Сахнин Аркадий. Не поле перейти

   В удачные дни и в получку раньше времени закрывали палатку. Женя приносил два, а то и три пол-литра, чтобы потом уже зря не бегать. Теперь не приходилось себя пересиливать, потому что в этом деле он ненамного отставал от мастеров.
   Жить стало легче. В первые месяцы работы он расстраивался по любому поводу: увидит ребят из ремесленного и завидует им. В такие минуты он становился задумчивым и рассеянным. Потом понял, что ничего хорошего в его жизни не будет. Значит, можно не расстраиваться от встреч с ребятами, у которых счастливая судьба, и не забивать себе голову всякими мыслями и бесплодными мечтами Он твердо решил, что теперь будет легче, и, если эти ненужные мысли опять лезли в голову во время работы, он гнал их, не раздумывая, яростно забивая гвозди в ботинок. Если они заставали его, когда он бежал за водкой, тоже не обращал на них внимания. Когда они будили его ночью, он с издевкой отвечал на них про себя, что его это совершенно не трогает и плевать на них хотел, пусть даже они не дадут ему спать до утра. И он ждал этого утра с нетерпением, чтобы поскорее выполнить первые заказы.
   Мать все понимала. Однажды сказала:
   - Может, в целинный совхоз уедем?
   Ему было все равно. Он ответил:
   - Мне все равно.
   Новому директору совхоза Ивану Шарпову было не до них. У него была мечта: три дождя. И ничего в жизни больше не надо: три хороших дождя. Первый - сразу после сева, второй - когда выйдет третья связка. Хлебный стебель, он ведь, как бамбук или камыш, коленцами пересечен. Так вот. На выходе третьего коленца дождик нужен. И последний - под налив хлебов.
   Мечта не сбылась. Не было дождя. Ни первого, ни второго, ни третьего. Вообще не было дождей. Были огромное солнце, не загороженное облаками, и горячив ветры. Но землю оплодотворили, и должна была появиться жизнь.
   Она появилась: вышли, выбились сквозь трещины ростки, жалкие, бледные заморыши. Они выбились к свету и влаге. А влаги не было. Подгорали, обвисали стебельки. Рост прекратился. Но они еще жили, маленькие и хрупкие и, как все живое, стремились оставить потомство. Они торопились, потому что жизнь едва теплилась в них, и надо было успеть это потомстыо дать. Раньше времени выбросили стрелку и пошли в колос. Родились колосики-недоноски. Крошечные, хилые, безжизненные.
   И снова палило солнце, обжигали суховеи, не жалея эти существа, они сжались, сморщились, потрескались, не в силах сопротивляться. Било солнце лежачего.
   Так пришла пора уборки. Вечером, в кабинете директора подводили итоги первого дня. Пятнадцатьдвадцать килограммов с гектара. А сажали по сто двадцать. Расходились, не глядя друг другу в глаза.
   Вошел кладовщик подписать какую-то бумагу. Подписал. Тот уже направился к двери, но директор задержал:
   - На первый раз предупреждаю. Повторится, отдам под суд.
   Сказал безразличным тоном, будто пришла случайная мысль, он ее и высказал.
   - Не знаю, про что это вы, Иван Андреевич, работаю я честно...
   Пока он это говорил, директор внимательно смотрел на него. Взгляды их встретились, инстинкт самосохранения сработал, и кладовщик осекся. Знал, что директор нрава крутого и пощады от него не жди. Уж лучше смолчать.
   - Ну вот, так-то вернее...
   Читает, что ли, чужие мысли? Домой шел, злясь на директора. Время трудное, на всякий случай надо коечто предпринять, чтобы легче зиму прожить.
   Предпринял. Ничего серьезного, так кое-что по мелочи припрятал. Через два дня получил приказ: переводят на работу по уборке скотного двора. Пойти на директора в атаку, так черт его знает, что ему известно. Как бы хуже не было. Но и молчать нельзя.
   Перед вечером позвал в гости кузнеца Алексея Дробова, Был он и трактористом, и комбайнером, и вообще мастером на все руки. Своим мастерством не бахвалился, но цену себе знал. Отличался болезненным самолюбием, и с этим недостатком начальство мирилась, боясь, как бы не обиделся человек и не переметнулся в другой совхоз.
   Дробов пришел в гости охотно. О новом директоре кладовщик заговорил после третьего полстакана. Что за директор талой! Сидит себе, барин, в кабинете, иэ окон свет - как прожектора, а у лучшего человека, Дробова Алексея, дети уроков не могут делать, нет света. И нет на него управы, боятся все...
   Долго ли самолюбивого выпившего человека разъярить! Алексей поднялся, молча толкнул дверь и, качаясь, пошел по неосвещенной улица Шумно ввалился в кабинет директора.
   - У тебя, директор, свет горит?
   - Горит.
   - А у детей моих почему вет света,?
   - Движок маленький, на весь поселок ие хватит.
   Через два дня закончится ремонт электростанции... - Иван Шарпов спокойно уговаривал кузнеца пойти отдохнуть, и это спокойствие все больше раздражало Алексея. Стукнув ладонью по столу, закричал:
   - Переключай свет на мою квартиру!
   Звякнули крышки чернильниц, опрокинулся узенький пластмассовый стаканчик с карандашами. Директор поднялся, близко подошел к кузнецу. Тем же спокойным тоном сказал:
   - Если вы сейчас же не уйдете, я вас вышвырну, как щенка.
   Кровь и водка ударили в голову. Это его, кузнеца и лучшего комбайнера, как щенка. Рука, привыкшая играть кувалдой, сжалась в кулак. Откачнулся Дробов и наотмашь ударил. Удар пришелся в воздух, но Алексей почувствовал, что замурован. Перехватив его руку каким-то приемом, Иван скрутил могучее тело кузнеца, подтолкнул его к двери и вышвырнул. Не удержав равновесия, под дружный смех сидевших на скамейке, Дробов плюхнулся жа живот. Подбежал кладовщик, помог подняться. Алексей отстранил его рукой.
   Обернулся, долгим взглядом посмотрел на ярко горящие окна и зашагал в темноту.
   В час ночи Иван Шарпов возвращался домой. На душе было тяжело, хотя о недавнем инциденте не думал. Чуда не произойдет: хлеба нет. Едва-едва натянут то, что посеяли... Иван шел задумавшись, никуда не глядя. Да если бы и посмотрел на деревья, что стояли у тропки, все равно не увидел бы притаившегося там человека.
   Удар был неожиданным и сильным. Развернуло Ивана, качнулся, а на ногах устоял. Перед ним -кузнец. Дурак ты, парень. Разве против человека с разрядом по самбо тебе идти! Скрутил Иван кузнеца.
   В районе Шарпову сказали, что действовал он правильно и другого выхода не было. Отдают кузнеца под суд.
   Муторно было на душе, когда возвращался в совхоз. Какие-то люди незнакомые, парень с костылем.
   - А вы кто такие?
   - Алейкины мы, на работу сюда послали, - заискивающе говорит женщина. Это мой старшенький...
   Сапожник хороший.
   Ничего не сказал, пошел дальше. Потом обернулся:
   - Остановились где? - и, не дожидаясь ответа: - Ступайте в общежитие, скажите, я велел.
   С Иваном Шарповым я познакомился спустя три года после этих событий, в разгар уборки. Мы ехали в высоких хлебах по великолепным межклеточным дорогам, а справа и слева гудели комбайны, оставляя могучие полосы пшеничных валков.
   - Вот моя опора, - заулыбался Шарпов, указывая на приближающийся комбайн. - Поговорите с ним.
   Тракторист и комбайнер высшего класса, непревзойденный специалист по двигателям, депутат областного Совета. И жена у него - золотые руки.
   Шарпов уехал, а я, подождав, пока подойдет к дороге комбайн, вскочил на лесенку и поднялся на мостик. Шестиметровая расческа комбайна врезалась в густые стебли у самой земли, а поперек нее метались ножи, и, вздрогнув, падали подкошенные колосья на полотно транспортера. Комбайнер вел машину, не переключая скоростей. Казалось, совсем просто вести комбайн.
   Показывая на штурвал, кричу!
   - А я не сумею?
   - Нет, - смеется он, качая головой, - Корреспондент, наверное?
   - Корреспондент, - подтверждаю я, называя себя. - А ваша как фамилия?
   - Алейкин.
   - Что?!
   - Алейкин! - кричит он. - Евгений Алейкин!
   Он разворачивает комбайн, а я украдкой смотрю на его ноги. Одной ноги нет.
   - Вот о ком писать надо, - кивает он на идущий поблизости комбайн. Учитель мой. Сейчас меняться будет.
   Мне неинтересен сейчас учитель. Как произошло такое чудо с Женей Алейкиным? Расспрашивать неловко. Решаю идти к учителю, который, конечно же, расскажет все подробно. Его место за штурвалом уже занял сменщик, а он зашагал в сторону полевого стана. Я догнал его, попросил рассказать о Жене. Я почувствовал, что этот вопрос ему приятен.
   - Ремонтировал я комбайн, - начал он, - подъезжает директор, парень с ним на костыле. Сошли с машины, стоят смотрят. А у меня не ладится, маховик никак не наживлю. И вдруг директор закричал на Женьку. Он у нас на людей не кричит, а тут закричал:
   "Что стоишь, не видишь, что ли! Подержи ему маховик". Парень бросился помогать. Потом отозвал меня Иван Андреевич и говорит: "Большая у меня к тебе личная просьба. Помоги человеку в люди выйти. Злой он, грубый, но не верю ни в его злость, ни в грубость.
   Просто задавлен из-за своей ноги. Морально задавлен, понимаешь. А парень смышленый. Если увидит, что не дают ему скидок и считают полноценным, далеко может пойти. Сделаешь из парня человека, и низко тебе поклонюсь, Алексей Дробов".
   - Позвольте, кто же это, Алексей Дробов?
   - Как кто? Я.
   Растерянный, иду молча. Наконец решаюсь:
   - Товарищ Дробов, я знаю вашу историю с директором. Как получилось, что вы здесь?
   - А я и не прячу свою историю. Куда ее спрячешь!
   - Суд был?
   - А как же! Вызвали на суд главного свидетеля обвинения Шарпова. Я знал, что он будет мне мстить, а отвести такого свидетеля нельзя, потому что он - потерпевший. Встал Шарпов перед судьями, ко мне боком и развел руками. "Не знаю, - говорит, - что сказать, товарищи судьи. Не знаю. Оправдывать его нечем, по всей строгости судить надо. Но вот расписался я тут у вас, что только правду буду суду говорить, а если правду, то обвинять его душа не велит. Понимаете, не тот это человек, кто за решеткой должен сидеть. Ошибка тут какая-то".
   Не послушался суд Ивана Андреевича, - вздохнул Дробов. - Три года строгого режима дали. Взяли меня под стражу, а Шарпов прямо с суда в область уехал.
   Как он там свою правду доказывал, не знаю. Область срок мне утвердила, только добавила: "Условно". И объяснение дали: на основании личной просьбы и гарантии директора. Когда решение пришло, вызывает он меня и говорит: "Понимаете, какие вы права получили?" - "Понимаю, - говорю, - полную свободу". - "Да нет, - говорит, - ничего вы не поняли. Вы теперь на меня права получили, что хотите со мной сделать можете. Все равно, что партийный билет взаклад за вас положил".
   Ничего я не мог ответить Ивану Андреевичу. Повернулся и пошел, чтобы не видел он моего состояния.
   Оно у меня было, как у бабы, слезы выдавливало...
   Через несколько дней и привел он ко мне Женьку.
   Представляете, как взялся я за парня.
   Впоследствии Шарпов рассказывал мне, как Дробов учил Женьку. Сделать из него человека стало делом жизни Алексея. Он словно не Женьку учил, а себя переделывал.
   Не было меры счастья и для Евгения Алейкина:
   лучший специалист, депутат, глава семьи, отец двух детей. Путь от сапожной палатки до этих вершин был пройден за три года.
   Что стало бы с ними, не будь Шарпова? Трудно сказать. Три года заключения у одного, нелюбимая профессия и водка у другого - кто знает, куда привели бы эти дорожки.
   1966 год
   ПОЕДИНОК
   Дневной концерт в Доме актера окончился. Хорошенькая, кокетливая Аллочка со своим другом Сашкой выходили почти последними. В вестибюле она взяла его под руку, но он отстранился:
   - Не надо, Аллочка.
   Алла обиделась. В последнее время с ним творится что-то странное. Веселый, энергичный, чуть-чуть нагловатый, он никого и ничего не боялся, ходил, широко расправив плечи, не уступая дороги встречным, точно демонстрируя свою отличную спортивную выправку.
   Сейчас весь он был напряжен, его фигура как-то уменьшилась, глаза бегали по сторонам. Руки чуть согнуты в локтях, будто приготовился отразить удар.
   На широкой ступени у выхода Сашка на мгновение задержался. Направо и налево метнулись глаза. Надел черные защитные очки и, взглянув под ноги, чтобы не оступиться, шагнул.
   Зря он смотрел себе под ноги, потому что как раз в это время и прозевал тот миг, когда из толпы бросился на него человек. Все-таки Сашка успел схватиться за револьвер в кармане. Но тут он почувствовал на шее чужой твердый бицепс, который давил ему на горло и заламывал назад голову. Рука, державшая револьвер, тоже была стиснута, хотя и не очень сильно, но, должно быть, ему придавили какую-то жилку, потому что пальцы сами по себе разжались, выпустив рукоятку.
   А главное - нападавший успел обвить его ногу своей ногой и, оттянув ее назад и в сторону, присел на ней, и такую боль терпеть было нельзя.
   Все эти ощущения - и на шее, и в руке, и на ноге - он почувствовал одновременно, и можно было подумать, будто бросился на него не один человек, а целый десяток.
   Сашка был сильным, мог терпеть боль, а в борьбе и драках имел большой опыт. Он знал, что сейчас одно спасение: мгновенно падать, увлекая за собой противника, Тогда, возможно, удастся выхватить револьвер.
   В крайнем случае можно стрелять и сквозь карман. Уж если он выстрелит, не промажет. Пусть с первого раза и не удастся убить, но ранит наверняка, и, конечно, разбежится толпа, кричащая вокруг.
   Но Сашка не успел упасть, потому что в руки вцепились еще двое. Его поволокли обратно в вестибюль, отобрали револьвер, скрутили ремнем.
   Все это было обидно до слез. Он знал, что кольцо вокруг него сжимается, знал, что его могут выследить, готовился к этому и дешево отдавать жизнь не собирался. Он готов был к самому худшему, но чтобы вот так, без единого выстрела, как цыпленка...
   Он обвел взглядом могучую фигуру своего противника и, не скрывая сожаления, сказал:
   - На секунду ты меня опередил, а то лежать бы тебе сейчас на мостовой.
   - А мне секунды достаточно. Даже много, - добродушно улыбнулся тот, и на его щеках появились ямочки.
   В помещение вошел старшина милиции и сказал:
   - Машина пришла, товарищ Чельцов.
   В машине разговор продолжался. Ехали два специалиста. Каждый в своей области: матерый и жестокий бандит Сашка и агент уголовного розыска, старший лейтенант милиции Владимир Ильич Чельцов. И оба прощупывали друг друга. Первым опять заговорил Сашка. Он сказал:
   - Почему ты к Дому актера пришел? Я ведь не мог там быть.
   - Вот-вот, - обрадовался Чельцов, - и я так подумал: надо искать тебя там, где ты не можешь быть. Это же твой метод. Ты все время делал такое, чего нормальным людям в голову не придет. Вот мы охраняем, скажем, банки, сберкассы, ну, одним словом, ясно что"
   А кто ж догадается у донорского пункта охрану ста-"
   вить? Там ведь деньги для тех, кто отдает людям свою кровь.
   Чельцов говорил очень искренне, точно объясняя, втолковывая, чтобы человек хорошо понял его мысль.
   - Значит, ты и про донорский знаешь?
   - А как же? - удивился Чельцов.
   - Значит, взяли уже кого-нибудь?
   - Нет, - признался старший лейтенант, - скоро возьмем. Если окажешь содействие, может, и не расстреляют тебя, кто его знает.
   - А что, могут расстрелять?
   - А как же ты думал? В бирюльки будут играть?
   Больше на этот раз им не удалось поговорить, потому что открылись тюремные ворота и пора было выходить.
   За два месяца до описанных событий жизнь Сашки была безоблачной. Тщательно выбрившись, протерев лицо "Шипром" и попудрив его, достал из-под подушки крупнокалиберный револьвер системы "фроммер", насвистывая, вышел из дому. В магазине "Культтовары"
   на улице Горького купил пластилин цвета слоновой кости и в первом же подъезде нанес тонкий слой пластилина на свои передние золотые зубы. Надев затем черные очки, направился к стоянке такси и уселся рядом с шофером.
   Когда он остановил машину, на счетчике было пятьдесят шесть копеек. Небрежным жестом достал рубль, небрежно подал шоферу, сказал "Благодарю вас" и вышел. Это был его последний рубль. Больше у него не осталось ни копейки.
   - Сдачу забыли! - крикнул вдогонку шофер.
   - Ну, пустяки, - махнул он рукой и, поправив мягкую шляпу, быстро завернул за угол. Он сразу увидел Игоря и Женьку с маленьким чемоданчиком. Молча поздоровались, молча направились к большому скупочному пункту в конце улицы.
   Одеты они были не шикарно, не крикливо, но очень аккуратно и прилично. Все трое рослые, интересные, спортивного телосложения. Смотреть на них было приятно.
   Еще издали сквозь большое окно и стеклянную дверь увидели, что в скупке посетителей нет. Женька и Игорь вошли первыми. В помещении находились кассирша и три приемщицы. Это были женщины не старые, но уже далеко не молодые.
   - Спокойно, девочки, без шуму, - направил на них револьвер Игорь. Рядом, тоже с револьвером в руке, стоял Женька. А Сашка в это время прикрепил к двери заранее заготовленную бумажку: "Закрыто на учет" - и повернул ключ замка.
   Сашка загнал женщин в подсобное помещение и для надежности остался у входа. Чтобы они не бросились па него, он не опустил свой "фроммер". Посмотрел на них и увидел, что они его боятся. Особенно одна, пожилая. Бледное как мел лицо, руки трясутся. Сашке было это приятно. Он повел револьвером в ее сторону.
   Она зажмурила глаза.
   - У-у, стерва! - победно сказал Сашка. - Тоже жить хочет.
   Игорь сгреб из кассы бумажные деньги и ушел.
   Вслед за ним, ссыпав в карман мелочь, отправился Женька.
   Внимание Сашки привлекла женская сумочка, лежавшая на столе. Он извлек оттуда еще семнадцать рублей и сказал:
   - Кричать "караул", "грабят", "помогите" и прочие пошлые слова разрешается. Но если это будет раньше чем через одиннадцать минут, мы вас убьем или зарежем.
   Дома Игорь надел другой костюм и переложил в него деньги. Совсем тоненькую пачечку десятирублевок спрятал. Если делить их на всех, то каждому достался бы просто пустяк. А одному это хоть чтонибудь, тем более что главный - он.
   Через час они собрались у Сашки и выложили на стол деньги. Семнадцать рублей, взятые из сумочки, Сашка упустил из виду или просто посчитал, что они добыты только его трудом.
   Деньги со стола по-честному разделили поровну.
   Бандитская шайка действовала не столь легкомысленно, как могло показаться. В частности, описанное выше ограбление было совершено лишь после третьей попытки, когда создались необходимые условия. Каждое нападение готовилось тщательно.
   Перед тем, например, как ограбить квартиру стоматолога Г., проживающего на улице Горького, преступники сделали следующее.
   Придя "подлечить" зубы, красивый и обаятельный Женька сумел осмотреть квартиру, установить, в какие часы врач работает в поликлинике и когда принимает дома, узнал, что его дочь учится в стоматологическом институте и еще массу деталей, которые точно определяли режим жизни семьи. Затем узнали в институте, на каком курсе и как учится его дочь, какое нимает участие в общественной работе, фамилии ее друзей, фамилии декана, руководителей партийной, комсомольской, профсоюзной и других организаций.
   Установили и расписание занятий девушки.
   Определили день, когда и дочь и отец вернутся домой поздно, а в квартире останется только одна хозяйка. Как и ожидали преступники, дверь она им не открыла, а спросила, кто они. Игорь ответил, что он и его товарищи представители общественности института и пришли поговорить о поведении ее дочери, которая сожительствует с таким-то преподавателем. Очень ловко, походя назвал несколько фамилий студентов и работников института. Потрясенная новостью, она открыла дверь.
   Сверкнули длинные ножи. Игорь, надев кожаные перчатки, грохнул женщину по голове и приступил к делу. Удар оказался не сильным, но вполне достаточным, чтобы она отдала деньги и ключи от гардероба.
   Эти налеты, наглые и за долгие годы беспрецедентные, требовали принятия немедленных и решительных мер.
   Московский уголовный розыск создал оперативную группу для поимки бандитов. Начальником группы назначили майора милиции Александра Сергеевича Сальникова. В нее вошел и старший лейтенант милиции Владимир Ильич Чельцов. Я близко познакомился с ним. Это боксер, шахматист, пловец, стрелок. Имеет первый спортивный разряд по самбо. Первый разряд по вольной борьбе. Первый разряд по волейболу. Первый разряд по штанге.
   Десятилетку окончил с серебряной медалью. В Московском специальном училище милиции золотыми буквами на мраморной доске написана его фамилия.
   Он раскрыл не одно преступление, выловил многих преступников. Таких, что, застигнутые врасплох, сдавались без сопротивления, и тех, кто яростно защищался и нападал.
   Нападать на него бесполезно. На близком расстоянии он не даст в себя выстрелить, не даст ударить ножом или кастетом. Если будет лишняя доля секунды, отведет удар. Если нет - перешибет бандиту руку, Его слабость с мальчишеских лет - математика. Так можно любить музыку. Он решал самые головоломные задачи. Десятилетку окончил, будучи сержантом милиции. Ему трудно было расстаться с математикой, но работать хотелось в милиции. Он не знал, куда поступать.
   И все же подал заявление в МГУ на один из технических факультетов. То ли по ошибке, то ли отделение он такое выбрал, но, несмотря на медаль, ему предложили держать экзамен по физике.
   Как и другие абитуриенты, он вытащил билет и сел за стол. Сначала что-то писал, потом бросил. Вокруг усердно скрипели перья, а он сидел, растерянно глядя по сторонам. Через полчаса к нему подошел член комиссии, старенький преподаватель, и спросил:
   - Почему вы сидите, товарищ милиционер?
   Чельцов беспомощно молчал, не находя, что сказать.
   Подошедший взглянул на его листки, потом взял их в руки. Он увидел каллиграфически выведенные формулы и задачи, решенные двумя способами, хотя достаточно было одного решения.
   - Почему же вы не сдаете работу? - поразился преподаватель. - У вас все отлично сделано.
   - Да как-то неловко лезть первому.
   На следующий день в студенческой многотиражке была опубликована заметка "Глубокие знания", рассказавшая о Володе Чельцове.
   Он проучился два месяца, когда пришла телеграмма о смерти отчима. Володе надо было брать на себя содержание семьи, а значит, оставить учение. Его не отпускали. Его просила, уговаривала, упрекала декан факультета член-корреспондент Академии наук Топчиева.
   Группа товарищей решила ежемесячно отдавать Володе часть своей стипендии. Это не только потому, что он был талантливым студентом. Главное, потому, что он был хорошим. Человеком хорошим. Добрым. Поэтому и помощь принять не мог.
   Он снова надел форму сержанта милиции. И вскоре поступил на вечернее отделение юридического факультета МГУ. Теперь работнику милиции трудно без юридического образования. Он отличался успехами. Экзамены сдавал только на пятерки. Но и сейчас нет у него большей радости, когда товарищи по работе - "вечерники" - попросят его помочь в математике или физике.
   Он отличался успехами не только в учении. Всю свою жизнь он отличался чем-то хорошим. С десяти лет легко выполнял в колхозе работу здорового мужчины. Он был сильным. В четырнадцать лет стал слесарем-котельщиком на горячих работах Косогорского металлургического завода. Шла война. Он клепал заплаты на раскаленных доменных печах. В свои четырнадцать лет не давал себя сменить по четырнадцать часов: шла война. Его наградили медалью "За доблестный труд". Пять лет он работал у горячих домен.
   Когда пришло время призыва, войны не было. Попросился в десантные войска. Взяли.
   Он совершил около ста прыжков с парашютом.
   Прыгал днем, прыгал ночью, на болота, на леса, на города. Опускался в дождь, в снег, в мороз, в жару. Прыгал с оружием, снаряжением, рацией. Приземлившись, выполнял задания особого значения. Выполнял талантливо. Его назначили командиром отделения разведки десантных войск.
   После демобилизации лучшим предлагали работу в милиции. Он был среди лучших. Сейчас тоже. Поэтому его и взяли в группу по ликвидации шайки, которая так обнаглела, что начала действовать в Москве.
   Несмотря на опыт, как это всегда бывает, преступники оставили одну тончайшую нить, и даже не нить, а паутинку, по которой, искусно перебираясь, чтобы не порвать, можно было выйти на их след.
   Работа оперативной группы агентов началась.
   Шайка состояла из трех человек, хотя время от времени привлекала для всяких поручений более мелкую сошку, Главарь банды, 27-летний Игорь, имел высшее образование, имел судимости, нигде не работал, числясь инвалидом. Его правой рукой был 23-летний морфинист Женька, красивый как бог, исключенный поочередно из двух институтов за неуспеваемость. Он тоже имел судимость и тоже нигде не работал. Сашка получил среднее образование и бросил работу.
   Шайка сделала все, чтобы стать неуловимой. Физически сильные, остро ощущающие обстановку, они были отличными шоферами, стрелками, фотографами.
   Они брали напрокат автомобили разных марок, в зависимости от предстоящего дела. Они знали толк в вине и наркотиках. Развлекались широко, платили щедро.
   Они думали о своем будущем. Чтобы не попасться, изучали криминалистику, психологию, следственное дело, методы разоблачения преступников. Они разработали перспективный план грабежей и план на ближайший период В числе их объектов оказались ряд государственных учреждений и квартиры видных деятелей науки и культуры.
   Их теоретическая подготовка приносила плоды. На многие объекты приходили по три-четыре раза и в конце концов отказывались от них, так как улавливали невидимые для неопытного глаза последствия. Это их спасало. На любом из них ждал неминуемый провал, Именно те "точки", где для них не было опасности, они грабили.