Сахнин Аркадий. Не поле перейти

   В военной комендатуре, куда доставили Николая, недоразумение быстро выяснилось, и его отвезли в госпиталь. Оттуда и получила от него запуску Вера, за два часа до отправления поезда, на котором собиралась уехать из Севастополя.
   Они поженились.
   Николай вернулся к работе. Принимал участие в подъеме крейсера "Червона Украина", крупных судоз "Грузия", "Абхазия" и других. Он мастерски владел электрическим и пневматическим инструментом, техникой сварки и резки металлов под водой, знал всэ виды подъемных и глубинных работ. Он перешел в высшую категорию, стал водолазом-испытателем.
   Когда затонула подводная лодка и жизнь люде!
   оказалась под угрозой, на их спасение прежде всего направили судно, где старшиной водолазной команды был Баштовой. Он же исполнял" обязанности секретаря партийной организации. Перед тем как пустить под воду своих людей, он никакого инструктажа им нэ дал, не сказал напутственного слова. Сказал одну фразу:
   - Углекислота на лодке приближается к трем процентам.
   А что им говорить еще! Под воду пошли мастера глубин, такие же, как и сам Баштовой. Каждый из них за свою жизнь провел на дне морей и океанов не одну тысячу часов и смерть знал в лицо. Какие же им слова говорить, какие давать инструкции! Они знали:
   три процента углекислоты в воздухе - это смертельная граница. Значит, люди вот-вот начнут задыхаться.
   Водолаз Анатолий Шведов нашел на дне лодку, постучал по корпусу, чтобы экипаж знал: водолазы действуют. Быстро закрепил направляющий тросик, по которому прямо к лодке спустилась группа водолазов с массивными шлангами подачи и отсоса воздуха. Открыли люч!ки и заглушки, соединили с лодкой шланги, сообщили наверх: готово!
   Заработали насосы, надулись шланги. Ринулся в лодку могучий поток свежего воздуха. Со свистом втягивались в другой шланг отравленные газы и вылетали на поверхность.
   Это была первая, решающая победа. Это - жизнь.
   Лодка находилась в таком положении, что стало ясно:
   для подъема потребуется много времени. Обстановка осложнялась начавшимся ветром.
   На лодку передали по телефону команду: извлечь торпеды из аппаратов, закрыть внутренние крышки и открыть наружные.
   В специальных, герметически закупоренных пеналах водолазы опустили в торпедные аппараты горячее какао, спирт, необходимые продукты и теплое белье.
   По их команде из лодки закрыли наружные крышки и открыли внутренние. В лодку хлынула вода, увлекая за собой пеналы.
   Теперь можно было спокойно готовиться к подьему лодки. Правда, спокойствие относительное, так как ветер усилился. В двенадцать тридцать ночи страшным порывом обор-вало воздушные шланги и телефонный кабель от буя. Связь с лодкой прекратилась. Но это была не катастрофа: экипаж подводного корабля имел теперь все необходимое для длительного пребывания на грунте.
   В районе спасательных работ появились крейсеры и встали, как волноломы, образовав искусственную бухту. Водолазы снова пошли на грунт, снова подвели шланги, восстановили связь. Они работали безостановочно, сменяя друг друга, пока могучие буксиры не вырвали лодку на поверхность,
   Через несколько дней разыгралась трагедия, которую никто не мог предусмотреть.
   Утром Николай ушел на свой корабль, сказав Вере и шустрому Сашке, что вернется на следующий день.
   Не знали они, жена и сын, что не вернется он ни завтра, ни через неделю, ни через месяц.
   Баштовому предстоял спуск на очень большую глубину. Находиться в воде надо было не меньше шести часов. Он одевался на палубе, весь мокрый от нестерпимого солнца. Надел две пары толстого шерстяного белья, сверху меховой жилет и длиннющие меховые чулки. Матросы помогли натянуть тяжелый костюм глубоко-водника.
   Он шагнул на специальную раму, сел на отведенное для него место. По другую сторону рамы сел второй водолаз - Сергей Рыков.
   На раме укреплен колокол. В нем и произошла катастрофа. По форме колокол похож на вертикально поставленную, удлиненную железную бочку, у которой открывающееся внутрь дно, а наверху высокий купол. Когда раму опустят, вода под купол не попадет, хотя крышка внизу будет открытой. Останется воздушная подушка, как остается она в перевернутом вверх дном стакане, если опустить его в воду.
   Выполнив задание на дне моря, водолазы сядут на свои места на раме, и начнется подъем. На определенной глубине они поднырнут под колокол, влезут в него, упрутся ногами в железный обруч, на который ляжет крышка, когда ее закроют. С пульта управления, приняв сообщение водолазов о том, что они находятся в колоколе, начнут подавать туда воздух, который вытеснит воду. Тогда водолазы закроют крышку, встанут на нее, открутят друг на друге иллюминаторы, отпустят болты и снимут шлемы. Уже там, на глубине, начнется декомпрессия. По мере подъема давление будут снижать. На корабле колокол подгонят и прижмут к декомщрессионной камере. Откроются внутрь крышки колокола и камеры, и водолазы перейдут в нее, не выходя на палубу.
   А пока Баштовой и Рыков сидят на раме.
   Раздается команда:
   - Приготовиться к спуску!
   Взвиваются на мачте флаги: "Под водой люди".
   Искрится вода на солнце. Море тихое, спокойное, ясное. Только вечные чайки кричат и бьются за жалкие крохи, выброшенные за борт коком. Ухватив добычу, глотая на лету, несутся прочь, а кому не досталось, кружатся, парят, будто просят: дайте, дайте, дайте...
   Подрагивая, скользит стрелка на пульте. Глубина 10 метров, 20... 30... 50... Вода обжимает тело. Как резиновыми бинтами, схватило у щиколоток, обтянуло икры, колени. Тугим корсетом стянуло живот, ребра.
   Каждые десять метров давление увеличивается на одну атмосферу. И на столько же повышается давление воздуха в водолазном костюме, в легких, во всем организме.
   По мере погружения Баштовой то и дело слышит:
   - Самочувствие?
   - Отличное.
   Дрожит стрелка: 60... 70... 80... Море сжимает тело водолаза. Не отрывая глаз, следят за давлением у пульта.
   ...90... 100... 120..
   - Самочувствие?
   - Хорошее.
   ...130... 140... 150... Давление в груди БаштоБОго шестнадцать атмосфер. Больше, чем в самом мощном паровозном котле. Такое же давление растворенных гаоов в крови, в тканях, в сердце.
   Вода сжимает тело Баштового с силой в 288 тонн.
   Стоящий на палубе у пульта искусственно создает в организме Баштового такую же силу противодействия.
   Уже не дрожит, уже трепещет стрелка,
   Ниже... ниже... ниже...
   - Видимость?
   - Метр.
   Ниже... ниже... ниже ..
   - Стоп! Стою на грунте.
   Разрешение получено, можно приступать к работе.
   Еаштовой подходит к Рыкову, водолазы обмениваются рукопожатием, о чем-то говорят.
   Я наблюдал, как разговаривают водолазы на дне моря. Удивительно трогательное зрелище. На дне моря ведь все не так. Человек видит окружающее точно под мутным увеличительным стеклом. Предметы кажутся ближе и больше, чем в действительности. Сравнительно крупную рыбу новичок может принять за акулу.
   А слышит человек не ушами, а костями. Если водолаз работает молотком, звуки ударов будут слышны стоящему рядом, независимо от того, открыты у него уши или он их накрепко заткнет. Если водолаз будет изо всех сил кричать что-либо на ухо своему напарнику, тот все равно ничего не услышит. Но достаточно им коснуться друг друга шлемами, как звук начнет передаваться, точно электрический ток по провода:м.
   Когда смотришь, как, прижавшись шлемами, стоят на дне моря водолазы, кажется, будто нежно склонились друг к другу и ласкаются какие-то существа с другой планеты, еще не научившиеся целоваться.
   Пожелав друг другу удачи, водолазы приступили к делу. Николай пошел, а Сергей остался на месае. Он обеспечивающий. Он будет держать шланг Баштового, окажет помощь, если что-либо случится.
   Николай шагнул в ледяной непроницаемый мрак.
   Вода бетонного цвета на расстоянии вытянутой руки превращается в железную броню. Будто замурованный. Ни рыб, ни водорослей, ни сказочных красот. Ничего. Небытие.
   Баштовой идет. Он очень легок, водолаз, в воде.
   Вместе с пятипудовым грузом на груди и спине, вместе с галошами он весит не больше четырех-пяти килограммов. Едва оттолкнувшись от грунта, он подпрыгнет на один-два метра. Но уже не бинтами, а гипсом схвачено, сдавлено, сковано тело. Каждая мышца отдельно перебинтована. На большой глубине можно идти со скоростью не больше трехсот метров в час.
   Но целый час двигаться никто не сможет, не хватит сил.
   Баштовой благополучно выполнил задание. Время пребывания под водой истекло, силы иссякли. Он получил приказ подниматься.
   Он двигался к раме, стараясь не сделать резкого движения. Возле рамы услышал удар и подумал, что у него начались галлюцинации. Сергея Рыкова на раме не было. В ту же минуту раздался приказ сверху:
   - Немедленно проверьте, что с Рыковым. Он нэ отвечает.
   Разбросав руки, лежал близ колокола Сергей. Сил у Баштового прибавилось, он рванул вверх товарища и, когда лица их сблизились, увидел, что во рту у Сергея нет загубника, и понял, что это значит. Николай поднял Сергея так, чтобы голова вошла под колокол, заполненный газовой смесью, и влез туда сам. Теперь Сергею было чем дышать. Но он не вздохнул, не пошевелился.
   Баштовой не знал, сколько времени Сергей лежал без загубника, не знал, держит он мертвое тело или человека, но понимал, что его надо держать в таком положении долго, пока не поднимут наверх.
   Надо держать его вот так, как сейчас, или немного приподнять, но опускать нельзя ни на сантиметр, потому что вода доходит до груди, а маски нет и, если еще жив человек, он захлебнется.
   Предупредив Баштового, сверху начали подъем. Рама двигалась так же медленно, как обычно, и она будет делать такие же бесконечные остановки только при этих условиях растворенные в организме газы постепенно выйдут через кровь и легкие и не изувечат человека.
   Сверху передали совсем ненужные слова ободрения и печальные слова о том, что, пока он на большой глубине, помощи оказать не смогут. Николай знал это сам. На палубе оставались только молодые водолазы, не освоившие еще глубоководного снаряжения, и спускать их сюда - значит просто убивать людей.
   Баштовой встал поудобнее, упершись спиной, привалил к себе Сергея так, чтобы его тяжесть приходилась не только на руки, но и на грудь и живот. И когда он выбрал эту удобную позу и прикидывал, как переменит ее, когда замлеют руки, Сергей вздрогнул и изо всех сил ударил Николая свинцовой галошей и головой. Голова стукнулась о колокол, а удар галошей пришелся по кости ниже колена. И хотя этот удар был смягчен одеждой, все равно у Николая затуманилось в голове, он осел и хрипло выдохнул:
   - За что?
   Это был не то стон, не то глухой крик, но усиленный микрофоном, он разнесся по палубе. Матросы слышали удар о колокол и слышали Баппового, и каждый окаменел на том месте, где стоял. Только телефонист у пульта каким-то не своим голосом кричал:
   - Баштовой! Баштовой! Что случилось?
   В ответ снова раздался глухой удар, потом частые удары, бормотание, возня.
   Хотя в голове у Баштового затуманилось, он все же успел подумать, что нельзя выпускать Сергея, потому что тот может захлебнуться, и даже обязательно захлебнется. А удары сыпались один за другим, и, озлобившись, он приподнялся и сдавил своими железными руками Сергея, и тот перестал вырываться.
   - Отвечайте же, Баштовой! Отвечайте! - надрывался телефонист.
   - Да замолчи ты! Он в судорогах бьется.
   Все поняли, что Рыков отравился кислородом. Понял и Николай. А руки уже ослабли, и Сергей снова стал бить головой и ногами. Изо рта у него шла пена.
   Николай не мог перехватить рук и взяться поудобнее, потому что вода плескалась у самого подбородка и боязно было уронить человека. Опираться на правую ногу он не мог и не знал, перебита она или нет. Зато головой ему удалось прижать голову Сергея к колоколу. Но когда он почувствовал удар в живот и левое колено, должно быть, съежился, потому что голова Сергея вырвалась.
   - Вот проклятый! - выругался Николай и все же встал на правую ногу, так как левое колено совсем отнялось.
   Он уже не мог защищаться, и только старался не упасть и не дать Сергею захлебнуться, и все бормотал:
   - Не бей... Не бей по голове... Ну, не бей же...
   Это бормотание, усиленное микрофоном и специальным устройством для увеличения разборчивости слов и очищения их от посторонних шумов, было отчетливо слышно наверху.
   Рвануть бы лебедку на бешеные обороты, выхватить из глубины людей на эту солнечную палубу, на этот широкий морской простор, располосовать одежду, дать им живительный воздух!.. Но он смертелен.
   Несется по палубе гул из морской пучины. Солнце в зените. Плещутся на мачте яркие флаги: не приближаться, под водой люди. Море голубое, нежное...
   Матросы не могут смотреть на море. Те, кто послабее, уходят вниз, в кубрики, чтобы ничего не слышать.
   Они молчат и не смотрят друг на друга. И хотя их много и они все вместе, невыносимое одиночество охватывает каждого, и нет сил оставаться в кубрике.
   Они бредут наверх, а те, кто был на палубе, спускаются и движутся бесшумно, как немые, как тени. Было мучительно сознавать, что вот на глазах у всех здесь, под кораблем, погибают два человека, а целый экипаж здоровых ребят ничего не может сделать.
   Молодые водолазы, не знавшие глубин, подходили к командиру, просили: "Опустите под воду". Он даже не благодарил их за мужество. Это не мужество, а самоубийство.
   Посередине юта стояли офицеры.
   Командир поднял голову, вопросительно посмотрел на врача.
   - Такую нагрузку на глубине человеческий организм выдержать не может, ответил врач. - Баштовой обязательно потеряет сознание.
   Взгляд передвинулся на заместителя по политчасти, - Могут погибнуть оба, - ответил тот.
   Были сказаны четыре короткие фразы: четыре офицера доложили свое мнение. Оно было общим. Никто не произнес страшных слов, но все знали: погибнут оба.
   Командир мздлил. Будь это не Баштовой, не так мучили бы сомнения. Баштовой4 находит выходы из самых безнадежных положений. Когда несколько лет назад на большой глубине перевернуло вверх ногами водолаза, гибель казалась неминуемой. Рядом находился Баштовой. Его вес в воде не превышал пяти килограммов. Чтобы поставить водолаза в нормальное положение, требовалось усилие в триста пятьдесят килограммов. Баштовой придумал поразительное инженерное решение для спасения товарища и выполнил его. В безнадежном, казалось, положении был и другой водолаз, потерявший сознание на большой глубине. И здесь Баштозой, рискуя собой, выручил товарища. Казалось, Баштовой все может. Поэтому так трудно было командиру решать вопрос о Рыкове. Но ведь и Баштового надо когда-то пощадить. Сам он умеет удивительно бережно относиться к людям.
   Однажды исключали из партии немолодого офицера, начальника склада. Были приведены, казалось, исчерпывающие доказательства его вины. Против исключения был один человек - Баштовой. Он кому-то писал, куда-то звонил, с кем-то встречался.
   Член партийной комиссии мичман Николай Иванович Баштовой докладывал.
   Слушали капитаны всех рангов, слушали адмиралы. И всем стало ясно, как изощренно и утонченно обыватели оклеветали офицера.
   Как депутат Севастопольского горсовета Баштовой зашел однажды в пещеры, где после войны жили люди.
   - Депутат? - неприязненно спросила какая-то старуха. - Вон шею какую нарастил. Небось в депутатской квартире живешь. А мои сыны на фронте погибли, а их детей вы в пещере держите.
   - Не виноват я, что не погиб на фронте, - только и ответил Баштовой.
   Как объяснить этой убитой горем женщине, что всего три процента жилищ осталось в городе после войны, что сам он живет в крохотной каморке, снимая ее в частном доме.
   А спустя некоторое время прямо с заседания исполкома бежал через весь город Баштовой, бежал к пещерам, чтобы скорее сообщить женщине: "Дали!"
   ...Командиру было трудно принять решение. А репродуктор вдруг замолк. Не слышно стало ударов, но не отвечал и Баштовой. Усилия телефониста ни к чему не приводили. И, словно забыв, что находится на военном корабле и несет службу и рядом стоят командиры, он взмолился:
   - Отзовись, Колька! Ну что же ты? Ребята просят.
   Баштовой отозвался. Никто не разобрал слов. Чтото прохрипело в микрофоне и умолкло. И тогда к аппарату подошел командир. То ли по четкой, не по обстановке походке, то ли внутренним чутьем матросы все поняли. И без приказа замерли на своих местах по стойке "смирно".
   - Мичман Баштовой! - сказал командир. - Немедленно переходите на раму и занимайте свое место!
   Баштовой не отвечал. Далеко по правому борту шел белый сверкающий теплоход "Россия", и оттуда неслась записанная на пленку песня Градова. Неслись по морю звонкие, радостные голоса:
   Город на вольном просторе, Город отваги морской, Город, влюбленный в Черное море, - Севастополь родной.
   ...Сергей затих и неподвижно лежал на руках Николая. И это был первый в жизни Баштового случай, когда он уже не надеялся на свои могучие руки. Это не его руки, он их не чувствует, и упадет сейчас Сергей, и захлебнется. И это было все равно что бросить его в пропасть. Вынести такое Николай не мог. И в последний раз точно судорогами свело мышцы, он приподнял Сергея, опустился на корточки, заняв всю нижнюю часть колокола, и посадил товарища себе на плечи.
   - Мичман Баштовой! - зазвенел голос командира.
   Но ничего уже не слышал мичман. Посадив на себя Сергея, он лишился последних сил и потерял сознание.
   Медленно вращался барабан, наматывая стальные тросы. Медленно поднималась рама, неся на себе два неподвижных тела.
   Солнце садилось. Ласкалось о борт бирюзовое море. Неслась песня с теплохода "Россия". "Дайте, дайте, дайте", - кричали чайки и как безумные уносились прочь.
   В квартире Баштового готовились к семейкопу празднику. Верочка убрала обе комнаты, кухню и балкон и удивилась, когда Сашка с таинственным видом заявил, чтобы к тумбочке отца она не подходила. Мама выпытала, что там отец приготовил для нее подарок. Она обрадовалась, но стало досадно: почему сама она не догадалась сделать подарок мужу. Николай заслужил. Полгода после родов она лежала в постели.
   Он сам кормил и купал Сашку, сам делал Вере уколы.
   Университет марксизма-ленинизма не бросил. Ему как секретарю комсомольской организации было это не к лицу. Поэтому занимался ночью, в те часы, когда Сашка не плакал, или на корабле в свободное от спусков время. И все это еще можно было понять. Но, вспоминая тот далекий уже вечер, когда они услышали по радио, что Николай удостоен звания лауреата Государственной премии, она и теперь чувствовала неловкость.
   Николаю хотелось в тот вечер сделать для нее чтонибудь хорошее, но было поздно, и даже подарок он не мог купить. Когда все легли и она заснула, Николай бесшумно поднялся, вышел на кухню, поставил на газовую плиту бак с водой. Потом собрал в кладовке белье, приготовленное для большой стирки, и начал стирать. Он стирал смешные Сашкины трусишки, и большие пододеяльники, и ее серое платье, и скатерти. Белое он стирал отдельно и то, что надо было подсинить, подсинил, а что положено было крахмалить, крахмалил. Когда все закончил, было уже светло, и он развесил белье во дворе. Ему надо было уходить в море, и он не стал будить ее, а оставил записку и в конце написал, чтобы постаралась проследить за бельем, а то пересохнет и трудно будет гладить.
   Она читала записку, и ей хотелось плакать. Когда он вернулся, она ругала его, потому что ей было стыдно: соседи видели, как он, лауреат Государственной премии, вешал белье, и смеялись. Он слушал ее улыбаясь, а потом сказал: "Смеяться люди перестанут.
   Даже над смешным один раз смеются".
   Вера решила во что бы то ни стало сделать сегодня Николаю сюрприз. Ей пришла в голову блестящая идея, она развеселилась и, схватив Сашку, закружилась по комнате.
   ...Когда у Баштового все поплыло перед глазами, он понял: теряет сознание. У него промелькнуло в голове, что своим огромным скорченным телом он загородил выход и Сергею некуда будет падать. И уже потом, когда очнулся Сергей, когда поднялись они так, что стало возможно спустить к ним молодых водолазов, он пришел в себя.
   Час сорок восемь минут Баштовой боролся с Рыковым, удерживая его на руках. Срок подъема для вынесенной Баштовым нагрузки был фантастически велик. Но этот срок сильно сократили, он длился девять с половиной часов. Пока шел подъем, Николай сидел на своем месте, а рядом на раме стояли два молодых водолаза и поддерживали его в те минуты, когда он снова терял сознание и начинал бредить.
   На полубе его раздели, положили в декомпрессионную камеру, где установили такое же давление, какое было на самой большой глубине. Сорок восемь часов давление снижали, пока не довели до нормального.
   За все это время он выпил два стакана чаю и съел несколько сухарей. В камере возле него находился врач, а у маленького окошка все время толпились матросы, чтобы он их видел. И самых веселых посылали в камеру, чтобы они говорили ему что-нибудь смешное.
   Когда открыли люк, он не дал себя нести. Он встал на палубе, широко расставив немного согнутые в коленях ноги, и долго нацеливался, чтобы шагнуть, как это делает ребенок, впервые в жизни поставленный на пол. И он пошел, качаясь, рывками, и плотной подковой двигались матросы, протянув к нему руки, чтобы поддержать, когда будет падать. Так добрался он до своей койки и заснул.
   В четыре часа ночи Баштовой проснулся. Ему хотелось есть. Он сел, достал из тумбочки плитку шоколада, развернул и тяжело грохнулся на пол. У него отнялись руки и ноги. Кессонная болезнь началась.
   Его подхватили и снова уложили в камеру. Здесь, под давлением, все ожило, но, будто взявшись за ступни, кто-то вывертывал ноги в разные стороны, а руки заламывал назад. Он знал, что это кессонная болезнь, что боль пройдет, поэтом/ терпел. Она действительно начала стихать и вскоре прошла.
   Через сутки открыли люк и Николая увезли в госпиталь. Там вместе с Сергеем Рыковым лечились они долго.
   С Баштовым я познакомился в Высшем военноморском училище. Он теперь учит здесь молодежь.
   Много раз я наблюдал, как он спускается под воду или снаряжает на спуск курсантов. Он рассказывает им, что и как надо делать, или экзаменует их. И глаза, и его лицо при этом такие же, как по вечерам, когда разговаривает с Сашкой, проверяя уроки или отвечая на его важные мальчишеские вопросы. Руководитель Баштового контр-адмирал Самарин сказал мне, что Баштовой гордость Высшего военно-морского училища.
   Когда думаешь о Баштовом, легче жить. Ведь таких, как он, много. Просто они скромные и их не сразу замечают.
   1S56 год
   ДВОЙНАЯ ДУША
   В доме колхозного бригадира Ивана Вакуловича Сологуба было весело ждали старшего сына Василия, от которого днем пришло письмо. Люди веселились и не знали, что тяжелое горе свалилось на семью.
   Последний раз Иван Вакулович ездил в ремесленное училище месяц назад, перед началом выпускных экзаменов.
   Вакулыч хмуро слушал ребят, которые хвалили своего комсомольского вожака. Комсомольский вожак- это его сын Васька. Насупившись, листал табель, рассматривая пятерки, и потребовал от Васьли отшета: почему вот по этой науке стоит четверка?
   Суровый вид Вакулыч делал нарочно. Он стыдился своего отцовского счастья и старался замаскировать его.
   И вот теперь Василий приезжает в родное село.
   Вечерам будет дома.
   Вечером пришел почтальон с такой телеграммой:
   "Приезжайте на своей машине, с Василием Сологубом несчастье".
   Мать забилась в истерике. Вакулыч не успокаивал ее. Понял: большое несчастье, если везти надо не в больницу, а домой. Иначе бы машину колхозную не требовали.
   ...Суббота - день короткий. В два часа Вася закончил работу и собрался в деревню к родным. Вместе со своим другом Иваном Мисюрой забежал в столовую, чтобы наскоро перекусить на дорогу.
   Когда в зале появился преподаватель истории Алексей Кузьмич Поголов, их классный руководитель, оба наклонились над тарелками и стали быстро и деловито есть. Но Алексей Кузьмич заметил их.
   - Когда же придете? - спросил он, подойдя к столу.
   В течение недели этот вопрос он задавал им уже в третий раз. Дело в том, что погреб под полом его кухни был очень маленький, просто ямка, и надо было его расширить. А то просто одно мучение без погреба. Ребята вполне могли справиться с таким делом. Не платить же рабочим, если есть свои ученики, да еще такие вот силачи, как кузнецы Сологуб и Мисюра.
   Правда, неделю назад на педсовете начальник училища еще раз запретил преподавателям брать учеников на свои огороды или в квартиры и заставлять их работать. Но, возможно, в то время, когда говорил начальник, мысли Алексея Кузьмича отвлеклись, и он не слышал предупреждения.
   За Алексея Кузьмича ребятам было немного стыдно: хотя совсем еще не стар человек, но получает большую пенсию, да и зарплата, кроме того, немалая, мог бы поднатужиться и нанять людей. Но человек настаивал, и в третий раз отказывать было неловко.
   - Пообедаем и придем, - сказал Вася.
   Где живет Поголов, Иван знал еще с зимы. Классный руководитель просил тогда отнести к нему домой лист жести, который, должно быть, просто валялся без толку, а в домашнем хозяйстве мог пригодиться.
   В большом двухэтажном доме найти квартиру Поголова оказалось совсем просто. Во двор выходило около двадцати окон, но только его окно было перекрещено тяжелой решеткой из полосового железа.