Страница:
Бомбее, его охватило спонтанное духовное переживание: им овладел безбрежный
покой. Но ему нужно было позаботиться о другом - прокормить себя, как-то
прожить. Ему было двадцать лет. Он нашел место преподавателя французского
языка у махараджи Бароды, затем преподавал английский в государственном
колледже, где стал вскоре заместителем директора. Кроме того, Шри Ауробиндо
был личным секретарем махараджи. И хотя у него было много работы при дворе и
в колледже, более всего занимала его судьба Индии. Он много раз ездил в
Калькутту, следил за политической ситуацией, написал несколько статей,
которые вызвали скандал, ибо он не только называл королеву, императрицу
Индии, вежливо выражаясь, старой леди, 2 но и убеждал своих
соотечественников избавиться от британского ига и остро критиковал
политическое попрошайничество партии Индийский Конгресс: никаких реформ,
никакого сотрудничества. У него была цель: собрать и организовать все силы
нации для революционных действий. Для этого нужна была определенная
храбрость, тем более, что дело было в 1893 году, когда британские владения
занимали три четверти территории земного шара. Но у Шри Ауробиндо был свой,
весьма особый подход к проблеме: он возлагал вину не на англичан, но на
самих индийцев. Наш настоящий враг - это не какая-то там внешняя сила, но
наша вопиющая слабость, наша трусость, наша тупая сентиментальность. 3 В
этих словах - один из главных принципов Шри Ауробиндо, который как в
политической, так и в духовной борьбе, при всех обстоятельствах настаивает
на том, что нужно прежде всего посмотреть внутрь себя, чтобы выяснить
причину собственных несчастий и страданий в миру, а не искать ее вовне или
еще где-нибудь. Внешние обстоятельства - это лишь развертывание того, что мы
собою представляем, - скажет Мать, разделившая и продолжившая его работу.
Шри Ауробиндо скоро понял, что газетных статей недостаточно, чтобы пробудить
страну; он начал подпольную работу, которая привела его на порог виселицы. В
течение тринадцати лет Шри Ауробиндо будет играть с огнем.
Однако в этом молодом человеке не было ни излишней суетливости, ни
фанатизма. "Его улыбка была простой, как у ребенка, и такой же прозрачной и
нежной", - писал его учитель бенгальского языка, который жил вместе с ним в
течение двух лет (Шри Ауробиндо, естественно, начал изучать свой родной
язык). С трогательным простодушием он добавляет: "Прежде, чем я встретил
Ауробиндо, я представлял его рослым, безупречно одетым с ног до головы на
европейский манер, со строгим взглядом из-под очков, ужасным акцентом (из
Кембриджа, конечно!) и очень трудным характером... Кто бы мог подумать, что
этот смуглый молодой человек с мягкими мечтательными глазами, длинными
волнистыми волосами, разделенными посередине и ниспадающими на шею, одетый в
обычное грубое ахмедабадское дхоти и облегающую индийскую куртку, обутый в
старомодные туфли с загнутыми носками, чье лицо было слегка отмечено оспой,
был ни кто иной, как господин Ауробиндо Гхош, живое вместилище французского,
латыни и греческого?"
На самом деле Шри Ауробиндо еще не покончил с книгами, интеллектуальный
импульс, полученный им на Западе, еще не исчерпал себя; он поглощал книги,
заказанные из Бомбея и Калькутты. "Ауробиндо, бывало, сидел за своим столом,
- продолжает его учитель бенгальского, - и читал при свете масляной лампы до
часу ночи, безучастный к нестерпимым укусам москитов. Я наблюдал, как он
часами сидит в одной и той же позе, с глазами, устремленными в книгу, как
йогин, захваченный созерцанием Божественного, не сознающий ничего, что
происходит вокруг. Случись в доме пожар, он не прервал бы своей
концентрации". Он читал английские, русские, немецкие и французские романы,
а также во все возрастающем количестве священные книги Индии - Упанишады,
Бхагавадгиту, Рамаяну, хотя он никогда не был в храме или был только как
наблюдатель. "Однажды, вернувшись из колледжа, - вспоминает один из его
друзей, - Шри Ауробиндо сел, взял наугад первую попавшуюся книгу и стал
читать, в то время, как Х. с друзьями затеяли шумную игру в шахматы. Через
полчаса он отложил книгу в сторону и выпил чашку чая. Мы уже много раз
наблюдали, как он делает это, и с нетерпением ждали случая, чтобы проверить,
читает ли он книги от корки до корки или просто кое-как просматривает
несколько страниц. Испытание началось. Х. открыл книгу, прочел вслух одну
строчку и попросил Шри Ауробиндо вспомнить, что следует дальше. Шри
Ауробиндо сосредоточился на секунду, а затем воспроизвел по памяти всю
страницу без единой ошибки. Если он мог прочесть сто страниц за полчаса, то
нет ничего удивительного в том, что он смог прочесть уйму книг за такое
невероятно короткое время". Но Шри Ауробиндо не удовлетворился чтением
переводов священных текстов; он начал изучать санскрит, причем - характерный
для него факт - изучать самостоятельно; когда о каком-либо предмете было
известно, что его трудно или невозможно изучить, он обычно отклонял любую
помощь, отказываясь принять от кого-либо хоть одно слово - будь то
грамматик, пандит или священник - всегда пытаясь овладеть предметом без
посторонней помощи, непосредственно. По-видимому, метод этот имеет свои
достоинства, ибо он не только изучил санскрит, но и несколькими годами позже
смог постичь утерянный смысл Вед*.
Однако пришел день, когда Шри Ауробиндо почувствовал, что с него
достаточно интеллектуальных упражнений. Вероятно, он осознал, что можно
бесконечно накапливать знания, читая книги и изучая языки, но даже изучив
все языки и прочтя все книги на свете, можно при этом не продвинуться ни на
шаг. Ведь ум, на самом деле, стремится не к познанию, хотя и кажется, что
это так - ему нужно перемалывать что бы то ни было. Его потребность в знании
- это, прежде всего, потребность в чем-то, что можно перемалывать,
пережевывать. Если бы вдруг вся эта машина остановилась из-за того, что
знание было бы достигнуто, то ум сразу бы восстал и нашел какой-нибудь новый
объект, который бы он мог перемалывать - просто ради самого перемалывания.
Такова его функция. То, что в нас стремится к знанию и прогрессу - это не
ум, а нечто, что находится за ним и пользуется им: Основным периодом моего
интеллектуального развития, - говорил Шри Ауробиндо ученику, - было время,
когда я мог ясно видеть, что положения, на которых настаивает интеллект,
могут быть как верными, так и неверными, что положения, которые интеллект
подтверждает - истинны, но истинны и им противоположные. Я никогда не
принимал умом какую-либо истину, не оставляя при этом его открытым для ее
противоположности. ... И первым результатом такого подхода стало то, что
престиж интеллекта упал! 4
Шри Ауробиндо подошел к поворотной точке своего развития: храмы не
интересовали его, а книги были для него пусты. Один приятель посоветовал ему
заняться йогой; Шри Ауробиндо отказался: Йога, которая требует отречения от
мира - не для меня, 5 я чувствовал чуть ли не отвращение к спасению
собственной души, которое предоставляет мир его судьбе.6 Но однажды Шри
Ауробиндо стал свидетелем любопытной сцены, которая для Индии не
представляла собой чего-то необычного (однако обыденность часто бывает
лучшим толчком для пробуждения внутренних движений). Его брат Барин страдал
тяжелой лихорадкой (Барин родился, когда Шри Ауробиндо находился в Англии,
он стал тайным агентом Шри Ауробиндо в период организации индийского
сопротивления в Бенгалии), когда к ним в дом вошел один из тех полунагих
бродячих монахов, вымазанных золой, которых называют нага-саньясинами.
Вероятно, он ходил от дома к дому, выпрашивая пищу согласно своему обычаю,
когда заметил закутанного в одеяла Барина, трясущегося в лихорадке. Без
единого слова он попросил стакан воды, начертил над ним какой-то знак,
пропел мантру и дал выпить воду Барину. Через пять минут Барин был здоров, а
монах исчез. Шри Ауробиндо, конечно, слышал о необыкновенных силах этих
аскетов, но на этот раз он видел это своими глазами. Он понял, что йога
может служить не только спасению. А ему нужна была сила, чтобы освободить
Индию: Во мне был агностик, во мне был атеист, во мне был скептик, и я не
был абсолютно уверен, существует ли Бог вообще... Я чувствовал, что где-то в
этой йоге должна заключаться могущественная истина... Поэтому, когда я
обратился к йоге и решил практиковать ее и выяснить, верна ли моя мысль, то
вот в каком духе и с какой молитвой, обращенной к Нему, я сделал это: "Если
Ты существуешь, Ты знаешь мое сердце. Ты знаешь, что я не прошу Мукти
[освобождения], и я не прошу ничего, что просят другие. Я прошу только дать
мне силу поднять эту нацию и позволить мне жить и работать для этого народа,
который я люблю..." 7 Так вступил на путь Шри Ауробиндо.
Первым этапом в йоге Шри Ауробиндо и главной задачей, решение которой
послужит ключом ко многим постижениям, является установление безмолвия в
разуме. Могут спросить: зачем нужно это безмолвие ума? Очевидно, если мы
хотим открыть новую страну внутри себя, то для начала нам необходимо
покинуть старую, и все зависит от решимости, с которой мы делаем этот первый
шаг. Иногда это похоже на вспышку. Что-то кричит в нас: "Довольно этой
болтовни!", и мы сразу оказываемся на пути и идем, не оборачиваясь назад.
Другие говорят "да", затем "нет" - они колеблются до бесконечности между
двумя мирами. Еще раз подчеркнем, что мы не стремимся оторвать от себя то,
что у нас уже есть и что досталось нам тяжелым трудом, во имя
Мудрости-Мира-Просветленности, и постараемся избегать слов высоких и пустых;
мы стремимся не к святости, а к юности - вечной юности вечно растущего
существа, мы стремимся не к ущемленному бытию, но к существованию более
совершенному и прежде всего более широкому: Не приходило ли вам когда-нибудь
в голову, что если бы они действительно стремились к чему-то холодному,
темному и мрачному, то они были бы не мудрецами, а ослами? 1 - как-то шутя
заметил Шри Ауробиндо.
Действительно, когда останавливается машина ума, человек делает разного
рода открытия и, прежде всего, он понимает, что если способность думать -
это замечательный дар, то способность не думать2 - дар гораздо более
великий. Пусть ищущий попытается не думать хотя бы в течение нескольких
минут - он быстро увидит, с чем имеет дело! Он поймет, что живет в невидимом
хаосе, в изматывающем непрестанном вихре, заполненном исключительно его
мыслями, его ощущениями, побуждениями и реакциями - "я", всегда "я" -
гном-переросток, который во все вмешивается, все затемняет, видит и слышит
только себя, знает только себя (если вообще знает!), гном, чьи неизменные
темы создают иллюзию новизны лишь благодаря тому, что они постоянно сменяют
друг друга. В определенном смысле мы есть не что иное, как сложный сгусток
ментальных, нервных и физических привычек, удерживаемых вместе несколькими
управляющими идеями, желаниями и ассоциациями - амальгама из многих
самоповторяющихся сил и нескольких основных вибраций. 3 К восемнадцати годам
мы как будто сформировались, сформировались наши главные вибрации. А затем
вокруг этой первичной структуры все более плотными слоями, слоями все более
изысканными и утонченными непрестанно наращивается одно и то же - то, что
имеет тысячу лиц и что мы называем культурой или нашим "я". В
действительности мы заключены в какую-то конструкцию - она может быть
совершенно непроницаемой, без малейшего отверстия, или изящной, как минарет,
но так или иначе мы замурованы - в гранитной ли оболочке или в стеклянной
статуе. Мы без конца повторяем самих себя, жужжим всегда одно и то же.
Первая задача йоги - это научиться свободно дышать. И разрушить, конечно,
эту ментальную завесу, которая пропускает лишь один вид вибраций, раскрыть,
наконец, многоцветную бесконечность вибраций, увидеть мир и людей такими,
каковы они есть в действительности, и найти внутри себя другое "я", которое
невозможно оценить на ментальном уровне.
Когда мы сидим с закрытыми глазами с тем, чтобы установить молчание
ума, вначале мы оказываемся затопленными потоком мыслей. Они появляются
отовсюду, подобно испуганным или даже агрессивным крысам. Есть только один
путь как их утихомирить: пытаться делать это вновь и вновь, терпеливо и
настойчиво, а главное - не допускать ошибки: не бороться с умом ментально -
необходимо сконцентрироваться на другом. У всех у нас над умом или глубоко
внутри есть стремление - то самое, что привело нас на путь, некий пароль,
который имеет для нас особое значение. Если мы придерживаемся этого
стремления, то работать становится легче, из отрицательной работа
превращается в положительную, и чем больше мы повторяем наш пароль, тем
более действенным он становится. Можно также использовать образ, например,
безбрежный океан, гладкую поверхность без зыби, на которой мы лежим, по
которой мы плывем, становясь этой спокойной беспредельностью. Так мы учимся
не только успокоению ума, но и расширению сознания. На самом деле, каждый
должен найти свой путь, и чем меньше напряжения вкладывается в эти поиски,
тем быстрее придет успех: Бывает, человек начинает тот или иной процесс,
стремясь достичь цели, которая обычно требует длительной работы, и при этом
происходит, даже вначале, некое стремительное вмешательство, или же на него
нисходит Безмолвие, что производит результаты, несоизмеримые с теми
средствами, которыми он пользовался вначале. Он начинает практику некого
метода, но работу принимает на себя Милость свыше, нисходящая от Того, к
чему стремятся, - или же, это другой случай, она свершается внезапным
вторжением бесконечности Духа. Именно таким путем я сам пришел к абсолютному
безмолвию ума, о котором не мог иметь представления прежде, чем получил
реальное переживание.4 Действительно, это чрезвычайно важный момент. Ведь
можно подумать, что все эти красивые и интересные йогические переживания
находятся далеко за пределами обычных человеческих возможностей: куда уж
таким, как мы, достичь этого. Наша ошибка заключается в том, что по нашему
нынешнему "я" мы судим о возможностях другого "я". При этом в ходе йоги
автоматически, вследствие одного лишь факта, что человек встал на путь,
пробуждается целый ряд скрытых способностей и невидимых сил, которые во всех
отношениях превосходят возможности нашего внешнего существа и могут делать
за нас то, чего при обычных условиях мы делать не можем: Нужно расчистить
проход между внешним разумом и чем-то во внутреннем существе, ... ибо они
(йогическое сознание и его силы) уже находятся внутри вас, 5 и лучший способ
"очищения" этого прохода - заставить замолчать ум. Мы не знаем, кто мы есть,
и еще меньше знаем о том, на что мы способны.
Но одни медитации не являются подлинным решением проблемы (хотя вначале
они могут быть необходимы для того, чтобы сообщить нам начальный импульс),
потому что даже если мы достигаем относительного безмолвия ума, мы теряем
его сразу же за порогом нашего убежища, попадая в привычную суету,
подвергаясь привычным разделениям на внутреннее и внешнее, на жизнь
внутреннюю и жизнь мирскую. Нам нужна жизнь во всей ее полноте, мы хотим
жить в истине нашего существа каждый день, каждую минуту, а не только по
праздникам или в уединении. И достичь этого блаженными медитациями в
идиллической обстановке просто невозможно. В нашем духовном уединении мы
можем закостенеть и обнаружить позднее, что нам трудно во всей полноте
излить себя вовне и применить к жизни наши достижения, относящиеся к высшей
Природе. Когда мы обратимся к внешнему, чтобы присоединить и это царство к
нашим внутренним завоеваниям, окажется, что мы слишком привыкли к чисто
субъективной деятельности, которая на материальном плане неэффективна.
Преобразовать внешнюю жизнь и тело будет чрезвычайно трудно. Или же мы
обнаружим, что наши действия не соответствуют внутреннему свету; они
продолжают следовать привычными ложными путями и подчиняться старым
несовершенным влияниям; Истина внутри нас по-прежнему отделена болезненным
разрывом от невежественного механизма нашей внешней природы. ... Все
происходит так, как если бы мы жили в другом мире, мире более широком и
более тонком, не имея никакого не только божественного воздействия, но и
никакого иного, даже самого малого, влияния на материальное и земное
существование6. Поэтому единственное решение - практиковать успокоение ума
там, где это кажется труднее всего: на улице, в метро, за работой - везде.
Вместо того, чтобы проходить четыре раза в день по бульвару Сен-Мишель,
вечно спеша, как будто за нами кто-то гонится, мы можем идти, сознавая все
внутри и вовне, как и подобает ищущему. Вместо того, чтобы жить от случая к
случаю, рассеянными во множестве мыслей, которые не только не приносят
никакого удовольствия, но и выматывают, как испорченная пластинка, мы можем
собрать разбегающиеся нити нашего сознания и работать - работать над собой -
каждую минуту. И тогда жизнь становится удивительно увлекательной, потому
что малейшее обстоятельство становится возможностью для победы - мы
сосредоточены, мы куда-то идем вместо того, чтобы идти в никуда.
Ибо йога - это не способ действия, но способ существования.
Итак, мы заняты поисками иной страны. Но нам следует знать о том, что
между той страной, которую мы покидаем, и той, которой мы еще не достигли,
лежит ничейная земля, прохождение через которую может доставить множество
неприятностей. Это период испытания, продолжительность которого зависит от
нашей собственной решимости. Но, как известно, история духовного восхождения
человека с незапамятных времен - от восточных, египетских или орфических
инициаций и до поисков чаши Грааля - всегда сопровождалась испытаниями.
Может быть, эти испытания и поражали воображение своей необычностью и
таинственностью, но, в конце концов, что особенного в том, чтобы заключить
себя в саркофаг под звуки флейт или отметить у погребального костра
собственные похороны? Сегодня ритуалы с саркофагами стали публичными, а
жизнь некоторых людей подобна похоронам. Поэтому имеет смысл применить некие
усилия, чтобы выбраться из всего этого. А, кроме того, если вглядеться
пристальнее в окружающее, то и терять-то нам почти нечего.
Основная трудность переходного периода - это внутренняя пустота. После
того, как мы долго жили в ментальном возбуждении, мы вдруг начинаем
чувствовать себя так, как чувствует себя выздоравливающий после серьезной
болезни - немного растерянными, со странным шумом в голове; мир кажется нам
ужасно шумным и утомительным. Мы становимся чрезвычайно чувствительными -
создается такое впечатление, будто мы ударяемся обо все на свете: о серых и
агрессивных людей, о тяжелые предметы, об отвратительные события; весь мир
представляется нам сплошным абсурдом. Это верный признак начала погружения
вовнутрь. Однако если мы пытаемся с помощью медитации сознательно нисходить
внутрь себя, то находим там все ту же пустоту - что-то вроде темного колодца
или аморфного безразличия; если мы настойчиво продолжаем наше нисхождение,
то можем даже погрузиться в сон - на две секунды, десять секунд, две минуты,
иногда больше; на самом деле, это не обычный сон: мы лишь переходим в другое
сознание, но пока еще нет связи между ним и нашим обычным сознанием и
кажется, что мы выходим из него не более просвещенными, чем вошли. Такое
состояние, характерное для переходного периода, может привести к своего рода
нигилизму, довольно нелепому: нет ничего вовне, но и внутри - тоже ничего. И
по ту, и по эту сторону - ничто. И именно здесь мы должны быть очень
осторожны, чтобы после того, как мы разрушили наши внешние ментальные
построения, не стать пленниками иной конструкции, обладающей ложной глубиной
и несущей в себе абсурдность, иллюзорность, скептицизм, даже какую-то
мятежность. Мы должны идти дальше. Раз мы взялись за йогу, нам нужно идти до
конца - неважно, до какого именно - ибо если мы потеряем нить, то можем уже
не найти ее никогда. И это, действительно, испытание. Просто ищущий должен
понять, что он рождается к другой жизни, и его новые глаза, новые органы
чувств еще не сформировались; он подобен новорожденному, только что
явившемуся на свет. На самом деле, это не умаление сознания, но переход к
другому сознанию: Чашу нужно вычистить и опустошить для того, чтобы
божественный напиток мог наполнить ее7. Единственным средством, к которому
мы можем обратиться в данных обстоятельствах - это держаться нашего
стремления, позволить ему расти и расти именно потому, что мы ощущаем
ужасную недостаточность всего вокруг, расти подобно огню, в который мы
кидаем все наши старые одежды, нашу старую жизнь, наши старые идеи, наши
чувства; просто мы должны иметь непоколебимую веру в то, что за этим
переходом откроется дверь. И вера наша не безрассудна, это не глупость
доверчивости, но предчувствие - что-то, что знает раньше, чем мы, видит
раньше нас и посылает свое видение и знание на поверхность как стремление,
искание, необъяснимую веру. Вера, - говорит Шри Ауробиндо, - это интуиция,
которая не только ожидает опыта, подтверждающего ее, но и ведет к опыту8.
Мало-помалу пустота заполняется. У нас появляется целый ряд наблюдений
и переживаний значительной важности, но их невозможно представить в виде
логической последовательности, потому что с того момента, как мы покидаем
старый мир, мы обнаруживаем, что все возможно и прежде всего что не бывает
двух одинаковых случаев - нам открывается ложь всех духовных догматов. Здесь
мы можем дать лишь несколько основных направлений опыта.
Прежде всего, когда в уме довольно прочно установилось если и не
абсолютное безмолвие, то во всяком случае покой, когда наше стремление, наша
потребность выросли и стали постоянными, когда они стали подобны незакрытой
ране внутри нас - чувству внутренней пустоты, которую ничто не может
заполнить, - мы наблюдаем феномен, имеющий огромные последствия для всей
нашей последующей йоги. Вокруг головы, и особенно в затылке, мы ощущаем
какое-то необычное давление. Вначале нам может показаться, что это -
головная боль; мы не можем долго выносить ее и пытаемся от нее избавиться,
отвлекаясь на что-нибудь или "пытаясь думать о чем-то другом". Постепенно
это давление обретает более конкретную форму, и мы действительно начинаем
чувствовать нисходящий поток силы, который не похож на бьющий электрический
ток, но, скорее, подобен текучей массе. И тогда мы понимаем, что "давление"
или ложная головная боль вначале были вызваны ничем иным, как нашим
сопротивлением нисхождению этой Силы, и единственное, что нам нужно делать,
- это не препятствовать этому потоку, задерживая его в голове, а позволить
ему низойти во все слои нашего существа - с головы до пят. Вначале это
нерегулярный, спазматический ток, и необходимо небольшое сознательное усилие
для того, чтобы вновь связаться с ним, когда он исчезает. Потом он
становится непрерывным, естественным и возникает спонтанно, автоматически,
принося приятное ощущение свежей энергии - это подобно новому дыханию,
дыханию более полному, чем дыхание легкими. Этот поток окружает, омывает,
озаряет нас и придает нам устойчивость. Физическое ощущение почти такое же,
как при быстрой ходьбе на ветру. Мы не осознаем по-настоящему его истинной
силы (он входит в нас постепенно, маленькими дозами) до тех пор, пока по той
или иной причине - отвлечение внимания, ошибка или неумеренность в чем-либо
- мы не оказываемся отрезанными от этого потока. Тогда мы вдруг чувствуем
себя опустошенными, съежившимися, как будто нам не хватает кислорода;
возникает очень неприятное ощущение, как будто мы физически сократились в
размерах, как высохшее, лишенное запаха и цвета яблоко, из которого выжали
сок. И мы искренне недоумеваем, как мы могли жить без этого прежде. Это
первый признак преображения наших энергий. Вместо того, чтобы обращаться к
привычному источнику, который находится вокруг нас во всеобщей жизни, мы
черпаем свыше. Эта энергия - гораздо более прозрачная, продолжительная,
непрерывная и, главное, - гораздо более динамичная. В нашей повседневной
жизни, в гуще нашей работы и тысяч иных забот ток силы бывает довольно слаб
поначалу, но стоит нам на минуту остановиться и сосредоточиться, как он
превращается в мощный напор. Все приходит в полный покой. Этот ток наполняет
нас. Само ощущение "тока" исчезает, как если бы все тело с головы до ног
было заряжено огромной энергией - плотной и прозрачной одновременно (цельная
прохладная глыба покоя,9 - говорит Шри Ауробиндо). И если наше внутреннее
видение уже начало открываться, то мы обнаруживаем, что все стало голубым.
Нас словно проницает аквамариновый свет, мы чувствуем себя безбрежными, как
океан. Штиль без ряби. И эта неописуемая свежесть. Ощущение поистине такое,
покой. Но ему нужно было позаботиться о другом - прокормить себя, как-то
прожить. Ему было двадцать лет. Он нашел место преподавателя французского
языка у махараджи Бароды, затем преподавал английский в государственном
колледже, где стал вскоре заместителем директора. Кроме того, Шри Ауробиндо
был личным секретарем махараджи. И хотя у него было много работы при дворе и
в колледже, более всего занимала его судьба Индии. Он много раз ездил в
Калькутту, следил за политической ситуацией, написал несколько статей,
которые вызвали скандал, ибо он не только называл королеву, императрицу
Индии, вежливо выражаясь, старой леди, 2 но и убеждал своих
соотечественников избавиться от британского ига и остро критиковал
политическое попрошайничество партии Индийский Конгресс: никаких реформ,
никакого сотрудничества. У него была цель: собрать и организовать все силы
нации для революционных действий. Для этого нужна была определенная
храбрость, тем более, что дело было в 1893 году, когда британские владения
занимали три четверти территории земного шара. Но у Шри Ауробиндо был свой,
весьма особый подход к проблеме: он возлагал вину не на англичан, но на
самих индийцев. Наш настоящий враг - это не какая-то там внешняя сила, но
наша вопиющая слабость, наша трусость, наша тупая сентиментальность. 3 В
этих словах - один из главных принципов Шри Ауробиндо, который как в
политической, так и в духовной борьбе, при всех обстоятельствах настаивает
на том, что нужно прежде всего посмотреть внутрь себя, чтобы выяснить
причину собственных несчастий и страданий в миру, а не искать ее вовне или
еще где-нибудь. Внешние обстоятельства - это лишь развертывание того, что мы
собою представляем, - скажет Мать, разделившая и продолжившая его работу.
Шри Ауробиндо скоро понял, что газетных статей недостаточно, чтобы пробудить
страну; он начал подпольную работу, которая привела его на порог виселицы. В
течение тринадцати лет Шри Ауробиндо будет играть с огнем.
Однако в этом молодом человеке не было ни излишней суетливости, ни
фанатизма. "Его улыбка была простой, как у ребенка, и такой же прозрачной и
нежной", - писал его учитель бенгальского языка, который жил вместе с ним в
течение двух лет (Шри Ауробиндо, естественно, начал изучать свой родной
язык). С трогательным простодушием он добавляет: "Прежде, чем я встретил
Ауробиндо, я представлял его рослым, безупречно одетым с ног до головы на
европейский манер, со строгим взглядом из-под очков, ужасным акцентом (из
Кембриджа, конечно!) и очень трудным характером... Кто бы мог подумать, что
этот смуглый молодой человек с мягкими мечтательными глазами, длинными
волнистыми волосами, разделенными посередине и ниспадающими на шею, одетый в
обычное грубое ахмедабадское дхоти и облегающую индийскую куртку, обутый в
старомодные туфли с загнутыми носками, чье лицо было слегка отмечено оспой,
был ни кто иной, как господин Ауробиндо Гхош, живое вместилище французского,
латыни и греческого?"
На самом деле Шри Ауробиндо еще не покончил с книгами, интеллектуальный
импульс, полученный им на Западе, еще не исчерпал себя; он поглощал книги,
заказанные из Бомбея и Калькутты. "Ауробиндо, бывало, сидел за своим столом,
- продолжает его учитель бенгальского, - и читал при свете масляной лампы до
часу ночи, безучастный к нестерпимым укусам москитов. Я наблюдал, как он
часами сидит в одной и той же позе, с глазами, устремленными в книгу, как
йогин, захваченный созерцанием Божественного, не сознающий ничего, что
происходит вокруг. Случись в доме пожар, он не прервал бы своей
концентрации". Он читал английские, русские, немецкие и французские романы,
а также во все возрастающем количестве священные книги Индии - Упанишады,
Бхагавадгиту, Рамаяну, хотя он никогда не был в храме или был только как
наблюдатель. "Однажды, вернувшись из колледжа, - вспоминает один из его
друзей, - Шри Ауробиндо сел, взял наугад первую попавшуюся книгу и стал
читать, в то время, как Х. с друзьями затеяли шумную игру в шахматы. Через
полчаса он отложил книгу в сторону и выпил чашку чая. Мы уже много раз
наблюдали, как он делает это, и с нетерпением ждали случая, чтобы проверить,
читает ли он книги от корки до корки или просто кое-как просматривает
несколько страниц. Испытание началось. Х. открыл книгу, прочел вслух одну
строчку и попросил Шри Ауробиндо вспомнить, что следует дальше. Шри
Ауробиндо сосредоточился на секунду, а затем воспроизвел по памяти всю
страницу без единой ошибки. Если он мог прочесть сто страниц за полчаса, то
нет ничего удивительного в том, что он смог прочесть уйму книг за такое
невероятно короткое время". Но Шри Ауробиндо не удовлетворился чтением
переводов священных текстов; он начал изучать санскрит, причем - характерный
для него факт - изучать самостоятельно; когда о каком-либо предмете было
известно, что его трудно или невозможно изучить, он обычно отклонял любую
помощь, отказываясь принять от кого-либо хоть одно слово - будь то
грамматик, пандит или священник - всегда пытаясь овладеть предметом без
посторонней помощи, непосредственно. По-видимому, метод этот имеет свои
достоинства, ибо он не только изучил санскрит, но и несколькими годами позже
смог постичь утерянный смысл Вед*.
Однако пришел день, когда Шри Ауробиндо почувствовал, что с него
достаточно интеллектуальных упражнений. Вероятно, он осознал, что можно
бесконечно накапливать знания, читая книги и изучая языки, но даже изучив
все языки и прочтя все книги на свете, можно при этом не продвинуться ни на
шаг. Ведь ум, на самом деле, стремится не к познанию, хотя и кажется, что
это так - ему нужно перемалывать что бы то ни было. Его потребность в знании
- это, прежде всего, потребность в чем-то, что можно перемалывать,
пережевывать. Если бы вдруг вся эта машина остановилась из-за того, что
знание было бы достигнуто, то ум сразу бы восстал и нашел какой-нибудь новый
объект, который бы он мог перемалывать - просто ради самого перемалывания.
Такова его функция. То, что в нас стремится к знанию и прогрессу - это не
ум, а нечто, что находится за ним и пользуется им: Основным периодом моего
интеллектуального развития, - говорил Шри Ауробиндо ученику, - было время,
когда я мог ясно видеть, что положения, на которых настаивает интеллект,
могут быть как верными, так и неверными, что положения, которые интеллект
подтверждает - истинны, но истинны и им противоположные. Я никогда не
принимал умом какую-либо истину, не оставляя при этом его открытым для ее
противоположности. ... И первым результатом такого подхода стало то, что
престиж интеллекта упал! 4
Шри Ауробиндо подошел к поворотной точке своего развития: храмы не
интересовали его, а книги были для него пусты. Один приятель посоветовал ему
заняться йогой; Шри Ауробиндо отказался: Йога, которая требует отречения от
мира - не для меня, 5 я чувствовал чуть ли не отвращение к спасению
собственной души, которое предоставляет мир его судьбе.6 Но однажды Шри
Ауробиндо стал свидетелем любопытной сцены, которая для Индии не
представляла собой чего-то необычного (однако обыденность часто бывает
лучшим толчком для пробуждения внутренних движений). Его брат Барин страдал
тяжелой лихорадкой (Барин родился, когда Шри Ауробиндо находился в Англии,
он стал тайным агентом Шри Ауробиндо в период организации индийского
сопротивления в Бенгалии), когда к ним в дом вошел один из тех полунагих
бродячих монахов, вымазанных золой, которых называют нага-саньясинами.
Вероятно, он ходил от дома к дому, выпрашивая пищу согласно своему обычаю,
когда заметил закутанного в одеяла Барина, трясущегося в лихорадке. Без
единого слова он попросил стакан воды, начертил над ним какой-то знак,
пропел мантру и дал выпить воду Барину. Через пять минут Барин был здоров, а
монах исчез. Шри Ауробиндо, конечно, слышал о необыкновенных силах этих
аскетов, но на этот раз он видел это своими глазами. Он понял, что йога
может служить не только спасению. А ему нужна была сила, чтобы освободить
Индию: Во мне был агностик, во мне был атеист, во мне был скептик, и я не
был абсолютно уверен, существует ли Бог вообще... Я чувствовал, что где-то в
этой йоге должна заключаться могущественная истина... Поэтому, когда я
обратился к йоге и решил практиковать ее и выяснить, верна ли моя мысль, то
вот в каком духе и с какой молитвой, обращенной к Нему, я сделал это: "Если
Ты существуешь, Ты знаешь мое сердце. Ты знаешь, что я не прошу Мукти
[освобождения], и я не прошу ничего, что просят другие. Я прошу только дать
мне силу поднять эту нацию и позволить мне жить и работать для этого народа,
который я люблю..." 7 Так вступил на путь Шри Ауробиндо.
Первым этапом в йоге Шри Ауробиндо и главной задачей, решение которой
послужит ключом ко многим постижениям, является установление безмолвия в
разуме. Могут спросить: зачем нужно это безмолвие ума? Очевидно, если мы
хотим открыть новую страну внутри себя, то для начала нам необходимо
покинуть старую, и все зависит от решимости, с которой мы делаем этот первый
шаг. Иногда это похоже на вспышку. Что-то кричит в нас: "Довольно этой
болтовни!", и мы сразу оказываемся на пути и идем, не оборачиваясь назад.
Другие говорят "да", затем "нет" - они колеблются до бесконечности между
двумя мирами. Еще раз подчеркнем, что мы не стремимся оторвать от себя то,
что у нас уже есть и что досталось нам тяжелым трудом, во имя
Мудрости-Мира-Просветленности, и постараемся избегать слов высоких и пустых;
мы стремимся не к святости, а к юности - вечной юности вечно растущего
существа, мы стремимся не к ущемленному бытию, но к существованию более
совершенному и прежде всего более широкому: Не приходило ли вам когда-нибудь
в голову, что если бы они действительно стремились к чему-то холодному,
темному и мрачному, то они были бы не мудрецами, а ослами? 1 - как-то шутя
заметил Шри Ауробиндо.
Действительно, когда останавливается машина ума, человек делает разного
рода открытия и, прежде всего, он понимает, что если способность думать -
это замечательный дар, то способность не думать2 - дар гораздо более
великий. Пусть ищущий попытается не думать хотя бы в течение нескольких
минут - он быстро увидит, с чем имеет дело! Он поймет, что живет в невидимом
хаосе, в изматывающем непрестанном вихре, заполненном исключительно его
мыслями, его ощущениями, побуждениями и реакциями - "я", всегда "я" -
гном-переросток, который во все вмешивается, все затемняет, видит и слышит
только себя, знает только себя (если вообще знает!), гном, чьи неизменные
темы создают иллюзию новизны лишь благодаря тому, что они постоянно сменяют
друг друга. В определенном смысле мы есть не что иное, как сложный сгусток
ментальных, нервных и физических привычек, удерживаемых вместе несколькими
управляющими идеями, желаниями и ассоциациями - амальгама из многих
самоповторяющихся сил и нескольких основных вибраций. 3 К восемнадцати годам
мы как будто сформировались, сформировались наши главные вибрации. А затем
вокруг этой первичной структуры все более плотными слоями, слоями все более
изысканными и утонченными непрестанно наращивается одно и то же - то, что
имеет тысячу лиц и что мы называем культурой или нашим "я". В
действительности мы заключены в какую-то конструкцию - она может быть
совершенно непроницаемой, без малейшего отверстия, или изящной, как минарет,
но так или иначе мы замурованы - в гранитной ли оболочке или в стеклянной
статуе. Мы без конца повторяем самих себя, жужжим всегда одно и то же.
Первая задача йоги - это научиться свободно дышать. И разрушить, конечно,
эту ментальную завесу, которая пропускает лишь один вид вибраций, раскрыть,
наконец, многоцветную бесконечность вибраций, увидеть мир и людей такими,
каковы они есть в действительности, и найти внутри себя другое "я", которое
невозможно оценить на ментальном уровне.
Когда мы сидим с закрытыми глазами с тем, чтобы установить молчание
ума, вначале мы оказываемся затопленными потоком мыслей. Они появляются
отовсюду, подобно испуганным или даже агрессивным крысам. Есть только один
путь как их утихомирить: пытаться делать это вновь и вновь, терпеливо и
настойчиво, а главное - не допускать ошибки: не бороться с умом ментально -
необходимо сконцентрироваться на другом. У всех у нас над умом или глубоко
внутри есть стремление - то самое, что привело нас на путь, некий пароль,
который имеет для нас особое значение. Если мы придерживаемся этого
стремления, то работать становится легче, из отрицательной работа
превращается в положительную, и чем больше мы повторяем наш пароль, тем
более действенным он становится. Можно также использовать образ, например,
безбрежный океан, гладкую поверхность без зыби, на которой мы лежим, по
которой мы плывем, становясь этой спокойной беспредельностью. Так мы учимся
не только успокоению ума, но и расширению сознания. На самом деле, каждый
должен найти свой путь, и чем меньше напряжения вкладывается в эти поиски,
тем быстрее придет успех: Бывает, человек начинает тот или иной процесс,
стремясь достичь цели, которая обычно требует длительной работы, и при этом
происходит, даже вначале, некое стремительное вмешательство, или же на него
нисходит Безмолвие, что производит результаты, несоизмеримые с теми
средствами, которыми он пользовался вначале. Он начинает практику некого
метода, но работу принимает на себя Милость свыше, нисходящая от Того, к
чему стремятся, - или же, это другой случай, она свершается внезапным
вторжением бесконечности Духа. Именно таким путем я сам пришел к абсолютному
безмолвию ума, о котором не мог иметь представления прежде, чем получил
реальное переживание.4 Действительно, это чрезвычайно важный момент. Ведь
можно подумать, что все эти красивые и интересные йогические переживания
находятся далеко за пределами обычных человеческих возможностей: куда уж
таким, как мы, достичь этого. Наша ошибка заключается в том, что по нашему
нынешнему "я" мы судим о возможностях другого "я". При этом в ходе йоги
автоматически, вследствие одного лишь факта, что человек встал на путь,
пробуждается целый ряд скрытых способностей и невидимых сил, которые во всех
отношениях превосходят возможности нашего внешнего существа и могут делать
за нас то, чего при обычных условиях мы делать не можем: Нужно расчистить
проход между внешним разумом и чем-то во внутреннем существе, ... ибо они
(йогическое сознание и его силы) уже находятся внутри вас, 5 и лучший способ
"очищения" этого прохода - заставить замолчать ум. Мы не знаем, кто мы есть,
и еще меньше знаем о том, на что мы способны.
Но одни медитации не являются подлинным решением проблемы (хотя вначале
они могут быть необходимы для того, чтобы сообщить нам начальный импульс),
потому что даже если мы достигаем относительного безмолвия ума, мы теряем
его сразу же за порогом нашего убежища, попадая в привычную суету,
подвергаясь привычным разделениям на внутреннее и внешнее, на жизнь
внутреннюю и жизнь мирскую. Нам нужна жизнь во всей ее полноте, мы хотим
жить в истине нашего существа каждый день, каждую минуту, а не только по
праздникам или в уединении. И достичь этого блаженными медитациями в
идиллической обстановке просто невозможно. В нашем духовном уединении мы
можем закостенеть и обнаружить позднее, что нам трудно во всей полноте
излить себя вовне и применить к жизни наши достижения, относящиеся к высшей
Природе. Когда мы обратимся к внешнему, чтобы присоединить и это царство к
нашим внутренним завоеваниям, окажется, что мы слишком привыкли к чисто
субъективной деятельности, которая на материальном плане неэффективна.
Преобразовать внешнюю жизнь и тело будет чрезвычайно трудно. Или же мы
обнаружим, что наши действия не соответствуют внутреннему свету; они
продолжают следовать привычными ложными путями и подчиняться старым
несовершенным влияниям; Истина внутри нас по-прежнему отделена болезненным
разрывом от невежественного механизма нашей внешней природы. ... Все
происходит так, как если бы мы жили в другом мире, мире более широком и
более тонком, не имея никакого не только божественного воздействия, но и
никакого иного, даже самого малого, влияния на материальное и земное
существование6. Поэтому единственное решение - практиковать успокоение ума
там, где это кажется труднее всего: на улице, в метро, за работой - везде.
Вместо того, чтобы проходить четыре раза в день по бульвару Сен-Мишель,
вечно спеша, как будто за нами кто-то гонится, мы можем идти, сознавая все
внутри и вовне, как и подобает ищущему. Вместо того, чтобы жить от случая к
случаю, рассеянными во множестве мыслей, которые не только не приносят
никакого удовольствия, но и выматывают, как испорченная пластинка, мы можем
собрать разбегающиеся нити нашего сознания и работать - работать над собой -
каждую минуту. И тогда жизнь становится удивительно увлекательной, потому
что малейшее обстоятельство становится возможностью для победы - мы
сосредоточены, мы куда-то идем вместо того, чтобы идти в никуда.
Ибо йога - это не способ действия, но способ существования.
Итак, мы заняты поисками иной страны. Но нам следует знать о том, что
между той страной, которую мы покидаем, и той, которой мы еще не достигли,
лежит ничейная земля, прохождение через которую может доставить множество
неприятностей. Это период испытания, продолжительность которого зависит от
нашей собственной решимости. Но, как известно, история духовного восхождения
человека с незапамятных времен - от восточных, египетских или орфических
инициаций и до поисков чаши Грааля - всегда сопровождалась испытаниями.
Может быть, эти испытания и поражали воображение своей необычностью и
таинственностью, но, в конце концов, что особенного в том, чтобы заключить
себя в саркофаг под звуки флейт или отметить у погребального костра
собственные похороны? Сегодня ритуалы с саркофагами стали публичными, а
жизнь некоторых людей подобна похоронам. Поэтому имеет смысл применить некие
усилия, чтобы выбраться из всего этого. А, кроме того, если вглядеться
пристальнее в окружающее, то и терять-то нам почти нечего.
Основная трудность переходного периода - это внутренняя пустота. После
того, как мы долго жили в ментальном возбуждении, мы вдруг начинаем
чувствовать себя так, как чувствует себя выздоравливающий после серьезной
болезни - немного растерянными, со странным шумом в голове; мир кажется нам
ужасно шумным и утомительным. Мы становимся чрезвычайно чувствительными -
создается такое впечатление, будто мы ударяемся обо все на свете: о серых и
агрессивных людей, о тяжелые предметы, об отвратительные события; весь мир
представляется нам сплошным абсурдом. Это верный признак начала погружения
вовнутрь. Однако если мы пытаемся с помощью медитации сознательно нисходить
внутрь себя, то находим там все ту же пустоту - что-то вроде темного колодца
или аморфного безразличия; если мы настойчиво продолжаем наше нисхождение,
то можем даже погрузиться в сон - на две секунды, десять секунд, две минуты,
иногда больше; на самом деле, это не обычный сон: мы лишь переходим в другое
сознание, но пока еще нет связи между ним и нашим обычным сознанием и
кажется, что мы выходим из него не более просвещенными, чем вошли. Такое
состояние, характерное для переходного периода, может привести к своего рода
нигилизму, довольно нелепому: нет ничего вовне, но и внутри - тоже ничего. И
по ту, и по эту сторону - ничто. И именно здесь мы должны быть очень
осторожны, чтобы после того, как мы разрушили наши внешние ментальные
построения, не стать пленниками иной конструкции, обладающей ложной глубиной
и несущей в себе абсурдность, иллюзорность, скептицизм, даже какую-то
мятежность. Мы должны идти дальше. Раз мы взялись за йогу, нам нужно идти до
конца - неважно, до какого именно - ибо если мы потеряем нить, то можем уже
не найти ее никогда. И это, действительно, испытание. Просто ищущий должен
понять, что он рождается к другой жизни, и его новые глаза, новые органы
чувств еще не сформировались; он подобен новорожденному, только что
явившемуся на свет. На самом деле, это не умаление сознания, но переход к
другому сознанию: Чашу нужно вычистить и опустошить для того, чтобы
божественный напиток мог наполнить ее7. Единственным средством, к которому
мы можем обратиться в данных обстоятельствах - это держаться нашего
стремления, позволить ему расти и расти именно потому, что мы ощущаем
ужасную недостаточность всего вокруг, расти подобно огню, в который мы
кидаем все наши старые одежды, нашу старую жизнь, наши старые идеи, наши
чувства; просто мы должны иметь непоколебимую веру в то, что за этим
переходом откроется дверь. И вера наша не безрассудна, это не глупость
доверчивости, но предчувствие - что-то, что знает раньше, чем мы, видит
раньше нас и посылает свое видение и знание на поверхность как стремление,
искание, необъяснимую веру. Вера, - говорит Шри Ауробиндо, - это интуиция,
которая не только ожидает опыта, подтверждающего ее, но и ведет к опыту8.
Мало-помалу пустота заполняется. У нас появляется целый ряд наблюдений
и переживаний значительной важности, но их невозможно представить в виде
логической последовательности, потому что с того момента, как мы покидаем
старый мир, мы обнаруживаем, что все возможно и прежде всего что не бывает
двух одинаковых случаев - нам открывается ложь всех духовных догматов. Здесь
мы можем дать лишь несколько основных направлений опыта.
Прежде всего, когда в уме довольно прочно установилось если и не
абсолютное безмолвие, то во всяком случае покой, когда наше стремление, наша
потребность выросли и стали постоянными, когда они стали подобны незакрытой
ране внутри нас - чувству внутренней пустоты, которую ничто не может
заполнить, - мы наблюдаем феномен, имеющий огромные последствия для всей
нашей последующей йоги. Вокруг головы, и особенно в затылке, мы ощущаем
какое-то необычное давление. Вначале нам может показаться, что это -
головная боль; мы не можем долго выносить ее и пытаемся от нее избавиться,
отвлекаясь на что-нибудь или "пытаясь думать о чем-то другом". Постепенно
это давление обретает более конкретную форму, и мы действительно начинаем
чувствовать нисходящий поток силы, который не похож на бьющий электрический
ток, но, скорее, подобен текучей массе. И тогда мы понимаем, что "давление"
или ложная головная боль вначале были вызваны ничем иным, как нашим
сопротивлением нисхождению этой Силы, и единственное, что нам нужно делать,
- это не препятствовать этому потоку, задерживая его в голове, а позволить
ему низойти во все слои нашего существа - с головы до пят. Вначале это
нерегулярный, спазматический ток, и необходимо небольшое сознательное усилие
для того, чтобы вновь связаться с ним, когда он исчезает. Потом он
становится непрерывным, естественным и возникает спонтанно, автоматически,
принося приятное ощущение свежей энергии - это подобно новому дыханию,
дыханию более полному, чем дыхание легкими. Этот поток окружает, омывает,
озаряет нас и придает нам устойчивость. Физическое ощущение почти такое же,
как при быстрой ходьбе на ветру. Мы не осознаем по-настоящему его истинной
силы (он входит в нас постепенно, маленькими дозами) до тех пор, пока по той
или иной причине - отвлечение внимания, ошибка или неумеренность в чем-либо
- мы не оказываемся отрезанными от этого потока. Тогда мы вдруг чувствуем
себя опустошенными, съежившимися, как будто нам не хватает кислорода;
возникает очень неприятное ощущение, как будто мы физически сократились в
размерах, как высохшее, лишенное запаха и цвета яблоко, из которого выжали
сок. И мы искренне недоумеваем, как мы могли жить без этого прежде. Это
первый признак преображения наших энергий. Вместо того, чтобы обращаться к
привычному источнику, который находится вокруг нас во всеобщей жизни, мы
черпаем свыше. Эта энергия - гораздо более прозрачная, продолжительная,
непрерывная и, главное, - гораздо более динамичная. В нашей повседневной
жизни, в гуще нашей работы и тысяч иных забот ток силы бывает довольно слаб
поначалу, но стоит нам на минуту остановиться и сосредоточиться, как он
превращается в мощный напор. Все приходит в полный покой. Этот ток наполняет
нас. Само ощущение "тока" исчезает, как если бы все тело с головы до ног
было заряжено огромной энергией - плотной и прозрачной одновременно (цельная
прохладная глыба покоя,9 - говорит Шри Ауробиндо). И если наше внутреннее
видение уже начало открываться, то мы обнаруживаем, что все стало голубым.
Нас словно проницает аквамариновый свет, мы чувствуем себя безбрежными, как
океан. Штиль без ряби. И эта неописуемая свежесть. Ощущение поистине такое,