Страница:
[225]
«Явление обновления происходило с некоторыми перерывами; переходя на новое место, обновление обыкновенно прекращалось на прежнем месте, – пишет владыка Мефодий. – Процесс обновления длился от нескольких недель, даже месяцев, до нескольких часов и еще менее. В последнем случае можно было заметить и самый процесс обновления: грязь и пыль, въевшиеся в икону, исчезали на глазах у всех, подобно рассеивающемуся туману; в некоторых случаях в первый момент обновления от иконы исходил как бы блеск и свет, иногда совершенно явственный и сильный; священные изображения обновившихся икон имеют иногда особенный приятный и умилительный вид, хотя эти изображения в большинстве случаев самой простой работы». [226]
Один из таких примеров быстрого обновления случился в августе 1925 года в Харбине, в общине беженок – сестер Владивостокского женского монастыря. Это была Владимирская икона Божией Матери. «По письму она не представляла ценности, а дешевая фольговая риза и сам лик Божией Матери были настолько темного вида, что один иеромонах Казанского Богородицкого монастыря, побывавший в храме 24 августа, спросил, указывая на икону: “Зачем это жертвуют в храм такое барахло?” Любопытно, что священник даже не совершал каждения перед этой иконой, настолько она казалась ему неблаголепной, а протоиерей Евгений Панормов, посетив общину, посоветовал поместить образ в уголок, чтобы он не бросался в глаза».
Этот образ решили подарить одному из бывших руководителей КВЖД, который только что освободился из китайской тюрьмы, и ради этого вытащили из темного угла, в котором он висел. И вот что было дальше:
«Рассматривая икону, игуменья вдруг изменилась в лице: образ стал мгновенно светлеть, подобно тому, как под влиянием солнечных лучей рассеивается туман, и как бы очищаться от пыли и грязи, насевших на него от времени.
“Смотрите, смотрите, ведь совершается чудо… икона обновляется…” – игуменья стала показывать образ присутствующим. Люди столпились вокруг нее; не прошло и нескольких минут, как икона приняла совершенно новый, блестящий вид: лик под стеклом просветлел и стал словно бы только что написанным; фольговая риза ярко заблистала; венчик над ликом засиял переливающимся светом. Вся икона сверкала, только кое-где на ней остались темные пятна, словно бы в удостоверение совершившегося чуда». [227]
Одну из таких икон видел митрополит Вениамин (Федченков) у одного из русских беженцев. «Иконочка была небольшая, вершков пять высоты и три-четыре ширины. Изображение, вероятно, Божией Матери, наискось с правого угла до противоположного левого было темное, а с другой стороны совсем светлое и ясное». [228]
Начавшись в Приморье, волна обновлений двинулась в Китай, прошла по городам и станицам с русским населением и снова вернулась в Россию. На самом-то деле волна шла по всей стране, но в пределах Советской России о ней можно было судить лишь по упоминаниям в соответствующих судебных процессах да по рассказам немногих очевидцев. Святыни обновлялись, словно бы предсказывая, что будет время, когда не станут ремонтировать церкви, золотить купола и писать иконы.
Этими чудесами было ознаменовано начало гонений на церковь. Но еще большие чудеса стали совершаться в их конце.
До последнего времени мироточащие, плачущие или кровоточащие иконы воспринимались как великое чудо. Сейчас это чудо стало обыденным до такой степени, что не все такие иконы даже приносят в храм. Расскажут священнику, тот даст несколько советов, как вести себя, имея дома такую святыню, – и все. Потому что в 1990-е годы мироточение от икон стало массовым.
Началось все, кажется, в 1988 году. 16 ноября находившиеся во Введенском соборе Оптиной пустыни люди увидели, как на изображении Казанской Божией Матери выступили прозрачные капли. Влагу собрали, икону вытерли, но капли все появлялись и появлялись. И в тот же день стала мироточить икона преподобного Амвросия Оптинского.
Очевидец вспоминал: «Капельки то тут, то там загорались, увеличивались на наших глазах, превращались в полновесные капли, а потом некоторые из них уменьшались и исчезали. Истечение мира сопровождалось благоуханием. Оно действовало как бы волнами, то сразу захватывая всех, то пропадая до едва ощутимого. Среди земных запахов ему нельзя подобрать аналогичный. Если постараться назвать производимое им впечатление, то это как бы благовонная, сконцентрированная свежесть». [229]
Прошло еще несколько лет, и началось что-то небывалое! Уже в 1991 году есть свидетельства о восьми плачущих иконах, из них четыре иконы Богоматери.
10 апреля, на Светлой седмице, в храм святителя Николая Николо-Перервенской обители в Москве принесли икону Державной Божией Матери, которая благоухала и источала миро.
Летом в Грузии, в обители преподобного Антония Марткопского, заплакала старинная икона, предположительно Казанская.
В конце августа в Санкт-Петербурге, в храме Иова Многострадального на Волковском кладбище, мироточила икона Успения Божией Матери.
22 ноября в Смоленске, в Свято-Успенском соборе, плакала Казанская икона, находившаяся в алтаре. Алтарь был полон благоуханием.
Уже в следующем, 1992 году в одной только Спасо-Преображенской пустыни под Елгавой, ничем не примечательном женском монастыре, мироточили уже семь икон!
В 1993—1995 гг. мироточили десять икон в петербургском храме Симеона и Анны, из них четыре иконы Богородицы.
«С 11 апреля 1993 года по 1 сентября 1995 года в храме было зафиксировано, в общей сложности, 404 случая мироточения от икон, в том числе:
“Игуменья Святой горы Афонской” – 85;
“Троеручица” – 53;
“Знамение” – 38;
“Умиление” – 2». [230]
История Церкви не знала ничего подобного – чтобы величайшее чудо совершалось в таких количествах!
Но и это было всего лишь началом. Иконы начали мироточить повсеместно, по всей стране, не только в храмах, но и в домах. Особняком стоит совершенно уже невероятное чудо в Иваново: там в Свято-Введенском монастыре с декабря 1998 по декабрь 1999 года мироточили семь с половиной тысяч (!) икон.
…Первой мироточение заметила дочка одной из монахинь, Маша.
«Спрашиваю, как это было. Оказывается, очень просто.
– Я увидела, что икона мокрая, и говорю: “Мама, смотри, капли”.
– Мы думали, что масло как-то брызнуло на икону – может, из лампадки, – поясняет матушка Лариса. – И еще подумалось: если это миро, то через неделю все станет ясно. Через семь дней был праздник Амвросия Медиоланского, и в этот день (тезоименитство батюшки и архиерея) миро выступило на устах, на звезде Богородицы, на благословляющей руке Младенца… Вот эта икона.
Матушка Лариса достает с полки небольшую Тихвинскую икону в деревянном окладе. Икона самая обычная, картонная, современного производства Софринских мастерских (размер 11х13 см). Такие сейчас выпускаются десятками тысяч и продаются в каждой церковной лавке. Но эта икона вставлена в деревянный киот, под стекло.
Сама икона блестит от мира; внутри киота проложен толстый слой ваты – на случай, если икона снова начнет мироточить.
Мы открываем киот. Ни вчера, ни сегодня икона не мироточила, но следы прошлых мироточений более чем заметны: бумажная основа насквозь пропиталась чудесным миром.
– Сестры принесли к нам в келью свои Тихвинские иконки. И вскоре все семь замироточили. А потом, к мясопусту, все начало мироточить, – рассказывает матушка. – Первое время у нас большое воодушевление было. Устраивали крестные ходы, постоянно читали акафисты, служили молебны. Монастырь прямо гудел – особенно в Великий пост 1999 года, когда мироточение было необычайно сильным. Тогда иконы не плакали только в Великую Пятницу. А в Великий Вторник после богослужения началось крупное мироточение. Миро источали почти все иконы, более трех сотен образов. Мироточение длилось более трех часов. Сейчас уже попривыкли, можно сказать, стадия потрясения прошла…
Мироточение в Иваново имеет свои особенности. Во-первых, в подавляющем большинстве случаев миро, проступающее на иконах, не имеет запаха. Во-вторых, сам характер мироточения разный. Некоторые иконы сплошь покрыты мельчайшими каплями, вся их поверхность увлажнена (небесная роса);другие покрыты крупными каплями, причем эти капли могут идти и по краю иконы (миро-окропление);наконец, в третьем случае миро источается из глаз, из уст, от благословляющих рук, от свитка, из ран (собственно мироточение).
От чудесного мира происходят исцеления… По словам матушки Ларисы, у людей после помазывания миром проходят головные боли, радикулит, болезни горла, глаз, ушей… У многих иконы продолжают мироточить дома, и, помазываясь миром от своих икон, люди также получают исцеления». [231]
Автор книги беседовал с настоятелем ивановского Введенского собора, архимандритом Антонием (Юрасовым).
«Мироточение икон для человека есть видимое присутствие Бога, милость свыше, – начал говорить он. – В Древней Греции самым ценным лекарством был елей – масло. Поэтому по-гречески “Господи, помилуй” звучит “Кирие, элейсон”, что означает: Господи, уврачуй мои раны душевные. Через миропомазание Господь укрепляет нас в вере и приводит к покаянию… Господь через мироточение показал, что он не оставляет нас. Мироточение – это милость Божия… Знамение это еще дается к гонениям или к природным бедствиям. Возможно, впереди нас ждут испытания, природные катаклизмы. Но и бедствия эти – милость к нам, заблудшим, потому что испытания напоминают всем, живущим на земле: у нас не только тело, но и бессмертная душа… Ведь что хочется людям? Им хочется, чтобы в холодильнике была колбаса да водка, да чтоб телевизор работал. А когда тяжело – задумываются, обращаются к Богу…
Я спросил об исцелениях.
– Христос говорит: “По вере вашей да будет вам”, и Сам, когда исцелял, говорил: “А веруешь ли?” Самые главные исцеления души – от язв греховных, а потом идет исцеление и телесное… Ко мне приходят иной раз на исповедь и говорят: у нас нет грехов. Спрашиваю: ходите ли в Церковь, молитесь ли? Оказывается, нет: не ходят, не молятся. Но грехов за собой не признают: мол, мы добро делаем, пользу приносим. Тогда я спрашиваю таких людей: эти стулья пользу приносят? – “Да, приносят”. Добро делают? – “Делают”. – Они живые или мертвые? – “Мертвые”. Вот и вы, как эти стулья…
– Ученые исследовали миро?
Отец Амвросий кивнул.
– Эксперты говорят, что по своему составу такого вещества ни в природе, ни в производстве нет. Но это не главное; здесь даже миллион экспертиз ничего не докажут. Если бы мы закрыли келью, запечатали ее, а потом открыли бы дверь и миро рекой полилось бы, – безбожники сказали бы, что мы трубу подвели и масло пустили. Тем, кто духовно не умер, не нужны доказательства, они принимают чудо, как святыню. А те, которые умерли, что им чудо! Даже если Христос покажет им Свои раны – не поверят». [232]
А мироточения продолжались и продолжаются, и теперь уже и речи нет ни о каком обмане. Во-первых, чудес слишком много. А во-вторых, среди мироточивых икон много таких, в которых просто физически не спрятать тайную емкость – например, бумажных.
«Трудно и, пожалуй, просто невозможно представить дальнейшую хронику чудес, – пишет Д. Басов. – Во-первых, факты мироточения стали слишком многочисленны, а во-вторых, во многих храмах и монастырях священнослужители предпочли умолчать о чуде, не оглашали его ни устно, ни письменно и не благословляли прихожан рассказывать о нем. Причины тому находились разные. Алексей Любомудров, собирая данные о мироточении, услышал, например, от одного священника следующее: “Да, иконы в нашем храме обильно мироточат на протяжении двух лет. Но мы стараемся не придавать этому значения, не обращать сугубого внимания. Ведь нет выработанной позиции Церкви – как воспринимать подобные сверхъестественные явления. И я не знаю, что они означают. Об этом пусть выскажутся старцы. Я – простой священник, могу отвечать на вопросы ко мне как к священнику, а об этом судить не берусь”. Другой клирик сказал ему так: “Церковь благословляет почитать мироточивый образ, когда есть акт освидетельствования, составлен рапорт архиерею, когда все удостоверено. А если этого не было – возможна ситуация, что разные неуравновешенные люди могут впасть в соблазн, пойдут слухи, а затем может случиться и поругание святыни”.
Среди причин, по которым священнослужители не решались разглашать о чуде, нужно назвать и осторожность, опасение привлечь в храм любопытных, вызвать ненужный ажиотаж. Пишущему эти строки, например, иногда приходилось отказываться от мысли написать о некоторых чудесах, потому что священники не хотели привлекать внимание к своему храму. А в одном монастыре в Москве мне сказали примерно следующее: “Мы – монастырь. Наше дело – молиться, а не рассказывать о чудесах”.
Понятно, что многие иереи, наверное, просто не знали (и не знают), что делать в таких случаях. “Здесь сказывается и боязнь прослыть “пустосвятом”, – замечает А. Любомудров. – Встречается, увы, и обычное равнодушие. “В нашем храме делается все, что положено: таинства, требы. А то, что выходит за рамки этого, – не наше дело, это пусть решают церковные власти, епархия, Синод”, – останавливает иерей вопрошающего». [233]
А кроме того, в середине 1990-х годов и политика новых российских властей в отношении церкви была еще неясна. Ведь все было еще в будущем – и восстановление храма Христа Спасителя светскими властями, и президент, не скрывающий перед всей страной своего православия, и прочее… Зато по стране была дана полная воля сектантам самого мрачного толка. Так что никто не мог сказать тогда, куда повернет штурвал новая власть, и не обрушатся ли на церковь, слишком открыто свидетельствующую о чудесах, новые гонения.
От автора
Избранник Божией Матери
А пример того, как можносебя вести в такой ситуации, пришел к нам из-за границы, из Канады. Мироточили-то многие иконы, но только одна стала известна на весь мир и стала подлинным свидетельством веры. Но и человек рядом с ней оказался слишком уж необычный.
…Хосе Муньос-Кортес родился 13 мая 1948 года в Сантьяго, в Чили. Он был сыном моряка и аристократки, происходившей из рода Кортесов – тех самых, покорителей Америки. Служение Деве Марии было потомственным в семье Кортесов. Семьсот лет первенцев нарекали Хосе, в честь Иосифа Обручника. В этом служении мать, ревностная католичка, с раннего детства воспитывала сына.
Воспитанный в строгой католической вере, в двенадцать лет Хосе однажды случайно зашел в православный храм и… остался там навсегда. В 1964 году он принимает Православие с именем Иосиф.
Талантливый художник, Хосе закончил художественную академию в Сантьяго, после чего архиепископ Виталий пригласил его в Канаду для изучения искусства иконописи. В Монреале Хосе поселился на церковном подворье и стал готовиться к принятию монашества.
Трудно сказать, что было потом. Точнее, что было, сказать нетрудно – потребности души не совпали с тем путем, который перед ним открылся. Бывает… А вот какие конкретно события произошли? Известно, что Хосе отказался от мастерской и квартиры на подворье архиепископа, начал изучать французский язык, занялся художественным самообразованием, в конце 1970-х поступил на богословский факультет Монреальского университета. Автор книги «Иверский избранник» Лариса Гумерова пишет:
«Прежде всего он ощущал себя именно художником и, при совершенно искреннем стремлении посвятить жизнь Богу, после долгих раздумий и испытаний понял, что не может пока уместить свои потребности и интересы в рамки православной аскезы… Внутренняя предопределенность судьбы имеет свои непреложные законы. Для дальнейшего роста и развития ему необходима была полная духовная свобода.
Мне неоднократно и от очень уважаемых людей приходилось выслушивать в адрес Хосе отнюдь не лестные мнения и суждения. Чаще всего они касались его “непослушания”, “неповиновения”, “неблагодарности”, “неискренности”, “метаний и капризов баловня судьбы”. Конечно, с точки зрения всех правил поведение Хосе выглядело порой, мягко говоря, вызывающим нарекания. А вслед за констатацией нарушенийотрицается и все остальное. Отрицается миссия, искупительный подвиг, его страдания и раны – все становится неинтересным, раз были нарушены правила». [234]
Впрочем, это не является чем-то необычным. Многие почитаемые в Церкви люди, в том числе и святые, не находили общего языка с окружающими, и не только мирянами, но и монахами. Знать бы, какие психологические драмы стоят за строкой, которая так часто звучит в этой книге: «Инок ушел из монастыря…»
Однако то, что Хосе ушел с подворья, отнюдь не значит, что он ушел от Церкви. Он по-прежнему старался соблюдать все монастырские требования, посещал службы, его молитвенное правило было огромным. Но в духовной жизни этот человек шел своим путем. И больше всех, как привито было еще в детстве родителями, он почитал Божию Матерь.
Начало 1980-х было тяжелым временем для Хосе Муньоса-Кортеса. Одиночество, сомнения, тяжелая болезнь, безысходность окружающей жизни. «Ни любви, ни сострадания!» – не раз с горечью говорил он.
А потом пришло чудо.
В начале октября 1982 года, ночью, когда Хосе молился, к нему в комнату вошла Женщина, и он услышал:
«Восстань, чадо, не скорби и не сомневайся! Ибо исполнена мера и услышаны твои молитвы. Ступай на гору Мою Афон и возьми там большую икону, которую укажу, на которой Сын Мой дарует миру сему новую Заповедь Свою на Новые времена. Привези ее сюда, и обретешь путь, и послужишь Христу. И вступишь в семью твою, к возлюбленным братьям твоим, ждущим тебя с великим нетерпением и последней надеждой. И спасешь их. И тогда стяжаешь то, о чем мечтаешь. И возрадуется сердце твое вовеки. Воспрянь и прими единственное благословение».
На следующий день чудеса продолжались. Легко сказать: отправиться на Афон. А деньги?
Но рано утром в дверь постучали. Какая-то старушка заказала Хосе икону, за которую заплатила столько, что денег хватило на поездку ему и двоим спутникам.
На Афоне он, едва увидев, сразу же узнал свою икону. Это была Иверская Божия Матерь, всего год назад написанная отцом Хризостомом. Однако монахи наотрез отказывались отдать икону. Предложили написать копию – но копия была ему не нужна.
Время пребывания в монастыре закончилось, они уже спускались по тропинке, когда их догнал настоятель Свято-Рождественского скита, отец Климент, с большим свертком.
– Божия Матерь пожелала уйти с тобой, – сказал монах.
Отсюда их путь шел в Иверскую обитель. Следующим шагом, как узнал Хосе, было приложить икону к оригиналу Монахи не хотели тревожить Иверскую. Тогда Хосе сказал:
– Послушайте, мы живем в Америке, где сатана все взял в свои руки. Нам просто необходимо привезти с собой что-то истинно святое.
Получилось и это.
И вот икона в монреальской квартире Хосе. Три недели он молился перед ней, пел акафисты. А в ночь на 24 ноября проснулся от сильнейшего аромата роз. Сначала даже решил, что сосед разбил флакон духов. Но утром выяснилось, что благоухание исходит от иконы, а по ее поверхности текут маслянистые струйки. Подложенное полотенце вскоре пропиталось маслом.
Икону отнесли архиепископу Виталию, и тот, пав перед ней ниц, провозгласил, что свершилось великое чудо.
С тех пор жизнь Хосе полностью переменилась. Теперь она протекала не в уединенной квартире, а в гостиницах и салонах самолетов.
– Я теперь ничего не могу планировать заранее, – говорил он на съезде православной молодежи в Сан-Пауло, – что будет завтра или, например, через неделю. Потому что жизнь моя сейчас полностью принадлежит людям. Я должен быть всегда готов идти с иконой туда, куда нужно…
«Как Хосе всегда точно знал, кто на этот раз ждет помощи, – до сих пор остается загадкой. Как справлялся он с трудностями дорог, визами, стихийными бедствиями, собственными болезнями и проблемами, один Господь ведает. Но ни одна просьба к Божией Матери не должна была остаться без ответа. Ни одна капелька драгоценного мира не могла пропасть даром. А ведь никто не отменял ему его собственного христианского долга и обязанностей зарабатывать на нужды иконы, на хлеб, на разъезды». [235]
Богородица Сама указывала ему, как действовать. Он ориентировался по состоянию иконы. Она меняла выражение и цвет лика, взгляда, потухала или вспыхивала лампадка (это случалось накануне больших бедствий). Во время августовского путча в России Богородица впервые заплакала. И тут нелишне вспомнить, что слезы – знамение, толкуемое двояко: и как предвещающее беду, и наоборот.
При первой возможности Хосе старался вырваться на Афон, в тот самый Свято-Рождественский скит, откуда он привез свою икону. В 1992 году, когда чудо длилось уже десять лет, о. Климент постриг его в монахи с именем Амвросий.
«Только тому безграничному состраданию, каковым и был от рождения так щедро наделен Хосе, могло достаться подобное трудное счастье… Бог дает верным с избытком. Хосе просил о любви – Божия Матерь дала ему возможность любить и защищать каждого, кого Сама возлюбила. Он просил о близких, о родной душе – Она дала ему семью, размером в земной шар. Хосе жаждал поделиться с кем-то своими мыслями, чувствами, поговорить о самом важном – теперь все обращались к нему за советом и ловили каждое его слово. У него никогда не было детей – и он стал отцом. Да еще каким! Крестным отцом пятидесяти восьми детей и целого нового поколения, принявшего крещение и подросшего около его иконы» [236]– так пишет в книге «Иверский избранник» Лариса Гумерова.
Хорошо бы на этом и закончить. Но на этом книга не кончается. Автор продолжает:
«Так Божия Матерь возвысила и возвеличила того, кого всю жизнь не принимали всерьез, считая последним пришельцем, чужаком, отщепенцем».
Автор не раз повторяет, что Хосе был рыцарем. Но ведь рыцарь в первую очередь – воин. В данном случае – воин Христов. И нелишне будет привести первое впечатление автора от знакомства с ним.
«Когда впервые увидела его в нашем храме, захотелось протереть глаза: не показалось ли подобное?
Откуда здесь такиелюди? Он всегда стоял в притворе, так удобней было наблюдать за службой. Всегда начеку, охранял.На голову выше толпы – ему было видно все, с высоты его гренадерского роста. Не двигаясь, ни с кем не разговаривая, стоял на одном месте, огромной тенью в черном…
Сразу же бросились в глаза его мужественная красота, безупречная элегантность: аккуратно причесан, стрелочки на брюках, куртка и рубашка невиданного покроя.
И все же внешнее отступало на задний план перед ореолом возвышенной и печальной Тайны…
Я увидела Хосе и, наверное, впервые в жизни испытала необъяснимый трепет, даже страх. Ни за что на свете не смогла бы к нему обратиться и что-то такое сказать. Это казалось невероятным, все равно что подойти к Архангелу Гавриилу и спросить, как у него дела.
Страх и робость только усилились, когда я наблюдала перед отъездом Хосе, как он укладывал в футляр свою икону.
Привычная мягкая полуулыбка сошла с лица. Скулы страшно сведены, взгляд мечет молнии. Веки огромных черных глаз опущены, но этот огонь невозможно спрятать. Хосе видел все и за всем зорко следил, словно и впрямь исполненный очей.Сосредоточенность и собранность, как перед боем.
А с иконой обращался удивительно нежно. Пальцы побелели от напряжения, но все движения отточенно плавны и легки. Я на всю жизнь запомнила его облик в ту минуту: силу и пластику какого-то огромного существа, явно не обыкновенного человека…»
«Явление обновления происходило с некоторыми перерывами; переходя на новое место, обновление обыкновенно прекращалось на прежнем месте, – пишет владыка Мефодий. – Процесс обновления длился от нескольких недель, даже месяцев, до нескольких часов и еще менее. В последнем случае можно было заметить и самый процесс обновления: грязь и пыль, въевшиеся в икону, исчезали на глазах у всех, подобно рассеивающемуся туману; в некоторых случаях в первый момент обновления от иконы исходил как бы блеск и свет, иногда совершенно явственный и сильный; священные изображения обновившихся икон имеют иногда особенный приятный и умилительный вид, хотя эти изображения в большинстве случаев самой простой работы». [226]
Один из таких примеров быстрого обновления случился в августе 1925 года в Харбине, в общине беженок – сестер Владивостокского женского монастыря. Это была Владимирская икона Божией Матери. «По письму она не представляла ценности, а дешевая фольговая риза и сам лик Божией Матери были настолько темного вида, что один иеромонах Казанского Богородицкого монастыря, побывавший в храме 24 августа, спросил, указывая на икону: “Зачем это жертвуют в храм такое барахло?” Любопытно, что священник даже не совершал каждения перед этой иконой, настолько она казалась ему неблаголепной, а протоиерей Евгений Панормов, посетив общину, посоветовал поместить образ в уголок, чтобы он не бросался в глаза».
Этот образ решили подарить одному из бывших руководителей КВЖД, который только что освободился из китайской тюрьмы, и ради этого вытащили из темного угла, в котором он висел. И вот что было дальше:
«Рассматривая икону, игуменья вдруг изменилась в лице: образ стал мгновенно светлеть, подобно тому, как под влиянием солнечных лучей рассеивается туман, и как бы очищаться от пыли и грязи, насевших на него от времени.
“Смотрите, смотрите, ведь совершается чудо… икона обновляется…” – игуменья стала показывать образ присутствующим. Люди столпились вокруг нее; не прошло и нескольких минут, как икона приняла совершенно новый, блестящий вид: лик под стеклом просветлел и стал словно бы только что написанным; фольговая риза ярко заблистала; венчик над ликом засиял переливающимся светом. Вся икона сверкала, только кое-где на ней остались темные пятна, словно бы в удостоверение совершившегося чуда». [227]
Одну из таких икон видел митрополит Вениамин (Федченков) у одного из русских беженцев. «Иконочка была небольшая, вершков пять высоты и три-четыре ширины. Изображение, вероятно, Божией Матери, наискось с правого угла до противоположного левого было темное, а с другой стороны совсем светлое и ясное». [228]
Начавшись в Приморье, волна обновлений двинулась в Китай, прошла по городам и станицам с русским населением и снова вернулась в Россию. На самом-то деле волна шла по всей стране, но в пределах Советской России о ней можно было судить лишь по упоминаниям в соответствующих судебных процессах да по рассказам немногих очевидцев. Святыни обновлялись, словно бы предсказывая, что будет время, когда не станут ремонтировать церкви, золотить купола и писать иконы.
Этими чудесами было ознаменовано начало гонений на церковь. Но еще большие чудеса стали совершаться в их конце.
До последнего времени мироточащие, плачущие или кровоточащие иконы воспринимались как великое чудо. Сейчас это чудо стало обыденным до такой степени, что не все такие иконы даже приносят в храм. Расскажут священнику, тот даст несколько советов, как вести себя, имея дома такую святыню, – и все. Потому что в 1990-е годы мироточение от икон стало массовым.
Началось все, кажется, в 1988 году. 16 ноября находившиеся во Введенском соборе Оптиной пустыни люди увидели, как на изображении Казанской Божией Матери выступили прозрачные капли. Влагу собрали, икону вытерли, но капли все появлялись и появлялись. И в тот же день стала мироточить икона преподобного Амвросия Оптинского.
Очевидец вспоминал: «Капельки то тут, то там загорались, увеличивались на наших глазах, превращались в полновесные капли, а потом некоторые из них уменьшались и исчезали. Истечение мира сопровождалось благоуханием. Оно действовало как бы волнами, то сразу захватывая всех, то пропадая до едва ощутимого. Среди земных запахов ему нельзя подобрать аналогичный. Если постараться назвать производимое им впечатление, то это как бы благовонная, сконцентрированная свежесть». [229]
Прошло еще несколько лет, и началось что-то небывалое! Уже в 1991 году есть свидетельства о восьми плачущих иконах, из них четыре иконы Богоматери.
10 апреля, на Светлой седмице, в храм святителя Николая Николо-Перервенской обители в Москве принесли икону Державной Божией Матери, которая благоухала и источала миро.
Летом в Грузии, в обители преподобного Антония Марткопского, заплакала старинная икона, предположительно Казанская.
В конце августа в Санкт-Петербурге, в храме Иова Многострадального на Волковском кладбище, мироточила икона Успения Божией Матери.
22 ноября в Смоленске, в Свято-Успенском соборе, плакала Казанская икона, находившаяся в алтаре. Алтарь был полон благоуханием.
Уже в следующем, 1992 году в одной только Спасо-Преображенской пустыни под Елгавой, ничем не примечательном женском монастыре, мироточили уже семь икон!
В 1993—1995 гг. мироточили десять икон в петербургском храме Симеона и Анны, из них четыре иконы Богородицы.
«С 11 апреля 1993 года по 1 сентября 1995 года в храме было зафиксировано, в общей сложности, 404 случая мироточения от икон, в том числе:
“Игуменья Святой горы Афонской” – 85;
“Троеручица” – 53;
“Знамение” – 38;
“Умиление” – 2». [230]
История Церкви не знала ничего подобного – чтобы величайшее чудо совершалось в таких количествах!
Но и это было всего лишь началом. Иконы начали мироточить повсеместно, по всей стране, не только в храмах, но и в домах. Особняком стоит совершенно уже невероятное чудо в Иваново: там в Свято-Введенском монастыре с декабря 1998 по декабрь 1999 года мироточили семь с половиной тысяч (!) икон.
…Первой мироточение заметила дочка одной из монахинь, Маша.
«Спрашиваю, как это было. Оказывается, очень просто.
– Я увидела, что икона мокрая, и говорю: “Мама, смотри, капли”.
– Мы думали, что масло как-то брызнуло на икону – может, из лампадки, – поясняет матушка Лариса. – И еще подумалось: если это миро, то через неделю все станет ясно. Через семь дней был праздник Амвросия Медиоланского, и в этот день (тезоименитство батюшки и архиерея) миро выступило на устах, на звезде Богородицы, на благословляющей руке Младенца… Вот эта икона.
Матушка Лариса достает с полки небольшую Тихвинскую икону в деревянном окладе. Икона самая обычная, картонная, современного производства Софринских мастерских (размер 11х13 см). Такие сейчас выпускаются десятками тысяч и продаются в каждой церковной лавке. Но эта икона вставлена в деревянный киот, под стекло.
Сама икона блестит от мира; внутри киота проложен толстый слой ваты – на случай, если икона снова начнет мироточить.
Мы открываем киот. Ни вчера, ни сегодня икона не мироточила, но следы прошлых мироточений более чем заметны: бумажная основа насквозь пропиталась чудесным миром.
– Сестры принесли к нам в келью свои Тихвинские иконки. И вскоре все семь замироточили. А потом, к мясопусту, все начало мироточить, – рассказывает матушка. – Первое время у нас большое воодушевление было. Устраивали крестные ходы, постоянно читали акафисты, служили молебны. Монастырь прямо гудел – особенно в Великий пост 1999 года, когда мироточение было необычайно сильным. Тогда иконы не плакали только в Великую Пятницу. А в Великий Вторник после богослужения началось крупное мироточение. Миро источали почти все иконы, более трех сотен образов. Мироточение длилось более трех часов. Сейчас уже попривыкли, можно сказать, стадия потрясения прошла…
Мироточение в Иваново имеет свои особенности. Во-первых, в подавляющем большинстве случаев миро, проступающее на иконах, не имеет запаха. Во-вторых, сам характер мироточения разный. Некоторые иконы сплошь покрыты мельчайшими каплями, вся их поверхность увлажнена (небесная роса);другие покрыты крупными каплями, причем эти капли могут идти и по краю иконы (миро-окропление);наконец, в третьем случае миро источается из глаз, из уст, от благословляющих рук, от свитка, из ран (собственно мироточение).
От чудесного мира происходят исцеления… По словам матушки Ларисы, у людей после помазывания миром проходят головные боли, радикулит, болезни горла, глаз, ушей… У многих иконы продолжают мироточить дома, и, помазываясь миром от своих икон, люди также получают исцеления». [231]
Автор книги беседовал с настоятелем ивановского Введенского собора, архимандритом Антонием (Юрасовым).
«Мироточение икон для человека есть видимое присутствие Бога, милость свыше, – начал говорить он. – В Древней Греции самым ценным лекарством был елей – масло. Поэтому по-гречески “Господи, помилуй” звучит “Кирие, элейсон”, что означает: Господи, уврачуй мои раны душевные. Через миропомазание Господь укрепляет нас в вере и приводит к покаянию… Господь через мироточение показал, что он не оставляет нас. Мироточение – это милость Божия… Знамение это еще дается к гонениям или к природным бедствиям. Возможно, впереди нас ждут испытания, природные катаклизмы. Но и бедствия эти – милость к нам, заблудшим, потому что испытания напоминают всем, живущим на земле: у нас не только тело, но и бессмертная душа… Ведь что хочется людям? Им хочется, чтобы в холодильнике была колбаса да водка, да чтоб телевизор работал. А когда тяжело – задумываются, обращаются к Богу…
Я спросил об исцелениях.
– Христос говорит: “По вере вашей да будет вам”, и Сам, когда исцелял, говорил: “А веруешь ли?” Самые главные исцеления души – от язв греховных, а потом идет исцеление и телесное… Ко мне приходят иной раз на исповедь и говорят: у нас нет грехов. Спрашиваю: ходите ли в Церковь, молитесь ли? Оказывается, нет: не ходят, не молятся. Но грехов за собой не признают: мол, мы добро делаем, пользу приносим. Тогда я спрашиваю таких людей: эти стулья пользу приносят? – “Да, приносят”. Добро делают? – “Делают”. – Они живые или мертвые? – “Мертвые”. Вот и вы, как эти стулья…
– Ученые исследовали миро?
Отец Амвросий кивнул.
– Эксперты говорят, что по своему составу такого вещества ни в природе, ни в производстве нет. Но это не главное; здесь даже миллион экспертиз ничего не докажут. Если бы мы закрыли келью, запечатали ее, а потом открыли бы дверь и миро рекой полилось бы, – безбожники сказали бы, что мы трубу подвели и масло пустили. Тем, кто духовно не умер, не нужны доказательства, они принимают чудо, как святыню. А те, которые умерли, что им чудо! Даже если Христос покажет им Свои раны – не поверят». [232]
А мироточения продолжались и продолжаются, и теперь уже и речи нет ни о каком обмане. Во-первых, чудес слишком много. А во-вторых, среди мироточивых икон много таких, в которых просто физически не спрятать тайную емкость – например, бумажных.
«Трудно и, пожалуй, просто невозможно представить дальнейшую хронику чудес, – пишет Д. Басов. – Во-первых, факты мироточения стали слишком многочисленны, а во-вторых, во многих храмах и монастырях священнослужители предпочли умолчать о чуде, не оглашали его ни устно, ни письменно и не благословляли прихожан рассказывать о нем. Причины тому находились разные. Алексей Любомудров, собирая данные о мироточении, услышал, например, от одного священника следующее: “Да, иконы в нашем храме обильно мироточат на протяжении двух лет. Но мы стараемся не придавать этому значения, не обращать сугубого внимания. Ведь нет выработанной позиции Церкви – как воспринимать подобные сверхъестественные явления. И я не знаю, что они означают. Об этом пусть выскажутся старцы. Я – простой священник, могу отвечать на вопросы ко мне как к священнику, а об этом судить не берусь”. Другой клирик сказал ему так: “Церковь благословляет почитать мироточивый образ, когда есть акт освидетельствования, составлен рапорт архиерею, когда все удостоверено. А если этого не было – возможна ситуация, что разные неуравновешенные люди могут впасть в соблазн, пойдут слухи, а затем может случиться и поругание святыни”.
Среди причин, по которым священнослужители не решались разглашать о чуде, нужно назвать и осторожность, опасение привлечь в храм любопытных, вызвать ненужный ажиотаж. Пишущему эти строки, например, иногда приходилось отказываться от мысли написать о некоторых чудесах, потому что священники не хотели привлекать внимание к своему храму. А в одном монастыре в Москве мне сказали примерно следующее: “Мы – монастырь. Наше дело – молиться, а не рассказывать о чудесах”.
Понятно, что многие иереи, наверное, просто не знали (и не знают), что делать в таких случаях. “Здесь сказывается и боязнь прослыть “пустосвятом”, – замечает А. Любомудров. – Встречается, увы, и обычное равнодушие. “В нашем храме делается все, что положено: таинства, требы. А то, что выходит за рамки этого, – не наше дело, это пусть решают церковные власти, епархия, Синод”, – останавливает иерей вопрошающего». [233]
А кроме того, в середине 1990-х годов и политика новых российских властей в отношении церкви была еще неясна. Ведь все было еще в будущем – и восстановление храма Христа Спасителя светскими властями, и президент, не скрывающий перед всей страной своего православия, и прочее… Зато по стране была дана полная воля сектантам самого мрачного толка. Так что никто не мог сказать тогда, куда повернет штурвал новая власть, и не обрушатся ли на церковь, слишком открыто свидетельствующую о чудесах, новые гонения.
От автора
И все же грустно это. Ведь наверняка все эти массовые чудеса были даны для того, чтобы в полуязыческой, полубезбожной стране приводить людей к вере и чтобы поддержать тех, кто стоит на пороге храма. Кого винить, что не получилось?
Говорят, что плачущую икону можно рассматривать двояко: как знамение радости и как предвестие беды. Ну не знаю, не знаю… Как это слезы могут быть знамением радости? По крайней мере, выражение лица той мироточащей иконы, перед которой я стояла в храме святой Екатерины, что на Васильевском острове, не давало оснований для радостных толкований – такой бесконечной скорбью было наполнено лицо Богородицы. Потом я вышла из церкви в плоский серый мир под плоским серым небом…
Почему люди не видят чудес? Неужели и вправду сбывается пророчество Исайи: «И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их».
Говорят, что плачущую икону можно рассматривать двояко: как знамение радости и как предвестие беды. Ну не знаю, не знаю… Как это слезы могут быть знамением радости? По крайней мере, выражение лица той мироточащей иконы, перед которой я стояла в храме святой Екатерины, что на Васильевском острове, не давало оснований для радостных толкований – такой бесконечной скорбью было наполнено лицо Богородицы. Потом я вышла из церкви в плоский серый мир под плоским серым небом…
Почему люди не видят чудес? Неужели и вправду сбывается пророчество Исайи: «И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их».
Избранник Божией Матери
Руки Хосе выглядели так, как будто он остановил ими огненный шар кометы, или же Земной шар, летящий в бездну.
А может, так оно и было на самом деле?
Л. Гумерова. «Иверский избранник»
А пример того, как можносебя вести в такой ситуации, пришел к нам из-за границы, из Канады. Мироточили-то многие иконы, но только одна стала известна на весь мир и стала подлинным свидетельством веры. Но и человек рядом с ней оказался слишком уж необычный.
…Хосе Муньос-Кортес родился 13 мая 1948 года в Сантьяго, в Чили. Он был сыном моряка и аристократки, происходившей из рода Кортесов – тех самых, покорителей Америки. Служение Деве Марии было потомственным в семье Кортесов. Семьсот лет первенцев нарекали Хосе, в честь Иосифа Обручника. В этом служении мать, ревностная католичка, с раннего детства воспитывала сына.
Воспитанный в строгой католической вере, в двенадцать лет Хосе однажды случайно зашел в православный храм и… остался там навсегда. В 1964 году он принимает Православие с именем Иосиф.
Талантливый художник, Хосе закончил художественную академию в Сантьяго, после чего архиепископ Виталий пригласил его в Канаду для изучения искусства иконописи. В Монреале Хосе поселился на церковном подворье и стал готовиться к принятию монашества.
Трудно сказать, что было потом. Точнее, что было, сказать нетрудно – потребности души не совпали с тем путем, который перед ним открылся. Бывает… А вот какие конкретно события произошли? Известно, что Хосе отказался от мастерской и квартиры на подворье архиепископа, начал изучать французский язык, занялся художественным самообразованием, в конце 1970-х поступил на богословский факультет Монреальского университета. Автор книги «Иверский избранник» Лариса Гумерова пишет:
«Прежде всего он ощущал себя именно художником и, при совершенно искреннем стремлении посвятить жизнь Богу, после долгих раздумий и испытаний понял, что не может пока уместить свои потребности и интересы в рамки православной аскезы… Внутренняя предопределенность судьбы имеет свои непреложные законы. Для дальнейшего роста и развития ему необходима была полная духовная свобода.
Мне неоднократно и от очень уважаемых людей приходилось выслушивать в адрес Хосе отнюдь не лестные мнения и суждения. Чаще всего они касались его “непослушания”, “неповиновения”, “неблагодарности”, “неискренности”, “метаний и капризов баловня судьбы”. Конечно, с точки зрения всех правил поведение Хосе выглядело порой, мягко говоря, вызывающим нарекания. А вслед за констатацией нарушенийотрицается и все остальное. Отрицается миссия, искупительный подвиг, его страдания и раны – все становится неинтересным, раз были нарушены правила». [234]
Впрочем, это не является чем-то необычным. Многие почитаемые в Церкви люди, в том числе и святые, не находили общего языка с окружающими, и не только мирянами, но и монахами. Знать бы, какие психологические драмы стоят за строкой, которая так часто звучит в этой книге: «Инок ушел из монастыря…»
Однако то, что Хосе ушел с подворья, отнюдь не значит, что он ушел от Церкви. Он по-прежнему старался соблюдать все монастырские требования, посещал службы, его молитвенное правило было огромным. Но в духовной жизни этот человек шел своим путем. И больше всех, как привито было еще в детстве родителями, он почитал Божию Матерь.
Начало 1980-х было тяжелым временем для Хосе Муньоса-Кортеса. Одиночество, сомнения, тяжелая болезнь, безысходность окружающей жизни. «Ни любви, ни сострадания!» – не раз с горечью говорил он.
А потом пришло чудо.
В начале октября 1982 года, ночью, когда Хосе молился, к нему в комнату вошла Женщина, и он услышал:
«Восстань, чадо, не скорби и не сомневайся! Ибо исполнена мера и услышаны твои молитвы. Ступай на гору Мою Афон и возьми там большую икону, которую укажу, на которой Сын Мой дарует миру сему новую Заповедь Свою на Новые времена. Привези ее сюда, и обретешь путь, и послужишь Христу. И вступишь в семью твою, к возлюбленным братьям твоим, ждущим тебя с великим нетерпением и последней надеждой. И спасешь их. И тогда стяжаешь то, о чем мечтаешь. И возрадуется сердце твое вовеки. Воспрянь и прими единственное благословение».
На следующий день чудеса продолжались. Легко сказать: отправиться на Афон. А деньги?
Но рано утром в дверь постучали. Какая-то старушка заказала Хосе икону, за которую заплатила столько, что денег хватило на поездку ему и двоим спутникам.
На Афоне он, едва увидев, сразу же узнал свою икону. Это была Иверская Божия Матерь, всего год назад написанная отцом Хризостомом. Однако монахи наотрез отказывались отдать икону. Предложили написать копию – но копия была ему не нужна.
Время пребывания в монастыре закончилось, они уже спускались по тропинке, когда их догнал настоятель Свято-Рождественского скита, отец Климент, с большим свертком.
– Божия Матерь пожелала уйти с тобой, – сказал монах.
Отсюда их путь шел в Иверскую обитель. Следующим шагом, как узнал Хосе, было приложить икону к оригиналу Монахи не хотели тревожить Иверскую. Тогда Хосе сказал:
– Послушайте, мы живем в Америке, где сатана все взял в свои руки. Нам просто необходимо привезти с собой что-то истинно святое.
Получилось и это.
И вот икона в монреальской квартире Хосе. Три недели он молился перед ней, пел акафисты. А в ночь на 24 ноября проснулся от сильнейшего аромата роз. Сначала даже решил, что сосед разбил флакон духов. Но утром выяснилось, что благоухание исходит от иконы, а по ее поверхности текут маслянистые струйки. Подложенное полотенце вскоре пропиталось маслом.
Икону отнесли архиепископу Виталию, и тот, пав перед ней ниц, провозгласил, что свершилось великое чудо.
С тех пор жизнь Хосе полностью переменилась. Теперь она протекала не в уединенной квартире, а в гостиницах и салонах самолетов.
– Я теперь ничего не могу планировать заранее, – говорил он на съезде православной молодежи в Сан-Пауло, – что будет завтра или, например, через неделю. Потому что жизнь моя сейчас полностью принадлежит людям. Я должен быть всегда готов идти с иконой туда, куда нужно…
«Как Хосе всегда точно знал, кто на этот раз ждет помощи, – до сих пор остается загадкой. Как справлялся он с трудностями дорог, визами, стихийными бедствиями, собственными болезнями и проблемами, один Господь ведает. Но ни одна просьба к Божией Матери не должна была остаться без ответа. Ни одна капелька драгоценного мира не могла пропасть даром. А ведь никто не отменял ему его собственного христианского долга и обязанностей зарабатывать на нужды иконы, на хлеб, на разъезды». [235]
Богородица Сама указывала ему, как действовать. Он ориентировался по состоянию иконы. Она меняла выражение и цвет лика, взгляда, потухала или вспыхивала лампадка (это случалось накануне больших бедствий). Во время августовского путча в России Богородица впервые заплакала. И тут нелишне вспомнить, что слезы – знамение, толкуемое двояко: и как предвещающее беду, и наоборот.
При первой возможности Хосе старался вырваться на Афон, в тот самый Свято-Рождественский скит, откуда он привез свою икону. В 1992 году, когда чудо длилось уже десять лет, о. Климент постриг его в монахи с именем Амвросий.
«Только тому безграничному состраданию, каковым и был от рождения так щедро наделен Хосе, могло достаться подобное трудное счастье… Бог дает верным с избытком. Хосе просил о любви – Божия Матерь дала ему возможность любить и защищать каждого, кого Сама возлюбила. Он просил о близких, о родной душе – Она дала ему семью, размером в земной шар. Хосе жаждал поделиться с кем-то своими мыслями, чувствами, поговорить о самом важном – теперь все обращались к нему за советом и ловили каждое его слово. У него никогда не было детей – и он стал отцом. Да еще каким! Крестным отцом пятидесяти восьми детей и целого нового поколения, принявшего крещение и подросшего около его иконы» [236]– так пишет в книге «Иверский избранник» Лариса Гумерова.
Хорошо бы на этом и закончить. Но на этом книга не кончается. Автор продолжает:
«Так Божия Матерь возвысила и возвеличила того, кого всю жизнь не принимали всерьез, считая последним пришельцем, чужаком, отщепенцем».
Автор не раз повторяет, что Хосе был рыцарем. Но ведь рыцарь в первую очередь – воин. В данном случае – воин Христов. И нелишне будет привести первое впечатление автора от знакомства с ним.
«Когда впервые увидела его в нашем храме, захотелось протереть глаза: не показалось ли подобное?
Откуда здесь такиелюди? Он всегда стоял в притворе, так удобней было наблюдать за службой. Всегда начеку, охранял.На голову выше толпы – ему было видно все, с высоты его гренадерского роста. Не двигаясь, ни с кем не разговаривая, стоял на одном месте, огромной тенью в черном…
Сразу же бросились в глаза его мужественная красота, безупречная элегантность: аккуратно причесан, стрелочки на брюках, куртка и рубашка невиданного покроя.
И все же внешнее отступало на задний план перед ореолом возвышенной и печальной Тайны…
Я увидела Хосе и, наверное, впервые в жизни испытала необъяснимый трепет, даже страх. Ни за что на свете не смогла бы к нему обратиться и что-то такое сказать. Это казалось невероятным, все равно что подойти к Архангелу Гавриилу и спросить, как у него дела.
Страх и робость только усилились, когда я наблюдала перед отъездом Хосе, как он укладывал в футляр свою икону.
Привычная мягкая полуулыбка сошла с лица. Скулы страшно сведены, взгляд мечет молнии. Веки огромных черных глаз опущены, но этот огонь невозможно спрятать. Хосе видел все и за всем зорко следил, словно и впрямь исполненный очей.Сосредоточенность и собранность, как перед боем.
А с иконой обращался удивительно нежно. Пальцы побелели от напряжения, но все движения отточенно плавны и легки. Я на всю жизнь запомнила его облик в ту минуту: силу и пластику какого-то огромного существа, явно не обыкновенного человека…»