Страница:
полуодетая, схватив за руку дочку свою Санчику, она побежала встречать мужа;
когда же она разглядела, что он не так наряжен, как, в ее представлении,
приличествовало губернатору, то сказала ему:
- Что это с тобой, муженек? Возвращаешься домой вроде как пешком и
притом еще еле ковыляешь; право, вид у тебя не как у губернатора, а словно
ты уже отгубернаторствовал.
- Молчи, Тереса, - сказал Санчо, - по уму встречают - по платью
провожают, дай только до дому дойти - уж наслушаешься ты чудес. Я привез
денег, это самое главное, и нажил я их собственной смекалкой, а чтобы кого
обидеть - боже упаси.
- Давай сюда денежки, любезный муженек, - рассудила Тереса, - а нажиты
они могут быть всяко. Как бы ты их ни нажил - этим ты никого не удивишь.
Санчика обняла отца и спросила, что он ей привез: видно было, что ждала
она его, как майского дождичка; затем она ухватилась за его пояс, а осла
взяла под уздцы, жена с другой стороны взяла Санчо за руку, и все они
отправились к себе домой; Дон Кихот между тем остался у себя - на попечении
ключницы и племянницы, а также в обществе священника и бакалавра.
Не дав никому опомниться, Дон Кихот тотчас заперся с бакалавром и
священником и в кратких словах рассказал им о своем поражении и о том, что
он принял на себя обязательство в течение года не выезжать из села, каковое
обязательство он-де намерен выполнять буквально, не отступая от него ни на
йоту, как подобает странствующему рыцарю, свято соблюдающему свой устав, и
что он собирается на этот год стать пастухом и уйти в безлюдные поля, где
можно дать полную волю своим любовным думам, подвизаясь на поприще
добродетельной пастушеской жизни; и он-де просит священника и бакалавра,
если только они не очень заняты и им не помешают более важные дела, к нему
присоединиться: он-де намерен приобрести стадо овец, вполне достаточное для
того, чтобы им всем иметь право называться пастухами, а еще, мол, он доводит
до их сведения, что главное уже сделано, ибо имена для них он подобрал, и
притом весьма подходящие. Священник полюбопытствовал, какие именно. Дон
Кихот ответил, что сам он будет называться пастухом Кихотисом, бакалавр -
пастухом Каррасконом, священник - пастухом Пресвитериамбро, а Санчо Панса -
пастухом Пансино. Этот новый предмет Дон-Кихотова помешательства поразил
священника и бакалавра, однако ж, дабы он снова, рыцарских ради подвигов, не
пустился в странствия и в надежде на то, что за этот год он, может статься,
поправится, они эту новую его затею одобрили и, безумную его мысль признав
вполне здравою, согласились вместе с ним начать подвизаться на новом
поприще.
- И вот еще что, - прибавил Самсон Карраско. - Всем известно, что я
знаменитый поэт, так вот я все время буду сочинять стихи в пастушеском, в
светском, в каком хотите роде, чтобы нам не скучно было скитаться в дебрях,
но важнее всего, государи мои, чтобы каждый из нас придумал имя для
пастушки, которую он намерен воспевать, и пусть не останется ни одного
дерева с самой крепкой корой, на коем мы эти имена не начертали бы и не
вырезали, как это принято и как это водится у влюбленных пастухов.
- Все это совершенно верно, - заметил Дон Кихот, - но только мне лично
незачем придумывать имя для воображаемой пастушки, когда у меня есть
несравненная Дульсинея Тобосская, слава окрестных берегов, украшение наших
полей, святилище красоты, верх изящества, - словом, та, которой можно
воздать любую хвалу, не опасаясь впасть в преувеличение.
- Ваша правда, - согласился священник, - ну, а уж мы поищем себе
пастушек посговорчивей, не тех - так других.
А Самсон Карраско подхватил:
- Если же не найдем, то возьмем имена у тех, которые выведены и
изображены в книгах, всеми читанных и перечитанных, - такие имена, как,
например, Филида, Амарилис, Диана, Флерида, Галатея и Белисарда; коль скоро
они продаются на всех рынках, то почему бы нам не купить их и не приобрести
в собственность? Если мою даму или, вернее сказать, пастушку зовут, положим,
Аной, то я буду воспевать ее под именем Анарды, если Франсиской, то я назову
ее Франсенией, если Лусией, то Лусиндой и так далее. Если же и Санчо Панса
вступит в наше братство, то он может воспевать свою жену Тересу Панса под
именем Тересайны.
Посмеялся Дон Кихот этому последнему новообразованию, священник же
снова выразил полное одобрение почтенному и благородному начинанию Дон
Кихота и обещал проводить с ним все то время, какое будет у него оставаться
после исполнения непременных его обязанностей. На этом священник и бакалавр
с Дон Кихотом распрощались, а перед уходом обратились к нему с просьбой
беречь свое здоровье и посоветовали обратить особое внимание на пищу.
Племянница и ключница волею судеб слышали этот разговор, и как скоро
священник с бакалавром удалились, они вошли вдвоем к Дон Кихоту, и тут
племянница повела с ним такую речь:
- Что это значит, дядюшка? Мы были уверены, что вы возвратились домой
навсегда и собираетесь вести мирный и достойный образ жизни, а вас,
оказывается, тянет в новые дебри, как поется в песне -
Пастушок, остановись-ка! {3}
Ты откуда и куда?
Честное слово, годы ваши не те!
Тут вмешалась ключница:
- Да разве полуденный зной - летом, ночная сырость и вой волков -
зимою, разве это для вас, ваша милость? Конечно, нет; это поприще и занятие
для людей крепких, закаленных, приученных к этому делу, можно сказать, с
пеленок. Уж коли из двух зол выбирать, так лучше быть странствующим рыцарем,
нежели пастухом. Право, сеньор, послушайтесь вы моего совета, - ведь я вам
его даю не с пьяных глаз, а в здравом уме, и я недаром прожила на свете
полвека, - оставайтесь дома, займитесь хозяйством, почаще исповедуйтесь,
помогайте бедным, и если это не пойдет вам на пользу, то грех будет на моей
душе.
- Полно, дочки, - сказал Дон Кихот, - я сам знаю, как мне надлежит
поступить. Уложите меня в постель, - я чувствую некоторое недомогание, - и
помните, что кем бы я ни был: странствующим ли рыцарем, пастухом ли, я вечно
буду о вас заботиться, в чем вы и убедитесь на деле.
И тут обе милые дочки (а ведь ключница и племянница и правда были ему
как дочки) уложили его в постель и постарались как можно лучше накормить его
и угостить.
1 Дурная примета! (лат.)
2 ...наряднее самого Минго... - намек на наряд Минго Ревульго,
описанный в "Куплетах Минго Ревульго" (см. примеч. к прологу второй части
"Дон Кихота").
3 Пастушок, остановись-ка!.. - строки из народной песни.
О том, как Дон Кихот занемог, о составленном им завещании и о его
кончине
Ничто на земле не вечно, все с самого начала и до последнего мгновения
клонится к закату, в особенности жизнь человеческая, а как небо не наделило
жизнь Дон Кихота особым даром замедлять свое течение, то смерть его и
кончина последовала совершенно для него неожиданно; может статься, он сильно
затосковал после своего поражения, или уж так предуготовало и распорядилось
небо, но только он заболел горячкой, продержавшей его шесть дней в постели,
и все это время его навещали друзья: священник, бакалавр и цирюльник, добрый
же оруженосец Санчо Панса не отходил от его изголовья. Друзья, полагая, что
так на него подействовало горестное сознание своего поражения и своего
бессилия освободить и расколдовать Дульсинею, всячески старались развеселить
Дон Кихота, а бакалавр все твердил, чтобы он переломил себя, встал с постели
и начал вести пастушескую жизнь, на каковой предмет у него, бакалавра, уже,
мол, заготовлена эклога почище Саннадзаровых {1}, и что он, бакалавр, уже
купил у кинтанарского скотовода на собственные деньги двух славных псов,
чтобы сторожить стадо, из коих одного кличут Муругим, а другого Птицеловом.
Все это, однако ж, не могло развеять печаль Дон Кихота.
Друзья послали за лекарем; тот пощупал пульс, остался им недоволен и
посоветовал Дон Кихоту на всякий случай подумать о душевном здравии, ибо
телесному его здравию грозит, мол, опасность. Дон Кихот выслушал его
спокойно, но не так отнеслись к этому ключница, племянница и оруженосец -
они горькими слезами заплакали, точно Дон Кихот был уже мертв. Лекарь
высказался в том смысле, что Дон Кихота губят тоска и уныние. Дон Кихот
попросил оставить его одного, ибо его, дескать, клонит ко сну. Желание это
было исполнено, и он проспал более шести часов подряд, как говорится, без
просыпу, так что ключница и племянница уже забеспокоились, не умер ли он во
сне. По прошествии указанного времени он, однако ж, пробудился и громко
воскликнул:
- Благословен всемогущий бог, столь великую явивший мне милость!
Милосердие его воистину бесконечно, и прегрешения человеческие не властны ни
ограничить его, ни истощить.
Племянница слушала дядю своего со вниманием, и речи его показались ей
разумнее обыкновенного, во всяком случае - разумнее того, что он говорил во
время болезни, а потому она обратилась к нему с такими словами:
- О чем это вы толкуете, дядюшка? Кажется, это что-то новое? О каком
таком милосердии и о каких человеческих прегрешениях вы говорите?
- О том самом милосердии, племянница, которое в этот миг, невзирая на
мои прегрешения, проявил ко мне господь, - отвечал Дон Кихот. - Разум мой
прояснился, теперь он уже свободен от густого мрака невежества, в который
его погрузило злополучное и постоянное чтение мерзких рыцарских романов.
Теперь я вижу всю их вздорность и лживость, и единственно, что меня
огорчает, это что отрезвление настало слишком поздно и у меня уже нет
времени исправить ошибку и приняться за чтение других книг, которые являются
светочами для души. Послушай, племянница: я чувствую, что умираю, и мне бы
хотелось умереть так, чтобы люди удостоверились, что жил я не напрасно, и
чтобы за мной не осталось прозвание сумасшедшего, - пусть я и был таковым,
однако же смертью своей я хочу доказать обратное. Позови, голубушка, добрых
моих друзей, священника, бакалавра Самсона Карраско и цирюльника маэсе
Николаса: я хочу исповедаться и составить завещание.
Племяннице, однако ж, не пришлось за ними бежать, ибо как раз в это
время все трое вошли к Дон Кихоту в комнату. Как скоро Дон Кихот их увидел,
то повел с ними такую речь:
- Поздравьте меня, дорогие мои: я уже не Дон Кихот Ламанчский, а Алонсо
Кихано, за свой нрав и обычай прозванный Добрым. Ныне я враг Амадиса
Галльского и тьмы-тьмущей его потомков, ныне мне претят богомерзкие книги о
странствующем рыцарстве, ныне я уразумел свое недомыслие, уразумел, сколь
пагубно эти книги на меня повлияли, ныне я по милости божией научен горьким
опытом и предаю их проклятию.
Трое посетителей, послушав такие речи, решили, что Дон Кихот, видимо,
помешался уже на чем-то другом. И тут Самсон сказал ему:
- Как, сеньор Дон Кихот? Именно теперь, когда у нас есть сведения, что
сеньора Дульсинея расколдована, ваша милость - на попятный? Теперь, когда мы
уже совсем собрались стать пастухами и начать жить по-княжески, с песней на
устах, ваша милость записалась в отшельники? Перестаньте ради бога,
опомнитесь и бросьте эти бредни.
- Я называю бреднями то, что было до сих пор, - возразил Дон Кихот, -
бреднями воистину для меня губительными, однако с божьей помощью я перед
смертью обращу их себе на пользу. Я чувствую, сеньоры, что очень скоро умру,
а потому шутки в сторону, сейчас мне нужен духовник, ибо я желаю
исповедаться, а затем - писарь, чтобы составить завещание. В такую минуту
человеку не подобает шутить со своею душою, вот я и прошу вас: пока
священник будет меня исповедовать, пошлите за писарем.
Присутствовавшие переглянулись - до того поразил их Дон Кихот, и хотя и
не без колебаний, однако же все были склонны придать его словам веру. И это
внезапное превращение безумца в здравомыслящего показалось им явным
признаком того, что смерть его близка, ибо к вышеприведенным речам он
присовокупил еще и другие, столь связные, столь проникнутые христианским
духом и столь разумные, что все их сомнения в конце концов рассеялись и они
совершенно уверились, что рассудок к Дон Кихоту вернулся.
Священник попросил всех удалиться и, оставшись с Дон Кихотом наедине,
исповедал его. Бакалавр пошел за писарем и не в долгом времени возвратился
вместе с ним и с Санчо Пансой; Санчо же еще раньше узнал от бакалавра, в
каком состоянии находится его господин, и теперь он, видя, что ключница и
племянница плачут, искривил лицо и залился слезами. После исповеди священник
вышел и сказал:
- Алонсо Кихано Добрый, точно, умирает и, точно, находится в здравом
уме. Пойдемте все к нему, сейчас он будет составлять завещание.
Слова эти вызвали новый порыв отчаяния у ключницы, племянницы и доброго
оруженосца Санчо Пансы: из очей у них, и без того уже влажных, так и хлынули
слезы, а из груди беспрестанно вырывались глубокие вздохи, ибо и в самом
деле, как уже было замечено, Дон Кихот всегда, будучи просто-напросто Алонсо
Кихано Добрым, равно как и Дон Кихотом Ламанчским, отличался кротостью нрава
и приятностью в обхождении, за что его и любили не только домашние, но и
все, кто его знал. Вместе с прочими к нему вошел и писарь, и после того как
он написал заголовок завещания, Дон Кихот, помолившись богу и соблюдя все,
что по христианскому обряду в сем случае полагается, приступил к составлению
завещания и начал так:
- Item {2}, я желаю, чтобы денег моих, находящихся на руках у Санчо
Пансы, которого я в пору моего помешательства взял в оруженосцы, с него не
требовали и отчета в них не спрашивали ввиду того, что у нас с ним свои
счеты; буде же за вычетом причитающейся ему суммы что-либо из них останется,
то пусть он этот остаток возьмет себе: деньги небольшие, а ему они
пригодятся, и уж если я в состоянии умопомешательства способствовал тому,
что его сделали губернатором острова, то ныне, находясь в здравом уме, я
пожаловал бы ему, если б мог, целое королевство, ибо простодушие его и
преданность вполне этого заслуживают.
Тут он обратился к Санчо и сказал:
- Прости, друг мой, что из-за меня ты также прослыл сумасшедшим и, как
и я, впал в заблуждение и поверил, что были на свете странствующие рыцари и
существуют якобы и поныне.
- Ах! - со слезами воскликнул Санчо. - Не умирайте, государь мой,
послушайтесь моего совета: живите много-много лет, потому величайшее безумие
со стороны человека - взять да ни с того ни с сего и помереть, когда никто
тебя не убивал и никто не сживал со свету, кроме разве одной тоски. Полно
вам в постели валяться, вставайте-ка, одевайтесь пастухом - и пошли в поле,
как у нас было решено: глядишь, где-нибудь за кустом отыщем расколдованную
сеньору Дульсинею, а уж это на что бы лучше! Если же вы умираете от
огорчения, что вас одолели, то свалите все на меня: дескать, вы упали с
Росинанта, оттого что я плохо подтянул подпругу, да и потом вашей милости
известно из рыцарских книг, что это самая обыкновенная вещь, когда один
рыцарь сбрасывает другого наземь: сегодня его одолели, а завтра - он.
- Разумеется, - сказал бакалавр, - добрый Санчо Панса в рассуждении
сего совершенно прав.
- Полно, сеньоры, - молвил Дон Кихот, - новым птицам на старые гнезда
не садиться. Я был сумасшедшим, а теперь я здоров, я был Дон Кихотом
Ламанчским, а ныне, повторяю, я - Алонсо Кихано Добрый. Искренним своим
раскаянием я надеюсь вновь снискать то уважение, коим я некогда у вас
пользовался, вы же, господин писарь, пишите дальше. Item, завещаю все мое
достояние здесь присутствующей племяннице моей Антонии Кихано с тем, однако
ж, условием, чтобы предварительно из него была изъята часть, предназначаемая
мною для иных целей; и прежде всего я желаю, чтобы ключнице моей было
уплачено положенное ей жалованье за все то время, что она у меня прослужила,
а сверх того прошу выдать ей двадцать дукатов на платье. Душеприказчиками же
моими назначаю господина священника и господина бакалавра Самсона Карраско,
здесь присутствующих. Item, желаю, чтобы племянница моя Антония Кихано, буде
она вознамерится выйти замуж, выходила за такого человека, о котором ей было
бы заранее известно, что он о рыцарских романах не имеет понятия; если же
будет установлено, что он их читал, а племянница моя все же захочет выйти за
него замуж и действительно выйдет, то в сем случае я лишаю ее наследства и
прошу душеприказчиков моих употребить его по их благоусмотрению на добрые
дела. Item, прошу вышепоименованных господ душеприказчиков, если им
когда-нибудь доведется познакомиться с сочинителем книги, известной под
названием Второй части
подвигов Дон Кихота Ламанчского, передать ему покорнейшую мою просьбу
простить меня за то, что я неумышленно дал ему повод написать такие нелепые
вещи, какими полна его книга, ибо, отходя в мир иной, я испытываю угрызения
совести, что послужил для этого побудительною причиною.
На этом Дон Кихот окончил свое завещание и, лишившись чувств, вытянулся
на постели. Все в испуге бросились ему на помощь; и в течение трех дней,
которые Дон Кихот еще прожил после того, как составил завещание, он
поминутно впадал в забытье. Весь дом был в тревоге; впрочем, это отнюдь не
мешало племяннице кушать, а ключнице прикладываться к стаканчику, да и Санчо
Панса себя не забывал: надобно признаться, что мысль о наследстве всегда
умаляет и рассеивает ту невольную скорбь, которую вызывает в душе у
наследников умирающий. Наконец, после того как над Дон Кихотом были
совершены все таинства и после того как он, приведя множество веских
доводов, осудил рыцарские романы, настал его последний час. Присутствовавший
при этом писарь заметил, что ни в одном рыцарском романе не приходилось ему
читать, чтобы кто-нибудь из странствующих рыцарей умирал на своей постели
так спокойно и так по-христиански, как Дон Кихот; все окружающие продолжали
сокрушаться и оплакивать его, Дон Кихот же в это время испустил дух,
попросту говоря - умер.
Тогда священник попросил писаря выдать свидетельство, что Алонсо Кихано
Добрый, обыкновенно называемый Дон Кихотом Ламанчским, действительно
преставился и опочил вечным сном; свидетельство же это понадобилось ему для
того, чтобы какой-нибудь другой сочинитель, кроме Сида Ахмета Бен-инхали, не
вздумал обманным образом воскресить Дон Кихота и не принялся сочинять
длиннейшие истории его подвигов. Таков был конец хитроумного ламанчского
идальго; однако ж местожительство его Сид Ахмет точно не указал, дабы все
города и селения Ламанчи оспаривали друг у друга право усыновить Дон Кихота
и почитать его за своего уроженца, подобно как семь греческих городов
спорили из-за Гомера {3}.
Мы не станем описывать, как плакали Санчо, племянница и ключница Дон
Кихота, равно как не будем приводить новые эпитафии, ему посвященные, за
исключением лишь следующей, сочиненной Самсоном Карраско:
Под плитою сей замшелой
Спит идальго, до того
Телом мощный, духом смелый,
Что бессмертья не сумела
Даже смерть лишить его.
Он по всей стране скитался,
Всем посмешищем служил,
С мненьем света не считался,
Но, хотя безумцем жил,
С жизнью, как мудрец, расстался.
А премудрый Сид Ахмет говорит, обращаясь к своему перу:
"Здесь, на этом крючке и медной проволоке, ты и будешь висеть, перо
мое, не знаю, хорошо или же дурно очиненное, и ты будешь жить здесь века и
века, если только какие-нибудь дерзновенные и злочестивые сочинители не
снимут тебя, дабы осквернить. Однако, прежде нежели они к тебе прикоснутся,
предостереги их и произнеси как можно внушительнее:
Прочь, баловники, ступайте
И меня не беспокойте!
Суждено, король, лишь мне
Совершить подобный подвиг.
Для меня одного родился Дон Кихот, а я родился для него; ему суждено
было действовать, мне - описывать; мы с ним составляем чрезвычайно дружную
пару - назло и на зависть тому лживому тордесильясскому писаке {4}, который
отважился (а может статься, отважится и в дальнейшем) грубым своим и плохо
заостренным страусовым пером описать подвиги доблестного моего рыцаря, ибо
этот труд ему не по плечу и не его окоченевшего ума это дело; и если тебе
доведется с ним встретиться, то скажи ему, чтобы он не ворошил в гробу
усталые и уже истлевшие кости Дон Кихота и не смел, нарушая все права
смерти, перетаскивать их в Старую Кастилию {5}, не смел разрывать его
могилу, в которой Дон Кихот воистину и вправду лежит, вытянувшись во весь
рост, ибо уже не способен совершить третий выезд и новый поход; а дабы
осмеять бесконечные походы бесчисленных странствующих рыцарей, довольно,
мол, первых двух его выездов, которые доставили удовольствие и понравились
всем, до кого только дошли о них сведения, будь то соотечественники наши или
же чужестранцы. Подав сей благой совет недоброжелателю твоему, ты исполнишь
христианский свой долг, я же буду счастлив и горд тем, что первый насладился
в полной мере, как того желал, плодами трудов своих, ибо у меня иного
желания и не было, кроме того, чтобы внушить людям отвращение к вымышленным
и нелепым историям, описываемым в рыцарских романах; и вот, благодаря тому
что в моей истории рассказано о подлинных деяниях Дон Кихота, романы эти уже
пошатнулись и, вне всякого сомнения, скоро падут окончательно". Vale.
1 ...эклога почище Саннадзаровых... - Джакомо Саннадзаро - итальянский
поэт (1456-1530), автор пасторального романа "Аркадия" (1504), оказавшего
большое влияние на развитие пасторального жанра в Европе. Прозаический текст
этого романа перемежается стихотворными эклогами.
2 А также, кроме того (лат.).
3 ...семь греческих городов спорили из-за Гомера. - Существует античное
двустишие о "семи городах", приписывавших себе честь быть родиной Гомера, о
которой доподлинно ничего не известно.
4 Лживый тордесильясский писака - то есть автор подложного "Дон
Кихота".
5 ...перетаскивать их в Старую Кастилию... - В финале подложной части
"Дон Кихота" дается обещание рассказать о приключениях Дон Кихота в Старой
Кастилии.
когда же она разглядела, что он не так наряжен, как, в ее представлении,
приличествовало губернатору, то сказала ему:
- Что это с тобой, муженек? Возвращаешься домой вроде как пешком и
притом еще еле ковыляешь; право, вид у тебя не как у губернатора, а словно
ты уже отгубернаторствовал.
- Молчи, Тереса, - сказал Санчо, - по уму встречают - по платью
провожают, дай только до дому дойти - уж наслушаешься ты чудес. Я привез
денег, это самое главное, и нажил я их собственной смекалкой, а чтобы кого
обидеть - боже упаси.
- Давай сюда денежки, любезный муженек, - рассудила Тереса, - а нажиты
они могут быть всяко. Как бы ты их ни нажил - этим ты никого не удивишь.
Санчика обняла отца и спросила, что он ей привез: видно было, что ждала
она его, как майского дождичка; затем она ухватилась за его пояс, а осла
взяла под уздцы, жена с другой стороны взяла Санчо за руку, и все они
отправились к себе домой; Дон Кихот между тем остался у себя - на попечении
ключницы и племянницы, а также в обществе священника и бакалавра.
Не дав никому опомниться, Дон Кихот тотчас заперся с бакалавром и
священником и в кратких словах рассказал им о своем поражении и о том, что
он принял на себя обязательство в течение года не выезжать из села, каковое
обязательство он-де намерен выполнять буквально, не отступая от него ни на
йоту, как подобает странствующему рыцарю, свято соблюдающему свой устав, и
что он собирается на этот год стать пастухом и уйти в безлюдные поля, где
можно дать полную волю своим любовным думам, подвизаясь на поприще
добродетельной пастушеской жизни; и он-де просит священника и бакалавра,
если только они не очень заняты и им не помешают более важные дела, к нему
присоединиться: он-де намерен приобрести стадо овец, вполне достаточное для
того, чтобы им всем иметь право называться пастухами, а еще, мол, он доводит
до их сведения, что главное уже сделано, ибо имена для них он подобрал, и
притом весьма подходящие. Священник полюбопытствовал, какие именно. Дон
Кихот ответил, что сам он будет называться пастухом Кихотисом, бакалавр -
пастухом Каррасконом, священник - пастухом Пресвитериамбро, а Санчо Панса -
пастухом Пансино. Этот новый предмет Дон-Кихотова помешательства поразил
священника и бакалавра, однако ж, дабы он снова, рыцарских ради подвигов, не
пустился в странствия и в надежде на то, что за этот год он, может статься,
поправится, они эту новую его затею одобрили и, безумную его мысль признав
вполне здравою, согласились вместе с ним начать подвизаться на новом
поприще.
- И вот еще что, - прибавил Самсон Карраско. - Всем известно, что я
знаменитый поэт, так вот я все время буду сочинять стихи в пастушеском, в
светском, в каком хотите роде, чтобы нам не скучно было скитаться в дебрях,
но важнее всего, государи мои, чтобы каждый из нас придумал имя для
пастушки, которую он намерен воспевать, и пусть не останется ни одного
дерева с самой крепкой корой, на коем мы эти имена не начертали бы и не
вырезали, как это принято и как это водится у влюбленных пастухов.
- Все это совершенно верно, - заметил Дон Кихот, - но только мне лично
незачем придумывать имя для воображаемой пастушки, когда у меня есть
несравненная Дульсинея Тобосская, слава окрестных берегов, украшение наших
полей, святилище красоты, верх изящества, - словом, та, которой можно
воздать любую хвалу, не опасаясь впасть в преувеличение.
- Ваша правда, - согласился священник, - ну, а уж мы поищем себе
пастушек посговорчивей, не тех - так других.
А Самсон Карраско подхватил:
- Если же не найдем, то возьмем имена у тех, которые выведены и
изображены в книгах, всеми читанных и перечитанных, - такие имена, как,
например, Филида, Амарилис, Диана, Флерида, Галатея и Белисарда; коль скоро
они продаются на всех рынках, то почему бы нам не купить их и не приобрести
в собственность? Если мою даму или, вернее сказать, пастушку зовут, положим,
Аной, то я буду воспевать ее под именем Анарды, если Франсиской, то я назову
ее Франсенией, если Лусией, то Лусиндой и так далее. Если же и Санчо Панса
вступит в наше братство, то он может воспевать свою жену Тересу Панса под
именем Тересайны.
Посмеялся Дон Кихот этому последнему новообразованию, священник же
снова выразил полное одобрение почтенному и благородному начинанию Дон
Кихота и обещал проводить с ним все то время, какое будет у него оставаться
после исполнения непременных его обязанностей. На этом священник и бакалавр
с Дон Кихотом распрощались, а перед уходом обратились к нему с просьбой
беречь свое здоровье и посоветовали обратить особое внимание на пищу.
Племянница и ключница волею судеб слышали этот разговор, и как скоро
священник с бакалавром удалились, они вошли вдвоем к Дон Кихоту, и тут
племянница повела с ним такую речь:
- Что это значит, дядюшка? Мы были уверены, что вы возвратились домой
навсегда и собираетесь вести мирный и достойный образ жизни, а вас,
оказывается, тянет в новые дебри, как поется в песне -
Пастушок, остановись-ка! {3}
Ты откуда и куда?
Честное слово, годы ваши не те!
Тут вмешалась ключница:
- Да разве полуденный зной - летом, ночная сырость и вой волков -
зимою, разве это для вас, ваша милость? Конечно, нет; это поприще и занятие
для людей крепких, закаленных, приученных к этому делу, можно сказать, с
пеленок. Уж коли из двух зол выбирать, так лучше быть странствующим рыцарем,
нежели пастухом. Право, сеньор, послушайтесь вы моего совета, - ведь я вам
его даю не с пьяных глаз, а в здравом уме, и я недаром прожила на свете
полвека, - оставайтесь дома, займитесь хозяйством, почаще исповедуйтесь,
помогайте бедным, и если это не пойдет вам на пользу, то грех будет на моей
душе.
- Полно, дочки, - сказал Дон Кихот, - я сам знаю, как мне надлежит
поступить. Уложите меня в постель, - я чувствую некоторое недомогание, - и
помните, что кем бы я ни был: странствующим ли рыцарем, пастухом ли, я вечно
буду о вас заботиться, в чем вы и убедитесь на деле.
И тут обе милые дочки (а ведь ключница и племянница и правда были ему
как дочки) уложили его в постель и постарались как можно лучше накормить его
и угостить.
1 Дурная примета! (лат.)
2 ...наряднее самого Минго... - намек на наряд Минго Ревульго,
описанный в "Куплетах Минго Ревульго" (см. примеч. к прологу второй части
"Дон Кихота").
3 Пастушок, остановись-ка!.. - строки из народной песни.
О том, как Дон Кихот занемог, о составленном им завещании и о его
кончине
Ничто на земле не вечно, все с самого начала и до последнего мгновения
клонится к закату, в особенности жизнь человеческая, а как небо не наделило
жизнь Дон Кихота особым даром замедлять свое течение, то смерть его и
кончина последовала совершенно для него неожиданно; может статься, он сильно
затосковал после своего поражения, или уж так предуготовало и распорядилось
небо, но только он заболел горячкой, продержавшей его шесть дней в постели,
и все это время его навещали друзья: священник, бакалавр и цирюльник, добрый
же оруженосец Санчо Панса не отходил от его изголовья. Друзья, полагая, что
так на него подействовало горестное сознание своего поражения и своего
бессилия освободить и расколдовать Дульсинею, всячески старались развеселить
Дон Кихота, а бакалавр все твердил, чтобы он переломил себя, встал с постели
и начал вести пастушескую жизнь, на каковой предмет у него, бакалавра, уже,
мол, заготовлена эклога почище Саннадзаровых {1}, и что он, бакалавр, уже
купил у кинтанарского скотовода на собственные деньги двух славных псов,
чтобы сторожить стадо, из коих одного кличут Муругим, а другого Птицеловом.
Все это, однако ж, не могло развеять печаль Дон Кихота.
Друзья послали за лекарем; тот пощупал пульс, остался им недоволен и
посоветовал Дон Кихоту на всякий случай подумать о душевном здравии, ибо
телесному его здравию грозит, мол, опасность. Дон Кихот выслушал его
спокойно, но не так отнеслись к этому ключница, племянница и оруженосец -
они горькими слезами заплакали, точно Дон Кихот был уже мертв. Лекарь
высказался в том смысле, что Дон Кихота губят тоска и уныние. Дон Кихот
попросил оставить его одного, ибо его, дескать, клонит ко сну. Желание это
было исполнено, и он проспал более шести часов подряд, как говорится, без
просыпу, так что ключница и племянница уже забеспокоились, не умер ли он во
сне. По прошествии указанного времени он, однако ж, пробудился и громко
воскликнул:
- Благословен всемогущий бог, столь великую явивший мне милость!
Милосердие его воистину бесконечно, и прегрешения человеческие не властны ни
ограничить его, ни истощить.
Племянница слушала дядю своего со вниманием, и речи его показались ей
разумнее обыкновенного, во всяком случае - разумнее того, что он говорил во
время болезни, а потому она обратилась к нему с такими словами:
- О чем это вы толкуете, дядюшка? Кажется, это что-то новое? О каком
таком милосердии и о каких человеческих прегрешениях вы говорите?
- О том самом милосердии, племянница, которое в этот миг, невзирая на
мои прегрешения, проявил ко мне господь, - отвечал Дон Кихот. - Разум мой
прояснился, теперь он уже свободен от густого мрака невежества, в который
его погрузило злополучное и постоянное чтение мерзких рыцарских романов.
Теперь я вижу всю их вздорность и лживость, и единственно, что меня
огорчает, это что отрезвление настало слишком поздно и у меня уже нет
времени исправить ошибку и приняться за чтение других книг, которые являются
светочами для души. Послушай, племянница: я чувствую, что умираю, и мне бы
хотелось умереть так, чтобы люди удостоверились, что жил я не напрасно, и
чтобы за мной не осталось прозвание сумасшедшего, - пусть я и был таковым,
однако же смертью своей я хочу доказать обратное. Позови, голубушка, добрых
моих друзей, священника, бакалавра Самсона Карраско и цирюльника маэсе
Николаса: я хочу исповедаться и составить завещание.
Племяннице, однако ж, не пришлось за ними бежать, ибо как раз в это
время все трое вошли к Дон Кихоту в комнату. Как скоро Дон Кихот их увидел,
то повел с ними такую речь:
- Поздравьте меня, дорогие мои: я уже не Дон Кихот Ламанчский, а Алонсо
Кихано, за свой нрав и обычай прозванный Добрым. Ныне я враг Амадиса
Галльского и тьмы-тьмущей его потомков, ныне мне претят богомерзкие книги о
странствующем рыцарстве, ныне я уразумел свое недомыслие, уразумел, сколь
пагубно эти книги на меня повлияли, ныне я по милости божией научен горьким
опытом и предаю их проклятию.
Трое посетителей, послушав такие речи, решили, что Дон Кихот, видимо,
помешался уже на чем-то другом. И тут Самсон сказал ему:
- Как, сеньор Дон Кихот? Именно теперь, когда у нас есть сведения, что
сеньора Дульсинея расколдована, ваша милость - на попятный? Теперь, когда мы
уже совсем собрались стать пастухами и начать жить по-княжески, с песней на
устах, ваша милость записалась в отшельники? Перестаньте ради бога,
опомнитесь и бросьте эти бредни.
- Я называю бреднями то, что было до сих пор, - возразил Дон Кихот, -
бреднями воистину для меня губительными, однако с божьей помощью я перед
смертью обращу их себе на пользу. Я чувствую, сеньоры, что очень скоро умру,
а потому шутки в сторону, сейчас мне нужен духовник, ибо я желаю
исповедаться, а затем - писарь, чтобы составить завещание. В такую минуту
человеку не подобает шутить со своею душою, вот я и прошу вас: пока
священник будет меня исповедовать, пошлите за писарем.
Присутствовавшие переглянулись - до того поразил их Дон Кихот, и хотя и
не без колебаний, однако же все были склонны придать его словам веру. И это
внезапное превращение безумца в здравомыслящего показалось им явным
признаком того, что смерть его близка, ибо к вышеприведенным речам он
присовокупил еще и другие, столь связные, столь проникнутые христианским
духом и столь разумные, что все их сомнения в конце концов рассеялись и они
совершенно уверились, что рассудок к Дон Кихоту вернулся.
Священник попросил всех удалиться и, оставшись с Дон Кихотом наедине,
исповедал его. Бакалавр пошел за писарем и не в долгом времени возвратился
вместе с ним и с Санчо Пансой; Санчо же еще раньше узнал от бакалавра, в
каком состоянии находится его господин, и теперь он, видя, что ключница и
племянница плачут, искривил лицо и залился слезами. После исповеди священник
вышел и сказал:
- Алонсо Кихано Добрый, точно, умирает и, точно, находится в здравом
уме. Пойдемте все к нему, сейчас он будет составлять завещание.
Слова эти вызвали новый порыв отчаяния у ключницы, племянницы и доброго
оруженосца Санчо Пансы: из очей у них, и без того уже влажных, так и хлынули
слезы, а из груди беспрестанно вырывались глубокие вздохи, ибо и в самом
деле, как уже было замечено, Дон Кихот всегда, будучи просто-напросто Алонсо
Кихано Добрым, равно как и Дон Кихотом Ламанчским, отличался кротостью нрава
и приятностью в обхождении, за что его и любили не только домашние, но и
все, кто его знал. Вместе с прочими к нему вошел и писарь, и после того как
он написал заголовок завещания, Дон Кихот, помолившись богу и соблюдя все,
что по христианскому обряду в сем случае полагается, приступил к составлению
завещания и начал так:
- Item {2}, я желаю, чтобы денег моих, находящихся на руках у Санчо
Пансы, которого я в пору моего помешательства взял в оруженосцы, с него не
требовали и отчета в них не спрашивали ввиду того, что у нас с ним свои
счеты; буде же за вычетом причитающейся ему суммы что-либо из них останется,
то пусть он этот остаток возьмет себе: деньги небольшие, а ему они
пригодятся, и уж если я в состоянии умопомешательства способствовал тому,
что его сделали губернатором острова, то ныне, находясь в здравом уме, я
пожаловал бы ему, если б мог, целое королевство, ибо простодушие его и
преданность вполне этого заслуживают.
Тут он обратился к Санчо и сказал:
- Прости, друг мой, что из-за меня ты также прослыл сумасшедшим и, как
и я, впал в заблуждение и поверил, что были на свете странствующие рыцари и
существуют якобы и поныне.
- Ах! - со слезами воскликнул Санчо. - Не умирайте, государь мой,
послушайтесь моего совета: живите много-много лет, потому величайшее безумие
со стороны человека - взять да ни с того ни с сего и помереть, когда никто
тебя не убивал и никто не сживал со свету, кроме разве одной тоски. Полно
вам в постели валяться, вставайте-ка, одевайтесь пастухом - и пошли в поле,
как у нас было решено: глядишь, где-нибудь за кустом отыщем расколдованную
сеньору Дульсинею, а уж это на что бы лучше! Если же вы умираете от
огорчения, что вас одолели, то свалите все на меня: дескать, вы упали с
Росинанта, оттого что я плохо подтянул подпругу, да и потом вашей милости
известно из рыцарских книг, что это самая обыкновенная вещь, когда один
рыцарь сбрасывает другого наземь: сегодня его одолели, а завтра - он.
- Разумеется, - сказал бакалавр, - добрый Санчо Панса в рассуждении
сего совершенно прав.
- Полно, сеньоры, - молвил Дон Кихот, - новым птицам на старые гнезда
не садиться. Я был сумасшедшим, а теперь я здоров, я был Дон Кихотом
Ламанчским, а ныне, повторяю, я - Алонсо Кихано Добрый. Искренним своим
раскаянием я надеюсь вновь снискать то уважение, коим я некогда у вас
пользовался, вы же, господин писарь, пишите дальше. Item, завещаю все мое
достояние здесь присутствующей племяннице моей Антонии Кихано с тем, однако
ж, условием, чтобы предварительно из него была изъята часть, предназначаемая
мною для иных целей; и прежде всего я желаю, чтобы ключнице моей было
уплачено положенное ей жалованье за все то время, что она у меня прослужила,
а сверх того прошу выдать ей двадцать дукатов на платье. Душеприказчиками же
моими назначаю господина священника и господина бакалавра Самсона Карраско,
здесь присутствующих. Item, желаю, чтобы племянница моя Антония Кихано, буде
она вознамерится выйти замуж, выходила за такого человека, о котором ей было
бы заранее известно, что он о рыцарских романах не имеет понятия; если же
будет установлено, что он их читал, а племянница моя все же захочет выйти за
него замуж и действительно выйдет, то в сем случае я лишаю ее наследства и
прошу душеприказчиков моих употребить его по их благоусмотрению на добрые
дела. Item, прошу вышепоименованных господ душеприказчиков, если им
когда-нибудь доведется познакомиться с сочинителем книги, известной под
названием Второй части
подвигов Дон Кихота Ламанчского, передать ему покорнейшую мою просьбу
простить меня за то, что я неумышленно дал ему повод написать такие нелепые
вещи, какими полна его книга, ибо, отходя в мир иной, я испытываю угрызения
совести, что послужил для этого побудительною причиною.
На этом Дон Кихот окончил свое завещание и, лишившись чувств, вытянулся
на постели. Все в испуге бросились ему на помощь; и в течение трех дней,
которые Дон Кихот еще прожил после того, как составил завещание, он
поминутно впадал в забытье. Весь дом был в тревоге; впрочем, это отнюдь не
мешало племяннице кушать, а ключнице прикладываться к стаканчику, да и Санчо
Панса себя не забывал: надобно признаться, что мысль о наследстве всегда
умаляет и рассеивает ту невольную скорбь, которую вызывает в душе у
наследников умирающий. Наконец, после того как над Дон Кихотом были
совершены все таинства и после того как он, приведя множество веских
доводов, осудил рыцарские романы, настал его последний час. Присутствовавший
при этом писарь заметил, что ни в одном рыцарском романе не приходилось ему
читать, чтобы кто-нибудь из странствующих рыцарей умирал на своей постели
так спокойно и так по-христиански, как Дон Кихот; все окружающие продолжали
сокрушаться и оплакивать его, Дон Кихот же в это время испустил дух,
попросту говоря - умер.
Тогда священник попросил писаря выдать свидетельство, что Алонсо Кихано
Добрый, обыкновенно называемый Дон Кихотом Ламанчским, действительно
преставился и опочил вечным сном; свидетельство же это понадобилось ему для
того, чтобы какой-нибудь другой сочинитель, кроме Сида Ахмета Бен-инхали, не
вздумал обманным образом воскресить Дон Кихота и не принялся сочинять
длиннейшие истории его подвигов. Таков был конец хитроумного ламанчского
идальго; однако ж местожительство его Сид Ахмет точно не указал, дабы все
города и селения Ламанчи оспаривали друг у друга право усыновить Дон Кихота
и почитать его за своего уроженца, подобно как семь греческих городов
спорили из-за Гомера {3}.
Мы не станем описывать, как плакали Санчо, племянница и ключница Дон
Кихота, равно как не будем приводить новые эпитафии, ему посвященные, за
исключением лишь следующей, сочиненной Самсоном Карраско:
Под плитою сей замшелой
Спит идальго, до того
Телом мощный, духом смелый,
Что бессмертья не сумела
Даже смерть лишить его.
Он по всей стране скитался,
Всем посмешищем служил,
С мненьем света не считался,
Но, хотя безумцем жил,
С жизнью, как мудрец, расстался.
А премудрый Сид Ахмет говорит, обращаясь к своему перу:
"Здесь, на этом крючке и медной проволоке, ты и будешь висеть, перо
мое, не знаю, хорошо или же дурно очиненное, и ты будешь жить здесь века и
века, если только какие-нибудь дерзновенные и злочестивые сочинители не
снимут тебя, дабы осквернить. Однако, прежде нежели они к тебе прикоснутся,
предостереги их и произнеси как можно внушительнее:
Прочь, баловники, ступайте
И меня не беспокойте!
Суждено, король, лишь мне
Совершить подобный подвиг.
Для меня одного родился Дон Кихот, а я родился для него; ему суждено
было действовать, мне - описывать; мы с ним составляем чрезвычайно дружную
пару - назло и на зависть тому лживому тордесильясскому писаке {4}, который
отважился (а может статься, отважится и в дальнейшем) грубым своим и плохо
заостренным страусовым пером описать подвиги доблестного моего рыцаря, ибо
этот труд ему не по плечу и не его окоченевшего ума это дело; и если тебе
доведется с ним встретиться, то скажи ему, чтобы он не ворошил в гробу
усталые и уже истлевшие кости Дон Кихота и не смел, нарушая все права
смерти, перетаскивать их в Старую Кастилию {5}, не смел разрывать его
могилу, в которой Дон Кихот воистину и вправду лежит, вытянувшись во весь
рост, ибо уже не способен совершить третий выезд и новый поход; а дабы
осмеять бесконечные походы бесчисленных странствующих рыцарей, довольно,
мол, первых двух его выездов, которые доставили удовольствие и понравились
всем, до кого только дошли о них сведения, будь то соотечественники наши или
же чужестранцы. Подав сей благой совет недоброжелателю твоему, ты исполнишь
христианский свой долг, я же буду счастлив и горд тем, что первый насладился
в полной мере, как того желал, плодами трудов своих, ибо у меня иного
желания и не было, кроме того, чтобы внушить людям отвращение к вымышленным
и нелепым историям, описываемым в рыцарских романах; и вот, благодаря тому
что в моей истории рассказано о подлинных деяниях Дон Кихота, романы эти уже
пошатнулись и, вне всякого сомнения, скоро падут окончательно". Vale.
1 ...эклога почище Саннадзаровых... - Джакомо Саннадзаро - итальянский
поэт (1456-1530), автор пасторального романа "Аркадия" (1504), оказавшего
большое влияние на развитие пасторального жанра в Европе. Прозаический текст
этого романа перемежается стихотворными эклогами.
2 А также, кроме того (лат.).
3 ...семь греческих городов спорили из-за Гомера. - Существует античное
двустишие о "семи городах", приписывавших себе честь быть родиной Гомера, о
которой доподлинно ничего не известно.
4 Лживый тордесильясский писака - то есть автор подложного "Дон
Кихота".
5 ...перетаскивать их в Старую Кастилию... - В финале подложной части
"Дон Кихота" дается обещание рассказать о приключениях Дон Кихота в Старой
Кастилии.