Альбано Питер. Атака седьмого авианосца (Седьмой авианосец - 5)

   - Нам заказали номера в гостинице неподалеку, - сказал Аллен. "Оукмонт".
   Трое старожилов многозначительно переглянулись, а потом механик осторожно сказал:
   - Виноват, сэр, но хочу предупредить: это далеко не "Уолдорф-Астория".
   - Знаю. Но она близко, а прочее неважно. - Задумчиво подергав себя за ухо, адмирал повернулся к Уильямсу: - Как командир, я бы предпочел остаться на борту. Вы бы не согласились со мной поменяться?
   - Но, сэр... старшинский кубрик... сами понимаете, это не очень удобное место...
   - Мистер Уильямс, - прервал его Аллен. - Я вас прошу со мной поменяться.
   - Есть поменяться, - уступил тот. - Пойду соберу свое барахло.
   - Вот и отлично. С этим покончено. Теперь, джентльмены, совершим небольшую экскурсию. - Он обвел глазами старшего помощника, штурмана и механика. - Осмотрим все - от перископа до днища.
   - Есть, сэр! - все трое поднялись.
   Во главе с Уильямсом они двинулись к носовому торпедному отсеку. Люки всех шести торпедных аппаратов, сгруппированных по три, были открыты, и видно было их поблескивающее полированным металлом нутро диаметром двадцать один дюйм, над которым росли настоящие джунгли проводов, клапанов, рычагов, пружин, тумблеров, регуляторов и стоперов. Трое матросов-торпедистов, надраивавших нержавеющую сталь молдингов, оторвались от своего занятия и стали "смирно".
   - Вольно! Продолжать! - скомандовал Аллен, и матросы, заметно смущаясь присутствием начальства, снова взялись за дело.
   Адмирал показал Бернштейну на стальные ролики, шедшие вдоль зарядных желобов под стеллажами, приваренными к обоим бортам лодки.
   - Вот здесь они, торпеды, и хранятся, а в аппараты их заряжают вручную с помощью этих роликов, а потом досылают прибойниками.
   Полковник долго разглядывал аппараты:
   - И как же происходит залп?
   Аллен кивнул Уильямсу, и тот показал на укрепленный между двумя стеллажами пульт с шестью стеклянными окошечками и шестью тумблерами:
   - Управление стрельбой идет с командного поста. Видите, это пульт управления пуском. Точно такой же - на КП. Если электрическая цепь разомкнута - а это иногда случается - торпедист производит пуск вручную, отжимая вот этот соленоид и открывая вот эти клапаны - они так и называются: "боевые клапаны системы стрельбы".
   Аллен покивал:
   - На "Гроупере", где я плавал, было немного не так.
   - Разумеется, сэр. В пятьдесят первом на нашей лодке установили новые цепи управления огнем. Вы сами знаете: нет двух одинаковых кораблей.
   - Верно, верно, - сказал Аллен и повернулся к механику: - Ну, показывайте ваши владения, мистер Данлэп.
   - Есть, сэр, - Данлэп направился в корму, а трое торпедистов вздохнули с облегчением.
   Следом за механиком через водонепроницаемые двери они вернулись в центральный пост, а оттуда прошли в пост энергетики, где при их появлении члены экипажа, склоненные над приборами и панелями, вытянулись. Марк Аллен улыбался, приветственно кивал, повторяя: "Вольно, вольно, продолжать".
   Уильямс, став посередине отсека, указал на приборную панель не меньше восьми футов длиной:
   - Пульт управления. А это два машинных телеграфа для, так сказать, выносного, дистанционного управления двигателями.
   Снова водонепроницаемая переборка - и они прошли через радиорубку и камбуз, который по размерам был не больше стенного шкафа: там хлопотал над сандвичами и кофе Пабло Фортуно. Брент Росс в очередной раз удивился тому, как продуманно все размещено здесь: ни один квадратный дюйм площади не пропадает впустую. Они миновали матросский кубрик с подвесными койками, убранными и пристегнутыми к стенам, так что центр отсека оставался свободным, и вошли в носовое машинное отделение. Два огромных двигателя "Фэрбенкс-Морзе" оставляли узкий проход посередине, на покрытом листами гофрированной стали полу лежали инструменты, и четверо машинистов возились над шестнадцатицилиндровым двигателем. Процедура "смирно! - вольно! продолжать" повторилась.
   - ПЛАРБ по сравнению с этим - просто стадион, - пробормотал Брент.
   Брукс Данлэп показал в сторону кормы:
   - Каждый из двигателей подключен к генератору, по правому и левому борту одинаковые установки, а там, на носу, - видите решетчатый люк? один из дополнительных дизелей, подключенных к еще одному генератору, он у вас под ногами, - механик притопнул подошвой. - Под правым двигателем стоят два компрессорных опреснителя. Да, мистер Росс, по комфорту нам за "Лафайеттами" не угнаться: душ - не чаще раза в неделю. Так что скажите спасибо, если ваша вахта на мостике совпадет с хорошим ливнем.
   - А там что? - осведомился Бернштейн, показывая на корму.
   - Кормовое машинное отделение и кормовой торпедный отсек. Прошу за мной.
   - Нет. Пока прервем нашу экскурсию, - сказал адмирал. - Полковник Бернштейн, Росс, Уильямс, вам пора в гостиницу. Но вас, - обратился он к негру, - я задержу еще на пять минут.
   - Есть, сэр.
   Офицеры тронулись в обратный путь в кают-компанию.
   Брент, заметив у ворот дока будку телефона, ринулся туда, а Бернштейн тактично остался в отдалении ждать Уильямса. Брент набрал номер Дэйл, и она сняла трубку в ту же минуту.
   - О Брент, как приятно слышать твой голос.
   - А мне - твой, - сказал он и принялся объяснять, что уже прибыл к новому месту службы, совсем забыв, что Дэйл имеет к его назначению на "Блэкфин" самое прямое отношение.
   - Да я знаю, знаю! Я ждала твоего звонка. Скажи лучше, когда мы увидимся.
   - Мы "без берега".
   - Вот, тебе на!
   - Поселили нас в "Оукмонте".
   - В этом клоповнике?
   - Твое ЦРУ расщедрилось.
   - Ну, я тут ни при чем. Я знаю, где этот, с позволения сказать, отель. Недалеко от Шестьдесят восьмой улицы.
   - Мне это ни о чем не говорит.
   - На углу Двадцать третьей и Вест. Это за пределами базы. Так что ты уже на "берегу". Почему же мы не можем увидеться?
   От звука ее голоса, от мысли, что она сейчас одна, Брента опахнуло жаром, и он ощутил такое знакомое желание, но стиснул зубы и покачал головой, словно Дэйл могла это видеть:
   - Извини, Дэйл... Это было бы непорядочно по отношению ко всем детальным: они-то заперты на лодке или в бараках на базе. Я не чувствую себя вправе...
   - Я - сотрудник ЦРУ!
   - Знаю. И тем не менее...
   - Но как же нам тогда встретиться? - с печалью и тревогой спросила она.
   - Не знаю, - изменившимся от досады голосом сказал Брент. Он на мгновение задумался: - Завтра стою вахту, а в четверг мы должны быть в ООН.
   - В четверг? Черт, в четверг я - в Лэнгли, у начальства. А что тебе понадобилось в ООН?
   - Люди из Организации Освобождения Палестины желают встретиться с представителями адмирала Фудзиты.
   - Убийцы! Кровавые подонки! Только они будут?
   - Не знаю, Дэйл, - он саданул кулаком по монетоприемнику. - В пятницу вечером, а? Постараюсь выцарапать увольнительную. Как насчет пятницы?
   - Хорошо! Хорошо, Брент! Приходи ко мне, я что-нибудь приготовлю повкуснее, поужинаем вдвоем...
   Снова Брент стал переминаться с ноги на ногу, охваченный зудом нетерпения.
   - В "холодильник"?
   Она рассмеялась.
   - Вот именно. Адрес у тебя есть. Это недалеко от твоей мерзкой гостиницы. Знаешь, - сказала она, чуть понизив голос, словно бы для того, чтобы тон соответствовал зловещему смыслу слов, - ходят слухи, что твой друг Кеннет - тоже здесь.
   Брент почувствовал, как чаще забилось у него сердце, запульсировала жилка на шее:
   - Розенкранц? - Дэйл Макинтайр, похоже, знала все.
   - Да. Он вербует летчиков-наемников. Кроме того, Каддафи поручил ему встретиться без лишней огласки с иранскими и иракскими дипломатами.
   - Ты, пожалуйста, держи меня в курсе, Дэйл. У меня с этим человеком свои счеты.
   - Знаю. Хорошо. А про аятоллу ты не слышал? - Брент молчал. - Про Хомейни? Стало известно - опять же, это слухи, - будто бы он намерен прекратить войну с Ираком и примкнуть к джихаду против Израиля и "Йонаги".
   - Боже, сто миллионов фанатичных мусульман!..
   - Я думаю, этим и объясняется появление Розенкранца в Нью-Йорке: он будет встречаться с представителями Садата и Хомейни в ООН.
   - Чушь какая-то.
   - Нет, это не чушь: разве ты не знаешь арабов? Они ни за что не поедут на переговоры в столицу враждебного государства. И персы - тоже. А если устроить встречу здесь или где-нибудь в Женеве, можно сохранить лицо.
   - Да нет, я говорю "чушь" потому, что Розенкранц - летчик, истребитель, убийца... Из него дипломат - как из меня балерина.
   - Ты его недооцениваешь, Брент. Он принял ислам и стал чуть ли не первым человеком у Каддафи. На нем замыкается вся истребительная авиация. Каддафи доверяет ему больше, чем своим генералам.
   Брент в сердцах стукнул кулаком по аппарату так, что тот звякнул.
   - Эй! Алло! Ты здесь?
   - Да! Я здесь и я очень хочу тебя видеть.
   - В пятницу вечером, Брент.
   - Если не будет складываться, я позвоню.
   - Сделай так, чтобы сложилось.
   - Сделаю. Постараюсь. - Брент видел, что к нему уже приближаются Уильямс и Бернштейн. - Мне пора идти.
   - Я соскучилась, Брент. Я все время о тебе думаю.
   - А я - о тебе.
   - В пятницу.
   - В пятницу, даже если мне придется удрать с лодки. К черту войну, и ООН - туда же.
   Они одновременно и неохотно повесили трубки.
   Отель "Оукмонт", судя по всему, был построен на рубеже веков и тогда же забыт: казалось, в него с тех самых пор не ступала нога маляра, плотника, паркетчика и - как Брент убедился чуть позже - водопроводчика. Семнадцатиэтажное здание было сложено из необожженного кирпича и так просело, что засохшая полоска раствора между рядами кладки представляла собой волнообразную линию, будто Нью-Йорк стоит в сейсмоопасной зоне.
   - О Господи! - сказал Брент, входя в обшарпанный холл. - Какая седая старина! Не удивлюсь, когда выяснится, что здесь останавливался Джордж Вашингтон.
   - Вэлли-Форж показался бы дворцом рядом с этим, - фыркнул Уильямс.
   Они прошли мимо нескольких ветхих и колченогих кожаных диванов, два из которых были заняты крепко спавшими личностями весьма подозрительного вида. К вытянутой ноге одной личности была привязана тележка из супермаркета, наполненная разнообразным старым хламом.
   - У нас такого нет, - сказал потрясенный Бернштейн.
   - Неустанно твердим самим себе и всему миру: "Мы - богатейшая страна", а таких бродяг - тысячи в одном Нью-Йорке, - с горечью сказал Уильямс, направляясь к стойке портье. - Никакой сегрегации, - саркастически добавил он, заметив, что один из спящих оборванцев - негр.
   Стали искать ночного портье, и Брент наконец обнаружил его за допотопным коммутатором - он рассматривал замусоленный номер иллюстрированного журнала и потягивал вино. Бутылка дешевого бургундского стояла перед ним на столе. Уильямс хлопнул ладонью по стойке, и портье плешивый и истощенный старик, заменивший, похоже, все нужные организму питательные вещества одной винной глюкозой, - поднял голову, вскочил и с заискивающей улыбкой поспешил на зов. У него было нездорово бледное, словно измятое, лицо в морщинах, воспаленные белки глаз в кровяных прожилках, сутулая спина.
   - Добрый вечер, джентльмены, - дохнув густым винным перегаром, сипло произнес он с неожиданно интеллигентной интонацией. - Вы решили почтить наш отель своим вниманием?
   - Да. Решили почтить. У нас заказаны три номера на фамилию "Аллен".
   Портье принялся водить пальцем по строчкам регистрационной книги:
   - Вот, нашел! Для мистера Марка Аллена... Вот... "Профайл Боут Уоркс" забронировало два номера.
   - Три, - сказал Уильямс.
   Старик испуганно поглядел на него:
   - Заказаны один двухместный номер и один одноместный рядом, - голос его дрожал. - Простите, сэр. Больше свободных мест у нас нет. Еще раз простите. Мне очень, очень жаль, что вышло такое недоразумение.
   Уильямс взглянул на Брента:
   - Что ж, делать нечего: полковник, как старший по званию, займет одиночный, а тебе уж придется терпеть мое общество. Согласен?
   Бернштейн и Брент кивнули, подхватили свои ранцы и следом за Уильямсом направились к лифту, выглядевшему точь-в-точь как клетка для канарейки футов шести ростом.
   - "Свободных мест нет", - передразнил израильтянин.
   - Можно подумать, весь бомонд сюда слетелся, - поддержал его Брент.
   - Почище "Хилтона", - сказал Уильямс, открывая стальную решетчатую дверь.
   Все молча вошли в лифт.
   В просторном номере с двумя большими окнами стояли две застеленные кровати и прикроватный столик красного дерева с массивной лампой под гигантским абажуром, похожим на дамскую шляпу, модную в весенний сезон 1909 года. Выключатели были круглые и не нажимались, а поворачивались. Широкие шашки дубового паркета посередине комнаты были закрыты истертым ковров. В большой ванной комнате стояли умывальник с двумя облупленными кранами и ванна викторианской эпохи - исполинских размеров и на четырех чугунных ногах. Бачок унитаза - чудо инженерной мысли прошлого века находился вверху, и от него спускалась цепочка с массивной ручкой. Когда Брент дернул за нее, поток воды хлынул с таким напором, что стены уборной заходили ходуном. Незамедлительно выяснилось, что дверь ванной не запирается, и все вообще было покореженное, изношенное, покосившееся, шаткое - ни одного прямого угла.
   - Наконец-то мы дома, - сказал Уильямс, швыряя на кровать свой тощий ранец.
   - Видали мы дома и получше, - мрачно отозвался Брент.
   - Ты есть хочешь?
   - Вроде бы нет. В самолете кормили, а вернее - недотравили какой-то гадостью.
   Уильямс кивнул:
   - Я тоже успел перекусить как раз перед вашим появлением. - Он полез в ранец и выудил оттуда полдюжины сандвичей. - Пабло Фортуне позаботился. Думаю, это лучше, чем искать какую-нибудь забегаловку по соседству. Тем более что адмирал перевел нас, можно сказать, на казарменное положение.
   Эти слова болезненно напомнили Бренту недавний разговор с Дэйл.
   - Но я припас кое-что, чтобы было не так скучно, - плутовато улыбнулся негр и достал бутылку "Хейг энд Хейг", а когда Брент удивленно поднял брови, пояснил: - Адмирал велел вылить все спиртное за борт?
   - Я его понял именно в этом смысле, - рассмеялся Брент.
   - Но он, конечно, имел в виду все, что имелось в кают-компании. А это из моего холодильника.
   Смеясь, они подошли к окну, перед которым стоял стол с графином и двумя стаканами. Наполнив их до половины, Уильямс сказал:
   - Схожу позову полковника, - и в голосе его прозвучала сердечность, о которой Брент даже не подозревал.
   Но он покачал головой:
   - Не стоит. Он сказал, что валится с ног от усталости и сейчас же ляжет спать.
   - Ладно. За "Блэкфин"! Зови меня Реджи.
   - За "Блэкфин"! - он поднял свой стакан и выпил. - Я совсем не знаю этот тип - "эскадренная лодка".
   - Ты специалист по связи, кажется?
   - Считаюсь.
   - А в курсе насчет переговоров в духе "гласности"?
   Брент пожал плечами:
   - Только то, что доходило до "Йонаги".
   Уильямс допил и сейчас же налил еще:
   - Но про новую русскую игрушку ты слышал - бомбомет, который кидает глубинные бомбы на шесть тысяч метров?
   - Слышал, - кивнул Брент. - Шестиствольная пусковая установка, бьет трехсотмиллиметровыми на шесть тысяч метров перед кораблем.
   - Верно. Форменная зверюга: автоматическое перезаряжение, каждая бомба - по четыреста фунтов. Не знаешь, нам придется иметь с ней дело?
   - Нет, Реджи. В Женеве договорились исключить все русские бомбометные системы, так же как и самонаводящуюся торпеду "533".
   Уильямс вздохнул, выпил, покатал по дну стакана кубик льда:
   - Это хорошо. У "Блэкфина" не было бы шансов увернуться от нее активное и пассивное самонаведение плюс провода... - Он пристукнул стаканом о стол и допил виски.
   Брент последовал его примеру, удивляясь, куда это он так гонит:
   - Гидролокатор и шестисотфунтовые глубинные бомбы с гидростатическими взрывателями - вот и все, Реджи, что нам грозит по Женевским соглашениям.
   - И этого хватит: одна бомба в четырнадцати футах от нас - и все! Капут! - Он развел руками, подняв ладони кверху. Брент почувствовал, как побежали по спине мурашки, и сделал большой глоток. - Как ты считаешь, будут "иваны" соблюдать договоренности?
   - По части выполнения обещаний они слабоваты. Но штука в том, что русские очень неохотно дают свои новейшие разработки кому бы то ни было. Обожглись во время "шестидневной войны", когда израильтянам достались сотни целехоньких танков, целые дивизионы ракет "земля - воздух" и системы управления огнем, которые русские поставили египтянам. Большая часть электроники прямиком пошла в Пентагон. Такой ошибки они решили впредь не повторять.
   Он снова наполнил стаканы. Брент почувствовал, как плавно закружились стены комнаты. Тряхнул головой и сделал еще глоток. Наконец-то он смог выпить и расслабиться, сбросить напряжение, не отпускавшее его целую неделю. А Реджи Уильямс оказался отличным малым, и напрасно ему мерещилась какая-то враждебность с его стороны. Все смылось "Хейгом". Брент выпил еще, хотя понимал, что и так перебрал, и снова все поплыло перед глазами. Он резко поднялся, допил то, что оставалось в стакане, сказал:
   - Устал чего-то... Брошу кости, - и, неверными шагами дойдя до кровати, рухнул на спину.
   Уильямс продолжал пить и говорил без умолку, хотя язык у него уже заплетался.
   - Надо будет нам с тобой как-нибудь сыграть...
   - Сыграем, Реджи. Наберем две команды из экипажа "Блэкфина" и сыграем.
   Уильямс одобрительно замычал, опрокинул стакан, но не удержал его в руке - тот со звоном покатился по столу, упал на пол и разбился. Негр тяжело поднялся, пошатываясь, дошел до кровати и повалился на нее.
   - Слушай, ты как... насчет того, что ночуешь в одной комнате с черномазым, а?
   Брент рассмеялся:
   - Долго же ты крепился, старина.
   - Хочешь сказать - это избитая тема?
   - Еще бы.
   - Тогда ответь, кто я, по-твоему, такой?
   - Ты - старший помощник командира ПЛ "Блэкфин", мой непосредственный начальник и, как выясняется, порядочная зануда.
   Уильямс фыркнул:
   - Ага, учтем. Ну, а ты, Брент Росс, - самодовольная скотина и слишком много о себе понимаешь.
   Брент, пребывавший от выпитого в необыкновенно умиротворенном и благодушном настроении и уже уплывавший в дремоту, нашел, что определение это очень забавно. Он расхохотался так, что затряслась кровать.
   - Тебе, значит, смешно то, что я говорю?
   - Ну чего ты привязался ко мне, Реджи? Видишь, человек выпил и отдыхает. Проспимся - выясним отношения.
   - "Привязался"! Рассказать тебе, как привязываются по-настоящему - в том квартале Лос-Анджелеса, откуда я родом?
   - Вряд ли я услышу что-нибудь новенькое. Но если тебе так неймется давай. Что с тобой делать?!
   Уильямс, пропустив мимо ушей иронию, начал рассказывать. Брент слушал его с улыбкой, время от времени засыпал и даже довольно крепко, а потом вновь просыпался от звука его голоса.
   - Я родился в Уоттсе - это юг Лос-Анджелеса...
   - Знаю... - сонно ответил Брент. - Бывал я там.
   - Да неужели? Отчаянный малый.
   - Хотел осмотреть достопримечательности, вот и пошел. Никто меня не тронул.
   - Вырос большой, потому и не тронули.
   - Большим, конечно, легче.
   Уильямс продолжал, обращаясь к растрескавшемуся потолку:
   - Кто был мой отец - не знаю. А мать звали Латанья Уильямс, она никогда не была замужем...
   Брент хотел было что-то сказать, но язык не ворочался во рту и губы отказывались выговаривать слова, все тело налилось приятной тяжестью, мышцы расслабились, и даже жесткий матрас показался упругим и ласкал его, словно нежная рука Дэйл. Он молча лежал и слушал.
   Уильямс напряженным, запинающимся голосом рассказывал свою историю. Маленькая, тесная квартирка, жизнь на пособие, день и ночь орущий телевизор, вечная нехватка еды, заплаты на локтях и коленях... Старшие братья, Кларенс и Родни, подросли, бросили школу, связались с уличными хулиганами... Большие деньги, неизвестно откуда взявшиеся... Слезы матери, ее вечная тревога... Потом, когда Реджи исполнилось двенадцать, Кларенса убили - изрешетили пулями. "Поговаривали, что это из-за наркотиков: с кем-то не поделился".
   Больше он ничего не знал. Наркотики - и все. Даже в приготовительных классах его сверстники говорили о героине, крэке, кокаине, а кое-кто и пробовал. В шестнадцать лет арестовали Родни - "по обвинению в сбыте наркотиков" - и увезли куда-то. Мать была в отчаянии. Все надежды она связывала теперь со своим младшим. Реджи к тринадцати годам вымахал на шесть футов, отлично учился, был многообещающим спортсменом.
   Через год вернулся из колонии Родни, а еще через год - ему уже было восемнадцать - сел во "взрослую" тюрьму. "Расквитался за Кларенса", объяснил он убитой горем матери.
   А у нее теперь был один свет в окошке - Реджи. Он сторонился дурных компаний, не водился с хулиганьем, не курил и не пил, не говоря уж о наркотиках, одну за другой завоевывал награды и был даже признан "Лучшим игроком года". Окончив школу, он выбрал Калифорнийский университет из-за его репутации и близости к дому.
   Море. Он всегда любил его, но до тринадцати лет в глаза не видел, хотя жил в каких-то двадцати милях от побережья. Откуда же взялась эта тяга? Подействовали старые ленты Эррола Флинна, которые крутили по телевизору? Может быть. Широкое, бескрайнее, свободное, играющее яркими красками цветной пленки - море, где паренек из трущоб сможет дышать полной грудью и почувствовать себя человеком.
   И вот появилась возможность плавать. Через полгода после получения диплома инженера-электрика он поступил на флот и получил первое офицерское звание... Служба, высокое жалованье, дом, который он купил матери в западной части Лос-Анджелеса - на Болдуин Хиллз.
   Брент вдруг очнулся, выплыл из дремотного полузабытья... Что-то тут не сходилось... Минуту он раздумывал, поигрывая желваками на скулах, потом заговорил:
   - Ты хотел получить море, свободу, простор, свежий воздух... - И захохотал так, что заныли брюшные мышцы: - И ты... ты пошел в подплав?! На "Блэкфин"? Ой, не могу!.. Ха-ха-ха! Реджи, ты меня уморишь! Морской свежести ему захотелось - а получил смесь дизельного масла, пота, а в погруженном состоянии еще и дерьмом из гальюна несет. Ну, ты даешь!
   - Смешно тебе?
   - Конечно, смешно!
   - Ты - белый, тебе никогда этого не понять.
   - Да брось ты!
   - Дерьмо меня не пугает - думаешь, мало меня им поливали из-за того, что я - черный?
   - Думаю мало. В тебе шесть футов росту, двести двадцать фунтов весу люди вежливы с теми, у кого такие габариты.
   - Не шесть, а шесть и один, и не двести двадцать, а двести тридцать.
   - Тем более. Так что не надо: ты сам распорядился своей жизнью.
   Уильямс лег на бок и окинул Брента недобрым взглядом:
   - Ладно. Когда-нибудь мы еще потолкуем, кто там чем распорядился.
   - За мной дело не станет.
   Брент знал, что чернокожий моряк собирался выяснить с ним отношения с первой минуты. Хмель и дремоту как рукой сняло: мышцы его напряглись, сердце забилось учащенно. Но Уильямс снова улегся на спину, закинул руки за голову.
   Так они лежали и молчали, глядя в потолок, еще довольно долго. Сон не шел к ним.
   8
   Следующий день выдался тяжким. На лодке было не повернуться - все шестьдесят три члена экипажа и пять офицеров были на борту, привезли и устанавливали на надстройке новые автоматические пушки, монтировали оборудование, грузили продовольствие, километры проводов опутывали мидель: негде было приткнуться, чтобы обсудить создавшееся положение. А оно не радовало: каждому японцу выделили "дядьку"-американца, который и должен был ввести своего подопечного в курс дела и показать ему лодку. Ничего из этого не вышло: люди мешали друг другу, давились в тесноте центрального поста, где, помимо всего прочего, четверо инженеров пытались установить новые приборы и объяснить их действие. На посту погружения и всплытия дошло до драки, и тогда доведенный почти до отчаяния адмирал разбил новичков на две вахты: одну оставил на лодке, а вторую вместе с энсином Хассе и двумя старшинами отправил в бараки для теоретических занятий. Это немедленно дало эффект: стало просторно и дело сдвинулось с мертвой точки.
   Реджиналд Уильямс, который с утра был сумрачен и угрюм и за завтраком в гостинице не проронил ни слова, придя на лодку, постепенно просветлел, вновь обрел свой деловито-властный стиль старшего помощника, а по отношению к Бренту вошел в роль всезнающего инструктора.
   Он привел его в отсек, служивший одновременно и, радиорубкой, и шифрпостом. Двое старшин, колдовавших над какими-то приборами, вытянулись при их появлении.
   - Вольно, - сказал им Уильямс. - Это лейтенант Росс, наш новый командир БЧ связи. Симпсон, введите-ка его в курс дела, покажите нашу новую машину.
   - "Старшего помощника срочно на мостик!" - грянуло в эту минуту из динамика.
   Уильямс, не договорив, метнулся к трапу.
   - Шифровальщик, старшина первой статьи Дон Симпсон, - представился белокурый молодой человек с умным открытым лицом, которое не портил крутой подбородок.
   Его напарник был смугл, коренаст, широкогруд и с такими длинными руками, что массивные ладони болтались где-то у самых колен. Лоб был низкий - не лоб, а узкая полоска кожи между косматыми черными волосами, падавшими сзади на воротник его робы, и густыми бровями, которые, казалось, жили своей собственной жизнью, шевелясь, как толстые черные гусеницы. Из-под тяжелых надбровий смотрели маленькие, глубоко посаженные глаза.
   - Это Пит... виноват, Тони Ромеро, радист, - сказал Симпсон.
   - Так Пит или Тони?
   Ромеро улыбнулся:
   - Пит - сокращенно от "питекантроп", сэр. - Он шутливо замахнулся на товарища. - Эта кличка прилипла ко мне еще в экипаже. Когда вконец достают, даю по шее.