Селеста, шепчет он, трепеща от звука ее имени на своих губах, это я, Пиппо.
Знаю, равнодушно отвечает она. Мы встречались на похоронах вашей жены. Помните?
Селеста громко сморкается в носовой платок. Она не желает на него смотреть; после того, что пытался сделать Маркус, она вообще не желает смотреть на мужчин – никогда. Ее взгляд падает на сапожки, и она вспоминает. К глазам снова подступают слезы. Пиппо тихо стоит рядом.
Мы должны были встретиться сегодня вечером, говорит он, когда она немного успокаивается. Наверное, ваша мама заболела?
Селеста наконец поднимает на него глаза. Он предоставляет ей возможность оправдаться.
Сейчас ей уже лучше, спасибо.
Пиппо застенчиво улыбается ей, лицо его опущено, и Селеста видит длинные ресницы под густыми бровями, непокорный вихор на макушке, широкие плечи его промокшего насквозь костюма, который блестит в свете фонаря. Вид у него безобидный. Селеста принимает решение.
Не хотите ли проводить меня домой? – спрашивает она, выставляя согнутую в локте руку.
Обручальное кольцо? – изумленно спрашивает мама.
Медальон с прядью его волос, отвечает несчастная Селеста.
Затем следует огромная, размером с «Монополию», коробка шоколадных конфет, некоторые даже в серебряных обертках, пара чулок от Диора и, наконец, венок.
Он что, спятил? – кричит мама. Последние пять минут она пыталась убедить Эррола, беднягу-почтальона, что у нас в семье никто не умер. Селеста разглядывает венок, равнодушно вытаскивает карточку.
«От твоего единственного и неповторимого Маркуса», читает через плечо Селесты мама.
Ты уж лучше скажи ему про Пиппо, дочка.
Пиппо тоже старается. Он уже две недели каждый день выводит Селесту на люди, как выражается Ева, всякий раз провожая ее до двери, где с поклоном целует ей руку, но никогда не покушается на лицо. Иногда он везет ее в город на концерт или в «Долину» поужинать. Он даже лично доставляет свой товар. Фургон с надписью «Прохладительные напитки Сегуны» приезжает каждый день. Пиппо останавливается у самой нашей двери.
Сколько же вы пьете газировки, насмешливо замечает Элис Джексон.
Скажите спасибо, что вам не надо далеко ходить за своей, резко бросает мама.
Она ждет, пока другие женщины купят, что им надо, и потом уже отоваривается сама. Сейчас мы получаем все со скидкой. Мы называем его Пип-сода, разумеется, не в лицо, и никогда в присутствии Селесты – ведь для нее наступила пора обдумывания. В своих мечтах она уезжает в Лондон, становится манекенщицей, выходит замуж за рок-звезду. Мик Джаггер предпочтительнее, но она согласна и на Питера Нуна. Селеста понимает, что все это нереально. Реальны только Маркус с его мерзкими руками и жирными свертками грудинки; или же она может получить большого мягкого Пиппо и газировки сколько душе угодно. Выбор облегчается тем, что у Пиппо полно денег и хороший дом. А еще тем, что он добрый. Но больше всего помогает Селесте определиться отец. Она вспоминает о его глухой злобе, о его руках, о дыхании, обжигающем волосы. Все решается в одно мгновение: она пойдет за Пиппо. И Селеста внезапно становится его рьяной защитницей. Как свойственно женам.
Ой, мам, посмотри, говорит она, отодвинув занавеску в столовой. Посмотри, что он сделал!
Пиппо узнал, что Селеста больше всего любит «Данделлион энд Бердок» [8], поэтому он раскрасил одну сторону своего фургона – там теперь огромное сердце, а внутри написано: «Все потому, что Целеста любит „Ди-энд-Би!“
Да, в оригинальности ему не откажешь, говорит мама.
А с виду такой невыразительный, замечает Ева.
Он написал неправильно! – кричит Роза.
Он просто душка, обожаю, говорит Селеста, решив казаться влюбленной.
Радость моя, ты что, поправилась? – спрашивает Люку Ева.
Да вряд ли, говорит мама, одергивая платье. Давай еще разок ее обмеряем. Дол, принеси-ка нам коробку для рукоделия.
Чтобы снять коробку с буфета, мне приходится засунуть леденец в рот. Коробка задвинута слишком глубоко, она плохо поддается, а когда я наконец ее вытягиваю, она выскальзывает у меня из рук и падает, раскрывшись, на коврик. Всё вываливается наружу. Пуговицы катятся во все стороны; мерная лента растягивается по линолеуму; булавки воткнуты в вырезку из «Криминальных новостей». Я понимаю, что маме этого видеть не надо: с тех пор как Селеста согласилась стать женой Пиппо, маме стало гораздо лучше. Она снова готовит нам еду, даже ничего не подгорает, и она почти не ходит вечерами на заднее крыльцо петь. Роза говорит, это потому, что отец почти все время дома и у нее нет возможности. Я понимаю это как нет возможности убежать, но, когда говорю об этом вслух, Роза смотрит на меня с презрением.
Дура ты, дура, говорит она. Она ждет Джо Медору.
Дол, давай пуговицы!
И, увидев, как трещат на Люке швы, кричит:
Стой как стоишь! Не крутись!
Я заползаю под стол и исследую пол. Клубки пыли от моего дыхания летают перекати-полем. Мама берет «Криминальные новости» за краешек и ссыпает булавки в коробку. Разворачивает листок, снова его складывает, убирает.
Есть новости? – спрашивает Ева, кидая взгляд на коробку. Мама качает головой.
Никаких, вздыхает она.
Я чувствую, как Люка молча прислушивается, и про себя молю ее, чтобы она ничего не спрашивала, чтобы звука не издавала – иначе они прекратят разговор.
Хоть бы фотографию прислали или еще что!
Сколько времени прошло? – спрашивает Ева.
Это когда было? Мама делает глубокий вдох. В январе шестидесятого. Да, вот уж выдалось Рождество!
Пять лет, говорит Ева, и ее брови взлетают вверх.
И пять месяцев. И ведь ничего. Ничего! Может, ее и в живых-то нет.
Наступает полная тишина. Слышно только, как Ева причмокивает губами.
Но его-то ты видела, говорит она. Он же здесь был.
Мама смотрит на нее.
Разве? спрашивает она, и в голосе ее слышен вызов. А потом, уже с лукавинкой: А ты откуда знаешь?
Ева машет рукой.
На меня, Мэри, внимания не обращай. Это твое дело. А вдруг, говорит она наконец, твоя Марина пошла по скользкой дорожке…
Как дочка Джексонов? – спрашивает Люка.
А ты не суй нос не в свое дело, рявкает на нее мама. И вдруг, заметив меня: Долорес! Что ты там делаешь с этим леденцом? Ты же вся перемажешься!
Да все будет в полном порядке, успокаивает ее Ева. Она обхватывает талию Люки мерной лентой. Вот увидишь, Мэри, все выйдет просто замечательно!
Это заведение Джо, смеется он, когда «Лунный свет» пустует и выручка маленькая. Не мое это заведение, хабиб!
Тут Сальваторе к нему присоединиться не может: наполовину это и его бизнес. Но когда Фрэнки предложил устроить мальчишник в «Лунном свете», Сальваторе сдался. Как-никак, старые друзья. Главное, чтобы Джо не узнал и чтобы Фрэнки оплатил выпивку. Но платить Фрэнки не хочет никогда . Он споласкивает пустые бутылки из-под напитков Сегуны и выстраивает их в ряд на стойке.
Все равно Пиппо узнает, вздыхает Сальваторе.
Фрэнки берет воронку и вставляет ее в первую бутылку.
Передай-ка, говорит он, кивая на флягу с содовой Лоу. Да не узнает. На вкус они все одинаковые.
Фрэнки по очереди наполняет бутылки газировкой подешевле, вытирает полотенцем, плотно закручивает крышки. Закончив с содовой, он переходит к лимонаду. Потом настанет черед эля. Фрэнки надо платить за сегодняшнюю вечеринку и за завтрашний прием в «Бухте Сегуны». Вот вам и заполучили в семью магната. Как о свадьбе сговорились, скидки сошли на нет; теперь Пиппо поставляет все по обычным расценкам. Фрэнки до этого и дела не должно быть – у него доход фиксированный, – но у Фрэнки есть план. Раз в неделю он поднимается по лестнице следом за Сальваторе в комнату наверху, где ему выплачивают жалованье. Сумма за пять лет не изменилась, но оскорбляет не это. Приходится ведь подниматься за Сальваторе по лестнице. А потом ждать в коридоре, когда позовут, словно он случайный работник, словно он здесь никто! Сальваторе по простоте душевной понимает больше Фрэнки: тот должен быть благодарен за то, что у него вообще есть работа. Фрэнки видит лишь, как Сальваторе копошится у сейфа, как загораживает металлическую дверцу ладонью – ни дать ни взять ребенок, прячущий от посторонних глаз свой рисунок. Со временем Сальваторе немного расслабляется, и Фрэнки замечает кое-что еще: слышит, как открывается верхний ящик стола и лязгает ключ, перед тем как Сальваторе приглашает его войти, видит, как растут или уменьшаются стопки банкнот в сейфе, снова растут и снова уменьшаются. Он внимательно изучает весь цикл. На этой неделе в сейфе полно денег. Все в порядке. Он смотрит на своего друга Сальваторе и почти готов его пожалеть. Но вид Фрэнки за работой доставляет Сальваторе наслаждение, и он снова принимается хвастаться.
Да я, да я такое, да если бы я мог сказать…
Его слова повисают в воздухе, он трясет головой – будто сам себя останавливает. Фрэнки кидает на него пылающий взгляд: заткнись, мол.
Ты закончил с едой на сегодняшний вечер? – спрашивает Фрэнки: меняя тему, он дает Сальваторе новый повод для переживаний.
Когда Сальваторе узнал, что свадьба точно состоятся, он специально отправился в «Бухту Сегуны» и объявил Пиппо, что почтет за честь приготовить свадебный завтрак. Пиппо ему отказал.
Вы, Сальваторе, не член семьи, напомнил он, когда тот стал настаивать. Фрэнк, если захочет, может принести в ресторан какое-нибудь блюдо. Но свадебный завтрак я поручаю своему шеф-повару. Сальваторе побагровел.
Не член семьи! – буркнул он. Ваш-то повар тоже не член семьи.
Но Пиппо лишь улыбнулся и проводил его к выходу.
Сальваторе тут же вспоминает свежую обиду.
Такова традиция, Фрэнки, причитает он. Ты должен был настоять! Еду готовит семья невесты!
Сегуна прибыль делает, ехидно усмехается Фрэнки и закуривает сигарету. Струйка дыма поднимается вверх и рассеивается, когда Фрэнки машет рукой. Он заговорщицки наклоняется над липкими бутылками.
Хабиб, этот человек не такой, как мы. Он мальтиец, но городской – «бизнесмен», говорит Фрэнки, передразнивая отрывистую речь Пиппо. Он хочет, чтобы мы платили .
А чем тебе платить? – спрашивает Сальваторе и обводит рукой зал – потрепанный бархат сидений, масляные пятна на стенах, протертые до дыр ковры.
Где тебе взять денег?
Фрэнки смотрит в грустные карие глаза Сальваторе. Я знаю, где их взять, друг мой, чуть не говорит он. Но я их трогать не буду. Я их трогать не буду.
Да не переживай ты, Сал, говорит он наконец. Найду всенепременно. Это моя забота, улыбается он. Не твоя!
Фрэнки берет полотенце и вытирает со стойки брызги и разводы. Комкает его и швыряет в раковину.
Мне надо идти готовить мое блюдо, говорит он Сальваторе, подмигивая. Потирает руки. Липкие.
Во дворе на задах «Лунного света» Сальваторе останавливается. Что-то его тревожит. Какие-то слова Фрэнки. Открывая засов сарая, он мысленно прокручивает в голове весь разговор. В сарае Сальваторе припрятал еду – подальше от жадного взгляда Фрэнки, от его цепких пальцев. Разноцветными волнами поднимаются запахи: розовое мясо, коричневая корочка сдобы, солонина – целая галерея. Сальваторе настолько сосредоточен на своих мыслях, что замечает крысу не сразу. Она сидит на груде пирожков с мясом – кончик прикрывающей их кисеи аккуратно приподнят – и лакомится. Сальваторе хватает лопату, прислоненную к затянутому паутиной окну, и с размаха бьет по убегающей крысе, по пирогам, по окороку, который летит в него, как отсеченная нога, а потом еще скачет по плиткам пола. От испуга Сальваторе покрывается испариной. Он забывает о том, что его тревожило. Тяжело опершись о черенок лопаты, осматривает пол. И видит только капельки желе, поблескивающие бриллиантами на пыльном камне.
Ну что ж, говорит Вероника, помахивая в воздухе расческой, можем сделать что-нибудь вроде корзиночки.
Вроде чего?
Вот так, смотри! И поднимает Селестины локоны вверх.
Можно так их уложить, видишь?
Пучок, бормочет Селеста. На пучок я не согласна.
Вероника хмуро смотрит на Селесту в зеркало и отпускает волосы.
А стричь точно не будем?
Точно.
Селеста рассматривает свое отражение, волосы, ниспадающие волной. Она не спала всю ночь – вся эта суета с платьем, да еще в «Мике» ей не смогли подобрать перчатки под туфли, и, когда она глядит в зеркало, ее глаза сверкают двумя иссиня-черными гагатами. Я похожа на медведя, думает она, на гризли. Вероника чешет в затылке ручкой расчески.
Ну, не знаю, выдыхает она и смотрит за зеркало, в окно. Может, что-нибудь с цветами?
Как Королева Мая? – воодушевляется Селеста.
Ага, вроде того, говорит Вероника и машет, улыбаясь, кому-то на улице. Майская штучка.
Фу, произносит мама. Карболка.
Она очень нервничает, все время перевешивает сумочку с руки на руку. Гладит себя костяшками пальцев по щеке, оправляет на мне одежду.
Дол, сиди ровно, она будет через минуту, говорит она, одергивая воротник моего пальто. Легонько проводит пальцем по моему колену, покрытому коростой.
Только не сдирай, просит она, хотя я и не собиралась.
Вбегает Люка, тормозит на линолеуме около нас, как заправская фигуристка.
Ну где же Фрэн? – стонет она, водя ногой во все стороны и наблюдая, как взлетают при этом складки юбки. Здесь такая тоска !
Скоро придет, отвечает мама. Сядь, посиди. Люка мчится в конец коридора и исчезает за углом. Мы смотрим ей вслед, и тут она возвращается, держа за руку высокую женщину в костюме.
О боже, шепчет мама. Сестра Антония.
Монахиня, улыбнувшись, подводит Люку к нам.
Мы обнаружили Лючию в коридоре, она там бегала, говорит она весело.
Я не бегала, кричит Люка. Я скользила!
Ее зовут Люка, раздраженно поправляет мама.
Сестра Антония окидывает Люку сияющим взором. Ладошки у нее сложены вместе, как у ангела.
Мужское имя! – восклицает она. Очень необычно.
Не так уж необычно, сестра Антония, замечает, поджав губы, мама.
Сестра Антония уходит, открывает дверь – коридор тут же наполняется детскими криками – и снова ее закрывает. Тишина. В следующий раз она появляется уже с Фрэн, которая несет в руке серый чемоданчик.
Вот и мы, миссис Горси , говорит сестра Антония. До скорой встречи, Франческа. Будь хорошей девочкой!
Она и так хорошая, отвечает мама.
Знаю, говорит монахиня и снова улыбается.
Первую минуту мы не понимаем, что делать. Мама не встает, никуда не стремится, просто сидит, раскрыв ладони, словно проверяет, не идет ли дождь. Люка изучает свежие царапины на линолеуме, а я наблюдаю за ней. Как будто не знаем, на что нам смотреть.
Ну, всё? – спрашивает мама Фрэн, имея в виду – готова ли она идти? Фрэн кивает. Мама берет чемоданчик.
Какого он странного размера, говорит она, держа его на вытянутой руке.
Это называется несессер, лепечет Фрэн.
А-а. Ну хорошо. Они здесь многому тебя научили, говорит мама.
Она открывает огромную дверь, и мы проскальзываем под ее рукой на свежий воздух. Впереди идут мама с Фрэн; они не соединяются, но все время толкаются боками. Фрэн только одиннадцать, однако ростом она уже почти с маму. И такая же тощая. На ней форма приюта – коричневый пиджак, коричневая юбка, темные чулки. Подол юбки оторвался, и Фрэн то и дело останавливается почесать ногу – там, где ее щекочет повисшая нитка. Волосы заплетены в две косы.
Она похожа на Четыре Марии, шепчет мне Люка.
На всех сразу? – спрашиваю я.
Люка толкает меня с такой силой, что я теряю равновесие и падаю на гравий. Теперь и на втором колене будет шрам.
Нет, дурочка! – громко восклицает Люка. На самую уродливую из них.
Всю дорогу, в автобусе и приближаясь к дому, я волнуюсь, что скажут Роза и Селеста. Фрэн действительно теперь на нас не похожа. Она кажется чужой. Даже мама разговаривает с ней вежливо, словно с соседским ребенком. Я думаю, это потому, что она все еще сердится на Фрэн за пожар и прочие неприятности, но, когда мы подходим к двери, мама крепко прижимает ее к груди и чуточку приподнимает.
Как здорово, что ты дома, ангелочек мой, говорит она.
С вершины холма Фрэнки видит, как у тротуара останавливается автобус. Он перекладывает коробку под другую руку, ощущает приятную тяжесть внутри, слышит шебуршание. Он видит, как четыре фигуры идут к Ходжес-роу; Мэри в своей манере – останавливается посреди дороги и машет детям рукой, чтобы скорее переходили. Разглядев нас, разглядев Фрэн, он бежит домой.
И что теперь? – стонет мама. Она подходит к лестнице и кричит:
Селеста! Твоя сестра приехала! Фрэнк! Фрэнк!
Он ушел на рынок, сообщает Роза, уперев руки в боки. Фрэн медленно подходит к каминной полке, берет фотографию Селесты на первом причастии.
Что у нее с волосами?
Пиппо не разрешает их стричь, говорит Роза. Вот она и пошла в «Плюмаж», чтобы их… – она подыскивает нужное слово – накрутить.
Ой, говорит Фрэн, проводя рукой по медному колокольчику.
Где Бэмби? – спрашивает она, ища глазами керамическую фигурку олененка.
Не спрашивай, отвечает Роза, но потом все-таки сообщает: ее папа разбил.
А-а, говорит Фрэн. Роза ухмыляется.
А что у тебя в чемодане? – спрашивает она, щелкая замками.
Фрэн открывает крышку. Там две пары панталон, майка, свернутая в шарик пара белых носков, Гидеонова Библия[10], кремового цвета карточка с написанной на ней мелким почерком молитвой и четки.
Что это? – спрашивает Люка, надевая их на шею. Бусы?
Это называется розари – четки, говорит Фрэн.
Смотри, Роза, говорит Люка, это розочка.
С ними молятся, говорит Фрэн. Папе не показывайте.
Люка прячет четки под свитер, и тут входит отец. Он ставит на пол здоровенную коробку и стоит, глядя на Фрэн. Руки его распахнуты для объятий, но она словно приклеилась к линолеуму. Мы все затаили дыхание.
Раздается покашливание. Это мама вышла из кухни.
Ты папу-то обнимешь? – спрашивает она. Фрэн обходит коробку и предстает перед отцом. Он наклоняется поцеловать ее, и она отворачивается. Глаза у нее каменные.
Ты принес Фрэн подарок? – говорит Люка, разглядывая коробку. И перебирает пальцами – ей не терпится коробку открыть. Мама бросает взгляд на отца. Он глядит на нее, пожимает плечами.
Нет, это на завтра, говорит мама и обходит Розу, чтобы забрать коробку. Она наклоняется, хочет ее поднять, но в коробке что-то скребется.
Ох, Фрэнк! Там что-то живое?
Он снова пожимает плечами и не успевает остановить Люку, которая открывает ее и заглядывает внутрь. Я знаю, что там. Господи, ну пусть там окажется что-то другое, твержу про себя я. Люка снова наклоняется и откидывает вторую крышку; выглядывает черно-белая головка.
Гляди, Фрэн! Папа тебе кролика купил! – кричит она.
Рад, что вернулся? – спрашивает он.
На это Джо Медора не отвечает.
Удиви его, говорит он. Скажи, что дело буду вести я.
Паоло проезжает «Лунный свет» и останавливается за первым поворотом.
На вечеринку не заглянешь?
Джо протягивает руку за ключами. Паоло либо окончательно глуп, либо ведет свою игру.
Это бизнес, говорит Джо подчеркнуто твердо. У меня дела. С Фрэнки.
Паоло выходит из машины, идет легкой походкой по тротуару. Он чувствует на себе взгляд Джо.
Нет, босс, говорит он чуть слышно, это у меня дела с Фрэнки.
Ему нравится, говорит Ева, зажав губами шпильки. Она закалывает Селесте волосы, крутит ее голову во все стороны, но глаза ее устремлены на Фрэн.
И как же ты его назовешь?
Джоуи, говорит Фрэн, водя пальцами по лапкам. Селеста издает громкий вопль: Ева, вздрогнув, нечаянно уколола ее шпилькой.
Извини, радость моя, говорит она и откашливается. А может, Флаффи? – предлагает она. Или Флопси?
Джоуи! Джоуи! Джоуи! – Люка, подпрыгивая на стуле, кричит так громко, что в дверях появляется мама. За ней следом отец.
А ну, прекратить голосить! Немедленно! – орет она на Люку. А ты, мама оборачивается к Фрэн, унеси его во двор.
На отце лучший костюм. Он не улыбается. Его рука ползет вверх, по маминой шее, туда, где волосы мягкие и тонкие, и тянет их вниз. Костяшки его пальцев побелели от напряжения. Я нутром чувствую, как из нее выходит воздух, но больше смотреть не могу; не могу смотреть ни на кролика, ни на маму, ни на отца, ни на Фрэн. Так мне скоро вообще некуда будет смотреть.
Ну вот! – говорит Ева Селесте. Теперь ты как картинка!
Селеста встает со стула и разводит руки в стороны. Она смотрит в зеркало над камином – склоняет голову набок, опускает ее, задирает подбородок. Затем оборачивается, берет пудреницу с зеркальцем, чтобы увидеть, что у нее сзади.
Очень здорово, Ева, говорит она. Ты меня спасла.
Только учти, завтра придется все повторить. Ночь прическа не продержится.
Ева ухитрилась при помощи невидимок, шпилек и атласных бутончиков сделать то, что не сумел весь персонал «Плюмажа». Селеста похожа на Золушку из моей книжки волшебных сказок. Настоящая принцесса. Пиппо в обморок хлопнется, когда ее увидит. |
Знаю, равнодушно отвечает она. Мы встречались на похоронах вашей жены. Помните?
Селеста громко сморкается в носовой платок. Она не желает на него смотреть; после того, что пытался сделать Маркус, она вообще не желает смотреть на мужчин – никогда. Ее взгляд падает на сапожки, и она вспоминает. К глазам снова подступают слезы. Пиппо тихо стоит рядом.
Мы должны были встретиться сегодня вечером, говорит он, когда она немного успокаивается. Наверное, ваша мама заболела?
Селеста наконец поднимает на него глаза. Он предоставляет ей возможность оправдаться.
Сейчас ей уже лучше, спасибо.
Пиппо застенчиво улыбается ей, лицо его опущено, и Селеста видит длинные ресницы под густыми бровями, непокорный вихор на макушке, широкие плечи его промокшего насквозь костюма, который блестит в свете фонаря. Вид у него безобидный. Селеста принимает решение.
Не хотите ли проводить меня домой? – спрашивает она, выставляя согнутую в локте руку.
* * *
Маркус изо всех сил старается исправить положение; он понимает, что сырым мясом Селестино сердце не завоюешь, не говоря уж о прочих частях тела. Весь следующий месяц на нее сыпется рождественский поток подарков: круглая жестянка с кексом, маленькая коробочка, обтянутая черным бархатом…Обручальное кольцо? – изумленно спрашивает мама.
Медальон с прядью его волос, отвечает несчастная Селеста.
Затем следует огромная, размером с «Монополию», коробка шоколадных конфет, некоторые даже в серебряных обертках, пара чулок от Диора и, наконец, венок.
Он что, спятил? – кричит мама. Последние пять минут она пыталась убедить Эррола, беднягу-почтальона, что у нас в семье никто не умер. Селеста разглядывает венок, равнодушно вытаскивает карточку.
«От твоего единственного и неповторимого Маркуса», читает через плечо Селесты мама.
Ты уж лучше скажи ему про Пиппо, дочка.
Пиппо тоже старается. Он уже две недели каждый день выводит Селесту на люди, как выражается Ева, всякий раз провожая ее до двери, где с поклоном целует ей руку, но никогда не покушается на лицо. Иногда он везет ее в город на концерт или в «Долину» поужинать. Он даже лично доставляет свой товар. Фургон с надписью «Прохладительные напитки Сегуны» приезжает каждый день. Пиппо останавливается у самой нашей двери.
Сколько же вы пьете газировки, насмешливо замечает Элис Джексон.
Скажите спасибо, что вам не надо далеко ходить за своей, резко бросает мама.
Она ждет, пока другие женщины купят, что им надо, и потом уже отоваривается сама. Сейчас мы получаем все со скидкой. Мы называем его Пип-сода, разумеется, не в лицо, и никогда в присутствии Селесты – ведь для нее наступила пора обдумывания. В своих мечтах она уезжает в Лондон, становится манекенщицей, выходит замуж за рок-звезду. Мик Джаггер предпочтительнее, но она согласна и на Питера Нуна. Селеста понимает, что все это нереально. Реальны только Маркус с его мерзкими руками и жирными свертками грудинки; или же она может получить большого мягкого Пиппо и газировки сколько душе угодно. Выбор облегчается тем, что у Пиппо полно денег и хороший дом. А еще тем, что он добрый. Но больше всего помогает Селесте определиться отец. Она вспоминает о его глухой злобе, о его руках, о дыхании, обжигающем волосы. Все решается в одно мгновение: она пойдет за Пиппо. И Селеста внезапно становится его рьяной защитницей. Как свойственно женам.
Ой, мам, посмотри, говорит она, отодвинув занавеску в столовой. Посмотри, что он сделал!
Пиппо узнал, что Селеста больше всего любит «Данделлион энд Бердок» [8], поэтому он раскрасил одну сторону своего фургона – там теперь огромное сердце, а внутри написано: «Все потому, что Целеста любит „Ди-энд-Би!“
Да, в оригинальности ему не откажешь, говорит мама.
А с виду такой невыразительный, замечает Ева.
Он написал неправильно! – кричит Роза.
Он просто душка, обожаю, говорит Селеста, решив казаться влюбленной.
девять
Нас назначили подружками невесты. Платья нам сшила Ева – она очень ловко обращается с «Зингером», но с размерами что-то не то: в мое можно засунуть еще одну такую же, как я, а Люка в свое еле влезает. Стоит ей пошевелиться, и лиф трещит по швам. Свадьба завтра. Времени привести все в порядок нет.Радость моя, ты что, поправилась? – спрашивает Люку Ева.
Да вряд ли, говорит мама, одергивая платье. Давай еще разок ее обмеряем. Дол, принеси-ка нам коробку для рукоделия.
Чтобы снять коробку с буфета, мне приходится засунуть леденец в рот. Коробка задвинута слишком глубоко, она плохо поддается, а когда я наконец ее вытягиваю, она выскальзывает у меня из рук и падает, раскрывшись, на коврик. Всё вываливается наружу. Пуговицы катятся во все стороны; мерная лента растягивается по линолеуму; булавки воткнуты в вырезку из «Криминальных новостей». Я понимаю, что маме этого видеть не надо: с тех пор как Селеста согласилась стать женой Пиппо, маме стало гораздо лучше. Она снова готовит нам еду, даже ничего не подгорает, и она почти не ходит вечерами на заднее крыльцо петь. Роза говорит, это потому, что отец почти все время дома и у нее нет возможности. Я понимаю это как нет возможности убежать, но, когда говорю об этом вслух, Роза смотрит на меня с презрением.
Дура ты, дура, говорит она. Она ждет Джо Медору.
* * *
Если мама заметит его фотографию, все начнется заново. Я тянусь за ней, чтобы поскорее спрятать, и тут мама кричит:Дол, давай пуговицы!
И, увидев, как трещат на Люке швы, кричит:
Стой как стоишь! Не крутись!
Я заползаю под стол и исследую пол. Клубки пыли от моего дыхания летают перекати-полем. Мама берет «Криминальные новости» за краешек и ссыпает булавки в коробку. Разворачивает листок, снова его складывает, убирает.
Есть новости? – спрашивает Ева, кидая взгляд на коробку. Мама качает головой.
Никаких, вздыхает она.
Я чувствую, как Люка молча прислушивается, и про себя молю ее, чтобы она ничего не спрашивала, чтобы звука не издавала – иначе они прекратят разговор.
Хоть бы фотографию прислали или еще что!
Сколько времени прошло? – спрашивает Ева.
Это когда было? Мама делает глубокий вдох. В январе шестидесятого. Да, вот уж выдалось Рождество!
Пять лет, говорит Ева, и ее брови взлетают вверх.
И пять месяцев. И ведь ничего. Ничего! Может, ее и в живых-то нет.
Наступает полная тишина. Слышно только, как Ева причмокивает губами.
Но его-то ты видела, говорит она. Он же здесь был.
Мама смотрит на нее.
Разве? спрашивает она, и в голосе ее слышен вызов. А потом, уже с лукавинкой: А ты откуда знаешь?
Ева машет рукой.
На меня, Мэри, внимания не обращай. Это твое дело. А вдруг, говорит она наконец, твоя Марина пошла по скользкой дорожке…
Как дочка Джексонов? – спрашивает Люка.
А ты не суй нос не в свое дело, рявкает на нее мама. И вдруг, заметив меня: Долорес! Что ты там делаешь с этим леденцом? Ты же вся перемажешься!
Да все будет в полном порядке, успокаивает ее Ева. Она обхватывает талию Люки мерной лентой. Вот увидишь, Мэри, все выйдет просто замечательно!
* * *
Сальваторе пристально изучает Фрэнки. Фрэнки-менеджер – такой же, как Фрэнки-партнер: властный, экстравагантный, он полон планов и проектов, разве что теперь Фрэнки совершенно не волнует прибыль.Это заведение Джо, смеется он, когда «Лунный свет» пустует и выручка маленькая. Не мое это заведение, хабиб!
Тут Сальваторе к нему присоединиться не может: наполовину это и его бизнес. Но когда Фрэнки предложил устроить мальчишник в «Лунном свете», Сальваторе сдался. Как-никак, старые друзья. Главное, чтобы Джо не узнал и чтобы Фрэнки оплатил выпивку. Но платить Фрэнки не хочет никогда . Он споласкивает пустые бутылки из-под напитков Сегуны и выстраивает их в ряд на стойке.
Все равно Пиппо узнает, вздыхает Сальваторе.
Фрэнки берет воронку и вставляет ее в первую бутылку.
Передай-ка, говорит он, кивая на флягу с содовой Лоу. Да не узнает. На вкус они все одинаковые.
Фрэнки по очереди наполняет бутылки газировкой подешевле, вытирает полотенцем, плотно закручивает крышки. Закончив с содовой, он переходит к лимонаду. Потом настанет черед эля. Фрэнки надо платить за сегодняшнюю вечеринку и за завтрашний прием в «Бухте Сегуны». Вот вам и заполучили в семью магната. Как о свадьбе сговорились, скидки сошли на нет; теперь Пиппо поставляет все по обычным расценкам. Фрэнки до этого и дела не должно быть – у него доход фиксированный, – но у Фрэнки есть план. Раз в неделю он поднимается по лестнице следом за Сальваторе в комнату наверху, где ему выплачивают жалованье. Сумма за пять лет не изменилась, но оскорбляет не это. Приходится ведь подниматься за Сальваторе по лестнице. А потом ждать в коридоре, когда позовут, словно он случайный работник, словно он здесь никто! Сальваторе по простоте душевной понимает больше Фрэнки: тот должен быть благодарен за то, что у него вообще есть работа. Фрэнки видит лишь, как Сальваторе копошится у сейфа, как загораживает металлическую дверцу ладонью – ни дать ни взять ребенок, прячущий от посторонних глаз свой рисунок. Со временем Сальваторе немного расслабляется, и Фрэнки замечает кое-что еще: слышит, как открывается верхний ящик стола и лязгает ключ, перед тем как Сальваторе приглашает его войти, видит, как растут или уменьшаются стопки банкнот в сейфе, снова растут и снова уменьшаются. Он внимательно изучает весь цикл. На этой неделе в сейфе полно денег. Все в порядке. Он смотрит на своего друга Сальваторе и почти готов его пожалеть. Но вид Фрэнки за работой доставляет Сальваторе наслаждение, и он снова принимается хвастаться.
Да я, да я такое, да если бы я мог сказать…
Его слова повисают в воздухе, он трясет головой – будто сам себя останавливает. Фрэнки кидает на него пылающий взгляд: заткнись, мол.
Ты закончил с едой на сегодняшний вечер? – спрашивает Фрэнки: меняя тему, он дает Сальваторе новый повод для переживаний.
Когда Сальваторе узнал, что свадьба точно состоятся, он специально отправился в «Бухту Сегуны» и объявил Пиппо, что почтет за честь приготовить свадебный завтрак. Пиппо ему отказал.
Вы, Сальваторе, не член семьи, напомнил он, когда тот стал настаивать. Фрэнк, если захочет, может принести в ресторан какое-нибудь блюдо. Но свадебный завтрак я поручаю своему шеф-повару. Сальваторе побагровел.
Не член семьи! – буркнул он. Ваш-то повар тоже не член семьи.
Но Пиппо лишь улыбнулся и проводил его к выходу.
Сальваторе тут же вспоминает свежую обиду.
Такова традиция, Фрэнки, причитает он. Ты должен был настоять! Еду готовит семья невесты!
Сегуна прибыль делает, ехидно усмехается Фрэнки и закуривает сигарету. Струйка дыма поднимается вверх и рассеивается, когда Фрэнки машет рукой. Он заговорщицки наклоняется над липкими бутылками.
Хабиб, этот человек не такой, как мы. Он мальтиец, но городской – «бизнесмен», говорит Фрэнки, передразнивая отрывистую речь Пиппо. Он хочет, чтобы мы платили .
А чем тебе платить? – спрашивает Сальваторе и обводит рукой зал – потрепанный бархат сидений, масляные пятна на стенах, протертые до дыр ковры.
Где тебе взять денег?
Фрэнки смотрит в грустные карие глаза Сальваторе. Я знаю, где их взять, друг мой, чуть не говорит он. Но я их трогать не буду. Я их трогать не буду.
Да не переживай ты, Сал, говорит он наконец. Найду всенепременно. Это моя забота, улыбается он. Не твоя!
Фрэнки берет полотенце и вытирает со стойки брызги и разводы. Комкает его и швыряет в раковину.
Мне надо идти готовить мое блюдо, говорит он Сальваторе, подмигивая. Потирает руки. Липкие.
Во дворе на задах «Лунного света» Сальваторе останавливается. Что-то его тревожит. Какие-то слова Фрэнки. Открывая засов сарая, он мысленно прокручивает в голове весь разговор. В сарае Сальваторе припрятал еду – подальше от жадного взгляда Фрэнки, от его цепких пальцев. Разноцветными волнами поднимаются запахи: розовое мясо, коричневая корочка сдобы, солонина – целая галерея. Сальваторе настолько сосредоточен на своих мыслях, что замечает крысу не сразу. Она сидит на груде пирожков с мясом – кончик прикрывающей их кисеи аккуратно приподнят – и лакомится. Сальваторе хватает лопату, прислоненную к затянутому паутиной окну, и с размаха бьет по убегающей крысе, по пирогам, по окороку, который летит в него, как отсеченная нога, а потом еще скачет по плиткам пола. От испуга Сальваторе покрывается испариной. Он забывает о том, что его тревожило. Тяжело опершись о черенок лопаты, осматривает пол. И видит только капельки желе, поблескивающие бриллиантами на пыльном камне.
* * *
За шесть месяцев – с тех пор, как Селеста встретила Пиппо на Дьяволовом мосту, – с ее головы не было срезано ни пряди волос. И вот она сидит в «Плюмаже», на вращающемся стуле.Ну что ж, говорит Вероника, помахивая в воздухе расческой, можем сделать что-нибудь вроде корзиночки.
Вроде чего?
Вот так, смотри! И поднимает Селестины локоны вверх.
Можно так их уложить, видишь?
Пучок, бормочет Селеста. На пучок я не согласна.
Вероника хмуро смотрит на Селесту в зеркало и отпускает волосы.
А стричь точно не будем?
Точно.
Селеста рассматривает свое отражение, волосы, ниспадающие волной. Она не спала всю ночь – вся эта суета с платьем, да еще в «Мике» ей не смогли подобрать перчатки под туфли, и, когда она глядит в зеркало, ее глаза сверкают двумя иссиня-черными гагатами. Я похожа на медведя, думает она, на гризли. Вероника чешет в затылке ручкой расчески.
Ну, не знаю, выдыхает она и смотрит за зеркало, в окно. Может, что-нибудь с цветами?
Как Королева Мая? – воодушевляется Селеста.
Ага, вроде того, говорит Вероника и машет, улыбаясь, кому-то на улице. Майская штучка.
* * *
Мы сидим в длинном коридоре и ждем Фрэн. Верхняя половина стены выкрашена кремовым, нижняя шоколадно-коричневая с волнистыми разводами. Окна напоминают мне школу: они слишком высоко, чтобы разглядеть хоть что-то, но достаточно большие, чтобы дать понять, чего ты лишен, – в них видно небо. Пока мы ждем, оно из бело-голубого становится светло-серым. И пахнет здесь как в школе.Фу, произносит мама. Карболка.
Она очень нервничает, все время перевешивает сумочку с руки на руку. Гладит себя костяшками пальцев по щеке, оправляет на мне одежду.
Дол, сиди ровно, она будет через минуту, говорит она, одергивая воротник моего пальто. Легонько проводит пальцем по моему колену, покрытому коростой.
Только не сдирай, просит она, хотя я и не собиралась.
Вбегает Люка, тормозит на линолеуме около нас, как заправская фигуристка.
Ну где же Фрэн? – стонет она, водя ногой во все стороны и наблюдая, как взлетают при этом складки юбки. Здесь такая тоска !
Скоро придет, отвечает мама. Сядь, посиди. Люка мчится в конец коридора и исчезает за углом. Мы смотрим ей вслед, и тут она возвращается, держа за руку высокую женщину в костюме.
О боже, шепчет мама. Сестра Антония.
Монахиня, улыбнувшись, подводит Люку к нам.
Мы обнаружили Лючию в коридоре, она там бегала, говорит она весело.
Я не бегала, кричит Люка. Я скользила!
Ее зовут Люка, раздраженно поправляет мама.
Сестра Антония окидывает Люку сияющим взором. Ладошки у нее сложены вместе, как у ангела.
Мужское имя! – восклицает она. Очень необычно.
Не так уж необычно, сестра Антония, замечает, поджав губы, мама.
Сестра Антония уходит, открывает дверь – коридор тут же наполняется детскими криками – и снова ее закрывает. Тишина. В следующий раз она появляется уже с Фрэн, которая несет в руке серый чемоданчик.
Вот и мы, миссис Горси , говорит сестра Антония. До скорой встречи, Франческа. Будь хорошей девочкой!
Она и так хорошая, отвечает мама.
Знаю, говорит монахиня и снова улыбается.
Первую минуту мы не понимаем, что делать. Мама не встает, никуда не стремится, просто сидит, раскрыв ладони, словно проверяет, не идет ли дождь. Люка изучает свежие царапины на линолеуме, а я наблюдаю за ней. Как будто не знаем, на что нам смотреть.
Ну, всё? – спрашивает мама Фрэн, имея в виду – готова ли она идти? Фрэн кивает. Мама берет чемоданчик.
Какого он странного размера, говорит она, держа его на вытянутой руке.
Это называется несессер, лепечет Фрэн.
А-а. Ну хорошо. Они здесь многому тебя научили, говорит мама.
Она открывает огромную дверь, и мы проскальзываем под ее рукой на свежий воздух. Впереди идут мама с Фрэн; они не соединяются, но все время толкаются боками. Фрэн только одиннадцать, однако ростом она уже почти с маму. И такая же тощая. На ней форма приюта – коричневый пиджак, коричневая юбка, темные чулки. Подол юбки оторвался, и Фрэн то и дело останавливается почесать ногу – там, где ее щекочет повисшая нитка. Волосы заплетены в две косы.
Она похожа на Четыре Марии, шепчет мне Люка.
На всех сразу? – спрашиваю я.
Люка толкает меня с такой силой, что я теряю равновесие и падаю на гравий. Теперь и на втором колене будет шрам.
Нет, дурочка! – громко восклицает Люка. На самую уродливую из них.
Всю дорогу, в автобусе и приближаясь к дому, я волнуюсь, что скажут Роза и Селеста. Фрэн действительно теперь на нас не похожа. Она кажется чужой. Даже мама разговаривает с ней вежливо, словно с соседским ребенком. Я думаю, это потому, что она все еще сердится на Фрэн за пожар и прочие неприятности, но, когда мы подходим к двери, мама крепко прижимает ее к груди и чуточку приподнимает.
Как здорово, что ты дома, ангелочек мой, говорит она.
С вершины холма Фрэнки видит, как у тротуара останавливается автобус. Он перекладывает коробку под другую руку, ощущает приятную тяжесть внутри, слышит шебуршание. Он видит, как четыре фигуры идут к Ходжес-роу; Мэри в своей манере – останавливается посреди дороги и машет детям рукой, чтобы скорее переходили. Разглядев нас, разглядев Фрэн, он бежит домой.
* * *
На верхней губе Сальваторе блестят капельки пота. Руки влажные: он несет по узкой тропинке подносы с едой из сарая в «Лунный свет». Снимает с пирожков салфетки и перекладывает их аккуратной кучкой на серебряный поднос, подправляет кончиком пальца. И опять на улицу – за спасенным окороком. Заново вывалянный в хлебных крошках, он выглядит чудесно. Сальваторе снимает с него воображаемую соринку, обводит взглядом выставленное на стойке угощение: нарезанное мясо всех оттенков розового, пряные колбасы, прохладные кусочки огурца в чаше с уксусом, поблескивающие на тарелке стручки перца. Фрэнки сказал: Да не бери ты в голову, сделай несколько сандвичей, – но Сальваторе горд собой. Сальваторе разозлился. Он хочет показать Пиппо, как замечательно он умеет готовить. Это еда для мужчин. Здесь ничего сладкого, никаких лакомств, за исключением маленьких миндальных бискотти , которые он сделал к «Вин Санто» [9]. Мэри их очень любит. Он глядит на бискотти , разложенные золотистым веером на кружевной салфетке. Надо отложить для нее несколько штучек. Сальваторе берет льняную салфетку и отсчитывает одно, два… пять бискотти для Мэри. Прикидывает, в какое надежное место их припрятать. Только не в сарай – он весь день его проверял, не может же и ночью сторожить. В сейф в кабинете Джо Медоры – осеняет его. Там-то крыс нет.* * *
Селеста отказывается спускаться, кричит Роза, открывая дверь. Она говорит, свадьбы не будет, у нее на голове черт-те что. Фрэн! – вдруг истошно вопит она и отталкивает маму, которая загораживает Фрэн.И что теперь? – стонет мама. Она подходит к лестнице и кричит:
Селеста! Твоя сестра приехала! Фрэнк! Фрэнк!
Он ушел на рынок, сообщает Роза, уперев руки в боки. Фрэн медленно подходит к каминной полке, берет фотографию Селесты на первом причастии.
Что у нее с волосами?
Пиппо не разрешает их стричь, говорит Роза. Вот она и пошла в «Плюмаж», чтобы их… – она подыскивает нужное слово – накрутить.
Ой, говорит Фрэн, проводя рукой по медному колокольчику.
Где Бэмби? – спрашивает она, ища глазами керамическую фигурку олененка.
Не спрашивай, отвечает Роза, но потом все-таки сообщает: ее папа разбил.
А-а, говорит Фрэн. Роза ухмыляется.
А что у тебя в чемодане? – спрашивает она, щелкая замками.
Фрэн открывает крышку. Там две пары панталон, майка, свернутая в шарик пара белых носков, Гидеонова Библия[10], кремового цвета карточка с написанной на ней мелким почерком молитвой и четки.
Что это? – спрашивает Люка, надевая их на шею. Бусы?
Это называется розари – четки, говорит Фрэн.
Смотри, Роза, говорит Люка, это розочка.
С ними молятся, говорит Фрэн. Папе не показывайте.
Люка прячет четки под свитер, и тут входит отец. Он ставит на пол здоровенную коробку и стоит, глядя на Фрэн. Руки его распахнуты для объятий, но она словно приклеилась к линолеуму. Мы все затаили дыхание.
Раздается покашливание. Это мама вышла из кухни.
Ты папу-то обнимешь? – спрашивает она. Фрэн обходит коробку и предстает перед отцом. Он наклоняется поцеловать ее, и она отворачивается. Глаза у нее каменные.
Ты принес Фрэн подарок? – говорит Люка, разглядывая коробку. И перебирает пальцами – ей не терпится коробку открыть. Мама бросает взгляд на отца. Он глядит на нее, пожимает плечами.
Нет, это на завтра, говорит мама и обходит Розу, чтобы забрать коробку. Она наклоняется, хочет ее поднять, но в коробке что-то скребется.
Ох, Фрэнк! Там что-то живое?
Он снова пожимает плечами и не успевает остановить Люку, которая открывает ее и заглядывает внутрь. Я знаю, что там. Господи, ну пусть там окажется что-то другое, твержу про себя я. Люка снова наклоняется и откидывает вторую крышку; выглядывает черно-белая головка.
Гляди, Фрэн! Папа тебе кролика купил! – кричит она.
* * *
Машина незнакомая, арендованная. На водителе серый шерстяной костюм в широкую белую полоску – модный, пижонистый, но дешевый. Проезжая мимо витрин магазинов в старом городе и Дома Моряка, он притормаживает. В это время здесь открыты только бары.Рад, что вернулся? – спрашивает он.
На это Джо Медора не отвечает.
Удиви его, говорит он. Скажи, что дело буду вести я.
Паоло проезжает «Лунный свет» и останавливается за первым поворотом.
На вечеринку не заглянешь?
Джо протягивает руку за ключами. Паоло либо окончательно глуп, либо ведет свою игру.
Это бизнес, говорит Джо подчеркнуто твердо. У меня дела. С Фрэнки.
Паоло выходит из машины, идет легкой походкой по тротуару. Он чувствует на себе взгляд Джо.
Нет, босс, говорит он чуть слышно, это у меня дела с Фрэнки.
* * *
Фрэн сидит, натянув юбку на колени, и греется у огня. Она сняла чулки, чтобы мама их заштопала, и я вижу ее голые икры в тоненьких прожилках. Фрэн держит на коленях кролика, гладит его мягкий белый живот, меховые подушечки лапок. Он лежит неподвижно, с закрытыми глазами, склонив голову набок. У нее никогда не было кролика, своего собственного: другие – которые жили в клетке в саду – не в счет. О них она не хочет думать, поэтому сосредотачивается на том, чем кормить этого. Можно сходить в лавку Эвансов и попросить их отдавать ей подгнившие овощи. Тут она вспоминает, что лавка сгорела, а ей все равно надо будет возвращаться в монастырь. Мать-настоятельница не разрешит ей держать там кролика, да и большие мальчишки наверняка придумают какую-нибудь гадость, как уже было с той кошкой. Кролика придется оставить здесь.Ему нравится, говорит Ева, зажав губами шпильки. Она закалывает Селесте волосы, крутит ее голову во все стороны, но глаза ее устремлены на Фрэн.
И как же ты его назовешь?
Джоуи, говорит Фрэн, водя пальцами по лапкам. Селеста издает громкий вопль: Ева, вздрогнув, нечаянно уколола ее шпилькой.
Извини, радость моя, говорит она и откашливается. А может, Флаффи? – предлагает она. Или Флопси?
Джоуи! Джоуи! Джоуи! – Люка, подпрыгивая на стуле, кричит так громко, что в дверях появляется мама. За ней следом отец.
А ну, прекратить голосить! Немедленно! – орет она на Люку. А ты, мама оборачивается к Фрэн, унеси его во двор.
На отце лучший костюм. Он не улыбается. Его рука ползет вверх, по маминой шее, туда, где волосы мягкие и тонкие, и тянет их вниз. Костяшки его пальцев побелели от напряжения. Я нутром чувствую, как из нее выходит воздух, но больше смотреть не могу; не могу смотреть ни на кролика, ни на маму, ни на отца, ни на Фрэн. Так мне скоро вообще некуда будет смотреть.
Ну вот! – говорит Ева Селесте. Теперь ты как картинка!
Селеста встает со стула и разводит руки в стороны. Она смотрит в зеркало над камином – склоняет голову набок, опускает ее, задирает подбородок. Затем оборачивается, берет пудреницу с зеркальцем, чтобы увидеть, что у нее сзади.
Очень здорово, Ева, говорит она. Ты меня спасла.
Только учти, завтра придется все повторить. Ночь прическа не продержится.
Ева ухитрилась при помощи невидимок, шпилек и атласных бутончиков сделать то, что не сумел весь персонал «Плюмажа». Селеста похожа на Золушку из моей книжки волшебных сказок. Настоящая принцесса. Пиппо в обморок хлопнется, когда ее увидит. |