Страница:
внутреннюю связь. Надо во что бы то ни стало объехать все пункты, где есть
сохранившиеся и надежные оппозиционеры старых призывов. Надо подготовить и
как можно скорее выпустить заявление от имени л[евой] о[ппозиции]. Оно может
быть либо анонимным, либо (гораздо лучше) подписанным, в зависимости [от]
степени ослабления аппаратного гнета (по этой части надо ждать больших и
резких колебаний в ту или другую сторону).
Заявление, мне кажется, не должно задаваться неосуществимой задачей
представить сразу практичесую программу. Неотложная цель заявления - сказать
партии: "Мы - здесь! Оставаясь на старых принципиальеных позициях, мы
находимся в распоряжении партии и рабочего класса, мы готовы всеми силами
помочь партии исправить ошибки, победить затруднекния и снова выйти на
широкую дорогу".
Как ни велика растерянность в партии и аппарате (завтра она станет еще
больше, но л[евая] о[ппозиция], ее знамя, ее "имена" являются, несомненно, и
сегодня еще страшилищем не только для самых "свободомыслящих" бюрократов, но
и в значительной мере и для партийцев-рабочих.
Оппозиция должна приучить партию к себе. Она должна показать, что ей
чуждо чувство мести, стремление разгромить аппарат, покарать противников и
пр. Чем скромнее и сдержаннее будет выступать оппозиция, тем это будет
привлекательнее (с точки зрения обстановки и сегодняшнего соотношения сил) и
политически целесообразнее. Оппозиция имеет сейчас одну цель: быть
допущенной к общей работе в нынешних архитрудных условиях. Таковы должны
быть, на мой взгляд, тон и дух первого заявления. Другими словами, оппозиция
должна показать себя такою, как она есть. Появление подобного заявления
сразу получит крупное политическое значение. К л[евой] о[ппозиции] потянутся
с разных сторон. Восстановят связи, восстановится работа. Только таким
образом можно будет приступить к коллективной выработке практической
программы.
Над системой чисто хозяйственных мер стоит, как уже сказано, вопрос о
партии. Какие результаты дал бы сейчас честно созванный съезд партии? На это
очень трудно ответить, особенно отсюда. Ориентироваться в этом можно будет в
меру ослабления аппаратного гнета и пробуждения политической активности
низов: развитие, надо думать, пойдет именно в этом направлении. Несомненно,
что партийные массы, по мере оттаивания, обнарудат много неожиданного, кк
положительного, так и отрицательного. Разобраться в переплете настроений и
течений, отделить здоровое от больного и консолидировать все прогрессивное
вокруг л[евой] о[ппозиции] можно будет лишь при условии, если она сама
создаст крепкое центральное ядро.
Вопрос о партийном руководстве будет чрезвычайно волновать партийные
круги, притом в чисто персональном смысле. Мы должны здесь проявить
величайший такт, отнюдь не объявляя огульно нынешний руководящий персонал
"никуда не годным". Лозунг "убрать Сталина" - не наш лозунг. Долой личный
режим - это правильно. Не только Сталин с Молотовым, но и Зиновьев с
Каменевым, и Рыков с Томским еще могут послужить партии, если возродить ее.
Л[евая] о[ппозиция] заранее никого не исключает; она требует лишь, чтобы не
исключали ее.
То же самое в общем относится и к Коминтерну. Здесь стратегические и
тактические вопросы стоят гораздо конкретнее, ибо секции левой оппозиции
имеют в большинстве стран свои периодические органы и ведут непрерынгую
работу. Организационная сторона дела сведется к подготовке и созыву в каждой
стране партийного съезда, а затем конгресса Коминтерна. "Неожиданностей" на
Западе будет, разумеется, меньше. "Темп" этой работы будет во многом
зависеть от темпа реформы ВКП.
Программы экономических мероприятий в отношении СССР я в этом письме
совершенно не касаюсь. Кратко об этом говорится в последнем номере
"Бюллетеня" (No 29-30)293. Подробно речь будет в ближайшем номере. Но сейчас
более, чем когда бы то ни было, политика есть концентрированная экономика, а
партия есть концентрированная политика.
P. S. Относительно правых. 1. Правые представляют сейчас, несомнено,
огромное бесформенное пятно. К правым должны тяготеть все недовольные в
партии и за ее пределами, в том числе и потенциальные сторонники л[евой]
о[ппозиции], которым трудно понаслышке разобраться в диалектическом
характере нашей тактики. Вопрос о дифференциации правых станет одним из
серьезнейших вопросов нашей партийной политики. 2. Во время болижайшего
поворота наши практические разногласия с правыми вряд ли обнаружатся, как,
впрочем, и с большинством вчерашних центристов. "Задний ход" машины слишком
повелительно вытекает из обстановки. Фактически на этот путь стали уже
центристы, но бессистемно, противоречиво и потому безрезультатно.
Разногласия с правыми неминуемо обнаружатся во второй стадии поворота.
Тогда-то и пойдет настоящая дифференциация. Именно поэтому и в первой стадии
- при полной лояльности к правым - недопустимо смешивать ряды и стирать
границы. 3. При определении взаимоотношений не только с правыми и
центристами, но и с разными группировками "левых" мы исходим, разумеется, не
только из русских, но и их международных вопросов. Этого нельзя забывать ни
на минуту.
[Л.Д.Троцкий]
Январь 1932 г.
9 февраля 1932 г.
Дорогой товарищ Клинг294!
Спасибо за присланные книги, одну из них я вам возвращаю, так как у
меня есть второй экземпляр.
Мне очень трудно судить отсюда, достаточное ли внимание уделяет Лига
работе среди не "чисто американских" рабочих, в том числе и евреев. Все
зависит от наличных сил и средств и от правильного их распределения. Со
стороны и издалека трудно составить себе об этом мнение.
Значение иностранных рабочих для американской революции будет огромным,
в известном смысле - решающим. Несомненно, что оппозиция должна проникнуть в
среду еврейских рабочих во что бы то ни стало.
Вы спрашиваете, каково мое отношение к еврейскому языку? Как и ко
всякому другому языку. Если я действительно употребил в своей
"Автобиографии" слово "жаргон", то это потому, что в годы моей юности
еврейский язык назывался не "идиш"295, как теперь, а "жаргон": так
выражались сами евреи, по крайней мере, в Одессе, и в это слово не
вкладывали решительно ничего пренебрежительного. Слово "идиш" вошло во
всеобщий оборот, так же и во Франции, например, только за последние 15-20
лет.
Вы говорите, что меня называют "ассимилятором". Решительно не знаю,
какой смысл может иметь это слово. Я, разумеется, противник сионизма296 и
всех других видов самоизоляции еврейских рабочих. Евреев-рабочих во Франции
я призываю к тому, чтобы они как можно лучше ознакомились с условиями
французской жизни и французского рабочего класса, ибо без этого им трудно
участвовать в рабочем движении той страны, где они подвергаются
эксплуатации. Так как еврейский пролетариат рассеян в разных странах, то он,
помимо еврейского языка, должен стремиться овладеть языками тех стран, как
орудиями классовой борьбы. При чем тут "ассимиляторство"?
Мое отношение к пролетарской культуре изложено в моей книге "Литература
и революция". Противопоставлять пролетарскую культуру буржуазной -
неправильно или не вполне правильно. Буржуазный строй, а, следовательно, и
буржуазная культура развивались в течение многих столетий. Пролетарский
строй есть только кратковременный переходный режим к социализму. В течение
этого переходного режима (диктатура пролетариата) пролетариат не может
создать сколько-нибудь законченную классовую культуру. Он может лишь
подготовить элементы социалистической культуры. В этом и состоит задача
пролетариата: в создании не пролетарской, а социалистической культуры на
основе бесклассового общества.
Таков вкратце мой взгляд на вопрос о пролетарской культуре. Нетрудно
было бы доказать, что так же смотрели на этот вопрос Маркс, Энгельс, Ленин,
Меринг, Роза Люксембург и др.
Еще раз спасибо за книгу. С крепким товарищеским приветом
Ваш Л.Троцкий
9 февраля 1932 г.
Дорогие товарищи!
За последнее время я получил из Испании несколько писем и документов,
которые свидетельствуют, что между испанскими товарищами и большинством
Интернациональной левой оппозиции накапливаются недоразумения. Самое лучшее
в таких случаях попытаться своевременно разъяснить их, отделив случайное и
мелкое от важного и принципиального.
1. У товарищей Лакруа и Нина вышел конфликт с французским товарищем
М.297 по чисто практическому вопросу. Я считал и считаю, что товарищи Лакруа
и Нин, не будучи в курсе дел, выдвинули неправильное обвинение против т. М.
в данном практическом вопросе. В свое время я поспешил разъяснить
недоразумение. Этим я считал исчерпанным весь инцидент, так как никакого
принципиального или политического содержания в нем не было.
Мнение товарищей Лакруа и Нина относительно т. М. есть их личное дело,
и возвращаться к этому вопросу нет никакого основания.
2. Т[оварищ] Лакруа ошибается поэтому, когда думает, что у нас с ним
разногласие относительно т. М. Нет, разногласие (если это не недоразумение)
касается отношения испанской оппозиции ко всем спорным вопросам
Интернациональной левой оппозиции, т. е. касается принципиальных основ левой
оппозиции. Только этот вопрос меня и интересует.
3. Опыт показал, что в рядах левой оппозиции в отдельных странах
имеются элементы, нам совершенно чуждые. Достаточно хотя бы напомнить
Горкина! Одного признания общих принципов левой оппозиции недостаточно.
Организации и отдельные революционеры проверяются на работе, т. е. на
применении принципов к делу. Иногда маленькие факты могут бросить яркий свет
на то или другое лицо или группу, как маленький симптом свидетельствует
иногда о тяжелой болезни.
Приведу пример. В Германии возникла, как вы знаете, левая политическая
партия, САП298. Вожди ее признали диктатуру пролетариата и советскую
систему. Урбанс, который был некогда с нами, подхватил это признание как
доказательство коммунизма новой партии. Между тем в газете этой партии
называют товарищами Отто Бауэра, Леона Блюма, подлого и продажного агента
французского империализма, и других подобных же субъектов. Слово "товарищ",
конечно, мелочь по сравнению с диктатурой пролетариата и советской системой,
- так может возразить какой-нибудь мудрец. Я же считаю, что признание
диктатуры и советов имеет у вождей САП чисто словесный характер. Маленькое
же словечко "товарищ" по отношению к Леону Блюму выдает вполне их
действительные чувства. В политике надо уметь ориентироваться по таким
мелким признакам, пока не наступили большие события, которые дадут настоящую
проверку.
4. Росмер, Навилль, Жерар и др[угие] во Франции, Ландау в Германии,
Оверстратен в Бельгии "в принципе" были согласны с левой оппозицией во всем,
а практически - ни в чем. Росмер, Навилль и др[угие] систематически искажали
идеи левой оппозиции в подходе к партии, к профессиональным союзам, к
интернациональной организации и тем мешали успехам левой оппозиции. Борьба с
ними тянулась года полтора. Они поддерживали во всех странах чуждые и
враждебные левой оппозиции элементы, создавая свою собственную фракцию и
парализуя нашу работу. Разрыв с этой чуждой группой оказался неизбежен, и я
ни на минуту не задумался пойти на этот разрыв, несмотря на то, что связан с
Росмером личной дружбой в течение более пятнадцати лет.
5. Известен ли испанским оппозиционерам ход борьбы с Оверстратеном,
Урбансом, Ландау, Росмером, Навиллем и др.? Я имею в виду не только верхушку
испанских оппозиционеров, но организацию в целом. Если эта борьба осталась
неизвестна испанской оппозиции, то это большое упущение. Нельзя воспитать
настоящих революционеров, если не давать молодым коммунистам возможности изо
дня в день следить за выработкой большевистской политики не только в
испанской секции, но и в других секциях Интернациональной оппозиции. Только
так приобретается опыт, формируется и закаляется революционное сознание. В
этом состоит важнейшая часть того режима партийной демократии, который мы
стремимся установить.
6. В объяснение своего вопроса о том, осведомлены ли испанские
оппозиционеры о ходе интернациональной идейной борьбы, я вынужден снова
сослаться на "мелкий" факт, который в моих глазах имел, однако, важное
симптоматическое значение. В то время, как Ландау уже поставил себя вне
наших рядов, а Росмер дезертировал из нашей организации, в вашем журнале
"Коммунизмо" оба они были названы сотрудниками. Это меня поразило.
Представьте себе на минуту, что немецкий или французский оппозиционный
журнал помещает Горкина как своего сотрудника: это было бы враждебным актом
против наших испанских друзей. Я запросил т. Лакруа и получил ответ, что все
дело в техническом недоразумении. Разумеется, я ни на минуту не собирался
преувеличивать значения совершенной ошибки. Но я не мог не сказать себе
тогда же: "Наши испанские друзья пока что недостаточно внимательны к жизни
Интернациональной левой оппозиции". Вы, конечно, согласны, что как нельзя
строить социализм в отдельной стране, так нельзя и вести марксистскую
политику в отдельной стране.
7. В дальнейшем, однако, обнаружились новые факты, которые позволяют
опасаться, что дело обстоит серьезнее, чем казалось сначала. Это проявилось
особенно ярко на вопросе о составе Интернационального Секретариата. Вопрос
этот возник не со вчерашнего дня. Он имеет свою долгую историю. По этому
вопросу имеется ряд документов, в частности написанных мною. Я снова
вынужден спросить: известны ли эти документы испанским товарищам? Переведены
ли они на испанский язык?
Правда, мне попадались даже в рядах левой оппозиции отдельные товарищи,
которые по поводу внутренней идейной борьбы отзывались с пренебрежением:
"склока, дрязги". Такого рода товарищи ничему не научились в школе Маркса и
Ленина. Чтобы подготовиться к большим действиям, надо учиться проявлять
выдержку и непримиримость во всех принципиальных вопросах, даже когда они
имеют очень маленький масштаб. Чаще всего бывает так, что те товарищи,
которые по поводу принципиальной борьбы говорят "склока", сами обнаруживают
способность поднимать действительную склоку, если кто-нибудь чуть-чуть
наступит им на мизинец левой ноги. Беззаботность в принципиальных вопросах и
преувеличенная чувствительность в личных вопросах характеризуют многих из
тех, которые случайно попали в ряды левой оппозиции.
8. Одним из таких случайных лиц является, несомненно, т. Милль. За
отсутствием за границей товарищей, знающих русский язык, русская оппозиция
вынуждена была остановиться на т. Милле, мало ей известном, как на своем
неофициальном представителе в международном Секретариате. Т[оварищ] Милль
принял на себя это представительство. Я находился с т. Миллем в самой
напряженной переписке. Из моих писем к нему можно было бы составить большой
том. Все ответы т. Милля показывали мне не только то, что ему не хватает
элементарного революционного воспитания и понимания смысла и значения
организации, но и то, что он не хочет и не способен учиться азбуке
коммунистической политики. Милль очень легко повторяет общие фразы о
социализме в отдельной стране, но когда приходится отстаивать определенную
политическую линию, он меняет свой курс под влиянием неуловимых настроений.
В течение ряда месяцев т. Милль участвовал в борьбе против Ландау, Навилля и
их "вождя" Росмера. Надо было думать, что Милль понимает все значение этой
борьбы, которая привела к разрыву с рядом групп и лиц. Это не помешало Миллю
предложить Росмеру письменно блок против Правления французской Лиги и против
русской оппозиции. Такое действие при серьезном отношении к делу является
низкой изменой. Человек, способный на такие политические сальто-мортале, не
заслуживает революционного уважения. Согласны вы с этим, товарищи, или нет?
9. С Интернациональным Секретариатом я вел переписку через т. Милля,
причем для экономии времени писал по-русски. Т[оварищ] Милль систематически
скрывал от Секретариата те мои письма, предложения, критические замечания,
которые были ему не по душе, и, наоборот, выдергивал из писем отдельные
места, которые ему могли служить против других. Этим он систематически
вводил в заблуждение Секретариат.
10. Русская оппозиция порвала с Миллем. Французская Лига сурово осудила
его. Немецкая оппозиция признала его действия недопустимыми. Бельгийская
оппозиция осудила Милля. Новая итальянская оппозиция в лице т. Сюзо, члена
Интернационального Секретариата, осудила блок Милля с Росмером. Известны ли
эти факты членам испанской левой оппозиции или нет? Я надеюсь, что известны.
Чем же тогда объяснить, что ЦК испанской оппозиции выдвинул кандидатуру
Милля, как своего представителя в Интернациональный Секретариат?
Такого рода шаг принимает характер враждебной политической демонстрации
против русской, французской, немецкой, бельгийской и др[угих] национальных
секций, решения которых не заставят себя, вероятно, ждать. Разумеется, если
у вас есть серьезные разногласия с нами, то вы не только вправе, но и
обязаны выразить их и словом и делом. Но нужно в таком случае объясниться
ясно и открыто.
11. Поддержка вами т. Милля представляется необъяснимой по следующим
причинам: из Испании т. Милль написал две корреспонденции, в которых свалил
левую и правую оппозицию в одну кучу и ввел в заблуждение всю
Интернациональную левую оппозицию. Трудно представить себе более скандальную
путаницу, особенно со стороны перманентного секретаря! На мой протест против
его корреспонденции Милль ответил, что его ввел в заблуждение т. Нин. Не
ясно ли, что Милль только подчеркнул этим свою полную неспособность
самостоятельно разбираться в элементарных политических вопросах?
Я предложил выработать коллективно интернациональный Манифест по поводу
испанской революции. Несмотря на мои многократные напоминания, Милль не
ударил пальцем о палец в этом важном вопросе, так как все его внимание было
поглощено закулисной фракционной борьбой и закулисными сделками против
важнейших секций левой оппозиции.
Таковы факты. Чем же объясняется, товарищи, то обстоятельство, что вы
столь демонстративно выразили ваше недоверие к французской, русской,
немецкой, бельгийской и др[угим] секциям левой оппозиции? Очевидно, у вас
должны быть для этого какие-либо глубоко принципиальные причины. Наши
принципиальные соображения я вам изложил выше, притом не в первый раз.
Теперь я буду с большим интересом и внимание ждать ваших принципиальных
соображений.
12. Упомяну еще об одном эпизоде. Вы голосовали против вхождения
представителя русской оппозиции т. Маркина в Секретариат на том основании,
что он принадлежит к фракции "Молинье-Франка". Но т. Маркин принадлежит к
той же фракции, к которой принадлежу я. Мы работаем с ним в полной
солидарности. Чем же объясняется ваша попытка лишить русскую оппозицию
представительства в Интернациональном Секретариате? Для этого у вас должны
быть очень серьезные причины. Изложите их, пожалуйста. Мы отнесемся к ним с
полным вниманием.
В своем последнем письме т. Лакруа просит меня не возвращаться к
вопросу о французском товарище М., с которым у него вышел упомянутый в
пункте 1 конфликт. Неужели же т. Лакруа считает, что дело идет все о том же
незначительном эпизоде? Идейная борьба двух лет, расколы и отколы в ряде
организаций, изменение их курса, перестройка Интернационального Секретариата
- все это как бы проходит мимо внимания т. Лакруа. Ясно, нельзя дальше
позволять недоразумениям накапливаться. Это побудило меня написать вам
настоящее письмо, копию которого я рассылаю всем секциям Интернациональной
оппозиции.
Я с этим совершенно согласен и думаю, что мы можем совершенно оставить
в стороне мелкие личные эпизоды, не имеющие никакого принципиального или
политического значения.
Т[оварищ] Лакруа говорит в своем письме, что спорные вопросы должна
будет разрешить Интернациональная конференция. Это тоже совершенно
правильно. Но Интернац[иональную] Конференцию необходимо подготовить путем
обсуждения во всех секциях всех важных политических и организационных
разногласий. Вот почему я и обращаюсь к вам, дорогие товарищи, с этим
письмом, копию которого я посылаю Правлениям всех национальных секций.
Я не сомневаюсь, что общими силами мы устраним накопившиеся
недоразумения и найдем с вами общий язык.
С коммунистическим приветом
Л.Троцкий
10 февраля 1932 [г.]
Многоуважаемые господа Саймон и Шустер!300
Я постараюсь дать журналистам желательное Вам интервью в связи с
выходом моей книги. Необходимые шаги в этом направлении я уже принял.
Вы спрашиваете, не могу ли я сообщить Вам какие-либо дополнителоные
данные о том, как и при каких условиях писалась и пишется "История русской
революции". Попытаюсь набросать здесь наспех кое-какие обстоятельства,
которые могут представить для Вас интерес.
В Константинополе нет никаких библиотек, если не считать книгохранилищ
со связанными книгами Ислама и пр. Каждую справку мне приходилось наводить
за границей, путем писем или телеграмм.
Нужные мне газеты посылались мне моими сотрудниками из Берлина. Я
отмечал здесь то, что представляло для меня интерес, и возвращал в Берлин
для переписки, так как постоянная моя сотрудница занята была текущей
работой. Если в выписках оказывались сомнительные места, то проверку
приходилось проводить по авиационной почте (к сожалению, она функционирует
далеко не круглый год).
Если, таким образом, принять во внимание, что главная часть моего
"штаба" (розыск необходимых материалов, выписка и покупка книг, наведение
справок и пр.) находится в Берлине, отделенном от Константинополя четырьмя
днями почтового сообщения, то не трудно себе представить, какие технические
затруднения проходилось и приходится преодолевать в процессе работы.
Я надеюсь, однако, что эти препятствия и затруднения, вызываемые
условиями моей высылки, не отразились неблагоприятно на точности работы. Мои
сотрудники в Берлине и здесь относились к делу с исключтительным вниманием и
помогли мне в течение этих двух лет преодолеть невыгодные условия работы.
Большим подспорьем служили мне мои собственные старые работы,
писавшиеся в разгаре событий и отражавшие разные этапы русской революции.
Все эти работы, а также речи, написанные мною документы и пр. вошли в полное
Собрание моих сочинений, выпускавшееся в свет Государственным издательством
в Москве в течение нескольких лет301. Группа молодых историков, социологов и
экономистов снабжала каждый том тщательно разработанными примечаниями
исторического, критического и теоретического характера. Вся эта работа
велась в свое время под общим моим руководством и чрезвычайно облегчила мне
сейчас обработку исторического материала.
Замечу здесь же, что из общего плана издания, рассчитанного на 30 с
лишним томов, вышло только 13 книг302. Сталинская бюрократия не только
приостановила издание в 1927 году, но и полностью изъяла все вообще мои
книги из книжного оборота, библиотек, читален, училищ и т. д. Упомянутые
выше молодые ученые, помогавшие мне при издании книг, как и другие мои
ближайшие сотрудники, находятся ныне в тюрьмах и в разных местах сибирской и
среднеазиатской ссылки (Эльцин303, Солнцев, [...]304, Сермукс, Познанский и
др.)
Изданная Вами "Февральская революция" на русском языке вышла. Ко ввозу
в СССР она, разумеется, строжайше запрещена. Причина запрета не в том,
разумеется, что книга может принести ущерб интересам Советского Союза (об
этом не может быть и речи), а в том, что книга написана мною. Надо, впрочем,
прибавить, что "История" на основании аутентичных материалов беспощадно
разрушает целый ряд легенд, создаваемых историками сталинской фракции. Так,
например, я доказываю - и смею думать, совершенно неоспоримо, - что Сталин в
начале Февральской революции, до приезда Ленина из-за границы в так
называемом "пломбированном" вагоне, занимал политическую позицию, гораздо
более близкую к меньшевикам, чем к Ленину. Этого одного достаточно, чтобы
сделать мою работу невозможной в СССР.
Второй том, посвященный Октябрьской революции, близок к концу. Он занял
у меня значительно больше времени, чем первый том. Не только потому, то он
значительно превосходит первый том по размерам, но, главным образом, потому,
что в области Октябрьской революции официальная сталинская историческая
школа успела совершить поистине грандиозную работу [...]305 и работа по
сборке фактов и документов требовала особой тщательности.
Последние два года у меня ушли почти целиком на обработку двух томов
"Истории". Если, как сказано выше, здешние условия создают чрезвычайные
затруднения в отношении научного аппарата, то зато они чрезвычайно
благоприятны для сосредоточенной и тщательной работы над материалами. Остров
Принкипо зимой почти необитаем, летом здесь запрещена езда на автомобилях,
вместо городских шумов - только шум моря. В климатическом и эстетическом
сохранившиеся и надежные оппозиционеры старых призывов. Надо подготовить и
как можно скорее выпустить заявление от имени л[евой] о[ппозиции]. Оно может
быть либо анонимным, либо (гораздо лучше) подписанным, в зависимости [от]
степени ослабления аппаратного гнета (по этой части надо ждать больших и
резких колебаний в ту или другую сторону).
Заявление, мне кажется, не должно задаваться неосуществимой задачей
представить сразу практичесую программу. Неотложная цель заявления - сказать
партии: "Мы - здесь! Оставаясь на старых принципиальеных позициях, мы
находимся в распоряжении партии и рабочего класса, мы готовы всеми силами
помочь партии исправить ошибки, победить затруднекния и снова выйти на
широкую дорогу".
Как ни велика растерянность в партии и аппарате (завтра она станет еще
больше, но л[евая] о[ппозиция], ее знамя, ее "имена" являются, несомненно, и
сегодня еще страшилищем не только для самых "свободомыслящих" бюрократов, но
и в значительной мере и для партийцев-рабочих.
Оппозиция должна приучить партию к себе. Она должна показать, что ей
чуждо чувство мести, стремление разгромить аппарат, покарать противников и
пр. Чем скромнее и сдержаннее будет выступать оппозиция, тем это будет
привлекательнее (с точки зрения обстановки и сегодняшнего соотношения сил) и
политически целесообразнее. Оппозиция имеет сейчас одну цель: быть
допущенной к общей работе в нынешних архитрудных условиях. Таковы должны
быть, на мой взгляд, тон и дух первого заявления. Другими словами, оппозиция
должна показать себя такою, как она есть. Появление подобного заявления
сразу получит крупное политическое значение. К л[евой] о[ппозиции] потянутся
с разных сторон. Восстановят связи, восстановится работа. Только таким
образом можно будет приступить к коллективной выработке практической
программы.
Над системой чисто хозяйственных мер стоит, как уже сказано, вопрос о
партии. Какие результаты дал бы сейчас честно созванный съезд партии? На это
очень трудно ответить, особенно отсюда. Ориентироваться в этом можно будет в
меру ослабления аппаратного гнета и пробуждения политической активности
низов: развитие, надо думать, пойдет именно в этом направлении. Несомненно,
что партийные массы, по мере оттаивания, обнарудат много неожиданного, кк
положительного, так и отрицательного. Разобраться в переплете настроений и
течений, отделить здоровое от больного и консолидировать все прогрессивное
вокруг л[евой] о[ппозиции] можно будет лишь при условии, если она сама
создаст крепкое центральное ядро.
Вопрос о партийном руководстве будет чрезвычайно волновать партийные
круги, притом в чисто персональном смысле. Мы должны здесь проявить
величайший такт, отнюдь не объявляя огульно нынешний руководящий персонал
"никуда не годным". Лозунг "убрать Сталина" - не наш лозунг. Долой личный
режим - это правильно. Не только Сталин с Молотовым, но и Зиновьев с
Каменевым, и Рыков с Томским еще могут послужить партии, если возродить ее.
Л[евая] о[ппозиция] заранее никого не исключает; она требует лишь, чтобы не
исключали ее.
То же самое в общем относится и к Коминтерну. Здесь стратегические и
тактические вопросы стоят гораздо конкретнее, ибо секции левой оппозиции
имеют в большинстве стран свои периодические органы и ведут непрерынгую
работу. Организационная сторона дела сведется к подготовке и созыву в каждой
стране партийного съезда, а затем конгресса Коминтерна. "Неожиданностей" на
Западе будет, разумеется, меньше. "Темп" этой работы будет во многом
зависеть от темпа реформы ВКП.
Программы экономических мероприятий в отношении СССР я в этом письме
совершенно не касаюсь. Кратко об этом говорится в последнем номере
"Бюллетеня" (No 29-30)293. Подробно речь будет в ближайшем номере. Но сейчас
более, чем когда бы то ни было, политика есть концентрированная экономика, а
партия есть концентрированная политика.
P. S. Относительно правых. 1. Правые представляют сейчас, несомнено,
огромное бесформенное пятно. К правым должны тяготеть все недовольные в
партии и за ее пределами, в том числе и потенциальные сторонники л[евой]
о[ппозиции], которым трудно понаслышке разобраться в диалектическом
характере нашей тактики. Вопрос о дифференциации правых станет одним из
серьезнейших вопросов нашей партийной политики. 2. Во время болижайшего
поворота наши практические разногласия с правыми вряд ли обнаружатся, как,
впрочем, и с большинством вчерашних центристов. "Задний ход" машины слишком
повелительно вытекает из обстановки. Фактически на этот путь стали уже
центристы, но бессистемно, противоречиво и потому безрезультатно.
Разногласия с правыми неминуемо обнаружатся во второй стадии поворота.
Тогда-то и пойдет настоящая дифференциация. Именно поэтому и в первой стадии
- при полной лояльности к правым - недопустимо смешивать ряды и стирать
границы. 3. При определении взаимоотношений не только с правыми и
центристами, но и с разными группировками "левых" мы исходим, разумеется, не
только из русских, но и их международных вопросов. Этого нельзя забывать ни
на минуту.
[Л.Д.Троцкий]
Январь 1932 г.
9 февраля 1932 г.
Дорогой товарищ Клинг294!
Спасибо за присланные книги, одну из них я вам возвращаю, так как у
меня есть второй экземпляр.
Мне очень трудно судить отсюда, достаточное ли внимание уделяет Лига
работе среди не "чисто американских" рабочих, в том числе и евреев. Все
зависит от наличных сил и средств и от правильного их распределения. Со
стороны и издалека трудно составить себе об этом мнение.
Значение иностранных рабочих для американской революции будет огромным,
в известном смысле - решающим. Несомненно, что оппозиция должна проникнуть в
среду еврейских рабочих во что бы то ни стало.
Вы спрашиваете, каково мое отношение к еврейскому языку? Как и ко
всякому другому языку. Если я действительно употребил в своей
"Автобиографии" слово "жаргон", то это потому, что в годы моей юности
еврейский язык назывался не "идиш"295, как теперь, а "жаргон": так
выражались сами евреи, по крайней мере, в Одессе, и в это слово не
вкладывали решительно ничего пренебрежительного. Слово "идиш" вошло во
всеобщий оборот, так же и во Франции, например, только за последние 15-20
лет.
Вы говорите, что меня называют "ассимилятором". Решительно не знаю,
какой смысл может иметь это слово. Я, разумеется, противник сионизма296 и
всех других видов самоизоляции еврейских рабочих. Евреев-рабочих во Франции
я призываю к тому, чтобы они как можно лучше ознакомились с условиями
французской жизни и французского рабочего класса, ибо без этого им трудно
участвовать в рабочем движении той страны, где они подвергаются
эксплуатации. Так как еврейский пролетариат рассеян в разных странах, то он,
помимо еврейского языка, должен стремиться овладеть языками тех стран, как
орудиями классовой борьбы. При чем тут "ассимиляторство"?
Мое отношение к пролетарской культуре изложено в моей книге "Литература
и революция". Противопоставлять пролетарскую культуру буржуазной -
неправильно или не вполне правильно. Буржуазный строй, а, следовательно, и
буржуазная культура развивались в течение многих столетий. Пролетарский
строй есть только кратковременный переходный режим к социализму. В течение
этого переходного режима (диктатура пролетариата) пролетариат не может
создать сколько-нибудь законченную классовую культуру. Он может лишь
подготовить элементы социалистической культуры. В этом и состоит задача
пролетариата: в создании не пролетарской, а социалистической культуры на
основе бесклассового общества.
Таков вкратце мой взгляд на вопрос о пролетарской культуре. Нетрудно
было бы доказать, что так же смотрели на этот вопрос Маркс, Энгельс, Ленин,
Меринг, Роза Люксембург и др.
Еще раз спасибо за книгу. С крепким товарищеским приветом
Ваш Л.Троцкий
9 февраля 1932 г.
Дорогие товарищи!
За последнее время я получил из Испании несколько писем и документов,
которые свидетельствуют, что между испанскими товарищами и большинством
Интернациональной левой оппозиции накапливаются недоразумения. Самое лучшее
в таких случаях попытаться своевременно разъяснить их, отделив случайное и
мелкое от важного и принципиального.
1. У товарищей Лакруа и Нина вышел конфликт с французским товарищем
М.297 по чисто практическому вопросу. Я считал и считаю, что товарищи Лакруа
и Нин, не будучи в курсе дел, выдвинули неправильное обвинение против т. М.
в данном практическом вопросе. В свое время я поспешил разъяснить
недоразумение. Этим я считал исчерпанным весь инцидент, так как никакого
принципиального или политического содержания в нем не было.
Мнение товарищей Лакруа и Нина относительно т. М. есть их личное дело,
и возвращаться к этому вопросу нет никакого основания.
2. Т[оварищ] Лакруа ошибается поэтому, когда думает, что у нас с ним
разногласие относительно т. М. Нет, разногласие (если это не недоразумение)
касается отношения испанской оппозиции ко всем спорным вопросам
Интернациональной левой оппозиции, т. е. касается принципиальных основ левой
оппозиции. Только этот вопрос меня и интересует.
3. Опыт показал, что в рядах левой оппозиции в отдельных странах
имеются элементы, нам совершенно чуждые. Достаточно хотя бы напомнить
Горкина! Одного признания общих принципов левой оппозиции недостаточно.
Организации и отдельные революционеры проверяются на работе, т. е. на
применении принципов к делу. Иногда маленькие факты могут бросить яркий свет
на то или другое лицо или группу, как маленький симптом свидетельствует
иногда о тяжелой болезни.
Приведу пример. В Германии возникла, как вы знаете, левая политическая
партия, САП298. Вожди ее признали диктатуру пролетариата и советскую
систему. Урбанс, который был некогда с нами, подхватил это признание как
доказательство коммунизма новой партии. Между тем в газете этой партии
называют товарищами Отто Бауэра, Леона Блюма, подлого и продажного агента
французского империализма, и других подобных же субъектов. Слово "товарищ",
конечно, мелочь по сравнению с диктатурой пролетариата и советской системой,
- так может возразить какой-нибудь мудрец. Я же считаю, что признание
диктатуры и советов имеет у вождей САП чисто словесный характер. Маленькое
же словечко "товарищ" по отношению к Леону Блюму выдает вполне их
действительные чувства. В политике надо уметь ориентироваться по таким
мелким признакам, пока не наступили большие события, которые дадут настоящую
проверку.
4. Росмер, Навилль, Жерар и др[угие] во Франции, Ландау в Германии,
Оверстратен в Бельгии "в принципе" были согласны с левой оппозицией во всем,
а практически - ни в чем. Росмер, Навилль и др[угие] систематически искажали
идеи левой оппозиции в подходе к партии, к профессиональным союзам, к
интернациональной организации и тем мешали успехам левой оппозиции. Борьба с
ними тянулась года полтора. Они поддерживали во всех странах чуждые и
враждебные левой оппозиции элементы, создавая свою собственную фракцию и
парализуя нашу работу. Разрыв с этой чуждой группой оказался неизбежен, и я
ни на минуту не задумался пойти на этот разрыв, несмотря на то, что связан с
Росмером личной дружбой в течение более пятнадцати лет.
5. Известен ли испанским оппозиционерам ход борьбы с Оверстратеном,
Урбансом, Ландау, Росмером, Навиллем и др.? Я имею в виду не только верхушку
испанских оппозиционеров, но организацию в целом. Если эта борьба осталась
неизвестна испанской оппозиции, то это большое упущение. Нельзя воспитать
настоящих революционеров, если не давать молодым коммунистам возможности изо
дня в день следить за выработкой большевистской политики не только в
испанской секции, но и в других секциях Интернациональной оппозиции. Только
так приобретается опыт, формируется и закаляется революционное сознание. В
этом состоит важнейшая часть того режима партийной демократии, который мы
стремимся установить.
6. В объяснение своего вопроса о том, осведомлены ли испанские
оппозиционеры о ходе интернациональной идейной борьбы, я вынужден снова
сослаться на "мелкий" факт, который в моих глазах имел, однако, важное
симптоматическое значение. В то время, как Ландау уже поставил себя вне
наших рядов, а Росмер дезертировал из нашей организации, в вашем журнале
"Коммунизмо" оба они были названы сотрудниками. Это меня поразило.
Представьте себе на минуту, что немецкий или французский оппозиционный
журнал помещает Горкина как своего сотрудника: это было бы враждебным актом
против наших испанских друзей. Я запросил т. Лакруа и получил ответ, что все
дело в техническом недоразумении. Разумеется, я ни на минуту не собирался
преувеличивать значения совершенной ошибки. Но я не мог не сказать себе
тогда же: "Наши испанские друзья пока что недостаточно внимательны к жизни
Интернациональной левой оппозиции". Вы, конечно, согласны, что как нельзя
строить социализм в отдельной стране, так нельзя и вести марксистскую
политику в отдельной стране.
7. В дальнейшем, однако, обнаружились новые факты, которые позволяют
опасаться, что дело обстоит серьезнее, чем казалось сначала. Это проявилось
особенно ярко на вопросе о составе Интернационального Секретариата. Вопрос
этот возник не со вчерашнего дня. Он имеет свою долгую историю. По этому
вопросу имеется ряд документов, в частности написанных мною. Я снова
вынужден спросить: известны ли эти документы испанским товарищам? Переведены
ли они на испанский язык?
Правда, мне попадались даже в рядах левой оппозиции отдельные товарищи,
которые по поводу внутренней идейной борьбы отзывались с пренебрежением:
"склока, дрязги". Такого рода товарищи ничему не научились в школе Маркса и
Ленина. Чтобы подготовиться к большим действиям, надо учиться проявлять
выдержку и непримиримость во всех принципиальных вопросах, даже когда они
имеют очень маленький масштаб. Чаще всего бывает так, что те товарищи,
которые по поводу принципиальной борьбы говорят "склока", сами обнаруживают
способность поднимать действительную склоку, если кто-нибудь чуть-чуть
наступит им на мизинец левой ноги. Беззаботность в принципиальных вопросах и
преувеличенная чувствительность в личных вопросах характеризуют многих из
тех, которые случайно попали в ряды левой оппозиции.
8. Одним из таких случайных лиц является, несомненно, т. Милль. За
отсутствием за границей товарищей, знающих русский язык, русская оппозиция
вынуждена была остановиться на т. Милле, мало ей известном, как на своем
неофициальном представителе в международном Секретариате. Т[оварищ] Милль
принял на себя это представительство. Я находился с т. Миллем в самой
напряженной переписке. Из моих писем к нему можно было бы составить большой
том. Все ответы т. Милля показывали мне не только то, что ему не хватает
элементарного революционного воспитания и понимания смысла и значения
организации, но и то, что он не хочет и не способен учиться азбуке
коммунистической политики. Милль очень легко повторяет общие фразы о
социализме в отдельной стране, но когда приходится отстаивать определенную
политическую линию, он меняет свой курс под влиянием неуловимых настроений.
В течение ряда месяцев т. Милль участвовал в борьбе против Ландау, Навилля и
их "вождя" Росмера. Надо было думать, что Милль понимает все значение этой
борьбы, которая привела к разрыву с рядом групп и лиц. Это не помешало Миллю
предложить Росмеру письменно блок против Правления французской Лиги и против
русской оппозиции. Такое действие при серьезном отношении к делу является
низкой изменой. Человек, способный на такие политические сальто-мортале, не
заслуживает революционного уважения. Согласны вы с этим, товарищи, или нет?
9. С Интернациональным Секретариатом я вел переписку через т. Милля,
причем для экономии времени писал по-русски. Т[оварищ] Милль систематически
скрывал от Секретариата те мои письма, предложения, критические замечания,
которые были ему не по душе, и, наоборот, выдергивал из писем отдельные
места, которые ему могли служить против других. Этим он систематически
вводил в заблуждение Секретариат.
10. Русская оппозиция порвала с Миллем. Французская Лига сурово осудила
его. Немецкая оппозиция признала его действия недопустимыми. Бельгийская
оппозиция осудила Милля. Новая итальянская оппозиция в лице т. Сюзо, члена
Интернационального Секретариата, осудила блок Милля с Росмером. Известны ли
эти факты членам испанской левой оппозиции или нет? Я надеюсь, что известны.
Чем же тогда объяснить, что ЦК испанской оппозиции выдвинул кандидатуру
Милля, как своего представителя в Интернациональный Секретариат?
Такого рода шаг принимает характер враждебной политической демонстрации
против русской, французской, немецкой, бельгийской и др[угих] национальных
секций, решения которых не заставят себя, вероятно, ждать. Разумеется, если
у вас есть серьезные разногласия с нами, то вы не только вправе, но и
обязаны выразить их и словом и делом. Но нужно в таком случае объясниться
ясно и открыто.
11. Поддержка вами т. Милля представляется необъяснимой по следующим
причинам: из Испании т. Милль написал две корреспонденции, в которых свалил
левую и правую оппозицию в одну кучу и ввел в заблуждение всю
Интернациональную левую оппозицию. Трудно представить себе более скандальную
путаницу, особенно со стороны перманентного секретаря! На мой протест против
его корреспонденции Милль ответил, что его ввел в заблуждение т. Нин. Не
ясно ли, что Милль только подчеркнул этим свою полную неспособность
самостоятельно разбираться в элементарных политических вопросах?
Я предложил выработать коллективно интернациональный Манифест по поводу
испанской революции. Несмотря на мои многократные напоминания, Милль не
ударил пальцем о палец в этом важном вопросе, так как все его внимание было
поглощено закулисной фракционной борьбой и закулисными сделками против
важнейших секций левой оппозиции.
Таковы факты. Чем же объясняется, товарищи, то обстоятельство, что вы
столь демонстративно выразили ваше недоверие к французской, русской,
немецкой, бельгийской и др[угим] секциям левой оппозиции? Очевидно, у вас
должны быть для этого какие-либо глубоко принципиальные причины. Наши
принципиальные соображения я вам изложил выше, притом не в первый раз.
Теперь я буду с большим интересом и внимание ждать ваших принципиальных
соображений.
12. Упомяну еще об одном эпизоде. Вы голосовали против вхождения
представителя русской оппозиции т. Маркина в Секретариат на том основании,
что он принадлежит к фракции "Молинье-Франка". Но т. Маркин принадлежит к
той же фракции, к которой принадлежу я. Мы работаем с ним в полной
солидарности. Чем же объясняется ваша попытка лишить русскую оппозицию
представительства в Интернациональном Секретариате? Для этого у вас должны
быть очень серьезные причины. Изложите их, пожалуйста. Мы отнесемся к ним с
полным вниманием.
В своем последнем письме т. Лакруа просит меня не возвращаться к
вопросу о французском товарище М., с которым у него вышел упомянутый в
пункте 1 конфликт. Неужели же т. Лакруа считает, что дело идет все о том же
незначительном эпизоде? Идейная борьба двух лет, расколы и отколы в ряде
организаций, изменение их курса, перестройка Интернационального Секретариата
- все это как бы проходит мимо внимания т. Лакруа. Ясно, нельзя дальше
позволять недоразумениям накапливаться. Это побудило меня написать вам
настоящее письмо, копию которого я рассылаю всем секциям Интернациональной
оппозиции.
Я с этим совершенно согласен и думаю, что мы можем совершенно оставить
в стороне мелкие личные эпизоды, не имеющие никакого принципиального или
политического значения.
Т[оварищ] Лакруа говорит в своем письме, что спорные вопросы должна
будет разрешить Интернациональная конференция. Это тоже совершенно
правильно. Но Интернац[иональную] Конференцию необходимо подготовить путем
обсуждения во всех секциях всех важных политических и организационных
разногласий. Вот почему я и обращаюсь к вам, дорогие товарищи, с этим
письмом, копию которого я посылаю Правлениям всех национальных секций.
Я не сомневаюсь, что общими силами мы устраним накопившиеся
недоразумения и найдем с вами общий язык.
С коммунистическим приветом
Л.Троцкий
10 февраля 1932 [г.]
Многоуважаемые господа Саймон и Шустер!300
Я постараюсь дать журналистам желательное Вам интервью в связи с
выходом моей книги. Необходимые шаги в этом направлении я уже принял.
Вы спрашиваете, не могу ли я сообщить Вам какие-либо дополнителоные
данные о том, как и при каких условиях писалась и пишется "История русской
революции". Попытаюсь набросать здесь наспех кое-какие обстоятельства,
которые могут представить для Вас интерес.
В Константинополе нет никаких библиотек, если не считать книгохранилищ
со связанными книгами Ислама и пр. Каждую справку мне приходилось наводить
за границей, путем писем или телеграмм.
Нужные мне газеты посылались мне моими сотрудниками из Берлина. Я
отмечал здесь то, что представляло для меня интерес, и возвращал в Берлин
для переписки, так как постоянная моя сотрудница занята была текущей
работой. Если в выписках оказывались сомнительные места, то проверку
приходилось проводить по авиационной почте (к сожалению, она функционирует
далеко не круглый год).
Если, таким образом, принять во внимание, что главная часть моего
"штаба" (розыск необходимых материалов, выписка и покупка книг, наведение
справок и пр.) находится в Берлине, отделенном от Константинополя четырьмя
днями почтового сообщения, то не трудно себе представить, какие технические
затруднения проходилось и приходится преодолевать в процессе работы.
Я надеюсь, однако, что эти препятствия и затруднения, вызываемые
условиями моей высылки, не отразились неблагоприятно на точности работы. Мои
сотрудники в Берлине и здесь относились к делу с исключтительным вниманием и
помогли мне в течение этих двух лет преодолеть невыгодные условия работы.
Большим подспорьем служили мне мои собственные старые работы,
писавшиеся в разгаре событий и отражавшие разные этапы русской революции.
Все эти работы, а также речи, написанные мною документы и пр. вошли в полное
Собрание моих сочинений, выпускавшееся в свет Государственным издательством
в Москве в течение нескольких лет301. Группа молодых историков, социологов и
экономистов снабжала каждый том тщательно разработанными примечаниями
исторического, критического и теоретического характера. Вся эта работа
велась в свое время под общим моим руководством и чрезвычайно облегчила мне
сейчас обработку исторического материала.
Замечу здесь же, что из общего плана издания, рассчитанного на 30 с
лишним томов, вышло только 13 книг302. Сталинская бюрократия не только
приостановила издание в 1927 году, но и полностью изъяла все вообще мои
книги из книжного оборота, библиотек, читален, училищ и т. д. Упомянутые
выше молодые ученые, помогавшие мне при издании книг, как и другие мои
ближайшие сотрудники, находятся ныне в тюрьмах и в разных местах сибирской и
среднеазиатской ссылки (Эльцин303, Солнцев, [...]304, Сермукс, Познанский и
др.)
Изданная Вами "Февральская революция" на русском языке вышла. Ко ввозу
в СССР она, разумеется, строжайше запрещена. Причина запрета не в том,
разумеется, что книга может принести ущерб интересам Советского Союза (об
этом не может быть и речи), а в том, что книга написана мною. Надо, впрочем,
прибавить, что "История" на основании аутентичных материалов беспощадно
разрушает целый ряд легенд, создаваемых историками сталинской фракции. Так,
например, я доказываю - и смею думать, совершенно неоспоримо, - что Сталин в
начале Февральской революции, до приезда Ленина из-за границы в так
называемом "пломбированном" вагоне, занимал политическую позицию, гораздо
более близкую к меньшевикам, чем к Ленину. Этого одного достаточно, чтобы
сделать мою работу невозможной в СССР.
Второй том, посвященный Октябрьской революции, близок к концу. Он занял
у меня значительно больше времени, чем первый том. Не только потому, то он
значительно превосходит первый том по размерам, но, главным образом, потому,
что в области Октябрьской революции официальная сталинская историческая
школа успела совершить поистине грандиозную работу [...]305 и работа по
сборке фактов и документов требовала особой тщательности.
Последние два года у меня ушли почти целиком на обработку двух томов
"Истории". Если, как сказано выше, здешние условия создают чрезвычайные
затруднения в отношении научного аппарата, то зато они чрезвычайно
благоприятны для сосредоточенной и тщательной работы над материалами. Остров
Принкипо зимой почти необитаем, летом здесь запрещена езда на автомобилях,
вместо городских шумов - только шум моря. В климатическом и эстетическом