Страница:
— Что рассказывать? Мне нечего скрывать. Когда ты приехала, я жаловалась на сыпь от сумаха, но с каждым охом и вздохом чувствовала себя все лучше. Вот такой бравый солдатик.
— Выкладывай.
— О чем ты, Джесси?
— О Вито.
— Вито?
— Твоем муже.
— А-а…
— Да, о нем самом, — не отставала неумолимая Джессика. — О счастливом новобрачном Вито.
— Он просто чудо, Джесси. Никогда не думала, что человек может быть таким подвижным, творческим, энергичным.
— Не болтай.
— Мне никогда не удавалось тебя обмануть.
— Он «десятка»?
— А-а, это уж точно. Можешь мне поверить.
— Хорошо, тогда в чем же ужасное препятствие, невыносимая помеха, непредвиденная ловушка, от которой нет избавления?
— Кто-то что-то сказал о ловушке?
— Все говорят, все жены, каких я знаю, и я в том числе. Иногда по вечерам, когда я готовлюсь лечь в постель, Дэвид уже крепко спит. У каждой женщины муж в чем-нибудь безнадежно неисправим.
— Эллис не был, — приглушенно промолвила Билли.
— Ах, Билли, это нечестно. Ты семь лет была юной невестой Эллиса. Ты так до конца и не стала обычной женой, потому что, пока он был здоров, он просто делал все, чтобы ублажить и защитить тебя, сделать счастливой. Работа всей его жизни отошла на второй план, померкла перед тобой. А потом, когда он заболел, тебя тоже вряд ли можно было назвать обыкновенной женой. Я тебя не ругаю, милая, но ты так и не научилась играть по всем правилам.
— Играть? По правилам? Это как в тех книгах, где жена ждет мужа, одевшись в черные кожаные легинсы, держа стакан джина со льдом в одной руке, смиренно протянутая ладонь другой — просьба об увеличении карманных денег. Это не про тебя, Джессика, все равно не поверю.
Джессика покачала головой с изумлением, к которому примешивалась жалость. Почему Билли не хочет жить в реальном мире? Кожаные легинсы тут ни при чем. Впрочем, Дэвид имеет слабость к узким атласным брючкам от Фернандо Санчеса.
— Игра, — внятно произнесла она, — называется «счастливое замужество». А правила — компромиссы, на которые приходится идти ради этого.
— Компромиссы! — воскликнула уязвленная Билли. — Со дня свадьбы я только и делаю, что иду на компромиссы. Один за другим, будь они прокляты. Маленькая Билли, кроткая и мягкосердечная. Поверь, ты не узнала бы старую подругу, если бы увидела меня в Мендосино в роли идеальной жены продюсера.
— Ненавидящей эту роль ежесекундно…
— Примерно так, кроме того времени, когда мы ночью остаемся вдвоем. Я думаю, Вито осознает, что я рядом с ним, только когда мы там занимаемся любовью. Интересно, узнает ли он меня, если не показывать ему мою «кошечку», чертов сукин сын.
— Ну что ж, если так плохо, разводись.
— Ты рехнулась, Джесси? Я от него без ума. Его было так трудно заполучить, и я не собираюсь его отпускать. Я без этого подонка жить не могу.
— Тогда иди на компромиссы. Изящно, с охотой, с любезностью, от всего сердца.
— Господи, ты слишком много от меня хочешь! Нет, брось, ты говоришь, как эти невротичные затюканные сестры у Бронте — все на одно лицо. Ты слышала когда-нибудь о равноправии женщин? Почему бы и ему не пойти на компромиссы?
— Он уже пошел. Он женился на тебе вопреки своим убеждениям и согласен жить, как ты, зная, что все новые знакомые могут счесть его чем-то вроде мужчины на содержании, а он не обращает на это внимания и не заставляет тебя менять образ жизни.
— Ах, это…
— Это очень много, Билли, особенно для Вито, при его итальянской мужской гордости, о которой ты столько рассказывала.
— Пожалуй, ты права. Да, ты права. Но все-таки…
Даже Джессика не может понять до конца, с горечью подумала Билли. О каких компромиссах она говорит? О том, что надо смиренно относиться к толпам в банках Нью-Йорка, Истгэмптона и Саутгэмптона, о том, что надо не обращать внимания, когда кто-нибудь на вечеринке выпил лишнее, или об искреннем, но даже при этом их хорошо скрытом раздражении из-за какой-нибудь дурной привычки Дэвида, о которой тот и не подозревает? В конце концов, при всем ее нытье, чем сейчас занимается Дэвид? Бродит по морям с детьми, как и положено нормальному мужчине во время летнего отпуска, а не тратит все силы ума, души и воли на то, чтобы какой-то фильм получился получше. И вообще, на что Джессика надеется, если страдает морской болезнью?
Джессика смотрела на Билли почти материнским взглядом, в котором читались нежность, предвидение и нежелание причинить боль. Бедная Билли, думала она, уже разочарована, да и кто может сказать, на чем держится любой продолжительный брак? Кто может научить нас, что делать, когда колодец любви кажется почти пересохшим и остается уповать только на верность, когда оба начинают задаваться вопросом о том, как чудесно могла бы сложиться жизнь, если бы они не встретились? Кто научит нас выражать свои истинные чувства, а не строить ловушки из слов и жестов в те дни и месяцы, когда общение почему-то прерывается? И это еще не все, даже если не вспоминать о преисполненной самомнения свекрови и о той странной перемене, которая происходит со страстным «десятибалльным» мужчиной, когда он становится отцом пятерых детей. Нет, она ничем не может помочь Билли. Даже лучшие подруги не могут помочь в семейных делах, где горизонт меняется, как зыбучие пески при землетрясениях… Разве только внешне поддержать ее? Дать подруге понять, что она не одинока. Джессика подошла и поцеловала Билли в макушку.
— Ты просто подавлена, потому что медовый месяц кончился. Так со всеми бывает, — сказала она. — Подожди, через несколько месяцев ты об этом и не вспомнишь. Слушай, давай сегодня съедим что-нибудь ужасно недиетическое, от чего полнеют, а завтра попостимся хотя бы до обеда. Нам обеим это полезно.
— Как ты можешь говорить «полезно» о том, от чего полнеют? — удивилась Билли.
— Очень просто. Разве ты не слышала о европейской диете? Если твой обмен веществ не привык к потреблению жирной пищи, а ты вдруг ее съешь, организм получает встряску и сразу начинает сбрасывать вес. Конечно, это не должно войти в привычку.
— Ты уверена, что не ошибаешься? — спросила Билли, с недоверием глядя на небольшой, но безошибочно угадывавшийся животик, которым успела обзавестись подруга.
— Абсолютно. Если бы я не поступала так время от времени, я бы уже весила тонну.
Женщины развеселились и до конца визита Джессики не возвращались к разговору о замужестве. В конце недели Джессика вернулась в Истгэмптон, с неохотой покинув Билли ради составления меню и стараясь не подать вида, что соскучилась по своей загорелой команде. Несмотря на свои угрозы, она звонила им каждый вечер, а ее муж провел на суше достаточно времени, чтобы найти семитскую чету, которая с уважением отнеслась к кошерной кухне Дэвида-младшего и даже привезла свои собственные котелки, чтобы готовить чистую пищу.
— Билли, дорогая, — сказала Джессика, когда они прощались у самолета, — боюсь, я тебе не очень помогла, но я дала лучший совет, какой могла. Запомни: любая власть, любые человеческие блага и радости, все добродетели и все благоразумные поступки — все держится на сделках и компромиссах.
— Где ты нашла эту проповедь — вышитой на подушке?
— Эдмунд Берк, если не ошибаюсь. — Джессика озорно ухмыльнулась.
Она всегда гордилась, что позволяло ей чувствовать себя на голову выше своей несносной свекрови.
— Катись отсюда, уступчивая отличница, — рассмеялась Билли, в последний раз обняв маленькую подругу. — Иди и не греши, или что-то в этом роде. И знай, я единственная в мире, кто помнит тебя еще не такой отъявленно добродетельной и нечеловечески всепрощающей.
— Все кончено, Файфи, — произнес наконец Вито.
— И слепому ясно, — ответил Файфи, — хотя бы по их голосам…
— Прошло два дня. Вчера я думал, может, она плохо себя чувствует, но сегодня на съемочной площадке я наблюдал…
— А когда ты не наблюдал? — мягко спросил Файфи, слишком погруженный в мрачные мысли, чтобы не попытаться съязвить.
—…И надеялся, что у них все пройдет. Но больше некогда обманывать себя: у нас нет ни метра пленки, от которой был бы какой-то прок. Значит, так. Мы отстаем от графика на два дня, а эти чертовы куклы вместо игры выдают дерьмо.
— Я испробовал все уловки, какие знал. Ничего, Вито, ничего не помогает. Сандра молчит, Хью молчит, оба говорят, что работают изо всех сил, она плачет, он кричит. Что нам нужно, так это пожарная команда!
— Картина, Файфи, нам нужна картина. До просмотра мне некогда было сказать тебе, но после обеда они, каждый по отдельности, перехватили меня и заявили, что «не собираются» сниматься в сценах, расписанных на следующие два дня.
— Не собираются?! — Файфи подскочил с кресла, словно обезумев.
— Да, именно в той сцене обнаженных, в большой, роскошной любовной сцене, без которой мы не можем обойтись, в итоговой, самой важной сцене всей этой чертовой ерунды. Они не собираются, повторяю, не собираются появляться вместе обнаженными в кадре.
— Вито! Что ты ответил? Что ты сделал? Они не могут на это пойти! Ради Христа, сделай что-нибудь!
— Файфи, отмени съемки завтра утром. Это бесполезно. Мы с тобой вместе пойдем и поговорим с каждым из этих придурков. Надо разобраться, в чем тут дело. Мы все уладим. На съемках случается и хуже, но все-таки дело движется, ты знаешь.
— Да, конечно, но когда снимаешь любовную историю, а парень и девушка ведут себя друг с другом так, словно дотрагиваются до гнилого мяса, это не то что снимать акулу, которая не хочет работать, или работать в проливной дождь, когда нужно солнце. Послушай, Вито, ты же понимаешь, весь фильм держится на том, что люди верят, будто эти двое любят друг друга, как Ромео и Джульетта. А не будь этих двух дней, они бы и меня в этом убедили.
— Файфи, давай немного поспим. Встретимся в отеле за завтраком. Тогда и вернемся к этому.
Когда расстроенный Файфи ушел, Вито сел и призадумался. Если Файфи серьезно обеспокоен качеством игры этих балбесов, то Вито столкнулся с гораздо более мрачной перспективой. Когда Мэгги две недели назад была в Мендосино, она рассказала ему такие новости, что он ушам своим не поверил.
— Но почему, Мэгги, почему? — Оба они знали, что «Положение о смене владельца», стандартное в большинстве контрактов, гласит, что с той минуты, как продюсер превысил бюджет, студия вправе заменить его. Это положение почти никогда не применялось, и сотни продюсеров, гораздо менее именитых, чем Вито, выбивались и из бюджета, и из графика, за что на студии их в худшем случае слегка журили.
— Насколько могу судить, он с самых Канн копит злость за то, что вложил деньги в «Зеркала». Он дал тебе «добро» на них только ради того, чтобы насолить этой сучке, своей жене, показать ей, кто на студии главный. Насколько я понимаю, он просто рисовался, а когда вы с Билли поженились, решил, что его обвели вокруг пальца. Назло жене он сделал широкий жест, а через две недели ты окрутил самую богатую женщину в мире, а он остался с этой филадельфийской снобкой, которая копейки ему не даст без того, чтобы сто раз об этом не напомнить.
— К деньгам Билли я не прикасаюсь!
— Ага, скажи это Арви. Он считает, ты должен ставить фильм на свои бабки, а не на студийные. Знаю, знаю, это не твой метод, но он в ярости. Вито, этот подлый завистник на все пойдет, чтобы до тебя добраться.
Да, подумал Вито, вспомнив, что говорила Мэгги. Когда Арви с такой легкостью зажег ему зеленый свет, Вито сам мог бы заподозрить, что дело неладно. Он верил всему, что рассказала Мэгги. Все складывалось одно к одному. К несчастью, все было совершенно ясно.
На следующий день незадолго до полудня Файфи и Вито нашли в отеле «Мендосино» укромный уголок и уселись среди викторианских кружевных салфеточек и пальм в горшках, как два побежденных самурая, которые нашли подходящее место для ритуального харакири.
— Черт знает что, — прорычал Вито. — Файфи, если бы Сандра превратилась в камень от того, что я наговорил ей, она бы ожила. Я испробовал все, даже правду, но и правда не помогла! Я говорил ей, что такой случай бывает раз в жизни, что сделаю из нее звезду, что она не может так поступить со мной и с тобой, что она больше никогда не найдет работы, что ее мать умрет от разочарования, что все режиссеры и продюсеры в мире внесут ее в черный список, я умолял, я кричал, только что не трахнул ее. Я бы и на это пошел, но она была холодна как лед.
— Вито, я там был, избавь меня от подробностей.
Вито не обращал внимания на измочаленного режиссера.
— А этот паршивец Хью Кеннеди, чтоб у него все отвалилось. «Позвоните моему агенту!» Ладно, я позвоню его агенту. Он разве не понимает, что как профессионал совершает самоубийство?
— Он слишком бестолков, чтобы это сообразить. Он не из самых ярких твоих знакомых, Вито. И еще вот что. Если бы мы даже заставили их играть интимную сцену, что бы это нам дало, с их-то настроением.
— Может быть, это просто ссора любовников. Я вернусь один и поговорю с Сандрой…
Его перебил робкий голос сбоку:
— Мистер Орсини!
— Долли, дорогая Долли, единственный разумный человечек на свете, отойди, милая, мы разговариваем.
— Я думаю, мне нужно вам рассказать. Я не доносчица, но я бы рассказала Билли, а она могла бы сказать вам, однако ее здесь нет, и я подумала…
—Что?
— Понимаете, это не то, о чем вы говорите. Я слышала, вы сказали «ссора любовников», но все гораздо хуже. Я сквозь стену все слышала — никак не соберусь купить затычки для ушей, — все началось, когда Сандра обвинила Хью, что он ее затмевает, переигрывает. И…
Файфи перебил:
— Верно. Я ловил его на этом, но он все равно пытается.
— Тогда Хью обозлился и сказал, что она не умеет играть, вшивая королева «мыльных опер», а он настоящий сценический актер, вы понимаете, а она тогда сказала, что у него член — как пальчик у младенца, но, к сожалению, не такой твердый, а он сказал, что груди у нее не найти, пока случайно не наткнешься на соски, а она сказала, что у него гнойные прыщи на заднице, а он сказал, что худшей подстилки у него еще не было и что между ног у нее воняет рыбным рынком, и… и дальше еще хуже. Я всего не могу повторить, мне неловко.
— Общий смысл я уловил, — сказал Файфи.
— Так что, — закончила Долли, — это не ссора любовников, потому что они больше не любовники. Они друг друга ненавидят. Я хочу сказать, они зашли слишком далеко. Дело в том, что у него действительно маленький член, она об этом часто говорила и раньше, но всегда обычно добавляла: «Он маленький, но торчит там, где надо», или что-то в этом роде.
— М-да, Долли, они действительно зашли далековато. Спасибо. Полезно знать, что происходит. А теперь проваливай, крошка, нам надо поговорить.
— Ну и дела, Вито, — сказал Файфи. — Такие слова мужчина не забудет, даже если захочет, а этот парень и не собирается забывать.
Наступило долгое молчание. Вычурный викторианский отель наполнился проголодавшимися туристами, их обслуживали хорошенькие барменши.
— Используем фотодублеров, — объявил Вито. — Это сработает, Файфи.
— В этой сцене? Ты рехнулся!
— А я и не говорю, что это не безумие. Я только сказал, что мы это сделаем. В этом городе хватает молодежи, мы выберем девочку, которая со спины похожа на Сандру, и парня, похожего на Хью. Парики, Файфи, парики. Найдем их сегодня днем. Затем будем снимать каждую сцену по два раза, сначала Хью с фотодублером Сандры, потом наоборот. Лица фотодублеров будут не видны, только затылки и тела. А потом смонтируем.
— Этот номер не пройдет!
— А у нас есть выбор?
Свенберга идея очаровала. Для него плоть была плотью, свет — светом, а трудности — его стихией. Пока Сандра играла сцены с фотодублером Хью, Вито читал его слова, а она отвечала. Пока Хью играл с фотодублером Сандры, слова Сандры читала Долли. Потом нужно было все свести в одну сцену и скорректировать звук. Вито настоял, чтобы во время съемок Сандры на площадке присутствовал Хью, а пока работает Хью — чтобы там была Сандра. Он надеялся, что бывшие любовники достигнут Олимпа актерского мастерства, состязаясь друг с другом в том, кто вложит в сцену больше пыла, страсти и чувственности, и они отдавали голым незнакомцам свои обнаженные тела с таким показным сексуальным пылом, какого Вито ни на одной площадке не видел. Еще до просмотров он и Файфи поняли, что фильму суждено попасть в историю, хотя бы за эту сцену.
Когда закончились эти два изматывающих дня, Файфи напомнил Вито, что два дня нужны еще и на материал, отснятый немного раньше, поскольку его тоже предстоит переделывать. Во всей оставшейся части сценария Сандра и Хью играли на людях, так что в тех сценах Файфи не предвидел осложнений, но что делать с двумя недостающими днями?
— За ночь я переписал сценарий, — сказал Вито. — Мы придем к тому же, но другим путем. Я дам больше работы Долли. С изменениями, которые я внесу, это пойдет.
Файфи быстро прочитал новые страницы.
— Пойдет, пойдет. Но где взять время? — Вито подал ему еще одну стопку листов.
— Эти сцены мы не будем снимать, они не нужны. Я предусмотрел все пробелы и переходы. Получается толково. Так что мы отстаем от графика всего на день, Файфи, и если ты не нагонишь, тебя вышибут из гильдии режиссеров.
— Рад, старый черт?
— Обычные прелести и сюрпризы работы в шоу-бизнесе.
14
— Выкладывай.
— О чем ты, Джесси?
— О Вито.
— Вито?
— Твоем муже.
— А-а…
— Да, о нем самом, — не отставала неумолимая Джессика. — О счастливом новобрачном Вито.
— Он просто чудо, Джесси. Никогда не думала, что человек может быть таким подвижным, творческим, энергичным.
— Не болтай.
— Мне никогда не удавалось тебя обмануть.
— Он «десятка»?
— А-а, это уж точно. Можешь мне поверить.
— Хорошо, тогда в чем же ужасное препятствие, невыносимая помеха, непредвиденная ловушка, от которой нет избавления?
— Кто-то что-то сказал о ловушке?
— Все говорят, все жены, каких я знаю, и я в том числе. Иногда по вечерам, когда я готовлюсь лечь в постель, Дэвид уже крепко спит. У каждой женщины муж в чем-нибудь безнадежно неисправим.
— Эллис не был, — приглушенно промолвила Билли.
— Ах, Билли, это нечестно. Ты семь лет была юной невестой Эллиса. Ты так до конца и не стала обычной женой, потому что, пока он был здоров, он просто делал все, чтобы ублажить и защитить тебя, сделать счастливой. Работа всей его жизни отошла на второй план, померкла перед тобой. А потом, когда он заболел, тебя тоже вряд ли можно было назвать обыкновенной женой. Я тебя не ругаю, милая, но ты так и не научилась играть по всем правилам.
— Играть? По правилам? Это как в тех книгах, где жена ждет мужа, одевшись в черные кожаные легинсы, держа стакан джина со льдом в одной руке, смиренно протянутая ладонь другой — просьба об увеличении карманных денег. Это не про тебя, Джессика, все равно не поверю.
Джессика покачала головой с изумлением, к которому примешивалась жалость. Почему Билли не хочет жить в реальном мире? Кожаные легинсы тут ни при чем. Впрочем, Дэвид имеет слабость к узким атласным брючкам от Фернандо Санчеса.
— Игра, — внятно произнесла она, — называется «счастливое замужество». А правила — компромиссы, на которые приходится идти ради этого.
— Компромиссы! — воскликнула уязвленная Билли. — Со дня свадьбы я только и делаю, что иду на компромиссы. Один за другим, будь они прокляты. Маленькая Билли, кроткая и мягкосердечная. Поверь, ты не узнала бы старую подругу, если бы увидела меня в Мендосино в роли идеальной жены продюсера.
— Ненавидящей эту роль ежесекундно…
— Примерно так, кроме того времени, когда мы ночью остаемся вдвоем. Я думаю, Вито осознает, что я рядом с ним, только когда мы там занимаемся любовью. Интересно, узнает ли он меня, если не показывать ему мою «кошечку», чертов сукин сын.
— Ну что ж, если так плохо, разводись.
— Ты рехнулась, Джесси? Я от него без ума. Его было так трудно заполучить, и я не собираюсь его отпускать. Я без этого подонка жить не могу.
— Тогда иди на компромиссы. Изящно, с охотой, с любезностью, от всего сердца.
— Господи, ты слишком много от меня хочешь! Нет, брось, ты говоришь, как эти невротичные затюканные сестры у Бронте — все на одно лицо. Ты слышала когда-нибудь о равноправии женщин? Почему бы и ему не пойти на компромиссы?
— Он уже пошел. Он женился на тебе вопреки своим убеждениям и согласен жить, как ты, зная, что все новые знакомые могут счесть его чем-то вроде мужчины на содержании, а он не обращает на это внимания и не заставляет тебя менять образ жизни.
— Ах, это…
— Это очень много, Билли, особенно для Вито, при его итальянской мужской гордости, о которой ты столько рассказывала.
— Пожалуй, ты права. Да, ты права. Но все-таки…
Даже Джессика не может понять до конца, с горечью подумала Билли. О каких компромиссах она говорит? О том, что надо смиренно относиться к толпам в банках Нью-Йорка, Истгэмптона и Саутгэмптона, о том, что надо не обращать внимания, когда кто-нибудь на вечеринке выпил лишнее, или об искреннем, но даже при этом их хорошо скрытом раздражении из-за какой-нибудь дурной привычки Дэвида, о которой тот и не подозревает? В конце концов, при всем ее нытье, чем сейчас занимается Дэвид? Бродит по морям с детьми, как и положено нормальному мужчине во время летнего отпуска, а не тратит все силы ума, души и воли на то, чтобы какой-то фильм получился получше. И вообще, на что Джессика надеется, если страдает морской болезнью?
Джессика смотрела на Билли почти материнским взглядом, в котором читались нежность, предвидение и нежелание причинить боль. Бедная Билли, думала она, уже разочарована, да и кто может сказать, на чем держится любой продолжительный брак? Кто может научить нас, что делать, когда колодец любви кажется почти пересохшим и остается уповать только на верность, когда оба начинают задаваться вопросом о том, как чудесно могла бы сложиться жизнь, если бы они не встретились? Кто научит нас выражать свои истинные чувства, а не строить ловушки из слов и жестов в те дни и месяцы, когда общение почему-то прерывается? И это еще не все, даже если не вспоминать о преисполненной самомнения свекрови и о той странной перемене, которая происходит со страстным «десятибалльным» мужчиной, когда он становится отцом пятерых детей. Нет, она ничем не может помочь Билли. Даже лучшие подруги не могут помочь в семейных делах, где горизонт меняется, как зыбучие пески при землетрясениях… Разве только внешне поддержать ее? Дать подруге понять, что она не одинока. Джессика подошла и поцеловала Билли в макушку.
— Ты просто подавлена, потому что медовый месяц кончился. Так со всеми бывает, — сказала она. — Подожди, через несколько месяцев ты об этом и не вспомнишь. Слушай, давай сегодня съедим что-нибудь ужасно недиетическое, от чего полнеют, а завтра попостимся хотя бы до обеда. Нам обеим это полезно.
— Как ты можешь говорить «полезно» о том, от чего полнеют? — удивилась Билли.
— Очень просто. Разве ты не слышала о европейской диете? Если твой обмен веществ не привык к потреблению жирной пищи, а ты вдруг ее съешь, организм получает встряску и сразу начинает сбрасывать вес. Конечно, это не должно войти в привычку.
— Ты уверена, что не ошибаешься? — спросила Билли, с недоверием глядя на небольшой, но безошибочно угадывавшийся животик, которым успела обзавестись подруга.
— Абсолютно. Если бы я не поступала так время от времени, я бы уже весила тонну.
Женщины развеселились и до конца визита Джессики не возвращались к разговору о замужестве. В конце недели Джессика вернулась в Истгэмптон, с неохотой покинув Билли ради составления меню и стараясь не подать вида, что соскучилась по своей загорелой команде. Несмотря на свои угрозы, она звонила им каждый вечер, а ее муж провел на суше достаточно времени, чтобы найти семитскую чету, которая с уважением отнеслась к кошерной кухне Дэвида-младшего и даже привезла свои собственные котелки, чтобы готовить чистую пищу.
— Билли, дорогая, — сказала Джессика, когда они прощались у самолета, — боюсь, я тебе не очень помогла, но я дала лучший совет, какой могла. Запомни: любая власть, любые человеческие блага и радости, все добродетели и все благоразумные поступки — все держится на сделках и компромиссах.
— Где ты нашла эту проповедь — вышитой на подушке?
— Эдмунд Берк, если не ошибаюсь. — Джессика озорно ухмыльнулась.
Она всегда гордилась, что позволяло ей чувствовать себя на голову выше своей несносной свекрови.
— Катись отсюда, уступчивая отличница, — рассмеялась Билли, в последний раз обняв маленькую подругу. — Иди и не греши, или что-то в этом роде. И знай, я единственная в мире, кто помнит тебя еще не такой отъявленно добродетельной и нечеловечески всепрощающей.
* * *
Тем временем в Мендосино закончился просмотр отснятого за день материала, Орсини и Файфи ехали к дому Вито в тяжелом молчании, не произнеся ни слова, пока по приезде не наполнили бокалы и не опустились в обтянутые чехлами продавленные кресла сырой гостиной.— Все кончено, Файфи, — произнес наконец Вито.
— И слепому ясно, — ответил Файфи, — хотя бы по их голосам…
— Прошло два дня. Вчера я думал, может, она плохо себя чувствует, но сегодня на съемочной площадке я наблюдал…
— А когда ты не наблюдал? — мягко спросил Файфи, слишком погруженный в мрачные мысли, чтобы не попытаться съязвить.
—…И надеялся, что у них все пройдет. Но больше некогда обманывать себя: у нас нет ни метра пленки, от которой был бы какой-то прок. Значит, так. Мы отстаем от графика на два дня, а эти чертовы куклы вместо игры выдают дерьмо.
— Я испробовал все уловки, какие знал. Ничего, Вито, ничего не помогает. Сандра молчит, Хью молчит, оба говорят, что работают изо всех сил, она плачет, он кричит. Что нам нужно, так это пожарная команда!
— Картина, Файфи, нам нужна картина. До просмотра мне некогда было сказать тебе, но после обеда они, каждый по отдельности, перехватили меня и заявили, что «не собираются» сниматься в сценах, расписанных на следующие два дня.
— Не собираются?! — Файфи подскочил с кресла, словно обезумев.
— Да, именно в той сцене обнаженных, в большой, роскошной любовной сцене, без которой мы не можем обойтись, в итоговой, самой важной сцене всей этой чертовой ерунды. Они не собираются, повторяю, не собираются появляться вместе обнаженными в кадре.
— Вито! Что ты ответил? Что ты сделал? Они не могут на это пойти! Ради Христа, сделай что-нибудь!
— Файфи, отмени съемки завтра утром. Это бесполезно. Мы с тобой вместе пойдем и поговорим с каждым из этих придурков. Надо разобраться, в чем тут дело. Мы все уладим. На съемках случается и хуже, но все-таки дело движется, ты знаешь.
— Да, конечно, но когда снимаешь любовную историю, а парень и девушка ведут себя друг с другом так, словно дотрагиваются до гнилого мяса, это не то что снимать акулу, которая не хочет работать, или работать в проливной дождь, когда нужно солнце. Послушай, Вито, ты же понимаешь, весь фильм держится на том, что люди верят, будто эти двое любят друг друга, как Ромео и Джульетта. А не будь этих двух дней, они бы и меня в этом убедили.
— Файфи, давай немного поспим. Встретимся в отеле за завтраком. Тогда и вернемся к этому.
Когда расстроенный Файфи ушел, Вито сел и призадумался. Если Файфи серьезно обеспокоен качеством игры этих балбесов, то Вито столкнулся с гораздо более мрачной перспективой. Когда Мэгги две недели назад была в Мендосино, она рассказала ему такие новости, что он ушам своим не поверил.
* * *
— Вито, — твердила она, — я не могу сказать, кто мне сообщил, но поверь, это не слухи. Арви сказал, что намерен при первой возможности применить к твоему фильму «Положение о смене владельца».— Но почему, Мэгги, почему? — Оба они знали, что «Положение о смене владельца», стандартное в большинстве контрактов, гласит, что с той минуты, как продюсер превысил бюджет, студия вправе заменить его. Это положение почти никогда не применялось, и сотни продюсеров, гораздо менее именитых, чем Вито, выбивались и из бюджета, и из графика, за что на студии их в худшем случае слегка журили.
— Насколько могу судить, он с самых Канн копит злость за то, что вложил деньги в «Зеркала». Он дал тебе «добро» на них только ради того, чтобы насолить этой сучке, своей жене, показать ей, кто на студии главный. Насколько я понимаю, он просто рисовался, а когда вы с Билли поженились, решил, что его обвели вокруг пальца. Назло жене он сделал широкий жест, а через две недели ты окрутил самую богатую женщину в мире, а он остался с этой филадельфийской снобкой, которая копейки ему не даст без того, чтобы сто раз об этом не напомнить.
— К деньгам Билли я не прикасаюсь!
— Ага, скажи это Арви. Он считает, ты должен ставить фильм на свои бабки, а не на студийные. Знаю, знаю, это не твой метод, но он в ярости. Вито, этот подлый завистник на все пойдет, чтобы до тебя добраться.
Да, подумал Вито, вспомнив, что говорила Мэгги. Когда Арви с такой легкостью зажег ему зеленый свет, Вито сам мог бы заподозрить, что дело неладно. Он верил всему, что рассказала Мэгги. Все складывалось одно к одному. К несчастью, все было совершенно ясно.
На следующий день незадолго до полудня Файфи и Вито нашли в отеле «Мендосино» укромный уголок и уселись среди викторианских кружевных салфеточек и пальм в горшках, как два побежденных самурая, которые нашли подходящее место для ритуального харакири.
— Черт знает что, — прорычал Вито. — Файфи, если бы Сандра превратилась в камень от того, что я наговорил ей, она бы ожила. Я испробовал все, даже правду, но и правда не помогла! Я говорил ей, что такой случай бывает раз в жизни, что сделаю из нее звезду, что она не может так поступить со мной и с тобой, что она больше никогда не найдет работы, что ее мать умрет от разочарования, что все режиссеры и продюсеры в мире внесут ее в черный список, я умолял, я кричал, только что не трахнул ее. Я бы и на это пошел, но она была холодна как лед.
— Вито, я там был, избавь меня от подробностей.
Вито не обращал внимания на измочаленного режиссера.
— А этот паршивец Хью Кеннеди, чтоб у него все отвалилось. «Позвоните моему агенту!» Ладно, я позвоню его агенту. Он разве не понимает, что как профессионал совершает самоубийство?
— Он слишком бестолков, чтобы это сообразить. Он не из самых ярких твоих знакомых, Вито. И еще вот что. Если бы мы даже заставили их играть интимную сцену, что бы это нам дало, с их-то настроением.
— Может быть, это просто ссора любовников. Я вернусь один и поговорю с Сандрой…
Его перебил робкий голос сбоку:
— Мистер Орсини!
— Долли, дорогая Долли, единственный разумный человечек на свете, отойди, милая, мы разговариваем.
— Я думаю, мне нужно вам рассказать. Я не доносчица, но я бы рассказала Билли, а она могла бы сказать вам, однако ее здесь нет, и я подумала…
—Что?
— Понимаете, это не то, о чем вы говорите. Я слышала, вы сказали «ссора любовников», но все гораздо хуже. Я сквозь стену все слышала — никак не соберусь купить затычки для ушей, — все началось, когда Сандра обвинила Хью, что он ее затмевает, переигрывает. И…
Файфи перебил:
— Верно. Я ловил его на этом, но он все равно пытается.
— Тогда Хью обозлился и сказал, что она не умеет играть, вшивая королева «мыльных опер», а он настоящий сценический актер, вы понимаете, а она тогда сказала, что у него член — как пальчик у младенца, но, к сожалению, не такой твердый, а он сказал, что груди у нее не найти, пока случайно не наткнешься на соски, а она сказала, что у него гнойные прыщи на заднице, а он сказал, что худшей подстилки у него еще не было и что между ног у нее воняет рыбным рынком, и… и дальше еще хуже. Я всего не могу повторить, мне неловко.
— Общий смысл я уловил, — сказал Файфи.
— Так что, — закончила Долли, — это не ссора любовников, потому что они больше не любовники. Они друг друга ненавидят. Я хочу сказать, они зашли слишком далеко. Дело в том, что у него действительно маленький член, она об этом часто говорила и раньше, но всегда обычно добавляла: «Он маленький, но торчит там, где надо», или что-то в этом роде.
— М-да, Долли, они действительно зашли далековато. Спасибо. Полезно знать, что происходит. А теперь проваливай, крошка, нам надо поговорить.
— Ну и дела, Вито, — сказал Файфи. — Такие слова мужчина не забудет, даже если захочет, а этот парень и не собирается забывать.
Наступило долгое молчание. Вычурный викторианский отель наполнился проголодавшимися туристами, их обслуживали хорошенькие барменши.
— Используем фотодублеров, — объявил Вито. — Это сработает, Файфи.
— В этой сцене? Ты рехнулся!
— А я и не говорю, что это не безумие. Я только сказал, что мы это сделаем. В этом городе хватает молодежи, мы выберем девочку, которая со спины похожа на Сандру, и парня, похожего на Хью. Парики, Файфи, парики. Найдем их сегодня днем. Затем будем снимать каждую сцену по два раза, сначала Хью с фотодублером Сандры, потом наоборот. Лица фотодублеров будут не видны, только затылки и тела. А потом смонтируем.
— Этот номер не пройдет!
— А у нас есть выбор?
Свенберга идея очаровала. Для него плоть была плотью, свет — светом, а трудности — его стихией. Пока Сандра играла сцены с фотодублером Хью, Вито читал его слова, а она отвечала. Пока Хью играл с фотодублером Сандры, слова Сандры читала Долли. Потом нужно было все свести в одну сцену и скорректировать звук. Вито настоял, чтобы во время съемок Сандры на площадке присутствовал Хью, а пока работает Хью — чтобы там была Сандра. Он надеялся, что бывшие любовники достигнут Олимпа актерского мастерства, состязаясь друг с другом в том, кто вложит в сцену больше пыла, страсти и чувственности, и они отдавали голым незнакомцам свои обнаженные тела с таким показным сексуальным пылом, какого Вито ни на одной площадке не видел. Еще до просмотров он и Файфи поняли, что фильму суждено попасть в историю, хотя бы за эту сцену.
Когда закончились эти два изматывающих дня, Файфи напомнил Вито, что два дня нужны еще и на материал, отснятый немного раньше, поскольку его тоже предстоит переделывать. Во всей оставшейся части сценария Сандра и Хью играли на людях, так что в тех сценах Файфи не предвидел осложнений, но что делать с двумя недостающими днями?
— За ночь я переписал сценарий, — сказал Вито. — Мы придем к тому же, но другим путем. Я дам больше работы Долли. С изменениями, которые я внесу, это пойдет.
Файфи быстро прочитал новые страницы.
— Пойдет, пойдет. Но где взять время? — Вито подал ему еще одну стопку листов.
— Эти сцены мы не будем снимать, они не нужны. Я предусмотрел все пробелы и переходы. Получается толково. Так что мы отстаем от графика всего на день, Файфи, и если ты не нагонишь, тебя вышибут из гильдии режиссеров.
— Рад, старый черт?
— Обычные прелести и сюрпризы работы в шоу-бизнесе.
14
Ядовитый сумах, как обнаружила Билли, вернувшись в Мендосино, вызывает сыпь, которая волшебным образом уравнивает всех. Многие из ассистентов, команды осветителей, костюмеров и операторской группы испытали на себе эту неприятную болезнь. Из жены продюсера она превратилась в товарища по несчастью, который вернулся из полевого госпиталя на фронт, чтобы разделить с войсками тяготы войны. Все, от Свенберга, погруженного в мечтательную отчужденность, до водителей автобудок, как называли передвижные туалеты, приветствовали ее и справлялись о самочувствии. Многие едва могли дождаться ее, чтобы сравнить симптомы, и Билли часто оказывалась в центре дружной кучки киношников, обсуждавшей преимущества инъекций кортизона по сравнению с обычным каламиновым лосьоном.
Долли и Билли каждый день обедали вместе. Билли, привыкшая подсчитывать каждую съеденную калорию, беспомощно наблюдала, как Долли, при ее цветущих раблезианских формах, поглощала сандвич из ломтиков авокадо с гарниром из салата-оливье, положенного на слой сыра бри, слой бастурмы и слой рубленой печенки, и все это между толстыми половинками булочки с маслом и тмином, а в придачу еще и картофельный салат с двойным майонезом.
— Проклятье, — сказала Долли, доскребывая последние крошки картофельного салата, — у нас не хватит времени на еще один сандвич, да?
— А ты еще не наелась? — спросила Билли с ужасом и укоризной.
— Умираю с голоду. Знаешь, после того как я бросила завтракать, ждать обеда кажется так долго.
— Бросила завтракать?
— Конечно. Но это ненадолго. У меня начало третьего месяца, а говорят, что в это время тошнота по утрам мучает сильнее всего.
— О, Долли! Боже, как это случилось?
Долли закатила к небу огромные глаза. Ее хихиканье слилось со сдавленным покашливанием Билли. Наконец Билли успокоилась и спросила:
— И что ты собираешься делать?
— Ну, думаю, делать что-то надо, но мне почему-то хочется ребенка. Это сумасшествие, но чувствую я именно так. Я уже была беременна и даже не подумала довести дело до конца, но на этот раз…
Билли показалось, что подруга смутилась, но почему, она не пыталась понять. Похоже, Долли хочет ребенка, но слегка этим ошарашена.
— А как отец? — спросила Билли, стараясь не вывести Долли из забытья.
— Этот наездник? Он женится на мне хоть завтра, но я не собираюсь проводить остаток жизни на родео. Зачем Четвертого июля развлекать весь Лос-Анджелес? Я ему скажу, но попозже. Кто бы мог подумать, что если забыть на пару дней принимать пилюли, получится такая штука?
— Любой гинеколог. Долли, а как с деньгами? На ребенка нужно много денег, и на сиделку, и на одежду… — Голос Билли прервался. Она знала, что на ребенка требуется еще много других расходов, но не могла с ходу их назвать. Материнство никогда не входило в круг ее интересов.
— Год или полтора я смогу прожить на то, что заработаю в «Зеркалах», а там придумаю что-нибудь. Если не найду работу, всегда остается мой муженек. Брось, Билли, все само уладится, так всегда бывает, если очень захотеть. — Она казалась восхитительно небрежной, словно не понимала, что ее ждет, и напоминала пушистую довольную кошку.
Билли разглядывала подругу, едва сдерживающую довольство своей беременностью. Если и есть на свете телячий оптимист, то это Долли.
— Может быть, я… как ты думаешь… ребенку нужна крестная…
— О, да! Да! — Долли обняла Билли с таким восторгом, что чуть не задушила. — Я никого не хочу, кроме тебя.
По крайней мере, подумала Билли, она сможет убедиться, что обо всем как следует позаботились. Ее крестник ни в чем не испытает недостатка. Перед глазами проплыли картины крещения в Бостоне. Серебряные чаши и выдержанный херес, епископы и печенье, крошечные наборы вилок и ложек столового серебра. Может быть, полезнее будет завести абонемент на стирку пеленок в прачечной. Колыбель, приданое, коляска? Все это для начала. А там будет видно.
Они объяснили Билли, что по окончании съемок фильма по традиции устраивается прощальный вечер, который служит двум целям: отпраздновать завершение многонедельной работы и дать людям возможность напиться и зарыть в землю все томагавки, которыми всегда кто-нибудь размахивает на любых съемках, даже самых мирных.
Для прощального вечера группы «Зеркал» были сняты несколько номеров в отеле «Мендосино», и к десяти часам праздник был в полном разгаре. Тщательно укомплектованный буфет был опустошен, снова наполнен и снова опустошен. Бар должен был работать, пока последний гость не захочет спать. Картина была закончена, и никому не было нужды в эту ночь ложиться спать, но тем не менее два человека ушли довольно рано, и их намерения не вызывали сомнений.
— Вито, — сказал Файфи, едва не заикаясь от возмущения. — Ты видел?
— Если ты имеешь в виду Сандру Саймон и Хью Кеннеди, которые отправились в постель, то да.
— Они помирились сегодня?
— Естественно, но для нас слишком поздно. Иногда я теряю власть над собой и готов возненавидеть актеров, но, слава богу, я человек терпимый.
— Чтоб он лопнул, когда у него встанет, — прошипел Файфи.
— Не-а, чтоб кончал раньше времени, — поправил Вито.
— Чтоб у него никогда не встало.
— Нет, Файфи, нет, это не утонченно: пусть у него встанет, и никто этого не заметит, — возразил Вито.
— Извините, мистер Орсини, — это оказался управляющий отелем, — там, в вестибюле, какой-то человек хочет вас видеть. Говорит, что он с киностудии «Арви».
В вестибюле Вито увидел незнакомца в костюме и при галстуке. Тот поспешно представился сотрудником юридического отдела студии и вручил Орсини конверт. Когда Вито вскрыл его, он сразу почувствовал, что дело неладно. Сообщения со студии так не доставляют. Он быстро проглядел письмо. «В соответствии с параграфом… контракта… в отношении постановки кинофильма под названием „Зеркала“… настоящим извещаетесь… студия воспользовалась своим правом смены владельца вследствие неспособности продюсера уложиться в согласованный бюджет…»
Вито спокойно посмотрел на юриста, ничем не выдав, как ему хочется кинуться в драку, изувечить его, убить. С этим человеком спорить бесполезно. Вито, по собственным расчетам, уложился в бюджет. Однако пока в коммерческом отделе и в хитрой на выдумки бухгалтерии смогут или захотят разобраться, действительно ли он вышел из бюджета, пройдут месяцы. И тогда будет слишком поздно.
— Хорошо, — сказал Вито. — Хотите выпить?
— Нет, благодарю. Я приехал, чтобы забрать все проявленные пленки, все, что есть у вас на руках, до последнего метра. И негативы, разумеется, тоже. У меня здесь фургон и пара людей, чтобы все перенести. Мы заблудились по дороге из Сан-Франциско, поэтому пришлось ворваться на ваш вечер.
— Да, путь нелегкий. Боюсь, ваша поездка прошла впустую. Но, может, вам здесь смогут найти комнату на ночь.
— Впустую?
— У меня нет ни метра пленки. И негативов нет. Ничего. Они, наверное, уже на студии.
— Вы знаете, что их там нет. — Юрист начинал злиться.
Вито повернулся к Файфи Хиллу и Свенбергу, которые вышли в вестибюль следом за ним.
— Файфи, куда ты дел рабочую копию? Ты знаешь, где негативы? Арви отбирает постановку, и этот джентльмен хочет их забрать.
Файфи смотрел удивленно.
— Какого черта стал бы я их прятать? Может, Пер знает? Пер!
Долговязый швед покачал головой:
— Я всего лишь работаю камерой. Я не прячу фильм под кроватью.
Долли и Билли каждый день обедали вместе. Билли, привыкшая подсчитывать каждую съеденную калорию, беспомощно наблюдала, как Долли, при ее цветущих раблезианских формах, поглощала сандвич из ломтиков авокадо с гарниром из салата-оливье, положенного на слой сыра бри, слой бастурмы и слой рубленой печенки, и все это между толстыми половинками булочки с маслом и тмином, а в придачу еще и картофельный салат с двойным майонезом.
— Проклятье, — сказала Долли, доскребывая последние крошки картофельного салата, — у нас не хватит времени на еще один сандвич, да?
— А ты еще не наелась? — спросила Билли с ужасом и укоризной.
— Умираю с голоду. Знаешь, после того как я бросила завтракать, ждать обеда кажется так долго.
— Бросила завтракать?
— Конечно. Но это ненадолго. У меня начало третьего месяца, а говорят, что в это время тошнота по утрам мучает сильнее всего.
— О, Долли! Боже, как это случилось?
Долли закатила к небу огромные глаза. Ее хихиканье слилось со сдавленным покашливанием Билли. Наконец Билли успокоилась и спросила:
— И что ты собираешься делать?
— Ну, думаю, делать что-то надо, но мне почему-то хочется ребенка. Это сумасшествие, но чувствую я именно так. Я уже была беременна и даже не подумала довести дело до конца, но на этот раз…
Билли показалось, что подруга смутилась, но почему, она не пыталась понять. Похоже, Долли хочет ребенка, но слегка этим ошарашена.
— А как отец? — спросила Билли, стараясь не вывести Долли из забытья.
— Этот наездник? Он женится на мне хоть завтра, но я не собираюсь проводить остаток жизни на родео. Зачем Четвертого июля развлекать весь Лос-Анджелес? Я ему скажу, но попозже. Кто бы мог подумать, что если забыть на пару дней принимать пилюли, получится такая штука?
— Любой гинеколог. Долли, а как с деньгами? На ребенка нужно много денег, и на сиделку, и на одежду… — Голос Билли прервался. Она знала, что на ребенка требуется еще много других расходов, но не могла с ходу их назвать. Материнство никогда не входило в круг ее интересов.
— Год или полтора я смогу прожить на то, что заработаю в «Зеркалах», а там придумаю что-нибудь. Если не найду работу, всегда остается мой муженек. Брось, Билли, все само уладится, так всегда бывает, если очень захотеть. — Она казалась восхитительно небрежной, словно не понимала, что ее ждет, и напоминала пушистую довольную кошку.
Билли разглядывала подругу, едва сдерживающую довольство своей беременностью. Если и есть на свете телячий оптимист, то это Долли.
— Может быть, я… как ты думаешь… ребенку нужна крестная…
— О, да! Да! — Долли обняла Билли с таким восторгом, что чуть не задушила. — Я никого не хочу, кроме тебя.
По крайней мере, подумала Билли, она сможет убедиться, что обо всем как следует позаботились. Ее крестник ни в чем не испытает недостатка. Перед глазами проплыли картины крещения в Бостоне. Серебряные чаши и выдержанный херес, епископы и печенье, крошечные наборы вилок и ложек столового серебра. Может быть, полезнее будет завести абонемент на стирку пеленок в прачечной. Колыбель, приданое, коляска? Все это для начала. А там будет видно.
* * *
Работа над «Зеркалами» закончилась в срок, во вторник 23 августа, на следующий день был дан прощальный банкет. Вито и Файфи, измученные донельзя, все-таки танцевали, взволнованно ликуя.Они объяснили Билли, что по окончании съемок фильма по традиции устраивается прощальный вечер, который служит двум целям: отпраздновать завершение многонедельной работы и дать людям возможность напиться и зарыть в землю все томагавки, которыми всегда кто-нибудь размахивает на любых съемках, даже самых мирных.
Для прощального вечера группы «Зеркал» были сняты несколько номеров в отеле «Мендосино», и к десяти часам праздник был в полном разгаре. Тщательно укомплектованный буфет был опустошен, снова наполнен и снова опустошен. Бар должен был работать, пока последний гость не захочет спать. Картина была закончена, и никому не было нужды в эту ночь ложиться спать, но тем не менее два человека ушли довольно рано, и их намерения не вызывали сомнений.
— Вито, — сказал Файфи, едва не заикаясь от возмущения. — Ты видел?
— Если ты имеешь в виду Сандру Саймон и Хью Кеннеди, которые отправились в постель, то да.
— Они помирились сегодня?
— Естественно, но для нас слишком поздно. Иногда я теряю власть над собой и готов возненавидеть актеров, но, слава богу, я человек терпимый.
— Чтоб он лопнул, когда у него встанет, — прошипел Файфи.
— Не-а, чтоб кончал раньше времени, — поправил Вито.
— Чтоб у него никогда не встало.
— Нет, Файфи, нет, это не утонченно: пусть у него встанет, и никто этого не заметит, — возразил Вито.
— Извините, мистер Орсини, — это оказался управляющий отелем, — там, в вестибюле, какой-то человек хочет вас видеть. Говорит, что он с киностудии «Арви».
В вестибюле Вито увидел незнакомца в костюме и при галстуке. Тот поспешно представился сотрудником юридического отдела студии и вручил Орсини конверт. Когда Вито вскрыл его, он сразу почувствовал, что дело неладно. Сообщения со студии так не доставляют. Он быстро проглядел письмо. «В соответствии с параграфом… контракта… в отношении постановки кинофильма под названием „Зеркала“… настоящим извещаетесь… студия воспользовалась своим правом смены владельца вследствие неспособности продюсера уложиться в согласованный бюджет…»
Вито спокойно посмотрел на юриста, ничем не выдав, как ему хочется кинуться в драку, изувечить его, убить. С этим человеком спорить бесполезно. Вито, по собственным расчетам, уложился в бюджет. Однако пока в коммерческом отделе и в хитрой на выдумки бухгалтерии смогут или захотят разобраться, действительно ли он вышел из бюджета, пройдут месяцы. И тогда будет слишком поздно.
— Хорошо, — сказал Вито. — Хотите выпить?
— Нет, благодарю. Я приехал, чтобы забрать все проявленные пленки, все, что есть у вас на руках, до последнего метра. И негативы, разумеется, тоже. У меня здесь фургон и пара людей, чтобы все перенести. Мы заблудились по дороге из Сан-Франциско, поэтому пришлось ворваться на ваш вечер.
— Да, путь нелегкий. Боюсь, ваша поездка прошла впустую. Но, может, вам здесь смогут найти комнату на ночь.
— Впустую?
— У меня нет ни метра пленки. И негативов нет. Ничего. Они, наверное, уже на студии.
— Вы знаете, что их там нет. — Юрист начинал злиться.
Вито повернулся к Файфи Хиллу и Свенбергу, которые вышли в вестибюль следом за ним.
— Файфи, куда ты дел рабочую копию? Ты знаешь, где негативы? Арви отбирает постановку, и этот джентльмен хочет их забрать.
Файфи смотрел удивленно.
— Какого черта стал бы я их прятать? Может, Пер знает? Пер!
Долговязый швед покачал головой:
— Я всего лишь работаю камерой. Я не прячу фильм под кроватью.