Тертлдав Гарри. Тьма надвигается

   — Весело, — проскрипел Пезаро. — Весело, как два костыля. — Сержант не обижался на насмешки, но лишь до определенной степени. Бембо, очевидно, переступил черту. — Вот тебе еще одна неплохая мысль, — рыкнул сержант, — натягивай мундир и займись делом, вместо того чтобы тут со мной языком трепать.
   — Ладно, сержант, ладно! — Бембо умиротворяюще поднял руки. — Иду, уже иду…
   — Старый толстый жук, — бормотал он себе под нос, выходя, — да он не узнает настоящего дела, даже если оно перед ним голым пройдет…
   Натянув юбку и мундир, Бембо задержался немного в архиве, где Саффа набрасывала портрет какого-то оголодавшего негодяя. Жандарму немедля представилось, как перед ним голой проходит художница — перспектива куда более привлекательная, чем работа. Но, видимо, мысли его тут же отразились на лице, поскольку Саффа огрызнулась:
   — Будь любезен, мысли свои похабные оставь!
   Уши жандарма запылали. Он бросил яростный взгляд на уголовника, чей образ Саффа переносила на бумагу. Если бы тот сказал хоть слово или просто улыбнулся, Бембо выместил бы на нем весь свой гнев. Но арестант оказался более благоразумен, чем Мартусино, и промолчал, взирая на толстяка бесстрастно. Дважды разочарованный, Бембо, внутренне кипя, направился к своему столу.
   Его, как это обычно бывало в жандармерии, ожидала внушительная груда отчетов и бланков. Бембо их проигнорировал. Он мог трудиться старательно, когда на него находила такая блажь, но если его заставляли работать, он, подобно большинству альгарвейцев, платил обидчику бездельем. Вытащив из-под стола исторический романчик, он принялся за чтение.
   — Я тебе покажу, что знаю о Каунианской империи, — пробормотал он в адрес Пезаро, хотя и не так громко, чтобы дежурный сержант — или кто-нибудь еще — мог услышать.
   «Восстание наемников» , — гласили жуткие алые буквы на обложке. «Могучий Зилианте раздувает пожар империи!» — обещал подзаголовок. Чуть ниже потрясал мечом мускулистый альгарвеец, чьи вымытые известью медные кудри торчали, подобно львиной гриве. К его ногам льнула девица-каунианка в чем мать родила. Она вскинула руку, будто собиралась забраться под юбку героя и погладить то, что там обнаружится.
   Роман соответствовал обложке. Бембо давно не получал такого удовольствия от чтения.
   Каунианский император только что приказал охолостить мужественного Зилианте, но Бембо был уверен, что этого не случится, — слишком много светловолосых дворянок успел раздеть герой. Которая из них спасет его и как? Это жандарм решил для себя выяснить, прежде чем кончится смена.

Глава 8

   Краста потягивала вишневую наливку с полынью. В дальнем конце зала наяривал оркестр: труба и аккордеон, волынка и гулкие барабаны. На танцевальной площадке покачивалось и кружилось в такт громовому настойчивому ритму столичное дворянство.
   — Вот где стоит находиться, — плотоядно ухмыльнулся ей через столик виконт Вальню. — Даже если альгарвейцы засыплют Приекуле ядрами, «Погреба» им не снести. Мы и так под землей.
   Он хихикнул, будто сказал что-то очень смешное.
   — Здесь стоит находиться просто потому, что стоит, — ответила Краста, пожав плечами.
   Даже если бы «Погреб» находился на вершине Колонны каунианских побед, маркиза была бы его постоянной посетительницей. Сюда приходили все, кто что-то собой представлял или делал вид, что представляет. Те, кто не представлял собой ничего, завидовали издалека. Так был устроен ее мир.
   Вальню поднял кружку с темным пивом.
   — Приятно, что вы мыслите как всегда ясно. — Язвительность в его голосе оттеняла приязнь, подобно тому, как полынь придавала горечи сладкой наливке в кубке Красты. — Надеюсь, с вашим братом ничего не случилось на западном фронте.
   — Когда я получила от него последнее письмо, с ним все было в порядке. — Краста тряхнула головой, разметав бледно-золотистые кудряшки: старинные имперские прически вновь стали последним криком моды. — Но мы слишком много говорим о войне. Я не хочу думать о войне.
   Сказать правду, ей вообще не очень хотелось думать.
   — Отлично. — Улыбка превращала лицо Вальню в самый очаровательный череп, какой только видывала маркиза. — Тогда потанцуем?
   Он поднялся на ноги.
   — Почему бы нет? — беспечно отозвалась Краста.
   Зал покачнулся, когда она поднялась: наливка с полынью оказалась крепкой. Краста только рассмеялась, когда Вальню приобнял ее за талию, и они двинулись на площадку.
   Вальню был светским хищником, и основной его добродетелью была последовательность — он не притворялся никем иным. Покуда они с Крастой танцевали, ладонь его соскользнула с ее талии на изящную выпуклость ягодицы. Он прижимал партнершу так крепко, что у нее не оставалось сомнений: виконт думает не только о танцах.
   Краста могла бы вцепиться в него белыми острыми зубками за оскорбление ее благородной персоны. Она даже подумывала об этом — в той мере, в какой позволяло состояние изрядно нагрузившейся маркизы. Но насмешливая улыбка Вальню подсказывала, что именно этого он и ждет. А Краста ненавидела, когда ей приходилось оправдывать чужие ожидания. Кроме того, как она осознала, ее саму захлестывала похоть. Потом можно будет решить, как далеко она позволит ему зайти. А пока Краста просто радовалась жизни.
   В конце концов, не ее одну в «Погребе» лапали на танцплощадке. Женщины, которые не желали, чтобы их ощупывали на публике, обычно сюда не приходили. «Потом всегда можно будет свалить вину на полынь», — мелькнуло у нее в голове. Хотя Краста не нуждалась в оправданиях. Она делала что ей вздумается. Заставить ее поступать иначе не удалось бы никому.
   Музыка смолкла. Краста притянула к себе голову Вальню и впилась в его губы своими, широко раскрытыми. От него пахло хмелем: горьким, но не таким, как полынь в ее кубке. Не отрываясь от Вальню, она открыла глаза. Тот смотрел на нее. Лицо его было так близко, что черты расплывались, но Красте показалось, что виконт изумлен. Она рассмеялась — глубоким, горловым смехом.
   Он разжал руки женщины и отстранился. Теперь Краста без труда могла узнать выражение на его лице — гнев. Она рассмеялась снова. Вальню, должно быть, понял, что из охотника стал добычей, и ему это вовсе не понравилось.
   — А ты горяча, да? — промолвил он грубее обычного.
   — Ну и что? — Краста снова, как только что за столиком, тряхнула головой и махнула рукой в направлении оркестровой ямы. — Сейчас опять начнут. Потанцуем еще или все, что можно было сделать стоя, мы уже сделали?
   Вальню попытался взять себя в руки.
   — Еще не все, — ответил он уже хладнокровнее.
   Протянув руку, он дерзко стиснул ее грудь сквозь тонкую ткань блузки. Пальцы его безошибочно нащупали сосок, подразнили несколько мгновений и отпустили.
   Возможно, он не осознавал, насколько возбуждена и беспечна была в тот миг Краста. Возможно, она не понимала этого и сама, покуда умелые пальцы не зажгли в ней огня. Она тоже протянула руку — заметно ниже.
   Если бы Вальню стянул с себя брюки и повалил Красту на пол, она отдалась бы ему на том же месте. Поговаривали, что в «Погребе» такое случалось время от времени, хотя при маркизе — еще ни разу.
   Но Вальню, встряхнувшись, словно мокрый пес, вернулся к столику. Краста последовала за ним. Щеки ее горели. Сердце колотилось. Дыхание участилось, словно после бега.
   Виконт осушил кружку до дна и, обернувшись к Красте, глянул на нее так, словно видел впервые в жизни.
   — Ртуть и сера! — пробормотал он себе под нос. — Ну, драконица…
   Краста выпила так много, что приняла его слова за комплимент; собственно, ей даже не пришло в голову задуматься, так ли это. В ее кубке, таком крошечном рядом с тяжелой глиняной кружкой, еще оставалась наливка. Краста выпила ее одним глотком. В животе у нее словно ядро разорвалось. Из воронки хлестнул жар, распространяясь по лицу, по груди, по чреслам.
   Оркестр заиграл снова — пророкотала труба, и загремели барабаны. Ритм поселился у Красты внутри, заполняя до краев. Наливка с полынью ударила в голову.
   — Хочешь потанцевать еще? — донесся голос Вальню будто бы из дальней дали.
   — Нет! — Краста покачала головой. Комната продолжала колыхаться еще несколько секунд после того, как маркиза замерла. — Прокатимся по городу в моей коляске… или за город…
   — В коляске? — Вальню нахмурился. — И что подумает твой кучер?
   — Какая разница? — весело прощебетала Краста. — Силы горние! Он всего лишь кучер.
   Вальню неслышно похлопал в ладоши.
   — Сказано с истинно дворянским величием, — воскликнул он и поднялся на ноги. Краста — тоже, понадеявшись втайне, что выглядело это более изящно, чем казалось ей. Они получили свои плащи в гардеробе у входа — осенняя ночь была холодна, — потом поднялись по лестнице и вышли в темноту.
   Тьма над городом стояла непроглядная. Хотя ни один боевой дракон Альгарве еще не достиг столицы, Приекуле укуталась мглой. У входа в «Погреб» множество карет ожидали, когда их благородные хозяева утомятся весельем. Красте несколько раз пришлось повысить голос, прежде чем она нашла собственную.
   — Куда прикажете, госпожа? — спросил кучер, когда маркиза и виконт забрались в карету. — Обратно в усадьбу?
   — Нет-нет, — отмахнулась Краста. — Просто покружи немного по городу. А если случайно выедешь за город, тем лучше.
   Кучер молчал дольше, чем следовало.
   — Слушаюсь, госпожа, — только и ответил он наконец. — Как прикажете.
   Прищелкнув языком, он взмахнул поводьями. Коляска тронулась с места.
   Краста едва услышала его. Разумеется, все будет как она прикажет. Как могло быть иначе, когда речь шла о ее слугах? Она обернулась к Вальню. Фигура виконта смутно виднелась в темноте. Краста потянулась к нему в тот же миг, когда он наклонился к ней. Кучер не обращал на седоков внимания. Он знал, когда лучше закрыть глаза… или хотя бы сделать вид, что закрыл.
   Рука Вальню нашарила под плащом костяные застежки на блузе — нащупала, расстегнула и скользнула внутрь, чтобы огладить обнаженную грудь. Краста застонала, забыв о кучере. Когда Вальню впился губами в ее рот, поцелуй их вышел настолько буен, что Краста ощутила вкус крови — его или своей, она не могла бы сказать.
   Рука виконта выскользнула из-под блузки и принялась поглаживать бугорок пониже живота. Красте показалось, что сейчас она взорвется, словно ядро. Вальню усмехнулся. Ладонь его скользнула ей под пояс. Пальцы его, длинные, тонкие, умелые, точно знали, куда двигаться и чем там заняться. Всхлипнув, Краста вздрогнула всем телом, от наслаждения забывшись на миг. Вальню усмехнулся снова, довольный собою не меньше, чем была довольна маркиза. Цокали по мостовой копыта. Кучер, невозмутимый, как его лошади, не оборачивался.
   Получив желаемое, Краста подумала было, а не вышвырнуть ли ей Вальню из коляски, но, хмельная и довольная, решила проявить великодушие. Она погладила его пах сквозь тонкое сукно брюк.
   — Надеюсь, — пробормотал он, судорожно вздохнув, — ты не заставишь меня объясняться перед прачкой.
   Рассмеявшись, она провела рукой еще раз, сильнее. Ничто не могло заставить ее сделать что-то более надежно, чем надежда виконта, что Краста этого не сделает. Затем, однако, в приступе непривычной снисходительности она расстегнула его гульфик и извлекла на свет орудие, которое и принялась потирать.
   — А-ах… — вырвалось у виконта.
   Если бы Краста продолжала заниматься тем же еще минуту-другую, Вальню и вправду пришлось бы объясняться перед прачкой: в этом у маркизы не оставалось сомнений. Вместо этого она склонила голову и со словами «Вот. Такое наслаждение может подарить только женщина благородных кровей» обняла губами горячую гладкую плоть.
   Пальцы виконта путались у нее в голосах.
   — Да, милая моя, ты великолепна, — рассмеялся он, заглушая жадное причмокивание, — но то, чем ты занята, давно уже не составляет дворянских привилегий. Вот только на прошлой неделе одна симпатичная лавочница…
   Вырвавшись из его рук, Краста взвилась так неожиданно, что больно ударилась макушкой о подбородок виконта. Тот вскрикнул.
   — Что-о?! — прошипела она.
   Ярость захлестнула ее так же внезапно и всецело, как до того похоть. И, не успел Вальню хотя бы запахнуть гульфик, Краста отшвырнула его изо всех сил. Виконт едва успел изумленно вскрикнуть и вывалился из коляски на мостовую.
   — Сударыня, что за… — начал он.
   — Заткнись! — рявкнула Краста.
   Забыв, что из-под расстегнутой блузки видна обнаженная грудь, она склонилась вперед и шлепнула кучера по плечу:
   — Немедля вези меня домой! И подгони своих ленивых кляч, а то пожалеешь, ты меня понял?
   — Слушаюсь, госпожа, — ответил кучер и больше ничего не сказал, что было весьма разумно с его стороны.
   Щелкнули поводья, и лошади, удивленно зафыркав, перешли на рысь. Краста оглянулась. Вальню сделал пару шагов вслед карете, но догонять не стал, и темнота скрыла его.
   Краста рассеянно принялась застегивать все расстегнутое, поминутно отрываясь, чтобы вытереть рукавом губы. Отвращение переполняло ее, и маркиза с трудом сдерживалась, чтобы не выплеснуть все выпитое за ужином на дорогу. Дело было не в том, чем она занималась, — она и раньше баловалась подобным, и ее всегда занимало, как подобная мелочь может наполнить жилы мужчины патокой. Но то, что ее губы пошли вслед губенкам какой-то простолюдинки — «симпатичной лавочницы», по выражению Вальню… ничего более омерзительного Краста себе представить не могла. Она ощущала себя ритуально нечистой, точно охотник обитателей льдов, нечаянно подстреливший свое тотемное животное.
   Вернувшись в свой особняк, она подняла с постели Бауску, потребовала принести бутылку бренди, несколько раз прополоскала рот и властным жестом сунула бутылку горничной в руки. Бауска унесла ее, не говоря ни слова. Как и кучер, она знала, что хозяйке лучше не задавать вопросов.
 
   Башмаки Теальдо и его однополчан гремели по дощатому настилу пирса. Впереди на флагштоке «Засады» трепетало альгарвейское знамя. Армия, потратившая столько времени на учения, грузилась на корабли, заполнявшие гавань Имолы, одного из портов бывшего герцогства Бари.
   Теальдо смотрел вокруг с изумлением: как же велика эта армия. Но еще больше его удивляло то, что удалось собрать столько кораблей.
   — Давненько мы не выводили в море эдакий флот, — бросил он через плечо шагающему за ним Тразоне.
   — Офицеры говорят, уже тысячу лет, — ответил его приятель.
   — Эй, там! Ра-азговорчики в строю! — рявкнул сержант Панфило.
   Кто-то — по счастью, довольно далеко от Теальдо — издал губами звук, какой обычно исходит из другой части тела. Сержант отошел, явно собираясь найти и покарать негодяя.
   Теальдо поднялся по сходням. Под ногами заходили палубные доски. Матросы, метавшиеся то здесь, то там и наподобие пауков-переростков ползавшие по снастям, не очень-то походили на военных моряков. Они и не были обычными военными моряками — бери выше! Каждый из них являлся прекрасно обученным яхтсменом, знатоком устаревшего искусства плавания под парусом.
   Однако благодаря изобретательности альгарвейских генералов и адмиралов искусство это вновь становилось актуально. Теальдо хотелось посмотреть, как надует ветер широкие паруса, когда флот снимется с якоря, но вместо этого ему пришлось спуститься в плохо освещенный и тесный трюм, с которым солдат был слишком хорошо, на его взгляд, знаком. Здесь он и его рота останутся до конца пути… или пока не пойдут ко дну.
   Вероятно, капитану Ларбино тоже пришло в голову нечто подобное.
   — Солдаты! — воскликнул он. — То, что мы совершим сегодня, на многие дни приблизит окончательную победу Альгарве. Сибиане не узнают о нашем приближении, покуда мы не постучим к ним в дверь — мы поймаем их с задранными юбками! Уже сотни лет никто не выводил в море парусный флот. Враг не ожидает атаки, и чародеи не смогут предупредить его. Если мы и пересечем становую жилу… что с того? Мы не вытягиваем из нее энергию, и нас невозможно засечь. Мы будем в безопасности, словно на суше, до той минуты, как войдем в гавань Тырговиште. Устраивайтесь поудобнее и наслаждайтесь путешествием!
   Теальдо устроился поудобнее, как мог, — то есть не очень. Вокруг топотали солдаты, устраиваясь на заранее назначенных местах, над головой носились матросы и кричали что-то непонятное и с трудом различимое за толстыми дубовыми досками настила. Интонация, впрочем, проходила насквозь.
   — Они там, наверху, похоже, развлекаются вовсю, — заметил Теальдо.
   — Почему бы нет? — ответил Тразоне. — Доплывем мы до Сибиу — их работа закончена. Им можно будет присесть и винца похлебать. А нам за них расплачиваться.
   Это было не совсем честно — сибиане при малейшей возможности сожгли бы и парусники вместе с командами. Но прежде чем Теальдо успел обратить на это внимание, «Засада» по-иному начала покачиваться на волнах — с носа на корму все сильнее да вдобавок еще из стороны в сторону.
   — Отчалили, — заключил солдат.
   Его желудок переносил качку без жалоб. Вскоре, однако, он обнаружил, что как ни мучительны были полковые учения, в них предусмотрено было далеко не все. Нескольких солдат начало тошнить. В трюме стояли на такой случай бадейки, но часто выходило, что бадейку не успевали передать, и, невзирая на общие усилия, в трюме быстро становилось смрадно.
   Насмешки, которые отпускали в адрес солдат выносившие бадейки матросы, не прибавляло им популярности среди бойцов.
   — Если бы я мог шевельнуться, — простонал один страдалец, — удавил бы ублюдков!
   Пошевелиться было невозможно — слишком плотно был набит трюм. Теальдо надеялся только, что никто не вывернет свой обед ему на ботинки. Сверх того оставалось лишь болтать, сидя на корточках, с приятелями и по возможности реже дышать.
   Время тянулось. Вероятно, за бортом уже опустилась ночь, но доказать это Теальдо не смог бы. Порой кто-нибудь вставал, чтобы заправить маслом фонарь — единственный источник тусклого, неровного света, имевшийся у солдат. Возможно, рассудил рядовой, трюм попросту находился ниже ватерлинии, и устраивать в бортах бойницы вправду было бы неразумно.
   Теальдо вдруг захотелось обернуться конем или единорогом — какой-нибудь тварью, которая умеет спать стоя. Несколько солдат начали похрапывать. Теальдо стало завидно, но тут особенно крутая волна тряхнула парусник, и спящие повалились на пол. Солдат злорадно расхохотался.
   Наконец, когда стало казаться, что прошла целая вечность, «Засада» резко накренилась. Послышались восторженные крики матросов.
   — Ребята, товсь! — скомандовал сержант Панфило. — Кажется, лавка вот-вот откроется.
   Покуда капитан Ларбино пересказывал то же самое более изящным стилем, «Засада» подтвердила его слова, грянувшись бортом о причал — во всяком случае, Теальдо понадеялся, что именно о причал, а не о подводные скалы. Трюмный люк распахнулся настежь.
   — Пошел! Пошел! Пошел! — заорал матрос.
   По одному солдаты взбегали по узкой лесенке на палубу.
   — Чтоб никто не упал! — ревел Панфило. — Кто упадет — голову отверну!
   И никто не упал. Бойцы столько раз тренировались в беге по точно таким же ступенькам, что взлетали по ним, как по лестнице в родном доме.
   В лицо Теальдо ударил холодный свежий ветер, отдающий солью и дымом. Невдалеке полыхал альгарвейский парусник, озаряя темную гавань Тырговиште. Теальдо надеялся, что солдаты успели покинуть корабль. В этом штурме на счету был каждый боец. Если альгарвейцы не покорят Сибиу, домой никто из них не вернется.
   Но вскоре ему стало не до пустых волнений. Солдаты сбегали по сходням на причал. Пока все шло по плану. Никто не ухнул в ледяную воду. Упавший не выплыл бы под тяжестью заплечного мешка.
   — Пошевеливайтесь! — кричал капитан Ларбино. — Надо торопиться! Не пяльтесь по сторонам попусту! Нам осталось захватить штаб!
   Никто попусту и не пялился — с тем же успехом можно было вручить сибианам приглашение на охоту. На дальнем конце пирса еще не нарисовались мрачные, вооруженные до зубов островитяне, и Теальдо с товарищами не собирались ждать их появления.
   — Даже легче, чем на учениях, — заметил солдат.
   — Пока что — да, — отозвался Тразоне. — Но на учениях тебя убьют, а ты потом встанешь. А здесь — вряд ли.
   Сибиане и впрямь начали выходить из оцепенения. Они открыли по нападающим огонь из окон портовой конторы. Но было уже поздно. Из корабельных трюмов на Тырговиште хлынул поток альгарвейцев. Интересно, подумал Теальдо, как обстоят дела в других портах архипелага? Будем надеяться, что хорошо. Ничем, кроме надежды, он не мог помочь товарищам.
   Впереди послышались крики. Большую часть команд солдат мог понять — сибианское наречие было сродно южным альгарвейским диалектам, да и от северного, родного для Теальдо говора мало отличалось. Островитяне пытались остановить непрошенных гостей.
   — Ну, вперед, ребята, — прохрипел Теальдо с хищной усмешкой.
   До сих пор он не представлял, с какой педантичной точностью армейское начальство воспроизвело участки гавани Тырговиште на полосах препятствий под Имолой. Когда сибиане поднимали головы, чтобы пальнуть в Теальдо и его соратников, их фигуры показывались точно там, откуда вели огонь альгарвейские «защитники» во время бесконечных, мучительных учений. Солдат успевал заметить их едва ли не прежде, чем те появлялись, знал, где укрыться и куда целиться. Думать от него не требовалось — только двигаться вперед, без остановки.
   — Шевелитесь! — орал капитан Ларбино. — Не дайте им опомниться! Не дайте им окопаться! Если мы надавим сейчас, они прогнутся. Не дайте им спуску!
   — Слушайте капитана! — рявкнул сержант Панфило под самым ухом у солдата. — Он знает, что говорит! — Сержант покачал головой и пробормотал себе под нос: — Не подумал бы, что скажу такое про офицера.
   Целью, которую должна была захватить рота Ларбино, оказалось местное отделение адмиралтейства. Теальдо узнал об этом, только когда сидел, затаившись, за грудой обломков у самой стены. И то без особого интереса. Начальство говорило ему, что делать, а солдат исполнял приказ. Договор казался Теальдо честным.
   — Прикрыть огнем! — крикнул Ларбино.
   Теальдо прицелился в окно второго этажа, откуда мог бы высунуться сибианин, и тут же заметил — или ему только показалось — движение внутри комнаты. Он направил в окно смертельный луч. Но никто из сибиан не открыл ответного огня с этой позиции, и солдат решил, что ему все же померещилось.
   Под прикрытием ураганного огня двое солдат выбежали на открытое место, чтобы приладить на окованных железом дверях адмиралтейства ядро. Возвращаясь к своим, один упал; товарищ его остановился, взвалил раненого на плечи и поволок в укрытие, но миг спустя рухнул сам.
   При виде столь бесплодного геройства Теальдо выругался. Сам он втайне надеялся, что, доведись ему попасть по пулю, кто-нибудь вытащит его. И еще больше надеялся, что неведомому спасателю повезет больше, чем этим саперам.
   Ядро разорвалось. Теальдо отчаянно заморгал, пытаясь избавиться от мутных, переливчатых лилово-зеленых пятен перед глазами. И когда зрение вернулось, солдат испустил радостный клич: двери не выдержали напора магической энергии. Одна пьяно покосилась на петлях, другую сорвало и взрывной волной зашвырнуло в коридор — авось зашибив при этом не одного сибианина.
   — Вперед! — хором заорали Ларбино и Панфило.
   — За мной! — добавил капитан и первым ринулся в зияющий пролом.
   Вскочив на ноги, Теальдо бросился за ним. Офицер, который не прячется за спинами солдат, способен повести их куда угодно — то был урок старый, как сама война. Офицер, который не прячется за спинами солдат, скорей всего погибнет скоро и страшно — этот урок заставила усвоить Шестилетняя война.
   Урок этот следовало повторить. Ларбино не сделал и двух шагов за развороченным порогом, как сложился бескостно — луч пробил ему голову. Но устремившиеся вслед командиру альгарвейцы сожгли вначале сибианина, который убил капитана, а затем, завывая по-волчьи и выкликая вместе с именем короля Мезенцио имя капитана Ларбино, штурмом принялись занимать кабинет за кабинетом.
   — Стоять! — взвыл Теальдо в спину кинувшемуся к окну сибианскому моряку.
   В свете пожара, льющемся в окно, на рукавах мундира пламенели золотые галуны. Много. Офицер… Но не из тех, что идут впереди солдат, а из тех, что отступают за их спинами.
   Теальдо показалось, что островитянин вот-вот сиганет через подоконник. Это было бы ошибкой — смертельно опасной ошибкой. Должно быть, сибианский офицер это понял. И поднял руки.
   — Я граф Дельфину, командор флота, — проговорил он по-альгарвейски медленно и внятно. — Я ожидаю обхождения, подобающего моему титулу и званию.
   — Очень мило, — бросил Теальдо. К альгарвейским дворянам он мог относиться с внешним почтением, но за роскошные титулы иноземцев не дал бы и фиги. — Пошли за мной, приятель, — продолжал он, взмахнув жезлом. — Кто-нибудь разберется, что с тобой делать.
   Пленный командор — достаточно веская причина, чтобы выйти ненадолго из боя. А если в остальных местах все прошло так же гладко, как здесь…
   Теальдо рассмеялся.
   — Пошли, приятель, — повторил он. — Тырговиште в наших руках. Похоже, все ваше царство-государство в наших руках.
 
   Корнелю беспомощно выругался. Они с Эфориелью выходили на обычное патрулирование и ничего не обнаружили. Но когда левиафан возвратился в бухту Тырговиште… Подводник выругался снова, выругался и расплакался. Соленые слезы мешались с соленой морской водой.