Страница:
– В гараже, – тут же ответил Фридрих. – У задней стенки есть такой продолговатый ящик, и когда герр Мозер по моей просьбе закупает для меня эти достаточно опасные игрушки, я обычно прошу его складывать их туда. А что?
– Ничего, – сказал я. – Давай посмотрим телевизор? Сейчас как раз «Битте, лехельн!» по восьмому каналу…
«Бите, лехельн!» – по-нашему «Улыбнитесь, пожалуйста!» или «Пожалуйста, усмехнитесь!». Это такая ежедневная передача, где показывают разные сюжетики, снятые любительскими видеокамерами, а потом присланные на конкурс в эту программу.
– Без меня, – коротко сказал Фридрих. – Эту пошлятину я не могу смотреть! Это апофеоз безвкусицы. Если хочешь, смотри. Твоё дело.
Но в эту секунду позвонил профессор фон Дейн и попросил разрешения заехать к нам на десять минут. Фридрих с радостью пригласил его.
Фон Дейн приехал один, к сожалению, без Тани, но зато передал мне от неё привет, а Фридриху сказал:
– Мне сегодня звонила Моника по поводу своих головных болей и заодно сказала мне, что вы собираетесь в Россию? Это так?
– Да. Хотели бы. Недельки на две, – ответил Фридрих. – У вас есть к нам какие-нибудь поручения?
– Нет, нет! – рассмеялся фон Дейн. – Мне ничего не нужно. Рассказываю по порядку; сегодня по отделению дежурит Таня. Я недавно позвонил в клинику – узнать, как там у нас дела, и насплетничал ей про ваш российский вояж. Она тут же закричала, что неё для вас есть одна роскошная новость. Каждую неделю она ездит на Хауптбанхофф и в «Интернэшнл-пресс» накупает дикое количество русских газет! Сегодня на дежурстве она наткнулась на замечательное по своей сенсационности объявление. Она тут же его перевела и факсом прислала мне домой дословный перевод. Вот он!
И фон Дейн вынул из кармана куртки длинный лист бумаги.
– Читаю: «Лавка жизни» предлагает «Царские таблетки» – препарат «Алисат» – лекарство номер один в мире, повышающее иммунитет, созданное по древнерусским рецептам!..»
– Что за чушь?! – удивился Фридрих. – Вы сами когда-нибудь слышали про такое?
– Впервые в жизни. Читать дальше?
– Читайте…
– «Изучая факты невероятной живучести и сексуальной силы знаменитого Григория Распутина, учёные узнали: великий распутник пил отвар, приготовленный по древнерусским рецептам. Это средство много раз описывалось в летописях Древней Руси как „Царское снадобье“, употреблявшееся в пишу славянскими дружинами…» Дальше, бля-бля-бля, ерунда собачья… И наконец! «От результата испытания „Царских таблеток“ – торговая марка „Алисат“ – захватывает дух! Двухнедельный приём препарата уникально повышает потенцию!..» Слышите, Фридрих?! «Резко снижает заболеваемость, улучшает самочувствие. „Эффект омоложения“ организма на пять-десять лет… Проконсультироваться и приобрести препарат можно…» Адреса, телефоны, факсы…
– Напрасно, Фолькмар, вы так откровенны с Таней по поводу моих недомоганий, – огорчённо заметил Фридрих.
– Ни о каких ваших недомоганиях я с Таней говорил, – разозлился фон Дейн. – И подозревать меня в этом по меньшей мере глупо. Прошу прощения… Таня – достаточно хорошо образованный врач и отлично понимает, что Человеку после шестидесяти лет вполне могут понадобиться любые укрепляющие и поддерживающие средства!
– Всё, всё, всё!.. – замахал руками Фридрих. – Простите меня, Фолькмар… Простите меня, ради Бога! Я что-то раздражён последнее время, чем-то взвинчен, и поэтому… Сам не знаю почему. Давайте лучше выпьем и чего-нибудь перекусим! Мои все ушли, и мы могли бы устроить с вами маленький мужской ужин. Вы, Кыся и я. Моя кухарка сегодня купила в «Дальмайере» фантастический ростбиф!
Бедный, бедный Фридрих… Он, словно старый и мудрый Кот, чувствует приближение опасности, но не понимает, что это такое. Отсюда – и раздражение, и нервы на пределе, и страх смерти… Какое счастье, что я оказался в этой ситуации рядом!
– Ты не будешь возражать, если я ещё немного пошляюсь? – осторожно спросил я у Фридриха. – Здесь днём прогуливалась одна вполне симпатичная Кошечка, и я был бы не прочь с ней познакомиться…
– Причина абсолютно уважительная, – сказал Фридрих. – Шляйся, сколько тебе угодно. Кланяйся Кошечке!.. А я пойду спать, Что-то я сегодня себя неважно чувствую…
Я пожелал Фридриху спокойной ночи, напомнил ему, что он должен принять на ночь полтаблетки лекарства, регулирующего давление крови, и таблетку «Бромазанила» – чтобы лучше спать. Об этом меня ещё в «Тантрисе» попросила Таня – напоминать, напоминать и напоминать Фридриху об этих вещах. Потому что за своим здоровьем он не следит совершенно…
Фридрих поблагодарил меня и ушёл в дом. А я остался в саду.
Наверное, впервые в моей долгой и путаной жизни все Кошки мира мне были сейчас до фонаря, до лампочки, как говорили Шура с Водилой. И про дневную симпатичную Кошечку я наплёл Фридриху самым бесстыдным образом! Кому, как не мне, было отлично знать, что немецкие Кошки по ночам не разгуливают вроде наших, а так же, как и их добродетельные Хозяева укладываются на боковую уже к девяти часам вечера!..
Мне просто нужно было остаться одному, чтобы спокойно и вдумчиво, без торопливости и боязни, что кто то мне может помешать, поискать бомбу в виде нашей обычной российской деревянной дурацкой матрёшки, на которые даже у самых зачуханных иностранцев мода прошла. Как на балалайки. Как, впрочем, и на всех нас – русских.
Но прежде чем начать планомерный поиск этой жуткой матрехи, я не без тщеславия подумал о том, насколько мы, Коты, созданы совершеннее, чем Люди!
Ведь возьмись за подобный поиск любой Человек даже полицейский, он должен был бы включить освещение, пользоваться разными приборами – от миноискателя до газоанализатора (это я всё по телевизору из криминальной хроники знаю…), короче, наделать столько шума, что свидетелями его «тайных» действий станет по меньшей мере добрая сотня любопытствующих зевак…
Мне же, нормальному Коту, да ещё выросшему в интеллигентной среде, ни хрена этого не нужно – освещения, ни приборов! У меня все приборы – в мои глазах, в моей голове, в моих ушах, носу, даже в кончиках моих усов!.. Уже не говоря об удивительном и таинственном Котово-Кошачьем даре ПРЕДВИДЕНИЯ, умения ЧУВСТВОВАТЬ и ВИДЕТЬ через необозримые расстояния…
Например, если эта проклятущая бомба в нашем доме, то путём тех же логических умозаключений, помноженных на наше ПРЕДВИДЕНИЕ, я просто ВИДЕЛ, где она может лежать!
Но помчаться сразу туда и обнаружить эту дрянь я не имел права. Кто поручится, что эта матрёшка не продублирована и что ещё какая-нибудь взрывоопасная мерзость не лежит где-нибудь в ворохе грязного белья в прачечном отделении подвала или в отопительном отсеке, где стоит фантастическая машина с автоматикой, доведённой до уровня сказки! Она сама, эта железная тварь, повышает или понижает температуру во всём доме в зависимости от понижения или повышения температуры на улице. Мало того, она в разных комнатах поддерживает разные режимы обогрева: в библиотеке – один, в кабинете – другой, в столовой – третий, в гостиной – четвёртый, в спальнях – пятый… И это лишь малая часть того, что может это подвальное чудо. Я уж не говорю, что она управляет бассейнами, сауной, уборными, ванными… Короче, что там говорить?! Фантастика!
Вот я все эти помещения и облазил. Облазил и обыскал. Ушло на это часа полтора-два.
Слава Господу, что у этих подонков – Гельмута Хартманна и Франца Мозера – не хватило мозгов продублировать свою бомбу! А то я бы совсем запарился…
Нашёл я эту страшную Матрёшку там, где и ожидал. Где невольно подсказал мне Фридрих – в гараже, у задней стенки, в деревянном ящике, под ворохом очень красиво и ярко упакованных рождественских ракет.
Матрёшка лежала в обычном полиэтиленовом пакете российского производства, с нашим родным Адмиралтейством с одной стороны и с надписью «Русский сувенир» – с другой стороны.
Я попробовал осторожно её приподнять за этот пакет и убедился, что при необходимости смогу перетащить её туда, куда мне это будет нужно. Она была, конечно, тяжелее любой такой матрёшки, набитой своими родственницами мал мала меньше, но всё же для меня это был не рекордный вес…
Но сейчас трогать этот «Русский сувенир» не имело ни малейшего смысла. В оставшиеся до Рождества дни Мозер может проверить, на месте ли эта матрёшка с мордой президента России и взрывчаткой внутри, и если её там не окажется, эти гады могут придумать что-нибудь другое. О чём мы и знать не будем!..
Пусть пока полежит. А там, может быть, наконец объявится Рэкс со своей полицией и…
Я вылез из гаража в сад и побрёл по мокрым, холодным остаткам уже по-зимнему жухлой травы, в самый конец ограды, где герр Лемке отвёл мне участочек на все мои туалетные дела.
Ростбиф, которым мы ужинали вместе с Фридрихом и Фолькмаром фон Дейном, показался мне солоноват, с вечера я выхлебал чуть ли не целую миску воды и теперь, на сон грядущий, решил хорошенько прописаться, чтобы не вскакивать каждые полчаса ночью.
Только я добрёл до «своего» места, как вдруг почувствовал неуловимо-знакомый запах, явное присутствие чего-то живого, и неожиданно услышал тихое, осторожное, призывное тявканье!..
Боком, боком, на всякий случай, чтобы всегда имет возможность отпрыгнуть в сторону, я пошёл на это жалобное тявканье и увидел под оградой дыру, ведущую из нашего сада прямо на дорогу. Рядом со сквозной дырой была вырыта и ещё одна дыра, но «слепая», всего на полтуловища Лисицы. А между этими двумя дырками – одна для воли, другая – для наслаждения, сидела моя распрекрасная рыжая соседка по оттобрунновскому дому Шрёдеров – Лисичка и улыбалась мне всеми своими страшненькими зубками!..
– Ёлки-палки! – потрясённо сказал я по-нашему, по-Животному. – Ты-то откуда здесь взялась, подруга?!
– Потом, потом… – нетерпеливо проговорила Лисица. – Потом я тебе всё объясню, расскажу…Всё – потом!!! А сейчас… Давай!!!
И она мгновенно нырнула мордой в «слепую» дыру, вырытую специально для того, чтобы я мог её безбоязненно трахать.
Мне, честно говоря, было совершенно не до ЭТИХ ДЕЛ, но когда я увидел её задранный хвост с беленьким кончиком, широко расставленные задние лапки, нежный, бело-золотистый пушок вокруг ЭТОГО САМОГО места, я не смог побороть искушения и…
А уже через два часа почувствовал Баськину руку у себя и промежности и, ещё не открывая слипающихся глаз, услышал её голос:
– Ой, нагулялся, видать, парень! Ой, нагулялся!.. Ну-ка, просыпайся, кавалер чёртов! Мне тут пылесосить нужно. А потом, сейчас мастера из «Телекома» приедут – какую-то Новую телефонную систему нужно проверять – по всему дому будут шастать. Вставай, Кыся, вставай!..
…От этих мастеров «Телекома» полицией пахло, по-моему, километра за три! Хотя они всё делали очень квалифицированно и ни у кого из наших домашних подозрений не вызвали…
А я за всем этим чувствовал лапу Рэкса и руку Клауса и был одновременно и обрадован, и огорчён. Сейчас я попытаюсь объяснить моё странное состояние.
Появление полиции в нашем доме уже само по себе создавало некую иллюзию безопасности и успокоения. И это меня радовало. Хотя, вслушиваясь в их якобы весёлую якобы болтовню с Баськой, с фрау Розенмайер, с герром Лемке, я понимал, что они невероятно скованы своими ролями и попросту обыскать дом и обезвредить бомбу пока ни за что не могут. А вот упустить момент взрыва – это запросто! Что меня очень огорчало.
А ещё меня огорчало то, что даже если полиция вовремя перехватит всё дело в свои руки и арестует Мозера и Хартманна, то начнётся долгое следствие, всякие там суды, защитники и прочая хреновина, которую я сотни раз видел во всех телевизионных фильмах.
С моей же, Котовой точки зрения, эти два типа, Хартманн и Мозер, заслуживали совершенно другого. Вы жаждете чьей-то смерти?! Так понюхайте сами – чем это пахнет!..
На какое-то время я даже слегка пожалел, что посвятил Рэкса во все подробности. Но тут же отмёл эту мысль как несостоятельную и неблагодарную. В конце концов, если бы не Рэкс со своей профессиональной полицейской выучкой, я мог бы и по сей день не найти эту матрёшку.
Теперь же я просто обязан взять дело в свои лапы и, не дожидаясь разных полицейских вывертов с обязательным соблюдением ихнего законодательства, сочинить для Мозера и Хартманна что-нибудь своё. Отвечающее моим Котовым представлениям о законах чести и справедливости!
– Пансион-то зачем? – недовольно спросил я. – Только деньги на ветер…
– А вдруг я тебе ужасно надоем и ты захочешь побыть в одиночестве?
– Ну что ты, Фридрих… – фальшиво проговорил я и подумал, что у меня нет сил сказать ему, что я не вернусь вместе с ним в Германию.
Но увлечённый идей будущего путешествия, обычно чуткий Фридрих не уловил фальши в моей насквозь лживой фразе.
– А почему бы и нет? Я хорошо представляю ту нагрузку, которая невольно ляжет на твои плечи. Тебе наверняка придётся мне многое объяснять. То, о чём я могу постесняться спросить переводчика. Или буду заведомо знать, что он мне солжёт. И ничего удивительного, если ты вдруг захочешь от меня отдохнуть…
– Ох, Фридрих… Мы рано начали говорить об этом.
Мне хотелось как можно скорее прекратить этот разговор. Ибо меня уже самого тошнило от собственной фальши и от того, что в Петербурге я собираюсь его предать.
Если мы туда, конечно, попадём! Если в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое декабря мы с Фридрихом не взлетим на воздух. Лишь бы день рождения Иисуса Христа (это мне всё объяснили Баська с фрау Розенмайер…) не совпал с днём нашей смерти. Моей и Фридриха. Потому что в эту ночь я не собираюсь отходить от него ни на шаг.
На полицию у меня уже никаких надежд не было. После посещения нашего дома теми псевдотехниками «Телекома» я больше никаких активных проявлений их деятельности не видел и не замечал…
Разве что на наших с Фридрихом прогулках по лесу или по окраинам Грюнвальда нам то и дело стали попадаться на-пути два молодых паренька на велосипедах. Это в такой-то холод!.. И однажды, когда они остановились около нас и один давал прикуривать другому, мне показалось, что от них попахивало оружием. А может быть, и просто велосипедами. Металл и смазка… Тут перепутать – раз плюнуть!
А ещё у нас гepp Лемке, с разрешения Фридриха, на пару недель нанял себе помощника – для работы в парнике и оранжерее. Чтобы приготовить нам какой-то сюрприз к Рождеству. Помощник оказался вполне покладистым и солидным дядечкой, на которого Франц Мозер поначалу очень косился, а потом попривык и даже стал его одалживать у герра Лемке – для всякой автомобильной возни в гараже. А тот, безответная душа, даже ни разу не отказал этому гаду…
И от Рэкса не было ни слуху ни духу. Тоже – свинья порядочная! Наболтал, натрепался… С Собаками вечно так – полнейшая безответственность. Как выяснилось, даже у Полицейских Собак, мать их за ногу!
В тот вечер мы с Фридрихом валялись у телевизора с экраном примерно с наше кухонное окно в Петербурге. Фридрих на диване, я – в кресле. Это кресло как-то само по себе закрепилось за мной, и в него, как и в ТО КРЕСЛО – в Шуриной квартирке на Гражданке, – уже никто не садился.
Шли последние известия по программе РТЛ, и вдруг от одного сообщения мы оба, уже совсем было задремавшие, встрепенулись как ужаленные!
На полутораметровом экране появился какой-то тип лет пятидесяти и сказал, что криминальная полиция Баварии при содействии специальных служб России вновь возвращается к расследованию «русской кокаиновой трагедии», произошедшей осенью на автобане номер девять под Мюнхеном. Как удалось выяснить, оказалось, что эта трагедия, считавшаяся делом рук только одной русской наркомафии, своими корнями уходит глубоко в почву Германии…
– О Боже!.. – вздохнул Фридрих и с жалостью посмотрел на экран. – Слова в простоте не скажут… Нет чтобы открыто заявить: в это дело замешаны и наши немецкие бандиты. Так нет же! «…корнями уходит глубоко в почву Германии…» Как только полицейский или любой другой чиновник доберётся до поста общегосударственного уровня, так ему сразу хочется говорит образно и мыслить философски!.. А он по своему уровню – обыкновенный колбасник. И это прёт из каждого его слова, чёрт их всех побери! Кыся, по-моему, они хотят раскрутить снова то дело, в котором ты принимал самое живое участие? Тебе не кажется?..
– Да вроде бы… – процедил я. – Бог им в помощь
Вот оно! Проклюнулось наконец!.. И подумал, что, может быть, я напрасно качу уж такую здоровенную бочку на немецкую полицию?
Лишь бы они, увлечённые глобальностью проблемы международной наркомафии, не позабыли об одном, казалось бы, незначительном, частном, но очень важном для нас с Фридрихом пустячке – о двух наших жизнях! А то мы можем не успеть узнать об успешном ходе их нового расследования…
Уже перед отходом ко сну, когда Фридрих пошёл принимать душ, я незаметно смотался в гараж, с невероятным трудом слегка приподнял крышку ящика с новогодне-рождественскими ракетами (этот гад Мозер навалил на крышку ящика пустые коробки от каких-то «роллс-ройсовских» деталей!..), убедился, что матрёшка на месте, и успокоился. Важно, чтобы этот гадючий Франц её никуда не перепрятал!
На всякий случай сбоку крышки, у самой стены, я сумел зацепить за торчащую шляпку гвоздя небольшой кусок тоненькой верёвочки, которую нашёл на полу гаража. А второй конец так аккуратненько запихал за чуточку отколовшуюся планку на самом корпусе ящика…
Таким образом, я освободил себя от необходимости ежедневно (вернее, еженощно) проверять, на месте ли бомба с лицом русского президента в пакете под названием «Русский сувенир». Достаточно взглянуть сбоку на ящик и увидеть, что верёвочка на месте. Если же она будет выдернута из-за отколовшейся планки, пиши пропало и начинай поиски бомбы заново!..
На обратном пути я хотел было выскочить в сад – погадить на ночь. Высунул морду в свой проходик в гаражных воротах, сделанный добрыми руками герра Лемке, а там – ледяной дождь со снегом, ветер воет, холодрыга – спасу нет!
Да ещё из угла сада моя ненасытная подруга Лисичка тявкает – так жалобно, так призывно, что хоть беги к ней с дымящимся членом наперевес!..
Ну уж нет, думаю! Я лучше утречком все свои дела сделаю. А до утра уж как-нибудь перетерплю. Я лучше сразу сейчас спать пойду, чем в такую омерзительную погоду Лисицу трахать. Ей-то хорошо, она почти вся в эту трахательную спецнору залезает, только хвост и задние лапы наружу, а я – давай старайся на благо её сексуально-половых потребностей на холодном ветру под хлещущим ледяным дождём со снегом… Дудки, думаю! Обойдётся Лисичка. Может быть, какого-нибудь Лиса себе подыщет…
И пошёл на своё клетчатое красное одеяло, сложенное вчетверо у дверей спальни Фридриха.
Дверь в спальню была слегка приоткрыта, и я осторожно заглянул туда. Всё ли в порядке с Фридрихом? Фридрих уже в пижаме, с мокрыми, прилизанными после душа волосами, лежал в постели и читал книгу.
– Ты принял «Бромазанил»? – спросил я.
Фридрих оторвал глаза от книги, посмотрел на меня поверх очков и ласково улыбнулся:
– Да, спасибо.
– А эти полтаблетки от давления?
– Тоже. Заходи, поболтаем…
– Да нет. Спасибо. Спать очень хочется. – И я убрал свою морду из дверей спальни Фридриха. Но не притворил дверь, а оставил слегка приоткрытой. На всякий случай. Мало ли что…
Зал суда…
Мы только накануне смотрели с Фридрихом какой-то фильм про судебное заседание, и я очень хорошо запомнил обстановку.
У стены стоит, как вещественное доказательство вскрытая пачка фанеры с кокаином внутри и матрёшка со взрывчаткой.
На скамейке для подсудимых, за загородкой – Гельмут Хартманн, Бармен, живой Лысый, но с кровавой дыркой над бровью, ещё не погибший Алик, незнакомые мне люди иностранного и русского вида…
И мой окровавленный, неподвижный Водила с остановившимися глазами!
А в зале сидим мы – Фридрих фон Тифенбах, Моника с Дженни, мой любимый Шура Плоткин, Хельга и Эрих Шрёдер, Танечка Кох с профессором фон Дейном, Руджеро Манфреди, Клаус, Рэкс, несколько знакомых уже по Мюнхену Кошек и мой дорогой питерский друг, бесхвостый Кот-Бродяга… И я.
И вдруг я вижу, что за нашими спинами прячутся Франц Мозер и ужасно толстая девица – его дочь. Я в растерянности – почему он не на скамье подсудимых?? Почему он в зале?..
Судья снимает с головы свой парик с белыми завитушками, вытирает им вспотевшее лицо и стучит большим деревянным молотком по столу. Он вызывает меня как свидетеля…
Я поднимаюсь со своего места на задние лапы, передней лапой сразу указываю на Франца Мозера и спрашиваю, почему он не на скамье подсудимых?!
Но в эту секунду толстая девица и Франц Мозер выхватывают автоматы и начинают всех нас расстреливать!..
Падает Фридрих, падает фон Дейн, Таня, Шура с простреленным животом корчится на полу… Я чувствую, как в моё тело впиваются несколько пуль, слабею и угасающим сознанием вижу Рэкета и Кота-Бродягу, летящих через весь зал на толстую девку и Франца Мозера…
Слабо вижу рыдающую, почему-то мокрую и очень холодную Дженни… Она старается зализать мои раны, но всё время соскальзывает языком с кровоточащих дырок в моём теле – вниз, к ЭТОМУ САМОМУ МЕСТУ!..
Я хочу сказать ей, что в такой момент это кощунственно и отвратительно, но силы меня покидают, я не могу вымолвить ни слова – ни по-Животному, ни по-шелдрейсовски, и я, понимая, что умираю, в ужасе…
…ПРОСЫПАЮСЬ!
Сердце колотится так, словно вот-вот разорвётся на тысячи частей! Но кажется, сон продолжается… Потому что около меня лежит мокрая и холодная Дженни и что-то лепечет мне в ухо!..
Я окончательно открываю глаза. Рядом действительно Дженни! Действительно облизывает меня ТАМ и жмётся ко мне, стараясь согреться в моей шерсти… И действительно мокрая и холодная!
– Боже мой… Откуда ты, Дженни?! – шепчу я ей, боясь, что Фридрих услышит нашу возню и проснётся.
А у Дженни зуб на зуб не попадает.
– Ма-ма-ма-мартынчик!.. – говорит она. – У ме-ме-меня жуткие новости!..
– Что?! Что случилось?! – испугался я и лапой прикрыл дверь в спальню Фридриха. – Говори!
– Ма-ма-мартынчик, я так бежала… Дождь, снег, очень мокро, и я пролезла под вашими воротами, а у вас в саду меня чуть не съела какая-то ужжжасная Собака! Вся рыжая, а кончик хвоста белый… Я чуть не погибла!.. Так страшно… Хорошо, что ты мне показал все проходы в дом!
Они с Моникой позавчера к нам заезжали за чем-то, и я просветил Дженни насчёт всех моих входов и выходов в дом и из дома.
– И эта Рыжая Собака лает таким тоненьким голосом, а зубы у неё!!! Ты бы видел эти зубы!.. Кошмар…
– Видел, видел! Это не Собака. Это одна моя знакомая Лисица. Что за новости? Не отвлекайся!..
Дженни лежит у меня под лапой, жмётся ко мне, трясётся, бедняга, и рассказывает следующее: с вечера Гельмут посмотрел по телевизору какую-то передачу и ужасно разнервничался! А потом сказал Монике, что ему всё равно нужно заехать в одно место по делам фирмы и он может выгулять заодно и Дженни. Моника была только рада! Но поехал Гельмут не выгуливать Дженни, а прямо в Берг-ам-Лайм, к своей девке – дочке Франца Мозера…
– Она толстая? – тут же спросил я.
– Кто? – не поняла Дженни.
– Дочка Мозера.
– Нет, что ты! Тоненькая, с очень хорошей фигуркой. Слушай дальше…
Дальше было вот что: дочки Мозера в квартире не оказалось, а сидел там её отец – Франц. Слава Богу, Гельмут взял Дженни с собой, а не оставил её в машине! И она слышала всё-всё-всё!
Незадолго до начала празднования Рождества Гельмут сделает вид, что у него не заводится его серебристый «мерседес», и позвонит фон Тифенбаху, чтобы тот прислал за ними Мозера на любой из машин Фридриха. Когда Мозер приедет за ними, он попросит Монику сесть за руль папиной машины и вместе с Дженни ехать в дом Фридриха. А они с Францем Мозером, дескать, всё-таки попробуют завести их «мерседес» и подъедут двадцатью минутами позже…
Моника забирает Дженни, садится в отцовский автомобиль и уезжает, чтобы помонь своему папочке приготовить фейерверочные ракеты к началу праздника. Они это всегда, с детства Моники, делали вместе…
Гельмут с Францем рассчитают время, необходимое для проезда от одного дома до другого, приплюсуют ещё пятнадцать минут на поцелуи и вручения рождественских подарков, а потом запрут хартманновский дом и выедут на дорогу. Там они на секунду остановятся, Гельмут вытащит свой замечательный пультик, созданный русскими умельцами, и нажмёт заветную кнопочку. В гараже фон Тифенбаха раздастся мощный взрыв и сразу же унесёт на тот свет и папу, и дочь фон Тифенбах! И не нужно будет травить Монику отдельно, чтобы потом имитировать разрыв сердца на могиле отца…
– Ничего, – сказал я. – Давай посмотрим телевизор? Сейчас как раз «Битте, лехельн!» по восьмому каналу…
«Бите, лехельн!» – по-нашему «Улыбнитесь, пожалуйста!» или «Пожалуйста, усмехнитесь!». Это такая ежедневная передача, где показывают разные сюжетики, снятые любительскими видеокамерами, а потом присланные на конкурс в эту программу.
– Без меня, – коротко сказал Фридрих. – Эту пошлятину я не могу смотреть! Это апофеоз безвкусицы. Если хочешь, смотри. Твоё дело.
Но в эту секунду позвонил профессор фон Дейн и попросил разрешения заехать к нам на десять минут. Фридрих с радостью пригласил его.
Фон Дейн приехал один, к сожалению, без Тани, но зато передал мне от неё привет, а Фридриху сказал:
– Мне сегодня звонила Моника по поводу своих головных болей и заодно сказала мне, что вы собираетесь в Россию? Это так?
– Да. Хотели бы. Недельки на две, – ответил Фридрих. – У вас есть к нам какие-нибудь поручения?
– Нет, нет! – рассмеялся фон Дейн. – Мне ничего не нужно. Рассказываю по порядку; сегодня по отделению дежурит Таня. Я недавно позвонил в клинику – узнать, как там у нас дела, и насплетничал ей про ваш российский вояж. Она тут же закричала, что неё для вас есть одна роскошная новость. Каждую неделю она ездит на Хауптбанхофф и в «Интернэшнл-пресс» накупает дикое количество русских газет! Сегодня на дежурстве она наткнулась на замечательное по своей сенсационности объявление. Она тут же его перевела и факсом прислала мне домой дословный перевод. Вот он!
И фон Дейн вынул из кармана куртки длинный лист бумаги.
– Читаю: «Лавка жизни» предлагает «Царские таблетки» – препарат «Алисат» – лекарство номер один в мире, повышающее иммунитет, созданное по древнерусским рецептам!..»
– Что за чушь?! – удивился Фридрих. – Вы сами когда-нибудь слышали про такое?
– Впервые в жизни. Читать дальше?
– Читайте…
– «Изучая факты невероятной живучести и сексуальной силы знаменитого Григория Распутина, учёные узнали: великий распутник пил отвар, приготовленный по древнерусским рецептам. Это средство много раз описывалось в летописях Древней Руси как „Царское снадобье“, употреблявшееся в пишу славянскими дружинами…» Дальше, бля-бля-бля, ерунда собачья… И наконец! «От результата испытания „Царских таблеток“ – торговая марка „Алисат“ – захватывает дух! Двухнедельный приём препарата уникально повышает потенцию!..» Слышите, Фридрих?! «Резко снижает заболеваемость, улучшает самочувствие. „Эффект омоложения“ организма на пять-десять лет… Проконсультироваться и приобрести препарат можно…» Адреса, телефоны, факсы…
– Напрасно, Фолькмар, вы так откровенны с Таней по поводу моих недомоганий, – огорчённо заметил Фридрих.
– Ни о каких ваших недомоганиях я с Таней говорил, – разозлился фон Дейн. – И подозревать меня в этом по меньшей мере глупо. Прошу прощения… Таня – достаточно хорошо образованный врач и отлично понимает, что Человеку после шестидесяти лет вполне могут понадобиться любые укрепляющие и поддерживающие средства!
– Всё, всё, всё!.. – замахал руками Фридрих. – Простите меня, Фолькмар… Простите меня, ради Бога! Я что-то раздражён последнее время, чем-то взвинчен, и поэтому… Сам не знаю почему. Давайте лучше выпьем и чего-нибудь перекусим! Мои все ушли, и мы могли бы устроить с вами маленький мужской ужин. Вы, Кыся и я. Моя кухарка сегодня купила в «Дальмайере» фантастический ростбиф!
Бедный, бедный Фридрих… Он, словно старый и мудрый Кот, чувствует приближение опасности, но не понимает, что это такое. Отсюда – и раздражение, и нервы на пределе, и страх смерти… Какое счастье, что я оказался в этой ситуации рядом!
* * *
Уже к полуночи мы с Фридрихом провожали через весь сад Фолькмара фон Дейна к его «ягуару», которой он оставил на улице, за нашими воротами. Распрощались и пошли с Фридрихом обратно в дом.– Ты не будешь возражать, если я ещё немного пошляюсь? – осторожно спросил я у Фридриха. – Здесь днём прогуливалась одна вполне симпатичная Кошечка, и я был бы не прочь с ней познакомиться…
– Причина абсолютно уважительная, – сказал Фридрих. – Шляйся, сколько тебе угодно. Кланяйся Кошечке!.. А я пойду спать, Что-то я сегодня себя неважно чувствую…
Я пожелал Фридриху спокойной ночи, напомнил ему, что он должен принять на ночь полтаблетки лекарства, регулирующего давление крови, и таблетку «Бромазанила» – чтобы лучше спать. Об этом меня ещё в «Тантрисе» попросила Таня – напоминать, напоминать и напоминать Фридриху об этих вещах. Потому что за своим здоровьем он не следит совершенно…
Фридрих поблагодарил меня и ушёл в дом. А я остался в саду.
Наверное, впервые в моей долгой и путаной жизни все Кошки мира мне были сейчас до фонаря, до лампочки, как говорили Шура с Водилой. И про дневную симпатичную Кошечку я наплёл Фридриху самым бесстыдным образом! Кому, как не мне, было отлично знать, что немецкие Кошки по ночам не разгуливают вроде наших, а так же, как и их добродетельные Хозяева укладываются на боковую уже к девяти часам вечера!..
Мне просто нужно было остаться одному, чтобы спокойно и вдумчиво, без торопливости и боязни, что кто то мне может помешать, поискать бомбу в виде нашей обычной российской деревянной дурацкой матрёшки, на которые даже у самых зачуханных иностранцев мода прошла. Как на балалайки. Как, впрочем, и на всех нас – русских.
Но прежде чем начать планомерный поиск этой жуткой матрехи, я не без тщеславия подумал о том, насколько мы, Коты, созданы совершеннее, чем Люди!
Ведь возьмись за подобный поиск любой Человек даже полицейский, он должен был бы включить освещение, пользоваться разными приборами – от миноискателя до газоанализатора (это я всё по телевизору из криминальной хроники знаю…), короче, наделать столько шума, что свидетелями его «тайных» действий станет по меньшей мере добрая сотня любопытствующих зевак…
Мне же, нормальному Коту, да ещё выросшему в интеллигентной среде, ни хрена этого не нужно – освещения, ни приборов! У меня все приборы – в мои глазах, в моей голове, в моих ушах, носу, даже в кончиках моих усов!.. Уже не говоря об удивительном и таинственном Котово-Кошачьем даре ПРЕДВИДЕНИЯ, умения ЧУВСТВОВАТЬ и ВИДЕТЬ через необозримые расстояния…
Например, если эта проклятущая бомба в нашем доме, то путём тех же логических умозаключений, помноженных на наше ПРЕДВИДЕНИЕ, я просто ВИДЕЛ, где она может лежать!
Но помчаться сразу туда и обнаружить эту дрянь я не имел права. Кто поручится, что эта матрёшка не продублирована и что ещё какая-нибудь взрывоопасная мерзость не лежит где-нибудь в ворохе грязного белья в прачечном отделении подвала или в отопительном отсеке, где стоит фантастическая машина с автоматикой, доведённой до уровня сказки! Она сама, эта железная тварь, повышает или понижает температуру во всём доме в зависимости от понижения или повышения температуры на улице. Мало того, она в разных комнатах поддерживает разные режимы обогрева: в библиотеке – один, в кабинете – другой, в столовой – третий, в гостиной – четвёртый, в спальнях – пятый… И это лишь малая часть того, что может это подвальное чудо. Я уж не говорю, что она управляет бассейнами, сауной, уборными, ванными… Короче, что там говорить?! Фантастика!
Вот я все эти помещения и облазил. Облазил и обыскал. Ушло на это часа полтора-два.
Слава Господу, что у этих подонков – Гельмута Хартманна и Франца Мозера – не хватило мозгов продублировать свою бомбу! А то я бы совсем запарился…
Нашёл я эту страшную Матрёшку там, где и ожидал. Где невольно подсказал мне Фридрих – в гараже, у задней стенки, в деревянном ящике, под ворохом очень красиво и ярко упакованных рождественских ракет.
Матрёшка лежала в обычном полиэтиленовом пакете российского производства, с нашим родным Адмиралтейством с одной стороны и с надписью «Русский сувенир» – с другой стороны.
Я попробовал осторожно её приподнять за этот пакет и убедился, что при необходимости смогу перетащить её туда, куда мне это будет нужно. Она была, конечно, тяжелее любой такой матрёшки, набитой своими родственницами мал мала меньше, но всё же для меня это был не рекордный вес…
Но сейчас трогать этот «Русский сувенир» не имело ни малейшего смысла. В оставшиеся до Рождества дни Мозер может проверить, на месте ли эта матрёшка с мордой президента России и взрывчаткой внутри, и если её там не окажется, эти гады могут придумать что-нибудь другое. О чём мы и знать не будем!..
Пусть пока полежит. А там, может быть, наконец объявится Рэкс со своей полицией и…
Я вылез из гаража в сад и побрёл по мокрым, холодным остаткам уже по-зимнему жухлой травы, в самый конец ограды, где герр Лемке отвёл мне участочек на все мои туалетные дела.
Ростбиф, которым мы ужинали вместе с Фридрихом и Фолькмаром фон Дейном, показался мне солоноват, с вечера я выхлебал чуть ли не целую миску воды и теперь, на сон грядущий, решил хорошенько прописаться, чтобы не вскакивать каждые полчаса ночью.
Только я добрёл до «своего» места, как вдруг почувствовал неуловимо-знакомый запах, явное присутствие чего-то живого, и неожиданно услышал тихое, осторожное, призывное тявканье!..
Боком, боком, на всякий случай, чтобы всегда имет возможность отпрыгнуть в сторону, я пошёл на это жалобное тявканье и увидел под оградой дыру, ведущую из нашего сада прямо на дорогу. Рядом со сквозной дырой была вырыта и ещё одна дыра, но «слепая», всего на полтуловища Лисицы. А между этими двумя дырками – одна для воли, другая – для наслаждения, сидела моя распрекрасная рыжая соседка по оттобрунновскому дому Шрёдеров – Лисичка и улыбалась мне всеми своими страшненькими зубками!..
– Ёлки-палки! – потрясённо сказал я по-нашему, по-Животному. – Ты-то откуда здесь взялась, подруга?!
– Потом, потом… – нетерпеливо проговорила Лисица. – Потом я тебе всё объясню, расскажу…Всё – потом!!! А сейчас… Давай!!!
И она мгновенно нырнула мордой в «слепую» дыру, вырытую специально для того, чтобы я мог её безбоязненно трахать.
Мне, честно говоря, было совершенно не до ЭТИХ ДЕЛ, но когда я увидел её задранный хвост с беленьким кончиком, широко расставленные задние лапки, нежный, бело-золотистый пушок вокруг ЭТОГО САМОГО места, я не смог побороть искушения и…
* * *
Выспаться мне, конечно, не удалось. В дом я вернулся только под утро, на дрожащих лапах, с висящим хвостом и невероятным головокружением.А уже через два часа почувствовал Баськину руку у себя и промежности и, ещё не открывая слипающихся глаз, услышал её голос:
– Ой, нагулялся, видать, парень! Ой, нагулялся!.. Ну-ка, просыпайся, кавалер чёртов! Мне тут пылесосить нужно. А потом, сейчас мастера из «Телекома» приедут – какую-то Новую телефонную систему нужно проверять – по всему дому будут шастать. Вставай, Кыся, вставай!..
…От этих мастеров «Телекома» полицией пахло, по-моему, километра за три! Хотя они всё делали очень квалифицированно и ни у кого из наших домашних подозрений не вызвали…
А я за всем этим чувствовал лапу Рэкса и руку Клауса и был одновременно и обрадован, и огорчён. Сейчас я попытаюсь объяснить моё странное состояние.
Появление полиции в нашем доме уже само по себе создавало некую иллюзию безопасности и успокоения. И это меня радовало. Хотя, вслушиваясь в их якобы весёлую якобы болтовню с Баськой, с фрау Розенмайер, с герром Лемке, я понимал, что они невероятно скованы своими ролями и попросту обыскать дом и обезвредить бомбу пока ни за что не могут. А вот упустить момент взрыва – это запросто! Что меня очень огорчало.
А ещё меня огорчало то, что даже если полиция вовремя перехватит всё дело в свои руки и арестует Мозера и Хартманна, то начнётся долгое следствие, всякие там суды, защитники и прочая хреновина, которую я сотни раз видел во всех телевизионных фильмах.
С моей же, Котовой точки зрения, эти два типа, Хартманн и Мозер, заслуживали совершенно другого. Вы жаждете чьей-то смерти?! Так понюхайте сами – чем это пахнет!..
На какое-то время я даже слегка пожалел, что посвятил Рэкса во все подробности. Но тут же отмёл эту мысль как несостоятельную и неблагодарную. В конце концов, если бы не Рэкс со своей профессиональной полицейской выучкой, я мог бы и по сей день не найти эту матрёшку.
Теперь же я просто обязан взять дело в свои лапы и, не дожидаясь разных полицейских вывертов с обязательным соблюдением ихнего законодательства, сочинить для Мозера и Хартманна что-нибудь своё. Отвечающее моим Котовым представлениям о законах чести и справедливости!
* * *
– Послушай, друг мой Кыся, – спустя три дня сказал мне Фридрих. – Для нашей с тобой поездки в Россию всё уже готово. Мы получили подтверждение русских, и сегодня я уже звонил в банк, чтобы они перевели кому следует деньги за эту поездку – билеты на «Люфтганзу» экстра-классом, превосходный отель в Петербурге с отменным, как они утверждают, пансионом для путешествующих Котов и Собак, переводчики, автомобили с шофёрами… Короче, целая программа.– Пансион-то зачем? – недовольно спросил я. – Только деньги на ветер…
– А вдруг я тебе ужасно надоем и ты захочешь побыть в одиночестве?
– Ну что ты, Фридрих… – фальшиво проговорил я и подумал, что у меня нет сил сказать ему, что я не вернусь вместе с ним в Германию.
Но увлечённый идей будущего путешествия, обычно чуткий Фридрих не уловил фальши в моей насквозь лживой фразе.
– А почему бы и нет? Я хорошо представляю ту нагрузку, которая невольно ляжет на твои плечи. Тебе наверняка придётся мне многое объяснять. То, о чём я могу постесняться спросить переводчика. Или буду заведомо знать, что он мне солжёт. И ничего удивительного, если ты вдруг захочешь от меня отдохнуть…
– Ох, Фридрих… Мы рано начали говорить об этом.
Мне хотелось как можно скорее прекратить этот разговор. Ибо меня уже самого тошнило от собственной фальши и от того, что в Петербурге я собираюсь его предать.
Если мы туда, конечно, попадём! Если в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое декабря мы с Фридрихом не взлетим на воздух. Лишь бы день рождения Иисуса Христа (это мне всё объяснили Баська с фрау Розенмайер…) не совпал с днём нашей смерти. Моей и Фридриха. Потому что в эту ночь я не собираюсь отходить от него ни на шаг.
На полицию у меня уже никаких надежд не было. После посещения нашего дома теми псевдотехниками «Телекома» я больше никаких активных проявлений их деятельности не видел и не замечал…
Разве что на наших с Фридрихом прогулках по лесу или по окраинам Грюнвальда нам то и дело стали попадаться на-пути два молодых паренька на велосипедах. Это в такой-то холод!.. И однажды, когда они остановились около нас и один давал прикуривать другому, мне показалось, что от них попахивало оружием. А может быть, и просто велосипедами. Металл и смазка… Тут перепутать – раз плюнуть!
А ещё у нас гepp Лемке, с разрешения Фридриха, на пару недель нанял себе помощника – для работы в парнике и оранжерее. Чтобы приготовить нам какой-то сюрприз к Рождеству. Помощник оказался вполне покладистым и солидным дядечкой, на которого Франц Мозер поначалу очень косился, а потом попривык и даже стал его одалживать у герра Лемке – для всякой автомобильной возни в гараже. А тот, безответная душа, даже ни разу не отказал этому гаду…
И от Рэкса не было ни слуху ни духу. Тоже – свинья порядочная! Наболтал, натрепался… С Собаками вечно так – полнейшая безответственность. Как выяснилось, даже у Полицейских Собак, мать их за ногу!
В тот вечер мы с Фридрихом валялись у телевизора с экраном примерно с наше кухонное окно в Петербурге. Фридрих на диване, я – в кресле. Это кресло как-то само по себе закрепилось за мной, и в него, как и в ТО КРЕСЛО – в Шуриной квартирке на Гражданке, – уже никто не садился.
Шли последние известия по программе РТЛ, и вдруг от одного сообщения мы оба, уже совсем было задремавшие, встрепенулись как ужаленные!
На полутораметровом экране появился какой-то тип лет пятидесяти и сказал, что криминальная полиция Баварии при содействии специальных служб России вновь возвращается к расследованию «русской кокаиновой трагедии», произошедшей осенью на автобане номер девять под Мюнхеном. Как удалось выяснить, оказалось, что эта трагедия, считавшаяся делом рук только одной русской наркомафии, своими корнями уходит глубоко в почву Германии…
– О Боже!.. – вздохнул Фридрих и с жалостью посмотрел на экран. – Слова в простоте не скажут… Нет чтобы открыто заявить: в это дело замешаны и наши немецкие бандиты. Так нет же! «…корнями уходит глубоко в почву Германии…» Как только полицейский или любой другой чиновник доберётся до поста общегосударственного уровня, так ему сразу хочется говорит образно и мыслить философски!.. А он по своему уровню – обыкновенный колбасник. И это прёт из каждого его слова, чёрт их всех побери! Кыся, по-моему, они хотят раскрутить снова то дело, в котором ты принимал самое живое участие? Тебе не кажется?..
– Да вроде бы… – процедил я. – Бог им в помощь
Вот оно! Проклюнулось наконец!.. И подумал, что, может быть, я напрасно качу уж такую здоровенную бочку на немецкую полицию?
Лишь бы они, увлечённые глобальностью проблемы международной наркомафии, не позабыли об одном, казалось бы, незначительном, частном, но очень важном для нас с Фридрихом пустячке – о двух наших жизнях! А то мы можем не успеть узнать об успешном ходе их нового расследования…
Уже перед отходом ко сну, когда Фридрих пошёл принимать душ, я незаметно смотался в гараж, с невероятным трудом слегка приподнял крышку ящика с новогодне-рождественскими ракетами (этот гад Мозер навалил на крышку ящика пустые коробки от каких-то «роллс-ройсовских» деталей!..), убедился, что матрёшка на месте, и успокоился. Важно, чтобы этот гадючий Франц её никуда не перепрятал!
На всякий случай сбоку крышки, у самой стены, я сумел зацепить за торчащую шляпку гвоздя небольшой кусок тоненькой верёвочки, которую нашёл на полу гаража. А второй конец так аккуратненько запихал за чуточку отколовшуюся планку на самом корпусе ящика…
Таким образом, я освободил себя от необходимости ежедневно (вернее, еженощно) проверять, на месте ли бомба с лицом русского президента в пакете под названием «Русский сувенир». Достаточно взглянуть сбоку на ящик и увидеть, что верёвочка на месте. Если же она будет выдернута из-за отколовшейся планки, пиши пропало и начинай поиски бомбы заново!..
На обратном пути я хотел было выскочить в сад – погадить на ночь. Высунул морду в свой проходик в гаражных воротах, сделанный добрыми руками герра Лемке, а там – ледяной дождь со снегом, ветер воет, холодрыга – спасу нет!
Да ещё из угла сада моя ненасытная подруга Лисичка тявкает – так жалобно, так призывно, что хоть беги к ней с дымящимся членом наперевес!..
Ну уж нет, думаю! Я лучше утречком все свои дела сделаю. А до утра уж как-нибудь перетерплю. Я лучше сразу сейчас спать пойду, чем в такую омерзительную погоду Лисицу трахать. Ей-то хорошо, она почти вся в эту трахательную спецнору залезает, только хвост и задние лапы наружу, а я – давай старайся на благо её сексуально-половых потребностей на холодном ветру под хлещущим ледяным дождём со снегом… Дудки, думаю! Обойдётся Лисичка. Может быть, какого-нибудь Лиса себе подыщет…
И пошёл на своё клетчатое красное одеяло, сложенное вчетверо у дверей спальни Фридриха.
Дверь в спальню была слегка приоткрыта, и я осторожно заглянул туда. Всё ли в порядке с Фридрихом? Фридрих уже в пижаме, с мокрыми, прилизанными после душа волосами, лежал в постели и читал книгу.
– Ты принял «Бромазанил»? – спросил я.
Фридрих оторвал глаза от книги, посмотрел на меня поверх очков и ласково улыбнулся:
– Да, спасибо.
– А эти полтаблетки от давления?
– Тоже. Заходи, поболтаем…
– Да нет. Спасибо. Спать очень хочется. – И я убрал свою морду из дверей спальни Фридриха. Но не притворил дверь, а оставил слегка приоткрытой. На всякий случай. Мало ли что…
* * *
Ночью мне приснился жуткий сон!Зал суда…
Мы только накануне смотрели с Фридрихом какой-то фильм про судебное заседание, и я очень хорошо запомнил обстановку.
У стены стоит, как вещественное доказательство вскрытая пачка фанеры с кокаином внутри и матрёшка со взрывчаткой.
На скамейке для подсудимых, за загородкой – Гельмут Хартманн, Бармен, живой Лысый, но с кровавой дыркой над бровью, ещё не погибший Алик, незнакомые мне люди иностранного и русского вида…
И мой окровавленный, неподвижный Водила с остановившимися глазами!
А в зале сидим мы – Фридрих фон Тифенбах, Моника с Дженни, мой любимый Шура Плоткин, Хельга и Эрих Шрёдер, Танечка Кох с профессором фон Дейном, Руджеро Манфреди, Клаус, Рэкс, несколько знакомых уже по Мюнхену Кошек и мой дорогой питерский друг, бесхвостый Кот-Бродяга… И я.
И вдруг я вижу, что за нашими спинами прячутся Франц Мозер и ужасно толстая девица – его дочь. Я в растерянности – почему он не на скамье подсудимых?? Почему он в зале?..
Судья снимает с головы свой парик с белыми завитушками, вытирает им вспотевшее лицо и стучит большим деревянным молотком по столу. Он вызывает меня как свидетеля…
Я поднимаюсь со своего места на задние лапы, передней лапой сразу указываю на Франца Мозера и спрашиваю, почему он не на скамье подсудимых?!
Но в эту секунду толстая девица и Франц Мозер выхватывают автоматы и начинают всех нас расстреливать!..
Падает Фридрих, падает фон Дейн, Таня, Шура с простреленным животом корчится на полу… Я чувствую, как в моё тело впиваются несколько пуль, слабею и угасающим сознанием вижу Рэкета и Кота-Бродягу, летящих через весь зал на толстую девку и Франца Мозера…
Слабо вижу рыдающую, почему-то мокрую и очень холодную Дженни… Она старается зализать мои раны, но всё время соскальзывает языком с кровоточащих дырок в моём теле – вниз, к ЭТОМУ САМОМУ МЕСТУ!..
Я хочу сказать ей, что в такой момент это кощунственно и отвратительно, но силы меня покидают, я не могу вымолвить ни слова – ни по-Животному, ни по-шелдрейсовски, и я, понимая, что умираю, в ужасе…
…ПРОСЫПАЮСЬ!
Сердце колотится так, словно вот-вот разорвётся на тысячи частей! Но кажется, сон продолжается… Потому что около меня лежит мокрая и холодная Дженни и что-то лепечет мне в ухо!..
Я окончательно открываю глаза. Рядом действительно Дженни! Действительно облизывает меня ТАМ и жмётся ко мне, стараясь согреться в моей шерсти… И действительно мокрая и холодная!
– Боже мой… Откуда ты, Дженни?! – шепчу я ей, боясь, что Фридрих услышит нашу возню и проснётся.
А у Дженни зуб на зуб не попадает.
– Ма-ма-ма-мартынчик!.. – говорит она. – У ме-ме-меня жуткие новости!..
– Что?! Что случилось?! – испугался я и лапой прикрыл дверь в спальню Фридриха. – Говори!
– Ма-ма-мартынчик, я так бежала… Дождь, снег, очень мокро, и я пролезла под вашими воротами, а у вас в саду меня чуть не съела какая-то ужжжасная Собака! Вся рыжая, а кончик хвоста белый… Я чуть не погибла!.. Так страшно… Хорошо, что ты мне показал все проходы в дом!
Они с Моникой позавчера к нам заезжали за чем-то, и я просветил Дженни насчёт всех моих входов и выходов в дом и из дома.
– И эта Рыжая Собака лает таким тоненьким голосом, а зубы у неё!!! Ты бы видел эти зубы!.. Кошмар…
– Видел, видел! Это не Собака. Это одна моя знакомая Лисица. Что за новости? Не отвлекайся!..
Дженни лежит у меня под лапой, жмётся ко мне, трясётся, бедняга, и рассказывает следующее: с вечера Гельмут посмотрел по телевизору какую-то передачу и ужасно разнервничался! А потом сказал Монике, что ему всё равно нужно заехать в одно место по делам фирмы и он может выгулять заодно и Дженни. Моника была только рада! Но поехал Гельмут не выгуливать Дженни, а прямо в Берг-ам-Лайм, к своей девке – дочке Франца Мозера…
– Она толстая? – тут же спросил я.
– Кто? – не поняла Дженни.
– Дочка Мозера.
– Нет, что ты! Тоненькая, с очень хорошей фигуркой. Слушай дальше…
Дальше было вот что: дочки Мозера в квартире не оказалось, а сидел там её отец – Франц. Слава Богу, Гельмут взял Дженни с собой, а не оставил её в машине! И она слышала всё-всё-всё!
Незадолго до начала празднования Рождества Гельмут сделает вид, что у него не заводится его серебристый «мерседес», и позвонит фон Тифенбаху, чтобы тот прислал за ними Мозера на любой из машин Фридриха. Когда Мозер приедет за ними, он попросит Монику сесть за руль папиной машины и вместе с Дженни ехать в дом Фридриха. А они с Францем Мозером, дескать, всё-таки попробуют завести их «мерседес» и подъедут двадцатью минутами позже…
Моника забирает Дженни, садится в отцовский автомобиль и уезжает, чтобы помонь своему папочке приготовить фейерверочные ракеты к началу праздника. Они это всегда, с детства Моники, делали вместе…
Гельмут с Францем рассчитают время, необходимое для проезда от одного дома до другого, приплюсуют ещё пятнадцать минут на поцелуи и вручения рождественских подарков, а потом запрут хартманновский дом и выедут на дорогу. Там они на секунду остановятся, Гельмут вытащит свой замечательный пультик, созданный русскими умельцами, и нажмёт заветную кнопочку. В гараже фон Тифенбаха раздастся мощный взрыв и сразу же унесёт на тот свет и папу, и дочь фон Тифенбах! И не нужно будет травить Монику отдельно, чтобы потом имитировать разрыв сердца на могиле отца…