Нивен Ларри. Клятва верности

   Люди считают, что они сделали достаточно.
   Что такое достаточно? Сделано совсем мало. Если бы мы сделали достаточно, у нас бы не было проблем…
   – Я сделаю все возможное, чтобы ускорить дело, – сказал Стивенс. – Мы позвоним в Вашингтон.
   – Вы думаете, это поможет?
   – Это не помешает. – И вероятно не может помочь, хотя никогда не знаешь. Проблема в том, что Вашингтон совсем не должен слушать. Они могут, но они не должны.
   Он вспомнил скандирующую толпу у входа в переулок. Они требовали справедливости. И преподобный Клей хочет справедливости. Мистер Планше хочет справедливости. Мэр хочет, чтобы все они были счастливы, подразумевая, что я должен обеспечить им, что они так хотят. Справедливость. Проклятье, я даже не знаю, что это такое.
   Но дело не в этом. Мы добьемся для Клея его строительства, но это не принесет справедливости в гетто. Это будет просто еще один проект строительства.
   И чем бы ни была справедливость, Джим Планше не хочет ее. Чего Большой Джим хочет, так это мести.
 
   Северо-восточная колонна превратилась в еще одно дерево, но это была совсем не Рождественская елка. В самых верхних ветвях разместился танцевальный зал с прозрачными стенами. В его расползшихся узловатых корнях был освещенный красным вход к Люциферу, в зал для азартных игр. На половине пути к вершине в толстом стволе располагались три уровня галереи фантастического искусства «Дрим Мастере».
   Лунан смотрел, выискивая признаки прошлого.
   – И там есть змея, грызущая корни, правильно? – спросил он. – И старый одноглазый бог приходит пронзить ее, чтобы выучить руны?
   – Там есть голограмма змеи. Но все-таки я не думаю, что у кого-нибудь хватит смелости сыграть О дина. Томас, вы не хотите получить собственный скульптурный бюст? Или татуировку?
   – А… зачем? Черил засмеялась.
   – Я вам покажу. – Она повела его к внешнему лифту, выполненному в форме ракетного корабля из тридцатых годов. Удивительно: причудливые стабилизаторы – направляющие прозрачной заостренной трубы, горение оранжевых огней в собранных внизу двигателях. – В любом случае вы должны это увидеть.
 
   Фантастическое искусство прошло большой путь со времени первых выставок картин на первых научно-фантастических конференциях. В «Дрим Мастере» все также были выставлены картины: инопланетные создания и «представление художников» о межзвездном планетном корабле и конструкциях, рядом с которыми сама Земля будет казаться карликом. Но здесь были кроме того голограммы размером с окно, которые выходили в чужие миры, драконы, тролли и эльфы вместо фишек, покрытые резьбой кольца, кубки, пряжки для поясов, пистолеты замысловатых конструкций.
   Внутри самой галереи было две маленьких мастерских.
   В мастерской твердой фотографии Лунан сидел внутри параллельных полос света, чередующих с темнотой, которые размечали его голову и плечи, и в это время было сделано два десятка фотографий с заранее установленных углов.
   – Это абсолютно точно, – говорил ему фотограф. – Разметка управляет компьютером, который управляет инструментами, вырезающими бюст. Нам нужно будет добавить глаза, они получаются слепыми. И может поработать с текстурой волос, и сделать бюст размером с кулак, из синтетического малахита.
   Стены салона татуировки были покрыты изображением. Это были выполненные линиями рисунки, очень простые и очень экспрессивные. Лозунги красивым готическим шрифтом. Фотографии звездного неба, солнца и светящиеся облака межзвездного газа, вытатуированные на человеческих спинах, белая комета, сбегающая по загорелой руке.
   Татуировщице было немного больше двадцати лет, у нее были буйные черные волосы и слегка навыкате глаза. Она заметила, как Лунан рассматривает две фотографии, и сказала:
   – Они обе были в «Ред Плаш Аниэн».
   На одной фотографии был женский зад – неплохой, подумал Лунан – с группой вертикальных линий, вытатуированных на одной ягодице. Штрих-код изделия. На другой пылающая гигантская красная звезда изливала поток пламени на бело-голубой диск с черной дыры. Они были вытатуированы на груди чернокожей женщины.
   У татуировщицы была живая улыбка, и ее глаза танцевали. Черт, они были почти гипнотические, слишком большие для ее лица. Лунан сказал:
   – Я не знал, что «Аниэн» стали любителями астрономии.
   – Вы бы удивились.
   Ее голос звучал громче шума дорожного движения в Лос-Анджелесе, которого здесь не было, а потом живостью была застенчивость, которую жители Тодос-Сантоса в конечном счете потеряли. Конечно она из Лос-Анджелеса. Лунан сказал:
   – Вы здесь не так давно. – Она согласилась. Она переехала в апреле, сразу после представления своей налоговой декларации.
   – Где вы жили до этого? Чем занимались?
   – Я жила в Вествуде. И занималась всем понемногу… включая кино. Я там играла зомби… – тут она широко раскрыла глаза и оскалилась на него как мертвец, так что Лунан даже отпрянул, хотя в то же время смеялся.
   – Вы рады, что переехали?
   – О, мне здесь нравится. Я немного беспокоилась, вы знаете, смогу ли найти новых друзей, но все оказалось совсем неплохо. Здесь есть «Коммонз», и не возможно не встречать людей. И потом, здешние жители, кажется, доверяют друг другу. Как будто просто если вы здесь, значит с вами все в порядке. И у меня множество клиентов.
   – Лос-анджелесцев? И из «Аниэн»?
   – Нет, в основном местные жители. Мне кажется, это… как его – карточками. Вы знаете, индивидуализированные карточки водительских прав? Никто не хочет быть точно таким, как другие. Вы встретите много моих рисунков, перемещающихся кругом… то есть, можете встретить, если вы умеете быстро заводить друзей. Я помещаю некоторые из них в довольно интимные места.
   – У меня у самой есть один такой, – скромно призналась Черил.
   Вдруг Лунан услышал жужжание зуммера.
   – Голос моего хозяина, – сказал он с искренним сожалением. – Мне нужно позвонить. – Пока Черил вела его на пост охраны, Томас Лунан с удивлением думал, что же могло быть таким важным, что редактор отдела городских новостей вызвал его бипером.

9: ФУРИИ

   Белый цвет не нейтрализует черный. Так же и хорошее не может компенсировать в человеке плохое, не может оправдывать его, и потому: жить – значить творить зло.

Роберт Браунинг.

 
   Тони Рэнд был несчастен. Наступило время ланча, но вместо того, чтобы есть, он стоял в кабинете Арта Боннера.
   – Я выяснил, как они это сделали, – сказал он. – У нас в тех тоннелях постоянно работают ремонтники. Сначала служба безопасности наблюдала за ними, но это было слишком дорого, поэтому мы установили систему, которая позволяла МИЛЛИ отслеживать каждого, кто находился там и вызвать службу безопасности только в случае, если произойдет что-нибудь необычное. – Он пожал плечами. – И вот эти ребята подавали МИЛЛИ нужные сигналы.
   – Для начала расскажи, как они проникли в здание, – попросил Арт Боннер.
   – Точно так же. То есть это тоже связано с компьютером. Одна из наших рабочих бригад вошла туда для непланового ремонта. Это случается довольно часто. Арт, меня грызет совесть, что кто-то ввел информацию в МИЛЛИ.
   – Грызет тебя? Тони, что бы ты почувствовал, если бы узнал, что кто-то копается в твоей памяти?
   Тони удивленно повернулся.
   – О, я не думал об этом в таком аспекте.
   – Я надеюсь, что никто больше не подумал об этом. Не говори об этом мисс Черчворд, хорошо? Нам надо будет разработать какое-то предохранительное устройство для памяти МИЛЛИ. Я хочу сказать, что кто-нибудь может здорово разбогатеть, подделывая то, что МИЛЛИ сообщает Барбаре. И это не самое худшее, что может случиться.
   Рэнд глядел задумчиво.
   – Мне потребуется пара программистов. Высокооп ла чиваемых.
   – Ты их получишь. Итак, в будущем я хочу, чтоб каждый, входящий в критический район, проверялся службой безопасности. Или по крайней мере чтобы за ними наблюдали, – сказал Боннер. – Это будет не очень удобно, но мы должны были что-то делать. А тем временем жизнь продолжается.
   – Возможно, – сказал Тони.
   – Ты до сих пор беспокоишься о поставках углеродного волокна?
   – Немного. Этот кондоминиум предлагает такую цену, которая не понравится Миду.
   – Понравится или нет, мы должны продолжать расширяться. Он заплатит, – сказал Боннер. Телефон на его столе издал низкий сигнал и Боннер поднял трубку. – Извини меня, Тони. Да, Ди? – Он немного послушал. – Соедини с ним. Она говорит это Джон Шапиро с чем-то срочным. Боннер снова слушал.
   – Он что? Не могу в это поверить.
   – Кто что? – спросил Рэнд.
   Боннер проигнорировал вопрос Тони.
   – Это все разбивает, – сказал он в трубку. – Я считаю нам нужно собраться еще на одно совещание и определить стратегию. Через десять минут, в зале правления.
 
   В этот раз в комнате для совещаний было больше людей. Джон Шапиро. Полковник Кросс, одетый в темный костюм с узким галстуком в полоску, был с двумя майорами в форме, сидевшими по обе стороны от него. Джим Боуэн, административный помощник Рэнда. Были и другие, которых Тони Рэнд знал слабо, люди из отдела Мида, атлетического сложения молодой человек, основная работа которого, казалось, состояла в том, чтобы приносить кофе Барбаре Черчворд. («Есть ли у него другие обязанности? – подумал Тони. – Только манера одеваться может вскружить головы большинству мужчин, если они должны работать рядом с ней, и она наверняка это знает».)
   Они слушали, кто терпеливо, а кто не очень, пока говорил майор Девинс.
   – Кто мог его остановить? – задал вопрос Девинс. – Никто из наших людей. Он наш босс, черт побери. Он спустился на станцию метро и сел в поезд. Ни у кого не было приказа не выпускать его.
   – Это не ваша вина. Я должен был сказать МИЛЛИ, чтобы она сообщала мне все время, где находится. Прес.
   – Как ты мог знать, что он сделает что-нибудь подобное? – сказал Шапиро.
   – Вряд ли это чья-то вина.
   – Да он точно чокнулся, – сказал Фрэнк Мид. – Какого черта он сдался? К тому же спутал все наши планы.
   – Это так, – сказал Арт Боннер. – Джонни, что дальше?
   Шапиро казался более спокойным: он был одет в костюм с жилетом и с ним был его портфель. Он развел руки отработанным жестом.
   – Как я и сказал прошлой ночью: предварительное слушание. Хотим мы или не хотим. Я могу задержать его, или оно начнется на следующей неделе, как вы хотите?
   – Можешь ли ты добиться, чтобы Сандерса выпустили под залог? – спросила Барбара Черчворд.
   – Я в этом сомневаюсь. Это дело с возможным смертным приговором, – сказал Шапиро.
   Это потрясло всех.
   – Дело со смертным приговором? Смертный приговор? – спросил Мид.
   – Это возможно. Хотя я сомневаюсь, что они отклонят апелляцию, – сказал Шапиро. – Но Большой Джим Планше настаивает, что это было убийство первой степени, и он достаточно влиятелен, чтобы навязать это людям окружного прокурора. Кроме того, тамошним политикам на руку, что Сандерс в тюрьме. От этого они кажутся более сильными, чем было бы, если он ходил до суда на свободе. Конечно, мы попросим освобождения под залог, и если они откажут, подадим апелляцию, но все это потребует времени.
   – А тем временем один из наших людей будет сидеть в их каталажке, – сказал Мид.
   – Я не уверена, что понимаю твою позицию, – сказала Черчворд. – Ты не любишь Сандерса…
   – Это не имеет к этому никакого отношения. Он один из нас, – протестующе сказал Мид. – Мы сможем обсудить этот чертовый дурацкий фокус, когда он будет на свободе. А сейчас лос-анджелесцы задержали одного из наших людей, и мне это не нравится.
   – Я не понимаю. Арт, почему он сдался? – спросил Черчворд.
   – Чувство вины. Он хочет оправдания, – сказал Боннер. – И вы знаете, это наша вина. Во всем, что было сказано здесь прошлой ночью, мы не дали достаточно ясно понять, что поддерживаем его. Мы много говорили о стратегии, о том, что нам нужно делать, но мы не сказали прямо: – «Ты поступил правильно, Прес».
   – Ты сказал это, – возразил Тони Рэнд, – когда ты вошел в его кабинет.
   – Я сказал это недостаточно твердо, – сказал Боннер. – И мы все были должны сказать это. Здесь, в этом зале для совещаний, чтобы каждый из нас поддержал его, и очередь из людей, которые говорили бы то же самое сегодня утром. Это моя вина.
   – Он мог подумать, что помогает нам, – сказал Тони Рэнд.
   – Каким образом? – удивился Боннер.
   – В утренних новостях было множество угроз со стороны Планше, – сказал Тони. – Что он разрушит Тодос-Сантос. Может быть, Прес решил, что избавит нас от множества бед.
   – Это не поможет, – возразил Фрэнк Мид. – Потому что сие делает нас похожими на идиотов.
   – Что нам делать сейчас? – сказала Черчворд. – Мы не говорили с Пресом о стратегии, и недостаточно его поддерживали. Мы все это исправим. Но что мы будем делать сегодня днем?
   – Готовиться к осаде, – ответил Арт Боннер. – Тони, ты и Кросс должны ускорить установку аппаратуры новой системы безопасности. А тем временем мы испытаем лос-анджелесское правосудие. Я совершенно ему не доверяю, но мы попытаемся.
 
   Элис Стралер напряженно ожидала в офисе инспектора. Почему он опоздал на встречу с ней? Его секретарша сказала что-то о срочном совещании в зале правления. Какие-то новые последствия рейда ФРОМАТЕС.
   Смогут ли они узнать, думала Элис? Может быть мне нужно бежать…
   Она глубоко вздохнула и нервно засмеялась, после чего взглянула на секретаря в приемной, не заметила ли она. Ей не следовало волноваться. Секретарша тихим голосом говорила по телефону.
   Виновный бежит, не преследуемый никем, подумала Элис. Лучший путь к тому, чтобы они обязательно узнали – это выглядеть испуганной. Они не узнают. Они даже не подозревают. Тони Рэнд доверяет мне во всем…
   Конечно доверяет, Элис Мари, говорила другая часть ее сознания. Ты разве не гордишься этим?
   И это было просто неприятно. Она не гордилась. Тони Рэнд доверяет ей, перевел ее на важную работу, а она предала его.
   Я должна была. Меня направило сюда Движение. И это важно. Мы несемся вперед к экологическому кризису, и мы должны действовать до того, когда будет слишком поздно…
   Но для тех ребят уже слишком поздно. Они мертвы, и они не попытались бы сделать это без твоей информации, Элис Мари. И сейчас Движение захочет большего. Все о новых системах безопасности, об охранниках, обо всем – и ты знаешь для чего им это нужно.
   Черт, люди сложны. Гораздо легче работать с компьютерами. Я была должна остаться программистом и не соглашаться на это продвижение по должности, и тогда бы у меня не было…
   Вошел Фрэнк Мид, устремившись вперед, будто стараясь достигнуть линии в матче за Принстон. Он взглянул на Элис.
   – О, извиняюсь, что заставил вас ждать. Мне нужно было позвонить. Прошу, входите.
   Она прошла за ним в его большой угловой кабинет. Он был продуманно обставлен – лучше, чем у Арта Боннера, подумала она. И это должно что-то значить. Она села и стала ждать неизбежного расследования: Фрэнк Мид старался узнать больше об отделе Тони Рэнда.
   – Я имею право знать, – сказал ей Мид, когда в первый раз вызвал ее, – а спрашивать Тони – пустая трата времени. Поэтому вы не предаете его, вы оказываете ему услугу.
   Что могло даже оказаться правдой. Тони Рэнд ненавидел объяснять свои действия инспектору, но так как он довольно превышал бюджет – или выходил за пределы, кто-то должен был приходить сюда и отстаивать то, что сделал отдел Рэнда. Поэтому она не была по-настоящему нелояльной, разговаривая с Ми дом – это была шутка, потому что-то, что узнавал Мид, было легальным бизнесом компании.
   А то, что я рассказываю Вульфу, является законным человеческим делом, сказала она себе. Выживание человеческой расы гораздо более важно, чем мелкобуржуазная мораль.
   Что не объясняет, почему я иногда чувствую себя так неловко…
   – Итак. Вот чек, все одобрено, – говорил Мид. Он протягивал листок бумаги. – Надеюсь, ваши друзья в «Дайэмэнд Бар» оценят это. Самая легкая прибыль, какую они когда-либо получали. У них в действительности совсем нет поступлений…
   Она взяла чек и ждала вопросы, но Мид казался занятым, и скоро она вышла из его кабинета.
 
   Лейтенант отдела по расследованию убийств пил тихо и в одиночку. Это не значит, что ему это не нравилось. Если бы захотел, он мог пригласить пьющих приятелей. Он мог бы пойти в полицейский бар. Но сегодня у него не было такого желания. Наоборот, хотелось просто спокойно выпить в одиночестве, следя за мыслями, скачущими в голове, слегка радуясь кипящей вокруг жизни: этому искусному карманнику, который был неуклюж, но всегда преуспевал, бесконечному спору о политике двоих друзей, толком не понимающих, о чем они говорят.
   У него также было что вспомнить. В бригаде строителей тоннеля из Тодос-Сантоса никто ничего не знал о жертве ограбления, но они охотно говорили с ним о своей работе и показали огромную машину, которая вгрызалась в землю и камень, переплавляла обломки для облицовки стен тоннеля, и неумолимо ползла вперед. На нее стоило посмотреть, ведь в западном полушарии не было другой такой машины. А потом пришла новость, что их начальник Сандерс сдался. Бригада совсем не была этому рада. Интересно получается, рабочие беспокоятся о своем боссе…
   Однако спор за близким столиком грозил разрушить это его настроение.
   Их было трое. Мужчины моложе Донована, и они начинали волноваться. Самый молодой сидел тихий и довольный, наблюдая за спором двоих. Сам он не собирался останавливать назревающую драку.
   – Не рассказывай мне об этих ублюдках из Тодос-Сантоса. – У этого были мелкие черты лица и очень светлые, белокурые волосы. Он наклонился вперед, положив руки на стол, чтобы усилить свои слова.
   – Они имеют право жить, – сказал третий мужчина. Он был худой и небольшого роста, с заостренным лицом. В нем была заметна напряженность даже тогда, когда он расслаблялся.
   – Да? Слушай, ты знаешь «Ред Плаш Аниэн»? Прямо в тени этого большого дерьмового дома?
   – Я о нем слышал, но не был там.
   – Это публичный дом. Я хотел с ним познакомиться. Ты знаешь, как это бывает, мне было одиноко в одну из ночей. – Блондин расслабился, посмотрел на свое пиво и выпил. Донован наблюдал за ними в зеркало. Настроение приятной меланхолии Донована как-то померкло.
   Жалко, что он не мог снимать свои рефлексы вместе с полицейским значком. Тогда бы он мог дать им распалиться, чтобы они поколотили друг друга, потом бы их вытолкали на улицу и инцидент был бы исчерпан. В конце концов, это не его дело. Но он долгое время был патрульным полицейским, прежде чем стал детективом. Он потянул руку в карман.
   – Поэтому я приехал туда и хотел войти. Ты знаешь, они меня не пустили! Я был трезвый. Трезвый! Здоровый вышибала сказал, что им не нужны такие, как я. – Губы блондина расползлись, обнажив зубы. – Я шел к своей машине, когда мимо меня прошел парень. Высокий худой парень. Я знал его. Вышибала впустил его. Сказал «привет», назвал его по имени. Знаешь, кто он был? Гробовщик из Тодос-Сантоса!
   – Ну, ты видишь их принцип, – сказал другой. – Большинство своих клиентов они получают из Тодос-Сантоса.
   – Ну да. Ну да. А термиты не пойдут туда, если там будут «анджелинос». Так они нас называют. Анджелинос. Надеюсь, что этого ублюдка Сандерса сунут в газовую камеру. – Может, это маленький парень?… Нет. – Почему? Потому что он убил двоих ребят или потому что он из Тодос-Сантоса?
   – Да, – ответил блондин, и затем: – Почему ты защищаешь его? Он их отравил газом. Нервным газом! Какого дерьма, они были всего лишь анджелинос.
   – Может быть они не осмелятся сделать это снова, – уколол его низкорослый. – Почему ты не пытался прокрасться внутрь как-нибудь ночью с коробкой с надписью «Динамит»?
   Донован оказался рядом, когда блондин попытался перегнуться через стол.
   – Считайте это эволюцией в действии, – сказал он, потому что это казалось подходящим и звучало в его голове.
   Они замерли и посмотрели на него, все трое. Эта фраза могла хорошо останавливать, она была достаточно загадочна. Он держал свой значок низко, прикрыв ладонью, так что его видели только эти трое.
   – Забудьте это, – сказал он им. Они опустили глаза.
   Донован вернулся к своему столику. Его глаза встретились с их в зеркале. Очень скоро они ушли.
   Комната для бесед в новой тюрьме Лос-Анджелеса не была специально спроектирована, что бы иметь угрожающую атмосферу. Конечно мебель в ней была тяжелой, ее почти невозможно было сдвинуть, и окна были забраны решетками, однако архитекторы постарались сделать комнату удобной. Им это не удалось.
   Большой Джим Планше постарался контролировать свои голос, когда он с отвращением рассматривал Алана Томпсона. Почему он не обращал внимания на то, какие у его сына друзья? Однако что он мог сделать? Этот парень совсем не был преступником. Хорошая семья, занимаются недвижимостью, хорошая семья из верхнего среднего класса. Так же, как Диана Лаудер. Лаудеры же винили его сына.
   Он не хотел об этом думать, но он был должен. И у него было мало времени. Конечно, он не должен был быть здесь. Пришлось нажать на тайные пружины. Джим Планше все же был юристом, и когда Бен Кастелло (хорошо, что адвокат Томсонов был его старым другом) настоял взять Планше в качестве помощника, люди окружного прокурора не стали возражать.
   – Почему? – спросил Планше. – Что вы думали о том, что вы делали?
   – Спокойно, – предупредил Бен Касте лло. – Однако мистер Планше прав, Алан. Я собираюсь защищать тебя, и я должен знать все.
   Мгновение лицо юноши сохраняло вызывающее выражение. Он даже начал говорить:
   – Это казалось хорошей… – Но ему не хватило сдержанности.
   – Боже мой, мистер Планше, я сожалею. Правда сожалею.
   – Это очень поможет. Почему? – снова потребовал ответа Планше.
   – Спокойно, черт побери, – сказал Касте лло. – Ты же видишь, что Алану это так же неприятно, как и тебе. Почему Алан?
   – Ну, мистер Планше много говорил о Тодос-Сантосе. Джимми правда уважал вас, мистер Планше. Он думал… он думал, что помогает вам.
   Это поразило Планше как удар. И вероятно это было правдой, подумал он. Я говорил, подумал он. Я много болтал о Тодос-Сантосе. Термитник. Коробка. Кладбище свободы. Образ уродливого будущего.
   Он вспомнил все это, публичные заявления и то, что он говорил дома во время завтрака (будет ли когда-нибудь Юнис снова сидеть напротив него за столом? Она лежит в «Куин ов Энджелз» под успокоительными, и они говорили о частных лечебницах), и то как Младший делал саркастические замечания, но слушал, слушал…
   – Хорошо. Я это понял, – сказал он, когда снова смог контролировать свой голос. – Но вы прошли через те двери. – По седьмому каналу был специальный выпуск, где показали ту дверь и зловещую надпись. – Там говорилось ясно: «ЕСЛИ ВЫ ВОЙДЕТЕ В ЭТУ ДВЕРЬ, ВЫ БУДЕТЕ УНИЧТОЖЕНЫ». Там было так сказано.
   – Мы этому не поверили, – сказал Алан. – Просто не поверили. Вы знаете, все всегда говорят о страшных вещах, которые с вами произойдут, но никогда этого не делают.
   Только в этот раз они это сделали. О боже мой.
   Он сел и сжал руками голову. Против его желания перед глазами возникали картины. Джим Младший с его химической лабораторией. Джим, в тринадцать лет получающий лицензию радиолюбителя коротковолновика, и получающий в подарок на следующий день рождения персональный компьютер. Юнис, хвастающаяся перед их друзьями своим сыном-гением. И, я думаю, он им был.
   Бен Кастелло вынул желтый адвокатский блокнот и дюжину карандашей.
   – Мне нужно узнать как можно больше деталей, – сказал он. – Это будет нелегкой работой.
   Алан Томпсон глядел удивительно.
   – И что? Что может быть самое худшее за вторжение в чужие владения?
   – В обвинении говорится не о нарушении границ чужих владений, – сказал Кастелло. Он старался говорить как можно более спокойно и мягко. Было очевидно, что парень был раздавлен виной. Он говорил вызывающе, но был на грани срыва, и то, что Кастелло должен был ему сказать, тоже не могло ему помочь. – В обвинении говорится об убийстве.
   – Об убийстве? Но я никого не убил! Это термиты, они совершили убийство, боевым газом…
   – Вы совершали уголовное преступление. Если во время совершения уголовного преступления происходит смерть, закон считает это убийством, – сказал Кастелло. – Так же, как если бы у тебя был магазин по продаже спиртного и полиция застрелила твоего партнера.
   – Боже. – Глаза Алана метались по комнате. – Может быть это правда. Может быть я действительно убил их. Но я не хотел. Я не хотел причинить им никакого вреда!
   Все это вполне может плохо повлиять на него, подумал Кастелло. Лучше ему узнать, как, все серьезно.
   – Я также могу обратиться с просьбой о заключении сделки. Только не с Тодос-Сантосом, – сказал Кастелло.
   – Послушай, они передали тебя окружному прокурору Лос-Анджелеса, но они обратятся к генеральному прокурору штата, если потребуется. Они хотят высечь твой зад, Алан. И если ты мне не поможешь, они могут этого добиться. Дальше, вы пошли в Тодос-Сантос с прибором, который собрал Джеймс. Вы подождали, пока вокруг не стало людей, и вошли в дверь. Она была открыта?