Страница:
— А я — Билли. Теперь и для вас тоже, Вэлентайн. Каждому, кто приезжает на Побережье, приходится усваивать массу новых манер. Итак, вот «Магазин грез». Что вы о нем думаете? — Она с гордостью указала на великолепное здание, перед которым блекли пышные соседские постройки.
Спайдер дошел до одного конца здания, повернулся и прошагал вдоль всего фасада, затем проделал то же самое в обратном направлении.
— Витрины плохие, — уверенно подвел он итог.
— Плохие?! Это здание закончено меньше года назад и уже завоевало три крупные архитектурные награды. Об этом знают все в мире искусства. А вы критикуете витрины! — Билли мгновенно пришла в ярость. — Ну и как бы вы их переделали?
— Я бы их не тронул. Только вандал покусился бы на них. Но в торговом мире таких полно. В конце концов, это магазин. И витрины — лишь часть проблемы, Билли, раз уж вы решили выяснить, что где не так. Я придумаю, как обойти эту загвоздку. Не волнуйтесь. Почему бы нам не пройти внутрь?
Спайдер легонько приобнял женщин за талии и подтолкнул их к двустворчатым дверям, приветливо кивнув незнакомому швейцару и улыбаясь про себя. В действительности витрины и впрямь были ужасны — хвала господу за его милости! Побольше бы он их расточал…
Билли едва могла дождаться, пока они получат полное впечатление от интерьера. Магазин был ее радостью и гордостью. Согласно ее пожеланиям он в точности, до мелочей, повторял внутреннее убранство дома моделей Диора в Париже и обошелся ей в огромную сумму.
Спайдер как вкопанный встал у дверей главного входа и, осматриваясь, потянул носом, как гончий пес.
— Мисс Диор, — уклончиво отозвался он об аромате, разлитом в воздухе благодаря освежителям с отдушкой.
— Это вас не касается, — огрызнулась Билли, все еще злясь на его замечание об окнах. — Это место идеально, такое, как есть. Мы пройдем на склад и посмотрим товар. Я хочу точно знать, что вы думаете и какие строите планы относительно новой закупочной политики и…
— Билли, извините, но я так не считаю, — перебил Спайдер. — В свое время мы займемся складом, я вам обещаю. Розничная торговля — это не только запасы на складе. Торговля — это романтика. Торговля — это тайна («Особенно для меня», — подумал он.) Полагаю, запасы на вашем складе обновляются из месяца в месяц, поэтому сначала взглянем на романтику. Милые дамы?.. — И он прошел в большой зал, нимало не заботясь, направились ли они за ним.
Спайдер изучил интерьер магазина сверху донизу, включая подземный гараж, и не издал ни звука, кроме невнятного хмыканья, которое ничего не выражало, но звучало весьма глубокомысленно, по крайней мере, по его мнению. Плохо скрытое замешательство Вэлентайн было так сильно, что напряжение повисло в воздухе, но Спайдер не обращал на это никакого внимания. Билли то и дело с раздражением поджимала губы, но была настолько уверена в несомненной фешенебельности своего магазина и недостижимом превосходстве над конкурентами в масштабах и роскоши обстановки, элегантности примерочных, что, не сожалея о времени, дала им возможность набраться впечатлений.
Окончив обход, Спайдер взглянул на часы и предложил всем пообедать и выслушать его мнение о «Магазине грез», а уж потом заняться складом. Билли согласилась только потому, что проголодалась.
— Где здесь можно поесть? — спросил он.
— Можно пойти в «Браун Дерби» на другой стороне Родео, но он мне разонравился с тех пор, как год назад перешел к новым хозяевам. Поблизости нет более приличного места, чем «Ла Белла Фонтана», что в вашем отеле. Пойдем туда.
Они пересекли улицу, перебегая через Родео в самом широком и опасном месте, заскочив на островок безопасности, уворачиваясь от машин, делавших дозволенный правый поворот на красный свет, а затем поспешили через бульвар Уилшир, торопясь добраться до безопасного места, пока на светофоре не сменился свет. Наконец они оказались в тихой, отгороженной шторками кабине «Ла Белла Фонтана», где стены были обиты красным бархатом, в центре зала журчал фонтан, повсюду благоухали цветы. Они окунулись в искусно созданную атмосферу старинных уголков Вены или Будапешта.
— Очаровательно, Билли, — сказала Вэлентайн, оглядываясь вокруг и радуясь уже тому, что наконец сидит.
— Да, тут не самое плохое место… — пробормотал Спайдер.
— Что вы хотите сказать? — недовольно поинтересовалась Билли. Ноги у нее гудели.
— Предположим, что вы — женщина, которой предстоит закупить ворох одежды для поездки в Нью-Йорк, или Лондон, или на свадьбу, или для зимних каникул в Палм-Спрингс, или для Каннского кинофестиваля, — словом, для такого важного мероприятия, что придется выбирать много часов кряду, не говоря уже о мелких переделках.
— Это не новость. Покупатели «Магазина грез» обычно так и делают, — сухо согласилась Билли.
— Предположим, такая покупательница пришла в ваш магазин в одиннадцать утра, потратила два часа на выбор и всевозможные примерки и еще не закончила свои дела.
— Ну и что?
— Разве она не проголодается? Разве у нее не заболят ноги? Билли, я вижу, вы сняли туфли.
— Какое отношение это имеет к розничной торговле, Спай-дер? — Еще минута, и она ему расскажет, как разыскивала его несуществующие рекомендации.
— Ваши туфли? Никакого. Туфли ваших покупательниц? Самое прямое. Их пустые животы? Еще большее. В этом все и дело.
— Высказывайтесь яснее. Мы не продаем обувь. Мы не держим ресторан. Мы управляем или пытаемся управлять магазином.
— Не раньше чем вы обзаведетесь рестораном. — Спайдер благожелательно улыбнулся ей. — Что случается, когда у вашей голодной покупательницы начинают болеть ноги? У нее понижается уровень сахара в крови. Если она продолжит примерять одежду, она начнет раздражаться, упрямиться, решит, что из того, что ей предложили, ее ничто не устраивает. Если она прекратит примерки и пойдет куда-нибудь пообедать, она, скорее всего, отчается подыскать нужное платье именно в вашем магазине и именно в этот день, а значит, после обеда уже не вернется к вам. Если она уйдет от вас перекусить, она попытает счастья в другом магазине. Поэтому прежде всего нам нужно отделить часть гаража — он гораздо больше, чем требуется, — и построить кухню. Затем мы наймем пару поваров, поначалу можно и одного, пригласим нескольких официантов и предложим клиентам обеды прямо в магазине. Ничего экзотического, Билли, просто салаты и бутерброды. Я заметил, что в каждой примерочной есть шезлонг. Покупательницы могут подзакусить, отдыхая в шезлонгах, а тем временем к их услугам будет массаж ног. Хороший массаж омолаживает все тело. — Он приподнял одну бровь и взглянул на Билли: — Вы, наверное, знаете лучших в городе массажисток? Я думаю, поначалу нам понадобится не больше трех. И тогда после обеда мы сумеем продать этим дамам весь чертов магазин. — Он знаком велел метрдотелю подать меню.
На минуту Билли застыла, будто зачарованная. Она увидела мысленным взором все, о чем говорил Спайдер. С трудом она вернулась к действительности:
— Отличная идея. Решает одну маленькую и несущественную проблему — как удержать покупательниц, чтобы они не ушли на обед. Но сейчас у меня не так много покупателей, удерживать, собственно, некого. Дело сбавляет обороты день ото дня. У меня нет нужных товаров, чтобы выставить их на продажу, и никакой трюк вроде новой кухни не спасет положения. Вы уверены, что никогда не занимались общественным питанием, Спайдер?
Спайдер развернулся к ней анфас с самой озорной из своих усмешек. Вид у него был какой-то ковбойский, и Вэлентайн, разозленная, подумала, что он вот-вот выкинет какой-нибудь фортель и ляпнет: «О, черт, мэм, ничего страшного!»
— Это вам на закуску, Билли. А ведь я еще не добрался до этого богопротивного толстозадого стиля, в котором оформлен ваш магазин. И это уже целая проблема!
Билли, потрясенная, уставилась на него, не веря своим ушам, не успев даже разозлиться. Спайдер подумал, что как противник она слабовата.
— Но мы поговорим об этом, когда подпишем контракты. Как говаривал один мой приятель: «Нечего раздаривать идеи». А теперь, дамы, давайте поедим.
Выйдя из лифта, Вэлентайн и Спайдер очутились среди обилия ореховой и палисандровой мебели, толстых новомодных паласов и тонких старых ковров, свежих цветов, среди которых был расставлен неподдельный антиквариат. Их встретила и неподдельная улыбка секретарши. По-настоящему доброжелательная и очаровательная секретарша на любой фирме Лос-Анджелеса является верным признаком конторы высокого класса. Личный юрист Билли Айкхорн — Джошуа Исайя Хиллмэн, назначил им встречу для подписания контрактов.
Хотя основная работа с юридическими документами «Айкхорн Энтерпрайзиз» по-прежнему велась в Нью-Йорке, Билли после смерти Эллиса все больше полагалась на своего юриста Джоша Хиллмэна. Его нынешние обязанности в основном заключались в проверке деятельности нью-йоркских адвокатов. Пока Эллис был жив, Билли просто подписывала необходимые бумаги, не вникая в их смысл. Хотя Эллис уже не мог дать ей совет, она все равно чувствовала себя под его защитой. Такое неестественное положение дел сохранялось до тех пор, пока она не стала обладательницей контрольного пакета, унаследовав акции Эллиса. Ныне Билли полагала, что не следует ставить свою подпись, не поручив опытному адвокату предварительно разобраться в проблеме. Вскоре Джош Хиллмэн обнаружил, что дела миссис Айкхорн отнимают половину его времени; несколько лучших адвокатов фирмы занимались только тем, что проверяли ее дела и докладывали ему. Пропорционально росли и выплачиваемые ею гонорары. От такого положения никто не страдал, не возражали даже нью-йоркские юристы Билли, потому что Джош Хиллмэн слыл блестящим законником. Его советы срабатывали безотказно. Он защищал интересы Билли и при этом никогда не пытался задним числом изменить их совместные решения, даже если получал большую информацию.
В свои сорок два года Джош Хиллмэн реализовал все то, чего можно ожидать от повзрослевшего вундеркинда: достиг вершин профессии, перед ним открывалось необозримое будущее. Он вырос на авеню Ферфакс, в сердце еврейского квартала Лос-Анджелеса, единственный сын раввина маленькой обшарпанной синагоги. В два с половиной года он научился читать; в четырнадцать с половиной получил стипендию в Гарварде; в восемнадцать с половиной окончил его с отличием; в двадцать один с половиной окончил Гарвардскую юридическую школу, будучи редактором «Гарвард Ло ревью», — должность, к которой стремятся и получить которую не проще, чем место редактора в «Нью-Йорк тайме».
По традиции после достижения таких успехов он должен был стать клерком у члена Верховного суда США и мечтать о далеком дне, когда, лет через сорок, спустя годы все более блестящей юридической работы, он займет место своего патрона.
Но Джош Хиллмэн не любил неравных условий; в Верховном суде никогда не было более одного судьи-еврея одновременно, а члены Верховного суда отличаются редким долгожительством, в этом с ними могут сравниться лишь вдовы богачей.
После семи лет существования на стипендию у него появился серьезный интерес к зарабатыванию денег. За это время он лишь дважды сумел съездить на каникулы домой к родителям, все еще жившим на авеню Ферфакс. За лето он зарабатывал достаточно денег, чтобы одеться, постричься и купить билеты на самолет в оба конца. Он почти не вкусил обычной студенческой жизни Гарварда, потому что не мог себе позволить эту роскошь, и если учеба в юридической школе имеет какие-то веселые стороны, то он о них не подозревал. В 1957 году он устроился в фирму «Страссбергер и Липкин», и сейчас, двадцать лет спустя, он хотя и оставался младшим по возрасту партнером, но в смысле реальной власти являлся старшим.
Он был серьезным человеком и считал, что романы придумали в Средние века, чтобы чем-то занять придворных дам, остававшихся дома во время крестовых походов. Ему нравился секс, но он не видел причин уделять ему слишком много внимания. Он ощущал превосходство над мужчинами своего возраста, которые разводятся ради забавы — только потому, что их жены надоели им в постели, а потом начинают валять дурака с молоденькими девочками. Не стоит оно того! Ему жена тоже надоела чуть ли не с самого начала, но разве это повод к любовным интрижкам? Для серьезного человека — нет.
Джош Хиллмэн женился серьезно и с умом. Джоанна Вирт-мэн происходила из «королевской» семьи Голливуда, самой что ни на есть настоящей. Ее дед основал одну из крупнейших киностудий. Отец был известнейшим кинопродюсером. До ее появления на свет состарились два поколения, выросшие в частных просмотровых залах. Не мать ее, а бабушка первой в Бель-Эйр построила ванную от Порто.
До знакомства с Джошем Хиллмэном Джоанна Виртмэн никогда не слышала о копченой лососине — оказалось, это даже вкуснее, чем шотландский лосось, — а тот, кто угощал ее, выглядел более значительным, более взрослым, чем богатые мальчики, среди которых она выросла. Они с Джошем, к удивлению обоих, обнаружили, что их дедушки родились в Вильно. Но этот генеалогический казус — кто знает, может быть, они дальние родственники? — не очень-то понадобился для того, чтобы устранить возражения со стороны семьи Виртмэн по поводу замужества их Джоанны с бедным парнем с авеню Ферфакс. Они и не думали возражать. Они таяли от счастья, видя, что их тяжелая на подъем, тихая, дисциплинированная дочь сумела заполучить редактора «Гарвард Ло ревью», высокого и красивого, в чем-то словно не до конца повзрослевшего; к тому же было очевидно, что при его блестящем будущем жених наверняка интересовался не только деньгами невесты.
И в самом деле, его интересовали не только деньги Джоанны. Если быть честным, говорил себе Джош, она ему очень нравилась, а год, который он выделил себе на женитьбу и обустройство, подходил к концу. Он очень серьезно относился к составлению и выполнению расписаний. Он ко всему относился очень серьезно.
В постели Джоанна его разочаровала, но щедро одарила детьми, произведя на свет двух мальчиков и девочку. Она была великолепна, выигрывая турниры по теннису в сельском клубе Хиллкреста, и поистине победоносна, когда вносила пожертвования в Музыкальный центр, в детскую больницу, в «Кедры Синая», в Художественный совет и в Музей изобразительных искусств округа Лос-Анджелес. В тридцать пять она возглавляла весьма сплоченную группу лос-анджелесских женщин, которые незаменимы как для еврейских, так и для нееврейских благотворительных начинаний, благодаря чему и наводят мосты между старым калифорнийским светом и волной еврейских бизнесменов, приезжающих погреться на солнышке. Интересно, что именно изобретение кинокамеры подвигло их отправиться в страну, где доходы, как считалось, можно извлечь только из операций с землей, лесом, нефтью, но никак не заполучить от киностудий. Узнав о существовании Калифорнии из кино, они отправлялись туда делать деньги, памятуя, что приносят доходы железные дороги.
За долгие годы из довольно неопрятного, нестриженого студента Джош Хиллмэн превратился в аккуратного, элегантного мужчину, распространявшего вокруг себя ощущение власти. Наружные уголки его темно-серых глаз были чуть приподняты, придавая ему чудаковатый вид, ничуть не вредивший его репутации умного человека. Он улыбался редко, саркастически. Высокие славянские скулы и прямой широкий нос вызывали горячие споры среди его бабушек: каждая с восторгом утверждала, что мать другой изнасиловали казаки. Да не один, а несколько десятков. Джош коротко стриг свои седеющие темные волосы и одевался в ультраконсервативные, сшитые на заказ костюмы с подходящими по цвету жилетами от «Эрик Росс, Кэрролл и Компания» из лучшей английской материи приглушенных цветов и рисунка. Рубашки он, бывая в Лондоне, шил у «Тернбулл и Ассер». Галстуки его были примечательны лишь своей ценой. Все это было свойственно ему отнюдь не из тщеславия, просто, по его мнению, именно так должен выглядеть юрист.
До встречи с Вэлентайн Джош Хиллмэн считал себя женатым по вполне удовлетворительному варианту. Его мать, дама старой закалки, много раз торжественно предупреждала сына, что каждого добропорядочного еврейского мальчика подстерегает желтоволосая, голубоглазая «шикса», и, если он прислушается к зову светлокудрой сирены, он погиб и обесчещен. Однако Джоша никогда не привлекал классический англосаксонский тип: ему казалось, что девушки с неброской красотой утомительно одинаковы, «Жалобу портного» он считал произведением, содержащим пример больного, фетишистского мышления, потому что курносым носам и светлым волосам там приписывается сексуальная привлекательность. Но, увы, предчувствия его матери не простирались так далеко. Она и вообразить не могла, что сердце ее серьезного сына как молнией поразит пламенно-рыжая франко-ирландская девица с бледно-зелеными русалочьими глазами и нежным взглядом. При виде ее остроумного личика Джошуа, наименее романтичный из всех существующих мужчин, инстинктивно вскочил на ноги: Вэлентайн вошла в его кабинет и уверенным шагом прошествовала к столу. Двигавшийся следом Спайдер показался Джошу расплывчатым силуэтом. Джош Хиллмэн ощутил что-то, чему не мог подобрать названия, он только знал, что никогда раньше этого не испытывал.
Когда они обменивались рукопожатиями, Вэлентайн заметила легкое смущение юриста, но приписала его переменам в настроении Билли в результате возмутительного поведения Спайдера сегодня утром. Вэлентайн инстинктивно усилила легкий французский акцент, подвергнув тяжкому испытанию хладнокровие Джоша Хиллмэна, ибо ему пришлось противостоять наплывающим из подсознания волнам воспоминаний о весеннем Париже.
Все ждали, пока секретарша принесет контракты, а в это время мозг Хиллмэна лихорадочно работал.
Когда Билли рассказала ему о контрактах, согласованных с Вэлентайн по телефону, он пришел в ужас. Он считал свою клиентку слишком разумной, чтобы предположить, что она способна разбрасываться ими от прибыли «Магазина грез». Но оказалось, что Билли положила какой-то юной модельерше, которую она видела всего несколько раз, и огромную зарплату, пообещав при этом оплачивать еще какого-то мужчину, о котором она не знала ровным счетом ничего. Джош посоветовал Билли добавить к контракту пункт об аннулировании договора, который позволял бы ей уволить новых сотрудников или лишить их доли в прибыли при условии наличия уведомления за три недели. Он терпеливо разъяснял ей, что содеянное еще не означает, будто деньги из «Магазина грез» потекут, как через разрушенную плотину, или что прибыли однозначно не будет, но он вынужден осторожничать, так как тут вопрос принципиальный. У нее должен остаться контроль над этими людьми. Билли довольно быстро уловила его мысль, зато теперь Джош пожалел, что проявил такое благоразумие. Мысль о том, что мисс О'Нил может быть уволена по прихоти самой своенравной, самой избалованной, самой требовательной из его клиенток, оказалась тяжела для него, но что-либо менять было уже поздно.
Пока Спайдер и Вэлентайн читали контракты, Хиллмэн изучал девушку из-под сложенных домиком рук. Подперев большими пальцами щеки, а указательные положив на брови, он скрывал выражение своего лица, создавая при этом впечатление задумавшегося человека. Этим приемом он пользовался часто. Он зачарованно наблюдал за сменой выражений на личике Вэлентайн и увлекся настолько, что не обратил внимания на слова прервавшего чтение Спайдера:
— Здесь что-то не так.
В этот момент Вэлентайн вскочила со стула с громким криком «Merde!». Джош вышел из забытья, предательски вздрогнув.
— Что это за чушь? — Она швырнула контракт на стол и от ярости так побледнела, что, если бы не ее волосы, ее можно было бы принять за черно-белое фото. — Этот пункт, по которому нас можно уволить через три недели после уведомления!.. Об этом мы с миссис Айкхорн не говорили. Как она посмела? Что она за человек после этого? Это нечестно, недостойно, подло, отвратительно! Я не ожидала от нее такого. Но мне надо было бы предвидеть. Мы никогда не подпишем эти контракты, мистер Хиллмэн. Немедленно позвоните и скажите ей об этом! И передайте, что я о ней думаю. Пойдем, Эллиот, — мы уходим!
— Это не она придумала, — горячо возразил Джош Хиллмэн. — Это я предложил. Обыкновенная юридическая предусмотрительность. Не вините миссис Айкхорн. Она не имеет к этому отношения.
— Обыкновенная юридическая предусмотрительность! — Вэлентайн так разъярилась, что от удивления он сморгнул. — Мне плевать на юридическую предусмотрительность! Значит, это вам должно быть стыдно. Я презираю вас за это!
— Мне очень стыдно, — ответил он. — Поверьте, прошу вас! — На его лице были написаны сразу и огорчение, и испуг.
Он не выглядел таким беспомощным и перепуганным со дня своего тринадцатилетия, когда на празднике Бар-мицвах, при посвящении в правоверные евреи, забыл все свои познания в иврите. Он должен был произнести слова, которые на показавшееся ему чудовищно долгим мгновение вылетели у него из головы; он до сих пор содрогался при воспоминании об этом. Вэлентайн глядела на него со злостью, в глазах ее отразилась вся необузданная натура.
— Вэл, крошка, помолчи минутку, будь добра, — ласково приказал Спайдер. — А теперь, мистер Хиллмэн, если у вас в свое время появилась предусмотрительная мысль о включении этого пункта в контракт, не возникает ли у вас сейчас предусмотрительная идея исключить его, сэр?
— Мне нужно переговорить с миссис Айкхорн, — неохотно согласился юрист.
— Мы подождем за дверью, пока вы дозвонитесь, — сказал Спайдер, неумолимо указав на телефон. — Может быть, вы попросите секретаршу подать нам кофе? — Он крепко взял Вэлентайн под руку и насильно повел к двери, чтобы она не успела отвергнуть и это предложение.
Джош Хиллмэн с минуту молча вымещал свою злость ступней на ножке стола, потом полистал телефонную книжку, нашел нужный номер и позвонил по своему личному телефону. После недолгого решительного разговора он связался с секретаршей и велел снова пригласить Вэлентайн и Спайдера.
— Все улажено, — объявил он с радостной улыбкой. — Я за пять минут внесу в контракты все изменения. Контракты на год, гарантированные, без всяких условий.
— Ха! — насмешливо и ехидно воскликнула Вэлентайн.
Когда принесли бумаги, она прочитала их букву за буквой со скепсисом, тем знаменитым французским скепсисом, что вошел в историю. Но она убедилась, что все без подвоха. Спайдер тоже удостоверился, что подводные камни отсутствуют, и они наконец поставили свои подписи.
Как только оба ушли, Джош Хиллмэн велел секретарше не подзывать его к телефону. Ему, судя по опыту, понадобится сейчас полчаса, а то и больше, чтобы разыскать Билли Айкхорн и сообщить ей, как обстоят дела, убедить, что, какие бы усилия он ни прилагал, что бы ни говорил, эти двое не пожелали подписать контракт, пока он не элиминирует обидный пункт. Он прикинул: чтобы убедить ее, что пункт о расторжении оказался не так уж и нужен, потребуется еще минут десять, но ему это удастся. Он мог убедить кого угодно и в чем угодно. По крайней мере, так он думал до сегодняшнего дня. «Merde», сказал он себе, улыбнувшись воспоминанию, и велел секретарше соединить его с Билли как можно скорее.
Вернувшись вечером к себе в номер, Вэлентайн нашла на журнальном столике низенькую корзинку, из тех, что плетут в Ирландии. Поверх зеленого мха словно вырастали высокие стебли семи белых орхидей, одни были полураскрыты, другие еще в бутонах. Сама весна пришла к ней, явив трогательное милосердие. На сопроводительной карточке было написано:
С самыми смиренными извинениями за сегодняшние осложнения. Надеюсь, после отбытия положенного мне наказания я получу разрешение пригласить вас на ужин.
Джош Хиллмэн
Вэлентайн мгновенно простила его, но она простила бы его дважды, если бы знала, каких трудов стоило ему произнести слово «осложнения», когда он делал заказ продавцу в магазине Дэвида Джонса, лучшего хозяина цветочной лавки в Лос-Анджелесе. Пока оба клиента пили кофе в приемной секретарши, Джош заказал орхидеи по телефону сразу после того, как Вэлентайн и Спайдер обнаружили в контрактах пункт об увольнении.
— Ради бога, что случилось, Вэл, ты плохо себя чувствуешь?
Спайдер дошел до одного конца здания, повернулся и прошагал вдоль всего фасада, затем проделал то же самое в обратном направлении.
— Витрины плохие, — уверенно подвел он итог.
— Плохие?! Это здание закончено меньше года назад и уже завоевало три крупные архитектурные награды. Об этом знают все в мире искусства. А вы критикуете витрины! — Билли мгновенно пришла в ярость. — Ну и как бы вы их переделали?
— Я бы их не тронул. Только вандал покусился бы на них. Но в торговом мире таких полно. В конце концов, это магазин. И витрины — лишь часть проблемы, Билли, раз уж вы решили выяснить, что где не так. Я придумаю, как обойти эту загвоздку. Не волнуйтесь. Почему бы нам не пройти внутрь?
Спайдер легонько приобнял женщин за талии и подтолкнул их к двустворчатым дверям, приветливо кивнув незнакомому швейцару и улыбаясь про себя. В действительности витрины и впрямь были ужасны — хвала господу за его милости! Побольше бы он их расточал…
Билли едва могла дождаться, пока они получат полное впечатление от интерьера. Магазин был ее радостью и гордостью. Согласно ее пожеланиям он в точности, до мелочей, повторял внутреннее убранство дома моделей Диора в Париже и обошелся ей в огромную сумму.
Спайдер как вкопанный встал у дверей главного входа и, осматриваясь, потянул носом, как гончий пес.
— Мисс Диор, — уклончиво отозвался он об аромате, разлитом в воздухе благодаря освежителям с отдушкой.
— Это вас не касается, — огрызнулась Билли, все еще злясь на его замечание об окнах. — Это место идеально, такое, как есть. Мы пройдем на склад и посмотрим товар. Я хочу точно знать, что вы думаете и какие строите планы относительно новой закупочной политики и…
— Билли, извините, но я так не считаю, — перебил Спайдер. — В свое время мы займемся складом, я вам обещаю. Розничная торговля — это не только запасы на складе. Торговля — это романтика. Торговля — это тайна («Особенно для меня», — подумал он.) Полагаю, запасы на вашем складе обновляются из месяца в месяц, поэтому сначала взглянем на романтику. Милые дамы?.. — И он прошел в большой зал, нимало не заботясь, направились ли они за ним.
Спайдер изучил интерьер магазина сверху донизу, включая подземный гараж, и не издал ни звука, кроме невнятного хмыканья, которое ничего не выражало, но звучало весьма глубокомысленно, по крайней мере, по его мнению. Плохо скрытое замешательство Вэлентайн было так сильно, что напряжение повисло в воздухе, но Спайдер не обращал на это никакого внимания. Билли то и дело с раздражением поджимала губы, но была настолько уверена в несомненной фешенебельности своего магазина и недостижимом превосходстве над конкурентами в масштабах и роскоши обстановки, элегантности примерочных, что, не сожалея о времени, дала им возможность набраться впечатлений.
Окончив обход, Спайдер взглянул на часы и предложил всем пообедать и выслушать его мнение о «Магазине грез», а уж потом заняться складом. Билли согласилась только потому, что проголодалась.
— Где здесь можно поесть? — спросил он.
— Можно пойти в «Браун Дерби» на другой стороне Родео, но он мне разонравился с тех пор, как год назад перешел к новым хозяевам. Поблизости нет более приличного места, чем «Ла Белла Фонтана», что в вашем отеле. Пойдем туда.
Они пересекли улицу, перебегая через Родео в самом широком и опасном месте, заскочив на островок безопасности, уворачиваясь от машин, делавших дозволенный правый поворот на красный свет, а затем поспешили через бульвар Уилшир, торопясь добраться до безопасного места, пока на светофоре не сменился свет. Наконец они оказались в тихой, отгороженной шторками кабине «Ла Белла Фонтана», где стены были обиты красным бархатом, в центре зала журчал фонтан, повсюду благоухали цветы. Они окунулись в искусно созданную атмосферу старинных уголков Вены или Будапешта.
— Очаровательно, Билли, — сказала Вэлентайн, оглядываясь вокруг и радуясь уже тому, что наконец сидит.
— Да, тут не самое плохое место… — пробормотал Спайдер.
— Что вы хотите сказать? — недовольно поинтересовалась Билли. Ноги у нее гудели.
— Предположим, что вы — женщина, которой предстоит закупить ворох одежды для поездки в Нью-Йорк, или Лондон, или на свадьбу, или для зимних каникул в Палм-Спрингс, или для Каннского кинофестиваля, — словом, для такого важного мероприятия, что придется выбирать много часов кряду, не говоря уже о мелких переделках.
— Это не новость. Покупатели «Магазина грез» обычно так и делают, — сухо согласилась Билли.
— Предположим, такая покупательница пришла в ваш магазин в одиннадцать утра, потратила два часа на выбор и всевозможные примерки и еще не закончила свои дела.
— Ну и что?
— Разве она не проголодается? Разве у нее не заболят ноги? Билли, я вижу, вы сняли туфли.
— Какое отношение это имеет к розничной торговле, Спай-дер? — Еще минута, и она ему расскажет, как разыскивала его несуществующие рекомендации.
— Ваши туфли? Никакого. Туфли ваших покупательниц? Самое прямое. Их пустые животы? Еще большее. В этом все и дело.
— Высказывайтесь яснее. Мы не продаем обувь. Мы не держим ресторан. Мы управляем или пытаемся управлять магазином.
— Не раньше чем вы обзаведетесь рестораном. — Спайдер благожелательно улыбнулся ей. — Что случается, когда у вашей голодной покупательницы начинают болеть ноги? У нее понижается уровень сахара в крови. Если она продолжит примерять одежду, она начнет раздражаться, упрямиться, решит, что из того, что ей предложили, ее ничто не устраивает. Если она прекратит примерки и пойдет куда-нибудь пообедать, она, скорее всего, отчается подыскать нужное платье именно в вашем магазине и именно в этот день, а значит, после обеда уже не вернется к вам. Если она уйдет от вас перекусить, она попытает счастья в другом магазине. Поэтому прежде всего нам нужно отделить часть гаража — он гораздо больше, чем требуется, — и построить кухню. Затем мы наймем пару поваров, поначалу можно и одного, пригласим нескольких официантов и предложим клиентам обеды прямо в магазине. Ничего экзотического, Билли, просто салаты и бутерброды. Я заметил, что в каждой примерочной есть шезлонг. Покупательницы могут подзакусить, отдыхая в шезлонгах, а тем временем к их услугам будет массаж ног. Хороший массаж омолаживает все тело. — Он приподнял одну бровь и взглянул на Билли: — Вы, наверное, знаете лучших в городе массажисток? Я думаю, поначалу нам понадобится не больше трех. И тогда после обеда мы сумеем продать этим дамам весь чертов магазин. — Он знаком велел метрдотелю подать меню.
На минуту Билли застыла, будто зачарованная. Она увидела мысленным взором все, о чем говорил Спайдер. С трудом она вернулась к действительности:
— Отличная идея. Решает одну маленькую и несущественную проблему — как удержать покупательниц, чтобы они не ушли на обед. Но сейчас у меня не так много покупателей, удерживать, собственно, некого. Дело сбавляет обороты день ото дня. У меня нет нужных товаров, чтобы выставить их на продажу, и никакой трюк вроде новой кухни не спасет положения. Вы уверены, что никогда не занимались общественным питанием, Спайдер?
Спайдер развернулся к ней анфас с самой озорной из своих усмешек. Вид у него был какой-то ковбойский, и Вэлентайн, разозленная, подумала, что он вот-вот выкинет какой-нибудь фортель и ляпнет: «О, черт, мэм, ничего страшного!»
— Это вам на закуску, Билли. А ведь я еще не добрался до этого богопротивного толстозадого стиля, в котором оформлен ваш магазин. И это уже целая проблема!
Билли, потрясенная, уставилась на него, не веря своим ушам, не успев даже разозлиться. Спайдер подумал, что как противник она слабовата.
— Но мы поговорим об этом, когда подпишем контракты. Как говаривал один мой приятель: «Нечего раздаривать идеи». А теперь, дамы, давайте поедим.
* * *
Юридическая фирма «Страссбергер, Липкин и Хиллмэн» занимала два этажа в одной из недавно построенных башен Сенчури-Сити, тех стеклянных монстров-близнецов, при виде которых жители Беверли-Хиллз, проезжая по бульвару Санта-Моника, качали головами и вспоминали о землетрясениях и Судном дне. Фирма, пользовавшаяся мировой известностью и считавшаяся одной из самых могущественных юридических контор Лос-Анджелеса (где, как и во многих больших городах, юридические фирмы, подобно сельским клубам, бывают либо еврейскими, либо целиком нееврейскими) была отделана художником, который, похоже, стремился заверить клиентов, что, если в случае землетрясения они окажутся загнанными в ловушку на двадцатом или двадцать первом этаже, то по крайней мере погибнут с блеском и даже с великолепием.Выйдя из лифта, Вэлентайн и Спайдер очутились среди обилия ореховой и палисандровой мебели, толстых новомодных паласов и тонких старых ковров, свежих цветов, среди которых был расставлен неподдельный антиквариат. Их встретила и неподдельная улыбка секретарши. По-настоящему доброжелательная и очаровательная секретарша на любой фирме Лос-Анджелеса является верным признаком конторы высокого класса. Личный юрист Билли Айкхорн — Джошуа Исайя Хиллмэн, назначил им встречу для подписания контрактов.
Хотя основная работа с юридическими документами «Айкхорн Энтерпрайзиз» по-прежнему велась в Нью-Йорке, Билли после смерти Эллиса все больше полагалась на своего юриста Джоша Хиллмэна. Его нынешние обязанности в основном заключались в проверке деятельности нью-йоркских адвокатов. Пока Эллис был жив, Билли просто подписывала необходимые бумаги, не вникая в их смысл. Хотя Эллис уже не мог дать ей совет, она все равно чувствовала себя под его защитой. Такое неестественное положение дел сохранялось до тех пор, пока она не стала обладательницей контрольного пакета, унаследовав акции Эллиса. Ныне Билли полагала, что не следует ставить свою подпись, не поручив опытному адвокату предварительно разобраться в проблеме. Вскоре Джош Хиллмэн обнаружил, что дела миссис Айкхорн отнимают половину его времени; несколько лучших адвокатов фирмы занимались только тем, что проверяли ее дела и докладывали ему. Пропорционально росли и выплачиваемые ею гонорары. От такого положения никто не страдал, не возражали даже нью-йоркские юристы Билли, потому что Джош Хиллмэн слыл блестящим законником. Его советы срабатывали безотказно. Он защищал интересы Билли и при этом никогда не пытался задним числом изменить их совместные решения, даже если получал большую информацию.
В свои сорок два года Джош Хиллмэн реализовал все то, чего можно ожидать от повзрослевшего вундеркинда: достиг вершин профессии, перед ним открывалось необозримое будущее. Он вырос на авеню Ферфакс, в сердце еврейского квартала Лос-Анджелеса, единственный сын раввина маленькой обшарпанной синагоги. В два с половиной года он научился читать; в четырнадцать с половиной получил стипендию в Гарварде; в восемнадцать с половиной окончил его с отличием; в двадцать один с половиной окончил Гарвардскую юридическую школу, будучи редактором «Гарвард Ло ревью», — должность, к которой стремятся и получить которую не проще, чем место редактора в «Нью-Йорк тайме».
По традиции после достижения таких успехов он должен был стать клерком у члена Верховного суда США и мечтать о далеком дне, когда, лет через сорок, спустя годы все более блестящей юридической работы, он займет место своего патрона.
Но Джош Хиллмэн не любил неравных условий; в Верховном суде никогда не было более одного судьи-еврея одновременно, а члены Верховного суда отличаются редким долгожительством, в этом с ними могут сравниться лишь вдовы богачей.
После семи лет существования на стипендию у него появился серьезный интерес к зарабатыванию денег. За это время он лишь дважды сумел съездить на каникулы домой к родителям, все еще жившим на авеню Ферфакс. За лето он зарабатывал достаточно денег, чтобы одеться, постричься и купить билеты на самолет в оба конца. Он почти не вкусил обычной студенческой жизни Гарварда, потому что не мог себе позволить эту роскошь, и если учеба в юридической школе имеет какие-то веселые стороны, то он о них не подозревал. В 1957 году он устроился в фирму «Страссбергер и Липкин», и сейчас, двадцать лет спустя, он хотя и оставался младшим по возрасту партнером, но в смысле реальной власти являлся старшим.
Он был серьезным человеком и считал, что романы придумали в Средние века, чтобы чем-то занять придворных дам, остававшихся дома во время крестовых походов. Ему нравился секс, но он не видел причин уделять ему слишком много внимания. Он ощущал превосходство над мужчинами своего возраста, которые разводятся ради забавы — только потому, что их жены надоели им в постели, а потом начинают валять дурака с молоденькими девочками. Не стоит оно того! Ему жена тоже надоела чуть ли не с самого начала, но разве это повод к любовным интрижкам? Для серьезного человека — нет.
Джош Хиллмэн женился серьезно и с умом. Джоанна Вирт-мэн происходила из «королевской» семьи Голливуда, самой что ни на есть настоящей. Ее дед основал одну из крупнейших киностудий. Отец был известнейшим кинопродюсером. До ее появления на свет состарились два поколения, выросшие в частных просмотровых залах. Не мать ее, а бабушка первой в Бель-Эйр построила ванную от Порто.
До знакомства с Джошем Хиллмэном Джоанна Виртмэн никогда не слышала о копченой лососине — оказалось, это даже вкуснее, чем шотландский лосось, — а тот, кто угощал ее, выглядел более значительным, более взрослым, чем богатые мальчики, среди которых она выросла. Они с Джошем, к удивлению обоих, обнаружили, что их дедушки родились в Вильно. Но этот генеалогический казус — кто знает, может быть, они дальние родственники? — не очень-то понадобился для того, чтобы устранить возражения со стороны семьи Виртмэн по поводу замужества их Джоанны с бедным парнем с авеню Ферфакс. Они и не думали возражать. Они таяли от счастья, видя, что их тяжелая на подъем, тихая, дисциплинированная дочь сумела заполучить редактора «Гарвард Ло ревью», высокого и красивого, в чем-то словно не до конца повзрослевшего; к тому же было очевидно, что при его блестящем будущем жених наверняка интересовался не только деньгами невесты.
И в самом деле, его интересовали не только деньги Джоанны. Если быть честным, говорил себе Джош, она ему очень нравилась, а год, который он выделил себе на женитьбу и обустройство, подходил к концу. Он очень серьезно относился к составлению и выполнению расписаний. Он ко всему относился очень серьезно.
В постели Джоанна его разочаровала, но щедро одарила детьми, произведя на свет двух мальчиков и девочку. Она была великолепна, выигрывая турниры по теннису в сельском клубе Хиллкреста, и поистине победоносна, когда вносила пожертвования в Музыкальный центр, в детскую больницу, в «Кедры Синая», в Художественный совет и в Музей изобразительных искусств округа Лос-Анджелес. В тридцать пять она возглавляла весьма сплоченную группу лос-анджелесских женщин, которые незаменимы как для еврейских, так и для нееврейских благотворительных начинаний, благодаря чему и наводят мосты между старым калифорнийским светом и волной еврейских бизнесменов, приезжающих погреться на солнышке. Интересно, что именно изобретение кинокамеры подвигло их отправиться в страну, где доходы, как считалось, можно извлечь только из операций с землей, лесом, нефтью, но никак не заполучить от киностудий. Узнав о существовании Калифорнии из кино, они отправлялись туда делать деньги, памятуя, что приносят доходы железные дороги.
За долгие годы из довольно неопрятного, нестриженого студента Джош Хиллмэн превратился в аккуратного, элегантного мужчину, распространявшего вокруг себя ощущение власти. Наружные уголки его темно-серых глаз были чуть приподняты, придавая ему чудаковатый вид, ничуть не вредивший его репутации умного человека. Он улыбался редко, саркастически. Высокие славянские скулы и прямой широкий нос вызывали горячие споры среди его бабушек: каждая с восторгом утверждала, что мать другой изнасиловали казаки. Да не один, а несколько десятков. Джош коротко стриг свои седеющие темные волосы и одевался в ультраконсервативные, сшитые на заказ костюмы с подходящими по цвету жилетами от «Эрик Росс, Кэрролл и Компания» из лучшей английской материи приглушенных цветов и рисунка. Рубашки он, бывая в Лондоне, шил у «Тернбулл и Ассер». Галстуки его были примечательны лишь своей ценой. Все это было свойственно ему отнюдь не из тщеславия, просто, по его мнению, именно так должен выглядеть юрист.
До встречи с Вэлентайн Джош Хиллмэн считал себя женатым по вполне удовлетворительному варианту. Его мать, дама старой закалки, много раз торжественно предупреждала сына, что каждого добропорядочного еврейского мальчика подстерегает желтоволосая, голубоглазая «шикса», и, если он прислушается к зову светлокудрой сирены, он погиб и обесчещен. Однако Джоша никогда не привлекал классический англосаксонский тип: ему казалось, что девушки с неброской красотой утомительно одинаковы, «Жалобу портного» он считал произведением, содержащим пример больного, фетишистского мышления, потому что курносым носам и светлым волосам там приписывается сексуальная привлекательность. Но, увы, предчувствия его матери не простирались так далеко. Она и вообразить не могла, что сердце ее серьезного сына как молнией поразит пламенно-рыжая франко-ирландская девица с бледно-зелеными русалочьими глазами и нежным взглядом. При виде ее остроумного личика Джошуа, наименее романтичный из всех существующих мужчин, инстинктивно вскочил на ноги: Вэлентайн вошла в его кабинет и уверенным шагом прошествовала к столу. Двигавшийся следом Спайдер показался Джошу расплывчатым силуэтом. Джош Хиллмэн ощутил что-то, чему не мог подобрать названия, он только знал, что никогда раньше этого не испытывал.
Когда они обменивались рукопожатиями, Вэлентайн заметила легкое смущение юриста, но приписала его переменам в настроении Билли в результате возмутительного поведения Спайдера сегодня утром. Вэлентайн инстинктивно усилила легкий французский акцент, подвергнув тяжкому испытанию хладнокровие Джоша Хиллмэна, ибо ему пришлось противостоять наплывающим из подсознания волнам воспоминаний о весеннем Париже.
Все ждали, пока секретарша принесет контракты, а в это время мозг Хиллмэна лихорадочно работал.
Когда Билли рассказала ему о контрактах, согласованных с Вэлентайн по телефону, он пришел в ужас. Он считал свою клиентку слишком разумной, чтобы предположить, что она способна разбрасываться ими от прибыли «Магазина грез». Но оказалось, что Билли положила какой-то юной модельерше, которую она видела всего несколько раз, и огромную зарплату, пообещав при этом оплачивать еще какого-то мужчину, о котором она не знала ровным счетом ничего. Джош посоветовал Билли добавить к контракту пункт об аннулировании договора, который позволял бы ей уволить новых сотрудников или лишить их доли в прибыли при условии наличия уведомления за три недели. Он терпеливо разъяснял ей, что содеянное еще не означает, будто деньги из «Магазина грез» потекут, как через разрушенную плотину, или что прибыли однозначно не будет, но он вынужден осторожничать, так как тут вопрос принципиальный. У нее должен остаться контроль над этими людьми. Билли довольно быстро уловила его мысль, зато теперь Джош пожалел, что проявил такое благоразумие. Мысль о том, что мисс О'Нил может быть уволена по прихоти самой своенравной, самой избалованной, самой требовательной из его клиенток, оказалась тяжела для него, но что-либо менять было уже поздно.
Пока Спайдер и Вэлентайн читали контракты, Хиллмэн изучал девушку из-под сложенных домиком рук. Подперев большими пальцами щеки, а указательные положив на брови, он скрывал выражение своего лица, создавая при этом впечатление задумавшегося человека. Этим приемом он пользовался часто. Он зачарованно наблюдал за сменой выражений на личике Вэлентайн и увлекся настолько, что не обратил внимания на слова прервавшего чтение Спайдера:
— Здесь что-то не так.
В этот момент Вэлентайн вскочила со стула с громким криком «Merde!». Джош вышел из забытья, предательски вздрогнув.
— Что это за чушь? — Она швырнула контракт на стол и от ярости так побледнела, что, если бы не ее волосы, ее можно было бы принять за черно-белое фото. — Этот пункт, по которому нас можно уволить через три недели после уведомления!.. Об этом мы с миссис Айкхорн не говорили. Как она посмела? Что она за человек после этого? Это нечестно, недостойно, подло, отвратительно! Я не ожидала от нее такого. Но мне надо было бы предвидеть. Мы никогда не подпишем эти контракты, мистер Хиллмэн. Немедленно позвоните и скажите ей об этом! И передайте, что я о ней думаю. Пойдем, Эллиот, — мы уходим!
— Это не она придумала, — горячо возразил Джош Хиллмэн. — Это я предложил. Обыкновенная юридическая предусмотрительность. Не вините миссис Айкхорн. Она не имеет к этому отношения.
— Обыкновенная юридическая предусмотрительность! — Вэлентайн так разъярилась, что от удивления он сморгнул. — Мне плевать на юридическую предусмотрительность! Значит, это вам должно быть стыдно. Я презираю вас за это!
— Мне очень стыдно, — ответил он. — Поверьте, прошу вас! — На его лице были написаны сразу и огорчение, и испуг.
Он не выглядел таким беспомощным и перепуганным со дня своего тринадцатилетия, когда на празднике Бар-мицвах, при посвящении в правоверные евреи, забыл все свои познания в иврите. Он должен был произнести слова, которые на показавшееся ему чудовищно долгим мгновение вылетели у него из головы; он до сих пор содрогался при воспоминании об этом. Вэлентайн глядела на него со злостью, в глазах ее отразилась вся необузданная натура.
— Вэл, крошка, помолчи минутку, будь добра, — ласково приказал Спайдер. — А теперь, мистер Хиллмэн, если у вас в свое время появилась предусмотрительная мысль о включении этого пункта в контракт, не возникает ли у вас сейчас предусмотрительная идея исключить его, сэр?
— Мне нужно переговорить с миссис Айкхорн, — неохотно согласился юрист.
— Мы подождем за дверью, пока вы дозвонитесь, — сказал Спайдер, неумолимо указав на телефон. — Может быть, вы попросите секретаршу подать нам кофе? — Он крепко взял Вэлентайн под руку и насильно повел к двери, чтобы она не успела отвергнуть и это предложение.
Джош Хиллмэн с минуту молча вымещал свою злость ступней на ножке стола, потом полистал телефонную книжку, нашел нужный номер и позвонил по своему личному телефону. После недолгого решительного разговора он связался с секретаршей и велел снова пригласить Вэлентайн и Спайдера.
— Все улажено, — объявил он с радостной улыбкой. — Я за пять минут внесу в контракты все изменения. Контракты на год, гарантированные, без всяких условий.
— Ха! — насмешливо и ехидно воскликнула Вэлентайн.
Когда принесли бумаги, она прочитала их букву за буквой со скепсисом, тем знаменитым французским скепсисом, что вошел в историю. Но она убедилась, что все без подвоха. Спайдер тоже удостоверился, что подводные камни отсутствуют, и они наконец поставили свои подписи.
Как только оба ушли, Джош Хиллмэн велел секретарше не подзывать его к телефону. Ему, судя по опыту, понадобится сейчас полчаса, а то и больше, чтобы разыскать Билли Айкхорн и сообщить ей, как обстоят дела, убедить, что, какие бы усилия он ни прилагал, что бы ни говорил, эти двое не пожелали подписать контракт, пока он не элиминирует обидный пункт. Он прикинул: чтобы убедить ее, что пункт о расторжении оказался не так уж и нужен, потребуется еще минут десять, но ему это удастся. Он мог убедить кого угодно и в чем угодно. По крайней мере, так он думал до сегодняшнего дня. «Merde», сказал он себе, улыбнувшись воспоминанию, и велел секретарше соединить его с Билли как можно скорее.
Вернувшись вечером к себе в номер, Вэлентайн нашла на журнальном столике низенькую корзинку, из тех, что плетут в Ирландии. Поверх зеленого мха словно вырастали высокие стебли семи белых орхидей, одни были полураскрыты, другие еще в бутонах. Сама весна пришла к ней, явив трогательное милосердие. На сопроводительной карточке было написано:
С самыми смиренными извинениями за сегодняшние осложнения. Надеюсь, после отбытия положенного мне наказания я получу разрешение пригласить вас на ужин.
Джош Хиллмэн
Вэлентайн мгновенно простила его, но она простила бы его дважды, если бы знала, каких трудов стоило ему произнести слово «осложнения», когда он делал заказ продавцу в магазине Дэвида Джонса, лучшего хозяина цветочной лавки в Лос-Анджелесе. Пока оба клиента пили кофе в приемной секретарши, Джош заказал орхидеи по телефону сразу после того, как Вэлентайн и Спайдер обнаружили в контрактах пункт об увольнении.
* * *
Той же ночью, в три часа, когда Спайдер еще не спал, в дверь его номера тихонько постучали. На пороге, кутаясь в темно-синий халат, стояла удрученная Вэлентайн. Он провел ее в комнату, усадил в кресло и с тревогой и волнением спросил:— Ради бога, что случилось, Вэл, ты плохо себя чувствуешь?