Адамов Аркадий Григорьевич. На свободное место

   — Рассказывал вам Гвимар Иванович о своей семье?
   — Нет. Я даже не уверен, что она у него была.
   — Но адрес свой он вам оставил, в Киеве?
   — Представьте, нет, — разводит руками Виктор Арсентьевич. Он снова разливает по чашечкам кофе, и мы продолжаем беседу.
   — А где вы бывали с ним, кроме сестры художника Кончевского?
   — Пожалуй… Сейчас что-то не припомню. Но я постараюсь.
   Трудный идет разговор. Главная ниточка его причудливо петляет, то исчезая, то возникая вновь уже в другом месте, то натягиваясь, то ослабевая. В таких непростых разговорах необходимо улавливать каждую интонацию, каждый взгляд и пытаться понять затаенную мысль человека, сидящего напротив тебя, мелькнувший в его словах намек или случайную оговорку.
   Вот и сейчас мне начинает казаться, что мы словно играем с Виктором Арсентьевичем в известную детскую игру «тепло — холодно». Я то приближаюсь к чему-то важному, и становится «теплее», то невольно или сознательно удаляюсь в сторону, и тогда становится «холодно». И у Виктора Арсентьевича происходит то же самое, с той лишь разницей, что он, по-моему, знает, где «горячо», но пускать меня туда не собирается. Да, он явно чего-то недоговаривает. Боится? Но чего? Скорей всего, быть замешанным в какую-нибудь историю. Ведь подозрительным знакомым обзавелся он, что ни говори. Вот тот и устроил ему сюрприз.
   Мы оба наконец устаем и по обоюдному согласию откладываем разговор до следующего раза, условившись о новой встрече.
   — Скажите, по работе вы с Гвимаром Ивановичем не сталкивались? — мельком спрашиваю я напоследок.
   — Нет, что вы, — снисходительно улыбается Виктор Арсентьевич.
   Мы прощаемся.
   Да, какой-то странный происходит у меня в тот вечер разговор. Однако дальнейшие события запутывают все еще больше.

Глава 5.

ПУТЬ ВЕДЕТ НЕПОНЯТНО КУДА

   Допрос Музы Кузьмич провел сразу после задержания Чумы. Сам провел, лично. Ведь он был полностью в курсе дела. А я в это время еще только шел на свидание с Виктором Арсентьевичем, ничего не ведая о случившихся в этот день важных событиях. Да и все равно допрашивать Музу мне не следовало. У нас с ней возникли «свои» отношения, ведь она меня обманула и предала. У Денисова тоже отношения с ней были непростые. Правда, обманул ее он, хотя и не предал, а скорее даже спас от Чумы, помешал отъезду из Москвы, которого она и сама не хотела. Но все равно нужного разговора с ней у Вали могло не получиться. А вот Кузьмич — другое дело, его Муза вообще не знала. Кроме того, разговор с ней следовало провести очень тщательно, ведь Музу потом предстояло отпустить. И кто знает, с кем она после этого встретится, чтобы рассказать о случившемся. Веры ей нет никакой. И потому каждое необдуманное слово, сказанное ей, может привести к неприятности, а то и к беде.
   …Музу попросили подождать в коридоре, возле кабинета Цветкова. Она все еще находилась в каком-то шоковом состоянии и не могла прийти в себя после всего, что случилось, особенно, конечно, после сцены задержания у нее на глазах Кольки-Чумы. Первые минуты в машине (ее везли, естественно, отдельно от Чумы) она рыдала в три ручья, и ребята дали ей выплакаться, никак не пытаясь успокоить. Последнее обстоятельство Музу, очевидно, раздосадовало, она не привыкла к такому безразличному отношению к себе мужчин. Она постепенно перестала плакать и, лишь обиженно всхлипывая и осторожно промокая глаза скомканным платочком, попыталась узнать, что же все-таки произошло и куда ее везут. Вид у нее был растерянный, испуганный и чуть заискивающий. Видно было, что она и в самом деле не понимает, что произошло. Ей коротко сказали, что везут ее в милицию и там все объяснят.
   — Не имеете права! — раздраженно воскликнула Муза. — Вы за это ответите! И за Колю тоже, вот увидите.
   Уже в коридоре, перед кабинетом Цветкова, она судорожно схватила одного из сотрудников за рукав и испуганно спросила:
   — Меня отпустят? Имейте в виду, у меня маленький ребенок один дома. Мне надо к нему.
   — Уж как-нибудь мама ваша за ним присмотрит, — насмешливо ответил сотрудник. — Ей, кажется, не привыкать.
   — А вам какое дело, кто за моим ребенком смотрит! — прицепилась к нему Муза. — Вам-то что? Я вас о другом спрашиваю!
   Но крикнула она это все ему вдогонку и ответа не дождалась, а больше прицепиться в этот момент было не к кому.
   Через минуту ее пригласили в кабинет Кузьмича. И она сразу притихла, снова став робкой и испуганной.
   Вид Кузьмича, седая его голова и спокойный, твердый взгляд к ссоре и истерике не располагали.
   — Садитесь, Муза Владимировна, побеседуем, — негромко сказал Кузьмич, указывая на стул возле своего стола.
   Муза послушно и молча опустилась на самый краешек стула. Она с трудом сдерживалась, чтобы снова не разрыдаться, и машинально продолжала мять в руке мокрый от слез платочек.
   — Мне кажется, вы не совсем поняли, что случилось? — все так же спокойно и даже чуточку участливо спросил Кузьмич.
   Муза молча кивнула, боясь расплакаться.
   — Что ж, я вам объясню, — едва заметно усмехнувшись, продолжал Кузьмич.
   — У вас на глазах был задержан опасный преступник, трижды до этого судимый и отбывший разные сроки наказания, некий Совко Николай Иванович. Задержан он сейчас по подозрению в убийстве и краже. Вот с кем вы подружились, Муза Владимировна.
   — Неправда! — вдруг с силой произнесла Муза и впервые взглянула в глаза Кузьмичу. — Он секретный сотрудник, он майор.
   — Что?! — изумленно переспросил Кузьмич. — Какой он секретный сотрудник, какой он майор, да вы что?
   — Да, да. Он мне сам сказал. Он в Москву только в командировку приезжает, — горячо продолжала Муза. — Здесь какая-то ошибка. И убивал… у него такое задание было. И ему выдали пистолет.
   — И это все он тоже вам сказал? — хмурясь, досадливо спросил Кузьмич.
   — Да. И я дала ему слово, что никому об этом не скажу. Но теперь… приходится.
   Кузьмич внимательно и как бы заново посмотрел на Музу, словно желая понять, кто все-таки перед ним сидит — обманщица или вовсе сбитая с толку, глупая девчонка, и, видимо, остановился на последнем.
   — Ну и ну, — он покачал головой. — Надо же суметь поверить такой чуши. Вы, простите, какое кино больше всего любите смотреть, про шпионов, да?
   — Вы из меня дурочку не делайте, — осмелев, обиженно сказала Муза.
   — Это не я из вас дурочку сделал, — поморщился Кузьмич. — Ну, а чтобы вам сразу стало ясно, сейчас мы кое-что вам покажем.
   Он снял трубку одного из телефонов и, набрав короткий номер, сказал:
   — Мария Николаевна, вы получили последние материалы на Совко и его фотографии?.. Прекрасно. Принесите их мне, пожалуйста… Да, да. Все, какие получены… Ну и отлично.
   Положив трубку, он посмотрел на притихшую, испуганную Музу и досадливо потер ладонью ежик седых волос на затылке.
   — Сейчас вы убедитесь, кто ваш приятель, — сказал он, вздохнув. — А пока расскажите, как вы с ним познакомились.
   — Мы случайно познакомились, — тихо, не поднимая глаз, ответила Муза. — Он в наш ресторан зашел, сел за мой столик. Это год назад было.
   — Один зашел?
   — Нет. Еще с одним… гражданином.
   — Больше вы этого гражданина не видели?
   — Как-то видела. Не помню уж когда.
   — А вы вспомните. Я вас не тороплю.
   — Кажется, в другой Колин приезд… Они опять к нам в ресторан зашли, обедали.
   — Имя его помните, этого гражданина?
   — Нет…
   — Постарайтесь вспомнить.
   В этот момент в кабинет вошла немолодая, строгая женщина и, даже не взглянув на Музу, положила перед Кузьмичом темную папку. Тот кивком поблагодарил, и женщина вышла.
   — Ну вот, — Кузьмич раскрыл папку. — Узнаете?
   Он достал из папки несколько фотографий и протянул Музе. На них стандартно, анфас и профиль, прижавшись затылком к специальной стойке, был снят явно в разные годы Колька-Чума. Потухшие его глаза на отрешенном, заросшем светлой щетиной лице не вызывали сострадания, такая злая, согнутая лишь до времени сила угадывалась в этом человеке.
   Муза испуганно перебрала фотографии и спросила:
   — Это что такое?
   — Сначала вы мне скажите, кто это такой?
   — Это… Коля.
   — А снят в разные годы, когда его судили. Сначала за драку, потом за кражу, наконец, за вооруженный грабеж. Вот такая распрекрасная биография. Можете посмотреть последнее обвинительное заключение, если желаете. Вот оно.
   Кузьмич достал из папки толстую, прошитую стопку листов.
   — Нет, нет, не надо, — Муза устало махнула рукой. — Я и так верю.
   — Как угодно, — пожал плечами Кузьмич, снова пряча бумаги в папку. — Тогда вернемся к нашему разговору. Как же звали того гражданина, постарайтесь вспомнить. При вас Николай к нему как-то обращался, наверное?
   — Кажется, обращался…
   — Вот, вот. Как он его называл?
   — Ну, не помню сейчас… как-то… Лев… Лев… не помню дальше.
   — Ладно. Хотя бы — Лев. А выглядел он как?
   — Выглядел?.. — Муза, задумавшись, провела рукой по лбу. — Ну, такой невысокий, пожилой, усы седые…
   — Николай не говорил вам, кто этот человек?
   — Нет. Я вообще ничего не должна была его спрашивать. У него была секретная работа, так он мне сказал.
   — Так, так. Ну, а как вы познакомились с Гвимаром Ивановичем?
   Муза метнула на Кузьмича испуганный взгляд.
   — А вы… откуда его знаете?
   Кузьмич вздохнул.
   — Приходится кое-что знать. Чтобы вот таких «секретных майоров» разыскивать. Так как вы с Гвимаром Ивановичем познакомились?
   — Он однажды пришел обедать. С Колей и с тем седым…
   — А потом?
   — А потом один пришел.
   — Когда это было?
   — Не помню уж. Давно.
   — Что вам Гвимар Иванович рассказывал о себе, где живет, где работает?
   — Ну, что… Холостой, конечно. Живет на Кавказе, в Южноморске. Дом прямо около моря. А работает… я даже точно не знаю.
   — Он предлагал вам замуж за него выйти?
   — Предлагал…
   — Вы отказались?
   — Да…
   — А почему?
   — Ну, как так — почему? Не люблю его, и все.
   — Но дорогие подарки вы у него все-таки брали, так?
   — Ну, если дарит… — Муза пожала плечами. — Он сказал, что обидится, если я не возьму. Вот я и…
   — Понятно, — вздохнул Кузьмич. — Как тут не взять. Хорошо еще, что не вы свою дочку воспитываете.
   — Захочу, и буду сама воспитывать, — Муза дерзко блеснула глазами. — Не запретите.
   — В том то и дело. Вопрос только, удастся ли нам потом ее перевоспитать, чтобы понимать научилась, что хорошо и что плохо.
   — Не беспокойтесь, как-нибудь сама объясню.
   — Приходится беспокоиться. Чтобы дочке вашей тоже какой-нибудь Колька-Чума поперек жизни не встал.
   — Как… вы сказали? — неуверенно спросила Муза. — Чума?..
   — Чума, — спокойно подтвердил Кузьмич. — Это его воровская кличка. Не очень приятная, а? Зараза, причем опаснейшая. И вы, Муза Владимировна, сами были уже в двух шагах от преступления, от тюрьмы. Потому что связаться с Колькой-Чумой и не совершить преступления невозможно. Он бы вас заставил. Ведь заставил бежать из Москвы? Очень вам это хотелось?
   — Нет, что вы! — испуганно воскликнула Муза.
   С нее уже сошла минутная дерзость, она снова выглядела жалкой, растерянной и в этот момент совсем некрасивой.
   — С Колькой можете проститься, — сухо продолжал Кузьмич. — Но, к сожалению, нет уверенности, что какой-нибудь другой Чума не подцепит вас на веселую жизнь и на такую вот дубленку. Куда уж вам дочку воспитывать. Вас еще… Словом, должен предупредить, — перебил сам себя Кузьмич. — Мы с вас теперь глаз не спустим, учтите. И с нами вам будет не очень-то весело, тоже учтите. А сейчас пойдем дальше. Да! И еще учтите, что Гвимар Иванович убит.
   — Что?! — Муза в испуге прижала ладонь ко рту, словно боясь закричать.
   — А кого Колька-Чума по секретному заданию убил, он вам разве не сказал?
   — Он сказал… глупость какую-то… Я уже не помню…
   — Ага. Хорошо, что вам хоть сейчас это кажется глупостью. А теперь, Муза Владимировна, попрошу вас хорошенько вспомнить последнее воскресенье. Что вы с утра делали в тот день?
   — Я… сейчас… — она помедлила. — Ну, да… Я на работу поехала.
   — А Николай?
   — Он тоже ушел.
   — Когда вы его снова увидели?
   — Вечером. Поздно. Когда с работы вернулась. Я хорошо помню. Он очень взволнован был. Тогда и признался… Насчет задания.
   — И показал пистолет?
   — Да…
   — Что он вам сказал про убийство, где убили, кого, когда?
   — Сказал, что два часа назад убили или три. Не помню. И все. А кого… Ну, сказал, что врага. Я больше не спрашивала. Да! Еще сказал, что теперь его самого могут выследить и… тоже убить. Враги…
   — Поэтому вы ему и сообщили про того человека, который с Лехой пришел к вам на встречу?
   — Да…
   — Ловко вы того человека обвели. Ловко, ничего не скажешь. Дорого ему обошлось это доверие к вам, очень дорого.
   — Что они с ним… сделали? — робко спросила Муза.
   — Напали. Внезапно, вдвоем. Однако жив он остался. Иначе… Ну да ладно. Значит, воскресенье вы вспомнили. Пойдем дальше. Следующий день — понедельник. С утра вы были дома?
   — Да…
   — А Николай когда ушел?
   — Он со мной был.
   — Это не так. Вспомните получше. Утром он ушел.
   — Да не уходил он. Точно вам говорю. Он боялся выйти. Даже в булочную. Только по телефону звонил. Я же помню.
   — Не может быть, — покачал головой Кузьмич. — Утром он ушел.
   Конечно же Чума ушел. Ведь утром он участвовал в краже из квартиры покойного академика и потерял там перчатку.
   — А я вам говорю, не уходил, — упрямо повторила Муза. — Я очень хорошо помню. И вообще… Ну, зачем мне вас обманывать… теперь уже?
   «В самом деле, — подумал Кузьмич, — зачем ей обманывать именно в этом пункте? Может быть, Колька спрятал у нее часть вещей с кражи? И, выгораживая его, она отводит подозрение и от себя? Тогда нужен немедленный обыск у нее, у матери, где-то еще, куда она могла отнести краденые вещи. И если ее сейчас отпустить, она может эти вещи сразу же перепрятать, даже уничтожить. Но если она знает про кражу, значит, врет про „секретного майора“, тот никак не мог совершить квартирную кражу. Хотя придумать этого „майора“ сама она не могла, она могла только в него поверить. Значит… значит, она ничего о краже не знает. Но тогда почему ей не сказать, что Колька утром ушел из дома? Странно. Рассказать про убийство и скрывать кражу. Почему она это делает? До этого необходимо докопаться».
   — Вас сейчас допросит следователь, который ведет дело Совко, — строго сказал Кузьмич. — Советую хорошенько вспомнить утро понедельника. Хорошенько.
   На тумбочке возле кресла зазвонил один из телефонов. Кузьмич взял трубку и, откашлявшись, сказал:
   — Цветков.
   — Товарищ подполковник, — донесся до него голос дежурного. — Только что получено сообщение. Раненый Шухмин в машине такси ведет преследование какого-то красного «Москвича». Маршрут движения известен. Подключил оперативные машины. Сейчас они примут объект.
   Когда я возвращаюсь на работу после беседы с Виктором Арсентьевичем, то застаю в кабинете Кузьмича, следователя прокуратуры Виктора Анатольевича, тезку моего недавнего собеседника, и Валю Денисова.
   — Вовремя прибыл, — кивает мне Кузьмич. — У нас тут все дымится. Вот он, — Кузьмич указывает на Валю, — только что Чуму взял.
   — Ну да?! — удивленно восклицаю я.
   Но это, конечно, от неожиданности, ибо рано или поздно, но это должно было неизбежно случиться.
   — А Муза? — тут же спрашиваю я.
   — У нас, — отвечает Кузьмич. — Виктор Анатольевич сейчас будет ее допрашивать. Так вот, — он поворачивается к следователю. — Странное дело. Убийство за Совко она подтверждает, мол, признался он ей в этом. А вот его участие в краже — нет. По ее словам, он все утро то сидел, мол, дома. Никуда якобы не выходил. Боялся нос высунуть. А у нас между тем…
   В этот момент ко мне наклоняется Денисов и негромко сообщает:
   — Петр наш в госпитале.
   — Что случилось?!
   Черт возьми, сколько событий в один день! Дело разворачивается, как туго сжатая пружина.
   Валя коротко рассказывает, что произошло с Шухминым, и в заключение говорит:
   — Отличный парень этот Аверкин. К нам попросился. Говорит, пока его Петр по пути уговаривал, он еще колебался, а как раненого его подобрал, так сразу решил. Во чудик! Всякий другой как раз наоборот бы поступил. — И, как бы объясняя этот странный поступок, Валя заключил: — Ракетчик. Только что демобилизован.
   И мне почему-то тоже все становится ясно.
   — От группы наблюдения за этим «Москвичом» сведений нет? — спрашиваю я Валю.
   Но отвечает услышавший мой вопрос Кузьмич:
   — Есть. Довели машину по адресу. Вышли двое. Один в зеленом кашне. Его до убийства и кражи несколько раз видели во дворе.
   — Да, — подтверждаю я. — Он и по моим данным проходит.
   — Из машины ничего не вынесли, — продолжает Кузьмич. — Вещей при них, выходит, не было. И задерживать их было бессмысленно.
   — А по факту наезда? — спрашиваю я.
   — Наши осмотрели машину, пока она там стояла. Следов от удара нет. Свидетелей тоже нет. А Шухмин в качестве пострадавшего спутает нам все карты, мне кажется. Лучше мы некоторое время за ними посмотрим. Они же нас куда только не приведут. Как считаешь, Виктор Анатольевич, или брать их немедленно?
   Виктор Анатольевич следователь старый, опытный, мы с ним не одно дело «поднимали», и к его мнению все прислушиваемся. Формально он может дать любое распоряжение нам, но он прекрасно понимает, что мы тоже не бобики, что у нас в руках куда больше не фактов, нет, о них мы ему все сообщаем, а всяких предположений, что ли, не проверенных еще до конца, всяких, казалось бы, побочных сведений, которые, однако, если их сопоставить, могут натолкнуть на полезные выводы. У нас, наконец, уйма связей, знакомств, источников информации, которых у него нет. И потому Виктор Анатольевич всегда очень уважительно относится к нам. Особенно к Кузьмичу, и тот ему платит тем же. Кузьмич о нем сказал как-то: «Видите? Никогда внутри дела не бегает. Стратег. Учиться у него надо». Впрочем, иногда они спорят между собой, но по-особому, я, например, так спорить не умею — спокойно, не спеша, даже как будто задумчиво.
   Но сейчас Виктор Анатольевич согласен с Кузьмичом.
   — Да, — говорит он, — арестовывать их сейчас не стоит. Это всю шайку переполошит, разбегутся кто куда.
   — А арест Чумы разве их не переполошит? — спрашиваю я.
   — Другое дело, — качает головой Кузьмич. — Они уже в курсе, что мы Чуму и Леху знаем в лицо. Чума может попасться в любой момент, они это понимают. Даже на улице.
   — Но ведь Муза расскажет, как было дело, — не сдаюсь я.
   — Не думаю, — медленно говорит Кузьмич. — Убийство Гвимара Ивановича очень ее напугало, сидеть будет сейчас как мышь. Да и кому ей рассказывать? Знает она, кроме Чумы, одного только Леху, и тот к ней сейчас ни за что не придет. Вот интересно, что нам скажет Виктор Анатольевич после допроса.
   А Виктор Анатольевич смотрит на часы и поднимается.
   — Пойду, — говорит он. — Пора.
   Когда он уходит, Кузьмич заключает:
   — Путь к Лехе, милые мои, сейчас только через Чуму. Да и к другим, кто покрупнее, тоже. Муза нам тут не помощник.
   — Федор Кузьмич, — подает голос молчавший до сих пор Денисов, — а что из Южноморска сообщают?
   — Вот, вот, — подхватывает Кузьмич. — Кое-что сообщают.
   Он встает из-за стола и, оттянув тяжелую дверцу несгораемого шкафа, в которой болтается связка ключей, достает тонкую зеленую папку и с ней возвращается к столу.
   — Значит, так, — надев очки, он просматривает бумаги. — Вот по Совко они сообщают… ну, кроме судимостей, это мы и сами знаем… так. Вот адрес его. Мать пенсионерка, работала в санаториях поварихой. Отец умер. Имел, между прочим, две судимости. Правда, хищения. В торговой сети работал.
   — Это уже для ученых, — смеюсь я. — Насчет преступной наследственности. А давно умер?
   — Всего пять лет назад. Когда Чума уже второй срок отбывал. Теперь дальше. Жена у него. Тоже повар, кстати. В санатории работает. Дочь, семь лет, в первом классе учится. Отношения в семье плохие. Жена на развод подала. А мать за него. Ну, и ссоры, конечно. А дочка между ними.
   — Веселая жизнь, — вздыхаю я. — Девочку вот жалко.
   — Всех жалко, — сурово поправляет меня Кузьмич. — Один подлец три жизни калечит, не считая своей собственной.
   — А с виду прямо-таки высококультурный товарищ, — усмехается Валя. — Такой придет в гости, не будешь знать, куда посадить.
   — И потому вдвойне опасен, — заключает Кузьмич. — Теперь дальше. Леха, — он достает новую бумагу. — То есть, значит, Красиков Леонид Васильевич. Есть мать и сестра, живут вместе. Сестра разведенная, бухгалтер в магазине. Но Леха бывает там редко.
   — Где же он живет? — интересуюсь я.
   — А вот и неизвестно, — многозначительно отвечает Кузьмич. — И у него и у Чумы обширные связи среди подучетного элемента. Однако об их поездке в Москву никто ничего не знал. Никто! Даже под пьяную лавочку они никому о поездке не проговорились. И еще есть непроверенные данные о их связях с какими-то дельцами. Характер этих связей тоже неизвестен. Словом, все туманно. Хотя намеки и есть, улавливаете?
   — А как же, улавливаем, — отвечаю я за себя и за Валю.
   Тот лишь рассеянно кивает. И чудится мне, что мысли Вали где-то очень далеко в этот момент. Совсем это на него не похоже. Что-то с ним творится.
   — Но самое интересное, — продолжает Кузьмич, перебирая бумаги, — это насчет Гвимара Ивановича Семанского. Был директором магазина мелкооптовой торговли. Это, между прочим, необычные магазины, за наличный расчет не торгуют, а только безналичным путем со всякими предприятиями. И идет через такой магазин всякая мелочь — спецодежда, обувь, белье для общежитии, инструмент кое-какой. Вот так мне объяснили, словом. И много, говорят, там не наглотаешься.
   — Потому небось и ушел, — насмешливо замечаю я. — С голода.
   — Возможно, — соглашается Кузьмич. — Потому как ушел чистым и по доброй воле, так сказать. Но был бы голоден, в другое место устроился, посытнее. А он… — Кузьмич берет в руки следующую бумагу. — Вот пишут: «По нашим данным никуда до сих пор на работу не устроился». По их данным! — Кузьмич многозначительно поднимает палец. — А в Москве представился командировочным. Так ведь?
   — Так, — подтверждаю я. — И Виктору Арсентьевичу, и Александре Евгеньевне Кончевской, и Леле, и Музе. Словом, всем.
   — А посмотрите, Федор Кузьмич, — неожиданно вмешивается Денисов. — Там не сказано, в каком магазине работает бухгалтером сестра Лехи?
   — Поглядим, — отвечает Кузьмич и начинает перебирать лежащие перед ним бумаги. — Так… так… Не указывают. А, погоди-ка! Может, тут… Ну вот. Магазин мелкооптовой торговли. Смотри пожалуйста. Весьма интересно. Молодец, Денисов, ухватил. Это запомнить надо. Тот самый магазин. Вот и номер сходится. Ну, а теперь давай, Лосев…
   В этот момент звонит один из телефонов, и Кузьмич, на секунду задумавшись, который же из них звонит, снимает трубку, тут же бросает ее и хватается за другую.
   — Цветков слушает… Так… Так… Соберите все установочные данные на обоих и — Мещерякову… Да, да, он полностью в курсе. Красный «Москвич» на чье имя?.. А зеленые «Жигули»?.. Аверкин часть номера, кажется, назвал. Погоди… — Кузьмич смотрит на Валю. — Ты не помнишь?
   — Серия МКЖ, а первые две цифры один и семь, — немедленно отвечает Валя. — Аверкин уверенно назвал, можно не сомневаться.
   Кузьмич кивает, как бы соглашаясь, и передает невидимому собеседнику то, что сообщил Валя, после чего они прощаются.
   — Выходит, красный «Москвич» и зеленые «Жигули» связаны только парнем с зеленым кашне, — говорю я. — Жидковато что-то.
   — И еще дачей, — добавляет Валя. — Зеленые «Жигули» собирались туда ехать, а красный «Москвич» ехал оттуда. Одна и та же дача.
   — М-да, — скептически произносит Кузьмич. — Что-то тут жмет, как хотите. Две машины. И сама преступная группа больно большая. И пестрая какая-то. Глядите: Чума, Леха, тот низенький, седой и эти двое, из «Москвича».
   — Не считая убитого Гвимара Ивановича, — добавляю я. — Кстати, Виктор Арсентьевич тоже на него указал. Ну, с сомнением, конечно, но все же.
   — Вот, вот, — подхватывает Кузьмич и с досадой качает головой, потом обращается ко мне: — Давай-ка, Лосев, доложи, что ты сегодня успел.
   — Главное, это, я считаю, встреча с Виктором Арсентьевичем Купрейчиком,
   — говорю я. — Очень интересный у нас был разговор. Он, видимо, хорошо знал Гвимара Ивановича, гораздо лучше, чем хочет показать. Есть в его рассказе несколько таких слабинок. Ну вот, например. Говорит, что познакомился с Гвимаром Ивановичем у какого-то художника, случайно. Но имени этого художника не назвал. Я, правда, не нажимал, еще раз об этом мимоходом спросил, и все. И он вторично от ответа ушел. Но к Кончевским, брату и сестре, они пришли около года назад уже приятелями. Дальше. Жена Купрейчика называет Гвимара Ивановича сослуживцем мужа, он якобы в командировку на фабрику приезжает, где Купрейчик работает. Говорит о их служебных разговорах в кабинете, куда они удалялись. Она им чай туда подавала. А вот Купрейчик мне сказал, что знакомство это случайное и что связывал их только интерес к живописи. Дважды об этом упоминал. Дальше, третья неувязочка. Купрейчик мне сообщил, что Гвимар Иванович приехал якобы из Киева, работает там в Министерстве текстильного машиностроения. Неясно, то ли Гвимар Иванович его обманул, то ли Виктор Арсентьевич решил обмануть меня. Скорее все-таки первое. И еще один неясный момент. На мой вопрос, бывал ли он у Гвимара Ивановича, когда тот в Москву приезжал, ответил, что нет, не бывал. А он бывал, даже пытался там за соседкой ухаживать, помните, Шухмин докладывал, Лелей ее зовут?