Смит Уилбур. В джунглях черной Африки

   Судно бросило якорь недалеко от берега. На воду спустили небольшую надувную лодку, и Дэниела с Бонни благополучно доставили на остров. Больше часа они снимали на пленку колонию орланов. Капитан Кейджо бросал со скалы мертвых рыбин, и Бонни удалось сделать ряд редких кадров. Белохвостые хищники, выпустив острые когти, с воздуха набрасывались на неожиданный корм и, кружась и налетая друг на друга, отбивали добычу с невероятной жадностью и проворством.
   Дэниел помог Бонни нести видеокамеру, когда ей вдруг захотелось снять орущих птенцов в гнезде, и им обоим пришлось взбираться по мощному гладкому стволу дикого фигового дерева. Стоило им только подняться на одну из верхних веток, как взрослые птицы с дикими криками тут же атаковали их, раскрыв загнутые желтые клювы и выпустив когти. Орланы били крыльями, почти что касаясь их лиц. Бонни и Дэниел с трудом удерживались на ветке, чувствуя, как колышется воздух от мощных взмахов птиц. К тому моменту, когда они снова оказались на земле, от их взаимной неприязни и следа не осталось, оба опять увлеченно работали, позабыв обо всем на свете.
   Когда они вернулись на канонерку, капитан поднял якорь, и судно направилось в глубь бухты. Темные утесы из вулканических пород, поднимавшиеся прямо из голубой воды, и оранжевые песочные пляжи между ними производили ничуть не меньшее впечатление, чем зеленый остров с кружившими над ним орланами.
   Им пришлось снова пересаживаться в надувную лодку и плыть к одному из пляжей в самом устье реки Убомо. Оставив на пляже Кейджо с двумя моряками, Дэниел и Бонни взобрались на самый высокий утес, любуясь изумительной панорамой бухты и озера.
   Прямо под ними в устье реки на берегу раскинулся большой рыбацкий поселок. Десятка два парусных лодок качались у причала, и множество таких же лодок виднелось по всему озеру. Закончив ночной лов, рыбаки подтягивались к бухте. Свежий ветер надувал треугольные паруса, издали казавшиеся маленькими белыми точками.
   По всему пляжу были растянуты для просушки рыболовные сети, и острый запах рыбы чувствовался даже здесь, на вершине утеса. Голые чернокожие ребятишки бегали по пляжу или резвились в воде. Мужчины возились на своих парусных суденышках или, сидя скрестив ноги, чинили на берегу длинные гирлянды сетей. В самом поселке рыбачки в длинных юбках толкли зерно в высоких деревянных ступах. Грациозно покачиваясь в такт своим ритмичным движениям, женщины тихонько напевали нехитрые мелодии. Некоторые готовили пищу, склонившись у очагов.
   Дэниел указывал, что снимать, и Бонни прекрасно делала свое дело.
   – А что будет со всеми этими жителями? – спросила она, не отрываясь от глазка камеры. – По проекту БМСК они намерены приступать к рытью котлована под фундамент гостиницы и казино уже через три недели…
   – Думаю, их перевезут на новое место, – сказал Дэниел. – В новой Африке правители распоряжаются судьбами своих народов так же легко, как если бы они переставляли фигуры на шахматной доске…
   Он не договорил и, прикрыв ладонью глаза, стал вглядываться вдаль, пытаясь рассмотреть происходящее на дороге, тянувшейся вдоль берега озера до самой столицы, Кагали.
   Плотное облако красной пыли поднималось над горизонтом и уносилось ветром дальше, в глубь страны, расстилаясь над голубой озерной водой.
   – Дай-ка я взгляну в объектив, – попросил он Бонни, и она передала ему камеру.
   Максимально приблизив изображение, Дэниел увидел двигавшуюся по дороге к деревне колонну машин.
   – Армейские грузовики, – пробормотал он. – И транспортеры… А на транспортерах, похоже, бульдозеры.
   Он вручил Бонни камеру, и она тоже некоторое время наблюдала за колонной грузовиков.
   – Армейские учения? – вслух спросила она. – Но нам разве разрешено это снимать?
   – Где-нибудь в другом месте Африки я бы не рискнул даже издали нацеливать камеру на военных, но в данном случае у нас личное разрешение президента Таффари. Снимай!
   Бонни моментально установила треножник для съемок с большого расстояния и настроила объектив. Тем временем Дэниел осторожно подошел к краю уступа и взглянул на пляж. Кейджо и моряки канонерской лодки лениво, растянулись на песке. Капитан Кейджо, похоже, отсыпался после пьянки предыдущей ночи. С того места, где он находился, деревни видно не было. Постояв несколько минут, Дэниел вернулся к Бонни.
   Транспортный конвой приближался к окраине поселка. Орава ребятишек с веселым визгом, сливавшимся с заливистым лаем собак, бежала вприпрыжку за машинами. Дети приветственно размахивали руками, пытаясь каким-нибудь образом уцепиться за грузовики. Колонна подтягивалась к центру деревни, служившему одновременно главной площадью и местом священнодействий деревенского шамана. Солдаты в пестром камуфляже с автоматами в руках спрыгивали с грузовиков и выстраивались взводами.
   Один из офицеров, взобравшись на кабину грузовика, прижал к губам мегафон, собирая жителей деревни на площадь.
   Его прерывистый голос долетал до скалы, где стоял Дэниел. Слова, относимые ветром, разобрать не удавалось, но понять, о чем он говорит, по жестам офицера не составляло труда.
   Он наверняка, как обычно, обвиняет их в том, что они, прячут у себя разных диссидентов, подумал Дэниел. Или в том, что жители деревни всячески препятствуют проведению экономических и сельскохозяйственных реформ нового правительства. Ну и, разумеется, офицер упомянет о контрреволюционной деятельности жителей поселка.
   Пока офицер произносил свою обвинительную речь, солдаты пригнали с пляжа всех детей и рыбаков на деревенскую площадь.
   Жители поселка заволновались. Дети испуганно жались к матерям, прячась в их длинных юбках, мужчины, размахивая руками, пытались что-то возразить офицеру, вещавшему с крыши кабины грузовика. Вооруженные солдаты прочесывали поселок, выгоняя из хижин оставшихся жителей. Какого-то старика, пытавшегося оказать сопротивление, ударили прикладом по голове. Старик упал без чувств и так и не поднялся с пыльной дороги, а солдаты все так же пинками распахивали двери жилищ и кричали на их обитателей. Несколько солдат поджидали на берегу, и, как только рыбацкие лодки причаливали к пляжу, рыбаков под дулами автоматов тоже гнали на площадь. Бонни, не отрываясь от объектива ни на минуту, снимала и снимала.
   – Боже мой, что творится! Да этим кадрам цены нет! За такое премию «Эмми» можно получить, если я хоть что-то смыслю в этом деле! – захлебываясь от возбуждения, восклицала она.
   Дэниел молчал. Его коробил ее дикий восторг. Сам журналист, он отлично понимал, что значит найти свежий и шокирующий материал. Пробудить живые чувства зрительской аудитории, привыкшей к крови и насилию на экране, сейчас не так-то легко.
   Однако происшествие, свидетелями которого они являлись, больше всего напоминало страшные сцены чисток гетто эсэсовцами в Европе во время Второй мировой войны.
   Солдаты уже загоняли согнанных жителей поселка на грузовики. Воздух наполнился воплями женщин, пытавшихся отыскать в беспорядочном людском водовороте своих детей. Кто-то падал, крича от ужаса, и его тут же затаптывали ногами сотни других; жуткая паника охватила теперь всех жителей поселка. Кое-кто из них успел захватить с собой первые попавшиеся под руку пожитки, но большинство остались в чем были.
   Два оранжевых бульдозера медленно сползли с платформ трейлеров, выпуская струйки голубого дыма из выхлопных труб. Одна махина, развернувшись на месте, опустила свой тяжелый стальной щит, и, ослепительно блеснув на солнце, металлическое орудие врезалось в стену ближайшей хижины. Непрочное соломенное сооружение развалилось на глазах у всех, как карточный домик.
   – Красота! – задохнулась Бонни. – Сработано что надо! Потрясающий кадр!
   Женщины запричитали и завыли, над деревушкой повис горестный гул боли и отчаяния. В сознании миллионов людей планеты именно эти звуки чаще всего ассоциировались с образом черной страдающей Африки. Кто-то внезапно вырвался из толпы и, пригибаясь, побежал к зеленевшему поблизости полю сорго. Солдат выкрикнул предупредительную команду, однако мужчина не остановился. Короткая автоматная очередь – и бежавший как подкошенный повалился ничком на покрытую пылью землю. Женщина с привязанным за спиной младенцем с диким воплем кинулась к мужу, однако солдат преградил ей путь штыком и с бранью принялся заталкивать обратно в грузовик.
   – Готово! – чуть не прыгала от возбуждения Бонни. – Я сняла все! И как он стрелял, и остальное. С ума сойти! Это потрясающе! Просто потрясающе!
   Солдаты действовали быстро и безжалостно. Ясно было, что в подобного рода операциях они далеко не новички. В течение какого-нибудь получаса в машины погрузили всех жителей поселка, за исключением рыбаков, лодки которых до сих пор качались на поверхности озера.
   Хижины под ударами бульдозеров рушились мгновенно, превращаясь в бесформенные кучи спрессованной соломы.
   – Господи, лишь бы пленка не кончилась! – встревожено шептала Бонни. – Такой шанс бывает только раз в жизни.
   С того момента как военные грузовики появились в поселке, Дэниел не проронил ни слова. Боль Африки была его болью. Он не в первый раз наблюдал подобные сцены. И раньше ему приходилось видеть, как стирают с лица земли такие же поселки. Он видел, как льется кровь в Мозамбике. Был свидетелем того, как насильно сгоняют народ с земель в Южной Африке. Но он так и не привык воспринимать события глазами бесстрастного наблюдателя. Страдания африканцев он переживал как свои собственные, и каждый раз внутри у него все переворачивалось от ненависти и невозможности вмешаться и помочь несчастным.
   Еще несколько рыбацких лодок показались у берега. И не успели мужчины ничего толком сообразить, как их уже затолкали в последний грузовик, и колонна двинулась обратно, поднимая облако рыжей пыли. Один из бульдозеров, съехав на берег, сгреб в огромную кучу брошенные лодки, образовав что-то вроде гигантского погребального костра из поломанных досок и разорванных в клочья парусов. Четверо солдат, подхватив за руки и за ноги тело старика, лежавшего на дороге, и труп мужчины, который пытался убежать, закинули их на верхушку этой жуткой пирамиды. Вслед за этим туда же полетел зажженный факел из соломы. Страшный костер занялся мгновенно. К небу взметнулись огромные языки пламени, и солдаты отскочили от полыхавших досок, прикрывая лица ладонями.
   Между тем бульдозеры без устали утрамбовывали стальными гусеницами остатки развалившихся хижин, пока окончательно не сравняли их с землей. Послышался пронзительный свисток, и солдаты кинулись к поджидавшим их грузовикам. Оранжевые бульдозеры поднялись обратно на платформы трейлеров, и вся колонна медленно двинулась по дороге вдоль озера.
   Очень скоро она исчезла из виду, и там, где какой-нибудь час назад находилось человеческое жилье, лишь шелестел ветер с гор и слышалось глухое потрескивание догоравшего пепелища.
   – Ну вот, – стараясь говорить спокойно, заметил Дэниел. – Строительная площадка для нового казино готова. Капиталы, вложенные Таффари в это предприятие, принесут прибыль, и все это делается ради счастья и процветания его народа… – Голос Дэниела сорвался. – Мерзавец! Подлый мерзавец и убийца!
   Его трясло от негодования и ярости, и потребовалась невероятная сила воли, чтобы взять себя в руки. Он подошел к краю скалы. Канонерская лодка по-прежнему маячила в бухте, а их надувная лодка лежала на берегу, и один из солдат сторожил ее. Больше на пляже никого не было, ни капитана Кейджо, ни других. Их, очевидно, пробудил звук автоматных очередей и крики, доносившиеся из уничтоженного поселка.
   Внимательно оглядев берег, Дэниел увидел наконец Кейджо. Капитан по откосу взбирался на скалу, и даже издали было заметно, что он нервничает. Каждую минуту Кейджо останавливался и, сложив ладони рупором, громко звал Дэниела и Бонни.
   Дэниел, отступив от края скалы, скороговоркой бросил: – Никто не должен знать, что мы снимали. Этот материал – бомба замедленного действия.
   – Уяснила, – кивнула Бонни.
   – Дай мне кассету. Я позабочусь о ней на случай, если люди Таффари захотят просмотреть ее.
   Бонни передала кассету Дэниелу, он завернул ее в куртку и спрятал на дно рюкзака.
   – Надо убираться отсюда, пока Кейджо не нашел нас. Он и догадываться не должен, что мы видели то, что видели, – сказал Дэниел.
   Быстро упаковав оборудование, Бонни последовала за Дэниелом. Он спускался по тропе к берегу, поросшему высокой травой и кустарником, – подальше от места, где всего час назад оживленно гудел рыбацкий поселок.
   Какое-то время Дэниел кружил по зарослям, пока наконец они не выбрались на берег, откуда до Бухты Белохвостого Орлана оказалось рукой подать. Спустившись к пляжу, они присели на песок передохнуть.
   – Не понимаю, как они могли пропустить киношников на территорию, где собирались проводить такого рода карательную операцию, – пожала плечами Бонни.
   – Типичная африканская расхлябанность, – ответил Дэниел. – Кто-то вовремя забыл предупредить кого-то, ну и все такое. Мне рассказывали, что когда в Замбии совершалась очередная последняя попытка государственного переворота, один из заговорщиков ворвался на радиостанцию и объявил по радио, что революция началась, хотя его соратники в это время сидели по казармам, дожевывая завтрак. А этот тип просто перепутал день. Переворот планировался неделей позже. Вот так. Это называется ОПА. Ну что, двигаемся дальше?
   – Что еще за ОПА? – удивилась Бонни.
   – Очередная Победа Африки, – мрачно улыбнулся Дэниел. – Ладно, пошли отсюда.
   И, как ни в чем не бывало, они направились по мокрому песку вдоль берега. Показалась их надувная лодка, а сметенный с земли поселок закрывала теперь скала.
   Не прошли они и двух сотен метров, как Кейджо громко окликнул их с вершины утеса. Остановившись, оба приветливо помахали ему, как будто только что его заметили.
   – Похоже, он писает от страха, не зная, видели мы этот разгром или нет, – хмыкнула Бонни.
   Кейджо, спотыкаясь и падая на крутом спуске, мчался к ним.
   – Где вы были? – с трудом переводя дыхание, потребовал он ответа, остановившись подле них.
   – На той стороне, у мыса. Снимали место, где построят казино. А сейчас хотели бы снять участок в устье реки, где возведут гостиничный корпус. Рядом с рыбацким поселком.
   – Нет! Нет! – Кейджо схватил Дэниела за руку. – Тут больше нечего снимать, на сегодня достаточно. Нам пора возвращаться.
   Недовольно поморщившись, Дэниел стал что-то доказывать Кейджо, однако спустя минуту, буркнув, что ему не оставляют выбора, нехотя зашагал следом.
   Едва они поднялись на борт канонерки, как Кейджо вполголоса заговорил с капитаном, с тревогой поглядывая в сторону развалин. Облачка белого дыма все еще клубились над догоравшим костром и стелились над водой от слабого ветерка. Капитан, заметно нервничая, нарочито громким голосом отдал команду немедленно отплывать.
   Прежде чем Дэниел успел помешать ей, Бонни внезапно подошла к поручням на корме и, включив видеокамеру, направила объектив на берег.
   Кейджо, пулей слетев с капитанского мостика, крикнул: – Нет! Стойте! Это снимать нельзя!
   – Почему? Это же горит кустарник на берегу, разве нет? – проговорила она невинным голосом.
   – Нет! То есть да! Но это секретный материал.
   – Сверхсекретное возгорание сушняка на берегу? – поддразнивающе проговорила Бонни, однако видеокамеру опустила.
   Как только они остались вдвоем, Дэниел напустился на Бонни с упреками: – Ты думаешь, ты такая умная! Эта твоя шуточка могла дорого нам обойтись!
   – Напротив, – возразила Бонни. – По-моему, я окончательно убедила Кейджо, что мы ничего не видели и не слышали. Но я хотела бы знать, когда ты мне вернешь кассету.
   – Пока подержу ее у себя, – сказал Дэниел. – Кейджо подозревает всех и каждого, и – голову даю на отсечение – по возвращении в Кагали он проверит все твои кассеты.
   Уже совсем стемнело, когда их канонерка причалила к берегу. При переносе видеооборудования с судна на грузовик вдруг обнаружилось, что алюминиевый ящик с видеокассетами исчез. Бонни устроила Кейджо скандал и долго ругалась, размахивая руками и угрожая пожаловаться президенту Таффари. Кейджо улыбался в ответ, обещая Бонни уладить недоразумение.
   – Не волнуйтесь, мисс Манн, – успокаивал он. – Кассеты непременно найдутся. Я лично гарантирую вам это.
   Ранним утром Кейджо, принося свои извинения, появился в их коттедже.
   Поставив ящик с кассетами на стол, он объяснил: – Все в целости и сохранности, мисс Ман. Обычное разгильдяйство этих идиотов угали. Просто поставили вашу коробку не туда, куда надо. Приношу свои искренние извинения.
   Когда Кейджо исчез за дверью, Дэниел сказал: – Не сомневайся, они просмотрели все кассеты. – И, постучав по застегнутому внутреннему карману своего пиджака, добавил: – Я намерен отнести эту кассету Майку в британское посольство. Это единственное безопасное место для такого материала. Пойдешь со мной?
   – Нет, у меня свидание, – вызывающе заявила Бонни.
   – Если собираешься навестить своего нового дружка, то мой тебе совет: будь поосторожнее. Ты сама видела, на что он способен.
   – Эфраим – достойный мужчина, – негодующе выпалила Бонни. – Никогда не поверю, что он знал об этой расправе.
   – Ладно, верь во что заблагорассудится. Только не вздумай рассказывать кому-нибудь об этой кассете. Даже Тагу Гаррисону, – посоветовал Дэниел.
   Застыв на месте, Бонни взглянула на него округлившимися глазами. Ее лицо вдруг покрылось красными пятнами.
   – О чем это ты? – фыркнула она.
   – Ладно, Бонни, не держи меня за полного болвана. Разумеется, я проверил твой телефонный звонок из Найроби. Само собой, ты доносишь Гаррисону обо всем, что здесь происходит. Интересно, сколько он тебе за это платит?
   – Ты просто свихнулся, – насмешливо бросила в ответ Бонни.
   – Возможно. Конечно, я клюнул на тебя, что поделаешь. Но ты будешь не меньшей дурой, если доложишь об этой кассете Тагу.
   Оставив Бонни в полной растерянности, он поехал в посольство. Посольский корпус был обнесен стеной, у ворот стояли вооруженные солдаты службы безопасности президента Таффари. Майкл Харгрив сам вышел навстречу Дэниелу.
   – Доброе утро, сэр Микки, – улыбнулся Дэниел.
   – Дэнни, малыш! Рад тебя видеть. Уэнди передает тебе привет и наилучшие пожелания. Она звонила вчера вечером.
   – Когда она приедет?
   – Не раньше чем через несколько недель, к сожалению. С матерью Уэнди стало плохо, и ей придется из Лусаки лететь домой, а уж оттуда сюда.
   Проходя мимо охраны, они болтали о пустяках. Однако едва Майкл захлопнул за собой дверь, как голос его мгновенно изменился.
   – У меня для тебя новости, дружище. Твой китаец уже прибыл. Сегодня утром приземлился в аэропорту на одном из самолетов БМСК. Мне доложили, что он летел из Тайваня через Найроби. Остановился в штаб-квартире БМСК в Лейк-Хаусе в качестве главы синдиката. Таффари устраивает в его честь очередной сногсшибательный прием в пятницу вечером. Полагаю, ты тоже получишь официальное приглашение из резиденции правительства. – Чрезвычайно интересно, – мрачно улыбнулся Дэниел. – Горю желанием встретиться с этим джентльменом снова.
   – Возможно, это произойдет еще раньше, чем ты думаешь. – Майкл посмотрел на часы. – Мне придется оставить тебя, Дэн. Выступаю с речью на ленче перед представителями общественных организаций Убомо. Представляешь? А материалы, которые я обещал тебе, попроси у моей секретарши. Она проводит тебя в комнату, где можно спокойно поработать. Посмотришь и вернешь обратно. Только очень прошу, Дэн, никаких записей, фотокопий, и все такое прочее. Договорились?
   – Да. Спасибо, Майк. И могу я попросить тебя еще об одной маленькой любезности?
   – Выкладывай. Если тебе это очень нужно, разумеется. Семейный девиз Харгривов.
   – Ты не подержишь в своем личном сейфе этот пакет? Для меня это очень важно, Майк.
   Ни о чем не расспрашивая, Майкл спрятал пакет с видеокассетой в сейф и, распрощавшись, оставил Дэниела на попечение секретарши.
   Дэниел в окно увидел, как Майкл садится в свой посольский автомобиль. Шофер в униформе распахнул перед ним дверцу; на капоте красовался флажок Соединенного Королевства, однако сама машина была уже далеко не новой. Этот «ровер» десятилетней давности явно нуждался в покраске. Послу Британии в Убомо «роллс-ройс» не полагался.
   Дэниел вслед за секретаршей Майка прошел в специальную комнату и занялся изучением подготовленных для него материалов. Три часа спустя он покинул посольство, еще больше утвердившись во мнении, что его первое впечатление об Эфраиме Таффари верно.
   «Да, этот тип способен на такое, от чего волосы встанут дыбом, – подумал он. – Эфраим и Бонни Ман друг друга отлично дополняют и развлекутся на славу».

Глава XXIV

   Роскошный черный лимузин, сопровождаемый эскортом мотоциклистов и оглушительным воем сирен, вынужден был сбавить скорость, выехав на разбитую дорогу в пригороде столицы. В этом районе сплошных развалюх, сооруженных из хлама, возле которых в пыли копошились куры и похрюкивали свиньи, все разбегались в разные стороны при звуке сирен.
   Нинг Чжэн Гон сидел рядом с шофером в президентском «мерседесе», присланном Таффари в качестве подарка одним из ближневосточных нефтяных магнатов. Отправляя свой личный «мерседес» для встречи гостя, Эфраим Таффари тем самым подчеркивал, что для него большая честь принимать в своей стране столь уважаемого человека.
   Чжэн Гон с интересом поглядывал в окно лимузина, пытаясь уже сейчас составить какое-то впечатление об Убомо. Нищета и убожество в окрестностях столицы его не шокировали: во многих регионах Азии и Африки все это было обычным явлением. Кроме того, отец давно научил его смотреть на человеческие существа как на неисчерпаемый источник дешевой рабочей силы. К тому же именно этим людям он сбывал некоторые свои товары, которые только для них и предназначались.
   «Человеческие существа – наша главная прибыль, – любил повторять старый Нинг. – Чем больше людей, тем лучше. И чем дешевле становится человеческая жизнь, тем легче нажить состояние. Потому нам, могущественной компании „Везучий дракон“, надо всячески препятствовать любым попыткам ограничить рост населения в странах третьего мира. Люди – вот наш главный товар и источник прибыли».
   Чжэн улыбнулся мудрости и прозорливости отца, хорошо знавшего, что собой представляет история человечества. Старый Нинг придерживался твердой позиции, что простолюдины заявляли о своих правах на достойное существование и определение собственных судеб лишь в те моменты истории, когда в результате каких-либо катастроф или природных катаклизмов численность населения планеты резко уменьшалась. Чума, в средние века унесшая миллионы человеческих жизней, развалила основы феодального строя Европы, ибо жизнь отдельного человека резко поднялась в цене и он был волен распоряжаться ею по собственному усмотрению.
   Кровопролитные войны нынешнего столетия разрушили вековые традиции классового построения общества, создав благоприятную обстановку для уродов, называвших себя борцами за права человека. В результате развернутой ими деятельности миллионы низших человеческих существ решили, что они ничуть не хуже тех, кто сильнее и хитрее. Чжэн, как и его отец, твердо верил, что простых людей не следует наделять теми священными правами, какими обладают сильнейшие, как не дано беззащитной лани побеждать льва в диких джунглях.
   А вот когда население планеты столь возрастает, что человеческая жизнь и гроша ломаного не стоит, тут и появляются на свет хищники, пожирающие слабейших, – хищники вроде «Везучего дракона». В Африке население увеличивалось невероятными темпами, и людишки размножались здесь, как муравьи в муравейнике.
   Чжэн вспомнил маленькую камбоджийку, труп которой давно поглотили темные воды Китайского моря. Таких, как она, миллионы – в Китае, в Индии, в Африке и в Южной Америке. И жили они исключительно для того, чтобы ублажать сильнейших.
   Непомерно разраставшееся население Африки обеспечивало уникальные возможности для таких, как Чжэн Гон. Именно поэтому континент стал столь притягательным для «Везучего дракона». Именно поэтому Чжэн ехал сейчас на встречу с президентом, с помощью которого он очень скоро получит право распоряжаться богатствами Убомо так, как ему заблагорассудится. Он высосет из этой земли все ее соки, выжмет, как лимон, а потом найдет плод послаще. Чжэн Гон улыбнулся собственной остроте. И посмотрел на зеленый холм за городом, где находилась резиденция правительства.
   В честь гостя перед зданием резиденции выстроился почетный караул одетых в бордовую форму и белые шлемы солдат, а на зеленой траве краснела ковровая дорожка. Сам Эфраим Таффари встречал Нинг Чжэн Гона. Широко улыбаясь, он крепко пожал китайцу руку и повел на веранду, где стояли два кресла и круглый белый стол.
   Слуга в длинной белой рубахе, подвязанной алым поясом, и в феске с кисточкой поднес им бокалы с ледяным шампанским. Отказавшись от шампанского, Чжэн Гон взял стакан апельсинового сока.
   Таффари сидел нога на ногу напротив гостя и улыбался одной из своих самых очаровательных улыбок.