Страница:
— Доброго тебе дня, Гаривальд, — промолвил староста голосом настолько елейным и ласковым, словно с инспектором разговаривал.
— И тебе того же, — ответил Гаривальд.
Изображать радость ему пришлось не столь мучительно, как он подумал было. Чем ближе он подходил, тем яснее видел сквозь дождь, как тяжело старосте пробираться по грязи. После того как Ваддо сломал лодыжку, ему приходилось ковылять с палкой, но по весенней распутице от палки было немного проку: вместо того чтобы помогать хозяину, она только глубже уходила в землю.
— Чтобы наступающий год был благосклонен к тебе и твоей семье, — продолжал Ваддо. — Чтобы урожай твой был богат…
«Чтобы ты заткнулся и оставил меня в покое», — подумал Гаривальд, а вслух ответил:
— И тебе того же желаю.
Это была совершеннейшая правда — или почти правда. Все, что могло навредить полю старосты, будь то саранча, гниль или непогода, скорей всего затронет и урожаи остальных жителей деревни, не исключая самого Гаривальда.
Ваддо склонил голову, отчего дождевая вода потекла с полей шляпы не на спину, а вперед, на глаза.
— Ты всегда был вежлив, Гаривальд, — заметил он.
«Это потому что ты не знаешь, о чем я говорю за твоей спиной». Но Гаривальд всегда осторожно выбирал, с кем и о чем говорить за спиной старосты. Некоторые в деревне были инспекторами Ваддо так же, как люди в сланцево-сером служили конунгу. Очевидно, осторожность не подвела Гаривальда — старосте никто не донес.
— Благодарю, — промолвил он, стараясь не отстать от Ваддо в лицемерии.
Получилось: физиономия старосты под широкими полями шляпы просветлела.
— Да, — заметил он, — благодаря таким людям, как ты, наш Зоссен выбивается в люди!
— А? — вежливо поинтересовался Гаривальд, пытаясь скрыть тревогу.
Деревня его устраивала какая есть, спасибо большое!
— В люди! — повторил староста и — чудо из чудес — подмигнул Гаривальду.
— Может быть — всего лишь может быть, имей в виду! — найдется способ поставить в Зоссене хрустальный шар. А если мы принесем в деревню кристалл, это будет все равно что привести весь мир в нашу деревню!
В восторге он раскинул руки, не сбрасывая плаща, как бы пытаясь показать, что будет это просто замечательно.
В чем Гаривальд сомневался всей душою. Не так давно они с Аннорой порешили, что без кристалла в Зоссене куда как лучше. Менять свое мнение он не видел причины. Будучи ункерлантским крестьянином, подобным большинству ункерлантских крестьян, он вообще редко видел причину менять свое мнение о чем бы то ни было.
— Это как? — поинтересовался он, ничем своих мыслей не выдавая. — Силовых родников поблизости нет. Становых жил тоже не находится. Что же до волшбы… до волшбы нам как до небес, вот что я скажу.
— Ну разве не жалость? — искренне посетовал Ваддо. — Сколько всего смогли бы мы совершить, когда бы в наших краях магия работала. А она заработает, очень скоро, уж поверь мне!
— Это как? — снова спросил Гаривальд. — Из камня воды не выжмешь — нету в нем воды. Из земли без становых жил волшебства тоже не получишь.
— Уж как это делается, не знаю, — ответил Ваддо. — Я-то не чародей. Но если получится — ну не здорово ли будет? Все нам ведомо станет, что в мире творится, и не придется ждать, покуда в Зоссен заявится какой-нибудь коробейник с новостями.
— Оно, быть может, и неплохо, — ответил Гаривальд. Ему показалось неразумным прямо заявить старосте, что он дурак и затея его дурацкая. Но намекнуть он сумел: — Правда, к нам когда ни придет, а все новость.
— Но этого же мало! — воскликнул Ваддо. — Когда в Зоссен приходят соседи да коробейники, я хочу, чтобы мы им могли новости передавать, а не выпрашивать, как старая Файлейба просит на хлеб, потому что у нее муж и дочка преставились, а младшая дочка сбежала с тем жестянщиком!
— Да мне-то все одно, — промолвил Гаривальд. На самом деле ему было далеко не все одно, но его надежды шли вразрез с надеждами Ваддо. Он пожал плечами, отчего с плаща градом посыпались капли, и добавил: — Мы же не в Котбусе или того похлеще.
— А разве не здорово было бы? — спросил староста. — Зоссен, Котбус юга! Ну не чудесно ли звучит?
Гаривальд переступил с ноги на ногу, чтобы не утонуть в грязи, и снова пожал плечами, вместо того чтобы рявкнуть старосте, что ему вовсе неохота из родной деревни делать какой-то там Котбус. Что единственный хрустальный шар, даже если его и удастся заклясть, не превратит Зоссен в подобие ункерлантской столицы, ни одному, ни другому не приходило в голову.
Ваддо тоже взялся переминаться с ноги на ногу и едва не упал. Если бы он не удержался, Гаривальду тоже удержаться было бы сложно — чтобы не примять старосту в жидкую грязь, покуда тот не перестанет дергаться. Если Ваддо утонет, ничего скверного с деревней не приключится. Но, к разочарованию Гаривальда, староста устоял.
— Ну посмотрим еще, посмотрим, — пробормотал он. — Ничего еще не решено.
Хотя его и поставили главным над всей деревней, под наносной властностью он оставался таким же крестьянином, что и остальные.
— Да, все еще может поменяться, — согласился Гаривальд.
Любой на его месте сказал бы то же самое. Любой, кто вырос на бескрайних просторах Ункерланта.
— Ну вот, — заключил Ваддо, словно они обо всем договорились.
Вышло это у него так убедительно, что Гаривальд на миг поверил, что они действительно обо всем договорились, и двинулся дальше. Староста все же не напрасно занимал свое место. Но затем крестьянин обернулся.
— Я тебя третий раз спрашиваю, а ты все отмалчиваешься: как мы заставим хрусталик работать, когда поблизости ни становой жилы нет, ни источника?
Ваддо глянул на него несчастными глазами. Гаривальд решил было, что ответа у старосты нет и вообще вся затея существует только в его буйном воображении. Но он, как выяснилось тут же, ошибся.
— Знаешь, — неохотно промолвил Ваддо, — магические источники и становые жилы — не единственный способ добыть чародейную силу. В Зоссене эффективнее будет воспользоваться иным средством…
— Ну да, — воскликнул Гаривальд со смехом, — зуб даю! Ну, когда начнешь очередь к жертвенному алтарю строить, начни с моей тещи!
Он посмеялся снова. В общем и целом он неплохо ладил с матерью Анноры: у нее было большое преимущество перед любой другой тещей, а именно — она не лезла в чужие дела.
Потом он заметил, как переменился в лице Ваддо. И переменился в лице сам — от ужаса. Он-то думал, что шутит. Уверен был. Это же как страстно должен был староста мечтать о хрустальном шаре? И на что он пойдет — да не он один, а инспекторы конунга Свеммеля и солдаты им в помощь, — чтобы поставить-таки злосчастный кристалл посреди Зоссена?
— Си-илы горние! — шепотом протянул Гаривальд, прикидывая, а не утопить ли ему старосту в ближайшей луже и прямо сейчас.
Ваддо замахал руками под накидкой, будто выгоняя оттуда курицу.
— Нет-нет-нет! — закудахтал он. — Нет, нет и нет! Мы не станем никого из Зоссена приносить в жертву, чтобы запустить кристалл. Это людям не понравится, — более впечатляющего преуменьшения Гаривальд не слыхивал, хотя, конечно, все еще было впереди, — и будет неэффективно. В стране есть множество преступников, особенно в городах, где народ вовсе стыд и срам потерял. Кто пожалеет, если им перерезать глотки? А так хоть польза от них какая выйдет, а? Вот это называется эффективность!
— М-м… ну да, — неохотно признал Гаривальд.
Мысль о том, что каким-то неприятным и незнакомым типам перережут глотки, его не смущала — сами, должно быть, напросились. Но ему не нравилось, что делается это ради столь скверной цели, как проведение в его деревню эфирной связи.
— Теперь понимаешь, — проговорил Ваддо, — почему я не хочу распространяться насчет жертвоприношений и всего такого? Половина деревни захочет избавиться от другой половины, и каждый будет уверен, что избавиться хотят от него. И не успокоятся, пока не увидят, что это всего лишь негодяи заблудные свое получат.
— Пожалуй, что так, — согласился Гаривальд.
Он знал, кого зоссенцы предпочли бы принести в жертву. Он с этим человеком только что лясы точил. Гаривальд едва не высказался вслух — просто ради того, чтобы посмотреть, какая у Ваддо будет рожа. Но староста не забудет насмешки. И если с кристаллом что-нибудь случится — Гаривальд не знал, как можно сломать хрустальный шар, но полагал, что попытаться стоит, — он не хотел бы, чтоб Ваддо вспомнил о нем в первую очередь. Лучше бы не вспоминал вовсе.
Капитан Галафроне, сменивший на посту командира покойного капитана Ларбино, пришелся Теальдо по душе. Плечистый здоровяк прошел всю Шестилетнюю войну; его когда-то рыжие волосы, усы и баки стали почти седыми. А еще он был редкой птицей в альгарвейской армии (в войска Елгавы или Валмиеры такие вовсе не залетали) — офицером, выбившимся из солдат.
— Пробил час отмщения, парни, — говорил он, пока Теальдо и его товарищи ждали, скорчившись в передовых траншеях, сигнала к атаке. — Проклятые кауниане украли наши земли, когда я был в ваших годах. Сейчас мы расплатимся с клятыми блудодеями сполна. Вот и все.
Лучше подгадать момент он не смог бы даже первостатейным колдовством. Едва капитан договорил, как на валмиерские позиции впереди посыпался ядерный дождь. Заговорили ядрометы позади линии траншей, но большую часть снарядов поставляли драконы, чьи смутные тени солдат мог различить в светлеющем небе.
То здесь, то там пытались открыть ответный огонь валмиерские ядрометы, но драконы, как доводилось слышать Теальдо, выучены были обращать на них особое внимание. В этом поединке преимущество оставалось за альгарвейцами.
Загремели фанфары — не плавной мелодией державного гимна, но гневно и повелительно.
— За мной! — взревел капитан Галафроне, первым выскочив из траншеи.
Если он и в Шестилетнюю войну вел себя так же, Теальдо мог только удивляться, каким образом ветерану удалось дожить до сего дня.
— За мной! — эхом отозвался сержант Панфило. — За короля Мезенцио!
— Мезенцио! — вскричал Теальдо, неуклюже взбегая по груде мешков с песком, чтобы подставить свою драгоценную башку валмиерским лучам и ядрам. Нет чтобы ему остаться в оккупационных войсках на Сибиу, а не плыть назад в Альгарве, чтобы присоединиться к наступлению на юго-восточной границе. Но власти предержащие в Трапани решили иначе… и вот он здесь.
— Если Мезенцио такая охота припала надрать валмиерцам задницы, так пусть сам и воюет! — гаркнул Тразоне, но, подобно Теальдо, и он ринулся через ничейную полосу к траншеям, которые выкопали светловолосые разбойники на исконной альгарвейской земле.
Один или двое солдат упали, сраженные лучами, но не более того — ядрометы и драконы выполнили свою часть работы. Вместе с альгарвейской пехотой наступали бегемоты, волоча на себе батареи тяжелых жезлов и маленькие катапульты. Другие звери тащили на себе боеприпасы и понтоны для наплавных мостов.
Теальдо спрыгнул в передовую траншею валмиерцев. Двое светловолосых солдат в штанах бросили жезлы и подняли руки.
— Нет воевать! — просипел один из них на скверном альгарвейском.
— Пленных — в тыл! — заорал где-то рядом капитан Галафроне. — Не тратьте время на то, чтобы шарить по карманам, — всех в тыл! Впереди нас ждет большая добыча, ребята, нищими не останемся! Но чем быстрей мы станем наступать, тем скорей вышибем кауниан с нашей земли! Вперед!
Теальдо с большой неохотой отказался от мысли пограбить валмиерцев. С точки зрения сугубо военной Галафроне был, конечно, прав. Но солдату неприятно было думать, что деньги и барахлишко кауниан попадут в руки тыловых крыс, которые ничем такого счастья не заслужили.
Однако Галафроне уже торопился дальше, и Теальдо не мог позволить себе отстать. Его товарищи тоже последовали за ветераном. Валмиерцы сопротивлялись, но не так отчаянно, как можно было ожидать. Многие еще не оправились от потрясения, вызванного массированной бомбардировкой. Другие, завидев вражеских солдат, бросали жезлы.
— Наши клятые дворяне втянули нас в проигранную войну, — с горечью промолвил один из пленных, уходя.
По-альгарвейски он говорил неплохо. В лагере ему представится возможность овладеть языком еще лучше.
Потом Теальдо пришлось укрыться за грудой развалин — горстка валмиерцев в каменном укрепе показала, что еще не готова сдаться. Огненные лучи опалили нежную весеннюю траву. Теальдо попытался попасть лучом в одну из бойниц, но судя по тому, как задымилась земля вокруг, безуспешно.
Галафроне и его кристалломант растянулись на земле в столь же импровизированном укрытии. Ротный командир глянул на карту, потом крикнул что-то — Теальдо не разобрал, что именно — чародею с кристаллом, и тот заговорил со своим приспособлением торопливо, но негромко, так что солдат опять не уловил ничего, кроме интонации.
Спустя едва ли пару минут на валмиерский укреп спикировали два дракона. Теальдо испугался уже, что седоки решили пойти на таран, но те сбросили груз ядер с высоты деревьев, чтобы уж точно не промахнуться. Когда бомбы взорвались, земля под животом Теальдо заходила ходуном. Огонь защитников укрепления прервался внезапно, как отрезанный.
Галафроне вскочил на ноги.
— Давайте пошевеливайтесь! — гаркнул он. — Эти сволочи нас больше не потревожат!
В этом он оказался прав. Теальдо пробежал мимо развалин каменного укрепа. В воздухе еще стоял резкий запах разорвавшихся снарядов, всегда вызывавший в памяти грозы. С ним мешались другие: аромат жареного мяса и железистый запах крови.
Впереди, обгоняя наступающую пехоту, топотали стада бегемотов. Подобно драконам, они и их наездники усердно рушили полевые укрепления, где пытались задержаться самые упорные валмиерцы. К тому времени, как туда добирались Теальдо и его товарищи, им обычно оставалось лишь зачистить остатки.
К концу первого дня наступления Теальдо устал сильней, чем когда-либо в своей жизни. Но и продвинулись он и его товарищи дальше, чем солдат мог себе вообразить. Полевые кухни каким-то чудом догнали их к вечеру. Похлебка, которой наполнил оловянный солдатский котелок дюжий кухарь с вытатуированным на руке драконом, не вызвала бы восторга у чревоугодников из Трапани, но она была неизмеримо вкусней всего, что солдаты могли бы добыть сами.
Галафроне ел жадно. Выглядел он слегка ошарашенным, и не от долгого марша и боев.
— Поверить не могу, что мы так быстро движемся, — бормотал он с набитым ртом уже не в первый раз. — В Шестилетнюю войну так наступать нам не удавалось, даже в последнем броске на Приекуле. Силы горние, да мы уже вернули половину того, что отняли у нас чучелки тогда.
— Не больно им охота воевать, когда мы их молотим, а не наоборот, — заметил Тразоне, подавляя зевок.
Теальдо кивнул:
— И мне так показалось. Один из них сказал, что винит своих же дворян в нынешней войне.
— Надеюсь, они все так думают! — воскликнул Галафроне. — Когда мы с ними в прошлый раз воевали, они дрались, как бесноватые, точно вам скажу. Если сейчас у них к этому делу душа не лежит — вот и славно.
Спор вокруг костра продлился бы дольше, когда бы солдаты не вымотались настолько за день. Теальдо завернулся в одеяло и тут же заснул мертвым сном. Когда сержант Панфило на другое утро поднял его до рассвета, солдат все еще чувствовал себя покойником. Панфило же выглядел до омерзения бодрым и отдохнувшим.
— Вставай! — рявкнул он. — Толку от тебя немного, но если некому больше надрать валмиерцам задницы, так и ты сойдешь.
— Если от меня немного толку, так, может, оставите меня и дальше как-нибудь сами?
Но Теальдо уже поднялся. В воздухе висел запах свежего хлеба с полевой кухни. И еще один запах — запах победы.
Залив ломоть хлеба кислым красным вином, солдат вновь двинулся на восток. Снова большую часть работы выполняли за него боевые чудовища. Снова альгарвейские драконы обрушивались на каунианских солдат, продолжавших сопротивление, даже когда мимо них протопали бегемоты. Обычно хватало нескольких ядер, чтобы успокоить их навеки. Вражеские драконы над головами солдат короля Мезенцио почти не появлялись. И снова валмиерские солдаты сражались без всякого желания и в плен шли куда охотней, чем сибиане.
— Сибов мы застали врасплох, но они дрались жестоко, пока еще могли, — сказал Теальдо приятелю, когда они отправили в тыл очередную кучку пленников. — А эти сучьи дети вроде бы ждали нас, вооружась до зубов?
— Ты что, жалуешься? — изумился Тразоне.
— Ну, вообще говоря, нет, — признался солдат.
Оба расхохотались. Дорога вела их на восток.
Теальдо старался держаться поближе к капитану Галафроне и кристалломанту. Это было непросто; ветеран задавал такой шаг, что Теальдо трудно было угнаться за ним. Но, будучи типичным альгарвейцем, он жаждал первым узнать, если приключится что-нибудь интересное. Ближе к вечеру упорство и любопытство его окупились сторицей. Прислушавшись к своему хрустальному шару, кристалломант сообщил что-то Галафроне, и тот испустил победный клич.
— Что случилось, сударь? — спросит Теальдо.
Может, капитан ответит ему, а может, и нет. Кто не рискует, тот не выигрывает.
Галафроне не просто готов был ответить. Если бы Теальдо не спросил, капитан, наверное, тряхнул бы его от избытка чувств, прежде чем вскричать в голос:
— В тылу у валмиерской армии восстал маркизат Ривароли! Посмотрим, как теперь клятые чучела смогут перебрасывать подкрепления или боеприпасы!
— Си-илы горние, — протянул Теальдо и тоже заорал: — Вот им, гадам, за то, что оттяпали у нас полный маркизат добрых альгарвейцев!
— Пусть теперь подавятся, — поддержал его Галафроне. — А нам выпала честь забить этот кусок в глотки королю Ганибу и его бездарным прихвостням в парчовых панталонах.
Теальдо подозревал, что Галафроне и к альгарвейскому дворянству относится без всякого почтения, но этого капитан вслух высказать не мог и срывал зло на дворянстве вражеском.
И не он один.
— Если послушать чучелок, которых мы в плен берем, — заметил Теальдо, — так они тоже не больно-то желают умирать за своих благородных.
Галафроне кивнул и обернулся к кристалломанту:
— Передай это полковнику Омбруно и в штаб армии заодно. Думаю, там уже знают, но на всякий случай передай все равно. Может, они придумают, как заставить кауниан сдаваться вообще без боя.
— Слушаюсь, сударь! — отозвался связист.
Как только разговор завершился, Галафроне вновь погнал солдат вперед. К концу дня рота перешла границу маркизата Ривароли. Не заметить этого было трудно. На дорожных знаках — отступающий враг снес большую часть, но далеко не все — альгарвейские письмена сменились валмиерскими, как и в первой же деревне, которую миновали солдаты. Жители поселка оставались на вид альгарвейцами, хотя имена их писались на чужеземный манер. Теальдо стало любопытно: как бы его звали, случись ему родиться в здешних краях? Наверное, что-то вроде «Теалту».
Большинство жителей деревни встречали альгарвейских солдат вином, пирогами и аплодисментами. Женщины — объятьями и поцелуями. Возможно, поцелуями дело не ограничилось бы, как в те дни, когда товарищи Теальдо входили в герцогство Бари, но Галафроне одернул солдат:
— Держать строй! Шевелитесь, прах вас побери! Победа уже близка! Скоро вам выпадет не один случай фитили навощить! И чем крепче мы надавим на кауниан сейчас, тем скорей это случится!
Теальдо заметил, что из окна лавки наблюдают за проходящими мимо альгарвейскими солдатами мужчина и женщина с желтыми, точно масло, волосами. После заключения Тортусского договора в маркизат перебралось на жительство немало валмиерцев. Что думали они теперь, глядя на своих давних противников?
— Ничего хорошего, — пробормотал он себе под нос, — зуб даю.
— Шевелитесь! — вновь заорал Галафроне.
Впереди раскинулись поля, и рота перешла в наступление рассыпным строем на случай, если валмиерцы смогли все же закрепиться где-то впереди. До сих пор им этого не удавалось.
Глава 12
— И тебе того же, — ответил Гаривальд.
Изображать радость ему пришлось не столь мучительно, как он подумал было. Чем ближе он подходил, тем яснее видел сквозь дождь, как тяжело старосте пробираться по грязи. После того как Ваддо сломал лодыжку, ему приходилось ковылять с палкой, но по весенней распутице от палки было немного проку: вместо того чтобы помогать хозяину, она только глубже уходила в землю.
— Чтобы наступающий год был благосклонен к тебе и твоей семье, — продолжал Ваддо. — Чтобы урожай твой был богат…
«Чтобы ты заткнулся и оставил меня в покое», — подумал Гаривальд, а вслух ответил:
— И тебе того же желаю.
Это была совершеннейшая правда — или почти правда. Все, что могло навредить полю старосты, будь то саранча, гниль или непогода, скорей всего затронет и урожаи остальных жителей деревни, не исключая самого Гаривальда.
Ваддо склонил голову, отчего дождевая вода потекла с полей шляпы не на спину, а вперед, на глаза.
— Ты всегда был вежлив, Гаривальд, — заметил он.
«Это потому что ты не знаешь, о чем я говорю за твоей спиной». Но Гаривальд всегда осторожно выбирал, с кем и о чем говорить за спиной старосты. Некоторые в деревне были инспекторами Ваддо так же, как люди в сланцево-сером служили конунгу. Очевидно, осторожность не подвела Гаривальда — старосте никто не донес.
— Благодарю, — промолвил он, стараясь не отстать от Ваддо в лицемерии.
Получилось: физиономия старосты под широкими полями шляпы просветлела.
— Да, — заметил он, — благодаря таким людям, как ты, наш Зоссен выбивается в люди!
— А? — вежливо поинтересовался Гаривальд, пытаясь скрыть тревогу.
Деревня его устраивала какая есть, спасибо большое!
— В люди! — повторил староста и — чудо из чудес — подмигнул Гаривальду.
— Может быть — всего лишь может быть, имей в виду! — найдется способ поставить в Зоссене хрустальный шар. А если мы принесем в деревню кристалл, это будет все равно что привести весь мир в нашу деревню!
В восторге он раскинул руки, не сбрасывая плаща, как бы пытаясь показать, что будет это просто замечательно.
В чем Гаривальд сомневался всей душою. Не так давно они с Аннорой порешили, что без кристалла в Зоссене куда как лучше. Менять свое мнение он не видел причины. Будучи ункерлантским крестьянином, подобным большинству ункерлантских крестьян, он вообще редко видел причину менять свое мнение о чем бы то ни было.
— Это как? — поинтересовался он, ничем своих мыслей не выдавая. — Силовых родников поблизости нет. Становых жил тоже не находится. Что же до волшбы… до волшбы нам как до небес, вот что я скажу.
— Ну разве не жалость? — искренне посетовал Ваддо. — Сколько всего смогли бы мы совершить, когда бы в наших краях магия работала. А она заработает, очень скоро, уж поверь мне!
— Это как? — снова спросил Гаривальд. — Из камня воды не выжмешь — нету в нем воды. Из земли без становых жил волшебства тоже не получишь.
— Уж как это делается, не знаю, — ответил Ваддо. — Я-то не чародей. Но если получится — ну не здорово ли будет? Все нам ведомо станет, что в мире творится, и не придется ждать, покуда в Зоссен заявится какой-нибудь коробейник с новостями.
— Оно, быть может, и неплохо, — ответил Гаривальд. Ему показалось неразумным прямо заявить старосте, что он дурак и затея его дурацкая. Но намекнуть он сумел: — Правда, к нам когда ни придет, а все новость.
— Но этого же мало! — воскликнул Ваддо. — Когда в Зоссен приходят соседи да коробейники, я хочу, чтобы мы им могли новости передавать, а не выпрашивать, как старая Файлейба просит на хлеб, потому что у нее муж и дочка преставились, а младшая дочка сбежала с тем жестянщиком!
— Да мне-то все одно, — промолвил Гаривальд. На самом деле ему было далеко не все одно, но его надежды шли вразрез с надеждами Ваддо. Он пожал плечами, отчего с плаща градом посыпались капли, и добавил: — Мы же не в Котбусе или того похлеще.
— А разве не здорово было бы? — спросил староста. — Зоссен, Котбус юга! Ну не чудесно ли звучит?
Гаривальд переступил с ноги на ногу, чтобы не утонуть в грязи, и снова пожал плечами, вместо того чтобы рявкнуть старосте, что ему вовсе неохота из родной деревни делать какой-то там Котбус. Что единственный хрустальный шар, даже если его и удастся заклясть, не превратит Зоссен в подобие ункерлантской столицы, ни одному, ни другому не приходило в голову.
Ваддо тоже взялся переминаться с ноги на ногу и едва не упал. Если бы он не удержался, Гаривальду тоже удержаться было бы сложно — чтобы не примять старосту в жидкую грязь, покуда тот не перестанет дергаться. Если Ваддо утонет, ничего скверного с деревней не приключится. Но, к разочарованию Гаривальда, староста устоял.
— Ну посмотрим еще, посмотрим, — пробормотал он. — Ничего еще не решено.
Хотя его и поставили главным над всей деревней, под наносной властностью он оставался таким же крестьянином, что и остальные.
— Да, все еще может поменяться, — согласился Гаривальд.
Любой на его месте сказал бы то же самое. Любой, кто вырос на бескрайних просторах Ункерланта.
— Ну вот, — заключил Ваддо, словно они обо всем договорились.
Вышло это у него так убедительно, что Гаривальд на миг поверил, что они действительно обо всем договорились, и двинулся дальше. Староста все же не напрасно занимал свое место. Но затем крестьянин обернулся.
— Я тебя третий раз спрашиваю, а ты все отмалчиваешься: как мы заставим хрусталик работать, когда поблизости ни становой жилы нет, ни источника?
Ваддо глянул на него несчастными глазами. Гаривальд решил было, что ответа у старосты нет и вообще вся затея существует только в его буйном воображении. Но он, как выяснилось тут же, ошибся.
— Знаешь, — неохотно промолвил Ваддо, — магические источники и становые жилы — не единственный способ добыть чародейную силу. В Зоссене эффективнее будет воспользоваться иным средством…
— Ну да, — воскликнул Гаривальд со смехом, — зуб даю! Ну, когда начнешь очередь к жертвенному алтарю строить, начни с моей тещи!
Он посмеялся снова. В общем и целом он неплохо ладил с матерью Анноры: у нее было большое преимущество перед любой другой тещей, а именно — она не лезла в чужие дела.
Потом он заметил, как переменился в лице Ваддо. И переменился в лице сам — от ужаса. Он-то думал, что шутит. Уверен был. Это же как страстно должен был староста мечтать о хрустальном шаре? И на что он пойдет — да не он один, а инспекторы конунга Свеммеля и солдаты им в помощь, — чтобы поставить-таки злосчастный кристалл посреди Зоссена?
— Си-илы горние! — шепотом протянул Гаривальд, прикидывая, а не утопить ли ему старосту в ближайшей луже и прямо сейчас.
Ваддо замахал руками под накидкой, будто выгоняя оттуда курицу.
— Нет-нет-нет! — закудахтал он. — Нет, нет и нет! Мы не станем никого из Зоссена приносить в жертву, чтобы запустить кристалл. Это людям не понравится, — более впечатляющего преуменьшения Гаривальд не слыхивал, хотя, конечно, все еще было впереди, — и будет неэффективно. В стране есть множество преступников, особенно в городах, где народ вовсе стыд и срам потерял. Кто пожалеет, если им перерезать глотки? А так хоть польза от них какая выйдет, а? Вот это называется эффективность!
— М-м… ну да, — неохотно признал Гаривальд.
Мысль о том, что каким-то неприятным и незнакомым типам перережут глотки, его не смущала — сами, должно быть, напросились. Но ему не нравилось, что делается это ради столь скверной цели, как проведение в его деревню эфирной связи.
— Теперь понимаешь, — проговорил Ваддо, — почему я не хочу распространяться насчет жертвоприношений и всего такого? Половина деревни захочет избавиться от другой половины, и каждый будет уверен, что избавиться хотят от него. И не успокоятся, пока не увидят, что это всего лишь негодяи заблудные свое получат.
— Пожалуй, что так, — согласился Гаривальд.
Он знал, кого зоссенцы предпочли бы принести в жертву. Он с этим человеком только что лясы точил. Гаривальд едва не высказался вслух — просто ради того, чтобы посмотреть, какая у Ваддо будет рожа. Но староста не забудет насмешки. И если с кристаллом что-нибудь случится — Гаривальд не знал, как можно сломать хрустальный шар, но полагал, что попытаться стоит, — он не хотел бы, чтоб Ваддо вспомнил о нем в первую очередь. Лучше бы не вспоминал вовсе.
Капитан Галафроне, сменивший на посту командира покойного капитана Ларбино, пришелся Теальдо по душе. Плечистый здоровяк прошел всю Шестилетнюю войну; его когда-то рыжие волосы, усы и баки стали почти седыми. А еще он был редкой птицей в альгарвейской армии (в войска Елгавы или Валмиеры такие вовсе не залетали) — офицером, выбившимся из солдат.
— Пробил час отмщения, парни, — говорил он, пока Теальдо и его товарищи ждали, скорчившись в передовых траншеях, сигнала к атаке. — Проклятые кауниане украли наши земли, когда я был в ваших годах. Сейчас мы расплатимся с клятыми блудодеями сполна. Вот и все.
Лучше подгадать момент он не смог бы даже первостатейным колдовством. Едва капитан договорил, как на валмиерские позиции впереди посыпался ядерный дождь. Заговорили ядрометы позади линии траншей, но большую часть снарядов поставляли драконы, чьи смутные тени солдат мог различить в светлеющем небе.
То здесь, то там пытались открыть ответный огонь валмиерские ядрометы, но драконы, как доводилось слышать Теальдо, выучены были обращать на них особое внимание. В этом поединке преимущество оставалось за альгарвейцами.
Загремели фанфары — не плавной мелодией державного гимна, но гневно и повелительно.
— За мной! — взревел капитан Галафроне, первым выскочив из траншеи.
Если он и в Шестилетнюю войну вел себя так же, Теальдо мог только удивляться, каким образом ветерану удалось дожить до сего дня.
— За мной! — эхом отозвался сержант Панфило. — За короля Мезенцио!
— Мезенцио! — вскричал Теальдо, неуклюже взбегая по груде мешков с песком, чтобы подставить свою драгоценную башку валмиерским лучам и ядрам. Нет чтобы ему остаться в оккупационных войсках на Сибиу, а не плыть назад в Альгарве, чтобы присоединиться к наступлению на юго-восточной границе. Но власти предержащие в Трапани решили иначе… и вот он здесь.
— Если Мезенцио такая охота припала надрать валмиерцам задницы, так пусть сам и воюет! — гаркнул Тразоне, но, подобно Теальдо, и он ринулся через ничейную полосу к траншеям, которые выкопали светловолосые разбойники на исконной альгарвейской земле.
Один или двое солдат упали, сраженные лучами, но не более того — ядрометы и драконы выполнили свою часть работы. Вместе с альгарвейской пехотой наступали бегемоты, волоча на себе батареи тяжелых жезлов и маленькие катапульты. Другие звери тащили на себе боеприпасы и понтоны для наплавных мостов.
Теальдо спрыгнул в передовую траншею валмиерцев. Двое светловолосых солдат в штанах бросили жезлы и подняли руки.
— Нет воевать! — просипел один из них на скверном альгарвейском.
— Пленных — в тыл! — заорал где-то рядом капитан Галафроне. — Не тратьте время на то, чтобы шарить по карманам, — всех в тыл! Впереди нас ждет большая добыча, ребята, нищими не останемся! Но чем быстрей мы станем наступать, тем скорей вышибем кауниан с нашей земли! Вперед!
Теальдо с большой неохотой отказался от мысли пограбить валмиерцев. С точки зрения сугубо военной Галафроне был, конечно, прав. Но солдату неприятно было думать, что деньги и барахлишко кауниан попадут в руки тыловых крыс, которые ничем такого счастья не заслужили.
Однако Галафроне уже торопился дальше, и Теальдо не мог позволить себе отстать. Его товарищи тоже последовали за ветераном. Валмиерцы сопротивлялись, но не так отчаянно, как можно было ожидать. Многие еще не оправились от потрясения, вызванного массированной бомбардировкой. Другие, завидев вражеских солдат, бросали жезлы.
— Наши клятые дворяне втянули нас в проигранную войну, — с горечью промолвил один из пленных, уходя.
По-альгарвейски он говорил неплохо. В лагере ему представится возможность овладеть языком еще лучше.
Потом Теальдо пришлось укрыться за грудой развалин — горстка валмиерцев в каменном укрепе показала, что еще не готова сдаться. Огненные лучи опалили нежную весеннюю траву. Теальдо попытался попасть лучом в одну из бойниц, но судя по тому, как задымилась земля вокруг, безуспешно.
Галафроне и его кристалломант растянулись на земле в столь же импровизированном укрытии. Ротный командир глянул на карту, потом крикнул что-то — Теальдо не разобрал, что именно — чародею с кристаллом, и тот заговорил со своим приспособлением торопливо, но негромко, так что солдат опять не уловил ничего, кроме интонации.
Спустя едва ли пару минут на валмиерский укреп спикировали два дракона. Теальдо испугался уже, что седоки решили пойти на таран, но те сбросили груз ядер с высоты деревьев, чтобы уж точно не промахнуться. Когда бомбы взорвались, земля под животом Теальдо заходила ходуном. Огонь защитников укрепления прервался внезапно, как отрезанный.
Галафроне вскочил на ноги.
— Давайте пошевеливайтесь! — гаркнул он. — Эти сволочи нас больше не потревожат!
В этом он оказался прав. Теальдо пробежал мимо развалин каменного укрепа. В воздухе еще стоял резкий запах разорвавшихся снарядов, всегда вызывавший в памяти грозы. С ним мешались другие: аромат жареного мяса и железистый запах крови.
Впереди, обгоняя наступающую пехоту, топотали стада бегемотов. Подобно драконам, они и их наездники усердно рушили полевые укрепления, где пытались задержаться самые упорные валмиерцы. К тому времени, как туда добирались Теальдо и его товарищи, им обычно оставалось лишь зачистить остатки.
К концу первого дня наступления Теальдо устал сильней, чем когда-либо в своей жизни. Но и продвинулись он и его товарищи дальше, чем солдат мог себе вообразить. Полевые кухни каким-то чудом догнали их к вечеру. Похлебка, которой наполнил оловянный солдатский котелок дюжий кухарь с вытатуированным на руке драконом, не вызвала бы восторга у чревоугодников из Трапани, но она была неизмеримо вкусней всего, что солдаты могли бы добыть сами.
Галафроне ел жадно. Выглядел он слегка ошарашенным, и не от долгого марша и боев.
— Поверить не могу, что мы так быстро движемся, — бормотал он с набитым ртом уже не в первый раз. — В Шестилетнюю войну так наступать нам не удавалось, даже в последнем броске на Приекуле. Силы горние, да мы уже вернули половину того, что отняли у нас чучелки тогда.
— Не больно им охота воевать, когда мы их молотим, а не наоборот, — заметил Тразоне, подавляя зевок.
Теальдо кивнул:
— И мне так показалось. Один из них сказал, что винит своих же дворян в нынешней войне.
— Надеюсь, они все так думают! — воскликнул Галафроне. — Когда мы с ними в прошлый раз воевали, они дрались, как бесноватые, точно вам скажу. Если сейчас у них к этому делу душа не лежит — вот и славно.
Спор вокруг костра продлился бы дольше, когда бы солдаты не вымотались настолько за день. Теальдо завернулся в одеяло и тут же заснул мертвым сном. Когда сержант Панфило на другое утро поднял его до рассвета, солдат все еще чувствовал себя покойником. Панфило же выглядел до омерзения бодрым и отдохнувшим.
— Вставай! — рявкнул он. — Толку от тебя немного, но если некому больше надрать валмиерцам задницы, так и ты сойдешь.
— Если от меня немного толку, так, может, оставите меня и дальше как-нибудь сами?
Но Теальдо уже поднялся. В воздухе висел запах свежего хлеба с полевой кухни. И еще один запах — запах победы.
Залив ломоть хлеба кислым красным вином, солдат вновь двинулся на восток. Снова большую часть работы выполняли за него боевые чудовища. Снова альгарвейские драконы обрушивались на каунианских солдат, продолжавших сопротивление, даже когда мимо них протопали бегемоты. Обычно хватало нескольких ядер, чтобы успокоить их навеки. Вражеские драконы над головами солдат короля Мезенцио почти не появлялись. И снова валмиерские солдаты сражались без всякого желания и в плен шли куда охотней, чем сибиане.
— Сибов мы застали врасплох, но они дрались жестоко, пока еще могли, — сказал Теальдо приятелю, когда они отправили в тыл очередную кучку пленников. — А эти сучьи дети вроде бы ждали нас, вооружась до зубов?
— Ты что, жалуешься? — изумился Тразоне.
— Ну, вообще говоря, нет, — признался солдат.
Оба расхохотались. Дорога вела их на восток.
Теальдо старался держаться поближе к капитану Галафроне и кристалломанту. Это было непросто; ветеран задавал такой шаг, что Теальдо трудно было угнаться за ним. Но, будучи типичным альгарвейцем, он жаждал первым узнать, если приключится что-нибудь интересное. Ближе к вечеру упорство и любопытство его окупились сторицей. Прислушавшись к своему хрустальному шару, кристалломант сообщил что-то Галафроне, и тот испустил победный клич.
— Что случилось, сударь? — спросит Теальдо.
Может, капитан ответит ему, а может, и нет. Кто не рискует, тот не выигрывает.
Галафроне не просто готов был ответить. Если бы Теальдо не спросил, капитан, наверное, тряхнул бы его от избытка чувств, прежде чем вскричать в голос:
— В тылу у валмиерской армии восстал маркизат Ривароли! Посмотрим, как теперь клятые чучела смогут перебрасывать подкрепления или боеприпасы!
— Си-илы горние, — протянул Теальдо и тоже заорал: — Вот им, гадам, за то, что оттяпали у нас полный маркизат добрых альгарвейцев!
— Пусть теперь подавятся, — поддержал его Галафроне. — А нам выпала честь забить этот кусок в глотки королю Ганибу и его бездарным прихвостням в парчовых панталонах.
Теальдо подозревал, что Галафроне и к альгарвейскому дворянству относится без всякого почтения, но этого капитан вслух высказать не мог и срывал зло на дворянстве вражеском.
И не он один.
— Если послушать чучелок, которых мы в плен берем, — заметил Теальдо, — так они тоже не больно-то желают умирать за своих благородных.
Галафроне кивнул и обернулся к кристалломанту:
— Передай это полковнику Омбруно и в штаб армии заодно. Думаю, там уже знают, но на всякий случай передай все равно. Может, они придумают, как заставить кауниан сдаваться вообще без боя.
— Слушаюсь, сударь! — отозвался связист.
Как только разговор завершился, Галафроне вновь погнал солдат вперед. К концу дня рота перешла границу маркизата Ривароли. Не заметить этого было трудно. На дорожных знаках — отступающий враг снес большую часть, но далеко не все — альгарвейские письмена сменились валмиерскими, как и в первой же деревне, которую миновали солдаты. Жители поселка оставались на вид альгарвейцами, хотя имена их писались на чужеземный манер. Теальдо стало любопытно: как бы его звали, случись ему родиться в здешних краях? Наверное, что-то вроде «Теалту».
Большинство жителей деревни встречали альгарвейских солдат вином, пирогами и аплодисментами. Женщины — объятьями и поцелуями. Возможно, поцелуями дело не ограничилось бы, как в те дни, когда товарищи Теальдо входили в герцогство Бари, но Галафроне одернул солдат:
— Держать строй! Шевелитесь, прах вас побери! Победа уже близка! Скоро вам выпадет не один случай фитили навощить! И чем крепче мы надавим на кауниан сейчас, тем скорей это случится!
Теальдо заметил, что из окна лавки наблюдают за проходящими мимо альгарвейскими солдатами мужчина и женщина с желтыми, точно масло, волосами. После заключения Тортусского договора в маркизат перебралось на жительство немало валмиерцев. Что думали они теперь, глядя на своих давних противников?
— Ничего хорошего, — пробормотал он себе под нос, — зуб даю.
— Шевелитесь! — вновь заорал Галафроне.
Впереди раскинулись поля, и рота перешла в наступление рассыпным строем на случай, если валмиерцы смогли все же закрепиться где-то впереди. До сих пор им этого не удавалось.
Глава 12
Скарню чувствовал себя так, словно его оглоушили дубиной по темени. Сколько мог судить молодой капитан, вся армия Валмиеры чувствовала себя примерно так же. Он не видел ничего за пределами своего маленького участка фронта, но и то, что он видел, не вызывало оптимизма.
Альгарвейцы нанесли удар, когда рота Скарню возвращалась на фронт после небольшой передышки. Если бы они находились на передовой в тот час, они — те, кто выжил, — уже находились бы теперь в лагерях для военнопленных. А так роту захватило поспешное отступление. Они сражались, когда не оставалось выхода, и передвигались ночами, чтобы не привлекать внимания рыжеволосых разведчиков. Альгарвейцы не всегда брали числом, но, где бы они ни появлялись, сила была на их стороне. Рано или поздно даже самые стойкие бойцы уставали сражаться с бегемотами под градом ядер, что сыплются с небес.
Подошел мрачный сержант Рауну:
— Вашбродь, еще трое вроде как деру дали, потому что с нами их точно нету.
— Интересно, где мы сами-то находимся? — задумчиво пробормотал Скарню и достал из кармана карту.
Некоторое представление об этом он имел — где-то между недавней линией фронта и старой границей Валмиеры и Альгарве, — но не смог бы указать свое местоположение на карте с точностью хотя бы до пяти миль. Ему и его людям оставалось только упрямо тащиться на восток.
— Рано или поздно наткнемся на деревню, — промолвил Рауну. — Тогда и узнаем. — Ветеран поколебался и продолжил: — Слышал я, вашбродь, что в других ротах нашего полка дезертиров куда как больше нашего.
— Слышал… от кого? — поинтересовался Скарню.
Ему уже начинало казаться, что для командования его рота свалилась с края мира, потому что приказов он не получал уже несколько дней.
— Мало ли с кем можно в лесу столкнуться… — Рауну пожал плечами и промедлил снова. — Наши ребята знают, что вы все прошли вместе с ними, вашбродь. Так что они вряд ли оставят посты втихаря или останутся сидеть на пеньке, ожидая, пока рыжики их заберут в лагерь.
— В лесу столкнуться, да? — переспросил Скарню.
Сержант вновь пожал плечами и кивнул, но ничего не ответил. Скарню уже научился определять, когда можно надавить на Рауну, а когда не стоит. Этот случай был из последних. И он задал другой вопрос:
— Все настолько плохо?
— Еще хуже, вашбродь, — меланхолично отозвался сержант. — Роты, какое там — полки, где офицеры не справлялись, разваливаются. — Он выдержал совсем уже невыносимую паузу и заключил: — Очень много таких рот и полков немало, вашбродь.
— Пропади пропадом такие солдаты, что не желают защищать родину! — взорвался Скарню. Рауну смолчал. Капитан поразмыслил немного и добавил уже тише: — И пропади пропадом такие офицеры, что не дали солдатам причины защищать родину.
— А! — пробормотал Рауну про себя, а может, вздохнул слишком громко. — Вашбродь, не сочтите за оскорбление, но ребята за вас держатся потому только, что вы из тех командиров, что ни о первом, ни о втором не забудут.
— Да только много ли им с того пользы? — Скарню горестно вздохнул. — Что сможем, то сделаем. В путь!
— Так точно, вашбродь, — ответил Рауну. — Могло быть хуже. Мы хотя бы безлюдными краями идем — не считая альгарвейских солдат, конечно. А в Ривароли за нашими парнями охотятся и рыжики, и местный люд.
— М-да… — Скарню вздохнул снова. — И пропади пропадом король Мезенцио за то, что подбил тамошних жителей на мятеж. Что ж, дело понятное — за одно поколение альгарвейца не перекрасить.
Он двинулся по лесной тропе, стараясь ступать бесшумно. Капитан знал, что альгарвейские бегемоты уже обошли его роту, а по пятами за ними непременно последуют рыжеволосые солдаты. Вперед и на фланги он выслал разведчиков и, хотя те не донесли ничего подозрительного, жалел, что на темени у него нет лишней пары глаз.
Час спустя передовой разведчик, вернувшись, доложил, что лес кончается и впереди, за виноградниками и непахаными полями, виднеется деревня.
— Солдат не видно? — поинтересовался Скарню.
— Рыжиков, что ли? — переспросил разведчик, и капитан кивнул. — Нет, вашбродь, а вот пару человек в форменных штанах я на улице приметил.
— Да ну? — Это помогло Скарню принять решение. — Ладно. Продвигаемся вперед, и всех солдат — в наш строй. Потом командование разберется, а сейчас я хочу иметь под началом как можно больше бойцов.
— Это разумно, вашбродь, — заметил Рауну.
Скарню обошелся бы и без сержантского одобрения, но был ему только рад.
Рота осторожно выдвинулась из леса. Скарню сказал бы, что они наступают на деревеньку, — но как можно наступать во время отступления? С такими тонкостями военного дела маркиз не был знаком.
Действительно, по улицам деревни прохаживались часовые в форменных штанах. Один поднял тревогу, завидев приближающихся в рассыпном строю солдат, и в мгновение ока деревня будто опустела.
— Будьте готовы ко всему! — предупредил капитан своих бойцов. — Это могут оказаться альгарвейцы, переодетые в нашу форму, чтобы заманить нас в ловушку!
Солдаты в деревне, похоже, сами опасались предательства со стороны людей Скарню, и пришлось долго перекликиваться, прежде чем все уверились, что имеют дело с товарищами-валмиерцами.
Альгарвейцы нанесли удар, когда рота Скарню возвращалась на фронт после небольшой передышки. Если бы они находились на передовой в тот час, они — те, кто выжил, — уже находились бы теперь в лагерях для военнопленных. А так роту захватило поспешное отступление. Они сражались, когда не оставалось выхода, и передвигались ночами, чтобы не привлекать внимания рыжеволосых разведчиков. Альгарвейцы не всегда брали числом, но, где бы они ни появлялись, сила была на их стороне. Рано или поздно даже самые стойкие бойцы уставали сражаться с бегемотами под градом ядер, что сыплются с небес.
Подошел мрачный сержант Рауну:
— Вашбродь, еще трое вроде как деру дали, потому что с нами их точно нету.
— Интересно, где мы сами-то находимся? — задумчиво пробормотал Скарню и достал из кармана карту.
Некоторое представление об этом он имел — где-то между недавней линией фронта и старой границей Валмиеры и Альгарве, — но не смог бы указать свое местоположение на карте с точностью хотя бы до пяти миль. Ему и его людям оставалось только упрямо тащиться на восток.
— Рано или поздно наткнемся на деревню, — промолвил Рауну. — Тогда и узнаем. — Ветеран поколебался и продолжил: — Слышал я, вашбродь, что в других ротах нашего полка дезертиров куда как больше нашего.
— Слышал… от кого? — поинтересовался Скарню.
Ему уже начинало казаться, что для командования его рота свалилась с края мира, потому что приказов он не получал уже несколько дней.
— Мало ли с кем можно в лесу столкнуться… — Рауну пожал плечами и промедлил снова. — Наши ребята знают, что вы все прошли вместе с ними, вашбродь. Так что они вряд ли оставят посты втихаря или останутся сидеть на пеньке, ожидая, пока рыжики их заберут в лагерь.
— В лесу столкнуться, да? — переспросил Скарню.
Сержант вновь пожал плечами и кивнул, но ничего не ответил. Скарню уже научился определять, когда можно надавить на Рауну, а когда не стоит. Этот случай был из последних. И он задал другой вопрос:
— Все настолько плохо?
— Еще хуже, вашбродь, — меланхолично отозвался сержант. — Роты, какое там — полки, где офицеры не справлялись, разваливаются. — Он выдержал совсем уже невыносимую паузу и заключил: — Очень много таких рот и полков немало, вашбродь.
— Пропади пропадом такие солдаты, что не желают защищать родину! — взорвался Скарню. Рауну смолчал. Капитан поразмыслил немного и добавил уже тише: — И пропади пропадом такие офицеры, что не дали солдатам причины защищать родину.
— А! — пробормотал Рауну про себя, а может, вздохнул слишком громко. — Вашбродь, не сочтите за оскорбление, но ребята за вас держатся потому только, что вы из тех командиров, что ни о первом, ни о втором не забудут.
— Да только много ли им с того пользы? — Скарню горестно вздохнул. — Что сможем, то сделаем. В путь!
— Так точно, вашбродь, — ответил Рауну. — Могло быть хуже. Мы хотя бы безлюдными краями идем — не считая альгарвейских солдат, конечно. А в Ривароли за нашими парнями охотятся и рыжики, и местный люд.
— М-да… — Скарню вздохнул снова. — И пропади пропадом король Мезенцио за то, что подбил тамошних жителей на мятеж. Что ж, дело понятное — за одно поколение альгарвейца не перекрасить.
Он двинулся по лесной тропе, стараясь ступать бесшумно. Капитан знал, что альгарвейские бегемоты уже обошли его роту, а по пятами за ними непременно последуют рыжеволосые солдаты. Вперед и на фланги он выслал разведчиков и, хотя те не донесли ничего подозрительного, жалел, что на темени у него нет лишней пары глаз.
Час спустя передовой разведчик, вернувшись, доложил, что лес кончается и впереди, за виноградниками и непахаными полями, виднеется деревня.
— Солдат не видно? — поинтересовался Скарню.
— Рыжиков, что ли? — переспросил разведчик, и капитан кивнул. — Нет, вашбродь, а вот пару человек в форменных штанах я на улице приметил.
— Да ну? — Это помогло Скарню принять решение. — Ладно. Продвигаемся вперед, и всех солдат — в наш строй. Потом командование разберется, а сейчас я хочу иметь под началом как можно больше бойцов.
— Это разумно, вашбродь, — заметил Рауну.
Скарню обошелся бы и без сержантского одобрения, но был ему только рад.
Рота осторожно выдвинулась из леса. Скарню сказал бы, что они наступают на деревеньку, — но как можно наступать во время отступления? С такими тонкостями военного дела маркиз не был знаком.
Действительно, по улицам деревни прохаживались часовые в форменных штанах. Один поднял тревогу, завидев приближающихся в рассыпном строю солдат, и в мгновение ока деревня будто опустела.
— Будьте готовы ко всему! — предупредил капитан своих бойцов. — Это могут оказаться альгарвейцы, переодетые в нашу форму, чтобы заманить нас в ловушку!
Солдаты в деревне, похоже, сами опасались предательства со стороны людей Скарню, и пришлось долго перекликиваться, прежде чем все уверились, что имеют дело с товарищами-валмиерцами.