— А этот бред насчет полнолуния на автоответчике? — настаивала я. — На каком еще фестивале такой бред услышишь?
— У тебя свои странности, у меня свои, они у всего мира есть. Даже у Пола.
— Даже у него?
— Он хочет стать первым в истории мужчиной, который вступит в «Женский кружок».
Мне понадобилось время, чтобы в это вникнуть.
— Зачем?
— За тем, что он столько от меня о нем слышал, что захотел и сам попробовать.
— А его примут?
Хилари вздохнула.
— Вопреки распространенному мнению, «Женский кружок» — это не три ведьмы, скачущие у котла в «Макбете».
— Извини.
Я вышла на кухню за чаем, и Хилари крикнула с дивана:
— А ты бы тоже заглянула!
Я просунула голову в дверь.
— Нет уж, спасибо.
— А стоило бы. Тебе бы это многое дало.
— Это не мое. Договорились? Ты, Натали, Джоди, Диди — но это не для меня.
Я умышленно назвала Натали, и Хилари это поняла.
— Ну а что ты будешь делать?
— В каком смысле?
— Вечером по вторникам.
Не буду размешивать сахар в ее чашке.
— Вот, пожалуйста. — Я осторожно поставила чашку на пол. — Что ж, вторник, вечер, дай подумать. Кажется, я занимаюсь медитацией.
— Ты!
— Да, и через вторник буду сидеть дома: врублю телевизор, выключу свет, расслаблюсь и отдохну. Неплохо, да?
— Ну, тогда ладно.
Вид у нее был смущенный. Хорошо. Хотя вообще-то я не могу играть в такие игры.
— Вру. — Я вздохнула. — Нечего мне делать вечером по вторникам. Даже телевизор смотреть не собиралась. Ясно? Но это все пустяки.
— Это не из-за того, что у меня есть парень, а у тебя нет?
— Нет. Не из-за этого.
— Ну, тогда приходи в «Женский кружок».
— Ох... — Я сама почувствовала, что вот-вот сдамся. В смысле — вреда не будет, верно? Даже Пол туда идет. И вдруг там окажется кто-нибудь с анорексией. Мне же понадобятся цитаты для брошюры? А этот кружок наверняка кишит людьми, у которых проблемы с питанием. Или это у меня опять стереотипы?
— Ты за мной не заедешь? — умоляюще произнесла я.
Глава сорок первая
Глава сорок вторая
— У тебя свои странности, у меня свои, они у всего мира есть. Даже у Пола.
— Даже у него?
— Он хочет стать первым в истории мужчиной, который вступит в «Женский кружок».
Мне понадобилось время, чтобы в это вникнуть.
— Зачем?
— За тем, что он столько от меня о нем слышал, что захотел и сам попробовать.
— А его примут?
Хилари вздохнула.
— Вопреки распространенному мнению, «Женский кружок» — это не три ведьмы, скачущие у котла в «Макбете».
— Извини.
Я вышла на кухню за чаем, и Хилари крикнула с дивана:
— А ты бы тоже заглянула!
Я просунула голову в дверь.
— Нет уж, спасибо.
— А стоило бы. Тебе бы это многое дало.
— Это не мое. Договорились? Ты, Натали, Джоди, Диди — но это не для меня.
Я умышленно назвала Натали, и Хилари это поняла.
— Ну а что ты будешь делать?
— В каком смысле?
— Вечером по вторникам.
Не буду размешивать сахар в ее чашке.
— Вот, пожалуйста. — Я осторожно поставила чашку на пол. — Что ж, вторник, вечер, дай подумать. Кажется, я занимаюсь медитацией.
— Ты!
— Да, и через вторник буду сидеть дома: врублю телевизор, выключу свет, расслаблюсь и отдохну. Неплохо, да?
— Ну, тогда ладно.
Вид у нее был смущенный. Хорошо. Хотя вообще-то я не могу играть в такие игры.
— Вру. — Я вздохнула. — Нечего мне делать вечером по вторникам. Даже телевизор смотреть не собиралась. Ясно? Но это все пустяки.
— Это не из-за того, что у меня есть парень, а у тебя нет?
— Нет. Не из-за этого.
— Ну, тогда приходи в «Женский кружок».
— Ох... — Я сама почувствовала, что вот-вот сдамся. В смысле — вреда не будет, верно? Даже Пол туда идет. И вдруг там окажется кто-нибудь с анорексией. Мне же понадобятся цитаты для брошюры? А этот кружок наверняка кишит людьми, у которых проблемы с питанием. Или это у меня опять стереотипы?
— Ты за мной не заедешь? — умоляюще произнесла я.
Глава сорок первая
Две недели спустя, когда Пол вернулся со своего рафтинга, а Джоди с Диди — из Байрон-Бэй, я готовилась к своему первому визиту в «Женский кружок».
Прежде чем выйти из квартиры, я включила автоответчик и сделала то, о чем давно мечтала.
Я оставила всему миру сообщение, что этим вечером буду в «Женском кружке» в Паддингтоне, а вечером в среду — на занятиях по карате в Ньютауне. Между прочим, действительно так — когда заплачу деньги.
— Захвати одеяло и оденься во что-нибудь удобное, — посоветовала Хилари по телефону. Я застонала.
— Так и знала! Мы все уляжемся на пол, и это будет так непринужденно и мило. И какая-нибудь стодвадцатикилограммовая корова усядется на меня и раздавит в лепешку.
— Прекрати. Заедем за тобой в семь. Поведет Диди.
Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть фургон, но Джоди заверила меня, что после аварии его покрасили заново. Очутившись на заднем сиденье, я опять вспомнила те злополучные выходные. Открыв окно, смотрела, как мимо мелькают огни Ньютауна.
— Спасибо, что присоединилась, — крикнул Пол.
Я удивленно посмотрела на него.
— Думал, что буду единственным новеньким, — добавил он.
Я улыбнулась в ответ. Он действительно один из нас, этот Пол. И наверное, во многих отношениях — если собирается в «Женский кружок».
Народу стягивалось изрядно. Я с тревогой высматривала еще какой-нибудь фургон, с личностями вроде Джоди и Диди. Но здешняя стоянка мало чем отличалась от парковки возле супермаркета. И женщины были такие же, какие ходят в супермаркеты. Нормальные. Болтают друг с другом. И никаких марлевых штанов.
Мы вошли в здание — это была одна из тех старых школ, которые оборудовали под культурно-спортивный центр. Когда мы проходили по коридору, Пол как бы в знак приветствия побарабанил костяшками пальцев по одной из дверей.
— Здесь собиралась их группа по рафтингу, — пояснила Хилари.
Мы занимались в просторной комнате с жутким оранжево-бурым ковром годов семидесятых. На стене висела белая доска с нарисованным на ней синим кругом: внизу красовалась надпись «ЖЕНСКИЙ КРУЖОК». Из-за ламп дневного света лица казались слегка землистыми.
Все расположились кругом, и мы тоже заняли свои места. Джоди — с Диди, Хилари — с Полом, а я — рядом с невероятно красивой женщиной.
— Меня зовут Джорджия. — И она улыбнулась.
Занятия начались. К моему немалому изумлению, руководителем оказалась Джорджия.
— Руководители меняются каждую неделю, по очереди, — шепотом объяснила Хилари Полу. Тот посмотрел на меня — все ли я слышала.
Первым делом Джорджия притащила из коридора большую зеленую корзину для мусора и поставила ее под доской. Кудрявая девчушка в рабочих штанах из саржи послушно поднялась со своего места, подошла и, вытащив изо рта резинку, выбросила ее в корзину.
Комната взорвалась смехом.
Мы с Полом переглянулись. Это что?
— Корзина здесь, — пояснила Джорджия, все еще посмеиваясь, — и для резинок, и вообще для всего, что вы принесли сюда. Я хотела бы поприветствовать новых людей в «Женском кружке»... — Пол просиял, а я уставилась себе под ноги....как, разумеется, и всех остальных. В общем... — Она перестала улыбаться. — Эта корзина — часть нашего сегодняшнего занятия.
О нет, подумала я, если с тобой дело плохо, они и тебя туда засунут.
— Как руководитель этого занятия предлагаю каждому выбросить свой хлам.
Диди издала одобрительный возглас.
— Под хламом я подразумеваю, — продолжала Джорджия, ответив на этот возглас легкой улыбкой, — все, что мешает вам жить. Всех людей, которые вам в этом препятствуют. Все предрассудки. Все обстоятельства. Словом, все, что осточертело.
Становилось холоднее. Хорошо, что Хилари сказала мне насчет одеяла — пусть даже это старое одеяло Роджера, в которое я к тому же заворачивала еще и Билла.
Джорджия пустила по кругу пачку бумаги и ручки.
Я взяла листок и ручку и передала все Полу. Он сразу же начал что-то писать. Умный, гад. Но я заметила, что в его листок заглядывает Хилари.
Вскоре все женщины в комнате задумчиво грызли ручки, что-то записывали и вычеркивали.
Я уставилась на свой чистый лист бумаги. Как будто снова попала в кампанию «Сухие завтраки». Спасите.
Пол оторвался от листка и улыбнулся.
— Ничего в голову не приходит?
И я уже готова была сказать, что действительно не приходит — по крайней мере, в этой комнате, — и тут же придумала пятьдесят восемь пунктов.
Что там говорил мне отец? «Виктория, нельзя все время искать совершенства. Его не существует. Просто найди хорошего парня, с которым ты будешь счастлива, и бла-бла-бла».
И что там говорила мама? «Мужчины вроде автобусов — если стоять достаточно долго, какой-нибудь рано или поздно подъедет».
И я записала первый пункт, заглавными буквами: КНИЖКИ СО СКАЗКАМИ.
После этого меня было не остановить. И Грег Дейли, и Энтони Андерсон, и Джейми Стритон. Смешная женщина в вонючей комнате с тремя щетками для унитаза. Дэн. (Придется попросить у соседки еще один листок.)
И наконец, то, что причиняло мне самую сильную боль, то, из-за чего особенно накипело на душе. Это уже не хлам — это просто вершина горы.
Я оторвала глаза от бумаги. Что-то произошло. Все пялились на меня.
Джорджия улыбнулась.
— Нет-нет, все в порядке.
Она доброжелательно смотрела на меня.
— Некоторым из нас нужно избавиться от многого.
К моему смущению, Диди опять ликующе завопила.
Пол поднял руку.
— Я только хотел спросить, не будет ли у нас перерыва...
— Что ж, перерыв можно сделать прямо сейчас, — сказала Джорджия. — Есть возражения?
Это напоминало время обеда в зоопарке Та-ронга. Все вскочили и устремились к кофейнику, а я так и строчила дальше.
— Принесу тебе кофе, — шепнула Хилари.
Когда все побрели обратно, я уже была в боевой готовности. Аккуратно сложила свои листки на ковре перед собой, сверху пристроила ручку. Готово.
Словно завозилась на экзамене.
— Хорошо, — мягко проговорила Джорджия. — Кто-нибудь хочет поделиться своим хламом, прежде чем его выкинуть?
Джоди подняла руку.
— Думаю, своим хламом лучше не делиться. А то у некоторых он очень воняет.
Господи, надеюсь, она это не про меня.
Девчушка в рабочих штанах встала, закусила губу и прочитала: «Экзема»; потом скомкала листок и запустила его в корзину — вместе с очередной жевательной резинкой.
За ней поднялась Джорджия со своим листком. Я не заметила, что она тоже писала.
— Моя уверенность в том, что я старая и никому не нужная, — отчетливо произнесла она и уронила свой листок в корзину, как избирательный бюллетень в урну.
Мы с Полом переглянулись. Да ведь она роскошная женщина. Чего ей не хватает?
После этого процесс пошел. Пол встал и зачитал целый список. Многое было понятно только ему одному. Какие-то имена, даже чей-то адрес. Хилари стиснула ему руку, когда он сел на место.
Свой листок она бросила в корзину, не говоря ни слова.
Джоди целую вечность распиналась, как боится за свои успехи.
Диди назвала одно имя, я вспомнила, что это школьный учитель, который приставал к ней, когда ей было пятнадцать. Я думала, что она уже с этим справилась. Диди не скомкала свой листок — она разорвала его на мелкие кусочки и развеяла по жевательной резинке и чужому хламу.
У меня учащенно колотилось сердце. Я исписала столько бумаги. Может, просто выбросить?
Но в жизни наступает миг, когда понимаешь: сейчас или никогда. И я знала, что просто поддалась стадному чувству, знала, что пожалею об этом утром... Я же вела себя как пьяная — пусть и была при этом трезва как стеклышко.
Все-таки я встала и прочла.
— Вина. Моя вина в том, что я хочу выйти замуж до того, как мне исполнится сорок. Ну что же, извините, я этого действительно хочу. Это не шутка, я говорю серьезно. И не понимаю, что в этом плохого. Я была воспитана так, чтобы об этом мечтать. И я все еще мечтаю. И я счастлива, что могу быть самой собой. Я знаю, что для этого нужно... — Я читала медленно и внятно: кажется, мне наконец удалось во всем разобраться. — Я сохраняю за собой право быть романтиком. Без всякой зацикленности — просто сохраняю за собой право на романтику.
Тут распахнулась дверь, и на пороге возник Билл с рукой на перевязи.
— Я проехал пятьсот шестьдесят два километра от Дорриго на такси, потому что люблю тебя и ничего не могу с этим поделать, и я все сделал неправильно. Я действительно был неправ. Прости меня.
Всеобщее смятение.
Прежде чем выйти из квартиры, я включила автоответчик и сделала то, о чем давно мечтала.
Я оставила всему миру сообщение, что этим вечером буду в «Женском кружке» в Паддингтоне, а вечером в среду — на занятиях по карате в Ньютауне. Между прочим, действительно так — когда заплачу деньги.
— Захвати одеяло и оденься во что-нибудь удобное, — посоветовала Хилари по телефону. Я застонала.
— Так и знала! Мы все уляжемся на пол, и это будет так непринужденно и мило. И какая-нибудь стодвадцатикилограммовая корова усядется на меня и раздавит в лепешку.
— Прекрати. Заедем за тобой в семь. Поведет Диди.
Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть фургон, но Джоди заверила меня, что после аварии его покрасили заново. Очутившись на заднем сиденье, я опять вспомнила те злополучные выходные. Открыв окно, смотрела, как мимо мелькают огни Ньютауна.
— Спасибо, что присоединилась, — крикнул Пол.
Я удивленно посмотрела на него.
— Думал, что буду единственным новеньким, — добавил он.
Я улыбнулась в ответ. Он действительно один из нас, этот Пол. И наверное, во многих отношениях — если собирается в «Женский кружок».
Народу стягивалось изрядно. Я с тревогой высматривала еще какой-нибудь фургон, с личностями вроде Джоди и Диди. Но здешняя стоянка мало чем отличалась от парковки возле супермаркета. И женщины были такие же, какие ходят в супермаркеты. Нормальные. Болтают друг с другом. И никаких марлевых штанов.
Мы вошли в здание — это была одна из тех старых школ, которые оборудовали под культурно-спортивный центр. Когда мы проходили по коридору, Пол как бы в знак приветствия побарабанил костяшками пальцев по одной из дверей.
— Здесь собиралась их группа по рафтингу, — пояснила Хилари.
Мы занимались в просторной комнате с жутким оранжево-бурым ковром годов семидесятых. На стене висела белая доска с нарисованным на ней синим кругом: внизу красовалась надпись «ЖЕНСКИЙ КРУЖОК». Из-за ламп дневного света лица казались слегка землистыми.
Все расположились кругом, и мы тоже заняли свои места. Джоди — с Диди, Хилари — с Полом, а я — рядом с невероятно красивой женщиной.
— Меня зовут Джорджия. — И она улыбнулась.
Занятия начались. К моему немалому изумлению, руководителем оказалась Джорджия.
— Руководители меняются каждую неделю, по очереди, — шепотом объяснила Хилари Полу. Тот посмотрел на меня — все ли я слышала.
Первым делом Джорджия притащила из коридора большую зеленую корзину для мусора и поставила ее под доской. Кудрявая девчушка в рабочих штанах из саржи послушно поднялась со своего места, подошла и, вытащив изо рта резинку, выбросила ее в корзину.
Комната взорвалась смехом.
Мы с Полом переглянулись. Это что?
— Корзина здесь, — пояснила Джорджия, все еще посмеиваясь, — и для резинок, и вообще для всего, что вы принесли сюда. Я хотела бы поприветствовать новых людей в «Женском кружке»... — Пол просиял, а я уставилась себе под ноги....как, разумеется, и всех остальных. В общем... — Она перестала улыбаться. — Эта корзина — часть нашего сегодняшнего занятия.
О нет, подумала я, если с тобой дело плохо, они и тебя туда засунут.
— Как руководитель этого занятия предлагаю каждому выбросить свой хлам.
Диди издала одобрительный возглас.
— Под хламом я подразумеваю, — продолжала Джорджия, ответив на этот возглас легкой улыбкой, — все, что мешает вам жить. Всех людей, которые вам в этом препятствуют. Все предрассудки. Все обстоятельства. Словом, все, что осточертело.
Становилось холоднее. Хорошо, что Хилари сказала мне насчет одеяла — пусть даже это старое одеяло Роджера, в которое я к тому же заворачивала еще и Билла.
Джорджия пустила по кругу пачку бумаги и ручки.
Я взяла листок и ручку и передала все Полу. Он сразу же начал что-то писать. Умный, гад. Но я заметила, что в его листок заглядывает Хилари.
Вскоре все женщины в комнате задумчиво грызли ручки, что-то записывали и вычеркивали.
Я уставилась на свой чистый лист бумаги. Как будто снова попала в кампанию «Сухие завтраки». Спасите.
Пол оторвался от листка и улыбнулся.
— Ничего в голову не приходит?
И я уже готова была сказать, что действительно не приходит — по крайней мере, в этой комнате, — и тут же придумала пятьдесят восемь пунктов.
Что там говорил мне отец? «Виктория, нельзя все время искать совершенства. Его не существует. Просто найди хорошего парня, с которым ты будешь счастлива, и бла-бла-бла».
И что там говорила мама? «Мужчины вроде автобусов — если стоять достаточно долго, какой-нибудь рано или поздно подъедет».
И я записала первый пункт, заглавными буквами: КНИЖКИ СО СКАЗКАМИ.
После этого меня было не остановить. И Грег Дейли, и Энтони Андерсон, и Джейми Стритон. Смешная женщина в вонючей комнате с тремя щетками для унитаза. Дэн. (Придется попросить у соседки еще один листок.)
И наконец, то, что причиняло мне самую сильную боль, то, из-за чего особенно накипело на душе. Это уже не хлам — это просто вершина горы.
Я оторвала глаза от бумаги. Что-то произошло. Все пялились на меня.
Джорджия улыбнулась.
— Нет-нет, все в порядке.
Она доброжелательно смотрела на меня.
— Некоторым из нас нужно избавиться от многого.
К моему смущению, Диди опять ликующе завопила.
Пол поднял руку.
— Я только хотел спросить, не будет ли у нас перерыва...
— Что ж, перерыв можно сделать прямо сейчас, — сказала Джорджия. — Есть возражения?
Это напоминало время обеда в зоопарке Та-ронга. Все вскочили и устремились к кофейнику, а я так и строчила дальше.
— Принесу тебе кофе, — шепнула Хилари.
Когда все побрели обратно, я уже была в боевой готовности. Аккуратно сложила свои листки на ковре перед собой, сверху пристроила ручку. Готово.
Словно завозилась на экзамене.
— Хорошо, — мягко проговорила Джорджия. — Кто-нибудь хочет поделиться своим хламом, прежде чем его выкинуть?
Джоди подняла руку.
— Думаю, своим хламом лучше не делиться. А то у некоторых он очень воняет.
Господи, надеюсь, она это не про меня.
Девчушка в рабочих штанах встала, закусила губу и прочитала: «Экзема»; потом скомкала листок и запустила его в корзину — вместе с очередной жевательной резинкой.
За ней поднялась Джорджия со своим листком. Я не заметила, что она тоже писала.
— Моя уверенность в том, что я старая и никому не нужная, — отчетливо произнесла она и уронила свой листок в корзину, как избирательный бюллетень в урну.
Мы с Полом переглянулись. Да ведь она роскошная женщина. Чего ей не хватает?
После этого процесс пошел. Пол встал и зачитал целый список. Многое было понятно только ему одному. Какие-то имена, даже чей-то адрес. Хилари стиснула ему руку, когда он сел на место.
Свой листок она бросила в корзину, не говоря ни слова.
Джоди целую вечность распиналась, как боится за свои успехи.
Диди назвала одно имя, я вспомнила, что это школьный учитель, который приставал к ней, когда ей было пятнадцать. Я думала, что она уже с этим справилась. Диди не скомкала свой листок — она разорвала его на мелкие кусочки и развеяла по жевательной резинке и чужому хламу.
У меня учащенно колотилось сердце. Я исписала столько бумаги. Может, просто выбросить?
Но в жизни наступает миг, когда понимаешь: сейчас или никогда. И я знала, что просто поддалась стадному чувству, знала, что пожалею об этом утром... Я же вела себя как пьяная — пусть и была при этом трезва как стеклышко.
Все-таки я встала и прочла.
— Вина. Моя вина в том, что я хочу выйти замуж до того, как мне исполнится сорок. Ну что же, извините, я этого действительно хочу. Это не шутка, я говорю серьезно. И не понимаю, что в этом плохого. Я была воспитана так, чтобы об этом мечтать. И я все еще мечтаю. И я счастлива, что могу быть самой собой. Я знаю, что для этого нужно... — Я читала медленно и внятно: кажется, мне наконец удалось во всем разобраться. — Я сохраняю за собой право быть романтиком. Без всякой зацикленности — просто сохраняю за собой право на романтику.
Тут распахнулась дверь, и на пороге возник Билл с рукой на перевязи.
— Я проехал пятьсот шестьдесят два километра от Дорриго на такси, потому что люблю тебя и ничего не могу с этим поделать, и я все сделал неправильно. Я действительно был неправ. Прости меня.
Всеобщее смятение.
Глава сорок вторая
Поскольку в Паддингтоне гулять невозможно — слишком шумно, везде машины, везде огни, — мы сели в автобус и поехали на набережную. И оттуда пешком направились к Ботаническому саду.
— Там закрыто, но можно погулять вокруг, — сказала я.
Билл кивнул. Все это время мы по большей части молчали. После того как я увела его из «Женского кружка» (не могла же я его там оставить), говорили мы только о поездке на автобусе — и все.
— Во сколько тебе обошлось такси? — спросила я.
— Порядочно. Пять сотен.
Билл шел медленнее, чем обычно. Наверное, из-за руки. Мы миновали стоянку у консерватории, афиши, возвещающие о концерте Баха, и оказались у маленькой частной парковки.
— Можно перелезть, — произнес Билл, глядя на ограду.
— Там наверняка охрана, — отозвалась я.
Как странно складывается порой. Несколько месяцев назад я была по другую сторону этой ограды, напилась там вместе с Лаймом и решала, надо мне с ним встречаться или нет.
— Как ты узнал, где я? — спросила я.
— Твой автоответчик. Я гонял таксиста по Паддингтону, пока не заметил ваш фургон на стоянке.
— А знаешь, я ведь только что целых полчаса записывала все, что я в тебе ненавижу.
Он посмотрел на меня и тут же уставился себе под ноги.
— Ну, раз написала, значит, ненавидишь, — пробормотал он.
Наконец мы нашли под деревом островок мягкой травы и уселись, глядя на Ботанический сад сквозь решетку.
Билл собрался с духом.
— Ты похитила платье моей сестры.
— Я и не то еще сделала.
Пауза. Кажется, я заставила его встревожиться всерьез.
— Я сказала ипохондрикам Паскалям, что ты оскорбил и унизил меня. Твое имя в Дорриго смешают с грязью.
— А-а, вот оно что. — Билл улыбнулся. — Уже смешали.
Некоторое время мы сидели молча.
— Ты был прав, — услышала я свой собственный голос.
— Насчет чего?
— Это было не лучшее время. Если бы ты устроил тогда эту поездку в Париж, все кончилось бы катастрофой.
— И что это означает?
— В смысле?
Билл улыбнулся.
— Ты знаешь, я не мастер выражать свои чувства. Означают ли твои слова, что для этого будет лучшее время?
Я вздохнула.
— He знаю.
Билл наклонился и поцеловал меня. Я знала, что к этому идет, и все же это оказалось сюрпризом. Сюрпризом, с которым сталкиваешься лицом к лицу. В конце концов я заволновалась, что придавлю его руку, и отстранилась.
— Я это, собственно, к чему... — начал Билл.
— Как, разве не к этому?
— Я хотел дать тебе одну вещь, — вздохнул он.
Я спохватилась, что опять его перебиваю.
Он просунул руку под повязку, в карман куртки, вытащил длинный белый конверт и протянул мне.
— И не спорь — просто бери, и все. Не беспокойся, меня там не будет, и, если ты никогда больше не захочешь меня видеть, ты и не увидишь.
Я открыла конверт. Билет до Парижа.
— Ты в любом случае можешь туда поехать.
Я посмотрела на него.
— Ты знал, что это расстроило меня больше всего, да?
Билл кивнул.
— Потому что это был первый и единственный раз, когда мужчина готов был сделать для меня что-то романтическое и удивительное...
— А я заявил, что ты отпугнула меня разговорами о свадьбе.
— И тем, что ругала мужчин.
— Но ты их действительно ругала.
— У меня были на то причины!
Я сама поразилась боли, прозвучавшей в моем голосе. Сколько же хлама мне придется выкинуть в ту чертову корзину?
Билл похлопал меня по руке и тяжело поднялся на ноги.
— Ты куда?
— Поеду в гостиницу.
— А зачем тебе гостиница?
— Не могу же я вернуться в квартиру. Агент сказал, что она уже занята.
— Поехали ко мне. Можешь лечь на диване.
— Да нет, правда, все в порядке. — Он отмахнулся. — Надо было извиниться — вот я и приехал и извинился.
— Нет.
И на этот раз уже я поцеловала его, обхватив за шею и изо всех сил стараясь удержать равновесие — чтобы не опрокинуть на землю нас обоих.
— Спасибо, — выдохнул он наконец.
— Это действительно билет в Париж?
— Да, действительно билет в Париж. — Билл пожал плечами. — Ты это заслужила. Прошла от фермы до Урунги в этом платье. Да еще под дождем.
— Прежде наслушавшись от тебя гнусностей.
— Да.
Я сунула конверт с билетом в карман.
— Раз такое дело, я его беру. Вообще-то, если бы я не встала и не сказала целой толпе незнакомого народу...
— Я слышал. Ты оставляешь за собой право быть романтиком.
— Ты подслушивал!
Он рассмеялся и снова пожал плечами.
— Натура у меня такая — подслушивать. С этим ничего не поделаешь.
Мы еще немного помолчали. И тут я кое о чем вспомнила.
— Погоди-ка...
Билл посмотрел на меня.
— Извини, но я должна спросить.
— Да?
— Знаю, я сама сказала, что оставляю за собой право на романтику. Но от права на здравый смысл я тоже не отказывалась. Для разнообразия.
— И что?
— У тебя было два билета в Париж. Один для тебя, когда ты собирался за Резиновым Клювиком, и один для меня — который...
— ...я так тебе и не дал. Ага. Я обменял их.
— На один?
— На один.
— То есть, когда я туда прилечу, тебя там не будет?
— Виктория! — Билл изобразил глубочайшее потрясение. — Почему это тебя так тревожит?!
— Вовсе не тревожит. — Он недоверчиво покосился на меня. — Все изменилось... точнее, меняется, прямо сейчас, и мне это нравится. Но, знаешь, с меня, пожалуй, хватит всяких неожиданностей.
Билл покачал головой.
— Даю тебе слово хорошего дорригойского мальчика, что этот билет только для тебя и только в Париж, и если бы я эти билеты не обменял, то потерял бы тысячи три, так что сделай мне одолжение и возьми его.
Я притворно вздохнула.
— Что происходит с моим правом на романтику?
Но пока мы неторопливо шли в поисках такси по Джордж-стрит, рука Билла опять нашла мою руку, и никогда еще в жизни я не чувствовала себя более романтично.
— Лучше бы все-таки поехал ко мне и устроился на диване, — произнесла я.
— Нет, действительно не получится. Мне завтра обратно.
— Обратно?
Почему-то мое сердце ухнуло вниз на три этажа.
— И надо еще найти новую квартиру.
— В Сиднее?
— На работе место за мной сохранили. Но не волнуйся. Мои деньки в Ньютауне миновали.
Мимо проехало такси с включенным огоньком, но мы его пропустили.
— Поедешь на следующем, — сказал Билл.
— Позвонишь мне?
— Конечно, позвоню. Надо же проследить, чтобы ты все сделала.
— Позаботишься о Роджере, пока меня не будет? — спросила я.
— Да. Если и ты для меня кое-что сделаешь.
— Что?
— Подключись снова к электронной почте. Хочу написать тебе в Париж. Мне этого не хватает, Виктория. Очень не хватает.
Один из нас доведет нас обоих до слез, но это буду не я.
— Смотри, такси.
Я залезла в машину, а он стоял на тротуаре, глядя мне вслед, и махал до тех пор, пока красные огни не превратились в расплывчатые пурпурные пятна.
— Там закрыто, но можно погулять вокруг, — сказала я.
Билл кивнул. Все это время мы по большей части молчали. После того как я увела его из «Женского кружка» (не могла же я его там оставить), говорили мы только о поездке на автобусе — и все.
— Во сколько тебе обошлось такси? — спросила я.
— Порядочно. Пять сотен.
Билл шел медленнее, чем обычно. Наверное, из-за руки. Мы миновали стоянку у консерватории, афиши, возвещающие о концерте Баха, и оказались у маленькой частной парковки.
— Можно перелезть, — произнес Билл, глядя на ограду.
— Там наверняка охрана, — отозвалась я.
Как странно складывается порой. Несколько месяцев назад я была по другую сторону этой ограды, напилась там вместе с Лаймом и решала, надо мне с ним встречаться или нет.
— Как ты узнал, где я? — спросила я.
— Твой автоответчик. Я гонял таксиста по Паддингтону, пока не заметил ваш фургон на стоянке.
— А знаешь, я ведь только что целых полчаса записывала все, что я в тебе ненавижу.
Он посмотрел на меня и тут же уставился себе под ноги.
— Ну, раз написала, значит, ненавидишь, — пробормотал он.
Наконец мы нашли под деревом островок мягкой травы и уселись, глядя на Ботанический сад сквозь решетку.
Билл собрался с духом.
— Ты похитила платье моей сестры.
— Я и не то еще сделала.
Пауза. Кажется, я заставила его встревожиться всерьез.
— Я сказала ипохондрикам Паскалям, что ты оскорбил и унизил меня. Твое имя в Дорриго смешают с грязью.
— А-а, вот оно что. — Билл улыбнулся. — Уже смешали.
Некоторое время мы сидели молча.
— Ты был прав, — услышала я свой собственный голос.
— Насчет чего?
— Это было не лучшее время. Если бы ты устроил тогда эту поездку в Париж, все кончилось бы катастрофой.
— И что это означает?
— В смысле?
Билл улыбнулся.
— Ты знаешь, я не мастер выражать свои чувства. Означают ли твои слова, что для этого будет лучшее время?
Я вздохнула.
— He знаю.
Билл наклонился и поцеловал меня. Я знала, что к этому идет, и все же это оказалось сюрпризом. Сюрпризом, с которым сталкиваешься лицом к лицу. В конце концов я заволновалась, что придавлю его руку, и отстранилась.
— Я это, собственно, к чему... — начал Билл.
— Как, разве не к этому?
— Я хотел дать тебе одну вещь, — вздохнул он.
Я спохватилась, что опять его перебиваю.
Он просунул руку под повязку, в карман куртки, вытащил длинный белый конверт и протянул мне.
— И не спорь — просто бери, и все. Не беспокойся, меня там не будет, и, если ты никогда больше не захочешь меня видеть, ты и не увидишь.
Я открыла конверт. Билет до Парижа.
— Ты в любом случае можешь туда поехать.
Я посмотрела на него.
— Ты знал, что это расстроило меня больше всего, да?
Билл кивнул.
— Потому что это был первый и единственный раз, когда мужчина готов был сделать для меня что-то романтическое и удивительное...
— А я заявил, что ты отпугнула меня разговорами о свадьбе.
— И тем, что ругала мужчин.
— Но ты их действительно ругала.
— У меня были на то причины!
Я сама поразилась боли, прозвучавшей в моем голосе. Сколько же хлама мне придется выкинуть в ту чертову корзину?
Билл похлопал меня по руке и тяжело поднялся на ноги.
— Ты куда?
— Поеду в гостиницу.
— А зачем тебе гостиница?
— Не могу же я вернуться в квартиру. Агент сказал, что она уже занята.
— Поехали ко мне. Можешь лечь на диване.
— Да нет, правда, все в порядке. — Он отмахнулся. — Надо было извиниться — вот я и приехал и извинился.
— Нет.
И на этот раз уже я поцеловала его, обхватив за шею и изо всех сил стараясь удержать равновесие — чтобы не опрокинуть на землю нас обоих.
— Спасибо, — выдохнул он наконец.
— Это действительно билет в Париж?
— Да, действительно билет в Париж. — Билл пожал плечами. — Ты это заслужила. Прошла от фермы до Урунги в этом платье. Да еще под дождем.
— Прежде наслушавшись от тебя гнусностей.
— Да.
Я сунула конверт с билетом в карман.
— Раз такое дело, я его беру. Вообще-то, если бы я не встала и не сказала целой толпе незнакомого народу...
— Я слышал. Ты оставляешь за собой право быть романтиком.
— Ты подслушивал!
Он рассмеялся и снова пожал плечами.
— Натура у меня такая — подслушивать. С этим ничего не поделаешь.
Мы еще немного помолчали. И тут я кое о чем вспомнила.
— Погоди-ка...
Билл посмотрел на меня.
— Извини, но я должна спросить.
— Да?
— Знаю, я сама сказала, что оставляю за собой право на романтику. Но от права на здравый смысл я тоже не отказывалась. Для разнообразия.
— И что?
— У тебя было два билета в Париж. Один для тебя, когда ты собирался за Резиновым Клювиком, и один для меня — который...
— ...я так тебе и не дал. Ага. Я обменял их.
— На один?
— На один.
— То есть, когда я туда прилечу, тебя там не будет?
— Виктория! — Билл изобразил глубочайшее потрясение. — Почему это тебя так тревожит?!
— Вовсе не тревожит. — Он недоверчиво покосился на меня. — Все изменилось... точнее, меняется, прямо сейчас, и мне это нравится. Но, знаешь, с меня, пожалуй, хватит всяких неожиданностей.
Билл покачал головой.
— Даю тебе слово хорошего дорригойского мальчика, что этот билет только для тебя и только в Париж, и если бы я эти билеты не обменял, то потерял бы тысячи три, так что сделай мне одолжение и возьми его.
Я притворно вздохнула.
— Что происходит с моим правом на романтику?
Но пока мы неторопливо шли в поисках такси по Джордж-стрит, рука Билла опять нашла мою руку, и никогда еще в жизни я не чувствовала себя более романтично.
— Лучше бы все-таки поехал ко мне и устроился на диване, — произнесла я.
— Нет, действительно не получится. Мне завтра обратно.
— Обратно?
Почему-то мое сердце ухнуло вниз на три этажа.
— И надо еще найти новую квартиру.
— В Сиднее?
— На работе место за мной сохранили. Но не волнуйся. Мои деньки в Ньютауне миновали.
Мимо проехало такси с включенным огоньком, но мы его пропустили.
— Поедешь на следующем, — сказал Билл.
— Позвонишь мне?
— Конечно, позвоню. Надо же проследить, чтобы ты все сделала.
— Позаботишься о Роджере, пока меня не будет? — спросила я.
— Да. Если и ты для меня кое-что сделаешь.
— Что?
— Подключись снова к электронной почте. Хочу написать тебе в Париж. Мне этого не хватает, Виктория. Очень не хватает.
Один из нас доведет нас обоих до слез, но это буду не я.
— Смотри, такси.
Я залезла в машину, а он стоял на тротуаре, глядя мне вслед, и махал до тех пор, пока красные огни не превратились в расплывчатые пурпурные пятна.