Страница:
«Через неделю выхожу замуж за Вито Орсини. Он самый чудесный мужчина на свете. Подготовьте мне платье к свадьбе. Так счастлива, что не могу поверить, люблю, целую, Билли».
— Вот это да! Я тоже не могу поверить, так не похоже на нашу начальницу… Вэлентайн, почему ты плачешь?
— Эллиот, ни черта ты не понимаешь в женщинах!
Мэгги узнала новость от главного сценариста.
— Эй, что ты скажешь! Мэгги, Бога ради, ведь Орсини твой приятель. Как ты думаешь, удастся тебе сделать эксклюзив о свадьбе? С тех пор, как Кэри Грант женился на Барбаре Хаттон, такой сенсационной бомбы еще не было.
— Засунь ее себе в задницу!
12
— Вот это да! Я тоже не могу поверить, так не похоже на нашу начальницу… Вэлентайн, почему ты плачешь?
— Эллиот, ни черта ты не понимаешь в женщинах!
Мэгги узнала новость от главного сценариста.
— Эй, что ты скажешь! Мэгги, Бога ради, ведь Орсини твой приятель. Как ты думаешь, удастся тебе сделать эксклюзив о свадьбе? С тех пор, как Кэри Грант женился на Барбаре Хаттон, такой сенсационной бомбы еще не было.
— Засунь ее себе в задницу!
12
Восемь недель с окончания Каннского кинофестиваля до Четвертого июля 1977 года были для Спайдера и Вэлентайн периодом сведения самых разнообразных счетов. Для Вито это было время обновления, восстановления старых знакомств, наращивания оборотов. Для Билли они должны были бы стать медовыми месяцами, но, оглядываясь назад, она могла бы назвать «медовыми» лишь одиннадцать часов перелета из Орли в Лос-Анджелес, однако в тот день они с Вито еще не были женаты.
Едва уверившись в будущем «Магазина грез», Вэлентайн начала подыскивать жилье. Единственным непременным требованием она выставляла уединенность. Небольшой дом ей не подходил: там за ней могут наблюдать соседи. Квартира в обычном доме тоже: люди там входят и выходят по собственному усмотрению. Нужно было найти такое место, где она и Джош могли бы встречаться и любить друг друга без опасений. Жилье должно располагаться не слишком далеко от магазина, от его дома и от его конторы в Сенчури-Сити, потому что время, проведенное вместе, они с трудом выкраивали из его напряженной деловой жизни. Наконец в Уэст-Голливуде, в нескольких кварталах к востоку от границы Беверли-Хиллз, она нашла апартаменты на крыше роскошного нового небоскреба на Альта-Лома-роуд. Квартира обладала всеми нужными преимуществами. За столом в вестибюле сидел привратник, который опрашивал всех приходивших. Никто не мог подняться на лифте, не сообщив о себе по домофону и не получив разрешения.
Конечно, размышляла Вэлентайн, недостатки неизбежны. В гостиной и спальне имелись несколько стеклянных стен. Если подойти к такой стене, мысленно не подготовившись, распахивался слишком просторный, слишком обширный вид из поднебесья на весь западный Лос-Анджелес и далее до горизонта над Тихим океаном. Для такой прирожденной городской мышки, как Вэлентайн, воздуха и света было многовато. В огромном, словно незамкнутом пространстве она чувствовала себя пришельцем из других миров. Но она была иллюзионисткой, фокусницей чистой воды, и, когда из Нью-Йорка прибыла ее мебель, та самая, которую она пять лет назад заранее выслала самой себе из Парижа, Вэлентайн направила всю свою ностальгическую черную магию на воссоздание иной атмосферы и иного времени. Особенно ей удавалось это вечерами, когда она опускала белые деревянные жалюзи, задергивала новые шторы из романтического бело-розового полотна, почти в точности воспроизводившие старые, износившиеся, и зажигала лампы под красными абажурами. Она перетянула ветхий бархатный диван и глубокие кресла старомодным набивным ситцем простого узора из бело-зеленых веточек, напоминавшим ей Нормандию, и застелила пол огромным необычным ковром, изысканно выцветшим, расшитым цветами. Новая кухня стала большим шагом вперед по сравнению с импровизированным кухонным уголком в Нью-Йорке. Она посетила магазин «Уильямса Сонома» в Беверли-Хиллз и обставила кухню по-французски, набив ее сверкающими кастрюлями, глиняными горшками, проволочными венчиками, медными сковородками и тяжелыми белыми керамическими тарелками с голубым ободком. Джош, огорченный ее независимостью и самостоятельностью, завалил ее подарками единственного рода, которые она принимала, — цветами в горшках и литографиями, в количестве, явно избыточном для ее стен, так что ей приходилось вешать их прямо под потолок, даже в кухне.
Несмотря на избыток застекленного пространства, Вэлентайн была довольна своим новым домом, так как он служил своей цели, и никто не догадывался, почему она поселилась там. Билли была слишком занята недавним замужеством, чтобы проявлять любопытство к делам других. По словам Джоша, его жена не видела ничего подозрительного в том, что он три вечера в неделю проводит с Вэлентайн: сыграла свою роль ее многолетняя привычка к поздним возвращениям супруга с работы. А Эллиот — тот едва не застал ее врасплох, но его удалось провести. В тот самый вечер, когда она окончательно переехала и они с Джошем кувыркались в постели, дежурный в вестибюле объявил о приходе Эллиота. Вэлентайн в панике велела привратнику сказать, что она уже легла спать, «устала, почти уснула», но на следующий день в кабинете Эллиот смотрел на нее с любопытством.
— Вэлентайн, ты легла спать в половине восьмого? И почему мне нельзя к тебе подняться, даже если ты в постели? Это ведь не в первый раз.
— Именно в первый. — Ее глаза метали в него зеленые камешки. — Ты относишься ко мне без всякого уважения. Добрая старушка Вэлентайн, посмотрим-ка, что она стряпает к ужину. Я тебе не седьмая сестра, Эллиот!
— Но, Вэл, это нечестно! Что ты говоришь? Я никогда не относился к тебе без уважения. Ты мой лучший друг.
— Не говори ерунды. — Она встряхнула огненной шапкой кудрей, чтобы не видеть обиженного взгляда Спайдера. — Никто не верит, что мужчина и женщина могут быть просто хорошими друзьями. Ты можешь хоть на минуту вообразить, что люди не считают меня одной из твоих девочек, одной из твоего знаменитого парада? Я не хочу, чтобы меня считали такой, Эллист, особенно сейчас, когда мы практически в руках друг у друга: у нас общий кабинет, боже мой, даже общий стол.
— В кабинете я почти не бываю, а в твоем распоряжении вся твоя студия, Вэлентайн. Но если хочешь, я найду для своего стола другое место. — Спайдер выглядел растерянным, словно она пронзила его чертежным карандашом. — Не волнуйся, я больше не приду без приглашения. Я только хотел принести тебе подарок на новоселье и показать забавное письмо — моя первая почта от поклонниц.
— Не валяй дурака, Эллиот, просто звони перед выходом, и все. — Вэлентайн быстро оправилась от наигранного возмущения. Она зашла слишком далеко. При всей своей мужественной самоуверенности, какой же он ребенок! Она тронула его за руку. — Извини… Ты еще не передумал дарить мне подарок?
— Спроси о нем у своего обожаемого привратника. Ящик шампанского чертовски тяжел, он помогал мне тащить его до лифта. Надеюсь, он не страдает жаждой и не выпьет все до того, как ты придешь домой.
— О, Эллиот, спасибо! Приходи сегодня вечером и выпей со мной, пожалуйста. Придешь? — Она наклонила огненную головку и с притворной застенчивостью выглянула из-за двойной бахромы ресниц и челки.
Когда-нибудь, подумал он, она наконец научится кокетничать. Ну и характер!
— Если будет время.
— Постарайся, пожалуйста, я хочу, чтобы ты посмотрел мою квартиру. А о чем твое забавное письмо?
— А-а, оно от одной сексапильной девушки, которую я фотографировал в Нью-Йорке, когда не было работы, помнишь? Она зовет себя Сахарная Вата. На прошлой неделе увидела нашу фотографию в «Пипл», в той статье о «Магазине грез», и узнала меня. Она написала, что мои снимки изменили ее судьбу, теперь у нее благодаря тому начинанию собственное дело. Она выбрала лучший и сделала из него что-то вроде визитной карточки. Взгляни! Номер телефона, и все. Надо бы стребовать с нее проценты от прибыли.
Вэлентайн взяла фотографию и смотрела на нее, широко раскрыв глаза.
— По сравнению с ней я выгляжу мальчишкой. Твоя почта от поклонниц мне нравится больше моей. Я получила письмо от этого негодяя Принса, он пишет, что очень рад моим успехам. Ну и наглость! Эллиот, ты придешь сегодня, правда?
— Конечно, приду.
Он пришел и, как обычно, остался на ужин, чего она и ожидала, но содержание их дружбы сместилось, уступив место в ее жизни для скрытого присутствия Джоша. За исключением подробностей об Алане Уилтоне, это была ее первая тайна от Эллиота, но она неуловимо изменила их отношения. Вэлентайн стала скрытной, настороженной, что проявлялось в мелочах, которых, как ей казалось, Эллиот не замечает, но он видел их так же ясно, как новую двуспальную кровать в ее комнате.
Когда вечер кончился, Вэлентайн ощутила странную пустоту, неожиданную подавленность. В конце концов, этого следовало ожидать, с железной логикой сказала она себе. Нельзя иметь сразу все. А ради того, что у нее есть, стоит быть настороже. Вэлентайн упивалась мыслями о Джоше, завернувшись в память о его любви, как в уютное одеяло, в которое можно при желании укутаться с головой. Джош ужасно беспокоился: вдруг она обижается, что он не рискует пригласить ее в хороший ресторан из-за того, что их могут увидеть вместе. Когда они не ездили в «94-ю эскадрилью» или какое-нибудь иное уединенное место в Долине, Вэлентайн готовила ужин дома. Примерно раз в месяц им удавалось провести вместе весь уик-энд, не выходя из ее квартиры. Он боялся, что ей это надоест, но само отсутствие твердых договоренностей между ними двумя вполне устраивало Вэлентайн. Впервые в жизни — а она достигла двадцати пяти — она жила с мужчиной и не собиралась выставлять свою радость на всеобщее обозрение, делать их роман общеизвестным, проговорившись о нем хоть одному человеку. Благодаря тайне ее любовь к Джошу становилась еще слаще, как потаенный цветок в центре города. Единственный раз они поссорились, когда он предложил, очень на это надеясь, платить за ее квартиру.
— Ah, a la jamais! [14] — вскричала она с внезапной яростью, невольно перейдя на французский. — За кого ты меня принимаешь — за содержанку? Ты меня не содержишь, я тебе не любовница. Я независима, у меня своя жизнь. Об этом и не заикайся!
Кожа на высоких скулах Джоша натянулась, он в испуге склонил голову.
— Вэлентайн, милая, мне так жаль… Я больше никогда не буду… я подумал… Непростительная глупость…
Она обхватила руками его склоненную голову и притянула к лицу, ероша своим дыханием короткие темные седеющие волосы, и наконец поцеловала в печально сложенные губы.
— Ты думал, что в подобных обстоятельствах следует поступать именно так? Ты вычитал эти мысли в юридических книжках? Вас в Гарварде учили, как вести любовные дела? Где твоя романтика? Это, наверное, не входило в комплекс изучаемых предметов, правда? Нужно исправить дело, и немедленно.
Через несколько дней, сразу после получения калифорнийских водительских прав, Вэлентайн, движимая любопытством, в котором сама себе не признавалась, проехала на новом маленьком «Рено» мимо дома Джоша Хиллмэна на Норт-Роксбери-драйв. Строение стояло на углу, окруженное высоким забором. Вэл разглядела сетчатую ограду теннисного корта и верхушки высоких деревьев. Беленый кирпичный фасад огромного дома свидетельствовал о прочном, как скала, благосостоянии, дорожку к парадному входу обрамляли сотни цветущих розовых кустов, свидетельствуя о заботливых руках по меньшей мере двух садовников. Вэлентайн не связывала увиденное с Джошем, еще меньше это надежное жилье связывалось с ней. В доме ощущалась надежность, незыблемость, право занимать это место, такое неоспоримое, что Вэл не могла представить хозяина этого дома живущим где-то еще.
Она стряхнула с себя воспоминания о доме, к которому больше не приближалась, и задумалась о предстоящих выходных. Наступает Четвертое июля, и она приглашена на ежегодный праздник к Джейкобу Лейсу. Билли и Спайдер — тоже, но они не собираются ехать. Вэлентайн не могла устоять, хоть это означало перелет за три тысячи миль всего на несколько дней. Там соберется весь цвет мировой моды, и теперь, став бесспорным членом этого сообщества, Вэлентайн из «Магазина грез» хотела возвратиться в Нью-Йорк и посмотреть, каким он покажется ей с позиции равной среди равных.
Мисс Стелла из «И. Магнии» в ноябре 1976-го ушла на покой, и Вэлентайн осталась единственным в Соединенных Штатах дизайнером, занимающимся шитьем на заказ в крупном магазине. На самом деле «Магазин грез» был не просто универмагом («Бергдорф» в Нью-Йорке копировал на заказ модели из парижских коллекций): мастерские Вэлентайн, разросшиеся за счет появления в них бывших портних, закройщиц и швей мисс Стеллы, были завалены многочисленными заказами женщин Западного побережья, для которых слова «готовая одежда» звучали как неприличные. Билли была абсолютно права, говоря о престиже, который придаст магазину дорогое шитье на заказ. Им удалось не просто вернуть вложенные деньги, восторженно думала Вэлентайн, они, слава богу, приносят немалую прибыль.
Джош тоже ехал с ней на вечер к Лейсу. Она не спрашивала, как ему это удалось, не хотела знать, какие объяснения он представил жене, но он твердо намеревался сопровождать ее, утверждая, что в такой огромной толпе они не обязательно все время будут оказываться на виду, как в ресторане, и что ежегодный праздник у Лейса не освещается прессой.
Единственным облаком на ясном горизонте Вэлентайн легла необходимость собирать вещи. Когда дело дошло до упаковки собственного чемодана, ее, женщину, чья профессия состоит в подборе и создании гардероба для других, охватило мрачное, тревожное оцепенение. Лишь вчера она полностью одела клиентку на лето, причем программа этой дамы включала путешествие на острова в Грецию, конференцию в Осло и присутствие на свадьбе особы королевской крови в Лондоне. Вэлентайн смоделировала ей наряды для всех этих случаев, и под них потребовалось всего два чемодана. Она взглянула на костюм, который сшила себе для вечера у Лейса: плиссированная блузка из яблочно-зеленого шифона с вырезом лодочкой до плеч и длинным рукавом, заправляется в широкую юбку-колокол из восьми слоев сиреневого батиста, и к ней — широкий тугой пояс из зеленого бархата под цвет ее глаз. Очень fete champetre — в духе сельских празднеств, подумала озадаченная Вэлентайн, но как его упаковать? Конечно, в отдельный чемодан! Она вспомнила Эллиота в его новой роли диктатора моды.
Пока Вэлентайн упаковывала вещи, Спайдеру Эллиоту, пребывавшему в праздности, было очень себя жаль, но он не понимал почему. Подобное состояние было ему чуждо и ново. Он растянулся у бассейна с дозволенным в пятницу вечером стаканом алкоголя в руке и попытался исправить свое настроение, составляя перечень своих достижений.
Например, недавно арендованный дом. За углом от Доэни-драйв, к северу от Сансет, втиснутый в глухой тупичок, дом являл собой вдохновляющий образец великолепного благоустройства, которого может достичь мужчина, не имеющий на шее ни жены, ни детей. Он был перестроен домовладельцем Спайдера, знаменитым режиссером, отцом девятерых детей, который после пятого развода принял обет нецеломудренной холостяцкой жизни. Этот обет, записанный кровью его застройщика, воплощался в большом, обсаженном цветами бассейне с гидромассажем, устроенном в одном углу двухэтажной гостиной. Что-то в этом бассейне неправильно, или, напротив, чрезвычайно правильно, подозревал Спайдер, потому что недавно режиссер женился снова, и шестая жена отказалась жить в доме, где витал запах избытка запретных игр и развлечений.
Игры и развлечения, угрюмо подумал Спайдер. Неужели кто-то и вправду развлекается или они просто обманывают себя? Он снова принялся вспоминать свои достижения. «Магазин грез» стал достопримечательностью торгового мира, и во многом это его, Спайдера, заслуга. Да здравствует Билли Айкхорн Орсини, ибо магазин принадлежит ей! Женщины Беверли-Хиллз и его северных, южных и восточных окрестностей приступом берут магазин и с криками требуют, чтобы Спайдер научил их смотреть на себя другими глазами. Для них он важнее парикмахеров, важнее домашних врачей, важнее даже теннисных тренеров. Да здравствуют добрые женщины Беверли-Хиллз! Может быть, однажды Спайдер станет незаменимым, как психоаналитик или пластический хирург. Нет, только не пластический хирург. Его подруга Вэлентайн высоко взлетела, по праву считаясь ведущим модельером, о ней пишут «ВВД», «Вог» и «Базар». Да здравствует Вэлентайн О'Нил и ее маленькая тайна, в чем бы она ни заключалась, и ни черта, ни хрена он знать не хочет, если Вэл решила скрываться от людей, как рок-звезда, за спинами охранников. Испорченная, противная девчонка, скрытная, хитрая француженка. Слава богу, он не успел с ней спутаться. Еще одно достижение, прошу учесть!
Зазвонил телефон. Спайдер поспешил ответить. Может быть, Вэлентайн проверяет, на месте ли он, чтобы напомнить о магазине, ведь она завтра улетает, чтобы красоваться на вечеринке у Лейса. Нет, это с телефонной станции передавали ему два сообщения, полученные за день. Одно было от Мелани Адамс: она сообщала, что хотела просто поздороваться с ним, и второе тоже от Мелани Адаме, отменявшее первое. На станции не были уверены, хочет ли он получить эти сообщения, и решили на всякий случай передать и то, и другое. Спайдер повесил трубку. Да здравствуют они оба! Настанет ли конец его достижениям? Он единственный мужчина в Голливуде, у которого сносно работает телефонная служба.
Мелани Адамс. Мысли о ней больше не будоражили его. Он специально, чтобы убедиться, сходил на ее фильм. Он полагал, что должен за нее порадоваться, хотя считал, что от него требуется слишком много, но она была рождена, чтобы заниматься любовью перед камерой. Хотя на фотографиях она была само совершенство, гений-оператор Джон Алонсо удвоил ее красоту, уловив грациозность движений.
В последние две недели она взяла за обыкновение звонить ему, когда была уверена, что его нет дома, оставляя телефонной службе ни к чему не обязывающие сообщения и через час неизменно отменяя их. Он не понимал, что за нездоровую ребяческую игру она затеяла, но, как бы то ни было, сам он в нее играть не собирался. Неужели всего год прошел с того Четвертого июля, с вечера, когда они вместе пошли к Лейсу? Казалось, прошло лет десять. В этом году на Четвертое июля Спайдера пригласили на пять вечеринок сразу, и он решил побывать на всех. Если и дальше продолжать перечислять свои достижения, останется только утопиться в одном из них — в бассейне.
Телефон зазвонил снова. На этот раз он выждал шесть звонков и только потом снял трубку.
— Спайдер?
Он не мог не узнать этот голос: дымящийся лед, манящий голос призрака сладострастной, избалованно-жеманной южной красавицы. Он не смог ответить.
— Спайдер? — повторила она. — Спайдер, я знаю, это ты, а не телефонная служба, они всегда со мной разговаривают.
— Здравствуй, Мелани. До свидания, Мелани.
— Не вешай трубку! Прошу тебя. Просто позволь поговорить с тобой минутку. Я так давно думаю о тебе, Спайдер, но у меня не хватало духу позвонить, когда ты дома.
— В чем дело?
— О, боже, я понимаю, почему ты так недружелюбен, и ты прав. Я так и не простила себе то письмо…
— Какое благородство!
— Нет, пожалуйста, я тебе объясню — это… ну, наверное, страх… Я не понимала, что пишу. Это была неправда, в самом деле, но я так боялась привязаться к тебе… О, Спайдер, у меня просто все из рук валилось, мне приходилось быть чудовищем, потому что я так боялась…
— Мелани, мне в самом деле все равно. Ничего не случилось. До свидания.
— Подожди! Подожди, пожалуйста! Мне нужно увидеться с тобой, Паучок. Ты здесь единственный, кто когда-то любил меня, и я хочу поговорить с тобой… Мне вправду нужно увидеть тебя.
— А как этот твой Свенгали — Уэллс Коуп? Разве он тебя не любит?
Гореть мне в аду за то, что продолжил этот разговор, подумал Спайдер, но он никогда не слышал в ее голосе таких явно умоляющих интонаций. Она всегда была так непроницаемо и неизменно далека, одной рукой манила, другой отталкивала.
— Уэллс? Не в том смысле, какой ты вкладываешь в слово «любовь». Я так одинока, Спайдер, пожалуйста, позволь увидеть тебя.
— Нет, Мелани. Это дурацкая затея, никому не нужная. Нам нечего сказать друг другу.
— Спайдер, Спайдер! — Она в открытую плакала.
Спайдер имел слабость ко всем проявлениям женственности, но ничто не вызывало в нем такого отклика, как несчастная девушка. Он слишком сильно любил Мелани когда-то, чтобы отвернуться от нее сейчас, когда она попала в беду, сказал он себе, прекрасно понимая, что дело тут вовсе не в человеколюбии: просто он не мог ей отказать.
— Я буду здесь еще час, Мелани. Если хочешь заглянуть на минутку, давай, но это все. К ужину я должен быть на взморье.
— Скажи только, как добраться. Я сейчас буду. О, спасибо, Спайдер…
Пока она набрасывала маршрут к его дому, слезы текли по ее лицу, но, когда она положила трубку, ее непередаваемо прекрасные губы слегка скривились от довольства.
Билли посмеялась его шутке. Лишь вчера они прибыли в ее огромное поместье в Холби-Хиллз и почти все это время проспали, измученные сменой часовых поясов. Они еще не распаковали вещи, по крайней мере она, и ей вдруг подумалось: еще и не поженились…
— Лучше бы начать сегодня с утра, — продолжал он, беспокойно вышагивая вокруг огромной кровати с пологом, свисавшим с четырех столбиков пышными складками ярко-красного шелка. — Чертовы сценаристы, по воскресеньям их невозможно разыскать. Все они якобы уплывают на своих проклятых яхтах и не могут отвечать на телефонные звонки, хотя на самом деле ненавидят воду, чертовы куклы.
Билли встала с кровати и, обнаженная, подошла к нему. Он стоял, перегнувшись через подоконник одного из окон ее волшебной комнаты, даже не замечая раскинувшегося внизу окруженного стенами парка в английском стиле и буйных тенистых зарослей за оградой. Они тянулись на многие километры, изрезанные тропинками, окаймленными полевыми цветами. Тропинки вели к парникам, построенным по образцу викторианских оранжерей в Кью. Она развернула его к себе лицом и, положив руки ему на плечи, стояла, прижавшись к его груди, и смотрела в его глубоко посаженные глаза. В них за радужными оболочками поблескивали желтые огоньки. Босой он был всего на два сантиметра выше ее, и она иногда фантазировала, будто они близнецы. Она потерлась носом об его нос. Как дышат мужчины с маленькими носами? Она с важностью рассматривала его, безуспешно пытаясь взлохматить густые тугие кудри.
— А ты говоришь всерьез. — Это был не вопрос.
— Господи помилуй, я уже отстаю от графика. Сейчас почти конец мая. Мне надо начать съемки не позже июля. Итак, на то чтобы сделать сценарий, найти режиссера, подобрать актеров, разыскать хорошего оператора, остается только июнь.
— А если ты не начнешь съемки до сентября или октября? Что изменится?
— Что изменится? — Вито потерял дар речи, но наконец сообразил, что некоторые не обязаны все знать о производстве фильмов.
— Дорогая, прекрасная Билли, я ставлю любовную историю. Она должна быть готова для показа к Рождеству, и ни днем позже. — Билли все еще смотрела на него, озадаченная. — На Рождество, Билли, подростки кончают учиться, приезжают домой из колледжа, начинаются каникулы, все ходят в кино. Кто смотрит любовные истории? Дети, моя дорогая, молодежь — самая обширная зрительская аудитория.
Билли, кажется, поняла.
— Да, конечно, это очень разумно. Мне следовало бы сообразить. Конечно, Рождество. Вито, а как насчет нашей свадьбы? Мы собирались пожениться в пятницу, но если ты будешь занят…
— Скажи только, где и когда. Не волнуйся, я улажу свои дела так, что времени у меня будет масса, но постарайся устроить это после половины седьмого, хорошо, дорогая?
Пройдут недели, месяцы, и Билли, только что получившая первый урок по кинопроизводству, узнает о кинобизнесе очень много, куда больше, чем ей хотелось бы.
Собственно говоря, в этом проекте Вито привлекала возможность идти вразрез с опробованными, если и не верными, обычаями кинопроизводства. С бюджетом чуть выше двух миллионов долларов он не мог позволить себе пригласить звезд. Однако превосходный роман и собственная решимость Вито сделать хороший фильм диктовали необходимость работы с хорошим сценаристом, хорошим режиссером и хорошим оператором. В слово «хороший» Вито Орсини вкладывал тот же смысл, что и Гарри Уинстон, когда описывал бриллианты, то есть подразумевал «безупречный».
За время перелета из Парижа он составил небольшой список нужных людей: режиссер — Файфи Хилл, сценарий напишет Сид Эймос, оператор — Пер Свенберг. Сейчас Хилл получает за фильм четыреста тысяч долларов. Эймос возьмет не меньше двухсот пятидесяти тысяч; Свенберг получает пять тысяч долларов в неделю, и он нужен Вито на семь недель. Вито собирался заполучить их всех за триста тысяч долларов и долю в его собственной возможной прибыли от картины. Настало время просить о любезностях, время поработать ногами, пора бы удаче Вито повернуться к нему лицом, если она вообще собирается поворачиваться.
Едва уверившись в будущем «Магазина грез», Вэлентайн начала подыскивать жилье. Единственным непременным требованием она выставляла уединенность. Небольшой дом ей не подходил: там за ней могут наблюдать соседи. Квартира в обычном доме тоже: люди там входят и выходят по собственному усмотрению. Нужно было найти такое место, где она и Джош могли бы встречаться и любить друг друга без опасений. Жилье должно располагаться не слишком далеко от магазина, от его дома и от его конторы в Сенчури-Сити, потому что время, проведенное вместе, они с трудом выкраивали из его напряженной деловой жизни. Наконец в Уэст-Голливуде, в нескольких кварталах к востоку от границы Беверли-Хиллз, она нашла апартаменты на крыше роскошного нового небоскреба на Альта-Лома-роуд. Квартира обладала всеми нужными преимуществами. За столом в вестибюле сидел привратник, который опрашивал всех приходивших. Никто не мог подняться на лифте, не сообщив о себе по домофону и не получив разрешения.
Конечно, размышляла Вэлентайн, недостатки неизбежны. В гостиной и спальне имелись несколько стеклянных стен. Если подойти к такой стене, мысленно не подготовившись, распахивался слишком просторный, слишком обширный вид из поднебесья на весь западный Лос-Анджелес и далее до горизонта над Тихим океаном. Для такой прирожденной городской мышки, как Вэлентайн, воздуха и света было многовато. В огромном, словно незамкнутом пространстве она чувствовала себя пришельцем из других миров. Но она была иллюзионисткой, фокусницей чистой воды, и, когда из Нью-Йорка прибыла ее мебель, та самая, которую она пять лет назад заранее выслала самой себе из Парижа, Вэлентайн направила всю свою ностальгическую черную магию на воссоздание иной атмосферы и иного времени. Особенно ей удавалось это вечерами, когда она опускала белые деревянные жалюзи, задергивала новые шторы из романтического бело-розового полотна, почти в точности воспроизводившие старые, износившиеся, и зажигала лампы под красными абажурами. Она перетянула ветхий бархатный диван и глубокие кресла старомодным набивным ситцем простого узора из бело-зеленых веточек, напоминавшим ей Нормандию, и застелила пол огромным необычным ковром, изысканно выцветшим, расшитым цветами. Новая кухня стала большим шагом вперед по сравнению с импровизированным кухонным уголком в Нью-Йорке. Она посетила магазин «Уильямса Сонома» в Беверли-Хиллз и обставила кухню по-французски, набив ее сверкающими кастрюлями, глиняными горшками, проволочными венчиками, медными сковородками и тяжелыми белыми керамическими тарелками с голубым ободком. Джош, огорченный ее независимостью и самостоятельностью, завалил ее подарками единственного рода, которые она принимала, — цветами в горшках и литографиями, в количестве, явно избыточном для ее стен, так что ей приходилось вешать их прямо под потолок, даже в кухне.
Несмотря на избыток застекленного пространства, Вэлентайн была довольна своим новым домом, так как он служил своей цели, и никто не догадывался, почему она поселилась там. Билли была слишком занята недавним замужеством, чтобы проявлять любопытство к делам других. По словам Джоша, его жена не видела ничего подозрительного в том, что он три вечера в неделю проводит с Вэлентайн: сыграла свою роль ее многолетняя привычка к поздним возвращениям супруга с работы. А Эллиот — тот едва не застал ее врасплох, но его удалось провести. В тот самый вечер, когда она окончательно переехала и они с Джошем кувыркались в постели, дежурный в вестибюле объявил о приходе Эллиота. Вэлентайн в панике велела привратнику сказать, что она уже легла спать, «устала, почти уснула», но на следующий день в кабинете Эллиот смотрел на нее с любопытством.
— Вэлентайн, ты легла спать в половине восьмого? И почему мне нельзя к тебе подняться, даже если ты в постели? Это ведь не в первый раз.
— Именно в первый. — Ее глаза метали в него зеленые камешки. — Ты относишься ко мне без всякого уважения. Добрая старушка Вэлентайн, посмотрим-ка, что она стряпает к ужину. Я тебе не седьмая сестра, Эллиот!
— Но, Вэл, это нечестно! Что ты говоришь? Я никогда не относился к тебе без уважения. Ты мой лучший друг.
— Не говори ерунды. — Она встряхнула огненной шапкой кудрей, чтобы не видеть обиженного взгляда Спайдера. — Никто не верит, что мужчина и женщина могут быть просто хорошими друзьями. Ты можешь хоть на минуту вообразить, что люди не считают меня одной из твоих девочек, одной из твоего знаменитого парада? Я не хочу, чтобы меня считали такой, Эллист, особенно сейчас, когда мы практически в руках друг у друга: у нас общий кабинет, боже мой, даже общий стол.
— В кабинете я почти не бываю, а в твоем распоряжении вся твоя студия, Вэлентайн. Но если хочешь, я найду для своего стола другое место. — Спайдер выглядел растерянным, словно она пронзила его чертежным карандашом. — Не волнуйся, я больше не приду без приглашения. Я только хотел принести тебе подарок на новоселье и показать забавное письмо — моя первая почта от поклонниц.
— Не валяй дурака, Эллиот, просто звони перед выходом, и все. — Вэлентайн быстро оправилась от наигранного возмущения. Она зашла слишком далеко. При всей своей мужественной самоуверенности, какой же он ребенок! Она тронула его за руку. — Извини… Ты еще не передумал дарить мне подарок?
— Спроси о нем у своего обожаемого привратника. Ящик шампанского чертовски тяжел, он помогал мне тащить его до лифта. Надеюсь, он не страдает жаждой и не выпьет все до того, как ты придешь домой.
— О, Эллиот, спасибо! Приходи сегодня вечером и выпей со мной, пожалуйста. Придешь? — Она наклонила огненную головку и с притворной застенчивостью выглянула из-за двойной бахромы ресниц и челки.
Когда-нибудь, подумал он, она наконец научится кокетничать. Ну и характер!
— Если будет время.
— Постарайся, пожалуйста, я хочу, чтобы ты посмотрел мою квартиру. А о чем твое забавное письмо?
— А-а, оно от одной сексапильной девушки, которую я фотографировал в Нью-Йорке, когда не было работы, помнишь? Она зовет себя Сахарная Вата. На прошлой неделе увидела нашу фотографию в «Пипл», в той статье о «Магазине грез», и узнала меня. Она написала, что мои снимки изменили ее судьбу, теперь у нее благодаря тому начинанию собственное дело. Она выбрала лучший и сделала из него что-то вроде визитной карточки. Взгляни! Номер телефона, и все. Надо бы стребовать с нее проценты от прибыли.
Вэлентайн взяла фотографию и смотрела на нее, широко раскрыв глаза.
— По сравнению с ней я выгляжу мальчишкой. Твоя почта от поклонниц мне нравится больше моей. Я получила письмо от этого негодяя Принса, он пишет, что очень рад моим успехам. Ну и наглость! Эллиот, ты придешь сегодня, правда?
— Конечно, приду.
Он пришел и, как обычно, остался на ужин, чего она и ожидала, но содержание их дружбы сместилось, уступив место в ее жизни для скрытого присутствия Джоша. За исключением подробностей об Алане Уилтоне, это была ее первая тайна от Эллиота, но она неуловимо изменила их отношения. Вэлентайн стала скрытной, настороженной, что проявлялось в мелочах, которых, как ей казалось, Эллиот не замечает, но он видел их так же ясно, как новую двуспальную кровать в ее комнате.
Когда вечер кончился, Вэлентайн ощутила странную пустоту, неожиданную подавленность. В конце концов, этого следовало ожидать, с железной логикой сказала она себе. Нельзя иметь сразу все. А ради того, что у нее есть, стоит быть настороже. Вэлентайн упивалась мыслями о Джоше, завернувшись в память о его любви, как в уютное одеяло, в которое можно при желании укутаться с головой. Джош ужасно беспокоился: вдруг она обижается, что он не рискует пригласить ее в хороший ресторан из-за того, что их могут увидеть вместе. Когда они не ездили в «94-ю эскадрилью» или какое-нибудь иное уединенное место в Долине, Вэлентайн готовила ужин дома. Примерно раз в месяц им удавалось провести вместе весь уик-энд, не выходя из ее квартиры. Он боялся, что ей это надоест, но само отсутствие твердых договоренностей между ними двумя вполне устраивало Вэлентайн. Впервые в жизни — а она достигла двадцати пяти — она жила с мужчиной и не собиралась выставлять свою радость на всеобщее обозрение, делать их роман общеизвестным, проговорившись о нем хоть одному человеку. Благодаря тайне ее любовь к Джошу становилась еще слаще, как потаенный цветок в центре города. Единственный раз они поссорились, когда он предложил, очень на это надеясь, платить за ее квартиру.
— Ah, a la jamais! [14] — вскричала она с внезапной яростью, невольно перейдя на французский. — За кого ты меня принимаешь — за содержанку? Ты меня не содержишь, я тебе не любовница. Я независима, у меня своя жизнь. Об этом и не заикайся!
Кожа на высоких скулах Джоша натянулась, он в испуге склонил голову.
— Вэлентайн, милая, мне так жаль… Я больше никогда не буду… я подумал… Непростительная глупость…
Она обхватила руками его склоненную голову и притянула к лицу, ероша своим дыханием короткие темные седеющие волосы, и наконец поцеловала в печально сложенные губы.
— Ты думал, что в подобных обстоятельствах следует поступать именно так? Ты вычитал эти мысли в юридических книжках? Вас в Гарварде учили, как вести любовные дела? Где твоя романтика? Это, наверное, не входило в комплекс изучаемых предметов, правда? Нужно исправить дело, и немедленно.
Через несколько дней, сразу после получения калифорнийских водительских прав, Вэлентайн, движимая любопытством, в котором сама себе не признавалась, проехала на новом маленьком «Рено» мимо дома Джоша Хиллмэна на Норт-Роксбери-драйв. Строение стояло на углу, окруженное высоким забором. Вэл разглядела сетчатую ограду теннисного корта и верхушки высоких деревьев. Беленый кирпичный фасад огромного дома свидетельствовал о прочном, как скала, благосостоянии, дорожку к парадному входу обрамляли сотни цветущих розовых кустов, свидетельствуя о заботливых руках по меньшей мере двух садовников. Вэлентайн не связывала увиденное с Джошем, еще меньше это надежное жилье связывалось с ней. В доме ощущалась надежность, незыблемость, право занимать это место, такое неоспоримое, что Вэл не могла представить хозяина этого дома живущим где-то еще.
Она стряхнула с себя воспоминания о доме, к которому больше не приближалась, и задумалась о предстоящих выходных. Наступает Четвертое июля, и она приглашена на ежегодный праздник к Джейкобу Лейсу. Билли и Спайдер — тоже, но они не собираются ехать. Вэлентайн не могла устоять, хоть это означало перелет за три тысячи миль всего на несколько дней. Там соберется весь цвет мировой моды, и теперь, став бесспорным членом этого сообщества, Вэлентайн из «Магазина грез» хотела возвратиться в Нью-Йорк и посмотреть, каким он покажется ей с позиции равной среди равных.
Мисс Стелла из «И. Магнии» в ноябре 1976-го ушла на покой, и Вэлентайн осталась единственным в Соединенных Штатах дизайнером, занимающимся шитьем на заказ в крупном магазине. На самом деле «Магазин грез» был не просто универмагом («Бергдорф» в Нью-Йорке копировал на заказ модели из парижских коллекций): мастерские Вэлентайн, разросшиеся за счет появления в них бывших портних, закройщиц и швей мисс Стеллы, были завалены многочисленными заказами женщин Западного побережья, для которых слова «готовая одежда» звучали как неприличные. Билли была абсолютно права, говоря о престиже, который придаст магазину дорогое шитье на заказ. Им удалось не просто вернуть вложенные деньги, восторженно думала Вэлентайн, они, слава богу, приносят немалую прибыль.
Джош тоже ехал с ней на вечер к Лейсу. Она не спрашивала, как ему это удалось, не хотела знать, какие объяснения он представил жене, но он твердо намеревался сопровождать ее, утверждая, что в такой огромной толпе они не обязательно все время будут оказываться на виду, как в ресторане, и что ежегодный праздник у Лейса не освещается прессой.
Единственным облаком на ясном горизонте Вэлентайн легла необходимость собирать вещи. Когда дело дошло до упаковки собственного чемодана, ее, женщину, чья профессия состоит в подборе и создании гардероба для других, охватило мрачное, тревожное оцепенение. Лишь вчера она полностью одела клиентку на лето, причем программа этой дамы включала путешествие на острова в Грецию, конференцию в Осло и присутствие на свадьбе особы королевской крови в Лондоне. Вэлентайн смоделировала ей наряды для всех этих случаев, и под них потребовалось всего два чемодана. Она взглянула на костюм, который сшила себе для вечера у Лейса: плиссированная блузка из яблочно-зеленого шифона с вырезом лодочкой до плеч и длинным рукавом, заправляется в широкую юбку-колокол из восьми слоев сиреневого батиста, и к ней — широкий тугой пояс из зеленого бархата под цвет ее глаз. Очень fete champetre — в духе сельских празднеств, подумала озадаченная Вэлентайн, но как его упаковать? Конечно, в отдельный чемодан! Она вспомнила Эллиота в его новой роли диктатора моды.
Пока Вэлентайн упаковывала вещи, Спайдеру Эллиоту, пребывавшему в праздности, было очень себя жаль, но он не понимал почему. Подобное состояние было ему чуждо и ново. Он растянулся у бассейна с дозволенным в пятницу вечером стаканом алкоголя в руке и попытался исправить свое настроение, составляя перечень своих достижений.
Например, недавно арендованный дом. За углом от Доэни-драйв, к северу от Сансет, втиснутый в глухой тупичок, дом являл собой вдохновляющий образец великолепного благоустройства, которого может достичь мужчина, не имеющий на шее ни жены, ни детей. Он был перестроен домовладельцем Спайдера, знаменитым режиссером, отцом девятерых детей, который после пятого развода принял обет нецеломудренной холостяцкой жизни. Этот обет, записанный кровью его застройщика, воплощался в большом, обсаженном цветами бассейне с гидромассажем, устроенном в одном углу двухэтажной гостиной. Что-то в этом бассейне неправильно, или, напротив, чрезвычайно правильно, подозревал Спайдер, потому что недавно режиссер женился снова, и шестая жена отказалась жить в доме, где витал запах избытка запретных игр и развлечений.
Игры и развлечения, угрюмо подумал Спайдер. Неужели кто-то и вправду развлекается или они просто обманывают себя? Он снова принялся вспоминать свои достижения. «Магазин грез» стал достопримечательностью торгового мира, и во многом это его, Спайдера, заслуга. Да здравствует Билли Айкхорн Орсини, ибо магазин принадлежит ей! Женщины Беверли-Хиллз и его северных, южных и восточных окрестностей приступом берут магазин и с криками требуют, чтобы Спайдер научил их смотреть на себя другими глазами. Для них он важнее парикмахеров, важнее домашних врачей, важнее даже теннисных тренеров. Да здравствуют добрые женщины Беверли-Хиллз! Может быть, однажды Спайдер станет незаменимым, как психоаналитик или пластический хирург. Нет, только не пластический хирург. Его подруга Вэлентайн высоко взлетела, по праву считаясь ведущим модельером, о ней пишут «ВВД», «Вог» и «Базар». Да здравствует Вэлентайн О'Нил и ее маленькая тайна, в чем бы она ни заключалась, и ни черта, ни хрена он знать не хочет, если Вэл решила скрываться от людей, как рок-звезда, за спинами охранников. Испорченная, противная девчонка, скрытная, хитрая француженка. Слава богу, он не успел с ней спутаться. Еще одно достижение, прошу учесть!
Зазвонил телефон. Спайдер поспешил ответить. Может быть, Вэлентайн проверяет, на месте ли он, чтобы напомнить о магазине, ведь она завтра улетает, чтобы красоваться на вечеринке у Лейса. Нет, это с телефонной станции передавали ему два сообщения, полученные за день. Одно было от Мелани Адамс: она сообщала, что хотела просто поздороваться с ним, и второе тоже от Мелани Адаме, отменявшее первое. На станции не были уверены, хочет ли он получить эти сообщения, и решили на всякий случай передать и то, и другое. Спайдер повесил трубку. Да здравствуют они оба! Настанет ли конец его достижениям? Он единственный мужчина в Голливуде, у которого сносно работает телефонная служба.
Мелани Адамс. Мысли о ней больше не будоражили его. Он специально, чтобы убедиться, сходил на ее фильм. Он полагал, что должен за нее порадоваться, хотя считал, что от него требуется слишком много, но она была рождена, чтобы заниматься любовью перед камерой. Хотя на фотографиях она была само совершенство, гений-оператор Джон Алонсо удвоил ее красоту, уловив грациозность движений.
В последние две недели она взяла за обыкновение звонить ему, когда была уверена, что его нет дома, оставляя телефонной службе ни к чему не обязывающие сообщения и через час неизменно отменяя их. Он не понимал, что за нездоровую ребяческую игру она затеяла, но, как бы то ни было, сам он в нее играть не собирался. Неужели всего год прошел с того Четвертого июля, с вечера, когда они вместе пошли к Лейсу? Казалось, прошло лет десять. В этом году на Четвертое июля Спайдера пригласили на пять вечеринок сразу, и он решил побывать на всех. Если и дальше продолжать перечислять свои достижения, останется только утопиться в одном из них — в бассейне.
Телефон зазвонил снова. На этот раз он выждал шесть звонков и только потом снял трубку.
— Спайдер?
Он не мог не узнать этот голос: дымящийся лед, манящий голос призрака сладострастной, избалованно-жеманной южной красавицы. Он не смог ответить.
— Спайдер? — повторила она. — Спайдер, я знаю, это ты, а не телефонная служба, они всегда со мной разговаривают.
— Здравствуй, Мелани. До свидания, Мелани.
— Не вешай трубку! Прошу тебя. Просто позволь поговорить с тобой минутку. Я так давно думаю о тебе, Спайдер, но у меня не хватало духу позвонить, когда ты дома.
— В чем дело?
— О, боже, я понимаю, почему ты так недружелюбен, и ты прав. Я так и не простила себе то письмо…
— Какое благородство!
— Нет, пожалуйста, я тебе объясню — это… ну, наверное, страх… Я не понимала, что пишу. Это была неправда, в самом деле, но я так боялась привязаться к тебе… О, Спайдер, у меня просто все из рук валилось, мне приходилось быть чудовищем, потому что я так боялась…
— Мелани, мне в самом деле все равно. Ничего не случилось. До свидания.
— Подожди! Подожди, пожалуйста! Мне нужно увидеться с тобой, Паучок. Ты здесь единственный, кто когда-то любил меня, и я хочу поговорить с тобой… Мне вправду нужно увидеть тебя.
— А как этот твой Свенгали — Уэллс Коуп? Разве он тебя не любит?
Гореть мне в аду за то, что продолжил этот разговор, подумал Спайдер, но он никогда не слышал в ее голосе таких явно умоляющих интонаций. Она всегда была так непроницаемо и неизменно далека, одной рукой манила, другой отталкивала.
— Уэллс? Не в том смысле, какой ты вкладываешь в слово «любовь». Я так одинока, Спайдер, пожалуйста, позволь увидеть тебя.
— Нет, Мелани. Это дурацкая затея, никому не нужная. Нам нечего сказать друг другу.
— Спайдер, Спайдер! — Она в открытую плакала.
Спайдер имел слабость ко всем проявлениям женственности, но ничто не вызывало в нем такого отклика, как несчастная девушка. Он слишком сильно любил Мелани когда-то, чтобы отвернуться от нее сейчас, когда она попала в беду, сказал он себе, прекрасно понимая, что дело тут вовсе не в человеколюбии: просто он не мог ей отказать.
— Я буду здесь еще час, Мелани. Если хочешь заглянуть на минутку, давай, но это все. К ужину я должен быть на взморье.
— Скажи только, как добраться. Я сейчас буду. О, спасибо, Спайдер…
Пока она набрасывала маршрут к его дому, слезы текли по ее лицу, но, когда она положила трубку, ее непередаваемо прекрасные губы слегка скривились от довольства.
* * *
— Завтра, — довольным голосом сказал Вито, — снова за работу.Билли посмеялась его шутке. Лишь вчера они прибыли в ее огромное поместье в Холби-Хиллз и почти все это время проспали, измученные сменой часовых поясов. Они еще не распаковали вещи, по крайней мере она, и ей вдруг подумалось: еще и не поженились…
— Лучше бы начать сегодня с утра, — продолжал он, беспокойно вышагивая вокруг огромной кровати с пологом, свисавшим с четырех столбиков пышными складками ярко-красного шелка. — Чертовы сценаристы, по воскресеньям их невозможно разыскать. Все они якобы уплывают на своих проклятых яхтах и не могут отвечать на телефонные звонки, хотя на самом деле ненавидят воду, чертовы куклы.
Билли встала с кровати и, обнаженная, подошла к нему. Он стоял, перегнувшись через подоконник одного из окон ее волшебной комнаты, даже не замечая раскинувшегося внизу окруженного стенами парка в английском стиле и буйных тенистых зарослей за оградой. Они тянулись на многие километры, изрезанные тропинками, окаймленными полевыми цветами. Тропинки вели к парникам, построенным по образцу викторианских оранжерей в Кью. Она развернула его к себе лицом и, положив руки ему на плечи, стояла, прижавшись к его груди, и смотрела в его глубоко посаженные глаза. В них за радужными оболочками поблескивали желтые огоньки. Босой он был всего на два сантиметра выше ее, и она иногда фантазировала, будто они близнецы. Она потерлась носом об его нос. Как дышат мужчины с маленькими носами? Она с важностью рассматривала его, безуспешно пытаясь взлохматить густые тугие кудри.
— А ты говоришь всерьез. — Это был не вопрос.
— Господи помилуй, я уже отстаю от графика. Сейчас почти конец мая. Мне надо начать съемки не позже июля. Итак, на то чтобы сделать сценарий, найти режиссера, подобрать актеров, разыскать хорошего оператора, остается только июнь.
— А если ты не начнешь съемки до сентября или октября? Что изменится?
— Что изменится? — Вито потерял дар речи, но наконец сообразил, что некоторые не обязаны все знать о производстве фильмов.
— Дорогая, прекрасная Билли, я ставлю любовную историю. Она должна быть готова для показа к Рождеству, и ни днем позже. — Билли все еще смотрела на него, озадаченная. — На Рождество, Билли, подростки кончают учиться, приезжают домой из колледжа, начинаются каникулы, все ходят в кино. Кто смотрит любовные истории? Дети, моя дорогая, молодежь — самая обширная зрительская аудитория.
Билли, кажется, поняла.
— Да, конечно, это очень разумно. Мне следовало бы сообразить. Конечно, Рождество. Вито, а как насчет нашей свадьбы? Мы собирались пожениться в пятницу, но если ты будешь занят…
— Скажи только, где и когда. Не волнуйся, я улажу свои дела так, что времени у меня будет масса, но постарайся устроить это после половины седьмого, хорошо, дорогая?
Пройдут недели, месяцы, и Билли, только что получившая первый урок по кинопроизводству, узнает о кинобизнесе очень много, куда больше, чем ей хотелось бы.
* * *
Выбранный им французский роман «Les Miroirs du Printemps», «Зеркала весны», Вито переименовал в «Зеркала». С бюджетом в два миллиона двести тысяч долларов «Зеркала» должны были стать, как говорят в кинопромышленности, «небольшим» фильмом. Такие фильмы занимают промежуточное положение между «большими» картинами, стоимость которых превышает восемь миллионов долларов и успех которых гарантирован участием звезд, — правда, эта гарантия не всегда срабатывает, но тем не менее считается необходимой, — и «рабочими» или «низкобюджетными» картинами, производство которых обходится менее чем в миллион долларов и которые предназначены для определенного сорта зрителей, для тех, кто, как считается, ходят в кинотеатры автомобилистов или в ближайшие к дому кинотеатры, чтобы потратиться на фильмы об автомобильных погонях, капитанах болельщиков и вампирах.Собственно говоря, в этом проекте Вито привлекала возможность идти вразрез с опробованными, если и не верными, обычаями кинопроизводства. С бюджетом чуть выше двух миллионов долларов он не мог позволить себе пригласить звезд. Однако превосходный роман и собственная решимость Вито сделать хороший фильм диктовали необходимость работы с хорошим сценаристом, хорошим режиссером и хорошим оператором. В слово «хороший» Вито Орсини вкладывал тот же смысл, что и Гарри Уинстон, когда описывал бриллианты, то есть подразумевал «безупречный».
За время перелета из Парижа он составил небольшой список нужных людей: режиссер — Файфи Хилл, сценарий напишет Сид Эймос, оператор — Пер Свенберг. Сейчас Хилл получает за фильм четыреста тысяч долларов. Эймос возьмет не меньше двухсот пятидесяти тысяч; Свенберг получает пять тысяч долларов в неделю, и он нужен Вито на семь недель. Вито собирался заполучить их всех за триста тысяч долларов и долю в его собственной возможной прибыли от картины. Настало время просить о любезностях, время поработать ногами, пора бы удаче Вито повернуться к нему лицом, если она вообще собирается поворачиваться.