Адамс Джессика. E-mail: белая@одинокая

   ТБ: Да. В Ньютауне.
   ПД: Никогда не слышал.
   ТБ: А я не слышала о Клиши. И даже никогда не была во Франции. Откуда мне знать, что вы действительно там?
   ПД: Что более существенно — откуда вам знать, что я мужчина?
   ТБ: Если нет — убирайтесь.
   ПД: Я мужчина. Простите. Верьте мне. Без всяких сомнений, мужчина. Чистосердечно в этом признаюсь.
   ТБ: Я вам должна кое-что сказать. Я ищу своего избранника.
   ПД: УОС.
   ТБ: Что?
   ПД: Упал от смеха. Так говорят в Интернете. Вам не понять, мадам Техноботаник. Конечно, если вы действительно Техноботаник. Откуда мне, кстати, знать, что вы женщина?
   ТБ: Моя личная жизнь пошла прахом, и я все время плачу.
   ПД: Ах вот как.
   ТБ: А вы компьютерный олух?
   ПД: Non, je suis Pierre Dubois.
   ТБ: Ах да. Так на что похож Париж? Поверить не могу, что вы говорите со мной оттуда. То есть переписываетесь.
   ПД: Париж великолепен. Без моей бывшей подружки он гораздо лучше.
   ТБ: Как раз из-за бывших я подумывала изменить название на «Рассекреченные материалы».
   ПД: Очень умно.
   ТБ: Я зарабатываю на жизнь плохими каламбурами.
   ПД: Художник граффити?
   ТБ: Пишу рекламу для хлопьев.
   Мои пальцы так и порхали по клавиатуре. Иногда встречаются такие люди: изливаешь им душу, едва успев поздороваться. Но теперь мне хотелось знать, как этот Пьер Дюбуа выглядит. И не врет ли он насчет бывшей. Тут меня озарило. Это же Сеть. Говорить можно что угодно. Ну я так и сделала.
   ТБ: Как вы выглядите, сколько вам лет, действительно ли вы одиноки и насколько вы искренни?
   ПД: Испускаю тяжелый вздох.
   ТБ: Ну, бросьте. Если мы хотим продолжать разговор...
   ПД: А какой у вас любимый сыр, играете ли вы в настольный теннис и в порядке ли у вас яичники?
   ТБ: Пьер, я шокирована.
   ПД: Ну ладно. Так что вас волнует?
   ТБ: Я никогда не занималась подобными вещами раньше. Вот разговариваю с вами, а вы ведь можете оказаться кем угодно.
   ПД: Je suis Pierre Dubois, одинокий белый мужчина, который ищет одинокую белую женщину.
   ТБ: Могу я говорить честно?
   ПД: А для чего еще нужен Интернет?
   ТБ: Не могу отделаться от мысли, что вы толстый, сорокалетний и носите бороду.
   ПД: Вы упустили дурной запах изо рта.
   ТБ: И?..
   ПД: Мои сорок семь детей и карточные долги.
   ТБ: У нас в Австралии таких называют крутыми.
   ПД: Продолжайте.
   ТБ: Вы крутой?
   ПД: Крепкий. Как кофе, если хотите.
   ТБ: И прикинутый?
   ПД: Какой?..
   ТБ: Носите носки и сандалии?
   ПД: Только когда занимаюсь сексом: — )
   Так все и шло. Мы выстукивали вопросы и ответы, словно играли в пинг-понг: щелк, щелк, щелк. Я чувствовала себя как рыбак, которому повезло с первого захода. Это не какой-нибудь снующий по дну пескарь, это достойный улов. Мой собственный улов! Без всякой помощи Умника Билла.
   Еще некоторое время мы болтали, и наконец я поерзала в кресле и обнаружила, что моя правая нога, похоже, отошла ко сну. Как и весь мир. Через окно я видела в доме напротив только два светящихся квадратика — это вместо обычных восьми или девяти.
   ПД: Как скверно — расставаться именно тогда, когда разговор становится интересным.
   ТБ: Но вы расстаетесь.
   ПД: Мой обеденный перерыв закончился, мадам. Собственно, он уже час как закончился.
   ТБ: Мне знакомо это чувство. А чем вы занимаетесь?
   ПД: C'est un mystere, madame (Это тайна, мадам).
   ТБ: Подождите! Я должна посмотреть, который час.
   Когда я слетела в спальню и схватила будильник, выяснилось, что уже час ночи. Я протрепалась с Пьером Дюбуа — да не могу же я его так называть, это ведь мальчишка с луковицами из учебника! — целый час.
   ТБ: Час ночи.
   ПД: Merde!^[13]
   ТБ: Мне пора. Завтра на работу.
   ПД: Ваш секрет в надежных руках. Возвращайтесь завтра вечером.
   ТБ: Да?
   ПД: На то же место, в то же время. Хотите, чтобы это был такой личный чат-уголок?
   ТБ:?????
   ПД: Чат-уголок для двоих, мадам Техноботаник. Туда не вторгнется никто посторонний. Приходите в семь по вашему времени.
   ТБ: Хорошо, Пьер. Я могу называть вас как-нибудь иначе?
   ПД: Мое настоящее имя — Винсент Мошонка.
   ТБ: Вы меня убиваете.
   ПД: Ладно. Доброй ночи Техноботанику от Пьера Дюбуа. Приятных сновидений.
   ТБ: Спокойной ночи.
   И сама не знаю почему, я приписала: «Целую». Похоже, от Безумного Месяца у меня мозги размягчились.

Глава девятнадцатая

   Никогда не забуду заявку для Джодиного документального исследования «Влюбленные женщины» (теперь оно называется именно так). «Кто последует в будущее за гениальной новозеландской женщиной-режиссером Джейн Кемпион, если не мы?» Кроме шуток. Но этим утром, сидя с цыпоньками в их любимом вегетарианском кафе, где подают баклажаны, похожие на сушеных дохлых мышей, я невольно гордилась таким знакомством.
   — Ты наше доко помнишь, Вик?
   — Еще бы.
   Диди захихикала.
   — Так вот, мы его делаем, — сообщила Джоди, стараясь, чтобы это прозвучало как можно небрежнее. Но улыбалась она при этом от одной индийской серьги до другой. И тут до меня дошло. Это же первая нормальная работа, которую Диди получила за последние два года. Не удивительно, что они такие счастливые.
   — И я, значит, тоже в этом участвую? — спросила я.
   — Конечно!
   — Я же Королева несчастной любви, сами знаете. Если будете снимать фильм о женской любви, придется брать интервью и у неудачников.
   — А что, — подбородок Джоди выпятился вперед. — Неплохо.
   — И спасибо, что ты нам помогла, — подхватила Диди. — Мы решили, что тебя надо пригласить на жирный, сочный бифштекс.
   Похоже, они два дня выдумывали эту шутку, иначе с чего им было хихикать, словно двум пятилеткам, втихомолку пописавшим прямо в Хилариной библиотеке.
   — Да, такой красный, чтобы кровь сочилась. Спасибо. Будете зрителями?
   — Без тебя мы не получили бы денег, — сказала Джоди.
   — Да ну брось, это же пустяки.
   — А хорошо было бы тебя там снять, — заметила Диди, покусывая губу.
   — Только без обнаженки.
   — Ты же знаешь, у нас не про это, — сказала Джоди. Таким тоном у них в «Женском кружке» говорят: «Давайте это обсудим».
   — А про что тогда?
   — Про любовь. Про секс. Про то, каково это — быть женщиной. И что это значит для тебя, ну и все в таком духе.
   — Что есть любовь? — вопросила Диди, задумчиво глядя в окно — совсем как безработная актриса из уличного балаганчика. Кем она, по сути, и была.
   — Тридцатилетний опыт, — заметила я. — По этой части я эксперт. Так что берите у меня интервью, пока я хожу в палтусах.
   — В чем?
   — В палтусах. Воздерживаюсь от секса, понимаете? Так теперь молодежь говорит, словечко девяностых. Меня Кайли просветила.
   Бифштекса мне от них, конечно, не видать, но в фильме я бы снялась с удовольствием. Правда, толку там от меня будет немного. Ха.
   Может, следовало рассказать им о Пьере Дюбуа, но я промолчала. Сама не знаю почему. Не потому, что стеснялась, — это не мой случай. Что-то совсем другое. Не хотелось говорить, пока это не стало чем-то более реальным? Кто знает. Не рассказала — и все.
   На работе ближе к концу дня я уже слегка дергалась. Это было какое-то странное чувство, напоминающее возбуждение.
   — Идешь куда-нибудь вечером? — поинтересовалась Кайли, заметив, что со мной творится.
   — Нет конечно.
   Мне понадобилось несколько минут и несколько глотков капуччино, чтобы взять себя в руки. Это было совсем не то чувство, которое возникало, когда мимо наших столов проходил Лайм со своими бачками и в замшевой куртке. И не то автобусное безумство с Дэном. Но что-то определенно было... Ох, даже не знаю. Да и хватит ли у меня на такое энергии? В конце концов, речь идет всего лишь о компьютере.
   Я не знаю, кто он такой, этот Пьер Дюбуа, сколько ему лет, женат ли... Или, может, он извращенец. Господи, да он живет на другом краю света. Но — тем не менее. Цифра "7" молотом стучала у меня в голове, и в пять часов, когда передо мной все еще торчала сверхсрочная брошюра, мне казалось, что это бесконечно далеко. Может, в жалком, отчаявшемся мире умниц девочек, куда я попала, чат для двоих считается чем-то вроде свидания? Может, в этом все дело?
   — Кайли!
   — Да-а? — отозвалась она из-за экрана с зелеными тварями.
   — Будь ты приличным англичанином, живущем в Париже, стала бы искать женщину через Интернет?
   — Шутишь?
   — Нет.
   — Ни за что. В смысле... — Она состроила гримасу.
   — Ага. Ясно.
   — Тут и ДУМАТЬ нечего, — рассеянно заметила Кайли, листая свою папку «Худей с улыбкой». — Хотя, может быть, он не знает французского, поэтому и отчаялся. Ему просто не с кем поговорить.
   — Допустим, что он знает французский.
   — Н-ну...
   Она пожала плечами и вернулась к своим делам. Стало быть, так. Гуру Кайли сказала свое веское слово. Но почему, когда в шесть вечера я тряслась в поезде, возвращаясь домой, целые отрывки из разговора с ПД всплывали у меня в памяти? «Какой у вас любимый сыр, играете ли вы в настольный теннис?» И «приятных сновидений».
   Чудесно. Знаю, я веду себя просто глупо. Но это действительно было чудесно.
   Дома я посмотрела на шоколадку, прилипшую к ковру, на кирпичи под столом и решила, что надо взяться за пылесос. Билл у себя наверху услышит шум, но мне будет чем занять себя с пяти сорока пяти до семи. Потом я сделала кое-что еще более необычное. Выгладила свое белье. В последний раз я таким занималась во времена Филипа Зебраски.
   Без трех минут семь. Чем еще заняться? Вымыть окна? Сделать маску для лица? Широкая физиономия монитора бесстрастно взирала на меня, сексуальная не более, чем холодильник. Надо же — у меня участилось дыхание, когда я села за стол. Ну, пора, наверное. Одно только «но». Ничего не получалось. Модем, как обычно, приглушенно хрипел, зажигались три лампочки и... все.
   Я пробовала снова и снова. Щелк, пинг, пинг — не соединяется. Щелк, пинг, пинг — не соединяется. Черт бы побрал этого дешевого провайдера! Билл оказался прав. За каждый сэкономленный доллар расплачиваешься адскими муками. Это называется не гулять по Сети, а тонуть в зыбучих песках!
   В семь тридцать я наконец признала свое поражение и позвонила в Интернет-службу с жалобой. Там оказалось занято. Безнадежно. И тогда я сделала что-то еще более целесообразное. Позвонила Дэну.
   Зачем мне понадобилось ему звонить? Не знаю. Может, это из-за того сна, который мне приснился под утро: мы плавали вместе, обнимая друг друга за шею. Если б я захотела остановить себя, пришлось бы схватить собственную руку и припечатать ее чем-нибудь тяжелым. Но вот рука, а вот — телефон.
   В общем, я позвонила Дэну и таким образом превратилась в одну из тех стерв, на которых обычно жалуются женщины в разделе писем. Ну, знаете — «КОГДА БЫВШАЯ ПОДРУГА НЕ ОСТАВЛЯЕТ ЕГО В ПОКОЕ». Вот только подошел к телефону не Дэн. Подошла Эрика.
   — Алло?
   Голос у нее был слегка с претензией — такой, чтобы собеседник подумал, будто она с утра до вечера читает Достоевского; но в то же время звучал достаточно спокойно. Это не жемчуг и игра в поло, нет, совсем другое. Это был теплый голос.
   Плавный. Совсем не похожий на мое хныканье. И я обнаружила, что пищу в трубку:
   — Дэн дома?
   — А кто это?
   — Ну, вы знаете. — Тут голос у меня пропал вообще, и можно было подумать, будто стошнило кошку. — Это неважно, — выдохнула я наконец. Потом бросила трубку и подождала, когда сердце перестанет бешено колотиться.
   Ну, что ж. Следующая остановка — Бессонница Центральная. И если мы с таинственным Пьером Дюбуа снова встретимся в киберпространстве, в чем я сомневалась, потому что он наверняка махнул на меня рукой, — нам будет о чем поговорить. О чертовом Дэниэле Хоукере. Сколько времени прошло — и все еще Дэниэл Хоукер...
   Около двух часов ночи я сдалась. Розовый пузырь не работал. Дышать носом по методу Джоди тоже не получилось: я по очереди то злилась, то задыхалась. И вообразить, будто я на пустынном берегу прекрасного острова, тоже не удавалось. Стоило мне представить песок и волны, как я тотчас видела разлегшуюся среди дюн стерву в бикини и с татуировкой на руке.
   Может, все-таки вымыть окна? Неторопливо, задумчиво. Не переполошит же улицу тихий шорох? Или... Даже не знаю. Еще раз заглянуть в Интернет? Так, для проверки. Я уселась в своей рубашке с зайчиками в вертящееся кресло.
   Щелк, щелк, шлеп, шипение — и тишина. Зеленые огоньки модема засияли в темноте, как фонарики эльфов на дереве, и я наконец прорвалась. Нашла инструкции, которые мне нацарапал Билл, и сделала все, как там сказано. Сначала это, потом то, ага, ага. Тут я подумала, что лучше задернуть шторы. Моя репутация и так изрядно пострадала после всех драм из-за Дэна, не хватало еще, чтобы соседи увидели, как я развлекаюсь с компьютером в два часа ночи.
   Я понимала, что Пьер Дюбуа из Парижа вырубился еще несколько часов тому назад. Но попытаться все-таки стоило. В любом случае это лучше, чем «Найди друга». И лучше, чем мужчины с виноградно-яблочными клецками.
   Весь мир, как обычно, бодрствовал. Работало даже больше каналов, чем мы с Биллом видели накануне вечером. Похоже, весь свет просыпался, когда Австралия отходила ко сну. Но никакого «Содружества одиноких» или даже «Рассекреченных материалов». Ничего похожего.
   Надежда, слабая надежда еще оставалась. Если он использовал имя Пьер Дюбуа со мной, может, он использовал его еще где-нибудь. И если включить поиск...
   Я ввела имя. В ответ получила французские хлебопекарни, студентов-гончаров из Гренобля и множество прочих чудачеств, обычных для Интернета. Но только не своего человека в Париже.
   Может, он подключился к другому сайту с чатами. И надо вычислить этот канал. Шансов на это — пятьдесят к одному, но мне ведь все равно не удастся заснуть.
   Экран светился так ярко, что вскоре у меня заболели глаза. Но я снова и снова прогоняла весь перечень чатов мимо стареющих панков, родителей-одиночек, каратистов и тех, кто любит делать это с маленькими зверюшками. И вот я увидела. «Всемирное содружество одиноких». Вот оно!
   Единственная толковая вещь, которой меня научили в средней школе, — это быстро печатать.
   Этим я и воспользовалась, рванувшись вперед со скоростью, которая в десятом классе принесла бы мне золотую звезду за машинопись. И он был там.
   ПД: Bonjour, madame.
   ТБ: ПД! Извините, я никак не могла прорваться.
   ПД: Я так и понял.
   ТБ: Я думала, вы не дождетесь :-)
   ПД: Кажется, мы договорились без рожиц :-)
   ТБ: Простите :-)
   ПД: Как удачно вы меня застали. Я заглянул сюда еще раз просто на всякий случай.
   ТБ: Простите, простите!
   ПД: Перестаньте же извиняться. Как вы сегодня?
   ТБ: Травмирована.
   ПД: Как???
   ТБ: Вы действительно хотите знать?
   ПД: Je suis Pierre Dubois, и я всегда хочу все знать.
   Я наконец поняла, чем так привлекает людей Интернет. Свободой. Можно, конечно, изводить себя: как же так, откровенничать о личном с абсолютно незнакомым человеком, сидящим на другом краю земного шара. Ну, не знаю. Все-таки что-то в этом есть: пиши что хочешь и кому хочешь. И что более важно, что-то есть в самом Пьере Дюбуа. Откуда это внезапное доверие? Не знаю. Неважно. Он в Париже. И думает, что меня зовут Техноботаник. А я могла оказаться беззубой каргой с сумкой на колесиках и к тому же усатой.
   ТБ: Позвонила своему бывшему парню.
   ПД: Вы смелее меня.
   ТБ: И нарвалась на нее.
   ПД: И?
   ТБ: Ненавижу ее.
   ПД: Назовите пять ее главных изъянов.
   ТБ: Голос, татуировка, считает себя идейной...
   ПД: Пожалуйста, Техноботаник, более полные сведения.
   ТБ: Мой бывший — адвокат. И она адвокат.
   ПД: Можете не уточнять. Она защищает только серийных убийц, выросших в нищете.
   ТБ: Угадали. И она сняла трубку.
   ПД: О-о.
   ТБ: Я выставила себя полной клушей.
   ПД: Какое колоритное австралийское словечко. Извините :-( Я понимаю, каково это.
   ТБ: Так мне можно ее ненавидеть?
   ПД: Примерно год.
   ТБ: По идее, я должна его уже забыть.
   ПД: Кто знает.
   ТБ: У меня был Переходный Мужчина.
   ПД: Кто?
   ТБ: С вами такого не случалось? Переходная Женщина.
   ПД: Если встречу такую, непременно расскажу вам.
   ТБ: Может, это я и есть.
   ПД: И что произошло не так с Переходным Мужчиной?
   ТБ: Я расплакалась, когда мы занимались сексом, и он отправился в бассейн. А еще он завязывает презервативы в узелки.
   ПД: Вы ведь не шутите?
   ТБ: Как вы догадались?
   Может, это нелепо, но на глаза у меня навернулись слезы. Этот абсолютно незнакомый человек заставил меня плакать. Наверное, всему виной его сочувствие. Какой он холодный, этот белый экран, и как странно смотреть на слова, бегущие по странице — из неведомого далека в бесконечность. Но я устала, а Дэн в постели с другой, хотя принадлежит он мне, и только, и я сыта по горло, и я, к вашему сведению, больше не могу. Правда, не могу. Я чувствовала, как по щеке сбегает слеза.
   ПД: С вами все в порядке? Я беспокоюсь за вас, Техноботаник.
   ТБ: Да. Нет. У нас сейчас примерно половина третьего.
   ПД: Мне знакомо это чувство — не можете заснуть?
   ТБ: Никак.
   ПД: Может, нам лучше сменить тему?
   ТБ: Пожалуй.
   ПД: Как насчет гиен? Вы знаете, что у женских особей развиваются мужские гениталии?
   ТБ: Нет, давайте лучше о любви в вашей жизни.
   ПД: Это как Грета Гарбо.
   ТБ:???
   ПД: Тайна спрятана в загадке, все это хранится в пакете с рыбой и чипсами и завернуто во что-то большое и темное.
   ТБ: О моей любви я рассказала, расскажите и вы о своей.
   ПД: Она хотела мужчину — и всю вселенную.
   ТБ: Ненавижу, когда такие вещи говорят.
   ПД: Я сказал ей — найди астронавта.
   ТБ: Не сказали. Вы плакали, я знаю, вы плакали.
   ПД: Вам хочется, чтобы я в этом признался?
   ТБ: Мне-то можно сказать.
   ПД: Нет, не плакал.
   ТБ: Надо было. Стало бы легче.
   ПД: Вы плакали — вам стало легче?
   ТБ: Возможно, это тоже дурацкие выдумки. ПД: Да.
   ТБ: Пьер, вы хотя бы...
   ПД: Вы нашли для меня «хотя бы»?
   ТБ: Вы хотя бы не выбрасывали таблетки в ведро.
   ПД: А вы их туда выбросили?
   ТБ: Признаюсь, да.
   ПД: Почему?
   ТБ: Наверное, надо вам рассказать. Я, возможно, рехнулась.
   ПД: Нет: вы не рехнулись. Расскажите, если сочтете нужным. Так почему вы выбросили таблетки?
   ТБ: Разве непонятно?
   ПД: Извините.
   ТБ: Если решите в будущем разрушить с кем-нибудь отношения, могу дать пару уроков.
   ПД: Вы слишком суровы к себе, ma cherie.
   ТБ: Это что значит? Моя черешенка?
   ПД: Да. Моя черешенка. Чему вас только учили на уроках французского?
   ТБ: Я устала.
   ПД: Вам пора спать.
   ТБ: Да.
   ПД: Мы можем встретиться еще.
   ТБ: Да. Может, завтра? А если у меня опять не получится?
   ПД: Какой у вас адрес?
   ТБ: [e-mail] А у вас?
   ПД: Он часто меняется.
   ТБ: Почему?
   ПД: Работа.
   ТБ: А, таинственная работа
   ПД: Я напишу, хорошо?
   ТБ: Хорошо.
   ПД: Доброй ночи. И могу я кое-что сказать?
   ТБ: Да.
   ПД: Есть одна очень-очень старая песня Джеймса Тейлора.
   ТБ: Моя мама любит Джеймса Тейлора.
   ПД: Догадались?
   ТБ: Да. Спасибо. Кажется, догадалась.
   ПД: Спокойной ночи. И снова — приятных сновидений.
   ТБ: Пока.
   Это же так старомодно. Джеймс Тейлор. «У тебя есть друг». Когда мама ставила эту пластинку на своих днях рождения, мы с Хилари немедленно меняли ее на что-нибудь другое. Но теперь я радовалась, что помню эту песню, хотя вместо некоторых строчек и приходилось вставлять «тра-ля-ля». А завтра я снова проверю свою почту.

Глава двадцатая

   На работе я целый час просидела над сверхсрочной брошюрой, пока Бобби не вытащила меня на пару слов. Бобби обычно узнаешь по запаху — дуновение «Шанели», потом видишь черные кожаные каблучки, и вот она... здесь. Как в греческих мифах. Или в какой-нибудь серии «Геракла». Она просто откуда-то возникала, и появлялось ощущение, что к тебе спешит сама судьба.
   — Привет, Виктория.
   — А, привет.
   Конечно, Кайли не могла вечно рассказывать, будто у меня идет кровь горлом, и, будем откровенны, сегодня я опоздала на полчаса, а работа, которую ждали еще в прошлый вторник, до сих пор не готова. И я прошла следом за Бобби в ее кабинет, через весь коридор, мимо ксерокса, где какие-то несчастные возились с целыми кипами вонючей бумаги.
   — Ну что ж.
   — Бобби, тебе кто-нибудь говорил, что ты улыбаешься точь-в-точь как Салли Филд, несущаяся над крышами в «Летающей монахине»?
   Конечно, этого я не сказала.
   — Ну что ж... Я закусила губу.
   — Думаю, я понимаю.
   — М-да.
   — Простите.
   Бобби покивала головой — и кивала ужасно долго, как миссис Брейди.
   — Тебе известно, что у нас в компании действует система трехкратного предупреждения?
   — Да.
   — Что ж, хорошо, это первое предупреждение. Но, между нами...
   Нет, пожалуйста, только не между нами.
   — Я понимаю, каково тебе сейчас. Понимаю, что ты переживаешь сейчас трудный период в своей личной жизни, а мы всегда учитываем такое, особенно когда речь идет о сотрудниках, занимающихся творческой работой.
   Спасибо тебе, Господи. Творческо-невротическая теория. Я снова спасена. Даже если все это полная чушь и трудяги у ксерокса переживают больше драм и истерик, чем я сожрала шоколадок.
   — Так что, я думаю, все ограничится одним предупреждением. Но я должна знать, насколько ты здесь чувствуешь себя на месте, Виктория. Мы поможем тебе преодолеть эту ситуацию, но для этого надо иметь общую веру и общие цели.
   — Я счастлива, — бухнула я.
   — Счастлива?
   Черт. Похоже, пока я произносила слово «счастлива», глаза у меня были как в ужастике «Крик».
   — Это хорошая работа, и я не хочу терять ее, — выпалила я на одном дыхании.
   — Хорошо. Ты знаешь, что и мы не хотим терять тебя.
   — Это не связано с «Худей с улыбкой»?
   — Нет.
   Странно. По пальцам на одной руке можно пересчитать всех, кто знает о моей анорексии, и Бобби входит в это число. Остальных угадать нетрудно. Родители, Хилари, Дэн, Ублюдочный Ныряла Энтони. Все же странно, что в эту компанию попала Бобби. Хотя, возможно, поэтому она и была ко мне добра. Может, она просто симпатизирует мне. Гм-м. Симпатизирует?
   — С проблемой надо справиться. Я понятно выражаюсь?
   Черт, нисколько не симпатизирует.
   — Справлюсь.
   — То-то.
   И я сбежала. Убила бы сейчас за тройную порцию белого вина — вдогонку к уже выпитому капуччино. Последнее, чего мне теперь хотелось меньше всего, — это возвращаться на свое место рядом с Кайли и барабанить всякую чушь про пенсионные фонды. («Хотите в шестьдесят пять лет есть собачьи консервы и натираться тигровой мазью, чтобы согреться, потому что вы угрохали все деньги на шикарные туфли?») Вот оно, значит, как. Первое предупреждение. Как будто этого мало. Виктория Ходячий Крах Любовных Отношений, неужели тебе грозит еще и безработица?

Глава двадцать первая

   — Интервью пойдет в ту часть фильма, которую мы хотим назвать «Любовь и свадьбы», — говорила Джоди.
   Мы сидели у нее на кухне, потому что это была самая темная комната в доме. Окна завесили старыми Дидиными саронгами.
   На сидевшую рядом с Хилари Натали шикали с самого начала фильма, так что она уже слегка дергалась. Диди, поджав ноги, уселась на кухонном столе — точь-в-точь ирландский эльф с прозрачными крылышками. На ней были очки в стиле пятидесятых, и теперь она в порядке разнообразия действительно могла что-то видеть. А одна из женщин, у которых Джоди брала интервью, разлеглась прямо на полу перед проектором и жадно вслушивалась в каждое свое слово. Джоди, конечно, отобрала для просмотра очень странную комиссию. Но, с другой стороны, «Влюбленные женщины» — фильм, рассчитанный на странную аудиторию.
   Джоди взяла на себя всю возню с проектором. Вообще, ею нельзя не восхищаться. Сама написала заявку, отсняла всю пленку, задала все вопросы, а теперь еще и приготовила из сельдерея маленькие лодочки, груженные сыром.
   — Что для вас значит день вашей свадьбы? — спросила Джоди на экране.
   — Смерть, — брякнула перепуганная героиня интервью.
   Я в это время лениво раздумывала, как бы отнесся ко всему этому Пьер Дюбуа. Мы с ним могли бы завести долгий и глупый разговор на тему кино. Если, конечно, позволительно применить слово «разговор» к Интернету. Да, кстати: я ведь так никому об этом и не рассказала.
   Голос Джоди звучал звонко и торжественно.
   — Можно ли считать совпадением, — вопрошала она, — что женщина выходит замуж там, где ее наверняка похоронят?
   Она снимала компанию каких-то нудных распорядителей похорон, забредших в паб во время обеденного перерыва. Все молчали.
   — Я ЛЮБЛЮ СВАДЬБЫ! — выпалила я громко.
   Знаете, что сделала Джоди? Выключила проектор, зажгла свет и налетела на меня с камерой, пока Диди нацеливала микрофон.
   — Итак, Виктория, ты любишь свадьбы. Не расскажешь ли нам, почему?
   Дала бы мне опомниться.
   — Они мне нравятся, вот и все. Свадьбы многое значат.
   — Даже при том, что одна из трех свадеб заканчивается разводом?
   — Ну и что?
   — И даже с учетом того, что твои собственные родители разведены? — не отставала Джоди.
   — Ну, это уже слишком личное.
   Так оно и продолжалось, пока я на манер голливудской звезды не надула губки со словами: «Ну ладно, хватит». Я же знала, что они все равно используют только одну фразу. Я уже снималась в Джодиных документальных исследованиях.
   Когда же, прождав целую вечность автобус, я вернулась наконец домой, то первым делом включила модем и проверила почту — прежде чем поставить чайник или проведать автоответчик. И письмо там было! Послание от моего Пьера! Совсем как Рождество. О господи!