Норман Джон. Рабыня Гора

   Борчофф резко обернулся.
   — Подразни-ка его, Дина.
   — Предупреждаю, предводитель, — заговорил черноволосый, — не вздумай наносить мне оскорбление, заставляя рабыню дразнить меня.
   — Подразни его, — повторил Борчофф и отвернулся.
   Пленник застыл в безмолвной ярости. И вдруг я почувствовала себя невероятно могущественной. Он беспомощен! Внезапный гнев на мужчин захлестнул меня. Что они со мной сделали! Ошейник, клеймо! И этот, в цепях, — тоже горианин, только что смотрел на меня как хозяин на рабыню.
   — Да, хозяин, — ответила я Борчоффу, предводителю воинов заставы Турмусовых Камней.
   Подошла к пленнику, подняла на него глаза. Он смотрел в сторону.
   — Хозяин боится рабыни? — спросила я. Коснулась его кончиками пальцев, лениво провела по плечу. Про себя улыбнулась. Лишь земной мужчина испугался бы рабыни. Испугался бы, смутился. Не знал бы, что с ней делать. Конечно, тут же принялся бы вбивать ей в голову, в чем заключается мужественность, превращая ее в подобие мужчины. Вот такая женщина для него безопасна. И не посмотрел бы на ее чувства, и внимания не обратил бы на то, что она женщина, ведь ее природа — какова бы она ни была — его, по существу, не интересует, главное — самому избежать ответственности. Мужчины и женщины равны — вот основной тезис, за которым прячутся слабые, запуганные мужчины. Все просто. Если женщина — не женщина, то и мужчина ей не нужен. Почему так много мужчин страшатся быть мужчинами? По-моему, ничего ужасного в этом нет.
   — Ты такой большой, сильный, хозяин, — улещала я узника, — и красивый.
   Он зло смотрел в сторону.
   — Почему же ты не обнимешь меня, не поцелуешь рабыню? Я тебе не нравлюсь?
   Ни слова в ответ.
   — О, — протянула я, — ты в цепях!
   Я поцеловала его руку. Он выше меня дюймов на десять, весит, наверно, вдвое больше. Рядом с ним я чувствовала себя такой маленькой.
   — Давай Дина поласкает тебя, хозяин, — шептала я. — Позволь Дине сделать тебе приятно.
   Я рванула зубами его тунику.
   — Ты должен позволить Дине ласкать тебя, — уговаривала я. — Скоро на тебе поставят клеймо, и ты станешь несчастным рабом, как Дина. — Я разорвала зубами его тунику до пояса. Обнажилась мощная грудь. Ласково поглаживая его по бокам, я лизала и кусала его живот. — А раба могут убить всего лишь за то, что он коснулся рабыни. — Я посмотрела ему в лицо. — Дине так жаль, что скоро ты станешь рабом, хозяин.
   — Я не стану рабом, — сказал он. Я озадаченно смотрела на него. Он снова отвел глаза в сторону.
   Я вцепилась зубами в его тунику у пояса.
   — Не надо, рабыня, — сказал он. Я испуганно отпрянула.
   — Иди, Дина, — приказал вернувшийся к узнику Борчофф.
   — Да, хозяин.
   И я вернулась в жилище рабынь: вымыться, привести себя в порядок к вечеру.
 
   — Приведите узника, — приказал Борчофф, вставая за низеньким столиком в зале наслаждений и поднимая кубок.
   Я стояла на коленях перед мужчиной, которому только что подавала мясо. Блюдо опустело.
   Музыка смолкла, девушка в желтом шелке прервала танец.
   В зале — человек пятьдесят мужчин и почти все живущие на заставе девушки.
   — Добро пожаловать, — этими словами встретил Борчофф введенного в зал пленника. Ноги его были скованы цепью, руки в кандалах — за спиной. На всем теле — следы побоев.
   Его швырнули на колени перед Борчоффом, предводителем воинов заставы Турмусовых Камней.
   Двое охранников крепко держали его, не давая встать с колен.
   — Ты здесь гость, — объявил Борчофф. — Сегодня ты пируешь.
   — Ты щедр, предводитель, — ответил мужчина.
   — А завтра, — продолжал Борчофф, — ты заговоришь, поскольку наши доводы сумеют тебя убедить.
   — Вряд ли, — бросил тот.
   — У нас действенные методы.
   — И все же пока они не сработали. Казалось, Борчофф разозлился.
   — Но если мне будет угодно — заговорю, — добавил пленник.
   — Премного благодарны, — ответил Борчофф. Пленник опустил голову.
   — Ты из воинов, — предположил Борчофф.
   — Возможно.
   — Ты мне нравишься, — сказал Борчофф. — Сульда, Тупа, Фина, Мельпомена, Дина! — крикнул он нам. — Попотчуйте и ублажите нашего таинственного гостя, который никак не вспомнит, из какой он касты, как его имя и из какого он города.
   Мы послушно бросились к коленопреклоненному, окованному цепями мужчине.
   — Завтра к вечеру, надо думать, память к нему вернется.
   — Девятнадцать часов уже есть? — спросил пленник.
   — Нет, — ответил Борчофф.
   — Я заговорю, — заявил он, — в девятнадцать часов.
   — Испугался завтрашних доводов? — осведомился Борчофф.
   — Нет, — ответил узник. — Но всему свое время и место: и речам, и клинкам.
   — Эта поговорка в ходу у воинов, — отметил Борчофф.
   — В самом деле?
   Приветствуя его, Борчофф поднял чашу. Он тоже принадлежит к касте воинов.
   — Вот незадача, — проговорил он, — что ты попал к нам в руки. В стойлах Турий нужны рабы — чистить тарларионов.
   Сидящие за столами мужчины расхохотались. Посмеялись остроте Борчоффа и мы. Если пленник из воинов, для него это куда как оскорбительно. И мне, и всем прочим показалось ужасно забавным, что он вдруг станет рабом и его возьмут и отправят на самые грязные работы. Там, во дворе, даже скованный цепями, он напугал меня. Так что мысль о его будущем рабстве меня особенно радовала. Так ему и надо!
   Узник не ответил Борчоффу. Кивнув нам, Борчофф осушил чашу.
   — Бедный хозяин, — стоя на коленях, взяв в ладони его голову и целуя, причитала я над коленопреклоненным мужчиной, — бедный хозяин.
   — Ты та самая шлюха, что была во дворе. — Он всмотрелся в мое лицо.
   — Да, хозяин.
   — Приятно будет пометить тебе ушко. О чем это он?
   Мы принялись ласкать, целовать его, принесли ему вина, разных лакомств. Вились вокруг вьюном, прислуживали что было сил.
   — Настало время для главных наслаждений! — объявил Борчофф.
   Мужчины нетерпеливо вскинулись. «Дина!» — позвал тот, которому недавно я подавала остро приправленное мясо.
   Торопливо чмокнув коленопреклоненного, опутанного цепями узника — таким небрежным поцелуем одаряют на Земле жены мужей — и шепнув: «Прости, хозяин, но я должна служить другому», я бросилась на зов.
   Уже убегая, услышала, как узник спросил Борчоффа, который час. «Восемнадцать часов», — ответил тот.
 
   Я лежала в объятиях воина на подушках, разложенных на полу в зале наслаждений, и целовала его. Это уже четвертый.
   — Как чудесно с тобой, хозяин, — шептала я, прижимаясь к нему, чуть приподнимая голову. Дал бы кусочек подслащенного медом мяса со стоящего рядом с ним металлического блюда! Ни я, ни остальные девушки такую пищу сами брать не смеем. За это могут отрубить руки. Несколько часов до пира мы ничего не ели, да и на самом пиру — тоже. Нас зовут на пир не есть, а прислуживать. Мы — рабыни. Однако мужчины могут нас покормить. Хотим есть — должны заслужить свою пищу.
   — Пожалуйста, хозяин, — обхаживала его я, — покорми Дину. Он положил мне в рот кусочек сваренного в вине, подслащенного медом мяса, запихнув его пальцами между зубами и щекой.
   — Спасибо, хозяин, — прошептала я с куском мяса во рту, целуя его.
   Я оглянулась, смакуя мясо. Вон, поодаль, — Сульда. Сегодня вечером мне досталось больше лакомых кусочков.
   Здесь, на заставе Турмусовых Камней, меня научили ублажать мужчин.
   Я улыбнулась, глядя на Сульду. Она бросила на меня злобный взгляд. А вот и пленник. Коленопреклоненный, всеми покинутый, в тяжких оковах. Да он на меня смотрит! В этот вечер я не раз ловила на себе его взгляд. Я улыбнулась, сложила губы и послала ему воздушный поцелуй. Мне простили эту дерзость. Обнимавший меня мужчина рассмеялся. А я все смотрела на пленника. Ох и поиздевались мы над ним сегодня! Отвели душу. А я, кажется, больше всех отличилась. Как он смел вести себя со мной как хозяин? Пленник в цепях! Мы из кожи вон лезли: и вина ему подносили, и лакомствами потчевали. То заговаривали с ним почтительно, будто он вовсе и не пленник во вражеской крепости, то захлебывались хриплым шепотом, будто места себе не находим от возбуждения. Прижимались к нему, ласкали, целовали. Дразнили, насмехались, издевались. Рабыни искусны в таких вещах, а я превзошла всех.
   Он смотрел на меня.
   Воин прижал меня к себе, навалился сверху. Я истово целовала его. Музыканты наигрывали горианские мелодии. Кто-то схватил меня за щиколотку.
   — Погоди! — приглушенно прикрикнул тот, что был со мной, прижавшись губами к моей шее под ухом, удерживая и целуя. Рука его скользнула к ошейнику, подтянула его повыше, прямо к подбородку, чтобы меня от него не утащили.
   — Побыстрей там с рабыней! — торопил, держа меня за лодыжку, другой. Я засмеялась и тут же, не сдержавшись, вскрикнула, отзываясь на мужскую ласку.
 
   — Немного вина Дине, хозяин, — попросила я, прижимаясь к нему.
   Как и другие девушки, я ползала между столами. Некоторые мужчины щедрее своих собратьев. Подползла Фина.
   — Пошла вон! — прошипела я. Она сердито поползла прочь, ища кого-нибудь еще.
   — Немного вина Дине, пожалуйста, хозяин, — просила я. Он, схватив меня за волосы, откинул мне голову и прижал
   ко рту чашу. Я засмеялась, почувствовав вкус вина. Вино пролилось, потекло по горлу, под ошейником, дальше, под шелк, по левой груди.
   И тут с грохотом распахнулась дверь. В зал ввалилась толпа вооруженных мужчин в шлемах.
   — Проволока на стене перерезана! — вскричал здешний воин и тут же, настигнутый мечом, покатился по полу, истекая кровью.
   От стола, пошатываясь, поднялся напившийся допьяна Борчофф. Туриане дико озирались. Музыка смолкла. За стенами зала слышались крики и звуки борьбы.
   — К оружию! — скомандовал Борчофф. — Звонить тревогу! Все больше воинов врывалось в зал. Туриане бросились к стенам — за оружием. Отчаянно визжали рабыни.
   И вот пришельцы захватили зал. Быстрые, ловкие, лютые, в серых шлемах с гребнями из шерсти ларлов и слинов. Загорелые, обветренные лица — скорее всего, прилетели на тарнах.
   — Ключ от кандалов! — потребовал, вставая, узник.
   К горлу Борчоффа приставили клинки. Его люди бросали оружие. Полная внезапность. Из-за музыки мы ничего не слышали.
   Остро заточенными крюками, подвешенными снизу к сбруе тарнов, они перерезали проволоку и сорвали ее со столбов. Подлетели на тарнах, стараясь не попадать в свет лун, сначала низко, в нескольких футах над землей, хоронясь в тени, а потом, за четверть пасанга от крепости, внезапно взмыли в небо, первый отряд перерезал проволоку, открывая путь второму, третьему и четвертому. И вот на стену, на крыши и во двор крепости с неба посыпались люди. Многие почти мгновенно прорвались к залу. Видимо, хорошо изучили план крепости. Действовали быстро и четко.
   Взбешенный, почти протрезвевший, Борчофф швырнул одному из захватчиков ключи от кандалов. Их тотчас же отомкнули. Мужчина стоял гордо выпрямившись, потирая запястья.
   — Ты предводитель этих людей? — спросил Борчофф.
   — Да, — ответил тот.
   — Тебя схватили, когда ты вынюхивал план крепости и секреты ее обороны.
   — Все было выведано заранее, — ответил мужчина, — и мы разработали план. Мне нужно было только угодить к вам в руки.
   — Ты намеренно дал себя схватить?
   — Да. Таким образом я попал в крепость, сумел сориентироваться на месте и ускорить действия моих людей. — И он отвернулся, давая указания своему помощнику. Тот, в свою очередь, стал отдавать приказы воинам. Они взялись за дело.
   — Значит, ты наблюдал, — заключил Борчофф
   — Старался зря времени не терять, — ухмыльнулся мужчина. — И твои люди, как я и ожидал, во многом сыграли мне на руку. Говорили о чем угодно, не смущаясь присутствием того, кому, как они считали, уготованы рабские цепи, а то и прямо к нему обращаясь.
   Борчофф бросил укоризненный взгляд на своих подчиненных.
   Предводителю захватчиков подали меч и сумку. Он повесил ее на плечо.
   — Мы еще поговорим, предводитель, — бросил он Борчоффу — Но ты, наверно, понимаешь: мы действуем быстро.
   — Еще бы, предводитель, — отвечал Борчофф. — Ведь мы в зоне, патрулируемой летающими на тарнах воинами Ара.
   — Нынче вечером патруль запоздает, — сообщил мужчина. — Им будет не до вас: в нескольких пасангах к югу горят поля. Их надо обследовать и доложить обо всем правителям.
   Кулаки Борчоффа сжались.
   — В оковы его! — Предводитель ткнул пальцем в цепи, которые совсем недавно опутывали его самого.
   На руках и ногах Борчоффа защелкнулись кандалы.
   — Кто ты? — в ярости вскричал Борчофф.
   — Девятнадцать часов уже есть? — спросил мужчина.
   — Да.
   — Я Раек. Из касты Воинов из города Тревы.
   Рабыни с криком бросились прочь, а с ними и я. За спиной слышались чьи-то приказы. Захватчики грабили крепость.
 
   Что было духу мчалась я по темному коридору. Позади — топот мужчины. Нет, свернул, погнался за кем-то другим.
   Обрывки шелка почти сползли. Я попыталась сорвать с ноги колокольчики. Мимо пронеслась девушка, свернула куда-то. Я затравленно огляделась. Стальная дверь! Не охраняется! Быстрей внутрь! Снова коридор. Задыхаясь, гремя колокольчиками, я бросилась вперед. Снова дверь, снова коридор, освещенный висящей на цепи лампой. Он мне знаком! Это по нему вела меня Саша в первый день в Турмусовых Камнях. Череда запертых дверей. Ринувшись было к ним, я тут же отпрянула. Нет, там прятаться глупо, даже если удастся войти. Там сокровища. Уж туда-то мародеры наверняка влезут. Надо найти то место, где хранится грошовый товар. Кажется, это дальше, по ту сторону стальной двери. Я бросилась бежать. Вот она, тяжелая стальная дверь. Теперь ее никто не охраняет. Оставив дверь приоткрытой, я принялась одну за другой дергать боковые, что ведут в хранилища дешевых товаров. Все заперто. Рванулась к решеткам. Не открываются! Из глаз брызнули слезы. Куда деваться? Стоит кому-нибудь войти в коридор, вот я — как на ладони, мечусь от двери к двери, прелестная полуодетая рабыня с колокольчиками на ноге. Западня. Снова к решетке. Негде спрятаться! Некуда скрыться! Стеная от отчаяния, я привалилась спиной к железным прутьям. Вгляделась в пролет коридора. Пока никого. Коснулась ошейника. Вцепилась в кое-как свисающий с бедер лоскуток шелка. Красота меня погубит! Снисхождения от горианских мужчин мне не дождаться. Как страшат меня их веревки и плетки! Я — рабыня! Кто знает, что со мной сделают, попадись я им в руки! Там, дальше, — дверь в комнату Борчоффа. Подбежав к ней, я потянула дверь на себя и вошла. На стене — плетка. Это ею стегал он меня за непослушание. Это после ее ударов я, прирученная, рыдая, молила надеть на меня ошейник. Вот этот самый ошейник. Едва завидев плетку, я отшатнулась. Один ее вид наводит ужас на рабынь. Рабыня знает, чего от нее ждать. Испробовала на себе. Горианин, чуть что ему не по нраву, без лишних раздумий пустит плетку в ход. Девушка всегда помнит об этом. Что может быть страшнее? В коридоре за второй дверью послышались возгласы, зазвенели мечи. Истошно закричала девушка, забарабанила в дверь, заскребла ногтями по стали. Что делать? Но вот уже ее, отчаянно вопящую, тащат прочь. «Свяжи и отволоки к стене, — услышала я. — Ставь свою метку. Я возьму следующую». Несчастная вскрикнула, как от внезапной боли, и ее уволокли. Снова голоса. Я бросилась назад — к двери, через которую вошла. Ручка другой двери задергалась. В стену застучали мужские кулаки. Деревянная перегородка, не выдержав, треснула, в дыру, нашаривая замок, просунулась рука. Я метнулась обратно, туда, откуда вошла. Едва выбежав, услышала: в комнату ввалились разгоряченные мужчины.
   Задыхаясь, обдирая босые ноги о камень, я мчалась обратно по коридору.
   Проскочила в стальную дверь. Шаря по ней руками, пыталась понять: как запереть? Вот беда! Эти пять задвижек не закроешь! Застопорены скользящей вертикальной перекладиной, а на ней — висячий замок.
   Я снова пустилась что есть духу.
   Бросились ли за мной в погоню те, что ворвались в комнату Борчоффа, нет ли — я не знала.
   Еще раз я остановилась — попробовать одно за другим снятые ноги увешанные двумя десятками колокольчиков кольца. Будь у меня хоть какой-нибудь инструмент — просунула бы его в разъемы колец, освободилась бы от проклятого звона. Но нет инструмента. А пальцы мои слишком слабы.
   В коридоре послышался топот.
   Сердце упало. Колокольчики по-прежнему на мне!
   Но ведь если добраться до комнаты, где прихорашиваются к вечеру рабыни, я достану ключ от колец с колокольчиками! Он в деревянном ящичке, там Саша держит все ключи! Не открою ящичек — так сломаю или крошечный замочек сорву, и ключ — мой!
   И я помчалась назад.
   Вот и железная дверца, через которую я когда-то впервые вползла в жилище рабынь.
   Открыла. Встала на колени, заглянула внутрь. Кого-то из девушек за волосы волокли из комнаты. Несчастная, согнувшись, спотыкаясь и плача, ковыляла за воином. На полу у бассейна — Мельпомена. Лежит ничком, над ней на коленях стоит мужчина, связывает ей руки за спиной. Встал, перекинул ее через плечо, с легкостью вынес наружу. В комнате осталась одна рыжеволосая Фина — обнаженная, распростертая у входа в свою нишу, пристегнутая наручниками к решетке. Смотрит горестным взглядом. Но чем я могла ей помочь? Поймавший ее воин вот-вот вернется за пленницей.
   Отодрав от остатков платья клок шелка, я сунула его в пазы замка — чтобы не захлопнулся за мною — и поспешила дальше. В комнате, где приводили себя в порядок рабыни, все вверх дном. Уже обшарили. Здесь, наверно, и схватили девушек. Ящичек разбит — должно быть, мужчины искали драгоценности. Ключи разбросаны по полу.
   За стеной послышались крики.
   Я лихорадочно пыталась подобрать ключ к первому замочку. Мимо двери промчалась Сульда. Я сжалась в комок.
   Ее взяли у дальней оконечности бассейна.
   — Не метьте меня! — кричала она. Потом — пронзительный вопль. Еще мгновение — и, держа за плечи, воин толкает ее, спотыкающуюся, перед собой; руки связаны за спиной, волосы в беспорядке рассыпались по плечам.
   — К стене ее, быстрей! — прокричал кто-то.
   Вот он, ключ! Я отомкнула первый замочек, потом остальные. Раскрылись кольца. Я отбросила колокольчики прочь.
   Пробираясь ползком вдоль бассейна, я двинулась к железной дверце. Но выйти из нее мне так и не удалось. По ту сторону бассейна шел мужчина. Я повернулась и бросилась в другую сторону, к решетчатым воротам, через которые мы выходили в зал. Миновала следующие ворота. Ноги ступили на ковер.
   Я должна найти убежище!
   Зал я пересекла быстро, но тут впереди, в боковом коридоре, показались двое, между ними — рабыня по имени Тупа.
   Развернувшись, я бросилась обратно в зал. Еще двое! Наверняка те, кого я слышала за железной дверцей, — обшаривали, наверно, жилище рабынь и комнату, где девушки приводили себя в порядок, а потом вышли через ворота.
   Попалась! Я вжалась в стену.
   Подошли.
   — Это Дина, — сказал один.
   — Пусть идет, — бросил другой.
   И они вчетвером, ведя с собой Тулу, пошли обратно к залу.
   Едва переводя дух от ужаса, я припала спиной к стене. Не взяли.
   Ничего не понимаю. Не хотят меня? Не подхожу? Оставят на свободе?
   В противоположном конце зала со стороны ведущих в рабскую обитель ворот замаячила мужская фигура. Высокий, статный, могучий красавец, по повадке — предводитель горианских воинов.
   Он. Тот, что назвался Раском из Тревы. Я повернулась и бросилась бежать.
 
   Я застыла, скрючившись, в углу темного коридора. Вдали засветилась лампа. Все ближе, ближе. На меня надвинулись стены коридора.
   За спиной — запертые решетчатые ворота.
   Лампа еще ближе.
   Сжимаются стены.
   Поднял лампу. Свет упал на меня. Я встала на колени.
   — Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, — прошептала я.
   — Животом и щекой к стене! — приказал он. — Руки за спину, скрестить запястья!
   Я повиновалась. Он поставил лампу на выступ в стене, положил на пол меч, присел рядом. И вот руки мои опутаны веревкой. Стянув покрепче, он завязал ее. Я вздрогнула. Беспомощна. Взяв за руки, он повернул меня к себе. Теперь я сидела перед ним на полу, спиной опираясь на каменную стену, подтянув колени к подбородку.
   — Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, прошу тебя, — шептала я. Уж как я над ним издевалась, как потешалась! И вот теперь, связанная, в его руках. Мы одни в темном коридоре, глубоко под землей, под крепостью Турмусовых Камней.
   Я замигала от света лампы.
   Он вытащил что-то из сумки, поднес к моим глазам.
   — Знаешь, что это?
   Крошечный, испещренный прожилками узкий овальный металлический листочек. У широкого края в микроскопическое отверстие вдето колечко, на нем — изогнутая проволочка. На листке вырезана надпись и какой-то знак.
   — Знаком тебе этот знак?
   — Нет, хозяин, — прошептала я.
   — Это символ Тревы.
   — Да, хозяин.
   — Можешь прочесть?
   — Нет, хозяин.
   Читать по-гориански я не умела. Не владела здешней грамотой. Не такая уж редкость. Многие хозяева предпочитают неграмотных рабынь — ими проще управлять, их легче держать в узде. Другим, наоборот, нравятся грамотные, и не просто грамотные, а высокообразованные, блещущие умом, одаренные. Такие девушки высоко ценятся. На рыночном помосте за них дают больше. Говорят, что и как рабыни они лучше. Если бы меня продавали на Земле, я бы тоже считалась такой, а на Горе я всего лишь безграмотная невежда.
   — Это мое имя, — пояснил он, — Раек.
   — Да, хозяин.
   — Вот такими штучками, — он все держал листочек передо мной, — мы, воины Тревы, метим добытое во время набегов.
   — Не надо, прошу тебя, хозяин! — отпрянув к стене, вскричала я.
   Он оттянул мочку моего левого уха. Я забилась, закричала — проволочка вонзилась в кожу. Проколов насквозь, он скрутил концы проволоки. Получилась петелька. С нее, касаясь щеки, свисал серебряный листок.
   «Приятно будет пометить тебе ушко», — сказал он тогда, в зале. Тогда я не поняла этих слов. Зато теперь понимала. Я в ужасе уставилась на него. Я помечена!
   — Кажется, теперь ты не такая дерзкая, как раньше, — заметил он.
   — Нет, хозяин, — ответила я плача.
   Схватив за щиколотки, он оттащил меня от стены. Я со стоном откинула голову. Ухо проколото! Может, само по себе это ничего и не значит, но только не на Горе. Теперь почти наверняка когда-нибудь проколют и второе, и стану я девушкой с проколотыми ушами, ничтожнейшей из рабынь. Тот пронзительный, как от боли, вопль — это же девушке прокалывали ухо! Тогда я не поняла, что с ней делают. И не от боли кричала она так отчаянно — от горя и стыда! Ухо проколото!
   Я с упреком взглянула на Раска иэ'Тревы. Он рассмеялся. Прекрасно понимал, что сотворил надо мною, и знал: понимаю это и я.
   — Сладка ли тебе твоя месть, хозяин? — спросила я.
   — Я еще и не начинал мстить, крошка, — ответил он и раскинул в сторону мои ноги.
   Не поддамся! Я отвернулась. Коснувшись каменного пола, чуть слышно звякнул серебряный листочек. Но руки его действовали безошибочно.
   — Нет! — молила я. — Не заставляй меня кончить!
   А он не ведал снисхождения. Себя забыв, трепеща от малейшего прикосновения, я изогнулась, с исступленным криком припав к нему.
   А потом я лежала у его ног, опустошенная, побежденная, сдавшаяся. Рабыня.
   Он поднял голову.
   — Дым!
   Теперь и я почувствовала запах гари.
   — Крепость горит. Вставай, рабыня!
   Я кое-как поднялась. Ноги едва держали.
   Миновав пылающие коридоры, вскарабкавшись по лестнице, спустя несколько энов мы выбрались на крышу, а потом — на перекинутый к крепостной стене узенький мостик. Там, на стене, ждало несколько тарнов — огромные могучие птицы, верхом на которых летают горианские воины.' Крышу одного из зданий уже лизали языки пламени. На стене людно. К седлам тарнов приторочены тюки с награбленным, с седельных лук свешиваются связки посуды. Рядом с крылатыми чудовищами — рабыни. Руки сцеплены над головами, наручники продеты в стремена. Тарны взлетят — и девушки повиснут на цепях, по две с каждого бока. Позади нескольких тарнов привязаны канатами огромные корзины. В них — тоже рабыни и всевозможные товары. А вот и Саша. Стоит у стремени, руки над головой. В глазах — страх. Мужчины поспешно вскакивали в седла. Внизу, во дворе, на цепи — Борчофф и его воины, прислуга с заставы. Вокруг — клубы дыма. По двору мечутся спущенные с привязи тарларионы. Мужчины шарахаются в стороны, чтобы не затоптали. Мой новый повелитель уже тянул меня за руку.
   — Надо спешить, предводитель, — обратился к нему один из мужчин.
   — Нужно двигаться под покровом темноты, — добавил помощник. — Мы должны успеть на встречу с тем купцом до рассвета.
   — По седлам! — ухмыляясь, приказал ему Раек из Тревы.
   Усмехнувшись в ответ, мужчина метнулся к подвешенной к седлу огромного тарна лесенке.
   Я все смотрела вниз. Ворота крепости распахнулись, тарла-рионы бросились на волю.
   Меня подтолкнули к воину, который отвел меня к корзине.
   Томящийся во дворе Борчофф взглянул вверх. Раек из Тревы вскинул руку, приветствуя воинов. Ворота открыты. И Борчоффу, и его людям — пусть они и скованы цепью все вместе — ничто не мешает выйти из крепости, спастись от огня.
   Раек из Тревы окинул быстрым взглядом своих воинов и тарнов, поклажу, добычу, рабынь.
   Воин легко поднял меня и запихнул в огромную корзину с плоской крышкой, открывающейся сверху наподобие люка. Придавил голову, заталкивая между других девушек. Скорчившись, я примостилась у самой стенки. Теснота — не шевельнуться. Дверца над нашими головами захлопнулась. Ее крепко привязали снаружи. Я встала на колени. Туг не выпрямишься. В этой тюрьме нас восемь. Руки связаны за спинами. Сюда же, в корзину, напихали шелка и золото. Я огляделась. Как селедки в бочке! У других девушек, как и у меня, в ушах серебряные листочки — поймавшие их мужчины пометили свою добычу.