Страница:
Герта не дожила до следующего дня.
Старый Людвиг в бессознательном состоянии был доставлен в больницу.
Глава пятнадцатая
1
2
Глава шестнадцатая
1
2
3
Глава семнадцатая
1
Старый Людвиг в бессознательном состоянии был доставлен в больницу.
Глава пятнадцатая
1
Генералу Вагнеру не сказали правды об обстоятельствах смерти его жены потом когда-нибудь он все узнает, сейчас ни к чему смущать генерала. Сообщили: получила ранение при бомбежке и скончалась. А несколько дней спустя сочли необходимым известить и о болезни отца.
Из госпиталя сообщали, что отец генерала, Людвиг Вагнер, разбитый параличом, находится в тяжелом, кризисном положении.
Это значило, что следовало навестить отца.
Но Вагнер знал, что командующий группой едва ли разрешит ему отправиться в тыл. Тем не менее, для очистки совести, генерал доложил генерал-фельдмаршалу о своих грустных делах. Тот выразил сочувствие и обещал переговорить с Берлином. Вагнер предполагал, что ответ на просьбу будет отрицательный, однако еще не терял надежды. Генерал-фельдмаршал оказался верен своему слову, с Берлином связался и вскоре сообщил, что, к сожалению, отлучиться от дел генералу не разрешили.
– Вы поймете меня, генерал… – сказал он.
– Я вас понял, господин генерал-фельдмаршал. Спасибо за сочувствие.
Значит, невозможно даже увидеть отца, который, судя по всему, вот-вот умрет? Что останется в его жизни с уходом отца? Ничего и никого.
Вагнеру вдруг решительно все осточертело. Заливались продолжительными трелями два телефона. Вагнер долго не брал трубку. Потом зазвонили сразу оба. И оба замолчали. Только тогда Вагнер встревожился, стал ждать звонка. Наконец, раздался звонок – долгий, тревожный, недобрый. Вагнер взял трубку. Сквозь треск и шум к нему пробился голос нового командира дивизии, заменившего убитого Динкельштедта: русские танки прорвали в нескольких местах линию обороны, их невозможно остановить…
– Ждите, сейчас приеду! – Вагнер бросил трубку и стал одеваться.
Задыхаясь, в комнату ворвался адъютант. Увидев генерала одетым и опасаясь, что придется куда-то ехать, с порога выложил всю правду:
– Господин генерал, наша оборона прорвана. Части первого эшелона не могли остановить продвижение вражеских танков. Их некому остановить, и они вот-вот будут здесь. Начальник штаба сказал, что, согласно донесениям командиров дивизий, русские стремятся обойти корпус с флангов. Может быть, господин генерал сочтет возможным сменить дислокацию штаба и командного пункта? Боюсь, мы не успеем отступить в порядке…
– Зонненталь, машину!
– Машина у дверей, господин генерал.
Вагнер сел рядом с шофером. Адъютант сел позади.
– Куда ехать, господин генерал?!
– На передний край.
– Господин генерал… Вы рискуете собой… – сказал Зонненталь, плотно захлопывая дверцы машины. – Надо, не теряя времени, отходить.
– Не учи меня, Зонненталь, я прекрасно знаю, что надо делать. – Он строго глянул на водителя. – Поехали!
Водитель вырулил на знакомую дорогу. Было сыро и холодно, вот-вот мог пойти снег. Вагнер, подняв меховой воротник шинели, сунул руки за пазуху и, нахмурившись, зорко глядел вперед. Нигде не было видно ни своих, ни, тем более, советских танков, и генерал несколько раз гневно и выразительно глянул на Зонненталя. Адъютант боялся открыть рот и только удивлялся, что в такой неясной ситуации обычно спокойный и рассудительный генерал не нашел ничего лучшего, как поехать на передний край, которого уже нет…
Влетели в пустое селение, в котором располагались тылы одной из дивизий. На развилке дорог не было регулировщиков.
Водитель затормозил, предчувствуя неладное. Но поздно: справа, из-за домов, раздались автоматные очереди.
Надо бы развернуться и уходить, но автоматы затрещали и сзади, водитель выпустил руль, машина ударилась о железный шлагбаум и сползла с дороги. Зонненталь и водитель, быстро схватив оружие, вывалились из нее.
– Бежим, господин генерал, это русские!
– Зонненталь, это же наше село, – закричал все еще ничего не понимающий Вагнер.
– Было наше, теперь тут русские! Скорее, господин генерал! Вылезайте, я вас прикрою.
И Зонненталь распахнул дверь. На ходу вытаскивая пистолет, Вагнер вывалился из машины, побежал в сторону; Зоннненталь отстреливался, прикрывая генерала, но с противоположной стороны улицы на дорогу выкатился русский танк. Немцы бросились за машину.
– Стой, – сказал танкист, стоявший в командирском люке. – Хенде хох! Бросай оружие!
Вагнер еще надеялся, что удастся ускользнуть, спрятаться за домами; Зонненталь и водитель ударили из автоматов по танкисту, и тот нырнул в люк. В тот же момент Вагнер почувствовал, как кто-то насел на него сзади и сдавил его горло. Вагнер успел крикнуть:
– Зонненталь!
– Молчи, каналья! – сказал Геннадий Колесников.
На вскрик генерала обернулся его шофер; его автомат брызнул очередью. Геннадий охнул и разжал руки на шее Вагнера, успев только сказать: "Ох, подлец!" Полад врезал в немецкого шофера полдиска и кинулся к Геннадию. Тот, пытаясь удержаться на ногах, схватился за дверцу немецкой машины, но ноги его не держали, и он медленно сполз на землю.
– Руки вверх! – закричал Полад Вагнеру, и тот послушно поднял дрожащие руки. Пистолет с глухим стуком упал на дорогу. "Здоровый верзила, – подумал Полад. – Вдвое больше меня… Пожалуй, один на один я не смог бы его одолеть".
Он не знал, что был на волосок от гибели – если бы Аркадий не пристрелил Зонненталя, лежать бы ему на земле.
– Охраняй пленного, – сказал ему Аркадий и кинулся к брату.
– Геннадий!
Но Геннадий молчал. Аркадий приложил ухо к груди брата, схватился за руку, но, взволнованный, не мог ничего определить: есть пульс или нет, дышит брат или уже не дышит.
Прибежал Терентий.
– Ранен. Не отзывается.
Вдвоем они положили брата на плащпалатку и понесли в танк.
– Подождите, – сказал Полад, – он же замерзнет. А ну, ты, снимай пальто, – крикнул он Вагнеру.
Когда Вагнер, кусая губы, снял шинель, танкисты ахнули:
– Это не простой офицер… Генерал, скорее всего…
– О, да, да, я генераль, – подхватил Вагнер, заслышав знакомое слово.
Подходили другие боевые машины.
Уложив брата внизу, Аркадий велел Вагнеру сесть на место стрелка-радиста, а Полад сел за башней. Терентий развернул танк и подождал Аркадия, тот решил взять документы убитых Зонненталя и шофера.
– Давай скорее, Терентий!
– Некуда нам спешить, Аркаша, – ответил сразу Терентий. – Гена скончался…
– Что ты, Тереша?
– Он умер сразу. Еще когда на плащпалатку клали, он уже не дышал. Терентий подал наверх скомканное пальто Вагнера. – На, отдай этому убийце. Гене уже не холодно…
Голова Геннадия покоилась на коленях брата.
… Подошел на своей машине комбат Гасанзаде, узнал о гибели одного из братьев Колесниковых и отослал Вагнера с автоматчиками в штаб бригады. «Волжанин» уходил в ближайший тыл, но весть о гибели Геннадия опережала его, и вскоре уже вся бригада знала, что братьев Колесниковых осталось только двое…
Аркадий, Терентий и Полад долбили ломами мерзлую землю.
Никто не лез помогать им – это их право, их горькая привилегия: копать могилу для брата и товарища.
Потом грянул залп, потом над могилой вырос земляной холм, над ним встала пирамидка со звездой, а на ней появилась дощечка с надписью: "Гвардии младший сержант танкист Геннадий Колесников".
Танкисты постепенно расходились. Аркадий, Терентий и Полад отошли от могилы Геннадия последними.
… Давно ли служит Полад в полку, а сколько уже увидел могил! И невольно он думает, что вот так, наверно, хоронили боевые товарищи и его отца… А, может, не успели и похоронить. Кто скажет, где его могила? Ведь погиб отец в сорок первом…
Из госпиталя сообщали, что отец генерала, Людвиг Вагнер, разбитый параличом, находится в тяжелом, кризисном положении.
Это значило, что следовало навестить отца.
Но Вагнер знал, что командующий группой едва ли разрешит ему отправиться в тыл. Тем не менее, для очистки совести, генерал доложил генерал-фельдмаршалу о своих грустных делах. Тот выразил сочувствие и обещал переговорить с Берлином. Вагнер предполагал, что ответ на просьбу будет отрицательный, однако еще не терял надежды. Генерал-фельдмаршал оказался верен своему слову, с Берлином связался и вскоре сообщил, что, к сожалению, отлучиться от дел генералу не разрешили.
– Вы поймете меня, генерал… – сказал он.
– Я вас понял, господин генерал-фельдмаршал. Спасибо за сочувствие.
Значит, невозможно даже увидеть отца, который, судя по всему, вот-вот умрет? Что останется в его жизни с уходом отца? Ничего и никого.
Вагнеру вдруг решительно все осточертело. Заливались продолжительными трелями два телефона. Вагнер долго не брал трубку. Потом зазвонили сразу оба. И оба замолчали. Только тогда Вагнер встревожился, стал ждать звонка. Наконец, раздался звонок – долгий, тревожный, недобрый. Вагнер взял трубку. Сквозь треск и шум к нему пробился голос нового командира дивизии, заменившего убитого Динкельштедта: русские танки прорвали в нескольких местах линию обороны, их невозможно остановить…
– Ждите, сейчас приеду! – Вагнер бросил трубку и стал одеваться.
Задыхаясь, в комнату ворвался адъютант. Увидев генерала одетым и опасаясь, что придется куда-то ехать, с порога выложил всю правду:
– Господин генерал, наша оборона прорвана. Части первого эшелона не могли остановить продвижение вражеских танков. Их некому остановить, и они вот-вот будут здесь. Начальник штаба сказал, что, согласно донесениям командиров дивизий, русские стремятся обойти корпус с флангов. Может быть, господин генерал сочтет возможным сменить дислокацию штаба и командного пункта? Боюсь, мы не успеем отступить в порядке…
– Зонненталь, машину!
– Машина у дверей, господин генерал.
Вагнер сел рядом с шофером. Адъютант сел позади.
– Куда ехать, господин генерал?!
– На передний край.
– Господин генерал… Вы рискуете собой… – сказал Зонненталь, плотно захлопывая дверцы машины. – Надо, не теряя времени, отходить.
– Не учи меня, Зонненталь, я прекрасно знаю, что надо делать. – Он строго глянул на водителя. – Поехали!
Водитель вырулил на знакомую дорогу. Было сыро и холодно, вот-вот мог пойти снег. Вагнер, подняв меховой воротник шинели, сунул руки за пазуху и, нахмурившись, зорко глядел вперед. Нигде не было видно ни своих, ни, тем более, советских танков, и генерал несколько раз гневно и выразительно глянул на Зонненталя. Адъютант боялся открыть рот и только удивлялся, что в такой неясной ситуации обычно спокойный и рассудительный генерал не нашел ничего лучшего, как поехать на передний край, которого уже нет…
Влетели в пустое селение, в котором располагались тылы одной из дивизий. На развилке дорог не было регулировщиков.
Водитель затормозил, предчувствуя неладное. Но поздно: справа, из-за домов, раздались автоматные очереди.
Надо бы развернуться и уходить, но автоматы затрещали и сзади, водитель выпустил руль, машина ударилась о железный шлагбаум и сползла с дороги. Зонненталь и водитель, быстро схватив оружие, вывалились из нее.
– Бежим, господин генерал, это русские!
– Зонненталь, это же наше село, – закричал все еще ничего не понимающий Вагнер.
– Было наше, теперь тут русские! Скорее, господин генерал! Вылезайте, я вас прикрою.
И Зонненталь распахнул дверь. На ходу вытаскивая пистолет, Вагнер вывалился из машины, побежал в сторону; Зоннненталь отстреливался, прикрывая генерала, но с противоположной стороны улицы на дорогу выкатился русский танк. Немцы бросились за машину.
– Стой, – сказал танкист, стоявший в командирском люке. – Хенде хох! Бросай оружие!
Вагнер еще надеялся, что удастся ускользнуть, спрятаться за домами; Зонненталь и водитель ударили из автоматов по танкисту, и тот нырнул в люк. В тот же момент Вагнер почувствовал, как кто-то насел на него сзади и сдавил его горло. Вагнер успел крикнуть:
– Зонненталь!
– Молчи, каналья! – сказал Геннадий Колесников.
На вскрик генерала обернулся его шофер; его автомат брызнул очередью. Геннадий охнул и разжал руки на шее Вагнера, успев только сказать: "Ох, подлец!" Полад врезал в немецкого шофера полдиска и кинулся к Геннадию. Тот, пытаясь удержаться на ногах, схватился за дверцу немецкой машины, но ноги его не держали, и он медленно сполз на землю.
– Руки вверх! – закричал Полад Вагнеру, и тот послушно поднял дрожащие руки. Пистолет с глухим стуком упал на дорогу. "Здоровый верзила, – подумал Полад. – Вдвое больше меня… Пожалуй, один на один я не смог бы его одолеть".
Он не знал, что был на волосок от гибели – если бы Аркадий не пристрелил Зонненталя, лежать бы ему на земле.
– Охраняй пленного, – сказал ему Аркадий и кинулся к брату.
– Геннадий!
Но Геннадий молчал. Аркадий приложил ухо к груди брата, схватился за руку, но, взволнованный, не мог ничего определить: есть пульс или нет, дышит брат или уже не дышит.
Прибежал Терентий.
– Ранен. Не отзывается.
Вдвоем они положили брата на плащпалатку и понесли в танк.
– Подождите, – сказал Полад, – он же замерзнет. А ну, ты, снимай пальто, – крикнул он Вагнеру.
Когда Вагнер, кусая губы, снял шинель, танкисты ахнули:
– Это не простой офицер… Генерал, скорее всего…
– О, да, да, я генераль, – подхватил Вагнер, заслышав знакомое слово.
Подходили другие боевые машины.
Уложив брата внизу, Аркадий велел Вагнеру сесть на место стрелка-радиста, а Полад сел за башней. Терентий развернул танк и подождал Аркадия, тот решил взять документы убитых Зонненталя и шофера.
– Давай скорее, Терентий!
– Некуда нам спешить, Аркаша, – ответил сразу Терентий. – Гена скончался…
– Что ты, Тереша?
– Он умер сразу. Еще когда на плащпалатку клали, он уже не дышал. Терентий подал наверх скомканное пальто Вагнера. – На, отдай этому убийце. Гене уже не холодно…
Голова Геннадия покоилась на коленях брата.
… Подошел на своей машине комбат Гасанзаде, узнал о гибели одного из братьев Колесниковых и отослал Вагнера с автоматчиками в штаб бригады. «Волжанин» уходил в ближайший тыл, но весть о гибели Геннадия опережала его, и вскоре уже вся бригада знала, что братьев Колесниковых осталось только двое…
Аркадий, Терентий и Полад долбили ломами мерзлую землю.
Никто не лез помогать им – это их право, их горькая привилегия: копать могилу для брата и товарища.
Потом грянул залп, потом над могилой вырос земляной холм, над ним встала пирамидка со звездой, а на ней появилась дощечка с надписью: "Гвардии младший сержант танкист Геннадий Колесников".
Танкисты постепенно расходились. Аркадий, Терентий и Полад отошли от могилы Геннадия последними.
… Давно ли служит Полад в полку, а сколько уже увидел могил! И невольно он думает, что вот так, наверно, хоронили боевые товарищи и его отца… А, может, не успели и похоронить. Кто скажет, где его могила? Ведь погиб отец в сорок первом…
2
Вагнер сидел сгорбившись, как старик. С сорок второго года слышал он об Асланове; много раз сталкивались руководимые ими части в бою, и, конечно, Вагнер не раз думал, что рано-поздно увидит строптивого кавказца в плену, в своей власти. Рядовых русских пленных, в том числе и кавказцев, он уже видел, генерала видеть не довелось. И вот теперь Вагнер сидит с ним лицом к лицу.
Асланов моложе его, у него в распоряжении всего одна бригада и полк самоходок, а у него, Вагнера, корпус… И, однако, он, Вагнер, в плену.
Вагнер дымит сигаретой, взглядывает на Асланова и мучительно думает о том, как и почему это случилось? По стечению обстоятельств или по какой; иной причине роли переменились?
Ждали переводчика.
Наконец, в дверях показался капитан, попросивший разрешения войти. Вагнер понял, что этого человека ждали, и вздохнул: сейчас начнется допрос.
Капитан сел за стол напротив Вагнера, положил перед собой русско-немецкий разговорник, сказал командиру бригады:
– Я готов.
– Спроси у генерала, понимает ли он бесполезность сопротивления? Сознает ли, что немецкое командование напрасно подставляет под пули немецких солдат?!
– К чему этот вопрос? – ответил Вагнер. – Мы имеем приказ, и мы его выполняем, вот и все. Скажите, что вам от меня нужно? Если желаете выведать что-то полезное для себя, то лучше сразу отказаться от этой мысли: я ничего не скажу, ничего не открою. Меня обыскали, документы у вас, из них вам известно, что я генерал-лейтенант Вагнер, командую танковым корпусом, и это все, что вы можете узнать. Больше я ничего не скажу. Так что не стоит тянуть волынку, если это в вашей власти, прикажите меня расстрелять!
Асланов спокойно выслушал резкий ответ Вагнера, сказал:
– Расстрелять? У меня такого намерения нет, господин генерал.
– А что же вы будете со мной делать? Пытать? Истязать?
На этот раз Асланов ответил резко и гневно:
– Это вы подвергаете людей пыткам и истязаниям, это вы, садисты, испытываете удовольствие и, может, наслаждение при виде людских страданий и нечеловеческих мук, которые для них изобретаете. Нет дела более мерзкого, чем мучить людей. И этим вы занимаетесь много лет. Но не смейте мерить нас на свой аршин!
Переводчик долго и усердно передавал Вагнеру сказанное Аслановым. Вагнеру нечего было возразить. И он спросил:
– Значит, убивать вы меня не собираетесь, пытать тоже не будете? Но вы что же, думаете, я вам так все и выложу? За кого вы меня принимаете?!
– Не торопитесь умирать, господин генерал. Умирать трудно. А вот убивать вам было легко. Все равно что раз плюнуть. А мы пленных не убиваем. И умереть вам не дадим. Вы ведь не рядовой исполнитель, на вашей совести много чего… Вы будете отвечать перед судом, и справедливый суд определит вам меру наказания.
– Я солдат. Солдат, который сражался против вас. Я не боялся и не боюсь смерти. Прошу вас об одном: не тяните время, прикажите расстрелять меня.
"Знает, что не расстреляем, и теперь бравирует своей храбростью", усмехнулся Асланов.
– Если хотите жить, – сказал от себя переводчик, – то имейте в виду, что сведения, которые вы предоставите нам, будут учтены при решении вашей участи.
Вагнер, сунув руку в карман, поискал сигареты. Пачка была пуста. Асланов подвинул ему свои. Вагнер жестом дал понять, что не принимает от врага и сигарет.
– Если даже вы гарантируете мне жизнь, я и тогда не дам никаких сведений об армии, – сказал он твердо.
– И не надо, – усмехнулся Асланов, – мы достаточно знаем о вашей армии и о вашем корпусе от ваших же офицеров и нижних чинов.
Вагнер вдруг пожалел, что отказался от сигарет, предложенных Аслановым. Поколебавшись, он взял одну, прикурил и заговорил с неожиданной откровенностью.
– Хорошо. Сведений я не дам, и они вам не нужны. Однако, если бы я вас взял в плен, я бы с вами не так обращался.
– А как же? – смеясь, спросил Асланов.
– Я рассчитался бы с вами за все, что было на берегах Волги, под Сталинградом, под Верхне-Кумским и Котельниковым. Я не успокоился бы, пока вы и генерал Черепанов не испустили дух. Я приказал бы привязать вас к танкам и разорвать на куски!
– Военное искусство вы все чаще подменяете дикой злобой. И потому все чаще проигрываете сражения. И вот сидите сейчас передо мной, а не я перед вами, – сказал Асланов. – Но хватит. Познакомились с представителем немецкого генералитета. Не генерал, а дикий зверь. Отвезите его в штаб соединения, там народ терпеливый, что нужно, узнают. – И, не взглянув больше на пленного, Асланов надел шинель: – Идем добивать ваш корпус, господин Вагнер. Ждите: скоро вам будет веселей, я надеюсь, кое-кого из ваших соратников выудим!
На крыльце Асланова встретил Смирнов.
– Товарищ генерал, подполковник Пронин погиб…
– Как? Где?
– Его танк наскочил на мину.
Генерал, пораженный известием о гибели старого боевого товарища, с минуту стоял молча.
– Труп подполковника только что привезли в штаб.
Асланов моложе его, у него в распоряжении всего одна бригада и полк самоходок, а у него, Вагнера, корпус… И, однако, он, Вагнер, в плену.
Вагнер дымит сигаретой, взглядывает на Асланова и мучительно думает о том, как и почему это случилось? По стечению обстоятельств или по какой; иной причине роли переменились?
Ждали переводчика.
Наконец, в дверях показался капитан, попросивший разрешения войти. Вагнер понял, что этого человека ждали, и вздохнул: сейчас начнется допрос.
Капитан сел за стол напротив Вагнера, положил перед собой русско-немецкий разговорник, сказал командиру бригады:
– Я готов.
– Спроси у генерала, понимает ли он бесполезность сопротивления? Сознает ли, что немецкое командование напрасно подставляет под пули немецких солдат?!
– К чему этот вопрос? – ответил Вагнер. – Мы имеем приказ, и мы его выполняем, вот и все. Скажите, что вам от меня нужно? Если желаете выведать что-то полезное для себя, то лучше сразу отказаться от этой мысли: я ничего не скажу, ничего не открою. Меня обыскали, документы у вас, из них вам известно, что я генерал-лейтенант Вагнер, командую танковым корпусом, и это все, что вы можете узнать. Больше я ничего не скажу. Так что не стоит тянуть волынку, если это в вашей власти, прикажите меня расстрелять!
Асланов спокойно выслушал резкий ответ Вагнера, сказал:
– Расстрелять? У меня такого намерения нет, господин генерал.
– А что же вы будете со мной делать? Пытать? Истязать?
На этот раз Асланов ответил резко и гневно:
– Это вы подвергаете людей пыткам и истязаниям, это вы, садисты, испытываете удовольствие и, может, наслаждение при виде людских страданий и нечеловеческих мук, которые для них изобретаете. Нет дела более мерзкого, чем мучить людей. И этим вы занимаетесь много лет. Но не смейте мерить нас на свой аршин!
Переводчик долго и усердно передавал Вагнеру сказанное Аслановым. Вагнеру нечего было возразить. И он спросил:
– Значит, убивать вы меня не собираетесь, пытать тоже не будете? Но вы что же, думаете, я вам так все и выложу? За кого вы меня принимаете?!
– Не торопитесь умирать, господин генерал. Умирать трудно. А вот убивать вам было легко. Все равно что раз плюнуть. А мы пленных не убиваем. И умереть вам не дадим. Вы ведь не рядовой исполнитель, на вашей совести много чего… Вы будете отвечать перед судом, и справедливый суд определит вам меру наказания.
– Я солдат. Солдат, который сражался против вас. Я не боялся и не боюсь смерти. Прошу вас об одном: не тяните время, прикажите расстрелять меня.
"Знает, что не расстреляем, и теперь бравирует своей храбростью", усмехнулся Асланов.
– Если хотите жить, – сказал от себя переводчик, – то имейте в виду, что сведения, которые вы предоставите нам, будут учтены при решении вашей участи.
Вагнер, сунув руку в карман, поискал сигареты. Пачка была пуста. Асланов подвинул ему свои. Вагнер жестом дал понять, что не принимает от врага и сигарет.
– Если даже вы гарантируете мне жизнь, я и тогда не дам никаких сведений об армии, – сказал он твердо.
– И не надо, – усмехнулся Асланов, – мы достаточно знаем о вашей армии и о вашем корпусе от ваших же офицеров и нижних чинов.
Вагнер вдруг пожалел, что отказался от сигарет, предложенных Аслановым. Поколебавшись, он взял одну, прикурил и заговорил с неожиданной откровенностью.
– Хорошо. Сведений я не дам, и они вам не нужны. Однако, если бы я вас взял в плен, я бы с вами не так обращался.
– А как же? – смеясь, спросил Асланов.
– Я рассчитался бы с вами за все, что было на берегах Волги, под Сталинградом, под Верхне-Кумским и Котельниковым. Я не успокоился бы, пока вы и генерал Черепанов не испустили дух. Я приказал бы привязать вас к танкам и разорвать на куски!
– Военное искусство вы все чаще подменяете дикой злобой. И потому все чаще проигрываете сражения. И вот сидите сейчас передо мной, а не я перед вами, – сказал Асланов. – Но хватит. Познакомились с представителем немецкого генералитета. Не генерал, а дикий зверь. Отвезите его в штаб соединения, там народ терпеливый, что нужно, узнают. – И, не взглянув больше на пленного, Асланов надел шинель: – Идем добивать ваш корпус, господин Вагнер. Ждите: скоро вам будет веселей, я надеюсь, кое-кого из ваших соратников выудим!
На крыльце Асланова встретил Смирнов.
– Товарищ генерал, подполковник Пронин погиб…
– Как? Где?
– Его танк наскочил на мину.
Генерал, пораженный известием о гибели старого боевого товарища, с минуту стоял молча.
– Труп подполковника только что привезли в штаб.
Глава шестнадцатая
1
Зима выдалась трудная. Затянуло льдом латвийские болота и топи. Свирепый северный ветер нагнал с Балтики волну холода; разбитые дороги сковало морозом, земля стала неподатливой, крепкой, как кость.
В этих условиях войска Первого Прибалтийского фронта, перешедшие в наступление левым флангом, зажали в тиски две немецкие армии, входившие в состав группы армий «Север», между городами Тукумс и Либава, и прервали связь между этими армиями и немецкими войсками в Восточной Пруссии. Немцы поддерживали связь с окруженной Курляндской группировкой только через бухту Мемель, морским путем.
Курляндия стала последним опорным пунктом немцев в Прибалтике, и фашистское командование стремилось удержать ее любыми средствами. Были созданы мощные опорные пункты в этих удобных для обороны лесистых болотистых местах.
Чтобы соединиться со своими войсками в Восточной Пруссии, войска Курляндской группировки предпринимали яростные атаки; навстречу им пробивались немецкие части из Восточной Пруссии. Преодолевая яростное сопротивление врага, войска Первого Прибалтийского фронта успешно продвигались, занимая все новые города и населенные пункты Восточной Пруссии, а Курляндская группировка немцев все еще продолжала оказывать упорное сопротивление.
Танкисты Асланова, наступая со стороны Литвы, освободив Тукумс, вышли к Рижскому заливу. Теперь на очередь встала задача разгромить шестнадцатую и восемнадцатую армии группы «Север». Бригаде Асланова предстояло принять участие в этой операции.
Черепанов обещал Асланову, что после выполнения этой задачи бригада будет выведена на отдых, а ему самому будет предоставлен краткосрочный отпуск.
Закончив неотложные дела в штабе, Асланов при свете дрожащего пламени «катюши» писал ответ довоенному другу своему Сироте. После освобождения Белоруссии Сирота несколько месяцев лежал в госпитале, был комиссован, признан инвалидом, получил пенсию и жил вместе со своей семьей в станице Славянской. Так, совершенно неожиданно для Сироты, закончились eгo попытки вернуться в армию. Теперь он с трудом привыкал к мирной жизни. Асланов никогда не забывал своих обещаний. Он помнил, что и Сироту еще до войны звал в Ленкорань, и семье Сироты советовал туда поехать. Мало, мало остается у него друзей, и как не воспользоваться возможностью встречи? Вот он скоро поедет домой, – так пусть к этому времени едет туда и Сирота с женой, побудем вместе, службу довоенную вспомним, друг на друга поглядим…
"Приезжайте, Сергей, с женой и детьми, отдохнем хоть несколько дней", писал он.
В комнату, отряхивая снег с полушубка, вошел начальник политотдела бригады Филатов.
– Добрый вечер, товарищ генерал.
– Добрый вечер, – Асланов отложил конверт, повернулся к Филатову. – Ну что, холодно?
– Страшенный мороз. Вдобавок, сырой.
– Добить бы их в Курляндии и уйти на другой участок. Мне тоже эта холодина и сырость осточертели.
– Здорово укрепились немцы. Похоже, готовятся встретить тут и весну. А если до весны их в море не столкнем, тут все потонет в болотах…
– Командование занято Восточно-Прусской операцией; о нас как будто забыли. Но, думаю, до весны мы с немцами тут покончим.
– Да, но когда это будет? – Филатов помолчал. – Ази Ахадович, сегодня какое число?
– Что, – удивился Асланов, – не знаешь, какое число? Двадцатое…
– Значит, до двадцать второго остается чуть больше суток… Ну, а вы-то разве не помните, что это за день – двадцать второго?
– Ты какими-то загадками говоришь, Михаил Александрович.
– А еще говорят, Асланов все помнит! А он день своего рождения забыл! А мы вот помним, что послезавтра нашему комбригу исполняется тридцать пять лет. Круглая дата. Офицеры штаба и управления решили ее отметить.
– Голова так забита, что я, действительно, и не вспомнил бы, – смутился Асланов. – Тридцать пять… Это, вроде, еще немного?
Заглянул Смирнов:
– Товарищ генерал, «хозяин» на проводе…
Асланов поднял трубку.
– Алло? Да, да, это я, здравствуйте. Карту? Сейчас. – Асланов пододвинул к себе планшет, развернул. – Так. Нашел. Смотрю… Да, понятно. Через час? Есть. Буду.
Положив трубку, генерал сказал Филатову:
– Михаил Александрович, звонил Черепанов. Ставит новую задачу. Вот смотри. Берегом моря от Либавы идет железная дорога. Немцам она вот как нужна. Ну, а нам приказано ее перерезать. В десять я должен быть у Черепанова, будем обсуждать план операции. Поручаю проследить, чтобы батальоны были готовы.
– Это само собой. А как же насчет двадцать второго?
– Вы ничего там не затевайте.
– Мы скромно, по-фронтовому…
– Но сначала выполним задачу, а уж там посмотрим…
В этих условиях войска Первого Прибалтийского фронта, перешедшие в наступление левым флангом, зажали в тиски две немецкие армии, входившие в состав группы армий «Север», между городами Тукумс и Либава, и прервали связь между этими армиями и немецкими войсками в Восточной Пруссии. Немцы поддерживали связь с окруженной Курляндской группировкой только через бухту Мемель, морским путем.
Курляндия стала последним опорным пунктом немцев в Прибалтике, и фашистское командование стремилось удержать ее любыми средствами. Были созданы мощные опорные пункты в этих удобных для обороны лесистых болотистых местах.
Чтобы соединиться со своими войсками в Восточной Пруссии, войска Курляндской группировки предпринимали яростные атаки; навстречу им пробивались немецкие части из Восточной Пруссии. Преодолевая яростное сопротивление врага, войска Первого Прибалтийского фронта успешно продвигались, занимая все новые города и населенные пункты Восточной Пруссии, а Курляндская группировка немцев все еще продолжала оказывать упорное сопротивление.
Танкисты Асланова, наступая со стороны Литвы, освободив Тукумс, вышли к Рижскому заливу. Теперь на очередь встала задача разгромить шестнадцатую и восемнадцатую армии группы «Север». Бригаде Асланова предстояло принять участие в этой операции.
Черепанов обещал Асланову, что после выполнения этой задачи бригада будет выведена на отдых, а ему самому будет предоставлен краткосрочный отпуск.
Закончив неотложные дела в штабе, Асланов при свете дрожащего пламени «катюши» писал ответ довоенному другу своему Сироте. После освобождения Белоруссии Сирота несколько месяцев лежал в госпитале, был комиссован, признан инвалидом, получил пенсию и жил вместе со своей семьей в станице Славянской. Так, совершенно неожиданно для Сироты, закончились eгo попытки вернуться в армию. Теперь он с трудом привыкал к мирной жизни. Асланов никогда не забывал своих обещаний. Он помнил, что и Сироту еще до войны звал в Ленкорань, и семье Сироты советовал туда поехать. Мало, мало остается у него друзей, и как не воспользоваться возможностью встречи? Вот он скоро поедет домой, – так пусть к этому времени едет туда и Сирота с женой, побудем вместе, службу довоенную вспомним, друг на друга поглядим…
"Приезжайте, Сергей, с женой и детьми, отдохнем хоть несколько дней", писал он.
В комнату, отряхивая снег с полушубка, вошел начальник политотдела бригады Филатов.
– Добрый вечер, товарищ генерал.
– Добрый вечер, – Асланов отложил конверт, повернулся к Филатову. – Ну что, холодно?
– Страшенный мороз. Вдобавок, сырой.
– Добить бы их в Курляндии и уйти на другой участок. Мне тоже эта холодина и сырость осточертели.
– Здорово укрепились немцы. Похоже, готовятся встретить тут и весну. А если до весны их в море не столкнем, тут все потонет в болотах…
– Командование занято Восточно-Прусской операцией; о нас как будто забыли. Но, думаю, до весны мы с немцами тут покончим.
– Да, но когда это будет? – Филатов помолчал. – Ази Ахадович, сегодня какое число?
– Что, – удивился Асланов, – не знаешь, какое число? Двадцатое…
– Значит, до двадцать второго остается чуть больше суток… Ну, а вы-то разве не помните, что это за день – двадцать второго?
– Ты какими-то загадками говоришь, Михаил Александрович.
– А еще говорят, Асланов все помнит! А он день своего рождения забыл! А мы вот помним, что послезавтра нашему комбригу исполняется тридцать пять лет. Круглая дата. Офицеры штаба и управления решили ее отметить.
– Голова так забита, что я, действительно, и не вспомнил бы, – смутился Асланов. – Тридцать пять… Это, вроде, еще немного?
Заглянул Смирнов:
– Товарищ генерал, «хозяин» на проводе…
Асланов поднял трубку.
– Алло? Да, да, это я, здравствуйте. Карту? Сейчас. – Асланов пододвинул к себе планшет, развернул. – Так. Нашел. Смотрю… Да, понятно. Через час? Есть. Буду.
Положив трубку, генерал сказал Филатову:
– Михаил Александрович, звонил Черепанов. Ставит новую задачу. Вот смотри. Берегом моря от Либавы идет железная дорога. Немцам она вот как нужна. Ну, а нам приказано ее перерезать. В десять я должен быть у Черепанова, будем обсуждать план операции. Поручаю проследить, чтобы батальоны были готовы.
– Это само собой. А как же насчет двадцать второго?
– Вы ничего там не затевайте.
– Мы скромно, по-фронтовому…
– Но сначала выполним задачу, а уж там посмотрим…
2
Выйти на железную дорогу, перерезать артерию, по которой шло снабжение двух немецких армий, – такова была задача. Немцы предвидели такой замысел, поэтому для прикрытия железной дороги подтянули артиллерийские и минометные части. Ясно было, что за дорогу они станут драться насмерть.
Генерал Асланов со своими помощниками тщательно продумал план действий. Он решил бросить в бой второй танковый батальон – и батальон мотопехоты на центральном участке, чтобы привлечь туда все внимание противника, одновременно своими действиями создавая у него впечатление, что эти подразделения не могут преодолеть сопротивление и продвинуться вперед. Той порой Филатов и Макарочкин должны повести в наступление с флангов возглавляемые ими группы танков и мотопехоты.
На завершающей стадии боя бригада одновременным ударом с трех направлений должна овладеть железнодорожной станцией.
Мощная артиллерийская подготовка, начавшаяся еще |до рассвета, значительно облегчила продвижение наших частей.
Бригада Асланова рванулась вперед.
Штабной бронетранспортер командира бригады шел позади второго батальона.
Парамонов давно переквалифицировался в радиста и успешно поддерживал связь между частями бригады. Батальон Гасанзаде продвигался медленно, не только по замыслу, но потому, что противник вел беспрерывный: огонь; танки и мотострелки маневрировали, выбирали удобный момент для рывков вперед, вели огонь с места, подавляя вражеские огневые точки и не ослабляя непрерывного давления на вражескую оборону, и вскоре весь огонь немцев сосредоточился на них.
– Так, Гасанзаде, отвечай им, – подбадривал комбата Асланов, а той порой непрерывно запрашивал данные о группах Филатова и Макарочкина; где, как продвигаются.
Те продвигались успешно.
– Дайте Макарочкина! – сказал Асланов, опустив бинокль.
Смирнов подал ему микрофон.
– Макарочкин? Ну, как у тебя? Намеченного рубежа достиг? Отлично! Теперь жми на полный ход! Парамонов, соедини с Филатовым. Михаил Александрович? Ты уже там, где надо? Ну, с богом, ударь им так, чтобы опомниться не могли. Ну, а мы, Смирнов, пойдем к капитану Гасанзаде. У него трудно.
Оставив бронетранспортер, Асланов и Смирнов перебежали лощину и поднялись на пригорок, на обратном скате которого стоял танк комбата.
– Напрасно вы пришли, товарищ генерал, – закричал Гасанзаде, высунувшись из люка, – это место сильно обстреливают.
– Волков бояться – в лес не ходить, – засмеялся Асланов.
Раздался нарастающий свист снаряда, мерзлую землю рвануло неподалеку от того места, где стоял генерал, и Асланов упал.
– Что с вами? – в испуге вскрикнул Смирнов.
– А ничего, Валя. Качнуло взрывной волной, – Асланов поднялся, отряхнув с полушубка снег и землю.
Подошел бронетранспортер.
– Что там? – спросил генерал.
– Филатов вас просит.
Генерал сел в машину.
– Слушаю вас, Михаил Александрович. Невозможно двигаться? Ни в коем случае не останавливайтесь! Не сбавляйте темп! Сейчас Макарочкин пошел, и я с Гасанзаде начинаю, тебе легче будет, понял? Жми!
Генерал Асланов со своими помощниками тщательно продумал план действий. Он решил бросить в бой второй танковый батальон – и батальон мотопехоты на центральном участке, чтобы привлечь туда все внимание противника, одновременно своими действиями создавая у него впечатление, что эти подразделения не могут преодолеть сопротивление и продвинуться вперед. Той порой Филатов и Макарочкин должны повести в наступление с флангов возглавляемые ими группы танков и мотопехоты.
На завершающей стадии боя бригада одновременным ударом с трех направлений должна овладеть железнодорожной станцией.
Мощная артиллерийская подготовка, начавшаяся еще |до рассвета, значительно облегчила продвижение наших частей.
Бригада Асланова рванулась вперед.
Штабной бронетранспортер командира бригады шел позади второго батальона.
Парамонов давно переквалифицировался в радиста и успешно поддерживал связь между частями бригады. Батальон Гасанзаде продвигался медленно, не только по замыслу, но потому, что противник вел беспрерывный: огонь; танки и мотострелки маневрировали, выбирали удобный момент для рывков вперед, вели огонь с места, подавляя вражеские огневые точки и не ослабляя непрерывного давления на вражескую оборону, и вскоре весь огонь немцев сосредоточился на них.
– Так, Гасанзаде, отвечай им, – подбадривал комбата Асланов, а той порой непрерывно запрашивал данные о группах Филатова и Макарочкина; где, как продвигаются.
Те продвигались успешно.
– Дайте Макарочкина! – сказал Асланов, опустив бинокль.
Смирнов подал ему микрофон.
– Макарочкин? Ну, как у тебя? Намеченного рубежа достиг? Отлично! Теперь жми на полный ход! Парамонов, соедини с Филатовым. Михаил Александрович? Ты уже там, где надо? Ну, с богом, ударь им так, чтобы опомниться не могли. Ну, а мы, Смирнов, пойдем к капитану Гасанзаде. У него трудно.
Оставив бронетранспортер, Асланов и Смирнов перебежали лощину и поднялись на пригорок, на обратном скате которого стоял танк комбата.
– Напрасно вы пришли, товарищ генерал, – закричал Гасанзаде, высунувшись из люка, – это место сильно обстреливают.
– Волков бояться – в лес не ходить, – засмеялся Асланов.
Раздался нарастающий свист снаряда, мерзлую землю рвануло неподалеку от того места, где стоял генерал, и Асланов упал.
– Что с вами? – в испуге вскрикнул Смирнов.
– А ничего, Валя. Качнуло взрывной волной, – Асланов поднялся, отряхнув с полушубка снег и землю.
Подошел бронетранспортер.
– Что там? – спросил генерал.
– Филатов вас просит.
Генерал сел в машину.
– Слушаю вас, Михаил Александрович. Невозможно двигаться? Ни в коем случае не останавливайтесь! Не сбавляйте темп! Сейчас Макарочкин пошел, и я с Гасанзаде начинаю, тебе легче будет, понял? Жми!
3
Второй танковый и мотострелковый батальоны, с которыми шел сам комбриг, казалось, совершенно остановленные, внезапно совершили бросок вперед и обрушили на противника такой удар, что части, оборонявшие железнодорожную линию, в панике отошли. Танки, неся на броне десант, били и с коротких остановок, и с ходу; мотострелки не отставали от них ни на шаг. Казалось, еще один рывок, и бригада остановится только на берегу моря.
Бронетранспортер командира бригады шел следом за танками. Водитель все время ставил его под защиту тридцатьчетверок, или вел машину менее простреливаемыми местами, искусно маневрировал, и уже не раз благодаря этому уводил машину из-под мин и снарядов – Асланов знал, что этому человеку не надо указывать, как ехать, где остановиться, где тормозить, а где рывком податься вперед – благодаря этому он мог полностью отдаться наблюдению за полем боя.
Филатов и Макарочкин, обойдя противника с флангов, крушили его оборону, Гасанзаде безостановочно вел свои танки вперед. Сейчас, пожалуй, самое время бросить в дело резерв. Да, пора.
Ази еще раз обвел взглядом поле боя и взял трубку, чтобы отдать распоряжение, но вдруг вздрогнул, словно наткнулся на какую-то невидимую преграду, схватился рукой за борт бронетранспортера и стал оседать вниз. Трубка упала. Генерал оказался рядом с перепуганным Парамоновым.
– Что с вами, товарищ генерал? – кинулся Смирнов. Он хотел поднять генерала, но тот тихо сказал:
– Ничего, Валя, ничего, дай посидеть. Я, кажется, ранен.
Дышал он тяжело и не отрывал руки от груди.
– В санчасть! – крикнул Смирнов водителю. Тот не видел, что случилось с генералом; оглушенный разрывами снарядов, он не слышал, что спросил у генерала Смирнов, что ответил генерал Смирнову, и не понял распоряжения адъютанта. – Немедленно поворачивай! В санчасть, тебе говорят, в санчасть!
До водителя, наконец, дошло, что случилось что-то неладное. Он дал задний ход и стал разворачиваться.
– Стой! – сказал генерал.
Адъютант уже успел расстегнуть на генерале полушубок и китель, обследовал рану на груди, потом на ноге; трясущимися руками рвал индивидуальный пакет.
– Товарищ генерал, надо в санчасть! Раны серьезные.
– Постой. Закончим дело, потом. Парамонов, свяжись с комбатами.
– Товарищ генерал, передайте команду начальнику штаба, Филатову или кому-нибудь. Срочно надо в санчасть, срочно! – умолял адъютант.
Ватный тампон в руках Смирнова сразу пропитался кровью, Парамонов подал Смирнову свой пакет, и тот кое-как перевязал генералу грудь. Но оставалось еще перевязать ногу.
– Парамонов, узнай, как там на флангах… Спроси, где Гасанзаде.
– Наши уже вышли к железной дороге, товарищ генерал. Они сделают все, что приказано, а нам надо в санчасть.
– Нет, – сказал Асланов, – я хочу знать, как идет дело.
– Прекрасно идет дело, товарищ генерал. Поедем в санчасть? – Смирнов не дождался ответа и повернулся к водителю: – Ты слышал, что я приказал? В тыл, в тыл, немедленно!
– А генерал говорит "стой!"
– Да понимаешь ты или нет, что генерал ранен? Он не знает, что раны опасные, сгоряча не чувствует боли…
– Но он в полном сознании, ехать в тыл не разрешает, что я могу поделать?
Вышел на связь Филатов. Асланов, взяв микрофон, спросил:
– Железная дорога наша?… Молодцы! Парамонов, соедини меня с Черепановым. – И, когда Парамонов выполнил этот приказ, генерал, с каждым словом теряя силы, доложил, что задача выполнена.
Он еще что-то хотел сказать, но кашель сдавил ему горло, рука бессильно упала. Смирнов с Парамоновым осторожно приподняли его на зарядный ящик, прислонили к борту. Парамонов снял шинель, подложил генералу под голову.
Водитель понял, что распоряжений от генерала не дождется, и вопросительно глянул на Смирнова.
– Езжай, тебе говорят!
– Валя, зачем ты… кри…чишь?
– Но… товарищ генерал, ведь вы…
– Не бой…тесь… Ничего… страшного… нет…
Не договорив, генерал закрыл глаза. Лицо побледнело, широкий лоб покрылся испариной.
Развернув бронетранспортер, водитель на бешеной скорости вывозил генерала из боя.
Бронетранспортер командира бригады шел следом за танками. Водитель все время ставил его под защиту тридцатьчетверок, или вел машину менее простреливаемыми местами, искусно маневрировал, и уже не раз благодаря этому уводил машину из-под мин и снарядов – Асланов знал, что этому человеку не надо указывать, как ехать, где остановиться, где тормозить, а где рывком податься вперед – благодаря этому он мог полностью отдаться наблюдению за полем боя.
Филатов и Макарочкин, обойдя противника с флангов, крушили его оборону, Гасанзаде безостановочно вел свои танки вперед. Сейчас, пожалуй, самое время бросить в дело резерв. Да, пора.
Ази еще раз обвел взглядом поле боя и взял трубку, чтобы отдать распоряжение, но вдруг вздрогнул, словно наткнулся на какую-то невидимую преграду, схватился рукой за борт бронетранспортера и стал оседать вниз. Трубка упала. Генерал оказался рядом с перепуганным Парамоновым.
– Что с вами, товарищ генерал? – кинулся Смирнов. Он хотел поднять генерала, но тот тихо сказал:
– Ничего, Валя, ничего, дай посидеть. Я, кажется, ранен.
Дышал он тяжело и не отрывал руки от груди.
– В санчасть! – крикнул Смирнов водителю. Тот не видел, что случилось с генералом; оглушенный разрывами снарядов, он не слышал, что спросил у генерала Смирнов, что ответил генерал Смирнову, и не понял распоряжения адъютанта. – Немедленно поворачивай! В санчасть, тебе говорят, в санчасть!
До водителя, наконец, дошло, что случилось что-то неладное. Он дал задний ход и стал разворачиваться.
– Стой! – сказал генерал.
Адъютант уже успел расстегнуть на генерале полушубок и китель, обследовал рану на груди, потом на ноге; трясущимися руками рвал индивидуальный пакет.
– Товарищ генерал, надо в санчасть! Раны серьезные.
– Постой. Закончим дело, потом. Парамонов, свяжись с комбатами.
– Товарищ генерал, передайте команду начальнику штаба, Филатову или кому-нибудь. Срочно надо в санчасть, срочно! – умолял адъютант.
Ватный тампон в руках Смирнова сразу пропитался кровью, Парамонов подал Смирнову свой пакет, и тот кое-как перевязал генералу грудь. Но оставалось еще перевязать ногу.
– Парамонов, узнай, как там на флангах… Спроси, где Гасанзаде.
– Наши уже вышли к железной дороге, товарищ генерал. Они сделают все, что приказано, а нам надо в санчасть.
– Нет, – сказал Асланов, – я хочу знать, как идет дело.
– Прекрасно идет дело, товарищ генерал. Поедем в санчасть? – Смирнов не дождался ответа и повернулся к водителю: – Ты слышал, что я приказал? В тыл, в тыл, немедленно!
– А генерал говорит "стой!"
– Да понимаешь ты или нет, что генерал ранен? Он не знает, что раны опасные, сгоряча не чувствует боли…
– Но он в полном сознании, ехать в тыл не разрешает, что я могу поделать?
Вышел на связь Филатов. Асланов, взяв микрофон, спросил:
– Железная дорога наша?… Молодцы! Парамонов, соедини меня с Черепановым. – И, когда Парамонов выполнил этот приказ, генерал, с каждым словом теряя силы, доложил, что задача выполнена.
Он еще что-то хотел сказать, но кашель сдавил ему горло, рука бессильно упала. Смирнов с Парамоновым осторожно приподняли его на зарядный ящик, прислонили к борту. Парамонов снял шинель, подложил генералу под голову.
Водитель понял, что распоряжений от генерала не дождется, и вопросительно глянул на Смирнова.
– Езжай, тебе говорят!
– Валя, зачем ты… кри…чишь?
– Но… товарищ генерал, ведь вы…
– Не бой…тесь… Ничего… страшного… нет…
Не договорив, генерал закрыл глаза. Лицо побледнело, широкий лоб покрылся испариной.
Развернув бронетранспортер, водитель на бешеной скорости вывозил генерала из боя.
Глава семнадцатая
1
Необычайно быстро дошло до дому письмо Ази, в котором он сообщил, что, возможно, скоро приедет на несколько дней.
Мать, лежавшая в постели с очередным приступом болезни, мгновенно исцелилась. Хавер, в тревожно-радостном ожидании, потеряла покой, и вся семья Аслановых занялась подготовкой к приезду Ази. Убирали, мыли, стирали, выколачивали ковры и дорожки, приводили в порядок двор, чистили рис и изюм для плова и собирались, по старинному обычаю, как только Ази ступит во двор, у его ног зарезать барана.
Мать, лежавшая в постели с очередным приступом болезни, мгновенно исцелилась. Хавер, в тревожно-радостном ожидании, потеряла покой, и вся семья Аслановых занялась подготовкой к приезду Ази. Убирали, мыли, стирали, выколачивали ковры и дорожки, приводили в порядок двор, чистили рис и изюм для плова и собирались, по старинному обычаю, как только Ази ступит во двор, у его ног зарезать барана.