Тертлдав Гарри. Тьма надвигается

   Как и все жители Ойнгестуна, равно фортвежцы и кауниане, Ванаи чем могла помогала отступающим, каждому предлагая хлеба, колбасы, чистой воды и, пока не кончилось, вина.
   — Спасибо, девочка, — поблагодарил ее фортвежский младший капрал, обходительный, но очень-очень давно не мывшийся. — Твоей семье бы неплохо податься в Эофорвик, — добавил он вполголоса. — Громхеорту не устоять, а если так, этой дыре долго тоже не продержаться.
   Он говорил с ней как равный и не взирал поверх орлиного носа только потому, что в жилах девушки текла каунианская кровь. Даже невольное выраженное капралом убеждение, что он ничуть не хуже своей собеседницы, показалось ей несколько оскорбительным — но куда менее, чем глумливое самодовольство, которое выказывали многие фортвежцы. Поэтому ответила она вполне вежливо:
   — Не думаю, чтобы моего деда вытащила из Ойнгестуна упряжка мулов.
   — А как насчет упряжки бегемотов? — парировал фортвежский солдат, и на миг лицо его исказилось первобытным ужасом. — У альгарвейцев этих жутких тварей больше, чем пересчитать можно. Как вломятся… Или упряжки драконов? Никогда не думал, что с неба может валиться столько ядер на голову… — Он осушил кружку с водой, которую протянула ему Ванаи. Девушка налила еще, и солдат приложился снова.
   — Дед очень упрям, — проговорила Ванаи.
   Капрал допил воду и пожал плечами, как бы желая сказать, что это не его горе. Потом утер губы рукавом, вернул Ванаи кружку, поблагодарил еще раз и побрел дальше на запад.
   Пока Ванаи нарезала хлеб, из дома успел высунуться Бривибас.
   — Ты была непозволительно фамильярна с этим мужиком, внучка моя, — грозно провозгласил он.
   На каунианском укор звучал более сурово, нежели на фортвежском.
   Ванаи склонила голову.
   — Жаль, что вы так считаете, дедушка, но он подал мне совет, который полагал добрым. Было бы грубо с моей стороны надсмеяться над ним.
   — Совет, который полагал добрым? — Бривибас фыркнул. — Еще бы не полагать: не удивлюсь, если то был совет встретиться с ним за ближайшим стогом.
   — Ничего подобного, дедушка, — возразила Ванаи. — Он полагал, что нам разумнее было бы оставить Ойнгестун.
   — Зачем? — Дед фыркнул снова. — Только потому, что, оставшись, мы попадем под власть альгарвейских хозяев вместо фортвежских? — Бривибас упер руки в бока и, запрокинув голову, разразился презрительным хохотом. — Различия между ними ускользают от моего убогого понимания.
   — Но если война прокатится здешними краями, дедушка, будущие хозяева Ойнгестуна станут повелевать мертвецами, — отозвалась Ванаи.
   — А если мы побежим, альгарвейские драконы забросают нас ядрами с высоты, — ответил Бривибас. — Крыша, по крайней мере, защищает от осколков. Кроме того, я еще не закончил статью, посрамляющую Фристана, и едва ли смогу уволочь рабочие записки и справочную литературу в солдатском рюкзаке.
   Ванаи была совершенно уверена, что основная причина его нежелания покидать деревню заключается именно в этом, и точно так же уверена, что спорить бесполезно. Чтобы покинуть Ойнгестун, ей придется оставить Бривибаса одного. Этого девушка сделать не могла.
   — Хорошо, дедушка, — пробормотала она, склонив голову.
   Подошел еще один солдат.
   — Эй, милочка, найдется чем перекусить голодному бойцу? — спросил он и добавил: — А то живот уже к хребту присох.
   Ванаи молча отхватила ножом кусок колбасы и ломоть хлеба. Солдат подхватил и то и другое, послал девушке воздушный поцелуй и двинулся дальше, жуя на ходу.
   — Позор, — заключил Бривибас. — Просто позор.
   — Ну не знаю, — раздумчиво заметила Ванаи. — От фортвежских мальчишек в Ойнгестуне я слыхала и похуже. В тридцать раз хуже. Этот был просто… дружелюбен.
   — Опять-таки ты имеешь в виду «непозволительно фамильярен», — педантично поправил ее Бривибас. — То, что местные охламоны ведут себя более мерзко, не делает этого солдата менее омерзительным. Он плох; они — хуже.
   Тут к дверям подошел за едой и питьем боец несомненных каунианских кровей. Он опрокинул кружку воды, оторвал крепкими белыми зубами кусок колбасы и кивнул Ванаи: «Спасибо, милочка», после чего побрел дальше. Девушка покосилась на Бривибаса. Чародей, судя по всему, решил изучить каждый шов на своих ботинках.
   Двое солдат ворвались в Ойнгестун разом с противоположных концов деревни с воплями: «Бегемоты! Альгарвейские бегемоты!» Оба указывали туда, откуда примчались.
   — Там! Они приближаются!
   Фортвежские солдаты тревожно загомонили. Одни бежали на север, другие — на юг, пытаясь прорвать кольцо окружения, смыкавшееся вокруг Громхеорта, а заодно и вокруг деревушки Ойнгестун. Третьи в отчаянии устремились на запад, пытаясь вырваться из котла, прежде чем горловина его замкнется окончательно.
   С ними бежали и часть жителей деревни, запрудив проселок тачками, телегами, повозками, полными тюков и детей, так что солдаты едва могли пробиться сквозь их толпу. В направлении Эофорвика устремилось заметно больше фортвежцев, чем урожденных кауниан: как верно подметил Бривибас, последние жили под властью чужаков вне зависимости от того, какое знамя реет над Ойнгестуном — сине-белое или зелено-бело-алое.
   — Не следует ли уйти и нам, дедушка? — повторила свой вопрос Ванаи и привела лучший аргумент, который пршел ей в голову: — Как сможете вы продолжать свои исследования в поселке, полном альгарвейских солдат?
   Бривибас поколебался, потом решительно покачал головой.
   — А как я смогу проводить исследования, ночуя в грязи на обочине? — Он упрямо выставил подбородок. — Нет. Этого не будет. Я остаюсь, что бы ни случилось.
   Старик решительно воззрился на восток.
   И тогда низко над головой пронеслись под гром крыльев альгарвейские драконы. Кто-то из толпы фортвежских солдат открыл огонь, но безуспешно. Смертоносное пламя хлестало сквозь драконьи зубы, поливая забитую беженцами и солдатами дорогу. Послышались приглушенные расстоянием, но оттого не менее жуткие крики. Западный ветерок приносил в Ойнгестун запах пожара. Пахло костром. И жареным мясом. Ванаи ощутила бы голод, если бы не знала, что именно благоухает так призывно. Ее едва не стошнило.
   Альгарвейские драконы пикировали, будто соколы, обрушивая на дорогу разрывные ядра. Грянули взрывы. Ванаи попыталась закрыть уши ладонями, но толку от этого было немного. Даже зажмурившись, даже зажав уши, она осознавала, что творится в эти минуты на дороге, ведущей на запад.
   — Вот ради чего ты приветствовала фортвежских драколетчиков, когда мы отправились изучать древний источник силы, внучка, — промолвил Бривибас. — Вот что намеревался король Пенда обрушить на альгарвейскую державу. Теперь, когда разорение вернулось к нему сторицей, кого должен он винить?
   Ванаи поискала в своем сердце то же философское беспристрастие — поискала, но не нашла.
   — Это страдают наши соседи, дедушка, наши соседи и подчас сородичи!
   — Если бы они остались здесь, вместо того чтобы бежать самым неразумным образом, они были бы в безопасности, — ответил Бривибас. — Восхвалить ли мне их неразумие? Возлелеять ли тщеты мудрости?
   Прежде чем Ванаи успела ответить, первые ядра обрушились на Ойнгестун. Над деревней разнеслись крики, близкие и отчаянные. Альгарвейские драконы царили в небесах, и ни один ящер в сине-белой раскраске не примчался с запада бросить им вызов. А ядра все падали.
   — Пригнитесь, дурачье! — гаркнул Ванаи и Бривибасу фортвежский солдат.
   Чародей не успел обернуться, как осколок стекла или кирпича распорол ему руку чуть ниже запястья. Старик ошеломленно уставился на ранку.
   — И кто теперь неразумен, дед? — спросила Ванаи с непривычной горечью. — Кому теперь недостает мудрости?
   — Ложись! — заорал солдат.
   В этот раз старик послушался, хотя Ванаи упала на мостовую первой.
   — Кто бы мог представить, — бормотал он жалобно и глупо, прижимая к груди раненую руку, — что после Шестилетней войны народы с радостью обрушат на себя подобную катастрофу?
   — Громоздите завалы из обломков! — распоряжался фортвежский офицер. — Если рыжим сукиным детям охота занять эту дыру, пусть расплачиваются кровью!
   — Молодцы! — крикнула Ванаи по-фортвежски.
   Офицер помахал ей рукой, прежде чем вернуться к своим делам.
   — Великолепно! — с невыразимым ехидством пробормотал Бривибас на каунианском. — Подзуживай его, пусть и дальше навлекает опасность не только свою, но и на наши головы!
   Обиженная Ванаи пропустила его слова мимо ушей.
   Фортвежские солдаты торопливо и умело превращали Ойнгестун в маленькую крепость. Вскоре после полудня они отбили первую атаку альгарвейцев. Раненые враги, как обнаружила для себя Ванаи, стонут совершенно так же, как изувеченные кауниане или фортвежцы. А потом, ближе к закату, фортвежский кристалломант взвыл от ярости и бессилия.
   — Ункерлантцы! — крикнул он командиру и всем, кто мог его слышать. — Ункерлантцы перешли западную границу, и остановить их некому!

Глава 4

   — Вот это, — заметил Леудаст, маршируя по дорогам западного Фортвега, — и называется эффективность.
   Сержант Магнульф кивнул.
   — Правильно мыслишь, солдат, — проговорил он. — Понятное дело, фортвежцам урока давно не давали. Если у тебя хватает дури затеять войну с одним соседом, когда другой тебя на дух не переносит, так, по мне, что с тобой случится — то и ладно.
   — Я об этом и не думал, — признался Леудаст. — Мне только в голову пришло, что нам придется куда проще, чем на войне с дьёндьёшцами. — Он оглянулся. — И места здесь для войны куда как подходящие.
   — Это точно, — согласился сержант.
   — И вообще родные края напоминает. — Леудаст ткнул пальцем на запад. — Хутор моей семьи у самой границы по другую сторону, так окрестности там вроде здешних.
   Деревенские дома здесь строились из кирпича-сырца, покрытого белой известкой или, что случалось реже, краской. На полях золотилась пшеница, от зрелых толстеньких маслин гнулись ветви. Даже породы овец и коров, которые растили у себя фортвежцы, мало отличались от тех, к которым привык у себя в Ункерланте Леудаст.
   Да и сами фортвежцы мало отличались от своих западных соседей: такие же в большинстве своем приземистые и смуглые, с гордыми орлиными носами. Если бы не бороды на лицах местных жителей, Леудаст и не догадался бы, что вступил в другую страну.
   Замеченные им бороды были по большей части седы: молодые фортвежцы ушли на восток сражаться с Альгарве. Старики и женщины — те, кто не бежал в страхе — с устрашающей горечью взирали на вышагивающих мимо солдат. Порой кто-то выкрикивал два-три почти понятных Леудасту слова: говор его родных краев мало отличался от фортвежского наречия — не настолько, чтобы принять доносившиеся из толпы слова за комплименты.
   Изредка фортвежские пограничники и небольшие гарнизоны, оставленные королем Пендой на западных рубежах, пытались приостановить наступление ункерлантцев, удержать гряду холмов или городок, выслав летучие отряды кавалерии, чтобы ударить по бессчетным колоннам солдат, которые бросил на их державу конунг Свеммель.
   Они были отважны. Но толку от их отваги Леудаст покуда не заметил. Ункерлантцы охватывали очаги сопротивления волной, окружали и наваливались со всех сторон разом. Бегемоты топтали фортвежских конников. Раз за разом ункерлантские офицеры под флагом перемирия убеждали осажденных сдаться, демонстрируя фортвежцам бесплодность сопротивления. Те отсылали парламентеров прочь и продолжали сражаться.
   — Неэффективно, — заметил Магнульф, когда его отделение расположилось на отдых, продвинувшись в глубь Фортвега еще на полтора десятка миль — обычная дневная норма. — Они не могут остановить нас. Они даже задержать нас не могут. Тогда какой смысл попусту отдавать свои жизни?
   — Упрямые олухи, — поддержал Леудаст. — Им бы понять, что дело труба, и сдаться.
   — Слышал я, как один из них кричал «Лучше умереть за короля Пенду, чем жить под конунгом Свеммелем!», — сообщил Магнульф, пытаясь, как умеет, изобразить фортвежский говор. Сержант пожал плечами. — Во всяком случае, так я его понял. И что? Теперь он мертв, а фортвежцы все равно станут жить под конунгом Свеммелем, нравится им это или нет. Еще пара дней, и мы постучим в ворота Эофорвика.
   Леудаст глянул на восход.
   — Но с альгарвейцами мы вздорить не станем?
   — Нет, если только они останутся на своей стороне той границы, что была до Шестилетней войны, — ответил Магнульф. — Первыми мы ее переходить не будем — мы возвращаем то, что у нас отняли, а сами у соседей не воруем.
   Той ночью фортвежские драконы сбросили несколько ядер на передовые позиции ункерлантцев. Грохот взрывов разбудил Леудаста, но ни один снаряд не взорвался настолько близко, чтобы причинить ущерб.
   Следующим утром ункерлантцы подступили к Хвитерне. Каменный кремль в сердце городка был, вероятно, могучей крепостью в те времена, когда ядра еще невозможно было зашвырнуть за несколько миль или сбросить с пролетающего дракона. Снова командиры конунговой армии отправились вперед, чтобы потребовать сдаться, и очередной фортвежский гарнизон отказался сложить оружие.
   Вскоре над Хвитерне поднялись столбы дыма. Под прикрытием артиллерии ункерлантская пехота прорвалась сквозь малонаселенные слободы в самый центр поселения. Леудаст обнаружил, что по нему ведут огонь не только солдаты противника, но и горожане. Он отстреливался. Очень скоро он начал палить в любую тень, если только та не была облачена в сланцево-серый мундир ункерлантской армии. Леудаст подозревал, что мог ранить немало невинных людей. Это было неэффективно. Но подставляться самому еще менее эффективно.
   Леудаст рухнул наземь среди развалин какого-то дома. Рядом пряталась в обломках женщина с повязкой на голове. Солдат не стал стрелять — только убедился, что у нее нет оружия.
   — Зачем? — спросила вдруг женщина. — Зачем вы, ункерлантцы холерные, сюда явились? Почему не оставите нас в покое?
   Это Леудасту удалось понять.
   — Мы пришли вернуть свои владения, — ответил он.
   Женщина пронзила его взглядом.
   — Или вам непонятно, что вы нам не нужны? Не видите, что мы … (непонятное слово) конунга Свеммеля?
   Что бы это ни значило, Леудаст сомневался, что то была похвала.
   — Какая разница, если у вас недостает сил нас остановить? — искренне удивился солдат.
   Женщина осыпала его проклятьями, полными безнадежной горечи. Он мог убить ее за это. Никто не узнал бы. Никому, кто в силах был покарать Леудаста, не было дела. И фортвежка знала это. И все равно проклинала врага, будто бросая ему вызов.
   Солдат пожал широкими плечами. Женщина разразилась ругательствами еще более отчаянно, словно безразличие противника ранило ее сильней, чем вражеская злоба.
   — Когда король Пенда затеял войну с Альгарве, — промолвил Леудаст, пожав плечами снова, — ты не ругалась. Чего же ругаться теперь?
   Та непонимающе уставилась на него.
   — Альгарвейцы заслужили все, что бы с ними ни случилось! А мы такого несчастья не заслужили.
   — Конунг Свеммель думает иначе, — ответил Леудаст. — Он — мой конунг. Я повинуюсь ему.
   С теми, кто не повиновался конунгу Свеммелю, неизменно происходило что-нибудь скверное. Об этом Леудаст предпочитал не раздумывать особенно.
   Поблизости разорвалось фортвежское ядро. Щепки, глиняная крошка посыпались на солдата и лежащую рядом с ним женщину. Леудасту пришло в голову, что с теми, кто повинуется конунгу Свеммелю, все равно может случиться что-нибудь скверное, и на миг сам изумился, с какой тогда стати он по доброй воле лезет в пекло.
   Ответа долго искать не пришлось. На войне, будь то с дёнками или с фортвежцами, с ним может и не случиться ничего дурного. Покамест, во всяком случае, не случилось. С другой стороны, если он пойдет против монаршей воли… За годы своего правления Свеммель успел доказать, что глупец, осмелившийся на это, непременно позавидует мертвым.
   Ункерлантцы засыпали ядрами центр Хвитерне, где сопротивление противника было наиболее сильным. Заливались офицерские свистки. Орали сержанты. Вскочив на ноги, Леудаст тоже ринулся вперед. За спиной его раненая фортвежка вновь разразилась бранью. Потом голос ее затерялся в грохоте битвы.
   Солдат пробежал мимо мертвого бегемота — зверя вместе с седоками убило метко брошенное фортвежское ядро, — чтобы миг спустя укрыться за тушей еще одного дохлого чудовища. От прожженной шкуры исходил невыносимый смрад: где-то в развалинах дома напротив фортвежцы укрыли жезл, достаточно массивный, чтобы пробить даже тяжелую броню зверя. Леудаст опасливо оглянулся в поисках ловушек, хотя из этой части Хвитерне ункерлантцы уже выбили противника. Загонять бегемотов на узкие городские улочки показалось солдату убийственно неэффективным занятием, и Леудаст задумался: придерживаются ли его командиры того же мнения?
   Хвитерне пал. И крепость в сердце города пала, сокрушенная в прах чудесами современного чародейства. Грязные унылые пленники брели чередой на запад под охраной горстки ункерлантцев. На улицах валялось немало тел в штатском вместо мундиров фортвежской армии, и у каждого мертвеца во лбу было прожжено аккуратное отверстие. Кто-то успел повесить транспарант с надписями на ункерлантском и, как решил Леудаст, на фортвежском (сходные на слух, эти наречия пользовались различными письменами): «ЕСЛИ ТЫ НЕ СОЛДАТ, ВОТ ЧТО ТЫ ПОЛУЧИШЬ ЗА СОПРОТИВЛЕНИЕ БОЙЦАМ КОНУНГА СВЕММЕЛЯ».
   Среди приземистых смуглых пленников в фортвежских мундирах попадались изредка люди иного народа: высокие, златовласые.
   — Си-илы преисподние! — воскликнул один из солдат во взводе Леудаста, указывая на них. — Как же это клятые дьёндьёшцы перебрались на другой край мира, чтобы фортвежцам пособить?
   — Нантвин, гусь ты лапчатый, это же не дёнки! — ответил ему Леудаст. — Просто кауниане. Они здесь от явления мира живут.
   — Какие такие ковняне? — Говор Нантвина был грельцким — это значило, что родом солдат с дальнего юга. Понятное дело, в тамошних краях кауниане не живут…
   — Они когда-то правили почти всем северо-западом, — объяснил Леудаст. — Прежде чем альгарвейцы и фортвежцы раскромсали их империю.
   — А что ж они так на дёнок похожи? — поинтересовался Нантвин.
   — Да не очень-то, — ответил Леудаст. — Ну, волосы светлые, так и все на том.
   Ему разница казалась очевидной: семья кауниан жила недалеко от его хутора. Они не только были худощавыми и рослыми — волосы их, золотые или серебристые, лежали ровно, в то время как буйные шевелюры дьёндьёшцев торчали во все стороны и оттенок имели скорее песочный.
   — Да что б им провалиться, — буркнул Нантвин, которому столь тонкие различия были неинтересны, — по мне так сущие дёнки.
   — Ну, будь по-твоему, — вздохнул Леудаст. — Сущие дёнки.
   Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустопорожние споры.
   — Неэффективно это, — проворчал солдат.
   На него смотрел пленник-каунианин — скорее даже сквозь него. Судя по выражению лица пленного, Леудаст казался ему прямоходящей вошью. Солдат расхохотался. Каунианина передернуло, будто он наступил на колючку. Что за смех, в самом деле — думать, будто ункерлантского солдата волнует мнение о нем какого-то бестолкового пленника?
   — Что вы тут баклуши бьете? Пялитесь на жалких ублюдков? — рявкнул сержант Магнульф. — Конунг Свеммель, почитай, отправит их на рудники копать серу и киноварь, так что света белого они больше не увидят. Все равно что покойники. А вы — пошевеливайтесь!
   — Так точно, сержант! — отозвался Леудаст.
   Пытаться объяснить Магнульфу, что он пытался объяснить Нантвину, чем фортвежские кауниане отличаются от дьёндьёшцев, было бы бесполезно. Магнульф не нуждался в отговорках. Он требовал повиновения.
   Добившись требуемого, сержант только хмыкнул.
   — За мной! — скомандовал он. — Еще пара дней, и мы войдем в Эофорвик.
   Леудаст поплелся за ним. С гораздо большим удовольствием он бы вернулся к себе на хутор. Но если уже его занесло на войну, то солдат был вовсе не против, чтобы она оказалась легкой.
 
   Полковник Сабрино высунулся из палатки, и прикованный к столбу на временной дракошне северней Громхеорта ящер тут же зашипел, захлопав крыльями. Альгарвейский летчик замер, будто получил оскорбление от разумного врага, и продемонстрировал дракону самый непристойный жест, какой только знал. Дракон зашипел снова — должно быть, тоже обиделся. Сабрино расхохотался и, задрав нос, направился в сторону офицерского клуба.
   Клуб тоже размещался в палатке. Буфетчик поклонился вошедшему Сабрино.
   — Чем могу служить, ваше благородие? — спросил он.
   — Для начала, без сомнения, ты мог бы обернуться прекрасной девой, любезнейший, — отозвался Сабрино.
   Сидевшие за столом со стаканами в руках летчики его крыла расхохотались. Буфетчик — тоже, хотя и остался, невзирая на команду, мужчиной да вдобавок весьма уродливым.
   — Что ж, — Сабрино вздохнул, — тогда придется мне удовольствоваться стаканом портвейна. Запиши на мой счет.
   — Слушаюсь, ваше благородие! — Буфетчик ловко выдернул пробку из бутылки и наполнил стакан.
   Сабрино пригубил. Крепленое вино оказалось не из лучших, но приходилось ограничивать себя. В военное время необходимо идти на жертвы.
   — Присоединяйтесь, полковник! — окликнул его капитан Домициано, похлопав по свободном табурету. Сидевший с ним за одним столом старший лейтенант Орозио кивнул, показывая, что присоединяется к приглашению.
   — Не против. — Сабрино пристроился на высоком табурете и поднял стакан. — Выпьем за нашу чудесную маленькую войну!
   — За чудесную войну! — эхом отозвались Домициано и Орозио, прежде чем осушить стаканы вслед за своим командиром.
   — Представляется мне, — добавил Орозио, — что Фортвег лежит перед нами в шляпной коробке, перевязанной ленточкой.
   — Вот и мне так кажется. — Сабрино кивнул. — Жаль, что пришлось пропустить их через границу и позволить нанести такой урон нашему королевству… но мы получили за ущерб сторицей.
   — Верно, — согласился Домициано. Ухо его, сожженное лучом фортвежца, скрывала повязка. Но капитан самолично разделался с четырьмя драконами противника и разорял вражескую землю не раз. Небольшая рана не тревожила его душу. — Мы бы добились не меньшего, даже если бы ункерлантцы не подкрались к королю Пенде со спины и не отвесили ему доброго пинка.
   — Вот и мне так кажется, — повторил Сабрино. — Совершенно так же. Фортвежцы отважны, но у них недостает бегемотов, у них недостает драконов, а с теми, что у них есть, они не вполне понимают что делать. Нам бы потребовалась пара лишних недель, чтобы занять оставшуюся часть страны, но мы бы справились, сомнения нет.
   Орозио почесал бородку.
   — Сударь, а что нам делать, если столкнемся с ункерлантскими драконами в воздухе?
   — Делайте вид, что вам померещилось, — ответил Сабрино, не раздумывая. — Если пилоты начнут стрелять — уклоняйтесь. Иными словами — уносите ноги. Король Мезенцио не хочет войны с Ункерлантом. Я слышал, что через пару дней будет оглашен приказ по армии того же содержания. У нас сейчас достанет трудностей и без выходок конунга Свеммеля.
   — Не думаю, что стоит излишне беспокоиться из-за ункерлантцев, — возразил Домициано. — В Шестилетнюю войну мы преподали им такой урок, что Свеммель едва ли захочет связываться с нами.
   — Будем надеяться, — отозвался Сабрино и выпил — за надежду. Подчиненные его выпили вместе с ним.
   В клубную палатку заглянул вестовой. При виде Сабрино на лице его немедленно отразилось облегчение.
   — А, вот и вы, сударь! — воскликнул он. — Только что передали по кристаллу: вашему крылу приказано немедленно присоединиться к атаке на городок Вихтгара.
   Грубые звуки фортвежского он произносил так четко, как это вообще было возможно для альгарвейца.
   Из внутреннего кармана мундира Сабрино достал карту и разложил на столе, так, чтобы Домициано и Орозио тоже могли изучить ее. Миг спустя палец полковника накрыл мишень.
   — В полусотне миль на северо-запад отсюда, — заметил он и обернулся к вестовому: — Передай кристалломанту — пусть ответит, что мы через полчаса будем в воздухе. — Он кивнул товарищам: — Пора преподать фортвежцам очередной урок, ребята.
   Как обычно, Сабрино пришлось с осторожностью пробираться между прикованными драконами, чтобы не измарать башмаки едкими испражнениями. Как обычно, его ящер позабыл, что носит своего всадника годами. Как обычно, тварь шипела, била крыльями и брызгала слюной, пытаясь отпугнуть человечка, решившего взгромоздиться дракону на спину. Плевать огнем скотина, впрочем, не пыталась — эту дурную привычку у боевых драконов отбивали с младенчества. Спасибо, подумал полковник, и на том.
   Когда колоссальные перепончатые крылья загремели за спиной и земля ушла вниз, Сабрино еще раз поблагодарил судьбу. Зрелище, открывающееся с высоты, почти стоило того, чтобы сносить тупую злобу огромных ящеров. Да и сами драконы на взлете, расчерченные по спинам алыми, белыми и зелеными полосами, посеребренные снизу, были прекрасны.
   — Давай, — бросил он и ткнул дракона стрекалом, чтобы повернуть зверя от запада на север. — Мы успеем.