Страница:
Жанна вернулась обратно в приподнятом настроении. Сразу же все пришло в движение. Были составлены пламенные обращения к народу с призывом взяться за оружие. У городка Селла, в провинции Берри, был устроен рекрутский лагерь, к которому дружно начали стекаться люди всех сословий.
Много дней в мае пропало даром, однако к шестому июня Жанна создала новую армию и приготовилась к выступлению. У нее было восемь тысяч воинов. Подумайте, какого труда стоило собрать такую армию в такой небольшой округе и за такой короткий срок! Притом вся армия состояла из солдат-ветеранов. В сущности, в то время почти все мужчины во Франции были солдатами, ибо войны шли беспрерывно из поколения в поколение. Да, большинство французов были воинами и в то же время превосходными бегунами, частью в силу привычки, частью благодаря наследственности. Искусству бегать они обучались в течение целого столетия. Но это не их вина: у них не было должного руководства, то есть полководцев, наделенных талантом и совестью. С давних времен король и его двор привыкли изменять полководцам, а полководцы привыкли не повиноваться королю, — каждый из них шел своим собственным путем, думая только о себе и не заботясь о других. При такой разобщенности победа была невозможна, и неудивительно, что французские войска легко обращались в бегство. А между тем, для того чтобы солдаты обрели боеспособность, им всего лишь нужен был хороший вождь, дельный, энергичный, преданный, — вождь, наделенный полнотой власти, а не десятой ее долей сообща с другими девятью генералами. И вот теперь у них был такой вождь, облеченный властью и безгранично преданный делу. И, конечно, теперь можно было ожидать успеха. У них была Жанна д'Арк, а под таким водительством их ноги должны были утратить печальную способность мгновенно поворачивать в кусты.
Итак, Жанна была в хорошем настроении. Она появлялась то здесь, то там, дни и ночи проводила в лагере, заботясь о будущем. И всюду, где бы она ни появлялась, объезжая ряды и производя смотр войскам, солдаты воодушевлялись и приветствовали ее радостными криками. Никто не мог сдержать своего восторга: она являлась словно светлое видение юности, красоты и грации, как воплощение отваги, жизнелюбия и надежд! С каждым днем она становилась прекраснее; то была пора ее расцвета: почти семнадцать с половиной лет, — уже женщина, как видите.
Как-то к нам прибыли два молодых графа де Лаваля — двое милых братьев, состоящих в родстве со знатнейшими фамилиями Франции. Они горели желанием поскорее увидеть Жанну д'Арк. Король лично представил их Жанне. И, поверьте мне, она полностью оправдала их ожидания. Ее чудный голос прозвучал для них, как волшебная флейта; ее глубокие глаза и ее лицо, озаренное пламенем великой души, взволновали их, как героическая поэма, как страстная речь, как боевая музыка! Один из них писал своим родным домой: «Это настоящее божество. Нет ничего приятнее, чем видеть и слышать ее». Поистине, более справедливых слов никогда и никем не было сказано.
Юному графу де Лавалю посчастливилось увидеть ее и тогда, когда она была готова выступить в поход и начать кампанию. Вот что он писал об этом: «Вся она была облечена в белые латы, только голова оставалась непокрытой; в руке она держала маленький боевой топорик. Когда она приблизилась к стременам и собиралась вскочить на своего могучего вороного коня, он заржал, поднялся на дыбы и всячески противился. Тогда Жанна сказала: „Подведите его ко кресту“. Крест возвышался у входа в церковь, совсем недалеко. Коня немедленно подвели. И Жанна села в седло, и конь не шелохнулся, а стоял как вкопанный. И тогда, повернувшись к церковным вратам, она изрекла своим мелодичным голосом: „Вы, отцы духовные и служители церкви, устройте шествие и помолитесь за наши души!“ После этого она пришпорила коня, встала под знамя с боевым топориком в руке и воскликнула: „Вперед, марш!“ Один из ее братьев, прибывший восемь дней тому назад, поехал с нею. На нем были также белые доспехи».
В эти минуты я находился там и все видел своими глазами. Все происходило в точности, как описано выше. Как сейчас вижу в сиянии июньского дня блестящий топорик, изящную, украшенную перьями шапочку и белые латы. Все это встает предо мной так отчетливо, как будто случилось вчера. И я поехал вместе с ее штабом — вместе с ее личным штабом в числе первых соратников Жанны д'Арк.
Юный граф умирал от желания поехать с нами, но король пока удерживал его при себе. Однако Жанна обнадежила его, о чем он и упоминает в своем письме:
«Она сказала мне, что когда король отправится в Реймс, я тоже поеду с ним. Боже мой, боже мой, дождусь ли я этого часа! Мое сердце рвется в бой!»
Она обнадежила его во время прощания с герцогиней Алансонской. Герцогиня обратилась к ней с просьбой, что дало повод и другим поступить так же. Герцогиня беспокоилась за мужа, предвидя кровавые бои. Прижав Жанну к груди и нежно гладя ее волосы, она сказала:
— Ты должна беречь его, дорогая, заботиться о нем и вернуть мне его целым и невредимым. Прошу тебя! Я не отпущу тебя, пока ты не дашь мне обещания.
Жанна ответила:
— Обещаю от всего сердца. И не только обещаю, а ручаюсь. Он вернется к вам без единой царапинки. Вы верите мне? Довольны вы теперь?
Взволнованная герцогиня не в состоянии была произнести ни слова. Она поцеловала Жанну в лоб, и они расстались.
Шестого июня мы двинулись в поход и дошли до Роморантена, а девятого июня Жанна торжественно, под гром пушечных салютов среди моря развевающихся флагов, вступила под триумфальные арки Орлеана. Генералитет в полном составе ехал вместе с нею во всем великолепии своих мундиров и наград: герцог Алансонский, бастард Орлеанский, сьер де Буссак-маршал Франции; лорд де Гревиль — командующий арбалетными войсками, сьер де Кюлан — адмирал Франции; Амбруаз де Лорэ, Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Гир, Готье де Брюсак и другие доблестные военачальники.
О великие времена! Бесчисленные толпы народа, приветственные возгласы, горящие восторгом глаза, со всех сторон устремленные на Жанну, — как все это было привычно и прекрасно! Мы с трудом добрались до своей старой квартиры, и я увидел, как старик Буше, его жена и милая Катерина бросились в объятия Жанны, осыпая ее поцелуями. У меня сжалось сердце! Я мог бы целовать Катерину без конца, с большим чувством и большей страстью, чем кто-либо другой. Но об этом нельзя было и думать, и я изнывал в тоске. Как она была прелестна, как очаровательна! Я полюбил ее с первого взгляда, в первый же день нашей встречи, и с того дня она стала для меня святыней. Вот уже шестьдесят три года я ношу в своем сердце этот самый дорогой для меня образ, и этот образ все время был единственным, ибо я не знал других увлечений; теперь я дряхлый старик, но образ этот всегда живет в моем сердце, он по-прежнему свеж, молод, весел, лукав, неотразимо обаятелен и непорочно чист, как и тогда, давным-давно, когда он впервые запал в мою душу, внося в нее благостное умиротворение на долгие, долгие годы. Воистину, любовь не стареет!
Много дней в мае пропало даром, однако к шестому июня Жанна создала новую армию и приготовилась к выступлению. У нее было восемь тысяч воинов. Подумайте, какого труда стоило собрать такую армию в такой небольшой округе и за такой короткий срок! Притом вся армия состояла из солдат-ветеранов. В сущности, в то время почти все мужчины во Франции были солдатами, ибо войны шли беспрерывно из поколения в поколение. Да, большинство французов были воинами и в то же время превосходными бегунами, частью в силу привычки, частью благодаря наследственности. Искусству бегать они обучались в течение целого столетия. Но это не их вина: у них не было должного руководства, то есть полководцев, наделенных талантом и совестью. С давних времен король и его двор привыкли изменять полководцам, а полководцы привыкли не повиноваться королю, — каждый из них шел своим собственным путем, думая только о себе и не заботясь о других. При такой разобщенности победа была невозможна, и неудивительно, что французские войска легко обращались в бегство. А между тем, для того чтобы солдаты обрели боеспособность, им всего лишь нужен был хороший вождь, дельный, энергичный, преданный, — вождь, наделенный полнотой власти, а не десятой ее долей сообща с другими девятью генералами. И вот теперь у них был такой вождь, облеченный властью и безгранично преданный делу. И, конечно, теперь можно было ожидать успеха. У них была Жанна д'Арк, а под таким водительством их ноги должны были утратить печальную способность мгновенно поворачивать в кусты.
Итак, Жанна была в хорошем настроении. Она появлялась то здесь, то там, дни и ночи проводила в лагере, заботясь о будущем. И всюду, где бы она ни появлялась, объезжая ряды и производя смотр войскам, солдаты воодушевлялись и приветствовали ее радостными криками. Никто не мог сдержать своего восторга: она являлась словно светлое видение юности, красоты и грации, как воплощение отваги, жизнелюбия и надежд! С каждым днем она становилась прекраснее; то была пора ее расцвета: почти семнадцать с половиной лет, — уже женщина, как видите.
Как-то к нам прибыли два молодых графа де Лаваля — двое милых братьев, состоящих в родстве со знатнейшими фамилиями Франции. Они горели желанием поскорее увидеть Жанну д'Арк. Король лично представил их Жанне. И, поверьте мне, она полностью оправдала их ожидания. Ее чудный голос прозвучал для них, как волшебная флейта; ее глубокие глаза и ее лицо, озаренное пламенем великой души, взволновали их, как героическая поэма, как страстная речь, как боевая музыка! Один из них писал своим родным домой: «Это настоящее божество. Нет ничего приятнее, чем видеть и слышать ее». Поистине, более справедливых слов никогда и никем не было сказано.
Юному графу де Лавалю посчастливилось увидеть ее и тогда, когда она была готова выступить в поход и начать кампанию. Вот что он писал об этом: «Вся она была облечена в белые латы, только голова оставалась непокрытой; в руке она держала маленький боевой топорик. Когда она приблизилась к стременам и собиралась вскочить на своего могучего вороного коня, он заржал, поднялся на дыбы и всячески противился. Тогда Жанна сказала: „Подведите его ко кресту“. Крест возвышался у входа в церковь, совсем недалеко. Коня немедленно подвели. И Жанна села в седло, и конь не шелохнулся, а стоял как вкопанный. И тогда, повернувшись к церковным вратам, она изрекла своим мелодичным голосом: „Вы, отцы духовные и служители церкви, устройте шествие и помолитесь за наши души!“ После этого она пришпорила коня, встала под знамя с боевым топориком в руке и воскликнула: „Вперед, марш!“ Один из ее братьев, прибывший восемь дней тому назад, поехал с нею. На нем были также белые доспехи».
В эти минуты я находился там и все видел своими глазами. Все происходило в точности, как описано выше. Как сейчас вижу в сиянии июньского дня блестящий топорик, изящную, украшенную перьями шапочку и белые латы. Все это встает предо мной так отчетливо, как будто случилось вчера. И я поехал вместе с ее штабом — вместе с ее личным штабом в числе первых соратников Жанны д'Арк.
Юный граф умирал от желания поехать с нами, но король пока удерживал его при себе. Однако Жанна обнадежила его, о чем он и упоминает в своем письме:
«Она сказала мне, что когда король отправится в Реймс, я тоже поеду с ним. Боже мой, боже мой, дождусь ли я этого часа! Мое сердце рвется в бой!»
Она обнадежила его во время прощания с герцогиней Алансонской. Герцогиня обратилась к ней с просьбой, что дало повод и другим поступить так же. Герцогиня беспокоилась за мужа, предвидя кровавые бои. Прижав Жанну к груди и нежно гладя ее волосы, она сказала:
— Ты должна беречь его, дорогая, заботиться о нем и вернуть мне его целым и невредимым. Прошу тебя! Я не отпущу тебя, пока ты не дашь мне обещания.
Жанна ответила:
— Обещаю от всего сердца. И не только обещаю, а ручаюсь. Он вернется к вам без единой царапинки. Вы верите мне? Довольны вы теперь?
Взволнованная герцогиня не в состоянии была произнести ни слова. Она поцеловала Жанну в лоб, и они расстались.
Шестого июня мы двинулись в поход и дошли до Роморантена, а девятого июня Жанна торжественно, под гром пушечных салютов среди моря развевающихся флагов, вступила под триумфальные арки Орлеана. Генералитет в полном составе ехал вместе с нею во всем великолепии своих мундиров и наград: герцог Алансонский, бастард Орлеанский, сьер де Буссак-маршал Франции; лорд де Гревиль — командующий арбалетными войсками, сьер де Кюлан — адмирал Франции; Амбруаз де Лорэ, Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Гир, Готье де Брюсак и другие доблестные военачальники.
О великие времена! Бесчисленные толпы народа, приветственные возгласы, горящие восторгом глаза, со всех сторон устремленные на Жанну, — как все это было привычно и прекрасно! Мы с трудом добрались до своей старой квартиры, и я увидел, как старик Буше, его жена и милая Катерина бросились в объятия Жанны, осыпая ее поцелуями. У меня сжалось сердце! Я мог бы целовать Катерину без конца, с большим чувством и большей страстью, чем кто-либо другой. Но об этом нельзя было и думать, и я изнывал в тоске. Как она была прелестна, как очаровательна! Я полюбил ее с первого взгляда, в первый же день нашей встречи, и с того дня она стала для меня святыней. Вот уже шестьдесят три года я ношу в своем сердце этот самый дорогой для меня образ, и этот образ все время был единственным, ибо я не знал других увлечений; теперь я дряхлый старик, но образ этот всегда живет в моем сердце, он по-прежнему свеж, молод, весел, лукав, неотразимо обаятелен и непорочно чист, как и тогда, давным-давно, когда он впервые запал в мою душу, внося в нее благостное умиротворение на долгие, долгие годы. Воистину, любовь не стареет!
Глава XXVI
На этот раз, как и прежде, приказ короля генералам гласил: «Не предпринимать ничего без согласия Девы». Этому приказу подчинились и не нарушали его в течение всех последующих дней славной Луарской кампании.
Перемена изумительная! Поворот событий потрясающий! Все это ломало прежние традиции и доказывало, какое уважение на посту главнокомандующего приобрела эта девушка за десять дней, проведенных ею на поле боя. Она одержала победу над сомнениями и подозрительностью, завоевав такое доверие и расположение, о каком не мог мечтать ни один седовласый ветеран из ее штаба за тридцать лет. Вспомните, как шестнадцатилетняя Жанна, явившись в Туль и представ перед грозным судом, сумела сама защитить свое дело и выиграла его. Тогда старик-судья назвал ее «чудо-ребенком». И, как видите, он не ошибся.
Теперь уже военачальники больше не осмеливались действовать втайне и предпринимать что-либо без ее ведома — и это уже было большим успехом. Однако, находились и такие, которые боялись ее новой, стремительной тактики и серьезно задумывались над тем, как ее ограничить. Так, десятого июня, когда Жанна усердно занималась разработкой своих планов и неутомимо диктовала приказ за приказом, некоторые из ее военачальников, устроив частное совещание, как и раньше, проводили время в спорах и разглагольствованиях.
После полудня они явились в полном составе к Жанне на очередной военный совет, и в ожидании ее прихода обсуждали сложившуюся обстановку. Об этом ничего не упоминается в истории, но я лично присутствовал там и, надеюсь, вы поверите моим словам, ибо я не намерен давать вам ложную информацию.
Готье де Брюсак говорил от имени наиболее нерешительных. Сторону Жанны полностью поддерживали герцог Алансонский, Дюнуа, Ла Гир, адмирал Франции маршал де Буссак и ряд других выдающихся полководцев.
Де Брюсак ссылался на серьезность положения: форт Жаржо, первый объект нашей атаки, неприступен; его мощные каменные стены ощетинились пушками и скрывают за собой семь тысяч отборных английских ветеранов под командой графа Суффолька и двух его неустрашимых братьев — де ла Полей. Ему казалось, что предложение Жанны взять такую крепость штурмом опрометчиво и слишком рискованно. Он хотел уговорить ее отказаться от штурма и отдать предпочтение такому проверенному и надежному средству, как длительная осада. Ему казалось, что новый метод взятия неприступных твердынь стремительной и яростной атакой идет вразрез с установленными правилами и способами ведения войны и что это есть не что иное, как…
Но ему не дали договорить. Ла Гир нетерпеливо тряхнул своим пернатым шлемом и выпалил:
— Клянусь богом, она свое дело знает и нечего ее учить!
Едва он закончил, как поднялись герцог Алансонский, бастард Орлеанский и полдюжины других, единодушно возмущаясь теми, кто явно или тайно не доверял мудрости главнокомандующего. А когда все высказались, Ла Гир еще раз взял слово:
— Есть люди, которые никогда не меняются. Обстановка изменяется, но до этих людей не доходит, что и они должны измениться, чтобы не отстать от жизни. Они привыкли шагать по проторенной дорожке своих отцов и дедов. И если бы случилось землетрясение и все было ввергнуто в хаос, а их проторенная дорожка вела в пропасть или в трясину, они все равно не стали бы искать новых путей. Нет, они упорно следовали бы по старому пути, идя навстречу своей неминуемой гибели. Господа, поймите: обстановка у нас в корне изменилась, и высший военный гений подметил это своим ясным оком. Необходимы новые пути. Ясное око Девы видит их и указывает нам направление. Человеку не было, нет и не будет жизни, если он не стремится к совершенству! Старые принципы приводили нас к поражениям, и только к поражениям. Это убивало дух нашей армии, лишало ее мужества и надежд. Можно ли было штурмовать вражеские твердыни с такой армией? Нет, нельзя было. Оставалось одно: сидеть перед ними и ждать, терпеливо ждать и, в лучшем случае, морить противника голодом. Теперь обстановка иная. Солдаты полны отваги, решимости, силы и энергии. Все это таит в себе великолепную мощь еще неразгоревшегося пожара! А что предлагаете вы? Медленное тление? Растоптать и погасить живое пламя? А что предлагает Жанна д'Арк? Она требует дать ему волю, и тогда, клянусь отцом небесным, наступит час возмездия, — пожар разгорится и огненная пучина поглотит врага! Ничто так не доказывает величие и мудрость ее военного гения, как умение мгновенно оценить происшедшую перемену и тут же направить ход событий по единственно правильному руслу. С ней не будешь бездельничать, измором брать противника, дремать, выжидать и колебаться. Нет! Только штурм, штурм и еще раз штурм! Загнать зверя в его берлогу, выпустить на него разъяренных французов и задавить. Штурм, штурм и еще раз штурм! Вот это в моем духе! Форт Жаржо? Пустяки! Что его стены и башни, смертоносная артиллерия и семь тысяч отборных солдат? Сама Жанна д'Арк ведет нас в бой, и, клянусь всемогущим богом, участь Жаржо решена!
Ла Гир обезоружил генералов своими доводами. Никто из них не пытался отстаивать прежнюю тактику. Все мирно уселись и продолжали беседу.
Вскоре вошла Жанна. Все встали и салютовали ей мечами. Она попросила их изложить свое решение. Ла Гир ответил:
— Все улажено, начальник. Тут спор шел о Жаржо. Некоторым казалось, что мы не овладеем крепостью.
Жанна весело рассмеялась. Ее беззаботный, мелодичный смех был так обаятелен, что, услышав его, даже угрюмые старцы почувствовали внезапный прилив молодости.
— Не бойтесь, — сказала она собравшимся. — Для страха нет оснований. Мы пойдем на приступ и разобьем англичан, вот увидите, что будет.
Ее глаза мечтательно устремились вдаль, на лицо легла тень задумчивости. И, мне показалось, перед ее отрешенным взором предстал домашний очаг и милые образы детства. Наконец, она тихо промолвила:
— Если бы я не знала, что нами руководит воля божья и победа близка, я бы лучше согласилась пасти овец, чем видеть все эти ужасы.
В этот вечер был устроен прощальный ужин без посторонних — только личная свита Жанны и хозяева дома. Но самой Жанны не было с нами: ее пригласили в городскую ратушу на торжественный банкет. Под беспрерывный звон колоколов она отправилась туда вместе с верховным штабом по ярко освещенным улицам, напоминавшим собой Млечный Путь.
После ужина к нам пришло несколько знакомых молодых людей. Забыв о своем воинском долге, мы вели себя, как дети: резвились, шутили, танцевали, прыгали и хохотали до упаду. Никогда в жизни я не веселился так беззаботно. Боже, как далеко ушло то время! Как молод я был тогда! А за окнами слышалась размеренная поступь марширующих батальонов: остатки французских войск стягивались для участия в завтрашней трагедии на мрачной арене войны. Да, в те дни подобные контрасты встречались на каждом шагу. Направляясь на отдых, я натолкнулся еще на один такой контраст: у дверей перед комнатой Жанны в новых боевых доспехах стоял на страже Карлик, ее великан-телохранитель, словно живое воплощение грозного Духа Войны, а на его исполинском плече, свернувшись клубочком, спал котенок.
Перемена изумительная! Поворот событий потрясающий! Все это ломало прежние традиции и доказывало, какое уважение на посту главнокомандующего приобрела эта девушка за десять дней, проведенных ею на поле боя. Она одержала победу над сомнениями и подозрительностью, завоевав такое доверие и расположение, о каком не мог мечтать ни один седовласый ветеран из ее штаба за тридцать лет. Вспомните, как шестнадцатилетняя Жанна, явившись в Туль и представ перед грозным судом, сумела сама защитить свое дело и выиграла его. Тогда старик-судья назвал ее «чудо-ребенком». И, как видите, он не ошибся.
Теперь уже военачальники больше не осмеливались действовать втайне и предпринимать что-либо без ее ведома — и это уже было большим успехом. Однако, находились и такие, которые боялись ее новой, стремительной тактики и серьезно задумывались над тем, как ее ограничить. Так, десятого июня, когда Жанна усердно занималась разработкой своих планов и неутомимо диктовала приказ за приказом, некоторые из ее военачальников, устроив частное совещание, как и раньше, проводили время в спорах и разглагольствованиях.
После полудня они явились в полном составе к Жанне на очередной военный совет, и в ожидании ее прихода обсуждали сложившуюся обстановку. Об этом ничего не упоминается в истории, но я лично присутствовал там и, надеюсь, вы поверите моим словам, ибо я не намерен давать вам ложную информацию.
Готье де Брюсак говорил от имени наиболее нерешительных. Сторону Жанны полностью поддерживали герцог Алансонский, Дюнуа, Ла Гир, адмирал Франции маршал де Буссак и ряд других выдающихся полководцев.
Де Брюсак ссылался на серьезность положения: форт Жаржо, первый объект нашей атаки, неприступен; его мощные каменные стены ощетинились пушками и скрывают за собой семь тысяч отборных английских ветеранов под командой графа Суффолька и двух его неустрашимых братьев — де ла Полей. Ему казалось, что предложение Жанны взять такую крепость штурмом опрометчиво и слишком рискованно. Он хотел уговорить ее отказаться от штурма и отдать предпочтение такому проверенному и надежному средству, как длительная осада. Ему казалось, что новый метод взятия неприступных твердынь стремительной и яростной атакой идет вразрез с установленными правилами и способами ведения войны и что это есть не что иное, как…
Но ему не дали договорить. Ла Гир нетерпеливо тряхнул своим пернатым шлемом и выпалил:
— Клянусь богом, она свое дело знает и нечего ее учить!
Едва он закончил, как поднялись герцог Алансонский, бастард Орлеанский и полдюжины других, единодушно возмущаясь теми, кто явно или тайно не доверял мудрости главнокомандующего. А когда все высказались, Ла Гир еще раз взял слово:
— Есть люди, которые никогда не меняются. Обстановка изменяется, но до этих людей не доходит, что и они должны измениться, чтобы не отстать от жизни. Они привыкли шагать по проторенной дорожке своих отцов и дедов. И если бы случилось землетрясение и все было ввергнуто в хаос, а их проторенная дорожка вела в пропасть или в трясину, они все равно не стали бы искать новых путей. Нет, они упорно следовали бы по старому пути, идя навстречу своей неминуемой гибели. Господа, поймите: обстановка у нас в корне изменилась, и высший военный гений подметил это своим ясным оком. Необходимы новые пути. Ясное око Девы видит их и указывает нам направление. Человеку не было, нет и не будет жизни, если он не стремится к совершенству! Старые принципы приводили нас к поражениям, и только к поражениям. Это убивало дух нашей армии, лишало ее мужества и надежд. Можно ли было штурмовать вражеские твердыни с такой армией? Нет, нельзя было. Оставалось одно: сидеть перед ними и ждать, терпеливо ждать и, в лучшем случае, морить противника голодом. Теперь обстановка иная. Солдаты полны отваги, решимости, силы и энергии. Все это таит в себе великолепную мощь еще неразгоревшегося пожара! А что предлагаете вы? Медленное тление? Растоптать и погасить живое пламя? А что предлагает Жанна д'Арк? Она требует дать ему волю, и тогда, клянусь отцом небесным, наступит час возмездия, — пожар разгорится и огненная пучина поглотит врага! Ничто так не доказывает величие и мудрость ее военного гения, как умение мгновенно оценить происшедшую перемену и тут же направить ход событий по единственно правильному руслу. С ней не будешь бездельничать, измором брать противника, дремать, выжидать и колебаться. Нет! Только штурм, штурм и еще раз штурм! Загнать зверя в его берлогу, выпустить на него разъяренных французов и задавить. Штурм, штурм и еще раз штурм! Вот это в моем духе! Форт Жаржо? Пустяки! Что его стены и башни, смертоносная артиллерия и семь тысяч отборных солдат? Сама Жанна д'Арк ведет нас в бой, и, клянусь всемогущим богом, участь Жаржо решена!
Ла Гир обезоружил генералов своими доводами. Никто из них не пытался отстаивать прежнюю тактику. Все мирно уселись и продолжали беседу.
Вскоре вошла Жанна. Все встали и салютовали ей мечами. Она попросила их изложить свое решение. Ла Гир ответил:
— Все улажено, начальник. Тут спор шел о Жаржо. Некоторым казалось, что мы не овладеем крепостью.
Жанна весело рассмеялась. Ее беззаботный, мелодичный смех был так обаятелен, что, услышав его, даже угрюмые старцы почувствовали внезапный прилив молодости.
— Не бойтесь, — сказала она собравшимся. — Для страха нет оснований. Мы пойдем на приступ и разобьем англичан, вот увидите, что будет.
Ее глаза мечтательно устремились вдаль, на лицо легла тень задумчивости. И, мне показалось, перед ее отрешенным взором предстал домашний очаг и милые образы детства. Наконец, она тихо промолвила:
— Если бы я не знала, что нами руководит воля божья и победа близка, я бы лучше согласилась пасти овец, чем видеть все эти ужасы.
В этот вечер был устроен прощальный ужин без посторонних — только личная свита Жанны и хозяева дома. Но самой Жанны не было с нами: ее пригласили в городскую ратушу на торжественный банкет. Под беспрерывный звон колоколов она отправилась туда вместе с верховным штабом по ярко освещенным улицам, напоминавшим собой Млечный Путь.
После ужина к нам пришло несколько знакомых молодых людей. Забыв о своем воинском долге, мы вели себя, как дети: резвились, шутили, танцевали, прыгали и хохотали до упаду. Никогда в жизни я не веселился так беззаботно. Боже, как далеко ушло то время! Как молод я был тогда! А за окнами слышалась размеренная поступь марширующих батальонов: остатки французских войск стягивались для участия в завтрашней трагедии на мрачной арене войны. Да, в те дни подобные контрасты встречались на каждом шагу. Направляясь на отдых, я натолкнулся еще на один такой контраст: у дверей перед комнатой Жанны в новых боевых доспехах стоял на страже Карлик, ее великан-телохранитель, словно живое воплощение грозного Духа Войны, а на его исполинском плече, свернувшись клубочком, спал котенок.
Глава XXVII
На следующий день, развернув знамена, мы проследовали под древними сводами Орлеанских ворот и покинули город. Чудное, великолепное зрелище! Во главе растянувшейся колонны ехала Жанна в сопровождении верховного штаба. Братья де Лавали прибыли также и примкнули к штабу. Они поступили правильно, присоединившись к нам, ибо война была их настоящим призванием. К тому же эти юноши приходились внуками прославленному воину Бертрану дю Геклену, некогда коннетаблю Франции. С нами отправились в поход также Луи де Бурбон, маршал де Рэ и видам[40] Шартрский. У нас были все основания для беспокойства: мы знали, что на помощь Жаржо движется пятитысячное войско под командованием сэра Джона Фастольфа. Тем не менее мы не проявляли особой тревоги: неприятель был еще далеко. Сэр Джон почему-то не торопился. Он медлил, теряя драгоценное время: четыре дня провел в Этампе и еще четыре в Жанвиле.
Подойди к Жаржо, мы сразу же взялись за дело. Жанна тотчас бросила на внешние укрепления значительные силы, которые прекрасно справились с задачей: захватили подступы и старались их удержать. Но вскоре противник предпринял несколько ожесточенных вылазок из города, и наши отряды вынуждены были отступить. Видя это, Жанна выехала вперед и, воодушевляя войска воинственными криками, под яростным артиллерийским огнем сама повела их на приступ. Не отстававший ни на шаг от нее Паладин был ранен. Он упал рядом, выпустив из рук знамя. Но Жанна тут же подхватила знамя и, подбадривая людей, продержала пробиваться вперед под градом стрел и ядер. На долгое время все смешалось в диком хаосе: воины сталкивались друг с другом, громыхало железо, звенели мечи, нельзя было разобрать, где свои, где чужие. Грому пушек вторило эхо, и густая пелена дыма заволакивала поле битвы. Время от времени, когда дым рассеивался, перед нами обнажалась зловещая пустота. Оттуда вырывались судорожные и тусклые вспышки огня — вестники чудовищной трагедии, которая разыгрывалась там, за дымовой завесой. В эти мгновения вырисовывались очертания стройной фигуры в белых доспехах. Она была нашим сердцем, нашей душой, надеждой и верой, — и, видя ее, обращенную спиной к нам, а лицом к врагу, мы знали, что все идет хорошо. Наконец, раздался оглушительный крик; это был общий взрыв радости, возвещавший о том, что предместья взяты.
Да, мы их взяли. Враг был оттеснен и укрылся за стенами крепости. Надвигалась ночь, и мы разбили лагерь на земле, отвоеванной Жанной.
Жанна предложила англичанам сдаться, обещая отпустить их после этого с миром и разрешить им взять с собой коней. Никто не предполагал, что она сможет овладеть укрепленными предместьями города. Только Жанна знала об этом в своем вдохновенном предвидении. Однако, выиграв сражение, она проявила милосердие, о котором в те времена не имели понятия. Жестокое истребление пленных солдат и жителей захваченного города, в том числе ни в чем не повинных женщин и детей, считалось тогда обычным явлением. Многие из вас, вероятно, хорошо помнят о чудовищных зверствах Карла Храброго, когда он несколько лет тому назад, ворвавшись в Динан[41], уничтожил почти все его население. К вражескому гарнизону Жанна проявила небывалое в истории войн благородство. Ее сердце было полно любви и сострадания. После победы над врагом она всегда старалась сохранить ему жизнь и пощадить его воинскую честь.
Англичане попросили перемирия на пятнадцать дней, чтобы обсудить предложенные условия. Тем временем подошел бы Фастольф со своим пятитысячным войском. Жанна ответила отказом. Но при этом согласилась еще на одну уступку: разрешила им взять с собой не только лошадей, но и личное оружие, предложив оставить крепость и убраться немедленно.
Английские ветераны, закаленные в боях, оказались твердолобыми упрямцами: они отклонили и это требование Жанны. Тогда она отдала своим войскам приказ к девяти часам утра приготовиться к штурму. Герцог Алансонский предложил начать штурм позже, ссылаясь на усталость солдат после длительного перехода и жаркой битвы. Но Жанна сказала, что так будет лучше, и настояла на своем. Затем, как и всегда, воспылав духом перед неизбежным сражением, она обратилась к воинам с пламенным призывом: «За работу, за работу, и да поможет нам бог!» Можно смело утверждать — таков был ее девиз: всякое начатое дело доводить до конца. В борьбе она не знала ни праздности, ни равнодушия. И каждый, кто будет придерживаться этого девиза, добьется победы. Есть много путей к успеху в этом мире, но дороже всего то, чго достигнуто нами ценой упорного, вдохновенного труда.
Думаю, в тот день мы лишились бы своего богатыря-знаменосца, если бы не могучий Карлик, вынесший раненого Паладина из самой гущи боя. Паладин потерял сознание и был бы насмерть раздавлен копытами наших же коней, если бы его не подхватил доблестный Карлик и но оттащил в безопасное место. Через пару часов Паладин пришел в себя и встал на ноги. Как он был счастлив и горд, как носился со своей раной, показывая всем белую повязку! Он напоминал большого ребенка, получившего новую игрушку. Ребенок, сущий ребенок! Нашел чему радоваться — ране! Я не представляю, как бы он возгордился, если бы ему оторвало голову! Впрочем, тщеславие Паладина было совершенно безвредным, и на него не обращали внимания. Сначала он говорил, что его ударили из катапульты камнем величиною с тыкну. Но тыква продолжала расти. Вскоре он утверждал, что неприятель обрушил на него целый дом.
— Оставьте его в покое, — посоветовал Ноэль Ренгессон. — Не мешайте ему выдумывать. Увидите, завтра эта тыква превратиться в кафедральный собор.
Он сказал это в узком кругу, а назавтра камень действительно превратился в собор. Никогда я еще не встречал человека с таким необузданным воображением.
На рассвете Жанна была уже на коне. Гарцуя, она появлялась то тут, то там, тщательно изучала местность, выбирая наиболее выгодные позиции для артиллерии. Она расставила свои пушки так удачно, что даже герцог Алансонский, ее заместитель, восхищенно говорил об этом в своих показаниях на Процессе реабилитации четверть века спустя.
Герцог Алансонский показал, что в Жаржо, утром двенадцатого июня, она разместила войска не как новичок, а как «испытанный в боях и знающий свое дело полководец с двадцати— или тридцатилетним опытом».
Посвятившие войне всю свою жизнь французские полководцы утверждали, что она превосходно разбиралась во всех военных делах и, прежде всего, подчеркивали ее непревзойденное умение разместить артиллерию и использовать ее.
Кто научил эту девушку-пастушку творить такие чудеса? Ведь она была неграмотна и не имела возможности усвоить теорию и практику военного искусства. Все это остается загадкой для моего разума, непостижимой и таинственной — история не дает другого подобного примера. История не знает ни одного великого полководца, каким бы одаренным он ни был, достигнувшего успеха без точных знаний, глубокого изучения и некоторого опыта. Эта тайна никогда не будет раскрыта. Мне думается, гениальные способности и редкие качества Жанны были врожденными, и она применяла их безошибочно, руководствуясь интуицией.
В восемь часов всякое движение прекратилось. Все замерли в безмолвном ожидании. Тишина была зловещей и многозначительной. Ни малейшего звука. Застыло все, даже воздух. Флаги на башнях и крепостных стенах беспомощно повисли. За каким бы занятием ни застал человека этот час, человек этот замирал, выжидая и прислушиваясь. Мы собрались на командном пункте, окружив Жанну. Невдалеке от нас во все стороны тянулись улочки с убогими домишками широко раскинувшегося предместья. Было видно множество людей: все стояли неподвижно и настороженно прислушивались. Вон какой-то человек приставил гвоздь, пытаясь вбить его в косяк своей лавки, и вдруг остановился. В одной руке он держал гвоздь, а другой приготовился ударить молотком, но, забывшись, тревожно повернул голову и весь превратился в слух. Даже дети, почувствовав опасность, прекратили свои игры. Я заметил мальчугана, который катил перед собой обруч и собирался было уже повернуть с ним за угол, как вдруг остановился и начал прислушиваться, а обруч катился дальше сам по себе. А вон там в открытом окне, как в рамке, стоит молодая девушка и поливает из лейки горшки с красными цветами. Но вода перестала литься: девушка тоже прислушивается. Везде виднелись выразительно застывшие неподвижные фигуры, движение замерло, кругом воцарилась жуткая тишина.
Жанна д'Арк взмахнула мечом, и по ее сигналу тишина взорвалась грохотом начавшегося сражения. Пушки одна за другой изрыгали пламя и дым, сотрясая землю оглушительными раскатами грома. Из башен и бойниц крепости на нас обрушился шквал ответного огня, сопровождаемый грозной музыкой грохочущих орудий. В одну минуту стены и башни исчезли, а на их месте выросли громадные облака и застывшие пирамиды белоснежного дыма. В испуге девушка выронила из рук лейку, всплеснула руками — и в тот же миг ее упругое прелестное тело было разорвано пушечным ядром.
Артиллерийская дуэль не прекращалась. Каждая сторона била изо всех сил с яростным ожесточением. Несчастный маленький городок подвергался неимоверному разрушению. Пушечные ядра сыпались на ветхие постройки, и они разваливались, как карточные домики. Ежеминутно можно было видеть огромные глыбы, пролетавшие дугой над облаками дыма; они падали вниз и пробивали крыши. Затем вступал в свои права огонь, языки пламени и столбы дыма высоко вздымались в небо.
В скором времени яростной артиллерийская дуэль отразились и на погоде: небо затянуло тучами, поднялся сильный ветер, и дым, скрывавший от нас английские бастионы, развеялся.
И мы увидели чудную картину: на фоне хмурого свинцового небо отчетливо вырисовывались зубчатые серые стены и башни, трепещущие на ветру полотнища ярких флагов, багровые языки пламени и столбы белого дыма, рядами вздымающиеся ввысь. Потом засвистели ядра, взрыли землю, все окуталось черной пылью и смотреть мне стало неинтересно. У англичан было орудие, которое с каждым выстрелом все точнее накрывало наши позиции. Указав на это орудие, Жанна предупредила герцога:
— Любезный герцог, отойдите в сторону, а не то эта махина убьет вас.
Герцог Алансонский послушался, но его место поспешил занять господин де Люд, и в одно мгновение ему оторвало голову ядром.
Подойди к Жаржо, мы сразу же взялись за дело. Жанна тотчас бросила на внешние укрепления значительные силы, которые прекрасно справились с задачей: захватили подступы и старались их удержать. Но вскоре противник предпринял несколько ожесточенных вылазок из города, и наши отряды вынуждены были отступить. Видя это, Жанна выехала вперед и, воодушевляя войска воинственными криками, под яростным артиллерийским огнем сама повела их на приступ. Не отстававший ни на шаг от нее Паладин был ранен. Он упал рядом, выпустив из рук знамя. Но Жанна тут же подхватила знамя и, подбадривая людей, продержала пробиваться вперед под градом стрел и ядер. На долгое время все смешалось в диком хаосе: воины сталкивались друг с другом, громыхало железо, звенели мечи, нельзя было разобрать, где свои, где чужие. Грому пушек вторило эхо, и густая пелена дыма заволакивала поле битвы. Время от времени, когда дым рассеивался, перед нами обнажалась зловещая пустота. Оттуда вырывались судорожные и тусклые вспышки огня — вестники чудовищной трагедии, которая разыгрывалась там, за дымовой завесой. В эти мгновения вырисовывались очертания стройной фигуры в белых доспехах. Она была нашим сердцем, нашей душой, надеждой и верой, — и, видя ее, обращенную спиной к нам, а лицом к врагу, мы знали, что все идет хорошо. Наконец, раздался оглушительный крик; это был общий взрыв радости, возвещавший о том, что предместья взяты.
Да, мы их взяли. Враг был оттеснен и укрылся за стенами крепости. Надвигалась ночь, и мы разбили лагерь на земле, отвоеванной Жанной.
Жанна предложила англичанам сдаться, обещая отпустить их после этого с миром и разрешить им взять с собой коней. Никто не предполагал, что она сможет овладеть укрепленными предместьями города. Только Жанна знала об этом в своем вдохновенном предвидении. Однако, выиграв сражение, она проявила милосердие, о котором в те времена не имели понятия. Жестокое истребление пленных солдат и жителей захваченного города, в том числе ни в чем не повинных женщин и детей, считалось тогда обычным явлением. Многие из вас, вероятно, хорошо помнят о чудовищных зверствах Карла Храброго, когда он несколько лет тому назад, ворвавшись в Динан[41], уничтожил почти все его население. К вражескому гарнизону Жанна проявила небывалое в истории войн благородство. Ее сердце было полно любви и сострадания. После победы над врагом она всегда старалась сохранить ему жизнь и пощадить его воинскую честь.
Англичане попросили перемирия на пятнадцать дней, чтобы обсудить предложенные условия. Тем временем подошел бы Фастольф со своим пятитысячным войском. Жанна ответила отказом. Но при этом согласилась еще на одну уступку: разрешила им взять с собой не только лошадей, но и личное оружие, предложив оставить крепость и убраться немедленно.
Английские ветераны, закаленные в боях, оказались твердолобыми упрямцами: они отклонили и это требование Жанны. Тогда она отдала своим войскам приказ к девяти часам утра приготовиться к штурму. Герцог Алансонский предложил начать штурм позже, ссылаясь на усталость солдат после длительного перехода и жаркой битвы. Но Жанна сказала, что так будет лучше, и настояла на своем. Затем, как и всегда, воспылав духом перед неизбежным сражением, она обратилась к воинам с пламенным призывом: «За работу, за работу, и да поможет нам бог!» Можно смело утверждать — таков был ее девиз: всякое начатое дело доводить до конца. В борьбе она не знала ни праздности, ни равнодушия. И каждый, кто будет придерживаться этого девиза, добьется победы. Есть много путей к успеху в этом мире, но дороже всего то, чго достигнуто нами ценой упорного, вдохновенного труда.
Думаю, в тот день мы лишились бы своего богатыря-знаменосца, если бы не могучий Карлик, вынесший раненого Паладина из самой гущи боя. Паладин потерял сознание и был бы насмерть раздавлен копытами наших же коней, если бы его не подхватил доблестный Карлик и но оттащил в безопасное место. Через пару часов Паладин пришел в себя и встал на ноги. Как он был счастлив и горд, как носился со своей раной, показывая всем белую повязку! Он напоминал большого ребенка, получившего новую игрушку. Ребенок, сущий ребенок! Нашел чему радоваться — ране! Я не представляю, как бы он возгордился, если бы ему оторвало голову! Впрочем, тщеславие Паладина было совершенно безвредным, и на него не обращали внимания. Сначала он говорил, что его ударили из катапульты камнем величиною с тыкну. Но тыква продолжала расти. Вскоре он утверждал, что неприятель обрушил на него целый дом.
— Оставьте его в покое, — посоветовал Ноэль Ренгессон. — Не мешайте ему выдумывать. Увидите, завтра эта тыква превратиться в кафедральный собор.
Он сказал это в узком кругу, а назавтра камень действительно превратился в собор. Никогда я еще не встречал человека с таким необузданным воображением.
На рассвете Жанна была уже на коне. Гарцуя, она появлялась то тут, то там, тщательно изучала местность, выбирая наиболее выгодные позиции для артиллерии. Она расставила свои пушки так удачно, что даже герцог Алансонский, ее заместитель, восхищенно говорил об этом в своих показаниях на Процессе реабилитации четверть века спустя.
Герцог Алансонский показал, что в Жаржо, утром двенадцатого июня, она разместила войска не как новичок, а как «испытанный в боях и знающий свое дело полководец с двадцати— или тридцатилетним опытом».
Посвятившие войне всю свою жизнь французские полководцы утверждали, что она превосходно разбиралась во всех военных делах и, прежде всего, подчеркивали ее непревзойденное умение разместить артиллерию и использовать ее.
Кто научил эту девушку-пастушку творить такие чудеса? Ведь она была неграмотна и не имела возможности усвоить теорию и практику военного искусства. Все это остается загадкой для моего разума, непостижимой и таинственной — история не дает другого подобного примера. История не знает ни одного великого полководца, каким бы одаренным он ни был, достигнувшего успеха без точных знаний, глубокого изучения и некоторого опыта. Эта тайна никогда не будет раскрыта. Мне думается, гениальные способности и редкие качества Жанны были врожденными, и она применяла их безошибочно, руководствуясь интуицией.
В восемь часов всякое движение прекратилось. Все замерли в безмолвном ожидании. Тишина была зловещей и многозначительной. Ни малейшего звука. Застыло все, даже воздух. Флаги на башнях и крепостных стенах беспомощно повисли. За каким бы занятием ни застал человека этот час, человек этот замирал, выжидая и прислушиваясь. Мы собрались на командном пункте, окружив Жанну. Невдалеке от нас во все стороны тянулись улочки с убогими домишками широко раскинувшегося предместья. Было видно множество людей: все стояли неподвижно и настороженно прислушивались. Вон какой-то человек приставил гвоздь, пытаясь вбить его в косяк своей лавки, и вдруг остановился. В одной руке он держал гвоздь, а другой приготовился ударить молотком, но, забывшись, тревожно повернул голову и весь превратился в слух. Даже дети, почувствовав опасность, прекратили свои игры. Я заметил мальчугана, который катил перед собой обруч и собирался было уже повернуть с ним за угол, как вдруг остановился и начал прислушиваться, а обруч катился дальше сам по себе. А вон там в открытом окне, как в рамке, стоит молодая девушка и поливает из лейки горшки с красными цветами. Но вода перестала литься: девушка тоже прислушивается. Везде виднелись выразительно застывшие неподвижные фигуры, движение замерло, кругом воцарилась жуткая тишина.
Жанна д'Арк взмахнула мечом, и по ее сигналу тишина взорвалась грохотом начавшегося сражения. Пушки одна за другой изрыгали пламя и дым, сотрясая землю оглушительными раскатами грома. Из башен и бойниц крепости на нас обрушился шквал ответного огня, сопровождаемый грозной музыкой грохочущих орудий. В одну минуту стены и башни исчезли, а на их месте выросли громадные облака и застывшие пирамиды белоснежного дыма. В испуге девушка выронила из рук лейку, всплеснула руками — и в тот же миг ее упругое прелестное тело было разорвано пушечным ядром.
Артиллерийская дуэль не прекращалась. Каждая сторона била изо всех сил с яростным ожесточением. Несчастный маленький городок подвергался неимоверному разрушению. Пушечные ядра сыпались на ветхие постройки, и они разваливались, как карточные домики. Ежеминутно можно было видеть огромные глыбы, пролетавшие дугой над облаками дыма; они падали вниз и пробивали крыши. Затем вступал в свои права огонь, языки пламени и столбы дыма высоко вздымались в небо.
В скором времени яростной артиллерийская дуэль отразились и на погоде: небо затянуло тучами, поднялся сильный ветер, и дым, скрывавший от нас английские бастионы, развеялся.
И мы увидели чудную картину: на фоне хмурого свинцового небо отчетливо вырисовывались зубчатые серые стены и башни, трепещущие на ветру полотнища ярких флагов, багровые языки пламени и столбы белого дыма, рядами вздымающиеся ввысь. Потом засвистели ядра, взрыли землю, все окуталось черной пылью и смотреть мне стало неинтересно. У англичан было орудие, которое с каждым выстрелом все точнее накрывало наши позиции. Указав на это орудие, Жанна предупредила герцога:
— Любезный герцог, отойдите в сторону, а не то эта махина убьет вас.
Герцог Алансонский послушался, но его место поспешил занять господин де Люд, и в одно мгновение ему оторвало голову ядром.