Писемский Алексей. Взбаламученное море

   - Сойдемся мы, значит, на Брюлевской террасе часам к двум?
   - Да, - подтвердила Софи.
   3.
   Другой день в Дрездене.
   Поутру Софи отправилась на прогулку гораздо позднее Бакланова. Он еще часов в десять, проходя мимо ее номера, торопливо крикнул ей:
   - Ну, я иду!
   - Ступайте! - сказала ему Софи. Из отеля она потом вышла какою-то несколько таинственною и робкою походкой.
   - Ayez la complaisance, monsieur, de me dire ou est la poste? - обратилась она к одному человеку.
   Тот сделал какую-то мину из лица, развел руками и прошел мимо.
   Софи сконфузилась и обратилась в более уже пожилому мужчине (по белому галстуху она догадалась, что это должен быть пастор).
   - Montrez-moi votre lettre! - сказал ей тот почти строгим голосом.
   Софи робко подала ему письмо.
   - A Petersbourg, monsieur Petzoloff! - произнес вслух немец.
   Софи все это время обертывалась, как бы боясь, чтобы не подслушал кто.
   - Voila! - произнес пастор и тут же опустил письмо в прибитый перед самыми их глазами ящик.
   Софи поблагодарила его милым наклонением головы и прошла в сад.
   Сначала она села на одну из лавочек, с целью помечтать.
   Помечтала и пошла потом ходить.
   Походила, остановилась и с большим вниманием посмотрела на один из открывавшихся видов.
   Снова села.
   Скука ясно была видна на ее лице.
   Она встала и пошла из сада по улице, остановилась перед одною церковью, полюбовалась и хотела-было внутрь зайти, но заперто!
   Сойдя со ступеней храма, она вошла не то в лавочку, не то в аптеку, купила там мыла и духов; но, отойдя немного от лавочки и понюхав духи, бросила их на тротуар: такие они были гадкие!
   Далее она решительно не знала, что с собой делать, и возвратилась на Брюлевскую террасу.
   Всего еще было 12 часов.
   Через полчаса, впрочем, явился туда и Бакланов, запыленный и усталый.
   Он поутру прямо и проворно прошел в галлерею; в двух комнатах останавливался перед каждою картиной, справляясь с каталогом, делал глубокомысленную мину, записывал у себя что-то такое в книжке; в третьей начал он хвататься за голову; с каталогом уж более не справлялся, и наконец следующие комнаты прошел совершенно быстро и сел против Мадонны. Потом вдруг вскочил, как бы вспомнив что-то, и вышел снова в прежние комнаты, снова начал останавливаться перед каждою картиной, записывать в памятную книжку... Между тем у него во рту стало становиться сухо и поламывало ноги. Не давая себе хорошенько отчета, он пошел, пошел и совсем вышел из галлереи.
   Но на террасу ему совестно было итти. Он решился пройтись по улицам и, не желая встретиться с Софи, бродил по самым глухим переулкам; а тут, как нарочно, поднялся ветер, который дул ему в глаза и рот, так что Бакланов беспрестанно отплевывался и уж самым скорым шагом отправился на террасу.
   - Фу, поработал же сегодня! - сказал он, усаживаясь подле Софи.
   - Все осмотрел? - спросила она.
   - Все!.. - отвечал Бакланов.
   - Стало, мы можем уехать сегодня отсюда. Мне через месяц непременно надобно быть в Париже.
   Последние слова Софи почему-то произнесла несовсем спокойным голосом.
   - Куда же ехать? - спросил Бакланов.
   - В Баден, на воды; там преприятное, говорят, общество, подхватила Софи с живостью.
   - Хорошо, - отвечал Бакланов, зевая во весь рот.
   4.
   Рулетка.
   Баден-Баден был в самом разгаре своего сезона. Опершись на перила мостика, идущего от отеля "Европы", стоял Бакланов в каком-то упоении. Под ним шумел источник. Кругом пели птицы. оздух был как молоком пропитан. Впереди виднелся Conversations-Haus, а за ним высокие горы.
   Они часа уже три как приехали, но Софи все еще одевалась. Горничная хлопотливо и беспрестанно входила и выходила от нее то за водой, то гладить платье, воротнички.
   - Что ты так хлопочешь? - спрашивала ее другая горничная, служащая в нижнем этаже.
   - С одной госпожой!.. Она очень хороша собой, - отвечала первая горничная и показала своей подруге, вынув из кармана, червонец.
   - Гм, гм! - произнесла та.
   Когда Софи вышла наконец из номера, в шляпке и белом бурнусе, горничная не утерпела и сказала ей:
   - Vous etes bien jolie, madame!
   Софи с улыбкой поблагодарила ее наклонением головы.
   Стоявший внизу обер-кельнер в белых штанах и белом галстухе, когда проходила она, закусив как-то губы и засунув палец в ключ, стал им колотить себя по ноге.
   Софи прямо подошла к Бакланову.
   - Как ты хороша, однако, сегодня! - невольно проговорил он.
   Софи, гордо закинув головку, подала ему руку. Чтобы нарядиться и выйти на водах на гулянье, она как будто была рождена для этого!
   Перед Конверсационною залой играла музыка.
   Софи и Бакланов сели.
   При этом обратила на них внимание даже одна, как впоследствии оказалось, владетельная особа, путешествующая инкогнито, которая несколько времени лорнировала их.
   Сидевший рядом с Софи молодой англичанин тоже каждый раз вспыхивал, когда она взглядывала на него.
   - Allons dans la salle, - сказал наконец Бакланов.
   Софи встала.
   - Madame, votre gant, - сказал англичанин, подавая ей уроненную перчатку.
   - Merci, monsieur, - сказала она, долго протянув эти слова.
   - Madame est francaise? - прибавил он совсем уже робко.
   - Non, monsiur< je suis russe, - отвечала Софи.
   Англичанин в почтении склонил перед ней голову.
   В первой же великолепной зале, в которую они вошли, раздался радостный голос:
   - Бакланов, Боже мой! Кого я вижу!
   Но Бакланов при этом дрогнул и даже побледнел. К ним подходил, с бородой, одетый совершенным франтом и, как видно, чище обыкновенного умывшийся Никтополионов.
   Софи невольно отняла руку от Бакланова и даже отошла от него.
   - Скажите, пожалуйста! - кричал между тем тот, подмигивая своим единственным глазом: - вы совершенно пропали из К...
   - Я был в Петербурге, в деревне, а теперь за границей, отвечал Бакланов, желая поскорее уйти от своего соотечественника.
   - А у нас Бог знает какие слухи про вас! - воскликнул Никтополионов и потом вдруг обратился к Софи.
   - Il me semble, que j'ai l'honneur de voir madame Leneff?
   Софи слегка, но серьезно и ничего не сказав, поклонилась ему.
   - У нас Бог знает что говорят, - продолжал Никтополионов, снова обращаясь к Бакланову: - что вы вашу супругу бросили... в разводе с ней...
   - Сплетни в нашем городе не новость, - отвечал Бакланов.
   - Где рулетка?.. Я рулетку желаю видеть, - перебила их разговор Софи.
   - Позвольте мне быть вашим кавалером! Я здесь как дома, сказал Никтополионов и ловко предложил Софи руку.
   Она должна была итти с ним.
   - Вы вместе путешествуете с Баклановым? - спросил он ее невиннейшим образом.
   - Мы встретились с ним в Дрездене, так же как вот и с вами теперь, - отвечала Софи небрежно.
   - Да!.. разумеется, - подхватил Никтополионов: - как приятны эти встречи!
   За границей он был хотя так же ядовит, но по крайней мере гораздо вежливее.
   - Про Бакланова там решительно говорят, что он бросил жену и влюбился в какую-то даму...
   - А, так вот какая рулетка! - перебила его на этих словах Софи, останавливаясь перед огромным игорным столом.
   Бакланов пошел и стал на другом его конце. Он хотел показать, что вовсе не с Софи приехал.
   - Как же тут играют? - продолжала та, смотря с вниманием на груды золота и серебра, которые беспрестанно переходили то к банкометам, то к играющим.
   - Очень просто: положите деньги на какое угодно вам место, там уж не обсчитают! - объяснил ей Никтополионов и бросил сам два талера.
   Ему дали четыре. Он положил их в карман.
   - Ах, это весело! - воскликнула Софи и бросила пять талеров. У нее взяли. Она еще; опять взяли.
   Никтополионов попросил одного сидевшего тут господина, чтоб он уступил ей место.
   Тот встал.
   Софи поместилась к столу.
   Она бросила пять червонцев. У нее взяли. Она еще десять. У нее взяли.
   - Приостановитесь немножко!.. Ставьте поменьше! - научал ее Никтополионов.
   Софи поставила червонец. Ей дали три. Она еще три. Ей дали шесть. Потом она опять проиграла.
   - Теперь увеличьте куш! - шептал ей Никтополионов.
   Софи поставила двадцать червонцев.
   У нее взяли.
   Софи поставила еще пятьдесят.
   У нее взяли.
   - Софи, что вы делаете? - кричал ей Бакланов с другого конца.
   Но Софи даже и не отвечала ему. Лицо ее горело...
   Она поставила билет в четыреста франков, взяли!
   Она высыпала все золото из кошелька, ей дали немного.
   Она все это поставила и приложил еще билет в четыреста франков, - взяли!
   - Нет больше пока денег! - проговорила она, обращая к Никтополионову свое взволнованное лицо.
   - Как? Все проиграли? - спросил тот ее с удивлением.
   - Кредитив у меня в Париже! - отвечала с досадой Софи и потом вдруг обернулась к Бакланову. - Дайте мне денег! - сказала она.
   Тот, растерявшись и всем этим очень недовольный, вынул портмоне.
   - Давайте все, сколько есть! - проговорила Софи и потом, повернувшись, сейчас же начала ставить.
   В два приема портмоне Бакланова был пуст.
   Софи по крайней мере часа три сидела около стола; глаза ее неустанно бегали за золотом: ей очень было жаль тех денег, которые она проиграла, и ужасно хотелось выиграть те, которые она видела перед собой.
   На другой день, еще часов в одиннадцать, Никтополионов зашел за ней, увел ее под руку в Salle de Conversation, записывал для нее проигравшие на рулетке номера и учил, на которые ставить.
   Бакланова более всего беспокоило то, где Софи брала денег, но обер-кельнер объяснил ему это.
   - Monsieur! - окликнул он его раз, когда тот проходил мимо его будки. - Дама эта - ваша родственница?
   - Да! - отвечал Бакланов, заранее предчувствуя что-то недоброе.
   - Вам известно, что она заложила у хозяина все свои брильянты за пятнадцать тысяч франков?
   Бакланов пожал плечами.
   - Ее дело! - сказал он с улыбкою.
   - О, здесь это часто бывает! - произнес обер-кельнер.
   Вечером, впрочем, когда Софи, утомленная и усталая, возвратилась в свой номер, Бакланов решился постучаться к ней в комнату. Она отворила ему несовсем поспешно и несовсем с удовольствием.
   - Вы все играете? - начал он.
   - Да.
   - Выиграли?
   - Проиграла.
   - Зачем вы это, Софи, делаете?
   - Я не на ваши деньги играю, а на свои.
   - На чьи бы то ни было, все-таки это безумство и наконец неприлично.
   - Моя вся жизнь была неприличие и безумство, - отвечала Софи, вынимая из косы гребенку и закладывая волосы за ухо, видимо, приготовляясь спать.
   Бакланов принужден был уйти.
   Так прошел еще день, два, три... Чтобы спасти себя от невыносимой скуки, Бакланов однажды утром решился съездить, на осле верхом, на одну из соседних гор, на которой, говорили ему, были развалины. Местность, чрез которую он проезжал, была восхитительна, но на душе у него было скверно. При подъеме на самую гору он увидел, что навстречу ему спускается другой господин, который, поровнявшись с Баклановым, сейчас же повернул своего осла рядом с ним.
   - Господин Бакланов! - проговорил тот.
   Бакланов узнал в нем старшего Галкина.
   - Вы тоже оставили Росиию? - начал молодой человек.
   - Да, - отвечал Бакаланов, погоняя осла.
   - Это невозможно там оставаться!.. Чорт знает что такое происходит!.. - продолжал Галкин.
   Бакланов молчал.
   - Вы знаете, меня не пускали совсем за границу! - проговорил он с гордым видом.
   "Тебя бы не только надо пускать, а выгнать из каждой страны!" - подумал Бакланов.
   - Кого еще я здесь встретил? - заговорил молодой человек уже с хохотом и видя, что прежний разговор не занимает его спутника. Madame Леневу!.. Помните, которая жила с отцом... Она вдруг меня спрашивает об нем; видно, опять желает обирать его!..
   - А батюшка ваш здесь? - спросил Бакланов.
   - Да, но он еще не выезжает... Мы всего здесь три дня... Госпожа эта ужасная мерзавка!.. Она столько у него перебрала.
   Бакланов наконец не выдержал.
   - Послушайте, вы еще мальчишка и позволяете себе подобным образом говорить о женщине.
   Галкин сконфузился.
   - Женщина женщине рознь!.. - пробормотал он.
   - Нет, не рознь! - воскликнул Бакланов: - она моя родственница, понимаете ли вы это?..
   Галкин совсем растерялся.
   - Я не знал этого!.. - сказал он.
   - Ну, так я заставлю вас знать! - кричал Бакланов: - и сейчас же вас, с вашим ослом, отправлю в эту пропасть! - прибавил он, показывая на крутейший обрыв, мимо которого они проезжали, и вслед затем, в самом деле, начал толкать Галкинова осла в спину, в зад, чтобы он подошел к обрыву.
   - Перестаньте, Бакланов, перестаньте! - кричал во все это время молодой еврей.
   Бакланов разбил себе ногу, руку, но ничего не сделал с ослом.
   - Эмансипаторы тоже женские! - заключил он бешеным голосом.
   Но Галкин успел уже в это время повернуть осла и уехать под гору.
   - Вы ужаснейший чудак! - говорил он, обертываясь к Бакланову, которого главным образом в эти минуты взбесило то, что Софи проигрывала и, пожалуй, опять продаст себя Галкину.
   Возвратившись с своей прогулки, он решился еще раз, и уже в последний, иметь с ней объяснение.
   К удивлению своему, он на этот раз застал ее дома и, грубо отворив дверь, вошел к ней в номер.
   Софи, с изнуренным и истощенным лицом, стояла около своего дорожного сундука и укладывала в нем.
   Бакланов начал прямо:
   - Вам, вероятно, приятно здесь, но я никак не мог этого сказать про себя, а потому я уезжаю.
   - Я сама уезжаю, - отвечала она ему спокойно.
   - Куда же это?
   - В Париж.
   - Но ведь мы, кажется, предполагали с вами ехать сначала в Швейцарию, подышать чистым воздухом.
   - Поедемте в Швейцарию, для меня все равно, - отвечала Софи, садясь уже на стул.
   Бакланов опять ожил от радости.
   - У меня только денег нет; я должна спешить, - прибавила она.
   - Да деньги у меня есть, возьмите на путешествие.
   - Хорошо!..
   Через несколько минут Бакланов решился ее спросить о главном:
   - А что, Софи, вы много проиграли?
   - Много, - отвечала она с улыбкой: - тысяч сорок франков проиграла.
   - Сорок тысяч! Зачем же вы это делали?
   - Так, от скуки... скучно... - отвечала Софи.
   - Много ли же теперь у вас осталось от всего капитала?
   - Немного уж! - отвечала Софи опять с улыбкой и затем, выслав Бакланова от себя, занялась своим туалетом, и к обеду вышла блистающая красотой и нарядом.
   5.
   Восхождение на гору Риги.
   По Цугскому озеру к Арту шел пароход.
   На нем ехали наши путешественники. Тут они уже входили в настоящие швейцарские горы, которые, сдавляя взор то зеленеющими, то обрывистыми и почти голыми скалами, окружали их со всех сторон. Неба чистого, голубого, блистающего полуденным солнцем, был виден только клочок. На нижних склонах гор были рассыпаны деревеньки, а на верхних - изредка мелькали пастушьи хижины. Все это как будто бы было на театре, а не в жизни и не на земле.
   Бакланов беспрестанно повертывался из стороны в сторону.
   - Нет, тут жить нельзя, - говорил он. - это слишком все как-то искусственно... Жизнь человеческая должна проходить обыкновеннее.
   - Что в нашей-то обыкновенной жизни! Наскучила уж она! возразила Софи.
   - Посмотри, - прибавил он: - ты видишь дым около этой горы? Это облака.
   - Это гора Риги! - объяснил им стоявший около них господин, в плоховатом пальто, но с чрезвычайно добродушною физиономией.
   - Риги... Мы туда и поедем? - переспросил Бакланов.
   - Туда, на самый верх; его еще не видать в облаках.
   - Софи! Мы будем в этих облаках! - воскликнул Бакланов.
   Но Софи в это время была занята другим. Она уже несколько минут не спускала глаз с того самого молодого англичанина, который подал ей перчатки в Бадене и который решительно теперь ехал по следам их: куда они брали билеты, туда и он.
   Софи, конечно, на мгновение, но придала такое выражение глазам, что в значении ее взгляда не оставалось никакого сомнения; англичанин при этом слегка улыбнулся и потупился.
   - Madame! - обратился к Софи господин в поношенном пальто (это был их проводник): - угодно вам пешком или на лошади ехать на гору?
   - А как страшнее? - спросила она его.
   - Некоторые дамы боятся верхом, а другие нет.
   - Ну, так я поеду верхом и на самой сердитой лошади! Смотрите, такую мне и дайте!
   - Вы получите коня, достойного вас! - сказал ей вежливый швейцарец.
   Софи говорила громко и при том опять взглянула на англичанина.
   Тот опять улыбнулся своею хорошею улыбкой.
   Всего этого Бакланов или не видал, или не хотел видеть, и только, уж вслушавшись в последние слова Софи, проговорил:
   - Что за глупости ехать в гору на сердитой лошади!
   - Я так хочу, и в ледники еще пойду, - отвечала Софи.
   Бакланов пожал плечами. Они, как выехали из Бадена, все ссорились.
   В Арту проводник провел их в гостиницу.
   Англичанин тоже пришел туда.
   Софи переменила туалет и вышла в черном с длиннейшим шлейфом платье и шляпке a la Гарибальди.
   Бакланов все это время был на улице и смотрел, чтобы в самом деле не привели бешеных лошадей.
   - О, нет! У нас таких нет! - успокаивал его проводник.
   Софи стояла перед зеркалом и начала поправлять свои волосы, которые, по густоте своей, никак не укладывались под шляпку.
   - Как идет к вам этот наряд! - осмелился наконец обратиться к ней с первыми еще словами англичанин, и при этом весь вспыхнул.
   - Вы находите? - спросила Софи.
   - Да, - проговорил англичанин.
   - Вы едете на Риги? - спросила его Софи.
   - Д-да! - протянул еще раз англичанин. - А вы потом куда поедете? - прибавил он уже робко.
   - В Париж.
   - И я! - сказал англичанин.
   - О, это хорошо! - воскликнула Софи и, молодцевато похлопывая себя хлыстом по платью, пошла навстречу Бакланову.
   - Все готово, - сказал тот.
   - Allons! - обратилась Софи к англичанину.
   Тот пошел.
   Софи, как только усадили ее, сейчас же начала свою лошадь бить хлыстом и поскакала.
   - Софи! Софи! - кричал Бакланов, едва поспевая за ней.
   Англичанин ехал от них в некотором отдалении около своего проводника, который нес ему плед, подзорную трубу и стулья в палках.
   - Monsieur! - воскликнула вдруг Софи, обертываясь к нему: угодно вам ехать со мною рядом?..
   Англичанин подъехал к ней.
   Бакланов нарочно стал отставать, чтобы не подать виду, что ему неприятно.
   - Поскачемте! Кто из нас кого перескачет! - сказала Софи: дайте руку; вот этак виднее, кто у кого впереди!.. - прибавила она, протягивая свою ручку. Англичанин, совсем сконфуженный, взял ее.
   - Тише, тише, Софи! - закричал опять Бакланов, поскакав.
   Проводники тоже бежали.
   - Так, messieurs, нельзя! Нельзя! - говорили они.
   - Так ездить на чужих лошадях нельзя! - передавал их слова Бакланов Софи.
   - Я им заплачу! - отвечала та и вскоре потом, вместе с англичанином, совсем скрылась из глаз Бакланова и проводников, которые нашли их уже около маленькой гостиницы, где Софи преспокойно сидела и пила пиво.
   - Что это, Софи: и пиво наконец пить! - воскликнул Бакланов, не могший удержать своей досады.
   - Оно очень вкусно, - отвечала Софи и затем ловко и без всякой помощи сама вскочила в седло.
   Проводник умолял ее ехать осторожнее.
   Тронулись.
   Дорога шла чем дальше, тем круче и опаснее. Там, где она суживалась и к ней с одной стороны прилегали нависшие скалы, а с другой - почти прямою стеной шел обрыв, которому дна было не видно, там именно Софи и начинала понукать лошадь. Умное животное не знало, как вести себя: оно и не слушалось ее слегка трусило...
   Англичанин, на своем коне, преспокойно следовал за нею.
   - Madame est fort imprudente! - восклицали почти беспрерывно проводники.
   Вблизи самой гостиницы есть выдающийся мыс, по которому идут две дороги: одна несколько отступя, а другая по самой закраине, и с нее действительно открывался великолепный вид склонов гор, лесов... летевшие внизу в воздухе птицы казались маленькими черными точками... человек, двигающийся по одной из тропинок на утесе, понагнулся несколько вниз, и казалось, что вот-вот упадет; города и деревни представлялись шишками, пароход - крошечною лодочкой.
   Сердце замирало, мутился разум глядеть вниз!.. Какое-то странное желание ринуться туда поднимало ужасом на голове вашей волос.
   Софи нарочно поехала по прежней дороге. Лошадь ее раза два обрывалась в пропасть. Англичанин тоже проехал за ней; но Бакланов нет.
   Перед отелем наконец они спешились. Горный воздух сейчас же дал себя почувствовать. Бакланов советовал Софи итти переодеться, но она отвечала ему только насмешливым взглядом.
   - Давайте, побежимте вниз! - сказала она англичанину, показывая на один из крутейших скатов.
   Тот молчаливым кивком головы изъявил согласие.
   Они побежали. Видно было, как Софи все быстрее и быстрее стремилась и заметно не имела сил остановить самое себя; вдруг, при одном изгибе дорожки, перед ней, в нескольких саженях, открылся обрыв. Софи сделала движение назад; но нет: ее несло вперед!.. Перед глазами ее уже чернела пропасть!.. Англичанин в это время, совершенным козлом, перебежал ее, на всем маху повернулся к ней лицом и, с нечеловеческим усилием опершись одною ногой, распустил руки. Софи упала ему в объятия. Несколько минут они колебались: в пропасть ли им упасть, или остаться на месте.
   Бакланов, видевший все это с горы, всплеснул руками и отвернулся в ужасе.
   Софи, опершись на руку своего кавалера, начинала тихо и томно взбираться на гору.
   Солнце между тем начинало садиться.
   Вся наехавшая публика вышла любоваться его закатом.
   Горы, как остроконечные волны, шли кругом всего горизонта. Миллионы оттенков пробегали по нем. По вершинам большей части из них вспыхивали ледники и снег. Солнце красноватым шаром спускалось в разрез двух гор.
   С долин и с озер, как бы к собратам своим, поднимался и лез по утесам туман. Деревень и озер было почти не видать. Думы Бакланова невольно возвысились. Ему мечталось, что тут, где-нибудь на вершине, в облаках и на своем золотом от солнца престоле, восседает сам Саваоф, в громах и славе царствующий и управляющий вселенною!
   Туманы земли окончательно слились с туманами неба, и все превратилось в какое-то безразличное, темно-сероватое море. И так осталось на несколько часов...
   Наконец тени ночи дрогнули. Туман побелел; между несколькими горами прорезалась бледно-розовая полоса утренней зари. Напротивоположной стороне, как бы умывшись и обрядившись, ясно белели лежащие на вершинах снега.
   Публика опять высыпала на край горы.
   Молодой англичанин тоже стоял тут, завернувшись в свой плед. Но ни Бакланова ни Софи не было.
   Наша смелая путешественница чуть не умерла в ту ночь: с ней сначала была истерика, потом жар, а теперь она лежала в постели, с лицом пылающим, вся разметавшаяся и со взбившимися волосами.
   Бакланов сидел около нее с испуганным лицом и держал ее руку.
   - Как можно быть такой неосторожной! - заговорил он наконец, видя, что Софи несколько успокоивается.
   - Что ж, когда мне грустно!.. тошно!.. скучно! - воскликнула она со слезами на глазах.
   - Все оттого, что ты ничем не хочешь заняться. Ты читать даже не хочешь и не любишь.
   - Ты много сам читаешь? - возразила она ему с насмешкою.
   - Наконец это путешествие тебя, я вижу, нисколько не занимает.
   - Что же, ахать по-твоему на каждом шагу?
   - А главное, ты никого не любишь!
   Последние слова Бакланов проговорил и потупился.
   - Он-то любит! Кто бы говорил, только не ты! - вскричала Софи с досадой. - Отойдите от меня, мне и так душно!.. - прибавила она.
   Бакланов отошел.
   Софи между тем начала мало-по-малу смыкать глаза. Обрадованный этим Бакланов, свернувшись кое-как на диванчике, тоже начал дремать.
   Когда они проснулись, полдневное солнце совершенно сняло с окружающих видов таинственный характер вечера и рассветающего утра, и очень уж хорошо было видно, что там, пониже, вблизи человеческих жилищ, гораздо лучше, чем на этих голых мертвых вершинах.
   - Поедем отсюда поскорее! - было первое слово Софи.
   - Сейчас, - отвечал Бакланов, проворно вставая.
   - Только, пожалуйста, где бы этих гор проклятых не было: противны они мне! - восклицала Софи.
   - Самое лучшее в Веве: там нет ни гор ни людей, отдохнем и вполне насладимся деревней.
   - Да, - подтвердила Софи.
   Бакланов вышел распорядиться. Софи встала и потянулась. Она чувствовала ломоту во всем теле. Цвет лица у ней был очень нехорош.
   - О, какая скука это путешествие! Все болит, вся грязная!..
   И Софи чуть не заплакала.
   При съезде с горы, она не шалила больше и не гнала лошадь, и хоть смело, но как-то мрачно смотрела вниз.
   Бакланов шел около нее пешком.
   Когда они проехали первую долину, то, обернувшись назад, оба невольно и в голос воскликнули:
   - Господи! Где мы были!
   Дорожка, по которой они сходили, казалась тоненькою леноточкой.
   Вдруг на ней появилась движущаяся масса.
   - Это monsieur англичанин едет, - сказал проводник.
   - Чтобы чорт его драл! - произнес Бакланов.
   Но Софи ничего не сказала.
   6.
   Жан-Жак Руссо, Шильонский узник и Вольтер.
   Веве - красивое местечко на берегу Женевского озера. Набережная у него отделана базальтом. Впереди рисуется противоположный берег своими мягкими очертаниями. Шире, нежней, привольней этого ландшафта трудно что-нибудь себе вообразить.
   Бакланов и Софи сидели на набережной и любовались этою водой, этими горами и облаками.
   По небу беспрестанно пролетали птицы и точно восхищались тем, что видели.
   Бакланов толковал о Руссо, о том, как этот философ желал возвратить человечество к более естественному и натуральному состоянию.
   - Что за глупости! - сказала ему на это Софи.
   Потом он объяснил ей, как madame Варран и из каких побудительных причин полюблила юного и мечтательного Руссо.
   - Что за гадости! - сказала на это Софи.
   Они долго потом, почти до самых сумерек, гуляли рука об руку.