Норман Джон. Рабыня Гора

   Донна, Чанда и Марла тоже выстроились у прочерченной на земле линии. Рабыню Бусинку душили рыдания.
   Во времена Па-Кура Марленусу довелось воочию увидеть, какими опасностями для Ара чревато объединение городов, поэтому укрепление Салерианской Конфедерации не на шутку тревожило его. Конечно, пока еще она относительно слаба. Но Убap должен смотреть вперед. С другой стороны, Конфедерация угрожает не столько безопасности Ара, сколько его власти над окрестными городами, честолюбивым устремлениям самого Марленуса. Обширная полоса некогда необжитых земель, примыкающих к Ару с севера, меняла свой облик. Прежде от нашествия с севера Ар защищала, точно крепостная стена, простирающаяся на тысячи пасангов безводная, безлесная, невозделанная безлюдная пустыня с отравленными колодцами и выжженными засоленными полями. Однако в последние годы пустоши зазеленели. Сюда пришли крестьяне, вырыли новые колодцы. И сколько бы кто ни твердил о расширении пахотных площадей, ясно было одно: территорию осваивают для крупномасштабного наступления. Завезли сюда даже промысловую дичь и диких босков. Теперь о былом напоминало лишь название — Пустынный Край. Мы пересекли его без особых трудностей — на юг, к Ару, вела дорога. Пустынный Край, девственность и дикость которого больше не поддерживались искусственно, расцветал — и взоры Ара обратились на север. Росли и притязания Салерианской Конфедерации — северные города опасались нашествия со стороны Ара. Как бы то ни было, на чьей бы стороне ни лежала истина в замысловатой геополитической игре, поощрять рост Салерианской Конфедерации Марленус был вовсе не расположен.
   Рядом с нами у линии встала Этта. Я взглянула на Бусинку. Лицо залито слезами. Босая, как и мы все. Ноги в грязи.
   Клитус Вителлиус, мой хозяин, — предводитель воинов Ара. По-видимому, Марленус из Ара, убар города, возложил на него обязанность воспрепятствовать грядущему альянсу между Крепостью Сафроникус и Салерианской Конфедерацией, альянсу, скрепленному брачным контрактом между Тандаром из Ти, младшим из пяти сыновей Эбуллиуса Гайиуса Кассиуса из касты Воинов, и леди Сабиной, дочерью Клеоменеса, богатого торговца из Крепости Сафроникус.
   Совершив невероятно дерзкую вылазку, мой хозяин похитил купеческую дочь. С помощью отвлекающего маневра, в котором участвовала и я, он проник в лагерь и, схватив девушку, улизнул, оставив ложный след. Охранявшие невесту воины, не мешкая, бросились в погоню по свежим следам. Пока они рыскали в окрестностях лагеря, мой хозяин вернулся туда и завладел приданым леди Сабины и ее служанками — Леной, Донной, Чандой и Марлой. Нас приковали к цепи и погнали в ночь, вслед за двумя повозками, везущими приданое леди Сабины. Леди Сабину мы нашли неподалеку, не дальше одного пасанга от лагеря. В полном облачении стояла она со схваченными стальными наручниками запястьями, обхватив руками небольшое деревце. Ее покрывала были сброшены на плечи, голову скрывал застегнутый под подбородком рабский колпак. Колпак такой конструкции не просто лишает зрения, он снабжен еще и кляпом — во внутренней его части вшито специальное утолщение с продернутыми сквозь петли шнурами, завязывающимися сзади на шее. Такие колпаки часто используют при похищении женщин, будь то рабыня или свободная. Независимо от социального статуса девушки, роль свою колпаки выполняют исправно. Перчатки леди Сабины — заметила я — сдернуты и болтаются на кончиках пальцев, стальные наручники надеты на голые запястья. Опытные похитители стараются не надевать путы поверх ткани — так надежнее. Например, связывая девушке ноги, с нее обязательно снимут чулки. Леди Сабину стерег охранник — вдруг на нее набредет рыщущий в поисках добычи слин. А стража ее в этот момент спешила по следу — в противоположном направлении. Первое кольцо в нашей цепи, прямо перед Леной, оставалось свободным.
   Отстегнув застежку, отвязав шнурки, мой хозяин отбросил прочь удушающий унизительный колпак. И вот леди Сабина с открытым лицом. Отвернулась, не желая встречаться с нами взглядом. Мой хозяин, к моему удовольствию, просто схватил ее за волосы и повернул к нам, выставив не прикрытое кисеей лицо на всеобщее обозрение. Она вырывалась, но боль победила — отвернуться так и не смогла. Позволив нам наслаждаться этим зрелищем в течение целого ена, он отпустил ее волосы. Она, рыдая, бросала на нас гневные взгляды, но прятать лицо больше не пыталась. Какой теперь в этом смысл? Похоже, хозяин не намерен мириться с тем, что она примется изображать из себя скромницу. Она опозорена. Она предстала с открытым лицом.
   Хозяин отступил в сторону, встав на то место, куда падал лунный свет и где Сабина могла лучше его рассмотреть.
   — Кто ты? — воскликнула она. Он не ответил.
   — Я леди Сабина из Крепости Сафроникус! Берегись!
   Стоящий позади нее мужчина сдернул с ее плеч покрывала и бросил на землю.
   — Верни мои покрывала! — потребовала она. Покрывала лежали на земле.
   — Я леди Сабина из Крепости Сафроникус! — повторила она. — Кто ты? На тунике нет знаков отличия. Кто ты? — Она подергала наручники. По коре заскрежетала цепь. — Бойся моего гнева!
   По знаку моего хозяина один из стоящих позади мужчин, подняв одну за другой ее ноги, снял с нее сандалии. Теперь она стояла босая, утопая ногами в пожухлой листве и ветках. Ее пробрала дрожь. Богатая, избалованная девчонка. В жизни, наверно, по улице босиком не ходила.
   — Кто ты? — прошептала она. Надменности как не бывало. Она испугана. Босиком ходят лишь рабыни.
   — Твой похититель, — впервые ответил ей мой хозяин.
   — За меня дадут богатый выкуп, — посулила она.
   Большим пальцем он приподнял ее подбородок. Теперь, без покрывал, стало видно — она красива. Тонкие, изысканные черты. Под подбородком — его палец, голова поднята высоко, очень высоко, до боли. Изящная шея. Может статься, про себя он прикидывал, какой ошейник ей больше пойдет. Темные волосы. В ночном сумраке не разглядеть цвета. Может, конечно, леди Сабина и красивее меня, но вряд ли красивее своих служанок. На рыночном помосте за нее дадут меньше, чем за них.
   — Сохрани меня, воин, получишь выкуп, — проговорила она. Видно, почувствовала, что ее лицо и шею оценивают — оценивают, какая из нее получилась бы рабыня.
   Он убрал руку от ее подбородка.
   — Не сохранить меня ради выкупа — нерасчетливо, — уговаривала она. — Мой выкуп будет выше любой цены, что ты выручишь за меня на рынке.
   Истинная правда. Хотя правда и то, что она очень красива.
   — Не для того же ты напал на мою стражу, чтобы захватить девушку и надеть на нее ошейник.
   — Нет, — согласился хозяин. — Из-за богатого приданого.
   — Разумеется. — Она вздохнула с облегчением. — У тебя бравые ребята. Добыча неплоха. У меня богатое приданое. А выкуп за меня будет еще больше, куда больше присвоенного тобой приданого. Но верни мне мои покрывала и сандалии, ведь выкуп мой будет куда скромнее, если станет известно, как чудовищно поругана моя добродетель. Ради моего доброго имени и целости твоей шкуры наглость твоя останется нашей тайной.
   — Леди Сабина очень добра, — процедил хозяин.
   — Об одном прошу, — продолжала леди Сабина, — не отдавай меня в руки этим бандитам из Ара.
   — Видишь ли, благородная дама, в этом-то и заключается твоя истинная ценность.
   — Что это значит? — предчувствуя дурное, вскричала она.
   — Впереди долгий путь, — объявил хозяин, — идти придется и сквозь чащу, и полем. Для такого путешествия тебе нужен наряд непрактичнее.
   — Что ты собираешься делать? Он стянул с ее пальцев перчатки.
   — Что ты делаешь! — кричала она.
   — Впереди долгий путь, — повторил хозяин.
   Вынув нож, он, к ее ужасу, одним махом распорол и отбросил прочь ее громоздкое платье, оставив ее лишь в нижней сорочке. Отрезал от сорочки рукава, и они упали, безвольно повиснув на скованных наручниками запястьях.
   — Слин! — завопила она. — Слин!
   А он, описав ножом круг, отрезал выше колена подол рубашки. Теперь и ее изящные ноги открыты всем взглядам.
   — Слин! — не унималась она.
   В ответ на эту вспышку гнева он отрезал подол еще выше, обнажив ноги до самых бедер, а слева отхватил лоскут так, что бедро показалось наружу. Не стоило возмущаться — ее только еще больше оголили. Теперь ноги ее обнажены даже больше, чем у Донны, Чанды и Марлы. Лена, которую, перед тем как высечь, раздели по приказу хозяйки, и я — меня раздел воин в лагере — стояли голые. Я заметила — ноги у леди Сабины красивые. Она так и кипела гневом, раздирая кору дерева, что было мочи рвалась из наручников.
   — Ну вот. — Отступив на шаг, хозяин оглядел плоды своих трудов. — Теперь гораздо лучше. Не в парадном же платье пускаться в долгий пеший поход? Ты согласна, леди Сабина?
   — Моя одежда, — стараясь придать голосу твердость, произнесла она. — Верни мне одежду.
   В ответ он небрежно рассек ткань рубашки у нее на боку. От левой подмышки почти до самого бедра теперь зияла прореха, открывающая глазу безупречные очертания груди, плавный изгиб бедра.
   — Наглец! — завопила она и отпрянула в страхе. Руки хозяина легли на ворот рубашки. — Нет! — взмолилась она. — Нет!
   Он разорвал рубашку почти до самого низа — дюйма на два ниже пупка.
   Она смотрела на него расширенными от ужаса глазами.
   — Будут еще какие-нибудь возражения по поводу дорожного костюма? — осведомился он, положив руки ей на плечи — вот-вот и вовсе сорвет с нее лохмотья.
   — Нет, мой похититель, — выдавила она.
   Обернувшись, он поманил нас — пятерых скованных цепью девушек. Мы подошли.
   — Прошу заметить, леди Сабина, — обратился хозяин к пленнице, — первое кольцо свободно. Его оставили для тебя.
   Он приподнял висящее на цепи кольцо.
   — За меня дадут богатый выкуп, — прошептала несчастная.
   Кто-то из мужчин расхохотался. Она испуганно взглянула на него.
   — Об одном прошу. Не отдавай меня в руки бандитам из Ара.
   — Позволите представиться, леди Сабина? — осведомился мой хозяин.
   — Да, — отвечала она.
   Он подтянул повыше наручник на ее левом запястье, надел пониже его прикрепленное к нашей цепи кольцо.
   — Я — Клитус Вителлиус, — объявил он.
   — Нет! — вскричала она.
   Да, судя по этому крику, имя моего хозяина в здешних местах хорошо известно.
   — Только не предводитель из Ара! — простонала она.
   — В Аре много предводителей, леди Сабина, — улыбнулся хозяин.
   — Таких, как Клитус Вителлиус, — немного, — припав к стволу щекой, выдохнула она.
   Сердце мое наполнилось гордостью. Вот какой у меня хозяин! Какое счастье — принадлежать такому мужчине!
   Хозяин защелкнул кольцо на левом запястье леди Сабины. Мы скованы одной цепью. Она стала одной из нас.
   — Что ты со мной сделаешь? — спросила она.
   — Отведу в потайное место, в свой лагерь, помечу клеймом. Потом тебя отвезут в Ар и на каком-нибудь дешевом заштатном рынке продадут тому, кто больше даст.
   Прижавшись щекой к стволу, девушка застонала, шершавую кору оросили слезы.
   По знаку хозяина охранявший ее воин отстегнул наручники. Теперь она на цепи.
   — Так ты не позволишь выкупить меня?
   — Слишком велика твоя политическая ценность, чтобы позволить тебя выкупить.
   Ценность леди Сабины и впрямь была высока. Просватав ее за Тандара из Ти, Крепость Сафроникус укрепляла связи с Салерианской Конфедерацией. Сговор этот, безусловно, был политической акцией. По словам Этты, леди Сабина и Тандар из Ти друг друга в глаза не видели, дело сладилось между их родителями и Советами обоих славных городов. Этот брак сулил леди Сабине принадлежность к высшей касте, она стала бы одной из первых дам города Ти и самой Конфедерации. Ни для кого не секрет — ей не терпелось вступить в высшее общество.
   — Соответственно, — продолжал мой хозяин, — с государственной точки зрения целесообразнее лишить тебя политической значимости.
   Стоящая первой в ряду скованных цепью девушек, леди Сабина застонала.
   В самом деле — как рабыня политической ценности она не имеет. Ее можно будет обменять, купить или продать — как заблагорассудится хозяину. Перед законом Гора раб — не человек, а бесправное животное.
   — Не отдавай меня в рабство, предводитель! — Она еще надеялась. — Сохрани меня, продай Конфедерации. Верни меня свободной — получишь несметные богатства. Вернешь меня Конфедерации — и ты, и твои люди станете так богаты, как вам и во сне не снилось!
   — Благородная дама, ты предлагаешь мне предать Ар? — уточнил Клитус.
   Она грохнулась перед ним на колени. Неужели убьет?
   — Нет, предводитель, — прошептала она.
   — Учитывая твой будущий статус, — назидательно проговорил хозяин, — неплохо бы тебе уже теперь обращаться к свободным мужчинам «хозяин». Тебе это только на пользу — попривыкнешь.
   — Да, — склонила она голову, — хозяин.
   — Как ты, должно быть, заметила, леди Сабина, за тобой стоит рабыня по имени Лена.
   — Да, хозяин.
   — Сегодня вечером ты ее как следует высекла.
   — Да, хозяин.
   — Дай Лене плеть, — велел хозяин одному из мужчин. Лена просияла.
   — Лена, — обратился к ней хозяин, — вздумается леди Сабине замешкаться, будет задерживать караван, твоя обязанность — поторопить ее.
   — Да, хозяин.
   Что ж, леди Сабине не позавидуешь.
   — Прости, что я высекла тебя, Лена, — заскулил а леди Сабина.
   Лена яростно хлестнула ее по едва прикрытой лохмотьями спине. Несчастная отчаянно вскрикнула. И не думала, наверно, что это так больно. Уж конечно, до сих пор отведать кнута ей не приходилось.
   — Лена! — взмолилась она.
   — Называй девушек «госпожа», — велел коленопреклоненной купеческой дочери хозяин.
   — Да, хозяин.
   Лена вновь, не жалея сил, стегнула ее.
   — Не бей меня, госпожа! — разрыдалась леди Сабина.
   Хозяин отвернулся, заговорил с мужчинами и вскоре, не оглядываясь, зашагал через чащу. Мужчины гуськом двинулись за ним. Один остался позади — он пойдет замыкающим, в нескольких ярдах от нас, скованных цепью.
   — Встать, леди Сабина! — гаркнула Лена.
   Звеня цепью, леди Сабина вскочила.
   — Пойдешь с левой ноги, — приказала Лена, — по моему сигналу. Потом научишься ходить на цепи красиво и грациозно. Пока от невежественной девки этого ждать не приходится.
   — Да, госпожа, — отвечала леди Сабина.
   — Ты готова, благородная высокочтимая леди Сабина? — полюбопытствовала Лена.
   — Прости, что высекла тебя, госпожа, — ныла леди Сабина.
   — Не волнуйся, дорогуша, ты свое сполна получишь, уж я постараюсь, — пообещала Лена.
   — Прошу тебя, госпожа! — кричала дели Сабина.
   — А тебе разрешили говорить? — спросила Лена.
   — Нет, госпожа, — простонала леди Сабина. Лена дважды хлестнула ее плетью.
   — Ты считаешь меня слабой, леди Сабина? — спросила она.
   — Нет, нет! — рыдала леди Сабина.
   — Правильно, — согласилась Лена и снова пустила в ход плеть. — Я не слабая.
   Леди Сабина заливалась слезами.
   — Встать прямо! — приказала Лена. — Прямее! — И ткнула ее плетью.
   Глотая слезы, леди Сабина расправила плечи. Сразу стало видно, как она хороша собой. Я улыбнулась. Стоит, выпрямив спину, прелестная, соблазнительная — ну точно рабыня.
   — С левой ноги, по моему сигналу, — напомнила Лена.
   — Да, госпожа, — ответила леди Сабина.
   — Пошли! — хлестнув ее плетью, скомандовала Лена.
   Вскрикнув от боли, леди Сабина, спотыкаясь, зашагала с левой ноги.
   — Быстрей! — Лена стегнула ее еще раз.
   — Да, госпожа!
   Мы торопливо семенили следом, пробираясь сквозь заросли — то укрытые тьмой, то залитые лунным светом, стараясь не отстать от хозяев — мужчин.
 
   — Не хочу бегать на потеху деревенским парням, — плакала рабыня Бусинка.
   — Молчи, рабыня, — отрезала Лена.
   — Да, госпожа.
   В четырех сотнях пасангов к северо-западу от Ара, в двадцати пасангах к западу от Воскского тракта в селении Табучий Брод, у прочерченной на земле линии стояли рабыни Клитуса Вителлиуса — и я среди них.
   Крестьянские парни просто ели нас глазами. Еще бы — такие гибкие, такие аппетитные, и самое главное — рабыни! Не каждый день случается, чтобы такие красотки, да еще наложницы Воина, бегали им на потеху. Мы — рабыни. Поймают нас — должны потешить удачливого охотника.
   Вокруг шло бурное обсуждение правил погони. Заключались пари. Кое-кто из парней подошел ближе к линии — рассмотреть будущую добычу.
   — Ой! — вскрикнула леди Сабина. Деревенский парень похлопывал ее по ноге.
   — Хороша скотинка, — облизнулся он.
   — Да, — согласился его приятель.
   Другой здоровяк ощупывал меня. Я попыталась было чуть высвободиться, но сопротивляться не смела. Я — рабыня. Высекут.
   По другую сторону от Донны, высоко подняв голову, стараясь не замечать тискающих ее крестьянских рук, стояла Марла.
   Рабыня Бусинка плакала, закрыв лицо руками. Двое местных парней — один стоя, другой сидя на корточках — глазами и руками изучали ее тело — так же спокойно и невозмутимо ощупывали бы они любую другую домашнюю скотину.
   Но вот они подошли ко мне. Я закрыла глаза. Они не церемонились. Пожалуй, с телкой боска обошлись бы и то понежнее. А я? Я всего лишь рабыня.
   Вот бы броситься на них, выцарапать глаза! Нет, нельзя. Могут высечь, а могут и убить. Ничего удивительного, что на Горе послушные рабыни. Непослушных просто уничтожают. На мгновение вспыхнувший в душе порыв к мятежу испугал меня. Да что это со мной? Что я, на Земле, что ли? Забыла, что это — Гор? Затмение нашло! Горианским рабыням бунтовать не положено.
   Двое продолжали изучать мое тело.
   Глаза наполнились слезами. Случается, рабыне шутки ради позволяют взбунтоваться, иногда даже, чтобы позабавиться, приказывают: «Бунтуй!» По щекам потекли слезы. Этому приказу, как и любому другому, надлежит повиноваться. Страшный, жестокий приказ. Налюбовавшись вдоволь, ей крикнут: «На колени!» Для того, наверно, и позволяют девушке ослушаться, чтоб слаще было потом вновь поставить ее на колени.
   В общем, девушка целиком и полностью принадлежит хозяину — и этим все сказано. Я открыла глаза. Отошли, взялись за Донну.
   — Ты плачешь, — шепнула мне Бусинка.
   — Ерунда! — тряхнув волосами, ответила я и встала у линии. Земля далеко. Там я была такой утонченной! Писала стихи. А теперь в чужом мире, в Богом забытом поселке, стою у выведенной на земле черты. Нет больше Джуди Торнтон. Есть лишь безымянная полуголая рабыня, ждущая сигнала, чтобы броситься наутек на потеху деревенским парням. Что случилось со мной? Как я сюда попала? Кто я? Чего от меня хотят?
   Я улыбнулась себе. Зато одно я знаю точно: я принадлежу Клитусу Вителлиусу, предводителю воинов Ара.
   В глубине души, едва признаваясь самой себе, я не противилась. Таких мужчин я доселе не встречала.
   Стоя у линии, я оглянулась — туда, где у костра в окружении местных мужчин, бок о бок с Турнусом, главой касты, земледельцем и заводчиком слинов, сидел он.
   Сладостный трепет охватил меня. Один взгляд на Клитуса Вителлиуса — и тело под коротенькой та-тирой стало горячим и влажным. А он, не обращая на меня внимания, беседовал с Турнусом. Он из тех мужчин, которые устанавливают женщине — даже свободной — свои условия. Никакую женщину, будь она хоть трижды свободна, и близко к себе не подпустит, не прими она безоговорочно его условия. Не станет спорить, рассуждать, убеждать, не пустится торговаться. И свободная женщина, к ужасу своему, вдруг поймет, что она — если он сочтет нужным — должна просто повиноваться, стать безвольной и безгласной, как рабыня. Ни у кого на поводу он не пойдет. Условия его просты: женщина отдает ему себя полностью, целиком подчиняется его власти, лишается собственной воли — как рабыня, на которую он соблаговолит надеть ошейник. Даже в отношениях со свободной женщиной он всегда — к вящему возмущению жителей Ара — хозяин. И не найдется на свете женщины, которая не согласилась бы принять эти ясные, четкие, общеизвестные условия.
   Вот он, мой хозяин — сидит скрестив ноги у огня, ведет с Турнусом неспешную беседу.
   И все же сотни дам из самых родовитых семей Ара, многие из них — очень богатые, отчаянно искали близости с Клитусом Вителлиусом.
   И я их не осуждаю. Будь я свободной женщиной Ара — тоже жаждала бы его объятий. Ни перед чем не остановилась бы, приняла бы любые условия. Как, наверно, и любая настоящая женщина. Конечно, лучше на любых условиях иметь настоящего мужчину, чем полумужчину или вообще никакого. Мужчины — хозяева. Сильному мужчине женщина обязана подчиниться. Не многим женщинам достанет сил пренебречь возможностью связать себя с настоящим мужчиной. На самом деле в глубине души каждая настоящая женщина мечтает быть покоренной настоящим мужчиной. Древний этот инстинкт неискореним — и если ты красива и женственна, он безраздельно владеет тобою.
   — Раздевайся, — говорил обычно мой хозяин родовитым свободным дамам, искавшим его расположения. И женщина раздевалась, и он оценивающе разглядывал ее. Не понравится — отошлет ее, плачущую, восвояси, швырнув ей рабский балахон. Не вызовет недовольства — укажет на стоящий на полу кубок с вином рабынь, который она, преклонив перед ним колени, жадно выпьет. В эту ночь ей, точно рабыне, предстоит услаждать его плоть. Утром она, обнаженная, приготовит и подаст ему завтрак. Отдохнув, он снова потешится ею, а потом отошлет, наградив монетой — медной или серебряной, в зависимости от того, хороша ли была она ночью. И облаченная в роскошный свой наряд свободная женщина выйдет из его жилища с гордо поднятой головой. Еще бы — ее соизволил коснуться Клитус Вителлиус. Некоторые дамы утверждают, что получили от него золотую монету. На такую можно купить несколько девушек вроде меня. Иногда, не желая возвращаться домой, девушка умоляет его оставить ее своей рабыней. И тогда, отдавая себя в рабство, она скрепляет собственноручной подписью грамоту, ни отменить, ни оспорить которую отныне не в силах. Теперь она рабыня. Таких девушек Клитус Вителлиус держит около себя несколько дней, а потом дарит друзьям или продает. Интересно, жалеют ли они о своем выборе потом, когда, надев наручники, их на привязи уводят от него? Им суждено пожизненное рабство, цепи и плети — их удел, воля мужчин — закон. Что у них впереди? Унижение, рыночный помост, где их выставят мужчинам на обозрение, продадут с молотка. Потом — череда хозяйских рук, пойдут от одного к другому, а крепким хозяевам укрощать таких не впервой. Что их ждет? Тяжкий труд, жесточайшая дисциплина, тело их — всегда к услугам мужчин. А кому-то из них суждено испытать ошеломляющее чувство покорности, с трепетом осознать, что принадлежишь мужчине, что ты в полной его власти, что должна склониться перед ним; кому-то посчастливится познать любовь, безмерную, ни с чем не сравнимую любовь, что дано изведать лишь бесправной, беспомощной, порабощенной женщине. Но не об этом чаще всего думает девушка, когда ее впервые волокут на цепи на рыночный помост. Я взглянула на хозяина. Неотразим. Говорят, надеть его ошейник — мечта едва ли не каждой рабыни Ара.
   Случается, свободные женщины срывают с себя покрывала. Раздирая одежду в клочья, прямо среди улицы бросаются к его ногам, моля надеть на них ошейник. Вот такой это мужчина.
   Свобода — шепчутся между собой родовитые дамы Ара — не слишком высокая цена за десяток дней в ошейнике Клитуса Вителлиуса. Хоть миг побыть в его объятиях — за это и постылой свободы не жаль.
   Но ведь, наверно, хоть по закону они свободны, а я — нет, такие женщины — прирожденные рабыни? А если они прирожденные рабыни, так почему их не закабалят? Если ты рождена рабыней, зачем тебе свобода? Что-то тут не так. Рабство — разве не этого они жаждут? Вот он, мой хозяин. Да найдется ли на свете женщина, которая рядом с таким мужчиной не почувствует себя рабыней? Ведь он — прирожденный хозяин. Для такого любая женщина — рабыня. Почти каждая с радостью променяет свободу на его цепи.
   Вот почему женщины Ара, точно распаленные самки зверя, извиваются по ночам на своих ложах, грезя о Клитусе Вителлиусе, вспоминая во тьме его взгляд, его походку, его руки, нутром чувствуя: он — хозяин.
   — Рабыни, приготовиться! — прокричал селянин. Сгорая от желания, я не отводила глаз от хозяина. Броситься бы к нему! Но за линию ступить нельзя.
   Турнус походя, шутки ради возбудил меня, а удовлетворить было некому, вот я и терзалась неутоленным желанием, несчастная рабыня.
   Броситься бы к хозяину! Но за линию ступить нельзя. Может, я, хоть и землянка, прирожденная рабыня? Хочу его!
   Как ни стремились к этому женщины Ара, подруги у Клитуса Вителлиуса не было никогда.
   Да мне кажется, никогда и не будет. Он — Клитус Вителлиус. у него есть рабыни.
   Он всегда будет держать своих женщин в ошейниках. Я люблю его!
   — Когда факел опустится, — объявил, поднимая зажженный факел, селянин, — бегите.
   — Да, хозяин, — ответили мы.
   — Потом я воткну факел в землю. Отсчитаем двести ударов сердца. — Он указал на стоящую поблизости местную рабыню. Пару лет назад работорговцы выкрали ее в каком-то поселке за сотни пасангов к западу отсюда. Турнус купил ее в Аре и, привязанную к повозке, приволок в Табучий Брод. Рослая, широкобедрая, с крупными щиколотками, голубоглазая блондинка — довольно симпатичная. Позади нее, положив ладонь на ее левую руку, стоял один из людей моего хозяина. Другую руку он просунул под ее короткую шерстяную тунику. Он будет считать удары сердца. Девушка стояла босиком, шея дважды обмотана туго завязанным обрывком грубой веревки. Так помечал своих девушек Турнус. Да, у такой, пожалуй, сердце будет биться медленно и ровно. — После двухсотого удара вас начнут ловить.