Страница:
прочнее, чем многие из нас думали. Пожалуй даже, это и не была вполне
"авантюра". Но сохраняет все же свою силу вопрос: что достигнуто столь
дорогой ценой? Осуществлены ли те ослепительные задачи, которые
провозглашались большевиками накануне переворота?
Прежде чем ответить предполагаемому противнику, замечу, что самый
вопрос не нов; наоборот, он следует за Октябрьской революцией по пятам, со
дня ее рождения.
Французский журналист Клод Анэ516, находившийся во время революции в
Петрограде, писал уже 27 октября 1917 г.: "Максималисты (так французы
называли в те дни большевиков) взяли власть, -- и великий день настал.
Наконец-то, -- говорю я себе, -- я увижу осуществление социалистического
рая, который нам обещают уже столько лет... Великолепное приключение!
Привилегированная позиция!" И т. д. Какая искренняя ненависть под
ироническими приветствиями! Уже на следующее утро после взятия Зимнего
дворца реакционный журналист поспешил предъявить свою карточку на право
входа в Эдем. С тем большей бесцеремонностью противники злорадствуют по
поводу того, что страна Советов и сегодня, пятнадцать лет спустя после
переворота, еще очень мало походит на царство всеобщего благополучия. К чему
же революция? К чему ее жертвы?
Уважаемые слушатели! Я позволю себе думать, что противоречия,
трудности, ошибки и бедствия советского режима знакомы мне не меньше, чем
кому бы то ни было. Я лично никогда не скрывал их, ни в речах, ни в печати.
Я считал и считаю, что революционная политика, в отличие от консервативной,
не может быть основана на маскировке. "Высказывать то, что есть", -- таков
должен быть высший принцип рабочего государства.
Но в критике, как и в творчестве, нужны правильные пропорции.
Субъективизм -- плохой советчик, особенно в больших вопросах. Сроки нужно
сопоставлять с задачами, а не с индивидуальными настроениями. Пятнадцать
лет? Как много для личной жизни! За этот срок немало в нашем поколении сошло
в могилу, у остальных прибавилось без счета седых волос. Но те же пятнадцать
лет -- какой ничтожный срок в жизни народа! Только минута на часах истории.
Капитализму понадобились столетия, чтобы отстоять себя в борьбе со
средневековьем, поднять науку и технику, провести железные дороги, натянуть
электрические провода. А затем? А затем -- человечество оказалось ввергнуто
капитализмом в ад войн и кризисов! Социализму же его противники, т. е.
сторонники капитализма, отпускают лишь полтора десятилетия на то, чтобы
построить земной рай со всеми удобствами. Нет, таких обязательств мы на себя
не брали. Таких сроков никогда не назначали. Процессы великих преобразований
надо мерять адекватными им масштабами.
Я не знаю, будет ли социалистическое общество похоже на библейский рай.
Весьма сомневаюсь в этом. Но в Советском Союзе еще нет социализма. Там
господствует переходный строй, полный противоречий, отягощенный тяжелым
наследием прошлого, к тому же находящийся под враждебным давлением
капиталистических государств. Октябрьская революция возвестила принцип
нового общества. Советская республика показала лишь первую стадию его
осуществления. Первая лампочка Эдисона517 была очень плоха. Под ошибками и
промахами первого социалистического строительства надо уметь различать
будущее!
Жертвы революции
Но бедствия, обрушивающиеся на живых людей! Оправдываются ли
последствия революции, вызываемые ею жертвы? Бесплодный, чисто риторический
вопрос! Как будто процессы истории допускают бухгалтерский баланс. С таким
же правом можно пред лицом трудностей и горестей личного существования
спросить: стоит ли вообще родиться на свет? Гейне писал на этот счет: "И
дурак ждет ответа..." Меланхолические размышления не мешали до сих пор людям
ни рождать, ни рождаться. Самоубийцы, даже в дни небывалого мирового
кризиса, составляют, к счастью, незначительный процент. Народы же вообще не
кончают самоубийством. Из невыносимых тягот они ищут выхода в революции.
Кто возмущается по поводу жертв социальных переворотов? Чаще всего те,
которые подготовляли и прославляли жертвы империалистской войны или, по
крайней мере, легко мирились с ними. Наша очередь спросить: оправдала ли
себя война? что дала? чему научила? (аплодисменты).
Реакционный историк Ипполит Тэн в своем одиннадцатитомном пасквиле на
Великую французскую революцию не без злорадства изображает страдания
французского народа в годы диктатуры якобинцев и после того. Особенно тяжко
приходилось городским низам, плебеям, тем самым, которые в качестве
санкюлотов518 отдали революции лучшую часть своей души. Они или их жены
стояли теперь холодные ночи напролет в хвостах, чтобы утром вернуться с
пустыми руками к семейному очагу без огня. На десятом году революции Париж
был беднее, чем накануне ее.
Тщательно подобранные, отчасти искусственно подтасованные факты служат
Тэну для того, чтобы обосновать обвинительный приговор: плебеи хотели-де
быть диктаторами -- и довели себя до нищеты. Трудно представить более
плоское морализирование! Великая французская революция вовсе не
исчерпывается голодными хвостами у булочных. Вся современная Франция, в
некоторых отношениях вся современная цивилизация, вышла из купели
французской революции!
Во время гражданской войны в С[оединеных] Штатах в 60-х годах прошлого
столетия погибло 50.000 душ. Оправданы ли эти жертвы? С точки зрения
американских рабовладельцев и шедших заодно с ними господствующих классов
Великобритании -- нет. С точки зрения прогрессивных сил американского
общества, с точки зрения негров и британских рабочих -- полностью. А с точки
зрения развития человечества в целом? На этот счет не может быть сомнений.
Из гражданской войны 60-х годов вышли нынешние С[оединенные] Штаты с их
неистовой деловой инициативой, рационализованной техникой, экономическим
размахом. На эти завоевания американизма человечество будет опираться, строя
новое общество.
Октябрьская революция глубже всех предшествующих вторглась в святая
святых общества: отношения собственности. Тем более длительные нужны сроки,
чтобы творческие последствия революции обнаружились во всех областях жизни.
Но общее направление преобразований ясно уже и сейчас. Перед своими
капиталистическими обвинителями у Советской республики во всяком случае нет
основания опускать голову и говорить языком извинений.
Рост производительности труда
Наиболее объективным и бесспорным критерием прогресса является рост
производительности общественного труда. Оценка Октябрьской революции под
этим углом зрения уже произведена на опыте. Принцип социалистической
организации впервые в истории доказал свою способность давать в короткий
срок небывалые производительные эффекты.
Кривая промышленного развития России в грубых показателях такова: 1913
-- последний год перед войною, примем за 100; 1920 г. -- высшая точка
гражданской войны есть низшая точка промышленности -- 25, четверть
довоенного производства; 1925 -- подъем до 75, три четверти довоенного
производства; 1929 -- около 200; 1932 -- 300, т. е. в три раза выше, чем
накануне войны.
Картина становится еще ярче в свете международных показателей. С 1925
г. по 1932 г. промышленное производство в Германии уменьшилось на треть, в
С[оединенных] Штатах почти наполовину, в СССР увеличилось в 4 с лишним раза.
Эти цифры говорят сами за себя.
Я совсем не собираюсь отрицать или скрывать теневые стороны советского
хозяйства. Эффект индустриальных показателей чрезвычайно снижается
неблагоприятным развитием сельского хозяйства, т. е. той отрасли, которая,
по существу, еще не поднялась до социалистических методов и в то же время
сразу переведена на путь коллективизации без достаточной подготовки, скорее
бюрократически, чем технически и экономически. Это очень большой вопрос,
который выходит, однако, за рамки моего доклада.
Приведенные индексы требуют и еще одной существенной оговорки.
Бесспорные и в своем роде ослепительные успехи советской индустриализации
нуждаются в дальнейшей экономической проверке с точки зрения взаимного
соответствия разных элементов хозяйства, их динамического развития и,
следовательно, их полезного действия. Здесь неизбежны еще великие трудности
и даже попятные толчки. Социализм не выходит в готовом виде из пятилетки,
как Минерва519 из головы Юпитера520, или Венера521 из пены морской.
Предстоят еще десятилетия упорного труда, ошибок, поправок и перестроек. Не
забудем, сверх того, что социалистическое строительство по самому существу
своему может найти завершение только на международной арене.
Но даже и самый неблагоприятный экономический баланс достигнутых ныне
результатов мог бы обнаружить лишь неправильность предварительных расчетов,
ошибки плана и промахи руководства; но не мог бы ни в каком случае
опровергнуть эмпирически установленный факт: способность рабочего
государства поднять производительность коллективного труда на небывалую
высоту. Этого завоевания, имеющего всемирно-исторический характер, уж никто
и ничто не отнимет522.
Две культуры
Вряд ли стоит после сказанного останавливаться на жалобах, будто
Октябрьская революция привела в России к снижению культуры. Это голос
потревоженных гостиных и салонов. Опрокинутая пролетарским переворотом
дворянски-буржуазная "культура" представляла лишь сусальную позолоту
варварства. Оставаясь недоступной русскому народу, она внесла мало нового в
сокровищницу человечества.
Но и относительно этой культуры, столь оплакиваемой белой эмиграцией,
надо еще уточнить вопрос: в каком смысле она разрушена? В одном
единственном: опрокинута монополия ничтожного меньшинства на блага культуры.
Но все, что было действительно культурного в старой русской культуре,
осталось неприкосновенным. Гунны523 большевизма не растоптали ни завоеваний
мысли, ни произведений искусства. Наоборот, тщательно собрали памятники
человеческого творчества и привели их в образцовый порядок. Культура
монархии, дворянства и буржуазии стала ныне культурой исторических музеев.
Народ усердно посещает эти музеи. Но он не живет в них. Он учится. Он
строит. Один тот факт, что Октябрьская революция научила русский народ,
десятки народов царской России читать и писать, стоит неизмеримо выше всей
прошлой оранжерейной русской культуры. (Аплодисменты.)
Октябрьская революция заложила основы новой культуры, рассчитанной не
на избранных, а на всех. Это чувствуют народные массы всего мира. Отсюда
симпатии к Советскому Союзу, столь же горячие, сколь горяча была ранее
ненависть к царской России.
Уважаемые слушатели! Вы знаете, что человеческий язык является
незаменимым орудием не только для наименования явлений, но и для их оценки.
Отбрасывая случайное, эпизодическое, искусственное, язык впитывает в себя
все коренное, характерное, полновесное. Обратите внимание, с какой чуткостью
языки цивилизованных наций отметили две эпохи в развитии России. Дворянская
культура внесла в мировой обиход такие варваризмы, как царь, казак, погром,
нагайка. Вы знаете эти слова и что они означают. Октябрь ввел во все языки
мира такие слова, как большевик, Совет, колхоз, госплан, пятилетка. Здесь
практическая лингвистика произносит свой высший исторический суд!
(Аплодисменты.)
Революция и национальный характер
Самое глубокое значение каждой великой революции, труднее всего
поддающееся непосредственному измерению, состоит в том, что она оформляет и
закаляет национальный характер. Представление о русском народе как о народе
медлительном, пассивном, мечтательно-мистическом широко распространено, и не
случайно: оно имеет свои корни в прошлом. Но до сих пор еще на Западе не
оценены достаточно те глубокие изменения, которые внесла в народный характер
революция. Да и могло ли быть иначе?
Каждый человек с жизненным опытом может вызвать в своей памяти образ
знакомого юноши, впечатлительного, лирического, излишне чувствительного,
который затем под действием сильного нравственного толчка сразу окреп,
закалился, стал неузнаваем. В развитии целой нации подобные нравственные
превращения совершает революция.
Февральское восстание против самодержавия, борьба против дворянства,
против империалистской войны, -- за мир, за землю, за национальное
равноправие; Октябрьское восстание, низвержение буржуазии и тех партий,
которые хотели соглашения с буржуазией; три года гражданской войны на
кольцевом фронте в 8000 километров; годы блокады, нужды, голода, эпидемий;
годы напряженного хозяйственного строительства, среди новых трудностей и
лишений, -- это суровая, но великая школа. Тяжелый молот дробит стекло, но
кует сталь, -- молот революции кует сталь народного характера.
(Аплодисменты.)
"Кто же поверит, -- с возмущением писал вскоре после переворота один из
русских генералов Залесский, -- чтобы дворник или сторож сделался бы вдруг
председателем суда; больничный служитель -- заведующим лазаретом; цирюльник
-- большим чиновником; прапорщик -- главнокомандующим; чернорабочий --
градоначальником; слесарь -- начальником мастерской".
"Кто же поверит?" Пришлось поверить. Нельзя было не поверить, когда
прапорщик разбил генералов; градоначальник из чернорабочих смирил
сопротивление старой бюрократии; смазчик вагонов наладил транспорт; слесаря
в качестве директоров подняли промышленность... Кто же поверит? Пусть
попробуют теперь этому не верить!
В объяснение исключительной выносливости, которую проявляют народные
массы Советского Союза за годы революции, некоторые иностранные наблюдатели
ссылаются, по старой памяти, на пассивность русского характера. Грубый
анахронизм! Революционные массы переносят лишения терпеливо, но не пассивно:
они строют своими руками лучшее будущее и хотят построить его во что бы то
ни стало! Но пусть классовый враг попробует извне навязать этим терпеливым
массам свою волю... нет, лучше пусть уж не пробует! (Аплодисменты.)
Подчинить разуму хозяйство
Попытаемся, в заключение, установить место Октябрьского переворота не
только в истории России, но в истории человечества.
В 1917 году на протяжении 8 месяцев сходятся две исторические кривые.
Февральский переворот, запоздалый отголосок великих боев, разыгрывавшихся в
предшествующие столетия на территории Нидерландов, Англии, Франции, почти
всей континентальной Европы, примыкает к серии буржуазных революций.
Октябрьский переворот возвещает и открывает господство пролетариата. На
территории России первое свое большое поражение потерпел мировой капитализм.
Цепь порвалась на слабейшем звене. Но порвалась цепь, а не только звено.
Капитализм исторически пережил себя как мировая система. Он перестал
выполнять свою основную миссию -- подъем человеческого могущества и
богатства. Остановиться на достигнутой ступени человечество не может. Только
новое повышение производительных сил при помощи плановой, т. е.
социалистической организации производства и распределения может обеспечить
людям -- всем людям -- достойный уровень существования и в то же время дать
им драгоценное чувство свободы по отношению к их собственному хозяйству.
Свободы в двух отношениях: во-первых, человек не вынужден будет отдавать
физическому труду главную часть своей жизни; во-вторых, человек перестанет
зависеть от законов рынка, от слепых и темных сил, которые складываются за
его спиною. Он будет строить свое хозяйство свободно, по плану, с циркулем в
руках. Дело идет на этот раз о том, чтобы просветить насквозь,
рентгенизировать анатомию общества, обнаружить все его тайны и подчинить все
его функции разуму и воле коллективного человека.
В этом смысле социализм должен стать новой ступенью в историческом
восхождении человечества. Для нашего первобытного предка, который впервые
вооружился каменным топором, вся природа представляла заговор таинственных и
враждебных сил. Естественные науки рука об руку с практической технологией
осветили с того времени природу до самых ее глубин. При помощи электрической
энергии физик учиняет ныне расправу над ядром атома. Не далек уже час, когда
наука, играя, разрешит задачу алхимии и станет превращать навоз в золото, а
золото в навоз. Там, где неистовствовали демоны и фурии природы, ныне все
смелее повелевает индустриальная воля человека.
Но победоносно борясь с природой, человек строил свои отношения к
другим людям слепо, почти как пчелы и муравьи. С запозданием и крайне
неуверенно он подходил к проблемам человеческого общества. Он начал с
религии, чтоб затем перейти к политике. Реформация524 явилась первым успехом
критического разума в той области, где царила мертвая традиция. (Неожиданные
крики "Браво!", очевидно, со стороны группы студентов-теологов525).
От церкви критическая мысль перешла к государству. В борьбе с
абсолютизмом и средневековыми сословиями родилась и окрепла доктрина
народного суверенитета и прав человека и гражданина; сложилась система
парламентаризма. Критическая мысль проникла в область государственного
управления. Политический рационализм демократии означал высшее достижение
революционной буржуазии.
Но между природой и государством стоит хозяйство. От тирании старых
стихий, земли, воды, огня и воздуха человека освободила техника, но только
затем, чтобы подчинить его себе. Человек перестал быть рабом природы, чтобы
стать рабом машины и еще хуже: рабом спроса и предложения. Нынешний мировой
кризис особенно трагически свидетельствует о том, в какой мере человек,
спускающийся на дно океана, поднимающийся в стратосферу, разговаривающий с
антиподами на невидимых волнах, -- в какой мере этот гордый и дерзкий
повелитель природы является рабом слепых сил своего собственного хозяйства!
Историческая задача нашей эпохи состоит в том, чтоб заменить разнузданную
игру рынка разумным планом, дисциплинировать производительные силы,
заставить их работать в гармонии друг с другом, покорно служа потребностям
человека. Только на этой новой социальной основе человек выпрямит усталую
спину и станет -- каждый и каждая, не только избранные -- полноправным
гражданином в царстве мысли! (Аплодисменты.)
Поднять человеческую расу
Но это не конец пути. Нет, это только его начало. Человек называет себя
венцом создания. Он имеет на это некоторые права. Но кто сказал, что
нынешний человек является последним и высшим представителем рода?
Нет, он физически, как и духовно, очень далек от совершенства, этот
биологический недоносок, заболевший мыслью и не нашедший для себя
органического равновесия.
Человечество не раз давало, правда, гигантов мысли и дела, которые
поднимаются над современниками, как вершины над горной цепью. Людской род
вправе гордиться своим Аристотелем526, Шекспиром, Дарвиным, Бетховеном527,
Лапласом528, Гете, Марксом, Эдисоном, Лениным. Но почему они так редки?
Прежде всего потому, что они выходили почти исключительно из высших и
средних классов; за редкими исключениями, проблески гениальности в
угнетенных толщах народа погибали без расцвета. На также и потому, что самый
процесс зачатия, развития и воспитания человека оставался и остается в
основном делом случайности, не освещен насквозь, не рентгенизирован теорией
и практикой, не подчинен сознанию и воле.
Антропология, биология, физиология, психология накопили горы
материалов, чтобы поставить перед человеком во всем объеме задачу его
собственного физического и духовного совершенствования и роста. Психоанализ
приподнял гениальной рукой Зигмунда Фрейда529 крышку над тем колодцем,
который называется поэтически "душой" человека. Оказалось, что наша
сознательная мысль составляет только частицу в работе темных психических
сил. Ученые-водолазы спускаются на дно океана и фотографируют таинственных
рыб. Мысль человека, спустившись на дно его собственного душевного колодца,
должна осветить наиболее таинственные движущие силы психики и подчинить их
разуму и воле.
Совладав с анархическими силами собственного общества, человек возьмет
самого себя в обработку, в ступу, в реторту химика. Человечество впервые
взглянет на себя, как на сырой материал или в лучшем случае на физический и
психический полуфабрикат. Социализм будет означать прыжок из царства
необходимости в царство свободы также и в том смысле, что нынешний
противоречивый, негармоничный человек расчистит дорогу новой, более высокой
и более счастливой расе. (Аплодисменты. Часть аудитории поет
"Интернационал"530).
27 ноября 1932 г.
Не для публикации
1. Враждебные коммунизму политики и журналисты пытаются выдвинуть
против левой оппозиции то обстоятельство, что Троцкий воспользовался визами
буржуазных или с[оциал]-д[емократических] правительств. Почти с таким же
правом можно поставить коммунистам в укор, что они ездят в капиталистических
пароходах.
2. Коммунизм не отрицает демократии ни как "принцип", ни тем более как
факт. Коммунизм указывает лишь на ограниченную историческую роль буржуазной
демократии. Она облегчила в известную эпоху формирование пролетарских
организаций. Но она не способна разрешить социальную проблему. Пример
сегодняшней Германии исчерпывает этот вопрос.
3. Буржуазная демократия во всех старых парламентских странах проживает
остатки своего старого капитала. Это относится, в частности, и к праву
убежища. Оно существует в Европе только для контрреволюционных беженцев, не
для революционеров.
Свежий пример с визой тов. Троцкого в Дании обнаруживает это с новой
силой.
Социал-демократическое правительство, т. е. наиболее левое крыло
буржуазной демократии, допустило въезд Троцкого в Данию, потому что считало
для себя неудобным отказать в этом собственной студенческой и рабочей
молодежи и слишком грубо обнаружить на частном вопросе свой не только
антисоциалистический, но и антидемократический характер. Но как только
вопрос встал о простом продлении срока визы "демократия" показала, что между
ней и белой русской эмиграцией, требовавшей отказа в визе, разногласие
измеряется всего-навсего восьмью днями.
4. Каждый режим должен быть судим прежде всего по своим собственным
законам. Режим диктатуры не может и не хочет останавливаться перед
нарушением принципов и правил формальной демократии. Он должен быть судим с
точки зрения того, способен ли он обеспечить переход к новому обществу.
Демократический режим должен быть судим с точки зрения того, в какой
мере он способен ввести борьбу классов в рамки демократии. Пример датской
визы ярко иллюстрирует полную несостоятельность современной демократии даже
во второстепенных и частных вопросах. Под давлением мировой
империалистической реакции мелкобуржуазная демократия даже в сравнительно
спокойной и "мирной" Дании не способна поддержать свой "престиж",
предоставив революционеру убежище, хотя бы на несколько недель. Можно ли
хоть на минуту поверить, что демократия способна при помощи своих
опустошенных принципов и формул предотвратить гражданскую войну?
5. Позорное место в борьбе классовых сил вокруг вопроса о визе заняла
сталинская бюрократия. Она противодействовала предоставлению Троцкому визы
через свою дипломатию. Кобецкий532 в Дании, Коллонтай в Швеции грозили
экономическими и иными репрессиями. Поскольку с[оциал]-д[емократы] еще
колебалась, сталинская агентура заключала союза с буржуазной частью коалиции
против социал-демократов. Сталинская бюрократия помогла империалистской
буржуазии ломать остатки права убежища. Сталинцы закончили прямым и открытым
доносом капиталистическим правительствам и капиталистической полиции на
мнимую "конференцию троцкистов" в Копенгагене.
Бешеная травля со стороны русской белой эмиграции и империалистской
печати, с плохо замаскированными призывами к террористической расправе над
Троцким, вероломство социал-демократических верхов по отношению к
собственным низам, наконец, сталинский донос полиции смыкаются в одно
неразрывное целое. Перед мировым рабочим классом снова со всей яркостью
обнаруживается, что большевики-ленинцы, авангард авангарда, ставятся
правящими всего мира вне закона.
6. Донос сталинской бюрократии (через ТАСС533) не только политически
позорен, но и ложен с фактической стороны. Никакой конференции
большевиков-ленинцев в Копенгагене не было. Кто следит за печатью левой
оппозиции и за ходом подготовительной работы, тому известно, что конференция
может состояться не ранее, как через два-три месяца. Верно лишь то, что
встревоженные бешеной травлей мировой реации, друзья и единомышленники
Троцкого, несмотря на материальные трудности и лишения, поспешили в
Копенгаген из ближайших к Дании стран. Факт в крепкой внутренней связи
международных большевиков-ленинцев проявился с замечательной силой. Но
интернациональная конференция остается по прежнему задачей ближайшего
"авантюра". Но сохраняет все же свою силу вопрос: что достигнуто столь
дорогой ценой? Осуществлены ли те ослепительные задачи, которые
провозглашались большевиками накануне переворота?
Прежде чем ответить предполагаемому противнику, замечу, что самый
вопрос не нов; наоборот, он следует за Октябрьской революцией по пятам, со
дня ее рождения.
Французский журналист Клод Анэ516, находившийся во время революции в
Петрограде, писал уже 27 октября 1917 г.: "Максималисты (так французы
называли в те дни большевиков) взяли власть, -- и великий день настал.
Наконец-то, -- говорю я себе, -- я увижу осуществление социалистического
рая, который нам обещают уже столько лет... Великолепное приключение!
Привилегированная позиция!" И т. д. Какая искренняя ненависть под
ироническими приветствиями! Уже на следующее утро после взятия Зимнего
дворца реакционный журналист поспешил предъявить свою карточку на право
входа в Эдем. С тем большей бесцеремонностью противники злорадствуют по
поводу того, что страна Советов и сегодня, пятнадцать лет спустя после
переворота, еще очень мало походит на царство всеобщего благополучия. К чему
же революция? К чему ее жертвы?
Уважаемые слушатели! Я позволю себе думать, что противоречия,
трудности, ошибки и бедствия советского режима знакомы мне не меньше, чем
кому бы то ни было. Я лично никогда не скрывал их, ни в речах, ни в печати.
Я считал и считаю, что революционная политика, в отличие от консервативной,
не может быть основана на маскировке. "Высказывать то, что есть", -- таков
должен быть высший принцип рабочего государства.
Но в критике, как и в творчестве, нужны правильные пропорции.
Субъективизм -- плохой советчик, особенно в больших вопросах. Сроки нужно
сопоставлять с задачами, а не с индивидуальными настроениями. Пятнадцать
лет? Как много для личной жизни! За этот срок немало в нашем поколении сошло
в могилу, у остальных прибавилось без счета седых волос. Но те же пятнадцать
лет -- какой ничтожный срок в жизни народа! Только минута на часах истории.
Капитализму понадобились столетия, чтобы отстоять себя в борьбе со
средневековьем, поднять науку и технику, провести железные дороги, натянуть
электрические провода. А затем? А затем -- человечество оказалось ввергнуто
капитализмом в ад войн и кризисов! Социализму же его противники, т. е.
сторонники капитализма, отпускают лишь полтора десятилетия на то, чтобы
построить земной рай со всеми удобствами. Нет, таких обязательств мы на себя
не брали. Таких сроков никогда не назначали. Процессы великих преобразований
надо мерять адекватными им масштабами.
Я не знаю, будет ли социалистическое общество похоже на библейский рай.
Весьма сомневаюсь в этом. Но в Советском Союзе еще нет социализма. Там
господствует переходный строй, полный противоречий, отягощенный тяжелым
наследием прошлого, к тому же находящийся под враждебным давлением
капиталистических государств. Октябрьская революция возвестила принцип
нового общества. Советская республика показала лишь первую стадию его
осуществления. Первая лампочка Эдисона517 была очень плоха. Под ошибками и
промахами первого социалистического строительства надо уметь различать
будущее!
Жертвы революции
Но бедствия, обрушивающиеся на живых людей! Оправдываются ли
последствия революции, вызываемые ею жертвы? Бесплодный, чисто риторический
вопрос! Как будто процессы истории допускают бухгалтерский баланс. С таким
же правом можно пред лицом трудностей и горестей личного существования
спросить: стоит ли вообще родиться на свет? Гейне писал на этот счет: "И
дурак ждет ответа..." Меланхолические размышления не мешали до сих пор людям
ни рождать, ни рождаться. Самоубийцы, даже в дни небывалого мирового
кризиса, составляют, к счастью, незначительный процент. Народы же вообще не
кончают самоубийством. Из невыносимых тягот они ищут выхода в революции.
Кто возмущается по поводу жертв социальных переворотов? Чаще всего те,
которые подготовляли и прославляли жертвы империалистской войны или, по
крайней мере, легко мирились с ними. Наша очередь спросить: оправдала ли
себя война? что дала? чему научила? (аплодисменты).
Реакционный историк Ипполит Тэн в своем одиннадцатитомном пасквиле на
Великую французскую революцию не без злорадства изображает страдания
французского народа в годы диктатуры якобинцев и после того. Особенно тяжко
приходилось городским низам, плебеям, тем самым, которые в качестве
санкюлотов518 отдали революции лучшую часть своей души. Они или их жены
стояли теперь холодные ночи напролет в хвостах, чтобы утром вернуться с
пустыми руками к семейному очагу без огня. На десятом году революции Париж
был беднее, чем накануне ее.
Тщательно подобранные, отчасти искусственно подтасованные факты служат
Тэну для того, чтобы обосновать обвинительный приговор: плебеи хотели-де
быть диктаторами -- и довели себя до нищеты. Трудно представить более
плоское морализирование! Великая французская революция вовсе не
исчерпывается голодными хвостами у булочных. Вся современная Франция, в
некоторых отношениях вся современная цивилизация, вышла из купели
французской революции!
Во время гражданской войны в С[оединеных] Штатах в 60-х годах прошлого
столетия погибло 50.000 душ. Оправданы ли эти жертвы? С точки зрения
американских рабовладельцев и шедших заодно с ними господствующих классов
Великобритании -- нет. С точки зрения прогрессивных сил американского
общества, с точки зрения негров и британских рабочих -- полностью. А с точки
зрения развития человечества в целом? На этот счет не может быть сомнений.
Из гражданской войны 60-х годов вышли нынешние С[оединенные] Штаты с их
неистовой деловой инициативой, рационализованной техникой, экономическим
размахом. На эти завоевания американизма человечество будет опираться, строя
новое общество.
Октябрьская революция глубже всех предшествующих вторглась в святая
святых общества: отношения собственности. Тем более длительные нужны сроки,
чтобы творческие последствия революции обнаружились во всех областях жизни.
Но общее направление преобразований ясно уже и сейчас. Перед своими
капиталистическими обвинителями у Советской республики во всяком случае нет
основания опускать голову и говорить языком извинений.
Рост производительности труда
Наиболее объективным и бесспорным критерием прогресса является рост
производительности общественного труда. Оценка Октябрьской революции под
этим углом зрения уже произведена на опыте. Принцип социалистической
организации впервые в истории доказал свою способность давать в короткий
срок небывалые производительные эффекты.
Кривая промышленного развития России в грубых показателях такова: 1913
-- последний год перед войною, примем за 100; 1920 г. -- высшая точка
гражданской войны есть низшая точка промышленности -- 25, четверть
довоенного производства; 1925 -- подъем до 75, три четверти довоенного
производства; 1929 -- около 200; 1932 -- 300, т. е. в три раза выше, чем
накануне войны.
Картина становится еще ярче в свете международных показателей. С 1925
г. по 1932 г. промышленное производство в Германии уменьшилось на треть, в
С[оединенных] Штатах почти наполовину, в СССР увеличилось в 4 с лишним раза.
Эти цифры говорят сами за себя.
Я совсем не собираюсь отрицать или скрывать теневые стороны советского
хозяйства. Эффект индустриальных показателей чрезвычайно снижается
неблагоприятным развитием сельского хозяйства, т. е. той отрасли, которая,
по существу, еще не поднялась до социалистических методов и в то же время
сразу переведена на путь коллективизации без достаточной подготовки, скорее
бюрократически, чем технически и экономически. Это очень большой вопрос,
который выходит, однако, за рамки моего доклада.
Приведенные индексы требуют и еще одной существенной оговорки.
Бесспорные и в своем роде ослепительные успехи советской индустриализации
нуждаются в дальнейшей экономической проверке с точки зрения взаимного
соответствия разных элементов хозяйства, их динамического развития и,
следовательно, их полезного действия. Здесь неизбежны еще великие трудности
и даже попятные толчки. Социализм не выходит в готовом виде из пятилетки,
как Минерва519 из головы Юпитера520, или Венера521 из пены морской.
Предстоят еще десятилетия упорного труда, ошибок, поправок и перестроек. Не
забудем, сверх того, что социалистическое строительство по самому существу
своему может найти завершение только на международной арене.
Но даже и самый неблагоприятный экономический баланс достигнутых ныне
результатов мог бы обнаружить лишь неправильность предварительных расчетов,
ошибки плана и промахи руководства; но не мог бы ни в каком случае
опровергнуть эмпирически установленный факт: способность рабочего
государства поднять производительность коллективного труда на небывалую
высоту. Этого завоевания, имеющего всемирно-исторический характер, уж никто
и ничто не отнимет522.
Две культуры
Вряд ли стоит после сказанного останавливаться на жалобах, будто
Октябрьская революция привела в России к снижению культуры. Это голос
потревоженных гостиных и салонов. Опрокинутая пролетарским переворотом
дворянски-буржуазная "культура" представляла лишь сусальную позолоту
варварства. Оставаясь недоступной русскому народу, она внесла мало нового в
сокровищницу человечества.
Но и относительно этой культуры, столь оплакиваемой белой эмиграцией,
надо еще уточнить вопрос: в каком смысле она разрушена? В одном
единственном: опрокинута монополия ничтожного меньшинства на блага культуры.
Но все, что было действительно культурного в старой русской культуре,
осталось неприкосновенным. Гунны523 большевизма не растоптали ни завоеваний
мысли, ни произведений искусства. Наоборот, тщательно собрали памятники
человеческого творчества и привели их в образцовый порядок. Культура
монархии, дворянства и буржуазии стала ныне культурой исторических музеев.
Народ усердно посещает эти музеи. Но он не живет в них. Он учится. Он
строит. Один тот факт, что Октябрьская революция научила русский народ,
десятки народов царской России читать и писать, стоит неизмеримо выше всей
прошлой оранжерейной русской культуры. (Аплодисменты.)
Октябрьская революция заложила основы новой культуры, рассчитанной не
на избранных, а на всех. Это чувствуют народные массы всего мира. Отсюда
симпатии к Советскому Союзу, столь же горячие, сколь горяча была ранее
ненависть к царской России.
Уважаемые слушатели! Вы знаете, что человеческий язык является
незаменимым орудием не только для наименования явлений, но и для их оценки.
Отбрасывая случайное, эпизодическое, искусственное, язык впитывает в себя
все коренное, характерное, полновесное. Обратите внимание, с какой чуткостью
языки цивилизованных наций отметили две эпохи в развитии России. Дворянская
культура внесла в мировой обиход такие варваризмы, как царь, казак, погром,
нагайка. Вы знаете эти слова и что они означают. Октябрь ввел во все языки
мира такие слова, как большевик, Совет, колхоз, госплан, пятилетка. Здесь
практическая лингвистика произносит свой высший исторический суд!
(Аплодисменты.)
Революция и национальный характер
Самое глубокое значение каждой великой революции, труднее всего
поддающееся непосредственному измерению, состоит в том, что она оформляет и
закаляет национальный характер. Представление о русском народе как о народе
медлительном, пассивном, мечтательно-мистическом широко распространено, и не
случайно: оно имеет свои корни в прошлом. Но до сих пор еще на Западе не
оценены достаточно те глубокие изменения, которые внесла в народный характер
революция. Да и могло ли быть иначе?
Каждый человек с жизненным опытом может вызвать в своей памяти образ
знакомого юноши, впечатлительного, лирического, излишне чувствительного,
который затем под действием сильного нравственного толчка сразу окреп,
закалился, стал неузнаваем. В развитии целой нации подобные нравственные
превращения совершает революция.
Февральское восстание против самодержавия, борьба против дворянства,
против империалистской войны, -- за мир, за землю, за национальное
равноправие; Октябрьское восстание, низвержение буржуазии и тех партий,
которые хотели соглашения с буржуазией; три года гражданской войны на
кольцевом фронте в 8000 километров; годы блокады, нужды, голода, эпидемий;
годы напряженного хозяйственного строительства, среди новых трудностей и
лишений, -- это суровая, но великая школа. Тяжелый молот дробит стекло, но
кует сталь, -- молот революции кует сталь народного характера.
(Аплодисменты.)
"Кто же поверит, -- с возмущением писал вскоре после переворота один из
русских генералов Залесский, -- чтобы дворник или сторож сделался бы вдруг
председателем суда; больничный служитель -- заведующим лазаретом; цирюльник
-- большим чиновником; прапорщик -- главнокомандующим; чернорабочий --
градоначальником; слесарь -- начальником мастерской".
"Кто же поверит?" Пришлось поверить. Нельзя было не поверить, когда
прапорщик разбил генералов; градоначальник из чернорабочих смирил
сопротивление старой бюрократии; смазчик вагонов наладил транспорт; слесаря
в качестве директоров подняли промышленность... Кто же поверит? Пусть
попробуют теперь этому не верить!
В объяснение исключительной выносливости, которую проявляют народные
массы Советского Союза за годы революции, некоторые иностранные наблюдатели
ссылаются, по старой памяти, на пассивность русского характера. Грубый
анахронизм! Революционные массы переносят лишения терпеливо, но не пассивно:
они строют своими руками лучшее будущее и хотят построить его во что бы то
ни стало! Но пусть классовый враг попробует извне навязать этим терпеливым
массам свою волю... нет, лучше пусть уж не пробует! (Аплодисменты.)
Подчинить разуму хозяйство
Попытаемся, в заключение, установить место Октябрьского переворота не
только в истории России, но в истории человечества.
В 1917 году на протяжении 8 месяцев сходятся две исторические кривые.
Февральский переворот, запоздалый отголосок великих боев, разыгрывавшихся в
предшествующие столетия на территории Нидерландов, Англии, Франции, почти
всей континентальной Европы, примыкает к серии буржуазных революций.
Октябрьский переворот возвещает и открывает господство пролетариата. На
территории России первое свое большое поражение потерпел мировой капитализм.
Цепь порвалась на слабейшем звене. Но порвалась цепь, а не только звено.
Капитализм исторически пережил себя как мировая система. Он перестал
выполнять свою основную миссию -- подъем человеческого могущества и
богатства. Остановиться на достигнутой ступени человечество не может. Только
новое повышение производительных сил при помощи плановой, т. е.
социалистической организации производства и распределения может обеспечить
людям -- всем людям -- достойный уровень существования и в то же время дать
им драгоценное чувство свободы по отношению к их собственному хозяйству.
Свободы в двух отношениях: во-первых, человек не вынужден будет отдавать
физическому труду главную часть своей жизни; во-вторых, человек перестанет
зависеть от законов рынка, от слепых и темных сил, которые складываются за
его спиною. Он будет строить свое хозяйство свободно, по плану, с циркулем в
руках. Дело идет на этот раз о том, чтобы просветить насквозь,
рентгенизировать анатомию общества, обнаружить все его тайны и подчинить все
его функции разуму и воле коллективного человека.
В этом смысле социализм должен стать новой ступенью в историческом
восхождении человечества. Для нашего первобытного предка, который впервые
вооружился каменным топором, вся природа представляла заговор таинственных и
враждебных сил. Естественные науки рука об руку с практической технологией
осветили с того времени природу до самых ее глубин. При помощи электрической
энергии физик учиняет ныне расправу над ядром атома. Не далек уже час, когда
наука, играя, разрешит задачу алхимии и станет превращать навоз в золото, а
золото в навоз. Там, где неистовствовали демоны и фурии природы, ныне все
смелее повелевает индустриальная воля человека.
Но победоносно борясь с природой, человек строил свои отношения к
другим людям слепо, почти как пчелы и муравьи. С запозданием и крайне
неуверенно он подходил к проблемам человеческого общества. Он начал с
религии, чтоб затем перейти к политике. Реформация524 явилась первым успехом
критического разума в той области, где царила мертвая традиция. (Неожиданные
крики "Браво!", очевидно, со стороны группы студентов-теологов525).
От церкви критическая мысль перешла к государству. В борьбе с
абсолютизмом и средневековыми сословиями родилась и окрепла доктрина
народного суверенитета и прав человека и гражданина; сложилась система
парламентаризма. Критическая мысль проникла в область государственного
управления. Политический рационализм демократии означал высшее достижение
революционной буржуазии.
Но между природой и государством стоит хозяйство. От тирании старых
стихий, земли, воды, огня и воздуха человека освободила техника, но только
затем, чтобы подчинить его себе. Человек перестал быть рабом природы, чтобы
стать рабом машины и еще хуже: рабом спроса и предложения. Нынешний мировой
кризис особенно трагически свидетельствует о том, в какой мере человек,
спускающийся на дно океана, поднимающийся в стратосферу, разговаривающий с
антиподами на невидимых волнах, -- в какой мере этот гордый и дерзкий
повелитель природы является рабом слепых сил своего собственного хозяйства!
Историческая задача нашей эпохи состоит в том, чтоб заменить разнузданную
игру рынка разумным планом, дисциплинировать производительные силы,
заставить их работать в гармонии друг с другом, покорно служа потребностям
человека. Только на этой новой социальной основе человек выпрямит усталую
спину и станет -- каждый и каждая, не только избранные -- полноправным
гражданином в царстве мысли! (Аплодисменты.)
Поднять человеческую расу
Но это не конец пути. Нет, это только его начало. Человек называет себя
венцом создания. Он имеет на это некоторые права. Но кто сказал, что
нынешний человек является последним и высшим представителем рода?
Нет, он физически, как и духовно, очень далек от совершенства, этот
биологический недоносок, заболевший мыслью и не нашедший для себя
органического равновесия.
Человечество не раз давало, правда, гигантов мысли и дела, которые
поднимаются над современниками, как вершины над горной цепью. Людской род
вправе гордиться своим Аристотелем526, Шекспиром, Дарвиным, Бетховеном527,
Лапласом528, Гете, Марксом, Эдисоном, Лениным. Но почему они так редки?
Прежде всего потому, что они выходили почти исключительно из высших и
средних классов; за редкими исключениями, проблески гениальности в
угнетенных толщах народа погибали без расцвета. На также и потому, что самый
процесс зачатия, развития и воспитания человека оставался и остается в
основном делом случайности, не освещен насквозь, не рентгенизирован теорией
и практикой, не подчинен сознанию и воле.
Антропология, биология, физиология, психология накопили горы
материалов, чтобы поставить перед человеком во всем объеме задачу его
собственного физического и духовного совершенствования и роста. Психоанализ
приподнял гениальной рукой Зигмунда Фрейда529 крышку над тем колодцем,
который называется поэтически "душой" человека. Оказалось, что наша
сознательная мысль составляет только частицу в работе темных психических
сил. Ученые-водолазы спускаются на дно океана и фотографируют таинственных
рыб. Мысль человека, спустившись на дно его собственного душевного колодца,
должна осветить наиболее таинственные движущие силы психики и подчинить их
разуму и воле.
Совладав с анархическими силами собственного общества, человек возьмет
самого себя в обработку, в ступу, в реторту химика. Человечество впервые
взглянет на себя, как на сырой материал или в лучшем случае на физический и
психический полуфабрикат. Социализм будет означать прыжок из царства
необходимости в царство свободы также и в том смысле, что нынешний
противоречивый, негармоничный человек расчистит дорогу новой, более высокой
и более счастливой расе. (Аплодисменты. Часть аудитории поет
"Интернационал"530).
27 ноября 1932 г.
Не для публикации
1. Враждебные коммунизму политики и журналисты пытаются выдвинуть
против левой оппозиции то обстоятельство, что Троцкий воспользовался визами
буржуазных или с[оциал]-д[емократических] правительств. Почти с таким же
правом можно поставить коммунистам в укор, что они ездят в капиталистических
пароходах.
2. Коммунизм не отрицает демократии ни как "принцип", ни тем более как
факт. Коммунизм указывает лишь на ограниченную историческую роль буржуазной
демократии. Она облегчила в известную эпоху формирование пролетарских
организаций. Но она не способна разрешить социальную проблему. Пример
сегодняшней Германии исчерпывает этот вопрос.
3. Буржуазная демократия во всех старых парламентских странах проживает
остатки своего старого капитала. Это относится, в частности, и к праву
убежища. Оно существует в Европе только для контрреволюционных беженцев, не
для революционеров.
Свежий пример с визой тов. Троцкого в Дании обнаруживает это с новой
силой.
Социал-демократическое правительство, т. е. наиболее левое крыло
буржуазной демократии, допустило въезд Троцкого в Данию, потому что считало
для себя неудобным отказать в этом собственной студенческой и рабочей
молодежи и слишком грубо обнаружить на частном вопросе свой не только
антисоциалистический, но и антидемократический характер. Но как только
вопрос встал о простом продлении срока визы "демократия" показала, что между
ней и белой русской эмиграцией, требовавшей отказа в визе, разногласие
измеряется всего-навсего восьмью днями.
4. Каждый режим должен быть судим прежде всего по своим собственным
законам. Режим диктатуры не может и не хочет останавливаться перед
нарушением принципов и правил формальной демократии. Он должен быть судим с
точки зрения того, способен ли он обеспечить переход к новому обществу.
Демократический режим должен быть судим с точки зрения того, в какой
мере он способен ввести борьбу классов в рамки демократии. Пример датской
визы ярко иллюстрирует полную несостоятельность современной демократии даже
во второстепенных и частных вопросах. Под давлением мировой
империалистической реакции мелкобуржуазная демократия даже в сравнительно
спокойной и "мирной" Дании не способна поддержать свой "престиж",
предоставив революционеру убежище, хотя бы на несколько недель. Можно ли
хоть на минуту поверить, что демократия способна при помощи своих
опустошенных принципов и формул предотвратить гражданскую войну?
5. Позорное место в борьбе классовых сил вокруг вопроса о визе заняла
сталинская бюрократия. Она противодействовала предоставлению Троцкому визы
через свою дипломатию. Кобецкий532 в Дании, Коллонтай в Швеции грозили
экономическими и иными репрессиями. Поскольку с[оциал]-д[емократы] еще
колебалась, сталинская агентура заключала союза с буржуазной частью коалиции
против социал-демократов. Сталинская бюрократия помогла империалистской
буржуазии ломать остатки права убежища. Сталинцы закончили прямым и открытым
доносом капиталистическим правительствам и капиталистической полиции на
мнимую "конференцию троцкистов" в Копенгагене.
Бешеная травля со стороны русской белой эмиграции и империалистской
печати, с плохо замаскированными призывами к террористической расправе над
Троцким, вероломство социал-демократических верхов по отношению к
собственным низам, наконец, сталинский донос полиции смыкаются в одно
неразрывное целое. Перед мировым рабочим классом снова со всей яркостью
обнаруживается, что большевики-ленинцы, авангард авангарда, ставятся
правящими всего мира вне закона.
6. Донос сталинской бюрократии (через ТАСС533) не только политически
позорен, но и ложен с фактической стороны. Никакой конференции
большевиков-ленинцев в Копенгагене не было. Кто следит за печатью левой
оппозиции и за ходом подготовительной работы, тому известно, что конференция
может состояться не ранее, как через два-три месяца. Верно лишь то, что
встревоженные бешеной травлей мировой реации, друзья и единомышленники
Троцкого, несмотря на материальные трудности и лишения, поспешили в
Копенгаген из ближайших к Дании стран. Факт в крепкой внутренней связи
международных большевиков-ленинцев проявился с замечательной силой. Но
интернациональная конференция остается по прежнему задачей ближайшего