Страница:
ревности! К какому гибельному пределу влечешь ты всех, кто дал тебе приют в
своем сердце! О мой супруг! Ты был моим сокровищем, но завистливый рок
уготовал тебе вместо брачного ложа могилу!
Столь продолжительны и столь печальны были сетования Клаудии, что слезы
навернулись даже на глазах у Роке, который ни при каких обстоятельствах
обыкновенно не проливал их. Слуги плакали, Клаудия беспрестанно теряла
сознание, и вся эта местность словно превратилась в юдоль плача и обитель
горести. Наконец Роке Гинарт велел слугам дона Висенте отнести покойника в
деревню его отца, находившуюся неподалеку, и там похоронить. Клаудия сказала
Роке, что ее тетка - настоятельница одного из женских монастырей и что она,
Клаудия, желает поступить в этот монастырь и там окончить дни свои, ожидая
иного жениха, прекраснейшего и бессмертного. Роке одобрил ее намерение,
предложил проводить, куда ей надобно, и обещал в случае чего защитить ее
отца от родни дона Висенте, а равно и от всех, кто только попытается
причинить ему зло. Клаудия наотрез отказалась от проводов и, в самых учтивых
выражениях поблагодарив Роке за его готовность помочь ей, вся в слезах с ним
простилась. Слуги дона Висенте унесли его тело, а Роке возвратился к своим
молодцам. Таков был конец любви Клаудии Херонимы, но что же в том
удивительного, коль скоро ткань печальной ее истории была соткана неодолимою
и жестокою рукою ревности?
Роке Гинарт встретился со своими оруженосцами в условленном месте, с
ними был и Дон Кихот: сидя верхом на Росинанте, он держал к ним речь и
уговаривал бросить ту жизнь, какую они вели, равно опасную как для души, так
и для тела; однако же большинство этой шайки составляли гасконцы, народ
грубый и распущенный, а потому речь Дон Кихота оказала на них слабое
действие. По приезде своем Роке осведомился у Санчо Пансы, возвращены ли и
отданы ли ему все те сокровища и драгоценности, которые были сняты его, Роке
Гинарта, людьми с серого. Санчо ответил утвердительно, - не хватает, мол,
только трех косынок, таких дорогих, что на них можно выменять три города.
- Что ты, чудак человек, болтаешь? - вмешался один из разбойников. -
Косынки у меня, и красная им цена - три реала.
- То правда, - заметил Дон Кихот, - однако мой оруженосец весьма
дорожит ими из уважения к особе, которая мне их подарила.
Роке Гинарт распорядился немедленно возвратить их Санчо, а затем,
выстроив людей своих в ряд, велел им выложить одежду, драгоценности, деньги
- словом, все, что было ими награблено со времени последнего дележа добычи;
он быстро произвел оценку и, переведя на деньги стоимость того, что дележу
не поддавалось, распределил добычу между всеми, кто состоял в его шайке, в
высшей степени справедливо и точно, ни на йоту не уклонившись от
дистрибутивного права и ни в чем против него не погрешив. После того как все
были удовлетворены, ублаготворены и вознаграждены, Роке, обратись к Дон
Кихоту, пояснил:
- Если не проявлять такой точности, с ними невозможно было бы ужиться.
На это Санчо заметил:
- Судя по тому, что я сейчас видел, справедливость - такая хорошая
вещь, что ее и с ворами соблюдать должно.
Один из оруженосцев это услышал и замахнулся на Санчо прикладом своей
аркебузы, каковым он, без сомнения, проломил бы ему голову, когда бы Роке
Гинарт не остановил его окриком. Санчо обомлел и дал себе слово не
раскрывать рта, пока будет находиться в обществе этих людей.
В это самое время прибежал то ли один, то ли сразу несколько
оруженосцев, которых ставят, как часовых, на дорогах, чтобы они следили за
прохожим и проезжим людом и обо всем докладывали своему главарю, и кто-то из
них сказал:
- Сеньор! Невдалеке, на Барселонской дороге, показалось много народу.
Роке его спросил:
- А ты не разглядел, какие это люди: из числа тех, что охотятся за
нами, или же из числа тех, за кем охотимся мы?
- Из числа тех, за кем охотимся мы, - отвечал оруженосец.
- В таком случае выступайте все, - приказал Роке, - и как можно скорей
приведите их сюда, да глядите, чтобы никто из них не ускользнул.
Разбойники ушли, а Дон Кихот, Санчо и Роке стали ждать, кого они
приведут, и Роке обратился к Дон Кихоту с такими словами:
- Необычайными должны были показаться сеньору Дон Кихоту та жизнь,
которую мы ведем, наши похождения, наши приключения, - необычайными и
опасными, и это меня не удивляет, я и сам сознаю, что нет образа жизни более
беспокойного и чреватого треволнениями, нежели наш. Меня на это толкнула
неутолимая жажда мести, а ведь эта жажда обладает свойством возмущать сердца
самые мирные: от природы я человек отзывчивый и благонамеренный, но, как я
уже сказал, желание отомстить за одно нанесенное мне оскорбление оказалось
настолько сильнее добрых моих наклонностей, что я вопреки и наперекор
рассудку закоренел в этой своей страсти, а как одна бездна влечет за собой
другую и один грех влечет за собою другой, то мстительные мои деяния до того
переплелись, что ныне я мщу уже не только за свои, но и за чужие грехи.
Однако, по милости божией, я хоть и запутался в лабиринте моего смятения, а
все не теряю надежды из него выбраться и достигнуть тихого пристанища.
С удивлением слушал Дон Кихот благие и разумные слова Роке, - прежде он
был уверен, что среди тех, кто занимается грабежом, убийством и разбоем,
нельзя найти человека, способного здраво рассуждать, и повел он с атаманом
такую речь:
- Сеньор Роке! Знание своей болезни и готовность принимать лекарства,
прописываемые врачом, - это уже начало выздоровления: вы, ваша милость,
больны, знаете свой недуг, и небо, или, лучше сказать, господь бог, который
является нашим врачом, назначит вам лекарства, от коих вы поправитесь, -
лекарства, исцеляющие постепенно, но не вдруг и не чудом. К тому же грешники
разумные ближе к исправлению, чем неразумные, а как ваша милость выказала в
своих речах мудрость, то вам остается лишь не терять бодрости и надеяться на
облегчение недуга совести вашей. Если же ваша милость желает сократить путь
и как можно скорее выйти на путь спасения, то следуйте за мною: я научу вас
быть странствующим рыцарем, - странствующий же рыцарь претерпевает столько
мытарств и злоключений, что, являясь для него покаянием, они приводят его
прямо в рай.
Выслушав совет Дон Кихота, Роке усмехнулся и, переменив разговор,
рассказал трагическую историю Клаудии Херонимы, чем крайне расстроил Санчо,
на которого произвели сильное впечатление красота, смелость и решительность
девушки.
Тем временем возвратились ходившие на промысел разбойники и пригнали
двух всадников верхом на мулах, двух пеших паломников, карету, в которой
ехали какие-то дамы и которую сопровождали человек шесть слуг, пеших и
конных, и, наконец, двух погонщиков, которых взяли себе в услужение
всадники. Разбойники оцепили их всех, при этом и побежденные и победители
хранили совершенное молчание, ожидая, что скажет, сам Роке Гинарт, атаман же
спросил всадников, что они за люди, куда путь держат и сколько у них с собой
денег. На это ему один из всадников ответил так:
- Сеньор! Мы оба - офицеры испанской пехоты, части наши стоят в
Неаполе, мы же направляемся в Барселону, откуда, сколько нам известно,
должны отойти галеры в Сицилию. Денег у нас не то двести, не то триста
эскудо, и мы почитали себя богатыми и были довольны судьбой: ведь солдаты
обыкновенно настолько бедны, что о больших сокровищах и мечтать не смеют.
С теми же самыми вопросами обратился Роке к паломникам, - они ему
ответили, что намеревались отплыть в Рим и что у них обоих, пожалуй,
наберется реалов шестьдесят. Затем Роке осведомился, кто едет в карете, куда
именно и сколько везут с собой денег, на что один из конных слуг ответил
так:
- В карете едет моя госпожа донья Гьомар де Киньонес, жена верховного
судьи в Неаполе, а с нею малолетняя ее дочь, служанка и дуэнья. Сопровождают
их шестеро слуг, а денег у них с собой шестьсот эскудо.
- Таким образом, - рассудил Роке Гинарт, - у нас здесь всего девятьсот
эскудо и шестьдесят реалов, людей же у меня около шестидесяти. Проверим,
сколько придется на брата, а то ведь я счетчик неважный.
Тут грабители дружно воскликнули:
- Много лет здравствовать Роке Гинарту на горе всем негодяям, что ищут
его погибели!
Офицеры были, по-видимому, удручены, жена верховного судьи опечалилась,
да и паломники отнюдь не возвеселились, узнав, что денежные средства будут у
них отобраны. С минуту Роке держал их всех в состоянии мучительной
неизвестности, затем, решившись не томить их долее, - а томление было
написано на их лицах, - обратился к офицерам и снова заговорил:
- Господа офицеры! Будьте любезны, дайте мне, пожалуйста, шестьдесят
эскудо, а у супруги верховного судьи я попрошу восемьдесят, так мои люди
будут удовлетворены, - ведь вы сами знаете: поп тем и живет, что молитвы
поет, - а засим вы можете спокойно и беспрепятственно продолжать свой путь:
я вам выдам охранную грамоту, чтобы в случае, если вас остановит еще
какой-нибудь из моих отрядов, разбросанных по всей округе, он вас не трогал,
ибо чинить обиды воинам, а равно и женщинам, тем паче - женщинам
благородным, не входит в мои намерения.
Офицеры без конца и в самых изысканных выражениях благодарили Роке за
то, что он так любезно и великодушно оставляет им их же собственные деньги.
Сеньора донья Гьомар де Киньонес хотела было выскочить из кареты и
поцеловать славному атаману руки и ноги, но он этому решительно
воспротивился, более того: он попросил у нее прощения за ту неприятность,
которую он вынужден был причинить ей, ибо того требовало несчастное его
ремесло. Супруга верховного судьи велела одному из слуг своих немедленно
выдать причитавшиеся с нее восемьдесят эскудо, офицеры же отсчитали
шестьдесят. Паломники также готовы были расстаться с жалкими своими грошами,
но Роке сказал, чтобы они не беспокоились, а затем, обратясь к своим людям,
распорядился:
- Каждый из вас получит из этих денег по два эскудо, остается двадцать:
десять из них мы отдадим паломникам, а остальные десять - славному спутнику
этого рыцаря, чтобы он не поминал лихом сегодняшнее приключение.
Когда Роке подали письменные принадлежности, которые он всюду возил с
собой, он составил охранную грамоту на имя главарей всех своих отрядов, а
затем, попрощавшись с пленниками, отпустил их с миром, они же не могли
надивиться его благородству, величественной наружности и необычности
поведения, что делало его похожим скорее на Александра Великого, нежели на
знаменитого разбойника. Один из оруженосцев заметил на своем
гасконско-каталонском наречии:
- Нашему атаману монахом быть, а не разбойником. Если он и дальше будет
проявлять такую же щедрость, то пусть делает это за свой, а не за наш счет.
Несчастный произнес эти слова не настолько тихо, чтобы Роке не мог его
услышать, - выхватив меч, атаман рассек ему голову надвое и сказал:
- Вот как я наказываю наглецов, которые распускают язык.
Все замерли, и ни один разбойник не посмел проронить ни слова: так
боялись они своего атамана.
Роке отошел в сторону и написал письмо к своему барселонскому приятелю,
в коем уведомлял его о том, что сейчас у него находится достославный Дон
Кихот Ламанчский, тот самый странствующий рыцарь, о котором столько
существует рассказов, доводил до его сведения, что это самый занятный и
самый здравомыслящий человек на свете и что через несколько дней, а именно в
день святого Иоанна Крестителя, он, Роке, доставит его в полном вооружении,
верхом на Росинанте, на барселонскую набережную, а вместе с ним и его
оруженосца Санчо Пансу верхом на осле, и просил дать знать об этом своим
друзьям Ньярам, чтобы они повеселились; далее Роке признавался, что хотел бы
лишить этого удовольствия своих врагов Каделлей, но это-де невозможно,
оттого что сумасбродство и благоразумие Дон Кихота, равно как и остроты его
оруженосца Санчо Пансы, не могут не послужить развлечением всему свету. Роке
отдал это письмо одному из своих оруженосцев и тот, сменив разбойничье
платье на крестьянское, пробрался в Барселону и вручил письмо по назначению.
1 Я не свергаю и не возвожу на престол королей... - поговорка,
обязанная своим происхождением старинному романсу, в котором рассказывается
о том, как испанский король Педро Жестокий (1350-1369) вступил в поединок со
своим братом Энрике и был повержен им наземь. Энрике призвал на помощь
Бертрана Клакена (Дюгеклена), французского военачальника, в палатке которого
все это происходило и который при этом воскликнул: "Я не низлагаю и не
возвожу на престол короля, я только помогаю моему господину как верный
слуга.
2 Здесь ты и умрешь, изменник... - строки из старинного романса.
3 ...мы недалеко от Барселоны. - В те времена Барселона и ее
окрестности постоянно подвергались нападениям разбойничьих шаек. Несмотря на
ликвидацию феодальных отношений, крупные каталонские землевладельцы, не
мирясь с новым положением, продолжали требовать от крестьян выполнения
феодальных повинностей. Для борьбы с крестьянами, противившимися феодальной
эксплуатации, по указу каталонского вице-короля в 1602 г. была создана
милиция под названием "Союз", основной задачей которой была борьба с
упомянутыми разбойничьими шайками. Это привело к настоящей гражданской
войне, так как милиция, набиравшаяся из народа, нередко обращала свое оружие
против сеньоров. Во время развернувшейся гражданской войны одни назывались
"ниеррами", а другие - "каделлями". Вожаком одного из таких отрядов был
упоминаемый здесь Роке Гинарт, сын крестьянина.
4 Озирис (миф.) - египетский бог, которого Роке Гинарт смешивает с
Бузирисом, легендарным сицилийским тираном.
О том, что случилось с Дон Кихотом при въезде в Барселону, равно как и
о других вещах, вполне правдоподобных при всей их видимой нелепости
Три дня и три ночи провел Дон Кихот в обществе Роке, но, проживи он с
ним и триста лет, все равно не уставал бы он с удивлением наблюдать, как
живут разбойники: пробуждались они в одном месте, обедали в другом; то вдруг
бежали, сами не зная от кого, то неведомо чего ожидали. Спали они на ходу,
поминутно прерывая сон и беспрестанно кочуя. Все время они высылали
разведчиков, выслушивали дозорных, раздували фитили аркебуз, - впрочем,
аркебуз у них было немного, почти все разбойники были вооружены кремневыми
пистолетами. На ночь Роке уединялся в укромные места, никому из его людей не
известные, ибо многочисленные указы барселонского вице-короля, в коих была
оценена голова атамана, держали его в состоянии вечной тревоги и страха; он
никому не доверял, он боялся, что его убьют или выдадут властям свои же:
воистину жалкая и тягостная жизнь.
Наконец давно не езженными дорогами, глухими и потаенными тропами Роке,
Дон Кихот и Санчо вместе с шестью оруженосцами добрались до Барселоны. На
набережную они прибыли в ночь накануне Иоанна Крестителя, и тут Роке, обняв
сперва Дон Кихота, а затем Санчо и только теперь вручив ему обещанные десять
эскудо, после долгих взаимных учтивостей удалился.
Роке исчез, а Дон Кихот, как был, верхом на коне, остался ждать
рассвета, и точно: не в долгом времени в окнах востока показался ясный лик
Авроры, если и не ласкавший слуха человеческого {1}, то, во всяком случае,
доставлявший радость цветам и травам; впрочем, в ту же самую минуту слух Дон
Кихота и Санчо был приятно поражен доносившимися, по-видимому, со стороны
города звуками множества труб и барабанов, звоном бубенчиков и быстро
приближавшимися криками людей: "Раздайся! Раздайся!" Место Авроры заступило
солнце, и лик его, поболее щита, начал медленно подниматься над горизонтом.
Дон Кихот и Санчо оглянулись по сторонам и в первый раз в жизни увидели
море: оно показалось им огромным и бесконечным, гораздо больше лагун
Руидеры, которые они видели в Ламанче. У пристани стояли галеры; тенты на
них были спущены, и глаз различал множество вымпелов и флагов, трепетавших
на ветру и словно касавшихся воды; с галер неслись звуки рожков, труб и
гобоев, и воздух, как вблизи, так и вдали, полнился то нежными, то
воинственными мелодиями. Но вот по тихим водам заскользили суда: началось
потешное морское сражение, а в это самое время на берегу несметная сила
разряженных всадников, прибывших из города на прекрасных конях, затеяла
подобного же рода потеху. На галерах немолчная раздавалась пальба,
одновременно палили с городских стен и из фортов: крепостная артиллерия
ужасным своим грохотом сотрясала воздух, артиллерия морская ей вторила.
Веселое море, ликующая земля, прозрачный воздух, лишь по временам
заволакиваемый дымом из орудий, все это вызывало и порождало в сердцах людей
бурный восторг. Санчо же отказывался понимать, откуда у этих движущихся по
воде громадин берется столько ног.
Тем временем всадники с шумными и радостными криками подскакали
вплотную к пораженному и ошеломленному Дон Кихоту, и один из них, тот самый,
которому писал Роке, обратился к Дон Кихоту и громко воскликнул:
- Милости просим в наш город, зерцало, маяк, светоч и путеводная звезда
странствующего рыцарства, в каковых ваших качествах нас совершенно убеждают
все рыцарские истории! Милости просим, доблестный Дон Кихот Ламанчский, не
тот мнимый, поддельный и вымышленный, который действует в иных новейших
лживых повестях, но истинный, подлинный и сомнению не подлежащий, такой,
каким вас описывает Сид Ахмет Бен-инхали, всем повествователям
повествователь!
Дон Кихот не ответил на это ни слова, да всадники и не стали дожидаться
ответа: они гарцевали и выкидывали вольты вместе с другими; Дон Кихот же,
вокруг которого происходили самые настоящие скачки, обратился к Санчо и
сказал:
- Эти люди, по всей вероятности, нас узнали. Бьюсь об заклад, что они
прочли не только правдивую повесть о нас, но и ту, которую недавно выдал в
свет арагонец {2}.
Всадник, приветствовавший Дон Кихота, снова приблизился к нему и
сказал:
- Сеньор Дон Кихот! Поедемте, ваша милость, с нами: мы покорные ваши
слуги и закадычные друзья Роке Гинарта.
Дон Кихот же ему на это ответил так:
- Если верно, что одна учтивость рождает другую, то ваша учтивость,
сеньор кавальеро, - это родная сестра, во всяком случае весьма близкая
родственница учтивости самого Роке. Ведите же меня, куда вам
заблагорассудится: моя воля есть ваша воля, особливо когда речь идет о том,
чтобы вам угодить.
Тот ответил ему не менее любезно, а затем всадники, окружив Дон Кихота
со всех сторон, под звуки труб и барабанов вместе с ним направились в город;
когда же они в город въезжали, то по наущению злого духа, который только и
делает, что сеет зло, двое озорных и дерзких мальчишек, - а мальчишки бывают
иной раз лукавее самого лукавого, - пробрались сквозь толпу и, задрав хвосты
ослику и Росинанту, сунули и подложили туда по пучку дикого терна. Почуяв
этот новый вид шпор, бедные животные поджали было хвосты, но от этого
неприятное ощущение лишь усилилось: они начали отчаянно брыкаться и в конце
концов сбросили своих седоков наземь. Дон Кихот, в смущении и
замешательстве, поспешил извлечь сей плюмаж из-под хвоста своей клячи, Санчо
же пришел на помощь серому. Сопровождавшие Дон Кихота хотели было наказать
мальчишек за их продерзость, но это им не удалось, оттого что сорванцы
втиснулись в толпу других мальчишек, бежавших следом за ними.
Дон Кихот и Санчо снова сели верхами и под звуки все той же музыки и
все так же торжественно подъехали к дому своего вожатого, большому и
великолепному, - одним словом, такому, какими бывают дома богатых кавальеро,
и тут мы Дон Кихота и Санчо на время оставим, ибо так хочет Сид Ахмет.
1 ...ясный лик Авроры, если и не ласкавший слуха человеческого... -
образное выражение. В основе его лежит миф о Мемноне, сыне Авроры, убитом
Ахиллесом в Троянской войне. Миф о Мемноне был в дальнейшем связан с
колоссальной статуей близ Фив, разрушенной землетрясением. Обломки этой
статуи при первых лучах восходящего солнца издавали звук, похожий на звук
лопающейся струны, на основании чего и возникла легенда, будто Мемнон
отвечает на приветствие своей матери.
2 ...ту, которую недавно выдал в свет арагонец. - Автор подложной
второй части "Дон Кихота" Авельянеда выдавал себя за уроженца Тордесильяса,
расположенного в Арагоне.
повествующая о приключении с волшебной головою, равно как и о прочих
безделицах, о коих невозможно не рассказать
Дон Антоньо Морено - так звали хозяина Дон Кихота - был кавальеро
богатый и остроумный, любитель благопристойных и приятных увеселений;
заманив Дон Кихота к себе в дом, он стал искать способов обнаружить перед
всеми его сумасбродство, но только так, чтобы самому Дон Кихоту никакого
вреда от того не получилось, ибо шутка, от которой становится больно, это
уже не шутка, и никуда не годится то развлечение, от которого бывает ущерб
другому. Первым делом он велел снять с Дон Кихота доспехи, а затем, как
скоро тот остался в своем узком верблюжьем камзоле, не раз уже нами
упомянутом и описанном, вывел его на балкон, выходивший на одну из самых
людных улиц города, напоказ всему народу и мальчишкам, глазевшим на него,
словно на обезьяну. Перед взором Дон Кихота снова загарцевали всадники, и,
глядя на них, можно было подумать, что вырядились они так для него одного, а
не по случаю праздника. Санчо между тем ликовал: ему представлялось, что он
бог весть какими судьбами снова попал то ли на свадьбу к Камачо, то ли в
усадьбу к дону Дьего де Миранда, то ли в герцогский замок.
В этот день у дона Антоньо обедали его друзья, и все они обходились с
Дон Кихотом как со странствующим рыцарем и воздавали ему особые почести, Дон
Кихот же, приняв гордый и величественный вид, не помнил себя от восторга.
Остроты Санчо были таковы, что все челядинцы, а равно и все его слушатели
без исключения, так и смотрели ему в рот. За столом дон Антоньо обратился к
Санчо с такими словами:
- Любезный Санчо! До нашего сведения дошло, будто ты великий любитель
курника, а также фрикаделек, и будто, когда ты уже сыт по горло, ты прячешь
их себе за пазуху про черный день.
- Нет, сеньор, это неправда, - возразил Санчо, - я человек чистоплотный
и совсем не такой обжора, - мой господин Дон Кихот, здесь присутствующий,
может подтвердить, что бывали времена, когда мы оба по целым неделям
пробавлялись пригоршней желудей или орехов. Правда, иной раз, когда мне
сулят коровку, я скорей бегу за веревкой: я хочу сказать, что пользуюсь
случаем и ем, что дают. Если же вы от кого услышите, что я обжора и неряха,
то считайте, что этот человек не угадал, - я бы иначе выразился, да боюсь
оскорбить слух столь почтенного общества.
- Не подлежит сомнению, - объявил Дон Кихот, - что умеренность и
опрятность Санчо в еде достойны быть отмеченными и запечатленными на меди,
дабы сии достоинства его вечно жили в памяти поколений грядущих. Правда,
когда он голоден, он бывает слегка прожорлив: в таких случаях он проворно
работает челюстями и уплетает за обе щеки, зато по части опрятности он
безупречен, более того, в бытность свою губернатором он научился есть на
особый манер, - он ел вилкой даже виноград и гранатовые зернышки.
- Как? - воскликнул дон Антоньо. - Санчо был губернатором?
- Да, - отвечал Санчо, - губернатором острова Баратарии. Десять дней я
управлял им по своему усмотрению, и за эти десять дней я утратил душевный
покой и научился презирать все правления, какие только есть на свете. Я
бежал оттуда, по дороге свалился в подземелье, думал - конец мне, но
все-таки чудом спасся.
Дон Кихот во всех подробностях рассказал историю Санчова
губернаторства, чем доставил слушателям немалое удовольствие.
После обеда дон Антоньо взял Дон Кихота за руку и провел в дальний
покой; единственное украшение этого покоя составлял столик, по виду из яшмы,
на ножке из того же камня, а на столике стояла голова, как будто бы
бронзовая, напоминавшая бюсты римских императоров. Дон Антоньо несколько раз
прошелся с Дон Кихотом вокруг столика и наконец заговорил:
- Теперь, сеньор Дон Кихот, когда я уверен, что нас никто не слушает и
не слышит и дверь сюда заперта, я хочу рассказать вашей милости об одном из
самых необычайных приключений, вернее сказать, о таком редком случае, какой
только можно себе представить, с условием, однако ж, что все, что я милости
вашей поведаю, вы в глубочайшей сохраните тайне.
- Клянусь, - подтвердил Дон Кихот, - и для большей верности готов
прикрыть сию тайну каменною плитою, ибо знайте, сеньор дон Антоньо (Дон
Кихоту было уже известно его имя), что вы говорите с человеком, у которого
уши слушают, но язык не выдает тайн, а потому вы смело можете открыть мне
все, что у вас на душе: уверяю вас, что все это будет погребено в бездне
молчания.
- Итак, заручившись вашим обещанием, - продолжал дон Антоньо, - я
намерен поразить вашу милость тем, что вам предстоит увидеть и услышать, -
это несколько облегчит те муки, которые я терплю из-за того, что ни с кем не
делюсь моею тайною, ибо далеко не всякому можно ее доверить.
Дон Кихот не мог постигнуть, что означают все эти подходы. Наконец дон
Антоньо взял Дон Кихота за руку, провел ею по бронзовой голове, по всему
своем сердце! О мой супруг! Ты был моим сокровищем, но завистливый рок
уготовал тебе вместо брачного ложа могилу!
Столь продолжительны и столь печальны были сетования Клаудии, что слезы
навернулись даже на глазах у Роке, который ни при каких обстоятельствах
обыкновенно не проливал их. Слуги плакали, Клаудия беспрестанно теряла
сознание, и вся эта местность словно превратилась в юдоль плача и обитель
горести. Наконец Роке Гинарт велел слугам дона Висенте отнести покойника в
деревню его отца, находившуюся неподалеку, и там похоронить. Клаудия сказала
Роке, что ее тетка - настоятельница одного из женских монастырей и что она,
Клаудия, желает поступить в этот монастырь и там окончить дни свои, ожидая
иного жениха, прекраснейшего и бессмертного. Роке одобрил ее намерение,
предложил проводить, куда ей надобно, и обещал в случае чего защитить ее
отца от родни дона Висенте, а равно и от всех, кто только попытается
причинить ему зло. Клаудия наотрез отказалась от проводов и, в самых учтивых
выражениях поблагодарив Роке за его готовность помочь ей, вся в слезах с ним
простилась. Слуги дона Висенте унесли его тело, а Роке возвратился к своим
молодцам. Таков был конец любви Клаудии Херонимы, но что же в том
удивительного, коль скоро ткань печальной ее истории была соткана неодолимою
и жестокою рукою ревности?
Роке Гинарт встретился со своими оруженосцами в условленном месте, с
ними был и Дон Кихот: сидя верхом на Росинанте, он держал к ним речь и
уговаривал бросить ту жизнь, какую они вели, равно опасную как для души, так
и для тела; однако же большинство этой шайки составляли гасконцы, народ
грубый и распущенный, а потому речь Дон Кихота оказала на них слабое
действие. По приезде своем Роке осведомился у Санчо Пансы, возвращены ли и
отданы ли ему все те сокровища и драгоценности, которые были сняты его, Роке
Гинарта, людьми с серого. Санчо ответил утвердительно, - не хватает, мол,
только трех косынок, таких дорогих, что на них можно выменять три города.
- Что ты, чудак человек, болтаешь? - вмешался один из разбойников. -
Косынки у меня, и красная им цена - три реала.
- То правда, - заметил Дон Кихот, - однако мой оруженосец весьма
дорожит ими из уважения к особе, которая мне их подарила.
Роке Гинарт распорядился немедленно возвратить их Санчо, а затем,
выстроив людей своих в ряд, велел им выложить одежду, драгоценности, деньги
- словом, все, что было ими награблено со времени последнего дележа добычи;
он быстро произвел оценку и, переведя на деньги стоимость того, что дележу
не поддавалось, распределил добычу между всеми, кто состоял в его шайке, в
высшей степени справедливо и точно, ни на йоту не уклонившись от
дистрибутивного права и ни в чем против него не погрешив. После того как все
были удовлетворены, ублаготворены и вознаграждены, Роке, обратись к Дон
Кихоту, пояснил:
- Если не проявлять такой точности, с ними невозможно было бы ужиться.
На это Санчо заметил:
- Судя по тому, что я сейчас видел, справедливость - такая хорошая
вещь, что ее и с ворами соблюдать должно.
Один из оруженосцев это услышал и замахнулся на Санчо прикладом своей
аркебузы, каковым он, без сомнения, проломил бы ему голову, когда бы Роке
Гинарт не остановил его окриком. Санчо обомлел и дал себе слово не
раскрывать рта, пока будет находиться в обществе этих людей.
В это самое время прибежал то ли один, то ли сразу несколько
оруженосцев, которых ставят, как часовых, на дорогах, чтобы они следили за
прохожим и проезжим людом и обо всем докладывали своему главарю, и кто-то из
них сказал:
- Сеньор! Невдалеке, на Барселонской дороге, показалось много народу.
Роке его спросил:
- А ты не разглядел, какие это люди: из числа тех, что охотятся за
нами, или же из числа тех, за кем охотимся мы?
- Из числа тех, за кем охотимся мы, - отвечал оруженосец.
- В таком случае выступайте все, - приказал Роке, - и как можно скорей
приведите их сюда, да глядите, чтобы никто из них не ускользнул.
Разбойники ушли, а Дон Кихот, Санчо и Роке стали ждать, кого они
приведут, и Роке обратился к Дон Кихоту с такими словами:
- Необычайными должны были показаться сеньору Дон Кихоту та жизнь,
которую мы ведем, наши похождения, наши приключения, - необычайными и
опасными, и это меня не удивляет, я и сам сознаю, что нет образа жизни более
беспокойного и чреватого треволнениями, нежели наш. Меня на это толкнула
неутолимая жажда мести, а ведь эта жажда обладает свойством возмущать сердца
самые мирные: от природы я человек отзывчивый и благонамеренный, но, как я
уже сказал, желание отомстить за одно нанесенное мне оскорбление оказалось
настолько сильнее добрых моих наклонностей, что я вопреки и наперекор
рассудку закоренел в этой своей страсти, а как одна бездна влечет за собой
другую и один грех влечет за собою другой, то мстительные мои деяния до того
переплелись, что ныне я мщу уже не только за свои, но и за чужие грехи.
Однако, по милости божией, я хоть и запутался в лабиринте моего смятения, а
все не теряю надежды из него выбраться и достигнуть тихого пристанища.
С удивлением слушал Дон Кихот благие и разумные слова Роке, - прежде он
был уверен, что среди тех, кто занимается грабежом, убийством и разбоем,
нельзя найти человека, способного здраво рассуждать, и повел он с атаманом
такую речь:
- Сеньор Роке! Знание своей болезни и готовность принимать лекарства,
прописываемые врачом, - это уже начало выздоровления: вы, ваша милость,
больны, знаете свой недуг, и небо, или, лучше сказать, господь бог, который
является нашим врачом, назначит вам лекарства, от коих вы поправитесь, -
лекарства, исцеляющие постепенно, но не вдруг и не чудом. К тому же грешники
разумные ближе к исправлению, чем неразумные, а как ваша милость выказала в
своих речах мудрость, то вам остается лишь не терять бодрости и надеяться на
облегчение недуга совести вашей. Если же ваша милость желает сократить путь
и как можно скорее выйти на путь спасения, то следуйте за мною: я научу вас
быть странствующим рыцарем, - странствующий же рыцарь претерпевает столько
мытарств и злоключений, что, являясь для него покаянием, они приводят его
прямо в рай.
Выслушав совет Дон Кихота, Роке усмехнулся и, переменив разговор,
рассказал трагическую историю Клаудии Херонимы, чем крайне расстроил Санчо,
на которого произвели сильное впечатление красота, смелость и решительность
девушки.
Тем временем возвратились ходившие на промысел разбойники и пригнали
двух всадников верхом на мулах, двух пеших паломников, карету, в которой
ехали какие-то дамы и которую сопровождали человек шесть слуг, пеших и
конных, и, наконец, двух погонщиков, которых взяли себе в услужение
всадники. Разбойники оцепили их всех, при этом и побежденные и победители
хранили совершенное молчание, ожидая, что скажет, сам Роке Гинарт, атаман же
спросил всадников, что они за люди, куда путь держат и сколько у них с собой
денег. На это ему один из всадников ответил так:
- Сеньор! Мы оба - офицеры испанской пехоты, части наши стоят в
Неаполе, мы же направляемся в Барселону, откуда, сколько нам известно,
должны отойти галеры в Сицилию. Денег у нас не то двести, не то триста
эскудо, и мы почитали себя богатыми и были довольны судьбой: ведь солдаты
обыкновенно настолько бедны, что о больших сокровищах и мечтать не смеют.
С теми же самыми вопросами обратился Роке к паломникам, - они ему
ответили, что намеревались отплыть в Рим и что у них обоих, пожалуй,
наберется реалов шестьдесят. Затем Роке осведомился, кто едет в карете, куда
именно и сколько везут с собой денег, на что один из конных слуг ответил
так:
- В карете едет моя госпожа донья Гьомар де Киньонес, жена верховного
судьи в Неаполе, а с нею малолетняя ее дочь, служанка и дуэнья. Сопровождают
их шестеро слуг, а денег у них с собой шестьсот эскудо.
- Таким образом, - рассудил Роке Гинарт, - у нас здесь всего девятьсот
эскудо и шестьдесят реалов, людей же у меня около шестидесяти. Проверим,
сколько придется на брата, а то ведь я счетчик неважный.
Тут грабители дружно воскликнули:
- Много лет здравствовать Роке Гинарту на горе всем негодяям, что ищут
его погибели!
Офицеры были, по-видимому, удручены, жена верховного судьи опечалилась,
да и паломники отнюдь не возвеселились, узнав, что денежные средства будут у
них отобраны. С минуту Роке держал их всех в состоянии мучительной
неизвестности, затем, решившись не томить их долее, - а томление было
написано на их лицах, - обратился к офицерам и снова заговорил:
- Господа офицеры! Будьте любезны, дайте мне, пожалуйста, шестьдесят
эскудо, а у супруги верховного судьи я попрошу восемьдесят, так мои люди
будут удовлетворены, - ведь вы сами знаете: поп тем и живет, что молитвы
поет, - а засим вы можете спокойно и беспрепятственно продолжать свой путь:
я вам выдам охранную грамоту, чтобы в случае, если вас остановит еще
какой-нибудь из моих отрядов, разбросанных по всей округе, он вас не трогал,
ибо чинить обиды воинам, а равно и женщинам, тем паче - женщинам
благородным, не входит в мои намерения.
Офицеры без конца и в самых изысканных выражениях благодарили Роке за
то, что он так любезно и великодушно оставляет им их же собственные деньги.
Сеньора донья Гьомар де Киньонес хотела было выскочить из кареты и
поцеловать славному атаману руки и ноги, но он этому решительно
воспротивился, более того: он попросил у нее прощения за ту неприятность,
которую он вынужден был причинить ей, ибо того требовало несчастное его
ремесло. Супруга верховного судьи велела одному из слуг своих немедленно
выдать причитавшиеся с нее восемьдесят эскудо, офицеры же отсчитали
шестьдесят. Паломники также готовы были расстаться с жалкими своими грошами,
но Роке сказал, чтобы они не беспокоились, а затем, обратясь к своим людям,
распорядился:
- Каждый из вас получит из этих денег по два эскудо, остается двадцать:
десять из них мы отдадим паломникам, а остальные десять - славному спутнику
этого рыцаря, чтобы он не поминал лихом сегодняшнее приключение.
Когда Роке подали письменные принадлежности, которые он всюду возил с
собой, он составил охранную грамоту на имя главарей всех своих отрядов, а
затем, попрощавшись с пленниками, отпустил их с миром, они же не могли
надивиться его благородству, величественной наружности и необычности
поведения, что делало его похожим скорее на Александра Великого, нежели на
знаменитого разбойника. Один из оруженосцев заметил на своем
гасконско-каталонском наречии:
- Нашему атаману монахом быть, а не разбойником. Если он и дальше будет
проявлять такую же щедрость, то пусть делает это за свой, а не за наш счет.
Несчастный произнес эти слова не настолько тихо, чтобы Роке не мог его
услышать, - выхватив меч, атаман рассек ему голову надвое и сказал:
- Вот как я наказываю наглецов, которые распускают язык.
Все замерли, и ни один разбойник не посмел проронить ни слова: так
боялись они своего атамана.
Роке отошел в сторону и написал письмо к своему барселонскому приятелю,
в коем уведомлял его о том, что сейчас у него находится достославный Дон
Кихот Ламанчский, тот самый странствующий рыцарь, о котором столько
существует рассказов, доводил до его сведения, что это самый занятный и
самый здравомыслящий человек на свете и что через несколько дней, а именно в
день святого Иоанна Крестителя, он, Роке, доставит его в полном вооружении,
верхом на Росинанте, на барселонскую набережную, а вместе с ним и его
оруженосца Санчо Пансу верхом на осле, и просил дать знать об этом своим
друзьям Ньярам, чтобы они повеселились; далее Роке признавался, что хотел бы
лишить этого удовольствия своих врагов Каделлей, но это-де невозможно,
оттого что сумасбродство и благоразумие Дон Кихота, равно как и остроты его
оруженосца Санчо Пансы, не могут не послужить развлечением всему свету. Роке
отдал это письмо одному из своих оруженосцев и тот, сменив разбойничье
платье на крестьянское, пробрался в Барселону и вручил письмо по назначению.
1 Я не свергаю и не возвожу на престол королей... - поговорка,
обязанная своим происхождением старинному романсу, в котором рассказывается
о том, как испанский король Педро Жестокий (1350-1369) вступил в поединок со
своим братом Энрике и был повержен им наземь. Энрике призвал на помощь
Бертрана Клакена (Дюгеклена), французского военачальника, в палатке которого
все это происходило и который при этом воскликнул: "Я не низлагаю и не
возвожу на престол короля, я только помогаю моему господину как верный
слуга.
2 Здесь ты и умрешь, изменник... - строки из старинного романса.
3 ...мы недалеко от Барселоны. - В те времена Барселона и ее
окрестности постоянно подвергались нападениям разбойничьих шаек. Несмотря на
ликвидацию феодальных отношений, крупные каталонские землевладельцы, не
мирясь с новым положением, продолжали требовать от крестьян выполнения
феодальных повинностей. Для борьбы с крестьянами, противившимися феодальной
эксплуатации, по указу каталонского вице-короля в 1602 г. была создана
милиция под названием "Союз", основной задачей которой была борьба с
упомянутыми разбойничьими шайками. Это привело к настоящей гражданской
войне, так как милиция, набиравшаяся из народа, нередко обращала свое оружие
против сеньоров. Во время развернувшейся гражданской войны одни назывались
"ниеррами", а другие - "каделлями". Вожаком одного из таких отрядов был
упоминаемый здесь Роке Гинарт, сын крестьянина.
4 Озирис (миф.) - египетский бог, которого Роке Гинарт смешивает с
Бузирисом, легендарным сицилийским тираном.
О том, что случилось с Дон Кихотом при въезде в Барселону, равно как и
о других вещах, вполне правдоподобных при всей их видимой нелепости
Три дня и три ночи провел Дон Кихот в обществе Роке, но, проживи он с
ним и триста лет, все равно не уставал бы он с удивлением наблюдать, как
живут разбойники: пробуждались они в одном месте, обедали в другом; то вдруг
бежали, сами не зная от кого, то неведомо чего ожидали. Спали они на ходу,
поминутно прерывая сон и беспрестанно кочуя. Все время они высылали
разведчиков, выслушивали дозорных, раздували фитили аркебуз, - впрочем,
аркебуз у них было немного, почти все разбойники были вооружены кремневыми
пистолетами. На ночь Роке уединялся в укромные места, никому из его людей не
известные, ибо многочисленные указы барселонского вице-короля, в коих была
оценена голова атамана, держали его в состоянии вечной тревоги и страха; он
никому не доверял, он боялся, что его убьют или выдадут властям свои же:
воистину жалкая и тягостная жизнь.
Наконец давно не езженными дорогами, глухими и потаенными тропами Роке,
Дон Кихот и Санчо вместе с шестью оруженосцами добрались до Барселоны. На
набережную они прибыли в ночь накануне Иоанна Крестителя, и тут Роке, обняв
сперва Дон Кихота, а затем Санчо и только теперь вручив ему обещанные десять
эскудо, после долгих взаимных учтивостей удалился.
Роке исчез, а Дон Кихот, как был, верхом на коне, остался ждать
рассвета, и точно: не в долгом времени в окнах востока показался ясный лик
Авроры, если и не ласкавший слуха человеческого {1}, то, во всяком случае,
доставлявший радость цветам и травам; впрочем, в ту же самую минуту слух Дон
Кихота и Санчо был приятно поражен доносившимися, по-видимому, со стороны
города звуками множества труб и барабанов, звоном бубенчиков и быстро
приближавшимися криками людей: "Раздайся! Раздайся!" Место Авроры заступило
солнце, и лик его, поболее щита, начал медленно подниматься над горизонтом.
Дон Кихот и Санчо оглянулись по сторонам и в первый раз в жизни увидели
море: оно показалось им огромным и бесконечным, гораздо больше лагун
Руидеры, которые они видели в Ламанче. У пристани стояли галеры; тенты на
них были спущены, и глаз различал множество вымпелов и флагов, трепетавших
на ветру и словно касавшихся воды; с галер неслись звуки рожков, труб и
гобоев, и воздух, как вблизи, так и вдали, полнился то нежными, то
воинственными мелодиями. Но вот по тихим водам заскользили суда: началось
потешное морское сражение, а в это самое время на берегу несметная сила
разряженных всадников, прибывших из города на прекрасных конях, затеяла
подобного же рода потеху. На галерах немолчная раздавалась пальба,
одновременно палили с городских стен и из фортов: крепостная артиллерия
ужасным своим грохотом сотрясала воздух, артиллерия морская ей вторила.
Веселое море, ликующая земля, прозрачный воздух, лишь по временам
заволакиваемый дымом из орудий, все это вызывало и порождало в сердцах людей
бурный восторг. Санчо же отказывался понимать, откуда у этих движущихся по
воде громадин берется столько ног.
Тем временем всадники с шумными и радостными криками подскакали
вплотную к пораженному и ошеломленному Дон Кихоту, и один из них, тот самый,
которому писал Роке, обратился к Дон Кихоту и громко воскликнул:
- Милости просим в наш город, зерцало, маяк, светоч и путеводная звезда
странствующего рыцарства, в каковых ваших качествах нас совершенно убеждают
все рыцарские истории! Милости просим, доблестный Дон Кихот Ламанчский, не
тот мнимый, поддельный и вымышленный, который действует в иных новейших
лживых повестях, но истинный, подлинный и сомнению не подлежащий, такой,
каким вас описывает Сид Ахмет Бен-инхали, всем повествователям
повествователь!
Дон Кихот не ответил на это ни слова, да всадники и не стали дожидаться
ответа: они гарцевали и выкидывали вольты вместе с другими; Дон Кихот же,
вокруг которого происходили самые настоящие скачки, обратился к Санчо и
сказал:
- Эти люди, по всей вероятности, нас узнали. Бьюсь об заклад, что они
прочли не только правдивую повесть о нас, но и ту, которую недавно выдал в
свет арагонец {2}.
Всадник, приветствовавший Дон Кихота, снова приблизился к нему и
сказал:
- Сеньор Дон Кихот! Поедемте, ваша милость, с нами: мы покорные ваши
слуги и закадычные друзья Роке Гинарта.
Дон Кихот же ему на это ответил так:
- Если верно, что одна учтивость рождает другую, то ваша учтивость,
сеньор кавальеро, - это родная сестра, во всяком случае весьма близкая
родственница учтивости самого Роке. Ведите же меня, куда вам
заблагорассудится: моя воля есть ваша воля, особливо когда речь идет о том,
чтобы вам угодить.
Тот ответил ему не менее любезно, а затем всадники, окружив Дон Кихота
со всех сторон, под звуки труб и барабанов вместе с ним направились в город;
когда же они в город въезжали, то по наущению злого духа, который только и
делает, что сеет зло, двое озорных и дерзких мальчишек, - а мальчишки бывают
иной раз лукавее самого лукавого, - пробрались сквозь толпу и, задрав хвосты
ослику и Росинанту, сунули и подложили туда по пучку дикого терна. Почуяв
этот новый вид шпор, бедные животные поджали было хвосты, но от этого
неприятное ощущение лишь усилилось: они начали отчаянно брыкаться и в конце
концов сбросили своих седоков наземь. Дон Кихот, в смущении и
замешательстве, поспешил извлечь сей плюмаж из-под хвоста своей клячи, Санчо
же пришел на помощь серому. Сопровождавшие Дон Кихота хотели было наказать
мальчишек за их продерзость, но это им не удалось, оттого что сорванцы
втиснулись в толпу других мальчишек, бежавших следом за ними.
Дон Кихот и Санчо снова сели верхами и под звуки все той же музыки и
все так же торжественно подъехали к дому своего вожатого, большому и
великолепному, - одним словом, такому, какими бывают дома богатых кавальеро,
и тут мы Дон Кихота и Санчо на время оставим, ибо так хочет Сид Ахмет.
1 ...ясный лик Авроры, если и не ласкавший слуха человеческого... -
образное выражение. В основе его лежит миф о Мемноне, сыне Авроры, убитом
Ахиллесом в Троянской войне. Миф о Мемноне был в дальнейшем связан с
колоссальной статуей близ Фив, разрушенной землетрясением. Обломки этой
статуи при первых лучах восходящего солнца издавали звук, похожий на звук
лопающейся струны, на основании чего и возникла легенда, будто Мемнон
отвечает на приветствие своей матери.
2 ...ту, которую недавно выдал в свет арагонец. - Автор подложной
второй части "Дон Кихота" Авельянеда выдавал себя за уроженца Тордесильяса,
расположенного в Арагоне.
повествующая о приключении с волшебной головою, равно как и о прочих
безделицах, о коих невозможно не рассказать
Дон Антоньо Морено - так звали хозяина Дон Кихота - был кавальеро
богатый и остроумный, любитель благопристойных и приятных увеселений;
заманив Дон Кихота к себе в дом, он стал искать способов обнаружить перед
всеми его сумасбродство, но только так, чтобы самому Дон Кихоту никакого
вреда от того не получилось, ибо шутка, от которой становится больно, это
уже не шутка, и никуда не годится то развлечение, от которого бывает ущерб
другому. Первым делом он велел снять с Дон Кихота доспехи, а затем, как
скоро тот остался в своем узком верблюжьем камзоле, не раз уже нами
упомянутом и описанном, вывел его на балкон, выходивший на одну из самых
людных улиц города, напоказ всему народу и мальчишкам, глазевшим на него,
словно на обезьяну. Перед взором Дон Кихота снова загарцевали всадники, и,
глядя на них, можно было подумать, что вырядились они так для него одного, а
не по случаю праздника. Санчо между тем ликовал: ему представлялось, что он
бог весть какими судьбами снова попал то ли на свадьбу к Камачо, то ли в
усадьбу к дону Дьего де Миранда, то ли в герцогский замок.
В этот день у дона Антоньо обедали его друзья, и все они обходились с
Дон Кихотом как со странствующим рыцарем и воздавали ему особые почести, Дон
Кихот же, приняв гордый и величественный вид, не помнил себя от восторга.
Остроты Санчо были таковы, что все челядинцы, а равно и все его слушатели
без исключения, так и смотрели ему в рот. За столом дон Антоньо обратился к
Санчо с такими словами:
- Любезный Санчо! До нашего сведения дошло, будто ты великий любитель
курника, а также фрикаделек, и будто, когда ты уже сыт по горло, ты прячешь
их себе за пазуху про черный день.
- Нет, сеньор, это неправда, - возразил Санчо, - я человек чистоплотный
и совсем не такой обжора, - мой господин Дон Кихот, здесь присутствующий,
может подтвердить, что бывали времена, когда мы оба по целым неделям
пробавлялись пригоршней желудей или орехов. Правда, иной раз, когда мне
сулят коровку, я скорей бегу за веревкой: я хочу сказать, что пользуюсь
случаем и ем, что дают. Если же вы от кого услышите, что я обжора и неряха,
то считайте, что этот человек не угадал, - я бы иначе выразился, да боюсь
оскорбить слух столь почтенного общества.
- Не подлежит сомнению, - объявил Дон Кихот, - что умеренность и
опрятность Санчо в еде достойны быть отмеченными и запечатленными на меди,
дабы сии достоинства его вечно жили в памяти поколений грядущих. Правда,
когда он голоден, он бывает слегка прожорлив: в таких случаях он проворно
работает челюстями и уплетает за обе щеки, зато по части опрятности он
безупречен, более того, в бытность свою губернатором он научился есть на
особый манер, - он ел вилкой даже виноград и гранатовые зернышки.
- Как? - воскликнул дон Антоньо. - Санчо был губернатором?
- Да, - отвечал Санчо, - губернатором острова Баратарии. Десять дней я
управлял им по своему усмотрению, и за эти десять дней я утратил душевный
покой и научился презирать все правления, какие только есть на свете. Я
бежал оттуда, по дороге свалился в подземелье, думал - конец мне, но
все-таки чудом спасся.
Дон Кихот во всех подробностях рассказал историю Санчова
губернаторства, чем доставил слушателям немалое удовольствие.
После обеда дон Антоньо взял Дон Кихота за руку и провел в дальний
покой; единственное украшение этого покоя составлял столик, по виду из яшмы,
на ножке из того же камня, а на столике стояла голова, как будто бы
бронзовая, напоминавшая бюсты римских императоров. Дон Антоньо несколько раз
прошелся с Дон Кихотом вокруг столика и наконец заговорил:
- Теперь, сеньор Дон Кихот, когда я уверен, что нас никто не слушает и
не слышит и дверь сюда заперта, я хочу рассказать вашей милости об одном из
самых необычайных приключений, вернее сказать, о таком редком случае, какой
только можно себе представить, с условием, однако ж, что все, что я милости
вашей поведаю, вы в глубочайшей сохраните тайне.
- Клянусь, - подтвердил Дон Кихот, - и для большей верности готов
прикрыть сию тайну каменною плитою, ибо знайте, сеньор дон Антоньо (Дон
Кихоту было уже известно его имя), что вы говорите с человеком, у которого
уши слушают, но язык не выдает тайн, а потому вы смело можете открыть мне
все, что у вас на душе: уверяю вас, что все это будет погребено в бездне
молчания.
- Итак, заручившись вашим обещанием, - продолжал дон Антоньо, - я
намерен поразить вашу милость тем, что вам предстоит увидеть и услышать, -
это несколько облегчит те муки, которые я терплю из-за того, что ни с кем не
делюсь моею тайною, ибо далеко не всякому можно ее доверить.
Дон Кихот не мог постигнуть, что означают все эти подходы. Наконец дон
Антоньо взял Дон Кихота за руку, провел ею по бронзовой голове, по всему