".
Когда Гвидион закончил куплет, вставший было Морган снова уселся в
кресло, сцепил пальцы и мрачно прищурился. Некоторое время он сидел молча,
изучая певца своими серыми глазами, потом спросил:
-- Это все?
Трубадур пожал плечами.
-- Да нет, есть еще куплеты, варианты, можно сказать, милорд. Но везде
-- юмор такого же рода, да и в поэтическом отношении так же слабо. Может
быть, вас больше заинтересует "Баллада о герцоге Кирале"?
-- Герцоге Кирале?
-- Да, милорд. О негодяе в полном смысле этого слова -- злодее,
богохульнике, лжеце, который обманывает своих приближенных. К счастью, песня
оставляет бедному угнетенному народу некоторую надежду. Также могу заметить,
что имя -- Кирала -- покажется более знакомым, если прочесть его задом
наперед: к-и-р-а-л-а-а-л-а-р-и-к. Во всяком случае, стихи здесь лучше, чем
предыдущие.
На этот раз вступительный аккорд предварил тихую, спокойную, похожую на
гимн песню:
"Обиды Господу нанес немалые Кирала,
Грифона хищного сразить давно пора настала.
Пусть он пускает пыль в глаза и зло творит незримо,
Ничто не скроет ереси от зорких глаз Варина.
О люди Корвина, пресечь спешите злодеянья,
Коль не хотите вы навлечь на край наш наказанье.
Закрыв в неведенье глаза на дьявольские козни --
Потом мы все поплатимся раскаянием поздним.
Но час расплаты недалек, и дни Киралы минут.
Поднимутся сыны Христа, навеки страх отринут.
Наш Варин явится -- могуч, и мудр, и бодр на диво,
На страх грифоновым когтям и всем, кто судит криво".
-- Хм! -- фыркнул Морган, когда трубадур кончил. -- Где ты, черт
возьми, это откопал, Гвидион?
-- В таверне, милорд, -- ответил тот, сдержанно улыбаясь. -- А первой
научил меня оборванец -- уличный певец у ворот Святого Мэттью. Милорду
понравилось то, что я ему принес?
-- Мне понравилось, что ты рассказал мне все это, но уж никак не
содержание. И много таких песенок ходит, как ты думаешь?
Гвидион тихо положил лютню на мягкий табурет, стоявший рядом, и
откинулся назад, опершись об оконный косяк сцепленными на затылке руками.
-- Трудно сказать, милорд. Я был в городе всего ничего, а услышал по
нескольку вариантов каждой песни; может быть, существуют еще и другие,
которых я не слышал. Если милорд соизволит выслушать советы жалкого
сказочника, то лучше всего бороться с этими песнями с помощью других. Можно,
я попробую сочинить что-нибудь в этом роде?
-- Не уверен, что в нашем положении это -- самое благоразумное, --
сказал Морган, -- а что ты...
Тут его прервал отчаянный стук в дверь, Морган раздраженно крикнул:
"Войдите!"
Дверь открылась, и вошел Роберт с выражением досады на лице.
-- Лорд Ратер де Корби хочет вас видеть, ваша светлость.
-- Ладно, пусть войдет.
Роберт отошел в сторону, и эскорт из нескольких человек, построенных
попарно, в ливреях Орсальского Удела цвета морской волны, вошел строевым
шагом. Следом за ним появился грозный Ратер де Корби -- чрезвычайный посол
Орсальского Удела. Морган остался на месте и, улыбаясь, смотрел, как отряд,
разделившись, построился перед ним. Ратер остановился и отдал поклон.
-- Герцог Аларик, -- проревел он голосом, странно не соответствующим
его пятифутовому росту, -- его княжеское высочество шлет вам привет и
пожелание счастья. Он надеется, что у вас все в порядке.
-- Все и правда в порядке, Ратер, -- сказал Морган и с жаром потряс ему
руку. -- А как дела у старого морского льва?
Ратер раскатисто рассмеялся:
-- Семейству Орсалей Бог дал очередного наследника, и Орсаль надеется,
что вы вскоре сможете его посетить. -- Он взглянул на Гвидиона и Роберта и
продолжал: -- Он желает обсудить некоторые вопросы, связанные с
навигационными правилами и обороной, и надеется, что вы приедете с вашими
военными советниками. Весна -- нелегкое время для нас, вы же знаете.
Морган понимающе кивнул. Между его герцогством и Орсальским Уделом
находилось устье реки Туин -- весьма удобный водный путь для Венцита
Торентского, пожелай тот вторгнуться с моря. И до тех пор, пока Морган не
ушел еще с армией, необходимо было заключить соглашение с Орсалем о защите
Корвина в его отсутствие.
-- Когда он меня ждет, Ратер? -- спросил Морган, понимая, что Орсалю
действительно необходимо его видеть, но что уехать он может не раньше, чем
завтра, и только после того, как свяжется с Дерри.
-- Может быть, поедете со мной? -- уклончиво ответил Ратер, наблюдая за
реакцией Моргана.
Морган покачал головой
-- А как насчет завтрашнего утра? -- спросил он и жестом попросил
Роберта и Гвидиона выйти. -- "Рафаллия" стоит в порту. Мне с ними по пути --
я могу добраться до Терса. У нас будет в распоряжении целый день, а потом
мне необходимо вернуться. Что вы на это скажете?
Ратер пожал плечами.
-- Лучше бы вы поехали со мной, Аларик. Вы же знаете, я только
доставляю депеши по назначению. А согласится Орсаль или не согласится -- об
этом знает только он сам.
-- Ну хорошо, -- сказал Морган, дружески похлопав Ратера по плечу, -- а
как насчет того, чтобы немного перекусить, прежде чем вы отправитесь обратно
со своими людьми? Сейчас у меня гостит мой кузен Дункан, и я хотел бы, чтобы
вы познакомились.
Ратер поклонился.
-- С удовольствием принимаю приглашение. А вы обещайте, что расскажете
мне, какие новости от молодого короля. Вы же знаете, как огорчен Орсаль, что
не смог прибыть на коронацию Келсона.
Позже, когда все правила гостеприимства были соблюдены и старый вояка
отправился домой, Морган опять оказался в вынужденном плену у лорда Роберта,
по настоянию которого сегодня они должны были полностью привести в порядок
приданое Бронвин. И они заперлись с Морганом на террасе, взяв с собой все
необходимые документы. Дункан раньше отправился в оружейный павильон, чтобы
выяснить, как идут дела с новым мечом, который он заказывал, а Гвидион
бродил по городу в поисках других крамольных песен.
Голос Роберта все гудел и гудел, и Морган с усилием заставлял себя
вслушиваться, в пятнадцатый раз за неделю напоминая себе, что их занятие --
необходимая, хотя и "скучная часть управления наследственным владением. Но
толку от этого было не больше, чем в предыдущие четырнадцать раз.
-- "...Принимая во внимание Корвинское поместье... -- читал Роберт, --
с указанием, что Корвин принадлежал ранее королю, но король Брион, отец ныне
царствующего короля, передал вышеупомянутое поместье лорду Кеннету Моргану и
его потомкам в награду за службу троих из их рода во время войны..."
Как только лорд Роберт перевел дыхание, чтобы перейти к следующему
абзацу, дверь на террасу отворилась и, тяжело дыша, вошел Дункан, одетый
только в пыльный короткий плащ для тренировок и мягкие сапоги на босу ногу.
Входя в комнату, он вытирал лицо углом серого полотенца грубого полотна,
перекинутого через плечо. В левой руке он сжимал Свернутый и запечатанный
лист пергамента.
-- Только что доставил гонец, -- сказал он, улыбаясь, и бросил письмо
на стол, -- наверное, это от Бронвин.
Опершись на край стола, он приветливо кивнул Роберту, но управляющий
лишь со вздохом отложил перо и, не скрывая досады, сел на свое место. Морган
предпочел этого не заметить и переломил пополам красную восковую печать.
Когда он прочитал первые несколько строк, глаза его засияли от радости и,
улыбаясь, он вытянулся в кресле.
-- Дункан, твой знаменитый братец определенно умеет обращаться с
женщинами, -- произнес герцог. -- Вот послушай. Это так похоже на Бронвин:
"Дражайший брат мой, Аларик! Я едва могу поверить, что это наконец
произошло, но всего через несколько дней я стану леди Бронвин Мак-Лайн,
графиней Кирни, будущей герцогиней Кассана и, что самое важное, женой моего
золотистом шнуре висела лютня; широкая шляпа с белым значком была глубоко
надвинута на его густые черные волосы; со смуглого лица сердито посматривали
черные глаза.
-- Прошу прощения, -- пробормотал Гамильтон и, не затевая спор в
присутствии Моргана, нагнулся, чтобы отряхнуть его башмак.
-- Не прикасайтесь ко мне! -- взвизгнул Гвидион, отпрянув от него с
демонстративным отвращением. -- Дурак подслеповатый, вы же только еще больше
размажете!
Он наклонился, отряхивая башмак собственноручно, причем длинные
фиолетовые рукава коснулись пола, так что пришлось потом отряхивать и их.
Видя, что Гвидион обнаружил пыль на рукавах, Гамильтон почувствовал себя
отмщенным и злорадно улыбнулся, но заметив взгляд Моргана, виновато
кашлянул.
-- Простите, милорд, -- пробормотал он, -- я нечаянно.
Не успел Морган ему ответить, как портьера приоткрылась и в альков
проскользнул Рандольф.
-- Ничего особенного, ваша светлость, -- тихо сказал он. -- Много
говорят об этом Варине, но ничего такого, что мы не знали сегодня утром.
-- Очень хорошо, -- кивнул Морган, -- Гвидион, если вы с Гамильтоном
уже разобрались, нам пора выходить.
-- Господин мой! -- чуть не задохнулся Гвидион от возмущения. -- Не я
затеял эту глупую ссору, а этот дурак.
-- Ваша светлость, я не могу с этим согласиться.
-- Ладно, вы, оба, я больше ничего не желаю слышать.
Лорд-камергер вышел, привлекая к себе всеобщее внимание; зал затих, как
только портьера сомкнулась за его спиной. Он несколько раз легко ударил по
полу своим жезлом, и эхо гулко откликнулось в тишине зала. Лорд-камергер
начал:
-- Его светлость лорд Аларик Энтони Морган: герцог Корвинский,
правитель Коротский, лорд-генерал королевских войск. Поборник его
величества.
Коротко протрубили фанфары, и Морган шагнул вперед, раздвинув портьеру,
и остановился в дверях. Гул восхищения прошел по рядам собравшихся, все
почтительно поклонились. Музыканты закончили играть, Морган легким кивком
отдал им должное и в сопровождении свиты медленно прошествовал к своему
месту за столом.
Этой ночью Морган был во всем черном. Неприятные новости, привезенные
Дунканом из Ремута, столь серьезно встревожили его, что он уже не мог
следовать настойчивым указаниям постельничего; отбросив ярко-зеленый костюм,
выбранный лордом Ратхольдом, он надел черный, и пусть думают что хотят.
Рукава строгой рубашки черного шелка прикрывали его руки до запястий,
поверх нее был надет великолепный черный бархатный камзол, украшенный
янтарем, с высоким воротом, закрывающим шею, и короткими -- до локтей,
широкими рукавами. Шелковые рейтузы были заправлены в короткие черные сапоги
мягчайшей кожи. Костюм дополняли несколько украшений, которые Морган мог
позволить себе в таком настроении: на правой руке перстень с изумрудным
Трифоном, сияющим на фоне ониксовой печатки, на левой -- кольцо Поборника
его величества с Золотым львом, поблескивающим на черном фоне. Золотая
корона герцога Корвинского с семью тонкими чеканными зубцами венчала столь
же золотую голову повелителя Корвина, Дерини.
Он шествовал к своему месту во главе стола безоружный, так как по
обычаю правителю Корвина не полагалось являться гостям, собравшимся на пир,
при оружии. Однако под богатым облачением скрывалась кольчуга, защищавшая
наиболее уязвимые места, а в рукаве прятался тонкий стилет в ножнах,
закрепленных на запястье. И, как всегда, невидимой мантией окружал его, куда
бы он ни шел, ореол магии Дерини.
Сейчас он должен был играть роль радушного хозяина на этом праздном
обеде, тогда как внутри у него все кипело от нетерпения. Морган недоумевал
-- что же случилось с Дунканом?
Уже совсем стемнело, когда Дункан наконец вернулся в Корот. Последние
две мили его лошадь хромала, и он вынужден был пройти остаток пути пешком,
преодолевая желание заставить понуканиями двигаться несчастное животное
обычным шагом, превозмогая боль. Дункан сдержался: часом раньше он вернется
или часом позже, значения не имеет, и не стоит ради этого портить одну из
лучших скаковых лошадей Моргана. К тому же не по душе было Дункану мучить
живую тварь.
Когда Дункан и его измученный конь наконец притащились во двор замка,
там не было ни души. Стражники открыли ворота без единого слова, заранее
предупрежденные о его возвращении, но позаботиться о коне было некому, так
как пажи и конюхи по приглашению герцога тоже пошли в замок, чтобы, стоя в
дверях, послушать пение Гвидиона. Дункан все-таки нашел кому передать
животное и прошел через двор ко входу в главный зал.
Ужин, как он и предполагал, уже закончился, зато, протискиваясь между
слугами, столпившимися в дверях, Дункан понял, что представление было в
самом разгаре. Гвидион пел, сидя на второй ступени помоста в дальнем конце
зала, слегка раскачивая в руках свою лютню. Дункан застыл, слушая его пение,
-- трубадур достоин был той славы, что шла о нем во всех одиннадцати
королевствах.
Тихая, протяжная мелодия, родившаяся в горах Катмура, где Гвидион
провел юность, была исполнена той печальной гармонии, что исстари присуща
песням жителей гор.
Чистый тенор Гвидиона плыл по замершему залу, выводя нежную и печальную
балладу о Мэтьюрине и Дервегиле -- возлюбленных, погибших во времена
междуцарствия от руки жестокого лорда Торента. Никто не шевельнулся и не
издал ни единого звука, пока Гвидион пел:
Какой же песней встречать рассвет
И тех, кого еще в мире нет?
Коль сердце разбито во цвете лет.
Милорд Мэтьюрин пал.
Оглядев зал, Дункан увидел Моргана, сидящего слева от помоста, на
котором пел Гвидион. Еще левее сидел Рандольф в окружении двух прекрасных
дам, которые, слушая пение, не спускали глаз с Моргана. Место справа от
герцога, очевидно оставленное для него, пустовало. Он подумал, что мог бы
туда пробраться потихоньку, не причиняя окружающим большого беспокойства, но
не успел он сделать и шага, как Морган, заметив его, покачал головой,
поднялся и пошел ему навстречу.
-- Что случилось? -- прошептал он, оттеснив Дункана я колонну и
оглянувшись, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.
-- С Толливером, кажется, договорились, -- пробормотал Дункан. --
Восторга он не выказал, но согласился подождать с ответом Лорису и
Карригану, пока сам не оценит обстановку. Нам он о своем решении сообщит.
-- Ну хорошо, думаю, это все же лучше, чем ничего. А вообще, какова его
реакция? Ты думаешь, он с нами?
-- Ты знаешь Толливера, -- пожал плечами Дункан, -- он слишком боится
всего, что связано с Дерини, но ведь это можно сказать о ком угодно.
Кажется, сейчас он с нами. И еще одно...
-- Что?
-- Я... Ну, я думаю, что было бы лучше не говорить об этом здесь, --
сказал Дункан, многозначительно оглядываясь, -- на обратном пути я кое-кого
повстречал...
-- По... -- Морган расширил глаза. -- Что, он?..
Дункан спокойно кивнул:
-- Поговорим в башне?
-- Конечно, как только освобожусь, -- согласился Морган.
Дункан направился к двери, а Морган глубоко вздохнул и, успокоившись,
тихо вернулся на свое место, думая о том, когда же сможет вырваться отсюда,
не нарушая приличий.
В кабинете Моргана Дункан расхаживал взад-вперед перед камином, сцепляя
и расцепляя руки и пытаясь успокоить расшалившиеся нервы.
Он был смущен случившимся больше, чем ему сперва показалось. И сейчас,
едва войдя в комнату, он снова вспомнил недавнюю встречу в пути, и его
объяла сильная дрожь, как будто он стоял на ледяном ветру.
Когда отпустило, Дункан, сбросив грязный дорожный плащ, пал перед
маленьким алтарем на колени и попытался молиться, но не смог. Он не мог
заставить себя сосредоточиться на привычных словах, которые пытался
произнести, поэтому ему пришлось отложить на время это занятие.
Он понимал, что и расхаживание из угла в угол ему не поможет.
Остановившись у камина и подняв руку, он почувствовал, что все еще дрожит,
хотя после дорожного происшествия прошло уже немало времени.
Что с ним?
Усилием воли взяв себя в руки, он подошел к письменному столу Аларика и
налил из хрустального графина рюмку крепкого красного вина, которое Морган
приберегал как раз на такой случай. Он осушил рюмку и вновь наполнил,
поставил ее рядом с кушеткой, покрытой мехом, что стояла у стены слева.
Расстегнув рясу до пояса, он откинул душивший его воротничок и прилег на
кушетку с рюмкой вина в руках. Лежа на кушетке и потягивая вино, он заставил
себя все же разобраться в случившемся и постепенно успокоился.
К тому времени, когда отворилась украшенная изображением грифона дверь
и вошел Аларик, он чувствовал себя уже намного лучше, хотя все еще не в
силах был встать и, казалось, даже разговаривать.
-- Ну как ты? -- спросил Морган, пересекая комнату и присаживаясь на
кушетку рядом с кузеном.
-- Думаю, что теперь уже выживу, -- сонным голосом ответил Дункан, --
хотя совсем недавно я вовсе не был в этом так уверен. Я просто потрясен.
-- Мне это знакомо, -- кивнул Морган. -- Может, все же расскажешь мне
об этом?
-- Он был там. Я скакал по дороге, хотел сделать крюк в трех-четырех
милях отсюда, а там меня ждал он, стоял прямо посреди дороги. На нем было
серое монашеское одеяние, в руках -- посох, а лицо -- точь-в-точь как на тех
портретах, что мы с тобой видели в старых требниках и книгах по истории.
-- Он с тобой говорил?
-- О да! -- вырвалось у Дункана. -- Точно так, как ты сейчас со мной
говоришь. Больше того, он знал, кто я такой, и назвал меня титулом по линии
моей матери. А когда я поправил его, сказав, что я Мак-Лайн, он возразил,
что, мол, не только, что я -- Дункан Корвинский "по священному праву моей
матери", так и сказал, я запомнил.
-- Продолжай. -- Морган встал, чтобы налить себе стакан красного вина.
-- Потом он сказал, что в ближайшее время меня ждет суровое испытание и
я должен буду либо открыть свое могущество и пользоваться им, либо навсегда
забыть о нем. Когда же я заметил, что как священнику мне запрещено им
пользоваться, он спросил, священник ли я в самом деле. Он знал не только о
моем отстранении от службы, но и все, о чем мы с тобой беседовали днем.
Помнишь, я сказал, что отстранение это меня не так уж пугает и что чем
больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньше для меня значит мой обет?
Аларик, я никому другому ничего подобного не говорил, ты тоже, я думаю. Как
он об этом узнал?
-- Значит, он знал о нашем разговоре? -- извинился Морган, снова садясь
на кушетку.
-- Дословно. И он вовсе не читал мои мысли, я бы это почувствовал. Что
делать, Аларик?
-- Не знаю, -- тихо сказал Морган, -- не знаю, понятия не имею. Со
мной-то он никогда не был таким разговорчивым. -- Герцог прикрыл глаза и на
минуту задумался. -- Скажи мне, на твой взгляд, это был человек? То есть был
ли он реальным, как ты думаешь? Или только обман зрения, призрак?
-- Мне он явился во плоти, -- ответил Дункан. -- Он схватился за
поводья, чтобы я на него не наехал. -- Дункан помедлил. -- Хотя следов-то он
никаких не оставил. Да, когда он исчез, было достаточно светло, чтобы
разглядеть следы вдоль дороги, по которой мы шли. Мои следы были, а его --
не было.
Дункан приподнялся на локте.
-- Теперь я и вправду не знаю, Аларик. Может быть, его и вовсе не было.
Может, он мне привиделся.
Морган покачал головой и резко встал.
-- Нет, что-то ты все-таки видел. Я не осмелюсь даже предположить, что
именно, но думаю, все это неспроста.
Он с минуту пристально смотрел в пол, затем поднял глаза на Дункана:
-- И почему мы до сих пор не спим, а? Можешь оставаться тут, если
хочешь. Кажется, тебе довольно-таки удобно.
-- Если бы я хотел пошевелиться, то все равно не смог бы, -- улыбнулся
Дункан, -- до завтра.
Он проводил Моргана взглядом и, когда тот исчез за дверью с грифоном,
наклонился и поставил рюмку рядом с кушеткой на пол.
Что же он все-таки видел по пути в Коротский замок?
Кто бы это мог быть?
И к чему бы это?
ГЛАВА V
"Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как
солнце, грозная, как полки под знаменами"[5].
Когда колокола Коротского собора пробили шесть, Морган нетерпеливо
ерзал в кресле, украдкой сдерживая зевоту и стараясь придать своему лицу не
такое скучающее выражение. Он изучал все те же отчеты, что и днем раньше, и
лорд Роберт все так же прилежно трудился над свитком, лежащим перед ним на
столе.
"Лорд Роберт всегда работает необычайно прилежно", -- подумал про себя
Морган. Может быть, и неплохо, что кто-то способен выполнять такую нудную
работу. Казалось, Роберту никогда не надоест часами сидеть, погрузившись в
непонятные записи, ничего не видя и не слыша. Впрочем, это его служба.
Морган вздохнул и попытался заставить себя снова взяться за дела. Как
ни крути, а это -- главная обязанность герцога Корвинского, когда он
находится в своей резиденции: он должен выслушивать раз в неделю местные
жалобы, должен рассматривать их. Обычно Морган занимался этим охотно,
поскольку одновременно получал представление о том, что происходит в его
герцогстве, и таким образом был в курсе событий, которые так или иначе могли
иметь к нему отношение.
Но последние несколько недель Морган чувствовал себя неспокойно.
Вынужденное двухмесячное безделье, прерываемое только заботами, связанными с
управлением Корвином, вгоняло его в тоску, и он жаждал действия. Даже
ежедневные упражнения с мечом и пикой, случайные поездки по округе или
охотничьи вылазки не могли полностью рассеять его тревогу.
На прошлой неделе он с удовольствием выбрался в Кульд. Здоровая
усталость после четырех дней, проведенных в седле, -- достойная замена той
пышной, но безвкусной жизни, которую он вел последние два месяца. Как
хотелось бы ему снова встретиться со старыми друзьями. А особенно он хотел
увидеть молодого короля. Сейчас больше, чем когда-либо, Морган стремился
быть рядом с ним, чтобы уберечь, защитить его от новых опасностей,
назревающих в эти дни, -- Келсон был для него почти сыном. Его постоянно
беспокоила мысль о том, как тревожно, наверное, было мальчику в последние
дни.
Морган неохотно вернулся к лежащим перед ним бумагам и небрежно
подписал первую. Сегодняшняя работа тяготила его еще и потому, что дела,
изучаемые им, были слишком просты в сравнении с теми действительно сложными
вопросами, которыми герцогу приходилось заниматься. Так, например, только
что подписанный им документ касался небольшого штрафа, наложенного на
некоего Гарольда Мартина за то, что его скотина паслась на чужой земле. Как
он понял, тот не считал себя виноватым и был недоволен решением суда.
"Это еще ничего, дружище Гарольд, -- думал Морган. -- Вот погоди, когда
Лорис и Карриган отлучат нас, тогда ты, пожалуй, узнаешь, что такое
настоящая беда".
А похоже, что отлучение в самом деле состоится. Вчера ^ утром, проводив
гостей, он снова послал Дункана к епископу Толливеру, дабы узнать, что ему
сказал курьер, доставивший ночью послание архиепископа. Дункан возвратился
не скоро, вид у него был тоскливый и озабоченный, -- на этот раз епископ
держался подчеркнуто сухо, в отличии от первого радушного приема. Очевидно,
курьер чем-то сильно напугал Толливера. Как бы то ни было, Дункан ничего не
узнал.
Морган отодвинул документ в общую кучу. В это время раздался
отрывистый, резкий стук в дверь, и в комнату вошел Гвидион с лютней за
спиной. На невысоком трубадуре была простонародная домотканая коричневая
куртка; его смуглое лицо было покрыто потом и пылью. С важным видом он
прошел по натертому полу и отвесил Моргану короткий поклон.
-- Ваша светлость, могу я отвлечь вас на два слова, -- он взглянул на
Роберта, -- наедине?
Морган обернулся и, отложив перо, испытующе посмотрел на Гвидиона.
Обычно вздорный и фатоватый, сейчас этот тонкогубый человечек был непривычно
серьезен. И в его поведении, и в его черных глазах было что-то такое, что не
давало Моргану усомниться в полной серьезности вопроса, с которым пришел
Гвидион. Взглянув на Роберта, он сделал ему знак уйти, но управляющий
медлил, не двигаясь с места.
-- Милорд, я протестую. Что бы там ни было, это может к- подождать. Нам
осталось всего несколько бумаг, а после этого...
-- Извините, Роберт, -- перебил Морган, оглянувшись на Гвидиона. -- Это
уж мне судить, может дело подождать или не может. Я приглашу вас сразу же,
как только мы кончим.
Роберт ничего не сказал, но досадливо хмурясь, собрал свои бумаги и
придвинул к столу кресло. Гвидион дождался, пока он выйдет и закроет за
собой дверь, затем прошествовал к окну и уселся на подоконник.
-- Благодарю вас, ваша светлость. Есть немало лордов, у которых не
нашлось бы минуты, чтобы снизойти до прихоти сказочника.
-- Мне кажется, Гвидион, ты пришел не со сказками, -- спокойно ответил
Морган, -- что же ты хочешь мне сказать?
Гвидион снял лютню, тронул струны, задумчиво глядя в окно, и заговорил:
-- Милорд, утром я был в городе, -- сказал он, тренькая по струнам и
играя колками, -- я искал песни, достойные слуха вашей светлости. Но боюсь,
что те, которые я нашел, не доставят вам большого удовольствия. Не хотите ли
послушать?
Он обернулся и во все глаза выжидающе уставился на Моргана. Тот слегка
кивнул.
-- Хорошо. Вот песня, которая должна вас особенно заинтересовать,
милорд, ибо в ней говорится о Дерини. Я не отвечаю за ее мотив и слова, это
не мое произведение, а содержание ее таково.
Он взял несколько вступительных аккордов и перешел к быстрой, живой
мелодии, напоминающей детскую песенку:
"Гей, гей, попробуй угадать --
Отчего Дерини нынче не видать?
Гей, гей, угадай, коли умен. --
Отчего повесил голову грифон?
Дерини все убиты; кто выжил, тех убьют,
А грифону голову зеленую свернут.
Гей, гей, угадал ты, что уж говорить,
Так выслушай сначала и попробуй повторить".
Когда Гвидион закончил куплет, вставший было Морган снова уселся в
кресло, сцепил пальцы и мрачно прищурился. Некоторое время он сидел молча,
изучая певца своими серыми глазами, потом спросил:
-- Это все?
Трубадур пожал плечами.
-- Да нет, есть еще куплеты, варианты, можно сказать, милорд. Но везде
-- юмор такого же рода, да и в поэтическом отношении так же слабо. Может
быть, вас больше заинтересует "Баллада о герцоге Кирале"?
-- Герцоге Кирале?
-- Да, милорд. О негодяе в полном смысле этого слова -- злодее,
богохульнике, лжеце, который обманывает своих приближенных. К счастью, песня
оставляет бедному угнетенному народу некоторую надежду. Также могу заметить,
что имя -- Кирала -- покажется более знакомым, если прочесть его задом
наперед: к-и-р-а-л-а-а-л-а-р-и-к. Во всяком случае, стихи здесь лучше, чем
предыдущие.
На этот раз вступительный аккорд предварил тихую, спокойную, похожую на
гимн песню:
"Обиды Господу нанес немалые Кирала,
Грифона хищного сразить давно пора настала.
Пусть он пускает пыль в глаза и зло творит незримо,
Ничто не скроет ереси от зорких глаз Варина.
О люди Корвина, пресечь спешите злодеянья,
Коль не хотите вы навлечь на край наш наказанье.
Закрыв в неведенье глаза на дьявольские козни --
Потом мы все поплатимся раскаянием поздним.
Но час расплаты недалек, и дни Киралы минут.
Поднимутся сыны Христа, навеки страх отринут.
Наш Варин явится -- могуч, и мудр, и бодр на диво,
На страх грифоновым когтям и всем, кто судит криво".
-- Хм! -- фыркнул Морган, когда трубадур кончил. -- Где ты, черт
возьми, это откопал, Гвидион?
-- В таверне, милорд, -- ответил тот, сдержанно улыбаясь. -- А первой
научил меня оборванец -- уличный певец у ворот Святого Мэттью. Милорду
понравилось то, что я ему принес?
-- Мне понравилось, что ты рассказал мне все это, но уж никак не
содержание. И много таких песенок ходит, как ты думаешь?
Гвидион тихо положил лютню на мягкий табурет, стоявший рядом, и
откинулся назад, опершись об оконный косяк сцепленными на затылке руками.
-- Трудно сказать, милорд. Я был в городе всего ничего, а услышал по
нескольку вариантов каждой песни; может быть, существуют еще и другие,
которых я не слышал. Если милорд соизволит выслушать советы жалкого
сказочника, то лучше всего бороться с этими песнями с помощью других. Можно,
я попробую сочинить что-нибудь в этом роде?
-- Не уверен, что в нашем положении это -- самое благоразумное, --
сказал Морган, -- а что ты...
Тут его прервал отчаянный стук в дверь, Морган раздраженно крикнул:
"Войдите!"
Дверь открылась, и вошел Роберт с выражением досады на лице.
-- Лорд Ратер де Корби хочет вас видеть, ваша светлость.
-- Ладно, пусть войдет.
Роберт отошел в сторону, и эскорт из нескольких человек, построенных
попарно, в ливреях Орсальского Удела цвета морской волны, вошел строевым
шагом. Следом за ним появился грозный Ратер де Корби -- чрезвычайный посол
Орсальского Удела. Морган остался на месте и, улыбаясь, смотрел, как отряд,
разделившись, построился перед ним. Ратер остановился и отдал поклон.
-- Герцог Аларик, -- проревел он голосом, странно не соответствующим
его пятифутовому росту, -- его княжеское высочество шлет вам привет и
пожелание счастья. Он надеется, что у вас все в порядке.
-- Все и правда в порядке, Ратер, -- сказал Морган и с жаром потряс ему
руку. -- А как дела у старого морского льва?
Ратер раскатисто рассмеялся:
-- Семейству Орсалей Бог дал очередного наследника, и Орсаль надеется,
что вы вскоре сможете его посетить. -- Он взглянул на Гвидиона и Роберта и
продолжал: -- Он желает обсудить некоторые вопросы, связанные с
навигационными правилами и обороной, и надеется, что вы приедете с вашими
военными советниками. Весна -- нелегкое время для нас, вы же знаете.
Морган понимающе кивнул. Между его герцогством и Орсальским Уделом
находилось устье реки Туин -- весьма удобный водный путь для Венцита
Торентского, пожелай тот вторгнуться с моря. И до тех пор, пока Морган не
ушел еще с армией, необходимо было заключить соглашение с Орсалем о защите
Корвина в его отсутствие.
-- Когда он меня ждет, Ратер? -- спросил Морган, понимая, что Орсалю
действительно необходимо его видеть, но что уехать он может не раньше, чем
завтра, и только после того, как свяжется с Дерри.
-- Может быть, поедете со мной? -- уклончиво ответил Ратер, наблюдая за
реакцией Моргана.
Морган покачал головой
-- А как насчет завтрашнего утра? -- спросил он и жестом попросил
Роберта и Гвидиона выйти. -- "Рафаллия" стоит в порту. Мне с ними по пути --
я могу добраться до Терса. У нас будет в распоряжении целый день, а потом
мне необходимо вернуться. Что вы на это скажете?
Ратер пожал плечами.
-- Лучше бы вы поехали со мной, Аларик. Вы же знаете, я только
доставляю депеши по назначению. А согласится Орсаль или не согласится -- об
этом знает только он сам.
-- Ну хорошо, -- сказал Морган, дружески похлопав Ратера по плечу, -- а
как насчет того, чтобы немного перекусить, прежде чем вы отправитесь обратно
со своими людьми? Сейчас у меня гостит мой кузен Дункан, и я хотел бы, чтобы
вы познакомились.
Ратер поклонился.
-- С удовольствием принимаю приглашение. А вы обещайте, что расскажете
мне, какие новости от молодого короля. Вы же знаете, как огорчен Орсаль, что
не смог прибыть на коронацию Келсона.
Позже, когда все правила гостеприимства были соблюдены и старый вояка
отправился домой, Морган опять оказался в вынужденном плену у лорда Роберта,
по настоянию которого сегодня они должны были полностью привести в порядок
приданое Бронвин. И они заперлись с Морганом на террасе, взяв с собой все
необходимые документы. Дункан раньше отправился в оружейный павильон, чтобы
выяснить, как идут дела с новым мечом, который он заказывал, а Гвидион
бродил по городу в поисках других крамольных песен.
Голос Роберта все гудел и гудел, и Морган с усилием заставлял себя
вслушиваться, в пятнадцатый раз за неделю напоминая себе, что их занятие --
необходимая, хотя и "скучная часть управления наследственным владением. Но
толку от этого было не больше, чем в предыдущие четырнадцать раз.
-- "...Принимая во внимание Корвинское поместье... -- читал Роберт, --
с указанием, что Корвин принадлежал ранее королю, но король Брион, отец ныне
царствующего короля, передал вышеупомянутое поместье лорду Кеннету Моргану и
его потомкам в награду за службу троих из их рода во время войны..."
Как только лорд Роберт перевел дыхание, чтобы перейти к следующему
абзацу, дверь на террасу отворилась и, тяжело дыша, вошел Дункан, одетый
только в пыльный короткий плащ для тренировок и мягкие сапоги на босу ногу.
Входя в комнату, он вытирал лицо углом серого полотенца грубого полотна,
перекинутого через плечо. В левой руке он сжимал Свернутый и запечатанный
лист пергамента.
-- Только что доставил гонец, -- сказал он, улыбаясь, и бросил письмо
на стол, -- наверное, это от Бронвин.
Опершись на край стола, он приветливо кивнул Роберту, но управляющий
лишь со вздохом отложил перо и, не скрывая досады, сел на свое место. Морган
предпочел этого не заметить и переломил пополам красную восковую печать.
Когда он прочитал первые несколько строк, глаза его засияли от радости и,
улыбаясь, он вытянулся в кресле.
-- Дункан, твой знаменитый братец определенно умеет обращаться с
женщинами, -- произнес герцог. -- Вот послушай. Это так похоже на Бронвин:
"Дражайший брат мой, Аларик! Я едва могу поверить, что это наконец
произошло, но всего через несколько дней я стану леди Бронвин Мак-Лайн,
графиней Кирни, будущей герцогиней Кассана и, что самое важное, женой моего