Страница:
– Помню. И отлично помню весь этот скандал по газетам и телевидению… – хрипло ответил этот Фридрих.
– Так вот, этот кот принадлежал именно этому умирающему гангстеру. Этот кот участвовал в схватке на автобане, а потом, неясно каким способом, сохранял жизнь своему Хозяину тогда, когда тот уже раз пятнадцать должен был побывать на том сеете! Вот что это за кот, – жёстко сказал профессор, и я услышал в его голосе те металлические интонации, с которыми он разговаривал тогда на больничной автомобильной стоянке. – Вы меня слышите, Фридрих?! – через паузу раздражённо спросил профессор.
– Слышу.
– Так какого чёрта вы молчите?! – разозлился фон Дейн.
– Я не молчу. Я думаю.
– О чём?! О филиппинских проститутках?! – заорал фон Дейн.
– Нет, – совершенно спокойно ответил хриплый голос. – Я думаю, что мне взять с собой: чековую книжку или наличные? И есть ли в доме достаточная сумма?.. Ладно. Это уже мои проблемы. Фолькмар, пожалуйста, будьте любезны, извинитесь за меня перед котом и дамами и продиктуйте мне адрес вашего кота.
Профессор фон Дейн облегчённо вздохнул и стал диктовать наш адрес.
– Еду, – коротко сказал Фридрих фон Тифенбах.
…Через двадцать минут после того телефонного разговора к нашему дому в Оттобрунне подкатил громоздкий, старообразный, не идущий ни в какое сравнение с роскошным профессорским «ягуаром» белый автомобиль под названием «роллс-ройс».
То, что он называется «роллс-ройс», и то, что он стоит дороже фон Дейновского «ягуара» раз в пять – в шесть, я узнал значительно позже. Но если мне тогда на это было плевать, то теперь, когда я чуть ли не ежедневно езжу на этом баснословно дорогом рыдване – плевать и подавно…
Когда-то мы с Шурой мечтали хотя бы о «Запорожце», но Шурины заработки всё никак не могли угнаться за несущейся рысью инфляцией. Шура мне раз сто объяснял, что это такое, но я так ни черта и не понял. Сообразил только тогда, когда он перешёл на наш нормальный, домашний язык.
– Система поставила весь российский народ и нас с тобой, Мартын, в том числе, раком, – сказал тогда Шура. – И употребила… Или, если хочешь, оттрахала всех нас по первое число, как хотела!
– Наплевать, – ответил я ему тогда. – Нам с тобой и без автомобиля не так уж плохо.
– Верно, Мартышка… – помню, улыбнулся Шура. – Но с автомобилем нам было бы ещё лучше.
И ласково почесал меня за ухом. Люди почему-то считают, что нам, Котам, это доставляет неописуемое наслаждение! Ничего похожего. Почесать себя за ухом я могу и сам. И сделаю это гораздо лучшее. Но Шуре я прощал это заблуждение. Как, впрочем, и многое другое.
Теперь, когда я в автомобилях разбираюсь лучше любого российского Кота, – здесь их (не Котов, а автомобилей) такое количество, что порой, бывает, по часу торчишь в пробках на Миттлерер-ринге, или на Леопольдштрассе, на Эффнер-плац, на Принцрегентенштрассе, – я всё равно считаю, что нет лучше автомобиля, чем огромный грузовой «вольво» с длиннющим прицепом, с широкой кабиной, в которой могли бы поместиться и Шура Плоткин, и я, и, конечно же, Водила за рулём!
Но это, так сказать, моё личное, и я свои вкусы никому не навязываю. Вам нравится ездить на «роллс-ройсах» – нет проблем. Будьте любезны!…
…После этого своего «Еду…» Фридрих фон Тифен-бах ещё попросил встретить его на улице у дома, так как он едет один, без шофёра, а сам страдает топографическим идиотизмом и может заблудиться в ста метрах от собственного дома.
Вот мы все и выкатили на улицу. Я, честно говоря, упирался и не хотел ни в какую! С какой стати?! Он меня будет обзывать, а я его, видите ли, встречать должен…
Но тут за меня взялись Таня и Эрих, каждый на своей волне, и я сломался. В конце концов, пока этот блядский Фридрих был для меня единственной призрачной возможностью попасть в Петербург и почти реальной вероятностью заработать на ремонт дома Эриху, Хельге и Руджеро. А их я «заложить» не мог.
Я вспрыгнул на стойку ворот двухметровой высоты и уселся там наверху, демонстрируя, как мне казалось, полное пренебрежение к Человеку, которого все – даже Хельга!.. – ждали с таким трепетом и почтением. Кроме Тани Кох, к слову сказать.
До того как выйти из дому, только и разговоров было, что фон Тифенбах – знаменитый старейший германский род, потомки королей, принцев, баронов и ещё чёрт знает кого!..
И что этот самый Фридрих, страдающий, как сказал профессор фон Дейн, «некоторыми возрастными необратимыми недомоганиями», обладает какими-то несметными сокровищами и неисчислимым наследственным состоянием.
Что такое «несметные сокровища» и «наследственное состояние» – я ни хрена не понял. Наверное, тоже что-то вроде старческих заморочек: там болит, здесь болит, погадил – цвет не тот, пописал – струя кривая…
А вот что значат «необратимые возрастные недомогания» – я просёк сразу же! Если по-нашему, по-простому, так это – ПИПИСЬКА У НЕГО НЕ СТОИТ! Трахаться ему нечем.
Кстати, это и с Котами случается. Какое-нибудь нервное потрясение или опять-таки возраст… Жалкое зрелище. И смех, и грех.
А этому жирному борову – так и надо! Не будет обзывать незнакомых Котов «омерзительными чудовищами». И все его последующие извинения – мне до фонаря. До лампочки, как говорил Водила.
Я не оговорился. Именно «выскакивает» этаким козликом – худенький седенький мальчик среднего роста. Старая короткая потёртая кожаная куртка на белом меху, красная клетчатая байковая рубаха, сильно поношенные белёсые джинсы, пижонски заправленные в коротенькие ковбойские остроносые сапожки. Только без шпор.
Так, думаю. Всё-таки захватил Он своего шофёра! Не понадеялся на собственную сообразительность, тупица толстая. Сейчас из задней двери и Сам вылезать будет, аристократ херов…
А оттуда никто не вылезает. Мало того, этот худенький пожилой мальчик в джинсиках хлопает профессора по спине, галантно целует руку сначала Тане, потом – Хельге (хотя Хельга как-то говорила, что у немцев это не принято!) и пo очереди представляется Эриху и Руджеро:
– Фон Тифенбах… Фон Тифенбах!
Ёлки-моталки! Неужели это и есть тот самый фон Тифенбах, о котором, по рассказам профессора фон Дейна, чуть ли не вся Германия судачит?!
Гляжу со своей верхотуры – и глазам своим не верю! А где же «Мистер-Твистер», мать его за ногу?! Я и раньше подозревал, что кое-что лишнее я себе от злости нафантазировал, но чтобы до такой степени… Полный отпад!
И шестидесяти пяти ему никогда не дашь. Максимум – пятьдесят. Ну, пятьдесят с хвостиком…
М-да… Как выражалась киевская Кошка Циля, «тут я пролетел, как фанера над Парижем»!
А этот фон Тифенбах размахивает рекламной Листовкой с моим действительно ужасным изображением и спрашивает всех так весело:
– Ну-с, и где же этот ваш «Дикий, Сибирский, Русский, Таёжный, Сторожевой» – он же гангстер, он же Крёстный отец наркомафии?
Таня Кох берёт его за руку, подводит к воротному столбу, на котором сижу я, показывает на меня пальцем и говорит ему:
– Знакомьтесь. – А мне мысленно добавляет: – Умоляю, веди себя пристойно!
А меня уже и умолять не надо. Смотрим мы с этим фон Тифенбахом друг на друга, и я вдруг неожиданно понимаю, что вижу перед собой безумно ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА!
ЧЕТВЁРТОГО ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА В МОЕЙ ЖИЗНИ, поразительно раскрытого и готового к КОНТАКТУ с самым глубоким проникновением в дознание реципиента. Или «преципиента»?.. Эти слова из книги доктора Шелдрейса я всегда путаю!
Короче. Я такого ещё не встречал!..
И пусть никогда не обидятся на меня три близких мне Человека, с разной степенью привязанности, но с одинаковым градусом ОДИНОЧЕСТВА – Шура Плоткин, Водила, Таня Кох…
Для того чтобы «приручить» каждого из них, для того чтобы открыть перед ними замечательные возможности Телепатического Контакта со мной – мне пришлось немало потрудиться.
Это была прекрасная, благодарная, но всё-таки очень тяжёлая работа.
А тут, в этом стареньком пареньке в джинсиках, я неожиданно открыл мгновенную готовность к безграничному КОНТАКТУ! Как Человек с Человеком, как Животное с Животным, – если, конечно, они не заражены видовой или расовой ненавистью.
В этой потёртой кожаной курточке, в этих стираных-перестираных джинсах и нелепых ковбойских полусапожках я увидел не старческое желание казаться моложе своих лет, а сопротивление чему-то – некий вызов, протест. Словно он постоянно ведёт какую-то небольшую, но очень ВАЖНУЮ ДЛЯ НЕГО войну за право быть таким, каким он хочет быть, а не таким, каким его хотят видеть!..
Мне это в нём так понравилось, что я без малейшей подготовки, на ВОЛНЕ, недоступной для Тани и Эриха, сказал этому Тифенбаху:
– Слушайте! Я вас представлял себе совершенно другим!
– Вы разочарованы? – моментально входя в Контакт, спросил он.
– Нет, нет, что вы!.. Наоборот! – искренне заверил его я и мягко спрыгнул со столба на крышу его «роллс-ройса».
Надо было видеть, как он по-детски обрадовался! У него даже глаза увлажнились… Он с трудом отвёл от меня взгляд и повернулся ко всем стоящим вокруг.
– Ну как же можно было его так невыгодно фотографировать?! – Фон Тифенбах огорчённо потряс рекламной листовкой с моим идиотским оскалом. – Посмотрите внимательней – ведь этот кот поразительно и мужественно красив! Как удивительно идёт ему его рваное ухо, как украшает его этот шрам через всю физиономию и как много говорит о его бойцовских качествах… Да такому шраму позавидует любой бурш-дуэлянт!
Вот такого я о себе никогда не слышал! Остаётся только узнать, что такое «бурш-дуэлянт», и будем считать, что до Петербурга мы с Фридрихом фон Тифенбахом обрели друг друга.
И в ту же секунду я осознал, каким безжалостным цинизмом пронизана моя последняя фраза!
Но что!.. Что я мог поделать?! Там Шура Плоткин, а с ним – вся моя жизнь!.. Там беспомощный, оклеветанный и неподвижный Водила… Там, в конце концов, мой единственный и верный друг – бесхвостый Кот-Бродяга!
Там перед Моим Собственным Домом – Мой, Собственный Пустырь, населённый Моими Собственными Приятелями и Врагами – Кошками, Котами, Собаками…
Словно прося прощения за будущее предательство, я перепрыгнул с крыши «роллс-ройса» на его тёплый капот и уселся рядом с Фридрихом фон Тифенбахом, который продолжал вещать:
– И потом, фотография же совершенно не передаёт его потрясающие размеры! Вы бы для сравнения хоть какую-нибудь кошку посадили бы рядом…
– Рядом с ним кошек лучше не сажать, – пробормотал Руджеро.
– Ах, даже так?! – воскликнул фон Тифенбах и уставился на меня с таким нескрываемым завистливым любопытством, что я даже почувствовал себя неловко за свои круглогодичные неограниченные сексуально-половые возможности, далеко выходящие за рамки пресловутых «мартовских» нормативов.
Он вручил Эриху конверт с десятью тысячемарковыми бумажками и сказал, что в доме, к сожалению, не было больше денег, а в его банке – обеденный перерыв. Было всего десять тысяч, и ему пришлось взять у кухарки тысячу из продуктовых денег. Но он посчитал, что лучше ему заплатить герру Шрёдеру «кэш», то есть – наличными. Ибо если он, фон Тифенбах, выпишет герру Шрёдеру чек даже на большую сумму, то Шрёдеру придётся уплатить государству пятьдесят процентов налога! В итоге в руках уважаемого герра Шрёдера останется значительно меньше десяти тысяч марок…
Он, фон Тифенбах, отлично понимает, что за такого Кота десять тысяч – цена, прямо скажем, невысокая. Поэтому он хотел бы что-нибудь сделать для всей столь симпатичной ему семьи Шрёдеров. При этом он так посмотрел на Хельгу, что Руджеро чуть не прокусил ему сонную артерию.
Ошалевший от такой неожиданно большой суммы и от непосредственного присутствия в его доме самого Фридриха фон Тифенбаха, Эрих пролепетал, что он очень благодарен герру фон Тифенбаху, но больше им ничего не нужно. К этим десяти тысячам они с сестрой и компаньоном постараются за зиму приработать ещё немного и тогда смогут весной начать ремонт дома – сменить отопительную систему и перестелить черепицу на крыше.
Когда фон Тифенбах это услышал, он буквально просиял!
Он метнулся в прихожую, выхватил из своей старенькой меховой курточки небольшую телефонную трубку без шнура и вернулся за стол.
– С тех пор как появились вот эти спутниковые сотовые телефоны – не могу запомнить ни одного номера наизусть! – рассмеялся он. – Я сразу же их кодирую в память телефона и запоминаю всего одну цифру. Для старых маразматиков вроде меня – неоценимая штука! Сейчас мы позвоним одному моему знакомому – он владелец крупнейшей в Германии строительной фирмы, и если мы его разыщем, я попробую вам всё-таки чем-нибудь помочь…
Фон Тифенбах нажал кнопку в своей маленькой: трубочке, подождал соединения и сказал:
– Говорит фон Тифенбах. Пригласите к телефону герра Крюгера, не откажите в любезности. Ах, он в Гамбурге?.. Превосходно! В таком случае разыщите его и скажите, что с ним хочет говорить Фридрих фон Тифенбах. Я подожду у телефона…
Он разлил всем шампанское и спросил профессора фон Дейна:
– Как вы посмотрите, Фолькмар, если я выпью ещё немного шампанского?
– Я – положительно, – ответил профессор. – А вот как посмотрит на это полиция…
– Честно говоря, Фолькмар, в Мюнхене полиция меня вообще не останавливает. По всей вероятности, они знают все мои автомобили, а кроме всего – у меня очень дисциплинированный шофёр! А вот однажды, лет двадцать тому назад, когда я сам сидел за рулём, во Франкфурте… Прошу прощения, я потом доскажу эту забавную историю… Алло! Гюнтер? Здравствуйте, Гюнтер. Это фон Тифенбах. У меня к вам маленькое поручение…
Фон Тифенбах порылся в карманах джинсов и вытащил скомканный листок бумаги с адресом дома Шрёдеров и рекламную листовку с моей рожей и номерами телефона и факса в Оттобрунне.
– Какого чёрта вы торчите в Гамбурге? Ах, вы проводите совет директоров!.. Достойное и уважаемое занятие. Записывайте, Гюнтер.
Фон Тифенбах продиктовал в Гамбург адрес и телефон Шрёдеров и сказал:
– Пожалуйста, Гюнтер, завтра пришлите своих экспертов по этому адресу, предварительно согласовав с хозяевами дома удобное для них время. Составьте проект и калькуляцию реконструкции всей отопительной системы, замены крыши и… Всего, что найдут необходимым ваши специалисты. И сразу же начинайте работы. Все счета – мне. И пожалуйста, извинитесь за меня перед всеми своими директорами… Вернётесь в Мюнхен – приходите ко мне ужинать. Я вас кое-кому представлю. Чу-у-ус!..
Таня посмотрела на меня, усмехнулась и вдруг произнесла любимую поговорку Водилы:
– Здравствуй, Жопа-Новый-Год, приходи на ёлку!
Фридрих фон Тифенбах услышал русскую речь и моментально повернулся к нам:
– Что вы сказали?
Таня рассмеялась и по-немецки пояснила фон Тифенбаху:
– Это шутливо перефразированная русская пословица – «Здравствуй, Дедушка Мороз, приходи на ёлку!». Так у нас в России дети приглашают Санта-Клауса на рождественские праздники. А тот приносит им мешок с подарками. Вроде вас, Фридрих.
Чёрт меня побери! Я даже и не подозревал, что Таня знакома с ним настолько, что может называть его просто «Фридрих». Кажется, его друг-приятель профессор фон Дейн прочно занял место, когда-то принадлежавшее тому нейрохирургическому казаху со странноватой фамилией – Левинсон…
Фон Тифенбах внимательно выслушал Танино вольное толкование пословицы и, недобро ухмыльнувшись, жёстко произнёс:
– Вы ошибаетесь, Таня. Мне далеко не всем детям хочется делать подарки к Рождеству.
Уже тогда, когда при знакомстве мы обменялись с ним всего одной-двумя ничего не значащими фразами, я сумел по достоинству оценить его подлинно интеллигентную сдержанность.
Узнав, что мы можем с ним КОНТАКТИРОВАТЬ, он не впал в мистический восторг, как Таня Кох; не устроил паническую истерику, как Эрих Шрёдер, – Фридрих фон Тифенбах воспринял КОНТАКТ как подарок судьбы, хвастать которым перед посторонними людьми было бы элементарно неприлично.
Он внимательно и терпеливо выслушал все наставления Хельги по «содержанию Кота в доме», кое-что даже записал и попросил разрешения изредка звонить, если у него возникнут кое-какие вопросы. И мы стали прощаться.
Эриху и Руджеро я, при всех своих иногда возникавших претензиях, был всё-таки безмерно признателен и поэтому разрешил им слегка потискать меня и потереться носами о мою морду. А плачущую Хельгу, к которой у меня не было никаких претензий, даже несколько раз лизнул в щёку, успев перехватить ревнивый взгляд Тани Кох.
– Вы тоже в Грюнвальд, Фолькмар? – спросил фон Тифенбах уже у машины.
– Нет, Фридрих, – ответил профессор. – Мы с фрау Кох должны обязательно быть в клинике. У нас вчера был тяжёлый операционный день, и сегодня мне нужно посмотреть парочку наших больных.
– Не занимайте вечер, – сказал фон Тифенбах. и раскрыл передо мной дверцу своего «роллс-ройса». – И не отпускайте фрау Кох. Вполне вероятно, что у меня возникнет одно забавное предложение на вечер. Где вас искать?
– Клиника, автомобиль, дом… Все три мои номера есть в вашей волшебной трубочке.
Профессор помахал мне рукой, а с Таней мы просто расцеловались. Я даже успел шепнуть ей на ухо:
– У тебя так всё серьёзно с фон Дейном?
– А чёрт его знает. – ответила она. – Пока вроде да. Ты наворожил, что ли?
– Нет. Этого я не умею. Тут я абсолютно ни при чём, – сказал я и запрыгнул на кожаное переднее сиденье «роллс-ройса».
Интересно, можно от Мюнхена до Санкт-Петербурга доехать на «роллс-ройсе» без парохода? Просто по суше…
– Да, конечно! – сказал я. – Только на ты. А мне как быть?
– То есть?.. – не понял он.
– Ну как я должен к вам обращаться?
– Ну если я тебе говорю «ты», то как ты должен обращаться ко мне? Естественно, тоже на ты и по имени. «Фридрих» – и всё! Да, кстати… В этом умилительно фальшивом документе, который мне передал синьор Манфреди, стоят два твоих имени – «Мартин» и «Киса». А на самом деле?
– Это единственные два слова правды, напечатанные в этой бумаге. И то с ошибками. Не «Мартин» и «Киса», а «МартЫн» и «КЫся».
– Мар-тЫ-иин… – с трудом попробовал выговорить Фридрих и тут же отказался от дальнейших усилий. – Нет! Это мне просто не по возрасту. А нельзя ли мне называть тебя Мартин?
– Нет, – решительно сказал я. – Тогда попробуй – «КЫ-ся»… Это такое простонародное имя. И пожалуйста, смотри на дорогу. Мы сейчас чуть не врезались в стоящий автобус…
– Ах, прости меня, ради Бога! Как ты сказал? Повтори ещё раз.
– КЫ-ся.
– КЫ-ися… Так?
– Ну, почти так, – пожалел я его. – Попробуй ещё раз. Без «И».
– Кы-ся… Кы-ся… Кы-ся!..
– Гениально! – сказал я. – А теперь не делай паузу между «Кы» и «ся». Попробуй сказать слитно – Кыся…
– КЫСЯ! – превосходно выговорил Фридрих фон Тифенбах.
– Блеск! – восхитился я. – В качестве комплимента могу сообщить тебе, что даже в России трудно найти образованного и интеллигентного Человека, который с лёгкостью произносил бы русские слова или названия на полуграмотном общенародном диалекте. Матерными ругательствами все овладели в совершенстве, а вот подлинное просторечие – не даётся!
– Как у нас в Баварии! – подхватил Фридрих.
– Возможно. Я не так много сталкивался с баварцами.
– А вообще, откуда ты так знаешь языки?!
– Я их не знаю, – признался я.
– То есть как это?! – поразился фон Тифенбах. – А как же мы с тобой разговариваем?! Я же не говорю по-русски!..
– Телепатия, – сказал я. – Мы с Тобой случайно и счастливо оказались настроенными на одну ВОЛНУ. Отсюда и телепатический КОНТАКТ. Большинство Людей и Животных об этом понятия не имеют!..
Вот тут-то я ему и поведал о теории английского доктора биологии Ричарда Шелдрейса, о замечательном учёном Конраде Лоренце и взял с него слово завтра же достать эти книги и прочитать их самым внимательным образом. Попутно, конечно, рассказал о Шуре Плоткине…
И почти до самого Грюнвальда мы занимались тем, что Фридрих говорил мне что-нибудь по-английски, а я ему толково отвечал по-своему. Потом он вдруг начинал говорить на французском языке, на итальянском, испанском – мне это было всё до фени! Я чесал ему в ответ по-нашему, по-шелдрейсовски, и он был в таком восторге, что мы несколько раз чуть не влипли в серьёзные аварии…
Когда мы с Фридрихом фон Тифенбахом въехали на его «роллс-ройсе» в Грюнвальд, медленно пропетляли по узеньким, вылизанным проездам между замечательными, очень-очень разными одноэтажными и двухэтажными домиками, домами и домищами за высокими заборами из плотного кустарника, а потом, уже где-то совсем на окраине Грюнвальда, у самого леса, остановились у таких высоких ворот и такого забора, что за ними даже дома не было видно, и Фридрих достал маленький пультик дистанционного управления, вроде телевизионного (который я так ловко освоил у Шрёдеров), направил на ворота и нажал кнопку, а ворота стали перед нами автоматически открываться, – вот когда я вспомнил все фильмы «из изящной жизни»!..
Я не собираюсь захлёбываться от нищенского восторга и обильного завистливого слюнотечения и описывать состояние среднерусского Кота, выросшего, как ему казалось, в достаточно благополучных условиях и внезапно осознавшего всю мизерность своего прошлого существования и самых смелых представлений о счастье из нашей постоянной и весёлой игры с Шурой Плоткиным, которая называлась «Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион?»…
Когда за нами почти бесшумно, даже без применения дистанционного пульта, сами по себе закрылись ворота и в глубине огромного, попросту необозримого сада я увидел широкий, приземистый, распластанный на невысоком холме дом, я понял – вот только что, буквально пять секунд тому назад, я въехал на «роллс-ройсе» в совершенно ДРУГУЮ ЖИЗНЬ…
Не доезжая метров пятидесяти до дома, Фридрих остановил машину и сказал мне:
– В моём доме постоянно работают несколько человек, с которыми тебе волей-неволей придётся общаться. Это герр Франц Мозер – мой шофёр и в некотором роде секретарь. Милый, недалёкий, но очень исполнительный человек. Бывший чемпион Европы по авторалли. Кухарка – фрау Ингрид Розенмайер. Поразительной доброты зануда и консерватор. Отсюда – несколько раздражающее однообразие пищи. Хотя и превосходно приготовленной… Герр Эгон Лемке – садовник и замечательный специалист по устранению всех мелких технических неполадок в доме. И польская девушка Барбара Ковальска. В просторечии – Бася. Она следит за чистотой в доме…
Фридрих невесело усмехнулся и добавил:
– Иногда, за отдельную плату, она выполняет некоторые мои стариковские прихоти. Делает она всё это достаточно старательно и умело, но… Но это уже отдельный разговор. Так вот, у меня к тебе просьба – пожалуйста, не вступай с ними ни в какие Телепатические Контакты. Я им плачу настолько больше, чем они могли бы получить в любом другом месте, что я вправе хотеть от них полного незнания того, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН. И ради Бога, не посвящай фрау Кох в подробности моего быта. Насколько я понял, с ней у тебя Контакт налажен уже давно. Да?
Ну и молодчик! Такая проницательность сделала бы честь любому Коту. То-то он так лихо, без малейшей запинки пошёл на КОНТАКТ! Ай да Фридрих… В шестьдесят пять лет так с ходу врубиться в ситуацию! Нет, он мне определённо очень и очень нравится…
– Да, – подтвердил я. – Но абсолютно на другой волне. Всё будет в порядке, Фридрих. У нас в России на этот счёт есть два выражения: «Там, где живут – не гадят» и «Своих не закладывают».
– Первое выражение я понял. А что такое – «не закладывают»?
– «Не закладывают» – значит, «не предают». Для нас с Шурой всю жизнь это было принципиальной позицией.
– Превосходная позиция! – с уважением проговорил Фридрих. – Поехали знакомиться?
– Поехали, – сказал я.
А уж у нас с Шурой все стенки от пола до потолка в стеллажах с книгами! И в каждом свободном простенке – книги, книги, книги… Правда, у нас потолки не очень высокие.
– Так вот, этот кот принадлежал именно этому умирающему гангстеру. Этот кот участвовал в схватке на автобане, а потом, неясно каким способом, сохранял жизнь своему Хозяину тогда, когда тот уже раз пятнадцать должен был побывать на том сеете! Вот что это за кот, – жёстко сказал профессор, и я услышал в его голосе те металлические интонации, с которыми он разговаривал тогда на больничной автомобильной стоянке. – Вы меня слышите, Фридрих?! – через паузу раздражённо спросил профессор.
– Слышу.
– Так какого чёрта вы молчите?! – разозлился фон Дейн.
– Я не молчу. Я думаю.
– О чём?! О филиппинских проститутках?! – заорал фон Дейн.
– Нет, – совершенно спокойно ответил хриплый голос. – Я думаю, что мне взять с собой: чековую книжку или наличные? И есть ли в доме достаточная сумма?.. Ладно. Это уже мои проблемы. Фолькмар, пожалуйста, будьте любезны, извинитесь за меня перед котом и дамами и продиктуйте мне адрес вашего кота.
Профессор фон Дейн облегчённо вздохнул и стал диктовать наш адрес.
– Еду, – коротко сказал Фридрих фон Тифенбах.
* * *
«Еду» – это он сказал месяц тому назад. Теперь, спустя четыре недели, я могу очень чётко оценить и осмыслить все произошедшие тогда события.…Через двадцать минут после того телефонного разговора к нашему дому в Оттобрунне подкатил громоздкий, старообразный, не идущий ни в какое сравнение с роскошным профессорским «ягуаром» белый автомобиль под названием «роллс-ройс».
То, что он называется «роллс-ройс», и то, что он стоит дороже фон Дейновского «ягуара» раз в пять – в шесть, я узнал значительно позже. Но если мне тогда на это было плевать, то теперь, когда я чуть ли не ежедневно езжу на этом баснословно дорогом рыдване – плевать и подавно…
Когда-то мы с Шурой мечтали хотя бы о «Запорожце», но Шурины заработки всё никак не могли угнаться за несущейся рысью инфляцией. Шура мне раз сто объяснял, что это такое, но я так ни черта и не понял. Сообразил только тогда, когда он перешёл на наш нормальный, домашний язык.
– Система поставила весь российский народ и нас с тобой, Мартын, в том числе, раком, – сказал тогда Шура. – И употребила… Или, если хочешь, оттрахала всех нас по первое число, как хотела!
– Наплевать, – ответил я ему тогда. – Нам с тобой и без автомобиля не так уж плохо.
– Верно, Мартышка… – помню, улыбнулся Шура. – Но с автомобилем нам было бы ещё лучше.
И ласково почесал меня за ухом. Люди почему-то считают, что нам, Котам, это доставляет неописуемое наслаждение! Ничего похожего. Почесать себя за ухом я могу и сам. И сделаю это гораздо лучшее. Но Шуре я прощал это заблуждение. Как, впрочем, и многое другое.
Теперь, когда я в автомобилях разбираюсь лучше любого российского Кота, – здесь их (не Котов, а автомобилей) такое количество, что порой, бывает, по часу торчишь в пробках на Миттлерер-ринге, или на Леопольдштрассе, на Эффнер-плац, на Принцрегентенштрассе, – я всё равно считаю, что нет лучше автомобиля, чем огромный грузовой «вольво» с длиннющим прицепом, с широкой кабиной, в которой могли бы поместиться и Шура Плоткин, и я, и, конечно же, Водила за рулём!
Но это, так сказать, моё личное, и я свои вкусы никому не навязываю. Вам нравится ездить на «роллс-ройсах» – нет проблем. Будьте любезны!…
…После этого своего «Еду…» Фридрих фон Тифен-бах ещё попросил встретить его на улице у дома, так как он едет один, без шофёра, а сам страдает топографическим идиотизмом и может заблудиться в ста метрах от собственного дома.
Вот мы все и выкатили на улицу. Я, честно говоря, упирался и не хотел ни в какую! С какой стати?! Он меня будет обзывать, а я его, видите ли, встречать должен…
Но тут за меня взялись Таня и Эрих, каждый на своей волне, и я сломался. В конце концов, пока этот блядский Фридрих был для меня единственной призрачной возможностью попасть в Петербург и почти реальной вероятностью заработать на ремонт дома Эриху, Хельге и Руджеро. А их я «заложить» не мог.
Я вспрыгнул на стойку ворот двухметровой высоты и уселся там наверху, демонстрируя, как мне казалось, полное пренебрежение к Человеку, которого все – даже Хельга!.. – ждали с таким трепетом и почтением. Кроме Тани Кох, к слову сказать.
До того как выйти из дому, только и разговоров было, что фон Тифенбах – знаменитый старейший германский род, потомки королей, принцев, баронов и ещё чёрт знает кого!..
И что этот самый Фридрих, страдающий, как сказал профессор фон Дейн, «некоторыми возрастными необратимыми недомоганиями», обладает какими-то несметными сокровищами и неисчислимым наследственным состоянием.
Что такое «несметные сокровища» и «наследственное состояние» – я ни хрена не понял. Наверное, тоже что-то вроде старческих заморочек: там болит, здесь болит, погадил – цвет не тот, пописал – струя кривая…
А вот что значат «необратимые возрастные недомогания» – я просёк сразу же! Если по-нашему, по-простому, так это – ПИПИСЬКА У НЕГО НЕ СТОИТ! Трахаться ему нечем.
Кстати, это и с Котами случается. Какое-нибудь нервное потрясение или опять-таки возраст… Жалкое зрелище. И смех, и грех.
А этому жирному борову – так и надо! Не будет обзывать незнакомых Котов «омерзительными чудовищами». И все его последующие извинения – мне до фонаря. До лампочки, как говорил Водила.
* * *
Короче, подваливает этот белый катафалк с ангелом на капоте к нашему дому, останавливается впритык к профессорскому «ягуару», и из-за руля выскакивает…Я не оговорился. Именно «выскакивает» этаким козликом – худенький седенький мальчик среднего роста. Старая короткая потёртая кожаная куртка на белом меху, красная клетчатая байковая рубаха, сильно поношенные белёсые джинсы, пижонски заправленные в коротенькие ковбойские остроносые сапожки. Только без шпор.
Так, думаю. Всё-таки захватил Он своего шофёра! Не понадеялся на собственную сообразительность, тупица толстая. Сейчас из задней двери и Сам вылезать будет, аристократ херов…
А оттуда никто не вылезает. Мало того, этот худенький пожилой мальчик в джинсиках хлопает профессора по спине, галантно целует руку сначала Тане, потом – Хельге (хотя Хельга как-то говорила, что у немцев это не принято!) и пo очереди представляется Эриху и Руджеро:
– Фон Тифенбах… Фон Тифенбах!
Ёлки-моталки! Неужели это и есть тот самый фон Тифенбах, о котором, по рассказам профессора фон Дейна, чуть ли не вся Германия судачит?!
Гляжу со своей верхотуры – и глазам своим не верю! А где же «Мистер-Твистер», мать его за ногу?! Я и раньше подозревал, что кое-что лишнее я себе от злости нафантазировал, но чтобы до такой степени… Полный отпад!
И шестидесяти пяти ему никогда не дашь. Максимум – пятьдесят. Ну, пятьдесят с хвостиком…
М-да… Как выражалась киевская Кошка Циля, «тут я пролетел, как фанера над Парижем»!
А этот фон Тифенбах размахивает рекламной Листовкой с моим действительно ужасным изображением и спрашивает всех так весело:
– Ну-с, и где же этот ваш «Дикий, Сибирский, Русский, Таёжный, Сторожевой» – он же гангстер, он же Крёстный отец наркомафии?
Таня Кох берёт его за руку, подводит к воротному столбу, на котором сижу я, показывает на меня пальцем и говорит ему:
– Знакомьтесь. – А мне мысленно добавляет: – Умоляю, веди себя пристойно!
А меня уже и умолять не надо. Смотрим мы с этим фон Тифенбахом друг на друга, и я вдруг неожиданно понимаю, что вижу перед собой безумно ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА!
ЧЕТВЁРТОГО ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА В МОЕЙ ЖИЗНИ, поразительно раскрытого и готового к КОНТАКТУ с самым глубоким проникновением в дознание реципиента. Или «преципиента»?.. Эти слова из книги доктора Шелдрейса я всегда путаю!
Короче. Я такого ещё не встречал!..
И пусть никогда не обидятся на меня три близких мне Человека, с разной степенью привязанности, но с одинаковым градусом ОДИНОЧЕСТВА – Шура Плоткин, Водила, Таня Кох…
Для того чтобы «приручить» каждого из них, для того чтобы открыть перед ними замечательные возможности Телепатического Контакта со мной – мне пришлось немало потрудиться.
Это была прекрасная, благодарная, но всё-таки очень тяжёлая работа.
А тут, в этом стареньком пареньке в джинсиках, я неожиданно открыл мгновенную готовность к безграничному КОНТАКТУ! Как Человек с Человеком, как Животное с Животным, – если, конечно, они не заражены видовой или расовой ненавистью.
В этой потёртой кожаной курточке, в этих стираных-перестираных джинсах и нелепых ковбойских полусапожках я увидел не старческое желание казаться моложе своих лет, а сопротивление чему-то – некий вызов, протест. Словно он постоянно ведёт какую-то небольшую, но очень ВАЖНУЮ ДЛЯ НЕГО войну за право быть таким, каким он хочет быть, а не таким, каким его хотят видеть!..
Мне это в нём так понравилось, что я без малейшей подготовки, на ВОЛНЕ, недоступной для Тани и Эриха, сказал этому Тифенбаху:
– Слушайте! Я вас представлял себе совершенно другим!
– Вы разочарованы? – моментально входя в Контакт, спросил он.
– Нет, нет, что вы!.. Наоборот! – искренне заверил его я и мягко спрыгнул со столба на крышу его «роллс-ройса».
Надо было видеть, как он по-детски обрадовался! У него даже глаза увлажнились… Он с трудом отвёл от меня взгляд и повернулся ко всем стоящим вокруг.
– Ну как же можно было его так невыгодно фотографировать?! – Фон Тифенбах огорчённо потряс рекламной листовкой с моим идиотским оскалом. – Посмотрите внимательней – ведь этот кот поразительно и мужественно красив! Как удивительно идёт ему его рваное ухо, как украшает его этот шрам через всю физиономию и как много говорит о его бойцовских качествах… Да такому шраму позавидует любой бурш-дуэлянт!
Вот такого я о себе никогда не слышал! Остаётся только узнать, что такое «бурш-дуэлянт», и будем считать, что до Петербурга мы с Фридрихом фон Тифенбахом обрели друг друга.
И в ту же секунду я осознал, каким безжалостным цинизмом пронизана моя последняя фраза!
Но что!.. Что я мог поделать?! Там Шура Плоткин, а с ним – вся моя жизнь!.. Там беспомощный, оклеветанный и неподвижный Водила… Там, в конце концов, мой единственный и верный друг – бесхвостый Кот-Бродяга!
Там перед Моим Собственным Домом – Мой, Собственный Пустырь, населённый Моими Собственными Приятелями и Врагами – Кошками, Котами, Собаками…
Словно прося прощения за будущее предательство, я перепрыгнул с крыши «роллс-ройса» на его тёплый капот и уселся рядом с Фридрихом фон Тифенбахом, который продолжал вещать:
– И потом, фотография же совершенно не передаёт его потрясающие размеры! Вы бы для сравнения хоть какую-нибудь кошку посадили бы рядом…
– Рядом с ним кошек лучше не сажать, – пробормотал Руджеро.
– Ах, даже так?! – воскликнул фон Тифенбах и уставился на меня с таким нескрываемым завистливым любопытством, что я даже почувствовал себя неловко за свои круглогодичные неограниченные сексуально-половые возможности, далеко выходящие за рамки пресловутых «мартовских» нормативов.
* * *
Куплен я был самым роскошным образом! За столом – с остатками пирожных, свежим кофе и каким-то фантастическим шампанским, которое оказалось у фон Тифенбаха в его «роллс-ройсе».Он вручил Эриху конверт с десятью тысячемарковыми бумажками и сказал, что в доме, к сожалению, не было больше денег, а в его банке – обеденный перерыв. Было всего десять тысяч, и ему пришлось взять у кухарки тысячу из продуктовых денег. Но он посчитал, что лучше ему заплатить герру Шрёдеру «кэш», то есть – наличными. Ибо если он, фон Тифенбах, выпишет герру Шрёдеру чек даже на большую сумму, то Шрёдеру придётся уплатить государству пятьдесят процентов налога! В итоге в руках уважаемого герра Шрёдера останется значительно меньше десяти тысяч марок…
Он, фон Тифенбах, отлично понимает, что за такого Кота десять тысяч – цена, прямо скажем, невысокая. Поэтому он хотел бы что-нибудь сделать для всей столь симпатичной ему семьи Шрёдеров. При этом он так посмотрел на Хельгу, что Руджеро чуть не прокусил ему сонную артерию.
Ошалевший от такой неожиданно большой суммы и от непосредственного присутствия в его доме самого Фридриха фон Тифенбаха, Эрих пролепетал, что он очень благодарен герру фон Тифенбаху, но больше им ничего не нужно. К этим десяти тысячам они с сестрой и компаньоном постараются за зиму приработать ещё немного и тогда смогут весной начать ремонт дома – сменить отопительную систему и перестелить черепицу на крыше.
Когда фон Тифенбах это услышал, он буквально просиял!
Он метнулся в прихожую, выхватил из своей старенькой меховой курточки небольшую телефонную трубку без шнура и вернулся за стол.
– С тех пор как появились вот эти спутниковые сотовые телефоны – не могу запомнить ни одного номера наизусть! – рассмеялся он. – Я сразу же их кодирую в память телефона и запоминаю всего одну цифру. Для старых маразматиков вроде меня – неоценимая штука! Сейчас мы позвоним одному моему знакомому – он владелец крупнейшей в Германии строительной фирмы, и если мы его разыщем, я попробую вам всё-таки чем-нибудь помочь…
Фон Тифенбах нажал кнопку в своей маленькой: трубочке, подождал соединения и сказал:
– Говорит фон Тифенбах. Пригласите к телефону герра Крюгера, не откажите в любезности. Ах, он в Гамбурге?.. Превосходно! В таком случае разыщите его и скажите, что с ним хочет говорить Фридрих фон Тифенбах. Я подожду у телефона…
Он разлил всем шампанское и спросил профессора фон Дейна:
– Как вы посмотрите, Фолькмар, если я выпью ещё немного шампанского?
– Я – положительно, – ответил профессор. – А вот как посмотрит на это полиция…
– Честно говоря, Фолькмар, в Мюнхене полиция меня вообще не останавливает. По всей вероятности, они знают все мои автомобили, а кроме всего – у меня очень дисциплинированный шофёр! А вот однажды, лет двадцать тому назад, когда я сам сидел за рулём, во Франкфурте… Прошу прощения, я потом доскажу эту забавную историю… Алло! Гюнтер? Здравствуйте, Гюнтер. Это фон Тифенбах. У меня к вам маленькое поручение…
Фон Тифенбах порылся в карманах джинсов и вытащил скомканный листок бумаги с адресом дома Шрёдеров и рекламную листовку с моей рожей и номерами телефона и факса в Оттобрунне.
– Какого чёрта вы торчите в Гамбурге? Ах, вы проводите совет директоров!.. Достойное и уважаемое занятие. Записывайте, Гюнтер.
Фон Тифенбах продиктовал в Гамбург адрес и телефон Шрёдеров и сказал:
– Пожалуйста, Гюнтер, завтра пришлите своих экспертов по этому адресу, предварительно согласовав с хозяевами дома удобное для них время. Составьте проект и калькуляцию реконструкции всей отопительной системы, замены крыши и… Всего, что найдут необходимым ваши специалисты. И сразу же начинайте работы. Все счета – мне. И пожалуйста, извинитесь за меня перед всеми своими директорами… Вернётесь в Мюнхен – приходите ко мне ужинать. Я вас кое-кому представлю. Чу-у-ус!..
Таня посмотрела на меня, усмехнулась и вдруг произнесла любимую поговорку Водилы:
– Здравствуй, Жопа-Новый-Год, приходи на ёлку!
Фридрих фон Тифенбах услышал русскую речь и моментально повернулся к нам:
– Что вы сказали?
Таня рассмеялась и по-немецки пояснила фон Тифенбаху:
– Это шутливо перефразированная русская пословица – «Здравствуй, Дедушка Мороз, приходи на ёлку!». Так у нас в России дети приглашают Санта-Клауса на рождественские праздники. А тот приносит им мешок с подарками. Вроде вас, Фридрих.
Чёрт меня побери! Я даже и не подозревал, что Таня знакома с ним настолько, что может называть его просто «Фридрих». Кажется, его друг-приятель профессор фон Дейн прочно занял место, когда-то принадлежавшее тому нейрохирургическому казаху со странноватой фамилией – Левинсон…
Фон Тифенбах внимательно выслушал Танино вольное толкование пословицы и, недобро ухмыльнувшись, жёстко произнёс:
– Вы ошибаетесь, Таня. Мне далеко не всем детям хочется делать подарки к Рождеству.
* * *
Тогда, в тот последний день в оттобрунновском доме Шрёдеров я буквально кончиком хвоста ощущал, как Фридриху фон Тифенбаху не терпится послать всех, включая мою дорогую подругу Таню Кох, к чертям собачьим и наконец остаться со мной вдвоём!Уже тогда, когда при знакомстве мы обменялись с ним всего одной-двумя ничего не значащими фразами, я сумел по достоинству оценить его подлинно интеллигентную сдержанность.
Узнав, что мы можем с ним КОНТАКТИРОВАТЬ, он не впал в мистический восторг, как Таня Кох; не устроил паническую истерику, как Эрих Шрёдер, – Фридрих фон Тифенбах воспринял КОНТАКТ как подарок судьбы, хвастать которым перед посторонними людьми было бы элементарно неприлично.
Он внимательно и терпеливо выслушал все наставления Хельги по «содержанию Кота в доме», кое-что даже записал и попросил разрешения изредка звонить, если у него возникнут кое-какие вопросы. И мы стали прощаться.
Эриху и Руджеро я, при всех своих иногда возникавших претензиях, был всё-таки безмерно признателен и поэтому разрешил им слегка потискать меня и потереться носами о мою морду. А плачущую Хельгу, к которой у меня не было никаких претензий, даже несколько раз лизнул в щёку, успев перехватить ревнивый взгляд Тани Кох.
– Вы тоже в Грюнвальд, Фолькмар? – спросил фон Тифенбах уже у машины.
– Нет, Фридрих, – ответил профессор. – Мы с фрау Кох должны обязательно быть в клинике. У нас вчера был тяжёлый операционный день, и сегодня мне нужно посмотреть парочку наших больных.
– Не занимайте вечер, – сказал фон Тифенбах. и раскрыл передо мной дверцу своего «роллс-ройса». – И не отпускайте фрау Кох. Вполне вероятно, что у меня возникнет одно забавное предложение на вечер. Где вас искать?
– Клиника, автомобиль, дом… Все три мои номера есть в вашей волшебной трубочке.
Профессор помахал мне рукой, а с Таней мы просто расцеловались. Я даже успел шепнуть ей на ухо:
– У тебя так всё серьёзно с фон Дейном?
– А чёрт его знает. – ответила она. – Пока вроде да. Ты наворожил, что ли?
– Нет. Этого я не умею. Тут я абсолютно ни при чём, – сказал я и запрыгнул на кожаное переднее сиденье «роллс-ройса».
Интересно, можно от Мюнхена до Санкт-Петербурга доехать на «роллс-ройсе» без парохода? Просто по суше…
* * *
– Я могу обращаться к вам на ты? – спросил меня фон Тифенбах, как только мы отъехали от шрёдеровских ворот.– Да, конечно! – сказал я. – Только на ты. А мне как быть?
– То есть?.. – не понял он.
– Ну как я должен к вам обращаться?
– Ну если я тебе говорю «ты», то как ты должен обращаться ко мне? Естественно, тоже на ты и по имени. «Фридрих» – и всё! Да, кстати… В этом умилительно фальшивом документе, который мне передал синьор Манфреди, стоят два твоих имени – «Мартин» и «Киса». А на самом деле?
– Это единственные два слова правды, напечатанные в этой бумаге. И то с ошибками. Не «Мартин» и «Киса», а «МартЫн» и «КЫся».
– Мар-тЫ-иин… – с трудом попробовал выговорить Фридрих и тут же отказался от дальнейших усилий. – Нет! Это мне просто не по возрасту. А нельзя ли мне называть тебя Мартин?
– Нет, – решительно сказал я. – Тогда попробуй – «КЫ-ся»… Это такое простонародное имя. И пожалуйста, смотри на дорогу. Мы сейчас чуть не врезались в стоящий автобус…
– Ах, прости меня, ради Бога! Как ты сказал? Повтори ещё раз.
– КЫ-ся.
– КЫ-ися… Так?
– Ну, почти так, – пожалел я его. – Попробуй ещё раз. Без «И».
– Кы-ся… Кы-ся… Кы-ся!..
– Гениально! – сказал я. – А теперь не делай паузу между «Кы» и «ся». Попробуй сказать слитно – Кыся…
– КЫСЯ! – превосходно выговорил Фридрих фон Тифенбах.
– Блеск! – восхитился я. – В качестве комплимента могу сообщить тебе, что даже в России трудно найти образованного и интеллигентного Человека, который с лёгкостью произносил бы русские слова или названия на полуграмотном общенародном диалекте. Матерными ругательствами все овладели в совершенстве, а вот подлинное просторечие – не даётся!
– Как у нас в Баварии! – подхватил Фридрих.
– Возможно. Я не так много сталкивался с баварцами.
– А вообще, откуда ты так знаешь языки?!
– Я их не знаю, – признался я.
– То есть как это?! – поразился фон Тифенбах. – А как же мы с тобой разговариваем?! Я же не говорю по-русски!..
– Телепатия, – сказал я. – Мы с Тобой случайно и счастливо оказались настроенными на одну ВОЛНУ. Отсюда и телепатический КОНТАКТ. Большинство Людей и Животных об этом понятия не имеют!..
Вот тут-то я ему и поведал о теории английского доктора биологии Ричарда Шелдрейса, о замечательном учёном Конраде Лоренце и взял с него слово завтра же достать эти книги и прочитать их самым внимательным образом. Попутно, конечно, рассказал о Шуре Плоткине…
И почти до самого Грюнвальда мы занимались тем, что Фридрих говорил мне что-нибудь по-английски, а я ему толково отвечал по-своему. Потом он вдруг начинал говорить на французском языке, на итальянском, испанском – мне это было всё до фени! Я чесал ему в ответ по-нашему, по-шелдрейсовски, и он был в таком восторге, что мы несколько раз чуть не влипли в серьёзные аварии…
Когда мы с Фридрихом фон Тифенбахом въехали на его «роллс-ройсе» в Грюнвальд, медленно пропетляли по узеньким, вылизанным проездам между замечательными, очень-очень разными одноэтажными и двухэтажными домиками, домами и домищами за высокими заборами из плотного кустарника, а потом, уже где-то совсем на окраине Грюнвальда, у самого леса, остановились у таких высоких ворот и такого забора, что за ними даже дома не было видно, и Фридрих достал маленький пультик дистанционного управления, вроде телевизионного (который я так ловко освоил у Шрёдеров), направил на ворота и нажал кнопку, а ворота стали перед нами автоматически открываться, – вот когда я вспомнил все фильмы «из изящной жизни»!..
Я не собираюсь захлёбываться от нищенского восторга и обильного завистливого слюнотечения и описывать состояние среднерусского Кота, выросшего, как ему казалось, в достаточно благополучных условиях и внезапно осознавшего всю мизерность своего прошлого существования и самых смелых представлений о счастье из нашей постоянной и весёлой игры с Шурой Плоткиным, которая называлась «Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион?»…
Когда за нами почти бесшумно, даже без применения дистанционного пульта, сами по себе закрылись ворота и в глубине огромного, попросту необозримого сада я увидел широкий, приземистый, распластанный на невысоком холме дом, я понял – вот только что, буквально пять секунд тому назад, я въехал на «роллс-ройсе» в совершенно ДРУГУЮ ЖИЗНЬ…
Не доезжая метров пятидесяти до дома, Фридрих остановил машину и сказал мне:
– В моём доме постоянно работают несколько человек, с которыми тебе волей-неволей придётся общаться. Это герр Франц Мозер – мой шофёр и в некотором роде секретарь. Милый, недалёкий, но очень исполнительный человек. Бывший чемпион Европы по авторалли. Кухарка – фрау Ингрид Розенмайер. Поразительной доброты зануда и консерватор. Отсюда – несколько раздражающее однообразие пищи. Хотя и превосходно приготовленной… Герр Эгон Лемке – садовник и замечательный специалист по устранению всех мелких технических неполадок в доме. И польская девушка Барбара Ковальска. В просторечии – Бася. Она следит за чистотой в доме…
Фридрих невесело усмехнулся и добавил:
– Иногда, за отдельную плату, она выполняет некоторые мои стариковские прихоти. Делает она всё это достаточно старательно и умело, но… Но это уже отдельный разговор. Так вот, у меня к тебе просьба – пожалуйста, не вступай с ними ни в какие Телепатические Контакты. Я им плачу настолько больше, чем они могли бы получить в любом другом месте, что я вправе хотеть от них полного незнания того, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН. И ради Бога, не посвящай фрау Кох в подробности моего быта. Насколько я понял, с ней у тебя Контакт налажен уже давно. Да?
Ну и молодчик! Такая проницательность сделала бы честь любому Коту. То-то он так лихо, без малейшей запинки пошёл на КОНТАКТ! Ай да Фридрих… В шестьдесят пять лет так с ходу врубиться в ситуацию! Нет, он мне определённо очень и очень нравится…
– Да, – подтвердил я. – Но абсолютно на другой волне. Всё будет в порядке, Фридрих. У нас в России на этот счёт есть два выражения: «Там, где живут – не гадят» и «Своих не закладывают».
– Первое выражение я понял. А что такое – «не закладывают»?
– «Не закладывают» – значит, «не предают». Для нас с Шурой всю жизнь это было принципиальной позицией.
– Превосходная позиция! – с уважением проговорил Фридрих. – Поехали знакомиться?
– Поехали, – сказал я.
* * *
Дом… Я, пожалуй, даже в кино таких домов не видел! Такой красивый внутри, такой просторный, такой уютный и удобный – без малейшего выпендрежа и очень в то же время элегантный. Книг – больше, чем у нас с Шурой Плоткиным, раза в три.А уж у нас с Шурой все стенки от пола до потолка в стеллажах с книгами! И в каждом свободном простенке – книги, книги, книги… Правда, у нас потолки не очень высокие.