О: Как вы понимаете панк-рок как стиль жизни?
 
   М: Панк как стиль, я думаю, это прежде всего вызывающая прическа. Чтобы люди смотрели на тебя: "Да, это вот панк". Кроме того, манера поведения, одежда, ботинки тяжелые, ремни проклепанные, побольше цвета.
 
   О: А стиль жизни?
 
   М: Я думаю панк как стиль жизни — это не плевки и т. п., а это скорее связано с протестом, который выражается внешне и в поведении — неприятие того, что окружает, обычных вещей. Ты хочешь показать, что ты против этого всего, что ты не будешь слушаться учителей, которые внушают тебе: "Подстригись! Ведь так же нельзя!" типа того.
 
   О: А тебя что не устраивает в нашем обществе, государстве?
 
   М: Ну, в обществе в целом я не знаю. А вот в вещах, с которыми я сталкиваюсь, мне не нравится этот режим, который впитался… — все должны под коленку стричься, одевать "черный низ, белый верх". Я против этого, я не люблю стандарты. Мне по душе то, что самому нравится, а не то, что кто-то указывает.
 
   О: Должен ли панк-рок нести опасность для общества?
 
   М: (смеется)В какой-то степени, конечно, должен. Чтобы боялись. Вот раньше, при слове «панк» все в сторону бросались. А сейчас это как-то так приелось…
 
   О: А опасность в плане физического разрушения?
 
   М: Destroy! Да, иногда можно что-нибудь поломать. Или кому-нибудь что-нибудь поломать. Иногда на физическом уровне тоже… А так, в основном, параллельно…
 
   О: Разрушение стереотипов (в области духовной)?
 
   М: Что-то я не понимаю. Стереотип — это что такое?
 
   О: Ну, клише. (Общий смех).
 
   М: Ну, еще лучше. Ерунда-то какая-то.
 
   О: Какие-то правила, нормы определенные…
 
   М: Ну, какие нормы? Никаких норм, правил не должно быть.
 
   О: Ну, панк-рок их и разрушает.
 
   М: Да, а я что до этого говорил? (Общий смех). Может быть, я только думал об этом, но не говорил. Такие словечки… Условиями.
 
   О: Что бы Вы хотели пожелать панкам и, вообще, читателям этой книги?
 
   М: Счастья, здоровья. (Смеются). Меньше слушайте взрослых. Они жили своей жизнью, мы будем жить своей. Ставьте ирокезы, набивайте татуировки. Живите так, как душе угодно жить.
 
 

Интервью с группой "РАСТУЩЕЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ"

    г. Наро-Фоминск 21.02.1999
 
    Панк-рок не умер!
    Просто он так пахнет.
 
   Ольга: Представьтесь, пожалуйста.
 
   Леха: Я пытаюсь петь. Ты — бас.
 
   Женя: Я барабанщик.
 
   Мамонт: Я ритм, соло и прочие штучки.
 
   О: Когда и при каких обстоятельствах образовалась наша группа?
 
   Л: Не знаю. Я не помню.
 
   Ж: 1992-й год что ли.
 
   Л: Нет, 94-й что ли.
 
   М: Зимой, в подвале.
 
   О: При каких условиях?
 
   М: Снег шел.
 
   О: Откуда знали друг друга?
 
   Л: Учились в одном классе. Я, вообще, на басе играл. И состав совершенно другой был. У Мамонта своя группа была — «Покос». Но потом у нас сформировался довольно стабильный состав: я, Женя, Мамонт. Менялись только басисты.
 
   О: Как дальше развивалась история группы?
 
   Л: Полуподвальная группа начала трансформироваться во что-то более серьезное. Появилось множество идей — музыкальных и интеллектуальных. (Посмеивается). Репетировали в ДК «Строитель», пока нас оттуда не поперли. Потом пошли на какие-то концерты, где мы играли в жопу пьяные. Короче, дрянь какая-то была в то время.
 
   О: В данный момент что происходит в группе?
 
   Л: Все поменялось. Состав поменялся. Песни сочиняем. Играем. Ты пришла.
 
   О: Как вы понимаете панк-рок?
 
   Л: Панк как что?
 
   О: Как музыкальный стиль, например?
 
   Л: А можно ли панк-рок назвать музыкой? Музыка — это такой термин, какой не подходит к панк-року. Я не знаю, как это объяснить, но это другое совсем.
 
   О: Панк-рок — это явление скорее музыкальное или социальное?
 
   Л: Антисоциальное, конечно… для кого-то… Панк-рок настроен против системы, против истеблишмента, поэтому он и антисоциален. А все остальные «музыканты» — все системники.
 
   О: То есть, сердцевиной панка является бунт, протест, как это будет выражаться музыкально, это же не важно?
 
   Л: Конечно. Это может выражаться даже не в музыке. Некоторые картины рисуют, другие стихи пишут — тоже панк.
 
   О: А как этот протест и бунт могут выражаться?
 
   Л: На сцене кривлянием (смеется)… Поведение отвратительное. Вызывающее. Провокационное.
 
   О: Должен ли панк-рок нести опасность для общества?
 
   Л: А он и несет.
 
   О: Ну и что панки разрушили?
 
   Л: Это же не распространяется на здания, на вещи. Это не тупое разрушение в физическом плане "destroy и мне все по фигу". Это распространяется на мозги на эстетику, сознание, мораль буржуазную.
 
   О: И чего панк-рок добился?
 
   Л: Он добился того, что его стали запрещать. Бороться с этим обществом отвратительным не так это легко.
 
   О: То есть, панк — это такая зараза, которая проникает в умы людей и лишает их спокойствия, заставляет задумываться над жизнью.
 
   Л: Видишь, ты сама можешь дать интервью (смеется).
 
   О: Что я говорю за тебя, кстати?! Эпатаж какое значение имеет в панк-роке?
 
   Л: Панк-рок, вообще, весь — это эпатаж.
 
   О: Как это выражается?
 
   Л: Внешне, например.
 
   О: Ну, и кого ты сейчас чем-то таким удивишь? Тебе не кажется, что панк со своими помойками, ирокезами и прочим сам стал частью истеблишмента?
 
   Л: Стал в какой-то мере. Но, по крайней мере, это был реальный вызов, когда все это начиналось. И для чопорной Англии середины 70-х и для тоталитарного СССР с начала 80-х. У нас и сажали за это, и в дурдом, и т. д. (Женя сидит в другом конце комнаты и тихонько сам с собой прикалывается — типа "всю Россию оккупировали"… Стоит хохот. Люди сбиваются смысли и гонят пургу.)
 
   Л (продолжает): А сейчас панк-рок как и другие музыкальные направления, конечно, коммерциализировали. Кто-то продался, но кто-то остался.
   Тем более, что сейчас мы попали в такую ситуацию… Если раньше все запрещали, то теперь все вроде бы можно, но опять же у нас нет условий, возможностей для создания такой мощной структуры "D.I.Y.", как на Западе. То есть, если ты хочешь донести свои мысли, идеи до людей, приходится идти на компромисс и заключать контракты с мажорскими или дурацкими лейблами. Да если они еще захотят выпускать такую некоммерческую музыку. Кто у нас в Москве может выпускать панк-группы? А на Западе — тысячи, сотни тысяч лейблов, которые выпускают исключительно панк-группы. То же самое и с "D.I.Y". Я хочу сказать, что у нас сейчас нужно или выпускаться на жирных лейблах или быть по-настоящему indi, D.I. Y-группой, сидеть у себя гараже (что мы и делаем), придумывать песни. Сейчас, я считаю, что у нас, особенно это заметно в центре — в Москве, в панк-роке абсолютная стагнация. Группы, которые существуют с начала 80-х не придумывают ничего нового, продолжают играть одно и то же, кто может (и хочет), усиленно лезет на экраны TV. Новообразовавшиеся группы играют, в большинстве своем, то же самое, причем музыку воруют не у западных команд, а у своих же — «Тараканов», «Пургена», и музыка получается даже не второсортной, а третье — и четверосортной (если можно так выразиться). Просто тошнит уже. Даже если есть какие-то идеи, то преподносятся они как-то по-детски что ли. А на концерты люди приходят побеситься просто. Панк-публика испорчена такими концертами, они слова в песнях слушать не будут. Но, опять же, я не слышал периферийные группы. Мне кажется, мегаполисы человека делают таким… со своим этим буржуйством, клубными тусовками и прочее. В центре народ провонял социумом.
 
   О: Вы считаете себя периферийной группой?
 
   Л: Да. Мне кажется, в центре все немного фальшивее. Потому что там деньги. Сейчас же панк-рок «успешно» переходит в коммерцию, даже у нас. Деньги — деньги — деньги — деньги. Хотя изначально это вообще все против денег. Я понимаю, ты купил себе более-менее приличные и инструменты — на концертах ты же на дерьме играть не будешь. Но чем больше денег, тем еще больше денег надо. Это может продолжаться до бесконечности — студии… продавать какие-то права. Когда есть свой лейбл — это, конечно, здорово. Но у нас в стране на таком уровне это, к сожалению, невозможно, и будет невозможно еще как минимум лет 10. Главное, не становиться рабом вещей, чтобы не было этого вещизма, понимаешь? Деньги — это ведь средство, а не цель.
 
   О: Как ты относишься к анархии?
 
   Л: Это, конечно, прекрасная идея, но это утопия. Потому что основана на идее свободы: общество без государства, чтобы на человека не давил никто. А я, вообще, лично за коммуны. Мне нравится, когда люди коммунами живут.
 
   О: То есть, живя в обществе, пытаться жить своим сообществом?
 
   Л: В безликом окружении быть всегда самим собой.
 
   О: А ты считаешь, у нас коммуны возможны, ведь на Западе они давно существуют?
 
   Л: На Западе… У них свобода в одном, может быть, а запреты в другом. У них тоже, видимо, система давит, у них тоже трущобы, у них тоже преступность. Мне кажется, они зашли в тупик. Мы-то хоть ищем какие-то новые пути, а Америка сама себя уже поела, они выделяют дерьмо и дерьмо едят. И этот средний класс, эта стабильность — вся эта прослойка отвратительная. И все люди, в основном, безразличные, на все наплевать, лишь бы у меня все хорошо было — моя частная собственность, личная неприкосновенность.
 
   О: Против чего может быть направлен панк-рок в нашей стране сейчас?
 
   Л: Против системы. И не обязательно политической. Против системы ценностей.
 
   О: Ну, и какие у нас сейчас ценности? Ведь после развала СССР и прочих событий произошла полнейшая нивелировка ценностей, крушение идеалов, а новые еще не успели создать.
 
   Л: Сейчас у нас одна ценность — деньги. Плевать — культура, искусство ценностями не являются уже давно. Только деньги, остальное не важно.
 
   О: А что панк-рок может сделать в такой критической ситуации?
 
   Л: Надо хотя бы вокруг себя людей сплотить, таких же, как ты сам. В общем, я считаю, что не надо людям вдалбливать свои идеи. Надо, чтобы человек, который тебя понимает, послушал что-то — "да, я то же самое думаю". Вот таких людей объединять надо, а не вот этих вот обывателей — если ты даже будешь им что-то вдалбливать, они станут фанатиками, либо будут профанацией заниматься всех этих идей. Я говорю, нужно большой тусовкой жить… Чтобы тебя понимали, в общем.
 
   О: Сплотить людей, и все?
 
   Л: Да, или хотя бы, чтобы чуть-чуть они хотя бы о чем-то задумались, во всей этой грязи… Искусство должно быть с кишками. Мы эти кишки — на всеобщее обозрение вытаскиваем — вот, смотрите, это вся вот эта грязь, которая не только в нас, но и кругом, вообще.
 
   О: Чем панк-рок от рока отличается?
 
   Л: Панк-рок более агрессивен, в нем больше экстремальности. Панк-рок шокирует и вскрывает нарывы на теле общества. Это те свойства, которые рок-музыка давно растеряла. Панк-рок — это как песня шаманов. Какие-то вскрики. Какая-то страшная сила есть. Надо, чтобы все было насмерть, чтоб до конца. Чтоб каждая песня была как последняя, и ты в нее все вкладываешь. Настоящее все должно быть. Не нужен этот декоративный панк.
 
   О: Какова цель вашего творчества?
 
   Л: Для себя мы поставили цель бороться с буржуйством во всех его проявлениях. "Смерть сытым, довольным и лоснящимся гадам!" Ну, и опять же, я говорю, найти побольше единомышленников, во-первых, и хотя бы чем-то противостоять системе, потому что сейчас не реальны демонстрации, митинги. Я бы пошел на них, но, как писал Че Гевара: "Я пойду тогда на митинг, когда у меня будет пистолет". Понимаешь?
 
   О: А как панк-рок с политикой связан?
 
   Л: Некоторые говорят, что панк-рок и политика — это вещи совершен но не совместимые. Но политика — это все та же система. Все же идет от политики, все устройство, все давление. Протест же выливается не только на обывателей, но и на них тоже.
 
   О: Чем русский панк-рок от западного отличается?
 
   Л: У нас есть корни свои, но словами это трудно объяснить. Тут и влияние народного, песенного начала, и дело еще в условиях развития.
 
   О: То есть, на Западе существовал гаражный рок, потом его успешно переделали, коммерциализировали, и сразу начали делать на панк-роке деньги. И только какая-то группа вылезала из подполья, ее продавали, покупали. И все деньги. У нас же панк-рок возник, когда шоу-бизнеса не было, да и быть не могло, поэтому у нас это шло как-то более от сердца, более из протеста, более честно. А сейчас, когда у нас пытаются состряпать нечто вроде "рыночной экономики", и эта коммерциализация потихоньку появляется и у нас. То есть чем сейчас ситуация отличается?
 
   Л: Отличается ситуация в стране у нас, вот только чем. Просто мы гаже стали жить, и из-за этого у нас немножко живее, чем там.
 
   О: Что бы мог пожелать панкам и, вообще, людям, которые будут читать эту книгу?
 
   Л: Чтобы сами себя не обманывали. Чтобы поменьше вранья было. Что ты думаешь, то и говори, и делай — в музыке, в чем угодно, во всех проявлениях — хоть картины пиши. Чтобы они были настоящие. Что люди не жили на заказ. Ты живешь, как живешь. Будь самим собой.
 
 

Интервью с Хэнком. Группа "ЧУДО-ЮДО"

    17.01.98
 
   Ольга: Как и при каких обстоятельствах образовалась группа?
 
   Хэнк: «Чудо-Юдо» образовалась в 1983 году, я еще в школе тогда учился. Название придумали мы с Мамонтом. Выбирали всякие названия и остановились на названии "Чудо-Юдо Секс-Террор", а потом сократили до «Чудо-Юдо». Состав у нас сейчас: Мамонт, Хэнк, Лэмм и Клэш. Мамонт — это мой родной старший брат, Лэмма я знаю года с 1983 по всяким системным тусовкам центровым древним, и барабанщика тоже знаю года с 1983. Еще пиротехник Нас есть — Кокос, маньяк взрывов. Он сейчас интернет-страницу держит. У нас есть свой адрес в интернете: http://www.alibi.org/sound/chudo/index/html
 
   О: Как ты увлекся панк-роком?
 
   X: Я маленький был совсем, когда в 1976-м году передавали по "вражеским голосам" Sex Pistols, я ловил это на старом приемнике и слушал.
 
   О: По "вражеским голосам" это как?
 
   X: Сева Новгородцев, ВВС, всякие там еще другие.
 
   О: Как удавалось это все ловить?
 
   X: А нормально ловилось. Правда иногда с помехами. Потом еще записи были всякие. Сначала я увлекся панк-роком — слушал и параллельно учился играть на гитаре. А старший брат брал меня за уши, сажал к колонке и говорил: "Слушай, это вот рок-музыка такая забойная". И я так вот вырастал. И с самого начала был художественным руководителем группы. И так все время увлекался. Сначала умел играть только 3 аккорда блатных, а потом научился больше-больше постепенно. И сейчас у нас выпущены альбомы:
   1985-88 "Sех Terror"
   1988-95 "Панк-рок-опера "КАЙФФ!!!.."
   1995-98 "Третий МойБогРок"
   1999 "Секс! Сэкс! Sех! Sэх!"
   за ними выйдет альбом «НЛО», "Панки Панки Только для панков", "Анархия А", и много еще всяких песенок у нас.
 
   О: А как все начиналось?
 
   X: Я начал постепенно панковать, когда в школе учился. Первый в школе выбрил виски, году в1980-м. Меня поставили на учет в детскую комнату милиции, в КГБ, обвиняли в антисоветской пропаганде, чуть не посадили. Ко мне КГБэшника приставили. Мне было тогда лет 12–13. Я красил волосы зеленкой, одевал советский собачий ошейник, школьные портки булавками протыкивал. Такие чудиловки. И вот мы в Центре собирались около памятника Пушкину — 1981-82 годы. Сейчас уже из этих старых панков мало кто остался в нормальной деятельности — кто-то в дурдоме, кто-то в тюрьме, кто-то спился, кто-то сторчался, но некоторые остались и занимаются музыкой или какими-то творческими делами — художники, дизайнеры. Я вот, например, по профессии — женский парикмахер. С детства любил сам себя стричь, потом начат друзей стричь, подруг, и так вот научился стричь постепенно. Группа сразу выбрала себе идеологию. Мы убежденные панк-анархисты интернационалисты и сразу определились чего мы хотим, а чего не хотим.
   Наша религия — "Делай добро и верь в себя";
   наш девиз — "Живи сам и давай жить другим";
   взгляд — "Чем клясть тьму — зажги свет";
   лозунг — "Не огорчайся, улыбайся";
   культ — "неошаманизм";
   наш стиль — "Rock'n'roll в кружке художественного крика";
   наша сексуальная ориентация — нормальные, здоровые гетеросексуалы.
 
   О: Как у вас рождались песни?
 
   X: Фиг его знает как. Как будто кто-то диктует. Как будто астральный монстр какой-то Чудо-Юдо.
 
   О: А «Чудо-Юдо» — это что-то обозначает, или это просто так назвали?
 
   X: Чудо-Юдо — это волшебная форма жизни, т. е. это наше божество, которому мы поклоняемся. Как религия. Вот Бог — он один, но у него много имен — Аллах, Кришна, Иисус Христос… Ещё у Бога есть имя Время, ещё у Бога есть имя Чудо-Юдо. Это такое суперсущество, которое умеет плавать, под землей рыться, летать в воздухе, перемещаться через пространство и Вселенную, уменьшаться до минимума и увеличиваться до максимума. Это как микромакросущество.
 
   О: А теперь расскажи поподробнее, как вы в начале 1980-ых находили друг друга — неформалы.
 
   X: Мы просто в Центре собирались, на Пушке. Чудака видно издалека (смеется). Просто подходили друг к другу, знакомились. И было такое забавное у нас… ну, по-детски, фигли — ещё дети были такие хулиганистые. Сейчас уже повзрослели — типа олдовая система такая, на спокойняках. А раньше были очень безудержные — собирались и ходили по магазинам — по ГУМу, по ЦУМу и крушили все подряд — витрины, стекла выбивали. Сразу приезжала милиция. Нас разгоняли. Destroy наводили, день хаоса. Напивались, хулиганили. Забирали нас комсомольские оперативные отряды, в милицию, вызывали родителей, отправляли в медотрезвители. Тогда в 1982-82 на Пушке собирались и хиппи, и панки. И вместе собирались, и раздельно, но в основном не по одежде друг с другом тусовались — у кого какая фенечка, у кого сколько булавок, а чисто по характеру.
 
   О: Панк-рок был скопирован с Запада, или это было свое русское анархическое движение, как ты считаешь?
 
   X: Это смешанное. Московские панки что раньше, что и сейчас — это одно и то же, разница лишь в том, что сейчас у панков больше гитар, больше примочек, больше всяких прикидов уматных. Московские панки — это гибрид русского анархизма и европейского панк-рока. Например, русский дух анархии — это Кропоткин, Бакунин, Махно, а дух европейский — это "Sex Pistols", «Exploited». Московские панки — это нечто среднее между европейскими панками и японскими. То есть в себя вобрали культуру западных панков и восточных. Но есть и свои корни. Например, всякие оттенки, присущие только московскому панкизму — увлечение и любовь к козявочкам, сопелькам, заплаточкам.
 
   О: А у восточных панков какие особенности?
 
   X: Они похожи на каких-то сумасшедших банзаев — камикадзе-самураев. Они все черные, и доводят свой образ до гротеска восточного дьяволизма, буддизма, и в то же время каких-то остроконечных Микки Маусов.
 
   О: Записи как доставались?
 
   X: Друг у друга переписывали. Кому-то из-за границы привозили, и так это распространялось через много рук полуподпольно. Сначала слушали "Sex Pistols", «Clash», «Exploited», "Dead Kennedys". И здесь групп-то было мало. Вот самая первая панк-группа, которая в стране появилась — это "Автоматические удовлетворители" (АУ). Они появились году в 1979-м. А мы первый концерт дали в 1983-м. Были и до нас группы, но самые старые группы распались, только мы остались. Я вот так вспоминаю. Мы тогда играли по бомбоубежищам в начале 80-ых. Собирались панки, анархисты, хиппи всякие, бомбоубежище закрывалось… Была такая группа — «Диоген», еще «Дихлофос» и группы с такими названиями — «Какашечки», «Сопельки», «Козявочки» — много таких названий — типа самобичевание. У «Диогена» барабанщик работал слесарем или сантехником в ЖЭКе, и он пробил там помещение — "под вокально-инструментальный ансамбль". И туда стали всякие группы приезжать — типа фестивали были там. Это был андеграунд дикий. Я играю, смотрю в зал, а там происходит все, что угодно — пыхалово, ширялово, фак идет во время концерта. Такого не было ни в ДК, нигде. Несколько было таких бомбоубежищ. Самое первое, самое долгое бомбоубежище было около метро «Сокол». Такие концерты происходили раз в несколько месяцев. Приходили только свои.
 
   О: А как насчет ментов?
 
   X: Они не могли. Стены больно толстые (смеется)в бомбоубежищах.
 
   О: А после концертов?
 
   X: А чё после концертов? После концертов — разбитые баяны, банки от пятновыводителей, тюбики от клея — уже все кончалось… бутылки от портвейна водки. Как это было. Вечером собираются часов в 7–8 и так вот до утра, все какие-то фиг-знает-какие выходили из подвала… В середине 80-х стало больше групп, больше панков. И концерты стали проходить с большим количеством людей. Я помню концерты середины 80-х, вместе мы играли — "Автоматические удовлетворители", «Чудо-Юдо», «АНЧ», «Нострадамус», "Прочие нужды". Играли по Дворцам Культуры и по клубам. И как правило, всегда концерты проходили один раз в одном месте. Потому что во второй раз администрация не хотела пускать панков. Вот, например, тут недавно концерт «Чудо-Юдо» играли, и после концерта администрация сказала: "Тут играли и фашисты, и сатанисты и какие-то извращенцы, все нормально было. Но такой страсти, как играли панки, мы не хотим больше, и никогда панков не пустим". Там пробили все унитазы, лампочки разбили, аппарат поломали, шторы подожгли, вообще такой destroy сделали, что то место, где играли, выглядело как после ядерного взрыва, а не как после концерта. Облевали там все.
   Потом в Москве в 85-м появилась Рок-Лаборатория — филиал КГБ, потому что Комитету Государственной Безопасности было трудно уследить — с каждым годом становилось все больше людей-контркультурщиков, и уже трудно было, как это было раньше, как меня, вызывать, ставить человека из КГБ, который за мной следил. А нельзя же так, чтобы над каждым панком было по одному КГБэшнику, слишком штат пришлось бы…
 
   О: В чем это заключалось? Как это он следил?
 
   X: Хрен его знает, что они там делали, но КГБ всегда работало круто. Вот например, я звоню по телефону, договариваюсь — вот поедем, сделаем destroy дестройку, повеселимся. Договариваюсь с друзьями, забиваю в Центре стрелку. Иду в метро, а он уже стоит там, в метро, и смотрит на меня. Я думаю: "Что он здесь делает?" Раз, прохожу, он за мной — следит куда я. Глупость какая-то. Я был ребенок вообще, а за мной такие взрослые дядьки следили. И я когда в школе учился, мне давали такие стремные волчьи характеристики: "Дима Свинокопытников. Нельзя впускать в крупный, здоровый коллектив — разлагает изнутри" (смеется). Я в школе сделал свою панк-команду. Перовские панки — панк-команда «Плесень». У нас тут были подвалы свои. Это было в 81-82-х годах. Здесь, в Перово, сначала было урлово очень. А потом панки стали еще более агрессивными и экспрессивными, чем урла, и просто урла стала по фигу… Были потом проблемы с люберами. Это уже позже. Сначала их не было, а были проблемы просто с гопниками, типа такие: тельняшка виднеется дембельская. Поверх пиджака с поднятым воротником, рубашка, ботинки остроносые на скошенном каблуке. Все такие с пальцовками: "А шо ты булавку, ты шо, фашист, шо ли?" А потом любера появились, а потом они исчезли (смеется).
 
   О: Как советские обыватели реагировали?
 
   X: Когда мы в 83-м году репетировали на овощной базе… Я туда пришел. И говорю: "Здрасте…" — такую телегу прогнал, потому что если бы правду сказал, там бы ни хрена не пустили. А я пришел и говорю: "Я — художественный руководитель вокально-инструментального ансамбля. Давайте мы у вас будем репетировать, за это вам концерты делать по праздникам". Там у них был актовый зал небольшой, сцена невысокая. А там бабки какие-то работали, когда нас видели — хватались за голову, крестились и говорили: "Вот чудо-юдо-то, вот чудо-юдо". Прямо вот так совпадало — получалось, что мы выбрали название, и нас так и называли. На улице час-то пальцем на нас показывали, потом как-то меньше и меньше, но этот процесс замедленный очень. Вот когда мы были в Амстердаме, в Берлине — там вообще никто ни на кого внимания не обращает — там хоть помойное ведро на голову надень, ходи — никто не посмотрит. А здесь до сих пор обращают внимание.
 
   О: Долго вы продержались на этой базе?
 
   X: Да. Обычно в 80-ых годах любая группа больше года на одной базе не держалась, а мы там продержались долго — года 3–4. А потом уже Рок-Лаборатория появилась. Дали нам базу от Рок-Лаборатории в клубе «Октябрьский» около Птичьего Рынка. Сначала нам дали обычную комнату, а потом сказали: "Не жирно ли вам, сраным панкам, репетировать в цивилизованной комнате? Здесь лучше будут дети песенки под рояль петь". И отослали нас в другое помещение в том же клубе, а это помещение, ну, такое маленькое. Мы узнали, там раньше был туалет. Меньше базы по размеру в природе не существует. Мы к друг другу, плечо к плечу, барабаны, колонки — на сраной аппаратуре громыхали. Но нормально. Там мы отрепетировали альбом "Sex Terror".
 
   О: А где вы инструменты изначально взяли?
 
   X: Сначала гитара была стремная, что стремнее и представить нельзя — гриф от семиструнки, а корпус от другой гитары, от ГДРов-ской, разбитой — сзади у нее стенка была выбита, звучок стоял советский, за 7 рублей, от акустической гитары. Поганей придумать нельзя. Струны разные, облезлые — половина акустических, половина — от «Урала». Все это самими делалось. У остальных участников группы — такие же сраные «Уралы» и всякое дерьмище. Барабаны тоже сами делали. Вот один из наших барабанщиков сделал бочку длиной метра 3. Она звучала как турбина, как труба в канализации… А потом я пошел работать в парикмахерскую — заработал на гитару и уволился. У нас в группе при любом составе люди творческие, все люди искусства — все в группе умеют рисовать, умеют писать стихи, музыку. Потом начали появляться рок-клубы. Одним из первых был Sexton FozD. И там "ночные волки" делали специальные панк-дни. В Sexton'e играли и «Чудо-Юдо», и «Пурген», и "Автоматические удовлетворители", и «НАИВ» и "4 таракана" и многие другие.