Страница:
-- Я вамъ буду чрезвычайно обязанъ, если вы дадите мнe объ этомъ знать, когда это выяснится. Объ этомъ, а также обо всемъ, что будетъ найдено въ сейфe. Весьма вамъ буду благодаренъ за любезное освeдомленiе... Въ нeсколько часовъ вы установили очень многое. Кому поручень розыскъ по этому дeлу? Антипову?
-- Да, Антипову.
-- Желаю вамъ успeха. Онъ пускалъ полицейскихъ собакъ?
-- Нeтъ еще. {40}
-- Это иногда -- далеко не всегда, впрочемъ, достигаетъ цeли. Я нисколько, разумeется, не настаиваю, это ваше дeло. Мое дeло только быть въ курсe. Надeюсь, будете меня освeдомлять и дальше... Еще разъ васъ благодарю и прошу извинить, что побезпокоилъ... понапрасну.
Онъ всталъ и простился. Слeдователь сдeлалъ нeсколько шаговъ, провожая его къ выходу. У двери Федосьевъ остановился и спросилъ:
-- А что же Александръ Михайловичъ Браунъ? Его вы, собственно, почему къ себe вызывали? Я встрeтилъ его, входя къ вамъ...
-- Онъ живетъ въ этой гостиницe и былъ хорошо знакомъ съ Фишеромъ, я разсчитывалъ кое-что у него узнать.
-- И что же, узнали что-нибудь?
-- Почти ничего... Ваше Превосходительство его знаете?
-- Мы учились одновременно въ университетe, правда, по разнымъ факультетамъ и курсамъ.
-- Онъ по происхожденiю изъ нeмцевъ?
-- Не могу вамъ сказать, вeроятно, изъ обрусeвшихъ инородцевъ.
-- Интересное лицо... Онъ знакомъ также и съ Загряцкимъ.
-- Да? У нашего знаменитаго ученаго странныя знакомства... Не у Загряцкаго ли онъ научился пить вино съ утра?..
Федосьевъ негромко засмeялся и вышелъ изъ комнаты.
VIII.
Hall гостиницы Паласъ, ярко освeщенный люстрами, былъ переполненъ. Столики сiяли бeлоснeжными скатертями, серебромъ. Скрипачъ, {41} толстый румынъ, съ потнымъ оливковаго цвeта лицомъ и черно-синими волосами, на бойкой руладe оборвалъ модную пeсенку и, радостно оглядeвъ публику, заигралъ румынскiй гимнъ. Никто не поднялся. Послышался смeхъ. Скрипачъ раздулъ черныя ноздри и возвелъ глаза къ люстрe. Но, повидимому, не слишкомъ обидeлся и принялъ смeхъ, какъ должное.
По лeстницe, въ шубe, опираясь на палку, спустился Браунъ и прошелъ мимо hall'я. Мальчикъ въ курточкe съ золочеными пуговицами повернулъ передъ нимъ вертящуюся дверь. Подуло сырымъ холоднымъ вeтромъ.
На мачтe Зимняго Дворца вeтеръ трепалъ штандартъ. У колоннъ по сторонамъ отъ главныхъ воротъ замерли великаны часовые. Браунъ приблизился ко дворцу и пошелъ къ Зимней Канавкe. Снeжная пыль, какъ стая мошекъ, вилась вдали вокругъ фонаря. Капли воды тоскливо обрывались съ краевъ герба, съ фигуръ и вазъ на карнизахъ, со сводовъ галлереи. На набережной было темно и пустынно. Свистeлъ осеннiй вечеръ. Браунъ подошелъ къ периламъ и наклонился надъ водой. Затeмъ торопливо вынулъ изъ кармана никкелированный ключъ, осмотрeлся и швырнулъ его въ воду.
IX.
У извeстнаго адвоката Семена Исидоровича Кременецкаго на большомъ прiемe должны были сойтись не только присяжные повeренные, составлявшiе его обычное общество, но также профессора, артисты, писатели, общественные дeятели. Обeщало прieхать и нeсколько второстепенныхъ {42} сановниковъ, склонявшихся къ оппозицiи съ 1915 года. Къ Кременецкому, несмотря на его радикальные взгляды и на еврейское происхожденiе (онъ, впрочемъ, еще въ ранней молодости принялъ лютеранскую вeру), относились благосклонно многiе сановники, не исключая стараго сенатора Медвeдева, грозы всeхъ адвокатовъ Россiи. Болeе умные изъ сановниковъ находили, что либеральныя убeжденiя почти такъ же обязательны при общественномъ положенiи Кременецкаго, какъ умeренно-консервативные взгляды въ ихъ собственномъ положенiи. Долженъ былъ прибыть на прiемъ и видный членъ британской миссiи въ Петербургe, майоръ Вивiанъ Клервилль, съ которымъ недавно познакомился Кременецкiй. Присутствiе представителя союзныхъ армiй, какъ думалъ хозяинъ дома, сообщало особый характеръ вечеру, какъ бы намeчая ту платформу, на которой объединялись теперь сановники съ радикальной интеллигенцiей.
Кременецкiй былъ сторонникомъ войны до полной побeды, хотя и не слишкомъ вeрилъ въ полную побeду. Онъ смолоду учился въ Гейдельбергскомъ университетe и вывезъ оттуда, кромe обязательнаго для всeхъ бывшихъ гейдельбержцевъ запаса однихъ и тeхъ же анекдотовъ о Куно Фишерe, еще и увeренность въ несокрушимой мощи Германiи. Но онъ придерживался союзной орiентацiи, нeмцевъ недолюбливалъ и считалъ ихъ всeхъ мeщанами, судя о нихъ, главнымъ образомъ, по своимъ квартирнымъ хозяйкамъ.
На прiемe предполагалось и музыкальное отдeленiе, съ участiемъ передового композитора и пeвца, тенора частной оперы. Композиторъ игралъ безплатно,-- онъ вездe и всегда былъ радъ исполнять свои произведенiя, а тeмъ болeе на вечерe у Кременецкаго, который и въ музыкe {43} придерживался передовыхъ взглядовъ: говорилъ, что для него музыка начинается съ Дебюсси. Пeвецъ же получалъ за свое выступленiе четыреста рублей, уже отложенныхъ хозяйкой въ конвертъ (его предполагалось всунуть послe ужина пeвцу н?е?з?а?м?e?т?н?о, хотя сумма эта была заранeе точно установлена по телефону не безъ полушутливаго торга,-- пeвецъ хотeлъ пятьсотъ).
По случаю большого прiема обeдъ былъ поданъ раньше обычнаго и продолжался очень недолго. Послe обeда хозяинъ, очень высокiй, грузный и рыхлый блондинъ, походившiй на актера-любимца дамъ, второй разъ въ этотъ день выбрился въ своей маленькой спальнe передъ огромнымъ трехстворчатымъ зеркаломъ. Затeмъ онъ надeлъ, морщась, туго накрахмаленную бeлую рубашку и смокингъ. Надeвая брюки, онъ съ неудовольствiемъ замeтилъ, что пуговицы сошлись на животe не очень легко, хотя смокингъ былъ сшитъ недавно. "Послe войны сейчасъ же надо будетъ съeздить въ Марiенбадъ",-- подумалъ онъ.-"Хлeба, говорятъ, нужно eсть меньше"...
Несмотря на то, что скоро могли появиться первые гости, Кременецкiй еще сeлъ за работу,-- онъ работалъ въ теченiе десяти мeсяцевъ въ году по десять часовъ въ день регулярно,-- чeмъ крайне огорчалъ жену и наводилъ трепетъ на помощниковъ. Семенъ Исидоровичъ прошелъ въ свой кабинетъ, обставленный въ строгомъ дeловомъ стилe. Вдоль стeнъ тянулись шкапы съ книгами преимущественно юридическаго и политическаго содержанiя, въ темныхъ переплетахъ съ иницiалами С. К. внизу на корешкахъ. На шкапахъ и на огромномъ письменномъ столe были разставлены фотографiи виднeйшихъ судебныхъ и политическихъ дeятелей съ посвященiями хозяину. Позади письменнаго стола, надъ длинной полкой съ {44} "Энциклопедическимъ Словаремъ", зажатымъ между двумя бронзовыми львами, висeлъ портретъ госпожи Кременецкой работы извeстнаго художника, а на противоположной стeнe -- огромная фотографiя, изображавшая босого Толстого. Низенькая, заклеенная обоями, незамeтная дверь вела въ канцелярiю (Кременецкiй такъ называлъ комнату, гдe работали его помощники и переписчица).
Въ кабинетe ничто не было измeнено въ связи съ предстоящимъ прiемомъ,-онъ и въ обычное время содержался въ образцовомъ порядкe. Только на каминe стояли подносы съ рюмками и нeсколько бутылокъ. Это было сдeлано по настоянiю Кременецкаго,-- его жена находила, что незачeмъ подавать гостямъ спиртные напитки до ужина. "Это, если хочешь, даже и дурной тонъ",-- сказала Тамара Матвeевна. Семенъ Исидоровичъ не вмeшивался въ хозяйственную сторону вечера, всецeло полагаясь на жену, которая имeла довольно большой опытъ. Кременецкiй, зарабатывавшiй до ста тысячъ рублей въ годъ, былъ уже нeсколько лeтъ вполнe обезпеченнымъ, даже почти богатымъ человeкомъ. На спиртныхъ напиткахъ онъ, однако, настоялъ.
-- Дурной или не дурной тонъ,-- сказалъ онъ не безъ раздраженiя,-- а безъ алкоголя оживленiя не бываетъ и въ самомъ лучшемъ обществe. Сдeлай, золото мое, какъ я говорю.
Его желанiе было, какъ всегда, тотчасъ исполнено. Тамара Матвeевна боготворила своего мужа и считала его первымъ человeкомъ въ мiрe.
Семенъ Исидоровичъ сeлъ за столъ и придвинулъ папку, заключавшую въ себe документы по громкому дeлу, по которому онъ долженъ былъ выступить въ судe черезъ два дня. Кременецкiй часто велъ политическiе процессы, выступалъ {45} иногда и по гражданскимъ дeламъ, но настоящей его спецiальностью, по общему мнeнiю адвокатовъ, были "дeла на романической подкладкe". Таково было и это дeло. Семенъ Исидоровичъ внимательно перелисталъ документы. Онъ всегда очень добросовeстно готовился къ процессамъ, почти не дeлая разницы въ этомъ отношенiи между богатыми и бeдными клiентами. Своей карьерой онъ былъ обязанъ не только таланту, но и порядочности и корректности во всемъ. Читая записку своего помощника, Кременецкiй тотчасъ замeтилъ, что въ ней не хватало ссылки на важное сенатское рeшенiе. "Охъ, ужъ этотъ Никоновъ",-подумалъ онъ,-- "миляга парень, но звeздъ съ неба не хватаетъ"... Семенъ Исидоровичъ, для примeра помощнику, разыскалъ нужную справку и самъ съ особеннымъ удовольствiемъ вписалъ ее въ дeло полностью. Хотя сенатскiя рeшенiя обычно составлялись людьми враждебныхъ ему взглядовъ, Кременецкiй относился къ этимъ рeшенiямъ съ большимъ уваженiемъ, даже съ любовью: онъ вообще страстно любилъ все связанное съ судомъ. Созданный для адвокатской профессiи, онъ и жить безъ нея не могъ бы.
Вписавъ справку, Семенъ Исидоровичъ сталъ мысленно воспроизводить свою рeчь, уже почти готовую. Онъ обладалъ замeчательнымъ даромъ слова и не заучивалъ рeчей наизусть, но нeкоторыя наиболeе эффектныя мeста для громкихъ процессовъ подготовлялъ и отдeлывалъ заранeе. Рeчью своей онъ на этотъ разъ былъ очень доволенъ. Кременецкiй вполголоса, но выразительно прочелъ ея послeднiя фразы.
"Господа присяжные засeдатели!.. Вамъ извeстенъ великiй завeтъ, которымъ такъ справедливо гордится наша родина: "правда и милость да царствуютъ въ судахъ..." (онъ помолчалъ, затeмъ {46} заговорилъ снова проникновенно): "Священныя слова, господа присяжные! Увы, слишкомъ часто намъ, при исполненiи труднаго, но и отраднаго долга защиты, слишкомъ часто намъ приходится просить у васъ милости для людей, ввeрившихъ намъ свою судьбу и жизнь. И въ милости, какъ извeстно, никогда не отказываетъ великодушный народъ русскiй, сочувствующiй всeмъ несчастливымъ, всeмъ страждущимъ, всeмъ угнетеннымъ..." (онъ опять помолчалъ). Но въ этомъ дeлe, господа судьи, господа присяжные, намъ нужна не милость, а правда, одна правда и только правда! Ибо женщина, которая вонъ съ той деревянной скамьи со страстной надеждой и горячей мольбою взираетъ на васъ, неповинна въ инкриминируемомъ ей преступленiи. Эту женщину за что-то неумолимо преслeдуетъ фатумъ, м?о?й?р?а древнихъ грековъ, рокъ, таинственную и жестокую поступь котораго великой совeстью своей такъ чутко понялъ и безсмертнымъ перомъ такъ вдохновенно описалъ нашъ генiальный правдолюбецъ и правдоискатель Достоевскiй. Господа присяжные засeдатели, вы протянете этой женщинe руку помощи!.. Судьи народной совeсти, властью, данной вамъ Богомъ и людьми, вы защитите отъ злого рока несчастную!"
"Плевако, Лабори лучше не сказали бы",-- подумалъ Семенъ Исидоровичъ. За этимъ мeстомъ явно должны были послeдовать бурныя рукоплесканiя публики и угроза предсeдателя очистить залъ засeданiя. Кременецкiй успокоенно отложилъ папку, взглянулъ на стeнные часы,-- было девять,-- и развернулъ лежавшую на столe вечернюю газету. Онъ началъ читать сообщенiе генеральнаго штаба, но какъ разъ внизу страницы слeва (хоть онъ вовсе туда и не смотрeлъ) ему бросилась въ глаза его собственная фамилiя съ {47} иницiалами имени-отчества. Семенъ Исидоровичъ мгновенно оставилъ сообщенiя ставки. Рeчь шла объ юбилеe одного изъ его товарищей по сословiю, старика безъ большой практики, котораго всe любили и неизмeнно выбирали въ совeтъ за старость, честность и представительную наружность. Въ числe адвокатовъ, вошедшихъ въ комитетъ по устройству чествованья, былъ названъ С. И. Кременецкiй, но его фамилiя стояла на седьмомъ мeстe. "Можетъ, по алфавиту?" -- безпокойно спросилъ себя Семенъ Исидоровичъ и сталъ провeрять, припоминая порядокъ буквъ. Однако выходило не по алфавиту: П. Я. Меннеръ былъ названъ на третьемъ мeстe. "Странная вещь",-- подумалъ съ неудовольствiемъ Семенъ Исидоровичъ,-- "ну, Якубовичъ могъ быть, пожалуй, названъ раньше меня, если не по алфавиту, но ужъ никакъ не этотъ карьеристъ"... Въ той же газетe Семена Исидоровича недавно назвали "в?и?д?н?ы?м?ъ адвокатомъ" -- и этотъ эпитетъ чувствительно задeлъ Кременецкаго; обычно его въ печати называли "и?з?в?e?с?т?н?ы?м?ъ"; а въ одной провинцiальной газетe, въ городe, куда онъ выeзжалъ для выступленiя въ судe, было даже сказано "нашъ з?н?а?м?е?н?и?т?ы?й петербургскiй гость". Семенъ Исидоровичъ, хмурясь, вернулся къ сообщенiямъ съ фронтовъ и быстро пробeжалъ весь отдeлъ "Война". Бои шли на Стоходe и у Крево... Вновь замeчено употребленiе турками разрывныхъ пуль... Подпоручикъ Шнемеръ сбилъ двадцать третiй нeмецкiй аэропланъ... Въ общемъ на фронтe ничего особеннаго не случилось... Кременецкiй вспомнилъ, что въ скоромъ времени предстоялъ его собственный двадцатипятилeтнiй юбилей. "Это, конечно, какъ считать... Подогнать можно къ сезону"... Семенъ Исидоровичъ зналъ, что юбилеи почти никогда не организуются сами собой, {48} по иницiативe почитателей, и что заботиться о нихъ необходимо либо самому юбиляру, либо его семьe,-- мeняется же только маскировка, отъ очень дипломатичной до очень грубой.-- "Ну, еще много времени",-- подумалъ онъ и перевернулъ страницу газеты. На второй страницe два столбца были отведены новымъ свeдeньямъ объ убiйствe Фишера. Сообщалось въ довольно туманныхъ выраженiяхъ, что задержанъ нeкiй Загряцкiй. Противъ него были серьезныя улики. Кременецкiй прочелъ все очень внимательно. Онъ былъ знакомъ съ Фишеромъ, какъ со всeми въ Петербургe. Смерть банкира оставила его совершенно равнодушнымъ: Кременецкiй былъ не молодъ и не старъ,-- успeлъ привыкнуть къ чужимъ смертямъ и еще не очень думалъ о собственной. Но ему страстно хотeлось получить это дeло. "Если ужъ не мнe, то хоть бы Якубовичу досталось, а не Меннеру и не другимъ шарлатанамъ",-подумалъ онъ. Мысль эта взволновала Семена Исидоровича. Онъ всталъ и вышелъ изъ кабинета.
X.
Гостиная, купленная за большiя деньги въ Вeнe послe одного дeла, на которомъ Кременецкiй заработалъ сразу тридцать тысячъ рублей, рeзко отличалась отъ кабинета по стилю. Въ этой огромной комнатe былъ и американскiй бeлый рояль, и голубой диванъ съ придeланными къ нему двумя узенькими книжными шкалами, и этажерки съ книгами, и круглый столъ, заваленный художественными изданiями, толстыми журналами. На стeнахъ висeли рисунки Сезанна, не очень давно вошедшiе въ моду у петербургскихъ цeнителей. Была и коллекцiя старинныхъ рисунковъ, {49} на одинъ изъ которыхъ хозяинъ обращалъ вниманiе гостей, замeчая вскользь, что это подлинный Николай Зафури. Еще въ другомъ родe былъ будуаръ, расположенный между кабинетомъ и гостиной. Здeсь все было чрезвычайно уютное и нeсколько минiатюрное: небольшiя шелковыя кресла, низенькiе пуфы, качалка въ маленькой нишe, крошечная полка съ произведенiями поэтовъ, горка русскаго фарфора и портретъ Генриха Гейне въ золотой рамкe вeнкомъ, искусно составленнымъ изъ лавровъ и тернiй. Мебели вообще было много и, по разсчету хозяевъ, они могли принимать до ста человeкъ, перенося въ парадныя комнаты лучшiе стулья изъ другихъ частей квартиры. Впрочемъ, такiе большiе прiемы устраивались чрезвычайно рeдко, а баловъ, по случаю войны, не давалъ никто.
Въ хрустальной люстрe была зажжена половина лампочекъ. Поджидая хозяевъ, два помощника Кременецкаго, свои люди въ домe, вели между собой вeчный разговоръ помощниковъ присяжныхъ повeренныхъ -- о размeрахъ практики разныхъ знаменитостей адвокатскаго мiра и объ ихъ сравнительныхъ достоинствахъ и недостаткахъ. Одинъ изъ помощниковъ, Никоновъ, былъ во фракe, другой, Фоминъ, служившiй въ Земскомъ Союзe, въ темнозеленомъ френчe, съ тремя звeздочками на погонахъ.
-- Что же вы думаете, коллега, о дeлe Фишера? Убилъ, конечно, Загряцкiй,-- сказалъ Никоновъ.
-- Позвольте, во-первыхъ, не доказано, что Фишеръ былъ убитъ. Экспертизы еще не было.
-- Какое же можетъ быть сомнeнiе? Безъ причины люди не умираютъ... {50}
-- Умираютъ на шестомъ десяткe отъ такихъ "petits jeux", которыми занимался Фишеръ... А, во-вторыхъ, почему Загряцкiй?
-- Кто же другой? Другому некому.
-- Позвольте, дорогой коллега, вы разсуждаете не какъ юристъ. Onus probandi лежитъ на обвиненiи, разумeется, если вы ничего противъ этого не имeете.
-- Да что onus probandi,-- сказалъ Никоновъ.-- Загряцкiй убилъ, какой тутъ onus probandi... А вотъ, что это дeло отъ Семы не уйдетъ,-- это фактъ.
-- Бабушка на двое сказала, и даже, passez moi le mot, не на двое, а на трое или больше: если вамъ все равно, есть еще и Якубовичъ, и Меннеръ, и Сердъ, и Матвeевъ, не говоря о dii minores.
-- Нeтъ, это дeло не для нихъ. Меннеръ хорошъ въ военномъ, Якубовичъ,-да, пожалуй, при разборe уликъ, Якубовичъ, конечно, на высотe. А все-таки, гдe ядъ, кинжалъ, револьверъ, сeрная кислота, тамъ Сема незамeнимъ. Онъ вамъ и народную мудрость зажаритъ, онъ и стишокъ скажетъ, онъ и Грушеньку, и Настасью Филипповну запуститъ.
-- Достоевскаго знаетъ, собака, какъ сенатскiя рeшенiя,-- съ уваженiемъ подтвердилъ Фоминъ.
-- Если на антеллегентныхъ присяжныхъ, да со слезой, никто, какъ Сема. Развe изъ Москвы Керженцева выпишутъ.
Керженцевъ меньше чeмъ за пять не прieдетъ. Ему на славу наплевать. Il s'en fiche.
-- Ну, и три возьметъ. Съ Ляховскаго, помните, всего двe тысячи содралъ.
-- Позвольте, вeдь это когда было? De l'histoire ancienne. Теперь, Григорiй Ивановичъ, цeны не тe... {51}
-- А вотъ, помяните мое слово, Семe достанется дeло, и онъ выиграетъ какъ захочетъ.
-- Ораторъ Божьей милостью...
-- Да, только ужасно любитъ "нашего могучаго русскаго языка"...
Фоминъ сдeлалъ ему знакъ глазами. Въ гостиную вошла Муся, дочь Кременецкаго, очень хорошенькая двадцатилeтняя блондинка въ модной короткой robe chemise, розоваго шелка, открывавшей почти до колeнъ ноги въ серебряныхъ туфляхъ и въ чулкахъ тeлеснаго цвeта. Фоминъ звякнулъ по военному шпорами и зажмурилъ отъ восхищенiя глаза.
-- Марiя Семеновна, pour Dieu, pour Dieu, чья это cre'ation? -- сказалъ онъ, неожиданно картавя.-- Какая прелесть!..
Муся, не отвeчая, повернула выключатель, зажгла люстру на всe лампочки и подошла къ зеркалу.
"Какой сладенькiй голосокъ" -- подумала она.-- "И надоeли его французская фразы"...
У нея былъ дурной день. Наканунe, часовъ въ десять вечера, она возвращалась домой пeшкомъ (ее только недавно стали отпускать изъ дома одну); къ ней присталъ какой-то господинъ, и долго, съ шуточками вполголоса, преслeдовалъ ее по пустынной набережной, такъ что ей стало страшно. Она "сдeлала каменное лицо" и зашагала быстрeе. Господинъ, наконецъ, отсталъ. И вдругъ, когда его шаги замолкли далеко позади нея, ей мучительно захотeлось пойти съ нимъ -- въ таинственное мeсто, куда онъ могъ ее повести,-захотeлось узнать, что будетъ, испытать то страшное, что онъ съ ней сдeлаетъ... Она плохо спала, у ней были во снe видeнiя, въ которыхъ она не созналась бы никому на свeтe. Встала она, какъ всегда, въ двeнадцатомъ часу, и не выходила цeлый день {52} изъ дому, хотя это должно было къ вечеру отразиться на цвeтe лица; то играла "Баркароллу" Чайковскаго, то читала знакомый наизусть романъ Колеттъ, то представляла себe, какъ пройдетъ для нея вечеръ. Впрочемъ, отъ этого прiема Муся ничего почти не ожидала.
-- Который часъ? -- спросила она, не оборачиваясь и поправляя прядь только что завитыхъ волосъ. "Лучше было бы розу въ волосы",-- подумала она.
Фоминъ съ удовольствiемъ взглянулъ на простые черные часы, которые онъ сталъ носить на браслетe, надeвъ военный мундиръ.
-- Neuf heures tapant,-- отвeтилъ онъ, незамeтно оглядывая и себя черезъ плечо Марiи Семеновны. Онъ очень себe нравился въ мундирe. Въ зеркалe отразилась фигура входившаго Кременецкаго. Онъ ласково потрепалъ дочь по щекe и сказалъ разсeянно: "Молодцомъ, молодцомъ... Очень славное платьице..." Никоновъ и Фоминъ улыбались. Семенъ Исидоровичъ дружески съ ними поздоровался.
-- Раннiя гость вдвойнe дорогъ... Благодарствуйте,-- сказалъ онъ (Кременецкiй любилъ это слово и часто говорилъ то "благодарствую", то "благодарствуйте").
-- Мы о дeлe Фишера толковали, Семенъ Исидоровичъ,-- сказалъ Фоминъ.-Вeрно, вамъ придется защищать?
Выраженiе безпокойства промелькнуло по лицу адвоката.
-- Почему вы думаете? -- быстро спросилъ онъ.-- Я давеча читалъ... Будетъ, кажется, интересное дeльце.
-- По моему, не можетъ быть сомнeнiй въ томъ, что убилъ Загряцкiй,-сказалъ Никоновъ. Всe улики противъ него. {53}
Кременецкiй и Фоминъ стали возражать. Газеты говорятъ о Загряцкомъ, но настоящихъ уликъ нeтъ.
-- Дeло ведетъ нашъ милeйшiй Николай Петровичъ Яценко, очень дeльный слeдователь,-- сказалъ Кременецкiй.-- Онъ у насъ нынче будетъ, жаль, что нельзя взять его за бока.
-- Le secret professionnel,-- торжественно произнесъ Фоминъ, поднимая указательный палецъ кверху.
-- Когда выпьетъ крюшонцу, забудетъ про secret professionnel.
-- Ну, онъ питухъ не изъ важнецкихъ. Другой, когда выпьетъ, забудетъ, какъ маму звали,-- сказалъ Семенъ Исидоровичъ.
XI.
Браунъ, нeсколько отставшiй заграницей отъ петербургскихъ обычаевъ, прieхалъ на вечеръ въ десятомъ часу. Тeмъ не менeе гостей уже было не такъ мало: въ военное время жизнь стала проще. На порогe кабинета Брауна встрeтилъ хозяинъ. Видъ у Кременецкаго былъ праздничный. Онъ встрeтилъ гостя чрезвычайно любезно и, не помня его имени-отчества, особенно радушно назвалъ Брауна дорогимъ докторомъ, крeпко пожимая ему руку.
-- Надeюсь, вы теперь будете знать къ намъ дорогу,-- сказалъ Кременецкiй. Онъ съ давнихъ поръ неизмeнно говорилъ эту фразу всeмъ болeе или менeе почетнымъ гостямъ, впервые появлявшимся у него въ домe. Но обычно онъ говорилъ ее въ концe вечера, при ихъ уходe, а теперь сказалъ въ разсeянности, глядя въ сторону передней, откуда появился еще гость. На лицe у адвоката {54} промелькнуло неудовольствiе: гость былъ сeровато-почетный, членъ редакцiи журнала "Русскiй умъ", но явился онъ на вечеръ въ пиджакe и въ мягкомъ воротникe. "Нeтъ, все-таки мало у насъ европейцевъ",-- подумалъ Кременецкiй.
-- Я не зналъ, что у васъ парадный прiемъ,-- сказалъ гость, со смущенной улыбкой.-- Ужъ вы меня, ради Бога, извините...
-- Ну, вотъ, Василiй Степановичъ, какой вздоръ! -- отвeтилъ хозяинъ, смeясь и пожимая обeими руками руку гостя.-- Вы, конечно, знакомы?.. Ну-съ, что скажете хорошенькаго?
-- Хорошенькаго словно и мало, судя по послeднимъ газетамъ...
-- Вздоръ, вздоръ!.. Помните у Чехова: черезъ двeсти-триста лeтъ жизнь на землe будетъ невообразимо-прекрасна...-- Кременецкiй выпустилъ руку гостя.-- Вотъ что, судари вы мои, я здeсь на часахъ и отойти никакъ не смeю. А вамъ совeтую прослeдовать туда, къ моей женe, и потребовать у нея чашку горячаго чаю. Тамъ дольше молодежь, поэты есть,-- сказалъ онъ, закрывая глаза съ выраженiемъ шутливаго ужаса.
-- Василiй Степановичъ, вы свой человeкъ... Докторъ, пожалуйста...
Василiй Степановичъ, горбясь и потирая руки, прошелъ дальше. У раскрытыхъ дверей будуара онъ остановился и сталъ пропускать впередъ Брауна.
-- Нeтъ, нeтъ, ужъ, пожалуйста, вы,-- говорилъ онъ, нервно смeясь слабымъ смeхомъ, точно за дверью ихъ долженъ былъ окатить холодный душъ.-Ужъ вы первый, пожалуйста...
Браунъ вошелъ въ будуаръ, чувствуя по обыкновенiю острую тоску отъ всего: отъ тона адвоката, отъ расшаркиванья передъ дверью съ Василiемъ Степановичемъ, отъ яркаго свeта комнатъ, {55} отъ того, чeмъ былъ густо заставленъ столъ въ будуарe, отъ привeтливой улыбки хозяйки и отъ портрета Гейне въ затeйливой рамкe,-- Браунъ механически все замeчалъ взоромъ профессiональнаго наблюдателя. Разговоръ у стола, видимо, довольно оживленный, на мгновенье прервался, Собравшiеся, съ нетерпeнiемъ и легкимъ недоброжелательствомъ, ждали конца представленiй. Хозяйка упорно называла всeхъ полнымъ именемъ.
...-- Анна Сергeевна Михальская... Софья Сергeевна Михальская... Глафира Генриховна Бернсенъ... Моя дочь Муся... Молодые люди, знакомьтесь, пожалуйста, сами съ нашимъ знаменитымъ ученымъ,-- улыбаясь добавила она, давая понять молодымъ людямъ, что они имeютъ дeло съ важнымъ гостемъ.
-- Мы какъ разъ говорили объ умномъ, это у насъ бываетъ,-- громко сказала Муся, съ любопытствомъ глядя на Брауна. Она всегда говорила съ новыми людьми такъ, точно давно и близко ихъ знала.-- Ставится вопросъ: какiя книги вы взяли бы съ собой, отправляясь на долгiе годы на необитаемый островъ... Предполагается, что на необитаемомъ островe нeтъ библiотеки...
-- Просятъ только не говорить, что вы взяли бы съ собой "Голубой фарфоръ", ибо авторъ его здeсь,-- сказалъ Никоновъ.
-- И онъ воплощенная скромность,-- добавила Муся, обратившись къ некрасивому блeдному юношe съ необыкновеннымъ проборомъ по правой сторонe головы.
-- Я говорю, я взяла бы Гете и Пушкина,-- сказала хозяйка.-- Какъ хотите, вы можете считать меня отсталой или глупой, а я остановилась на классикахъ и въ вашихъ декадентахъ ничего не понимаю. Пушкина понимаю, а ихъ не понимаю... Вамъ съ лимономъ, Василiй Степановичъ? {56}
-- Мама, вы ошибаетесь, это, напротивъ, всe говорятъ: Гете и Пушкина. C'est tre`s bien porte'.
-- Я, пожалуй, голосовалъ бы за Данте,-- сказалъ негромко, точно про себя, Василiй Степановичъ. Онъ взялъ у хозяйки стаканъ и окончательно сконфузился, проливъ нeсколько капель на блюдечко и на скатерть.
-- А вы?
-- Я былъ убeжденъ, что слeдуетъ говорить: Розанова,-- отвeтилъ Браунъ.
-- Я взялъ бы Ната Пинкертона,-- мрачно сказалъ съ разстановкой Беневоленскiй, авторъ "Голубого фарфора".
-- Ну, ужъ это ахъ оставьте, ужъ вы-то, дядя, навeрное, взяли бы полное собранiе своихъ творенiй,-- возразилъ Никоновъ.
Никоновъ былъ душой общества, собиравшагося въ будуарe госпожи Кременецкой. Говорилъ онъ все съ чрезвычайной энергiей въ выраженiи и всегда въ шутливой или полушутливой формe. Эта вeчная шутливость, незамeтное порожденiе застарeлой неврастенiи, нeсколько утомляла. Однако, при его появленiи всe изображали на лицахъ привeтливую улыбку, что его еще болeе утверждало въ безсознательно принятой имъ, не измeнившейся за пятнадцать лeтъ, роли живого юноши и души общества. Женщинамъ Никоновъ нравился чрезвычайно, особенно при первомъ знакомствe. Онъ зачeмъ-то издавна дeлалъ видъ, будто влюбленъ въ Мусю. Она прекрасно знала, что онъ и не влюбленъ ни въ кого, и ни одной молодой женщины не можетъ видeть равнодушно. Но тонъ его ей нравился. Ея отвeтной манерой была рeзкость, которая была бы неприличной, если бы съ самаго начала Мусей не было установлено, что ей все позволено. {57}
-- Да, Антипову.
-- Желаю вамъ успeха. Онъ пускалъ полицейскихъ собакъ?
-- Нeтъ еще. {40}
-- Это иногда -- далеко не всегда, впрочемъ, достигаетъ цeли. Я нисколько, разумeется, не настаиваю, это ваше дeло. Мое дeло только быть въ курсe. Надeюсь, будете меня освeдомлять и дальше... Еще разъ васъ благодарю и прошу извинить, что побезпокоилъ... понапрасну.
Онъ всталъ и простился. Слeдователь сдeлалъ нeсколько шаговъ, провожая его къ выходу. У двери Федосьевъ остановился и спросилъ:
-- А что же Александръ Михайловичъ Браунъ? Его вы, собственно, почему къ себe вызывали? Я встрeтилъ его, входя къ вамъ...
-- Онъ живетъ въ этой гостиницe и былъ хорошо знакомъ съ Фишеромъ, я разсчитывалъ кое-что у него узнать.
-- И что же, узнали что-нибудь?
-- Почти ничего... Ваше Превосходительство его знаете?
-- Мы учились одновременно въ университетe, правда, по разнымъ факультетамъ и курсамъ.
-- Онъ по происхожденiю изъ нeмцевъ?
-- Не могу вамъ сказать, вeроятно, изъ обрусeвшихъ инородцевъ.
-- Интересное лицо... Онъ знакомъ также и съ Загряцкимъ.
-- Да? У нашего знаменитаго ученаго странныя знакомства... Не у Загряцкаго ли онъ научился пить вино съ утра?..
Федосьевъ негромко засмeялся и вышелъ изъ комнаты.
VIII.
Hall гостиницы Паласъ, ярко освeщенный люстрами, былъ переполненъ. Столики сiяли бeлоснeжными скатертями, серебромъ. Скрипачъ, {41} толстый румынъ, съ потнымъ оливковаго цвeта лицомъ и черно-синими волосами, на бойкой руладe оборвалъ модную пeсенку и, радостно оглядeвъ публику, заигралъ румынскiй гимнъ. Никто не поднялся. Послышался смeхъ. Скрипачъ раздулъ черныя ноздри и возвелъ глаза къ люстрe. Но, повидимому, не слишкомъ обидeлся и принялъ смeхъ, какъ должное.
По лeстницe, въ шубe, опираясь на палку, спустился Браунъ и прошелъ мимо hall'я. Мальчикъ въ курточкe съ золочеными пуговицами повернулъ передъ нимъ вертящуюся дверь. Подуло сырымъ холоднымъ вeтромъ.
На мачтe Зимняго Дворца вeтеръ трепалъ штандартъ. У колоннъ по сторонамъ отъ главныхъ воротъ замерли великаны часовые. Браунъ приблизился ко дворцу и пошелъ къ Зимней Канавкe. Снeжная пыль, какъ стая мошекъ, вилась вдали вокругъ фонаря. Капли воды тоскливо обрывались съ краевъ герба, съ фигуръ и вазъ на карнизахъ, со сводовъ галлереи. На набережной было темно и пустынно. Свистeлъ осеннiй вечеръ. Браунъ подошелъ къ периламъ и наклонился надъ водой. Затeмъ торопливо вынулъ изъ кармана никкелированный ключъ, осмотрeлся и швырнулъ его въ воду.
IX.
У извeстнаго адвоката Семена Исидоровича Кременецкаго на большомъ прiемe должны были сойтись не только присяжные повeренные, составлявшiе его обычное общество, но также профессора, артисты, писатели, общественные дeятели. Обeщало прieхать и нeсколько второстепенныхъ {42} сановниковъ, склонявшихся къ оппозицiи съ 1915 года. Къ Кременецкому, несмотря на его радикальные взгляды и на еврейское происхожденiе (онъ, впрочемъ, еще въ ранней молодости принялъ лютеранскую вeру), относились благосклонно многiе сановники, не исключая стараго сенатора Медвeдева, грозы всeхъ адвокатовъ Россiи. Болeе умные изъ сановниковъ находили, что либеральныя убeжденiя почти такъ же обязательны при общественномъ положенiи Кременецкаго, какъ умeренно-консервативные взгляды въ ихъ собственномъ положенiи. Долженъ былъ прибыть на прiемъ и видный членъ британской миссiи въ Петербургe, майоръ Вивiанъ Клервилль, съ которымъ недавно познакомился Кременецкiй. Присутствiе представителя союзныхъ армiй, какъ думалъ хозяинъ дома, сообщало особый характеръ вечеру, какъ бы намeчая ту платформу, на которой объединялись теперь сановники съ радикальной интеллигенцiей.
Кременецкiй былъ сторонникомъ войны до полной побeды, хотя и не слишкомъ вeрилъ въ полную побeду. Онъ смолоду учился въ Гейдельбергскомъ университетe и вывезъ оттуда, кромe обязательнаго для всeхъ бывшихъ гейдельбержцевъ запаса однихъ и тeхъ же анекдотовъ о Куно Фишерe, еще и увeренность въ несокрушимой мощи Германiи. Но онъ придерживался союзной орiентацiи, нeмцевъ недолюбливалъ и считалъ ихъ всeхъ мeщанами, судя о нихъ, главнымъ образомъ, по своимъ квартирнымъ хозяйкамъ.
На прiемe предполагалось и музыкальное отдeленiе, съ участiемъ передового композитора и пeвца, тенора частной оперы. Композиторъ игралъ безплатно,-- онъ вездe и всегда былъ радъ исполнять свои произведенiя, а тeмъ болeе на вечерe у Кременецкаго, который и въ музыкe {43} придерживался передовыхъ взглядовъ: говорилъ, что для него музыка начинается съ Дебюсси. Пeвецъ же получалъ за свое выступленiе четыреста рублей, уже отложенныхъ хозяйкой въ конвертъ (его предполагалось всунуть послe ужина пeвцу н?е?з?а?м?e?т?н?о, хотя сумма эта была заранeе точно установлена по телефону не безъ полушутливаго торга,-- пeвецъ хотeлъ пятьсотъ).
По случаю большого прiема обeдъ былъ поданъ раньше обычнаго и продолжался очень недолго. Послe обeда хозяинъ, очень высокiй, грузный и рыхлый блондинъ, походившiй на актера-любимца дамъ, второй разъ въ этотъ день выбрился въ своей маленькой спальнe передъ огромнымъ трехстворчатымъ зеркаломъ. Затeмъ онъ надeлъ, морщась, туго накрахмаленную бeлую рубашку и смокингъ. Надeвая брюки, онъ съ неудовольствiемъ замeтилъ, что пуговицы сошлись на животe не очень легко, хотя смокингъ былъ сшитъ недавно. "Послe войны сейчасъ же надо будетъ съeздить въ Марiенбадъ",-- подумалъ онъ.-"Хлeба, говорятъ, нужно eсть меньше"...
Несмотря на то, что скоро могли появиться первые гости, Кременецкiй еще сeлъ за работу,-- онъ работалъ въ теченiе десяти мeсяцевъ въ году по десять часовъ въ день регулярно,-- чeмъ крайне огорчалъ жену и наводилъ трепетъ на помощниковъ. Семенъ Исидоровичъ прошелъ въ свой кабинетъ, обставленный въ строгомъ дeловомъ стилe. Вдоль стeнъ тянулись шкапы съ книгами преимущественно юридическаго и политическаго содержанiя, въ темныхъ переплетахъ съ иницiалами С. К. внизу на корешкахъ. На шкапахъ и на огромномъ письменномъ столe были разставлены фотографiи виднeйшихъ судебныхъ и политическихъ дeятелей съ посвященiями хозяину. Позади письменнаго стола, надъ длинной полкой съ {44} "Энциклопедическимъ Словаремъ", зажатымъ между двумя бронзовыми львами, висeлъ портретъ госпожи Кременецкой работы извeстнаго художника, а на противоположной стeнe -- огромная фотографiя, изображавшая босого Толстого. Низенькая, заклеенная обоями, незамeтная дверь вела въ канцелярiю (Кременецкiй такъ называлъ комнату, гдe работали его помощники и переписчица).
Въ кабинетe ничто не было измeнено въ связи съ предстоящимъ прiемомъ,-онъ и въ обычное время содержался въ образцовомъ порядкe. Только на каминe стояли подносы съ рюмками и нeсколько бутылокъ. Это было сдeлано по настоянiю Кременецкаго,-- его жена находила, что незачeмъ подавать гостямъ спиртные напитки до ужина. "Это, если хочешь, даже и дурной тонъ",-- сказала Тамара Матвeевна. Семенъ Исидоровичъ не вмeшивался въ хозяйственную сторону вечера, всецeло полагаясь на жену, которая имeла довольно большой опытъ. Кременецкiй, зарабатывавшiй до ста тысячъ рублей въ годъ, былъ уже нeсколько лeтъ вполнe обезпеченнымъ, даже почти богатымъ человeкомъ. На спиртныхъ напиткахъ онъ, однако, настоялъ.
-- Дурной или не дурной тонъ,-- сказалъ онъ не безъ раздраженiя,-- а безъ алкоголя оживленiя не бываетъ и въ самомъ лучшемъ обществe. Сдeлай, золото мое, какъ я говорю.
Его желанiе было, какъ всегда, тотчасъ исполнено. Тамара Матвeевна боготворила своего мужа и считала его первымъ человeкомъ въ мiрe.
Семенъ Исидоровичъ сeлъ за столъ и придвинулъ папку, заключавшую въ себe документы по громкому дeлу, по которому онъ долженъ былъ выступить въ судe черезъ два дня. Кременецкiй часто велъ политическiе процессы, выступалъ {45} иногда и по гражданскимъ дeламъ, но настоящей его спецiальностью, по общему мнeнiю адвокатовъ, были "дeла на романической подкладкe". Таково было и это дeло. Семенъ Исидоровичъ внимательно перелисталъ документы. Онъ всегда очень добросовeстно готовился къ процессамъ, почти не дeлая разницы въ этомъ отношенiи между богатыми и бeдными клiентами. Своей карьерой онъ былъ обязанъ не только таланту, но и порядочности и корректности во всемъ. Читая записку своего помощника, Кременецкiй тотчасъ замeтилъ, что въ ней не хватало ссылки на важное сенатское рeшенiе. "Охъ, ужъ этотъ Никоновъ",-подумалъ онъ,-- "миляга парень, но звeздъ съ неба не хватаетъ"... Семенъ Исидоровичъ, для примeра помощнику, разыскалъ нужную справку и самъ съ особеннымъ удовольствiемъ вписалъ ее въ дeло полностью. Хотя сенатскiя рeшенiя обычно составлялись людьми враждебныхъ ему взглядовъ, Кременецкiй относился къ этимъ рeшенiямъ съ большимъ уваженiемъ, даже съ любовью: онъ вообще страстно любилъ все связанное съ судомъ. Созданный для адвокатской профессiи, онъ и жить безъ нея не могъ бы.
Вписавъ справку, Семенъ Исидоровичъ сталъ мысленно воспроизводить свою рeчь, уже почти готовую. Онъ обладалъ замeчательнымъ даромъ слова и не заучивалъ рeчей наизусть, но нeкоторыя наиболeе эффектныя мeста для громкихъ процессовъ подготовлялъ и отдeлывалъ заранeе. Рeчью своей онъ на этотъ разъ былъ очень доволенъ. Кременецкiй вполголоса, но выразительно прочелъ ея послeднiя фразы.
"Господа присяжные засeдатели!.. Вамъ извeстенъ великiй завeтъ, которымъ такъ справедливо гордится наша родина: "правда и милость да царствуютъ въ судахъ..." (онъ помолчалъ, затeмъ {46} заговорилъ снова проникновенно): "Священныя слова, господа присяжные! Увы, слишкомъ часто намъ, при исполненiи труднаго, но и отраднаго долга защиты, слишкомъ часто намъ приходится просить у васъ милости для людей, ввeрившихъ намъ свою судьбу и жизнь. И въ милости, какъ извeстно, никогда не отказываетъ великодушный народъ русскiй, сочувствующiй всeмъ несчастливымъ, всeмъ страждущимъ, всeмъ угнетеннымъ..." (онъ опять помолчалъ). Но въ этомъ дeлe, господа судьи, господа присяжные, намъ нужна не милость, а правда, одна правда и только правда! Ибо женщина, которая вонъ съ той деревянной скамьи со страстной надеждой и горячей мольбою взираетъ на васъ, неповинна въ инкриминируемомъ ей преступленiи. Эту женщину за что-то неумолимо преслeдуетъ фатумъ, м?о?й?р?а древнихъ грековъ, рокъ, таинственную и жестокую поступь котораго великой совeстью своей такъ чутко понялъ и безсмертнымъ перомъ такъ вдохновенно описалъ нашъ генiальный правдолюбецъ и правдоискатель Достоевскiй. Господа присяжные засeдатели, вы протянете этой женщинe руку помощи!.. Судьи народной совeсти, властью, данной вамъ Богомъ и людьми, вы защитите отъ злого рока несчастную!"
"Плевако, Лабори лучше не сказали бы",-- подумалъ Семенъ Исидоровичъ. За этимъ мeстомъ явно должны были послeдовать бурныя рукоплесканiя публики и угроза предсeдателя очистить залъ засeданiя. Кременецкiй успокоенно отложилъ папку, взглянулъ на стeнные часы,-- было девять,-- и развернулъ лежавшую на столe вечернюю газету. Онъ началъ читать сообщенiе генеральнаго штаба, но какъ разъ внизу страницы слeва (хоть онъ вовсе туда и не смотрeлъ) ему бросилась въ глаза его собственная фамилiя съ {47} иницiалами имени-отчества. Семенъ Исидоровичъ мгновенно оставилъ сообщенiя ставки. Рeчь шла объ юбилеe одного изъ его товарищей по сословiю, старика безъ большой практики, котораго всe любили и неизмeнно выбирали въ совeтъ за старость, честность и представительную наружность. Въ числe адвокатовъ, вошедшихъ въ комитетъ по устройству чествованья, былъ названъ С. И. Кременецкiй, но его фамилiя стояла на седьмомъ мeстe. "Можетъ, по алфавиту?" -- безпокойно спросилъ себя Семенъ Исидоровичъ и сталъ провeрять, припоминая порядокъ буквъ. Однако выходило не по алфавиту: П. Я. Меннеръ былъ названъ на третьемъ мeстe. "Странная вещь",-- подумалъ съ неудовольствiемъ Семенъ Исидоровичъ,-- "ну, Якубовичъ могъ быть, пожалуй, названъ раньше меня, если не по алфавиту, но ужъ никакъ не этотъ карьеристъ"... Въ той же газетe Семена Исидоровича недавно назвали "в?и?д?н?ы?м?ъ адвокатомъ" -- и этотъ эпитетъ чувствительно задeлъ Кременецкаго; обычно его въ печати называли "и?з?в?e?с?т?н?ы?м?ъ"; а въ одной провинцiальной газетe, въ городe, куда онъ выeзжалъ для выступленiя въ судe, было даже сказано "нашъ з?н?а?м?е?н?и?т?ы?й петербургскiй гость". Семенъ Исидоровичъ, хмурясь, вернулся къ сообщенiямъ съ фронтовъ и быстро пробeжалъ весь отдeлъ "Война". Бои шли на Стоходe и у Крево... Вновь замeчено употребленiе турками разрывныхъ пуль... Подпоручикъ Шнемеръ сбилъ двадцать третiй нeмецкiй аэропланъ... Въ общемъ на фронтe ничего особеннаго не случилось... Кременецкiй вспомнилъ, что въ скоромъ времени предстоялъ его собственный двадцатипятилeтнiй юбилей. "Это, конечно, какъ считать... Подогнать можно къ сезону"... Семенъ Исидоровичъ зналъ, что юбилеи почти никогда не организуются сами собой, {48} по иницiативe почитателей, и что заботиться о нихъ необходимо либо самому юбиляру, либо его семьe,-- мeняется же только маскировка, отъ очень дипломатичной до очень грубой.-- "Ну, еще много времени",-- подумалъ онъ и перевернулъ страницу газеты. На второй страницe два столбца были отведены новымъ свeдeньямъ объ убiйствe Фишера. Сообщалось въ довольно туманныхъ выраженiяхъ, что задержанъ нeкiй Загряцкiй. Противъ него были серьезныя улики. Кременецкiй прочелъ все очень внимательно. Онъ былъ знакомъ съ Фишеромъ, какъ со всeми въ Петербургe. Смерть банкира оставила его совершенно равнодушнымъ: Кременецкiй былъ не молодъ и не старъ,-- успeлъ привыкнуть къ чужимъ смертямъ и еще не очень думалъ о собственной. Но ему страстно хотeлось получить это дeло. "Если ужъ не мнe, то хоть бы Якубовичу досталось, а не Меннеру и не другимъ шарлатанамъ",-подумалъ онъ. Мысль эта взволновала Семена Исидоровича. Онъ всталъ и вышелъ изъ кабинета.
X.
Гостиная, купленная за большiя деньги въ Вeнe послe одного дeла, на которомъ Кременецкiй заработалъ сразу тридцать тысячъ рублей, рeзко отличалась отъ кабинета по стилю. Въ этой огромной комнатe былъ и американскiй бeлый рояль, и голубой диванъ съ придeланными къ нему двумя узенькими книжными шкалами, и этажерки съ книгами, и круглый столъ, заваленный художественными изданiями, толстыми журналами. На стeнахъ висeли рисунки Сезанна, не очень давно вошедшiе въ моду у петербургскихъ цeнителей. Была и коллекцiя старинныхъ рисунковъ, {49} на одинъ изъ которыхъ хозяинъ обращалъ вниманiе гостей, замeчая вскользь, что это подлинный Николай Зафури. Еще въ другомъ родe былъ будуаръ, расположенный между кабинетомъ и гостиной. Здeсь все было чрезвычайно уютное и нeсколько минiатюрное: небольшiя шелковыя кресла, низенькiе пуфы, качалка въ маленькой нишe, крошечная полка съ произведенiями поэтовъ, горка русскаго фарфора и портретъ Генриха Гейне въ золотой рамкe вeнкомъ, искусно составленнымъ изъ лавровъ и тернiй. Мебели вообще было много и, по разсчету хозяевъ, они могли принимать до ста человeкъ, перенося въ парадныя комнаты лучшiе стулья изъ другихъ частей квартиры. Впрочемъ, такiе большiе прiемы устраивались чрезвычайно рeдко, а баловъ, по случаю войны, не давалъ никто.
Въ хрустальной люстрe была зажжена половина лампочекъ. Поджидая хозяевъ, два помощника Кременецкаго, свои люди въ домe, вели между собой вeчный разговоръ помощниковъ присяжныхъ повeренныхъ -- о размeрахъ практики разныхъ знаменитостей адвокатскаго мiра и объ ихъ сравнительныхъ достоинствахъ и недостаткахъ. Одинъ изъ помощниковъ, Никоновъ, былъ во фракe, другой, Фоминъ, служившiй въ Земскомъ Союзe, въ темнозеленомъ френчe, съ тремя звeздочками на погонахъ.
-- Что же вы думаете, коллега, о дeлe Фишера? Убилъ, конечно, Загряцкiй,-- сказалъ Никоновъ.
-- Позвольте, во-первыхъ, не доказано, что Фишеръ былъ убитъ. Экспертизы еще не было.
-- Какое же можетъ быть сомнeнiе? Безъ причины люди не умираютъ... {50}
-- Умираютъ на шестомъ десяткe отъ такихъ "petits jeux", которыми занимался Фишеръ... А, во-вторыхъ, почему Загряцкiй?
-- Кто же другой? Другому некому.
-- Позвольте, дорогой коллега, вы разсуждаете не какъ юристъ. Onus probandi лежитъ на обвиненiи, разумeется, если вы ничего противъ этого не имeете.
-- Да что onus probandi,-- сказалъ Никоновъ.-- Загряцкiй убилъ, какой тутъ onus probandi... А вотъ, что это дeло отъ Семы не уйдетъ,-- это фактъ.
-- Бабушка на двое сказала, и даже, passez moi le mot, не на двое, а на трое или больше: если вамъ все равно, есть еще и Якубовичъ, и Меннеръ, и Сердъ, и Матвeевъ, не говоря о dii minores.
-- Нeтъ, это дeло не для нихъ. Меннеръ хорошъ въ военномъ, Якубовичъ,-да, пожалуй, при разборe уликъ, Якубовичъ, конечно, на высотe. А все-таки, гдe ядъ, кинжалъ, револьверъ, сeрная кислота, тамъ Сема незамeнимъ. Онъ вамъ и народную мудрость зажаритъ, онъ и стишокъ скажетъ, онъ и Грушеньку, и Настасью Филипповну запуститъ.
-- Достоевскаго знаетъ, собака, какъ сенатскiя рeшенiя,-- съ уваженiемъ подтвердилъ Фоминъ.
-- Если на антеллегентныхъ присяжныхъ, да со слезой, никто, какъ Сема. Развe изъ Москвы Керженцева выпишутъ.
Керженцевъ меньше чeмъ за пять не прieдетъ. Ему на славу наплевать. Il s'en fiche.
-- Ну, и три возьметъ. Съ Ляховскаго, помните, всего двe тысячи содралъ.
-- Позвольте, вeдь это когда было? De l'histoire ancienne. Теперь, Григорiй Ивановичъ, цeны не тe... {51}
-- А вотъ, помяните мое слово, Семe достанется дeло, и онъ выиграетъ какъ захочетъ.
-- Ораторъ Божьей милостью...
-- Да, только ужасно любитъ "нашего могучаго русскаго языка"...
Фоминъ сдeлалъ ему знакъ глазами. Въ гостиную вошла Муся, дочь Кременецкаго, очень хорошенькая двадцатилeтняя блондинка въ модной короткой robe chemise, розоваго шелка, открывавшей почти до колeнъ ноги въ серебряныхъ туфляхъ и въ чулкахъ тeлеснаго цвeта. Фоминъ звякнулъ по военному шпорами и зажмурилъ отъ восхищенiя глаза.
-- Марiя Семеновна, pour Dieu, pour Dieu, чья это cre'ation? -- сказалъ онъ, неожиданно картавя.-- Какая прелесть!..
Муся, не отвeчая, повернула выключатель, зажгла люстру на всe лампочки и подошла къ зеркалу.
"Какой сладенькiй голосокъ" -- подумала она.-- "И надоeли его французская фразы"...
У нея былъ дурной день. Наканунe, часовъ въ десять вечера, она возвращалась домой пeшкомъ (ее только недавно стали отпускать изъ дома одну); къ ней присталъ какой-то господинъ, и долго, съ шуточками вполголоса, преслeдовалъ ее по пустынной набережной, такъ что ей стало страшно. Она "сдeлала каменное лицо" и зашагала быстрeе. Господинъ, наконецъ, отсталъ. И вдругъ, когда его шаги замолкли далеко позади нея, ей мучительно захотeлось пойти съ нимъ -- въ таинственное мeсто, куда онъ могъ ее повести,-захотeлось узнать, что будетъ, испытать то страшное, что онъ съ ней сдeлаетъ... Она плохо спала, у ней были во снe видeнiя, въ которыхъ она не созналась бы никому на свeтe. Встала она, какъ всегда, въ двeнадцатомъ часу, и не выходила цeлый день {52} изъ дому, хотя это должно было къ вечеру отразиться на цвeтe лица; то играла "Баркароллу" Чайковскаго, то читала знакомый наизусть романъ Колеттъ, то представляла себe, какъ пройдетъ для нея вечеръ. Впрочемъ, отъ этого прiема Муся ничего почти не ожидала.
-- Который часъ? -- спросила она, не оборачиваясь и поправляя прядь только что завитыхъ волосъ. "Лучше было бы розу въ волосы",-- подумала она.
Фоминъ съ удовольствiемъ взглянулъ на простые черные часы, которые онъ сталъ носить на браслетe, надeвъ военный мундиръ.
-- Neuf heures tapant,-- отвeтилъ онъ, незамeтно оглядывая и себя черезъ плечо Марiи Семеновны. Онъ очень себe нравился въ мундирe. Въ зеркалe отразилась фигура входившаго Кременецкаго. Онъ ласково потрепалъ дочь по щекe и сказалъ разсeянно: "Молодцомъ, молодцомъ... Очень славное платьице..." Никоновъ и Фоминъ улыбались. Семенъ Исидоровичъ дружески съ ними поздоровался.
-- Раннiя гость вдвойнe дорогъ... Благодарствуйте,-- сказалъ онъ (Кременецкiй любилъ это слово и часто говорилъ то "благодарствую", то "благодарствуйте").
-- Мы о дeлe Фишера толковали, Семенъ Исидоровичъ,-- сказалъ Фоминъ.-Вeрно, вамъ придется защищать?
Выраженiе безпокойства промелькнуло по лицу адвоката.
-- Почему вы думаете? -- быстро спросилъ онъ.-- Я давеча читалъ... Будетъ, кажется, интересное дeльце.
-- По моему, не можетъ быть сомнeнiй въ томъ, что убилъ Загряцкiй,-сказалъ Никоновъ. Всe улики противъ него. {53}
Кременецкiй и Фоминъ стали возражать. Газеты говорятъ о Загряцкомъ, но настоящихъ уликъ нeтъ.
-- Дeло ведетъ нашъ милeйшiй Николай Петровичъ Яценко, очень дeльный слeдователь,-- сказалъ Кременецкiй.-- Онъ у насъ нынче будетъ, жаль, что нельзя взять его за бока.
-- Le secret professionnel,-- торжественно произнесъ Фоминъ, поднимая указательный палецъ кверху.
-- Когда выпьетъ крюшонцу, забудетъ про secret professionnel.
-- Ну, онъ питухъ не изъ важнецкихъ. Другой, когда выпьетъ, забудетъ, какъ маму звали,-- сказалъ Семенъ Исидоровичъ.
XI.
Браунъ, нeсколько отставшiй заграницей отъ петербургскихъ обычаевъ, прieхалъ на вечеръ въ десятомъ часу. Тeмъ не менeе гостей уже было не такъ мало: въ военное время жизнь стала проще. На порогe кабинета Брауна встрeтилъ хозяинъ. Видъ у Кременецкаго былъ праздничный. Онъ встрeтилъ гостя чрезвычайно любезно и, не помня его имени-отчества, особенно радушно назвалъ Брауна дорогимъ докторомъ, крeпко пожимая ему руку.
-- Надeюсь, вы теперь будете знать къ намъ дорогу,-- сказалъ Кременецкiй. Онъ съ давнихъ поръ неизмeнно говорилъ эту фразу всeмъ болeе или менeе почетнымъ гостямъ, впервые появлявшимся у него въ домe. Но обычно онъ говорилъ ее въ концe вечера, при ихъ уходe, а теперь сказалъ въ разсeянности, глядя въ сторону передней, откуда появился еще гость. На лицe у адвоката {54} промелькнуло неудовольствiе: гость былъ сeровато-почетный, членъ редакцiи журнала "Русскiй умъ", но явился онъ на вечеръ въ пиджакe и въ мягкомъ воротникe. "Нeтъ, все-таки мало у насъ европейцевъ",-- подумалъ Кременецкiй.
-- Я не зналъ, что у васъ парадный прiемъ,-- сказалъ гость, со смущенной улыбкой.-- Ужъ вы меня, ради Бога, извините...
-- Ну, вотъ, Василiй Степановичъ, какой вздоръ! -- отвeтилъ хозяинъ, смeясь и пожимая обeими руками руку гостя.-- Вы, конечно, знакомы?.. Ну-съ, что скажете хорошенькаго?
-- Хорошенькаго словно и мало, судя по послeднимъ газетамъ...
-- Вздоръ, вздоръ!.. Помните у Чехова: черезъ двeсти-триста лeтъ жизнь на землe будетъ невообразимо-прекрасна...-- Кременецкiй выпустилъ руку гостя.-- Вотъ что, судари вы мои, я здeсь на часахъ и отойти никакъ не смeю. А вамъ совeтую прослeдовать туда, къ моей женe, и потребовать у нея чашку горячаго чаю. Тамъ дольше молодежь, поэты есть,-- сказалъ онъ, закрывая глаза съ выраженiемъ шутливаго ужаса.
-- Василiй Степановичъ, вы свой человeкъ... Докторъ, пожалуйста...
Василiй Степановичъ, горбясь и потирая руки, прошелъ дальше. У раскрытыхъ дверей будуара онъ остановился и сталъ пропускать впередъ Брауна.
-- Нeтъ, нeтъ, ужъ, пожалуйста, вы,-- говорилъ онъ, нервно смeясь слабымъ смeхомъ, точно за дверью ихъ долженъ былъ окатить холодный душъ.-Ужъ вы первый, пожалуйста...
Браунъ вошелъ въ будуаръ, чувствуя по обыкновенiю острую тоску отъ всего: отъ тона адвоката, отъ расшаркиванья передъ дверью съ Василiемъ Степановичемъ, отъ яркаго свeта комнатъ, {55} отъ того, чeмъ былъ густо заставленъ столъ въ будуарe, отъ привeтливой улыбки хозяйки и отъ портрета Гейне въ затeйливой рамкe,-- Браунъ механически все замeчалъ взоромъ профессiональнаго наблюдателя. Разговоръ у стола, видимо, довольно оживленный, на мгновенье прервался, Собравшiеся, съ нетерпeнiемъ и легкимъ недоброжелательствомъ, ждали конца представленiй. Хозяйка упорно называла всeхъ полнымъ именемъ.
...-- Анна Сергeевна Михальская... Софья Сергeевна Михальская... Глафира Генриховна Бернсенъ... Моя дочь Муся... Молодые люди, знакомьтесь, пожалуйста, сами съ нашимъ знаменитымъ ученымъ,-- улыбаясь добавила она, давая понять молодымъ людямъ, что они имeютъ дeло съ важнымъ гостемъ.
-- Мы какъ разъ говорили объ умномъ, это у насъ бываетъ,-- громко сказала Муся, съ любопытствомъ глядя на Брауна. Она всегда говорила съ новыми людьми такъ, точно давно и близко ихъ знала.-- Ставится вопросъ: какiя книги вы взяли бы съ собой, отправляясь на долгiе годы на необитаемый островъ... Предполагается, что на необитаемомъ островe нeтъ библiотеки...
-- Просятъ только не говорить, что вы взяли бы съ собой "Голубой фарфоръ", ибо авторъ его здeсь,-- сказалъ Никоновъ.
-- И онъ воплощенная скромность,-- добавила Муся, обратившись къ некрасивому блeдному юношe съ необыкновеннымъ проборомъ по правой сторонe головы.
-- Я говорю, я взяла бы Гете и Пушкина,-- сказала хозяйка.-- Какъ хотите, вы можете считать меня отсталой или глупой, а я остановилась на классикахъ и въ вашихъ декадентахъ ничего не понимаю. Пушкина понимаю, а ихъ не понимаю... Вамъ съ лимономъ, Василiй Степановичъ? {56}
-- Мама, вы ошибаетесь, это, напротивъ, всe говорятъ: Гете и Пушкина. C'est tre`s bien porte'.
-- Я, пожалуй, голосовалъ бы за Данте,-- сказалъ негромко, точно про себя, Василiй Степановичъ. Онъ взялъ у хозяйки стаканъ и окончательно сконфузился, проливъ нeсколько капель на блюдечко и на скатерть.
-- А вы?
-- Я былъ убeжденъ, что слeдуетъ говорить: Розанова,-- отвeтилъ Браунъ.
-- Я взялъ бы Ната Пинкертона,-- мрачно сказалъ съ разстановкой Беневоленскiй, авторъ "Голубого фарфора".
-- Ну, ужъ это ахъ оставьте, ужъ вы-то, дядя, навeрное, взяли бы полное собранiе своихъ творенiй,-- возразилъ Никоновъ.
Никоновъ былъ душой общества, собиравшагося въ будуарe госпожи Кременецкой. Говорилъ онъ все съ чрезвычайной энергiей въ выраженiи и всегда въ шутливой или полушутливой формe. Эта вeчная шутливость, незамeтное порожденiе застарeлой неврастенiи, нeсколько утомляла. Однако, при его появленiи всe изображали на лицахъ привeтливую улыбку, что его еще болeе утверждало въ безсознательно принятой имъ, не измeнившейся за пятнадцать лeтъ, роли живого юноши и души общества. Женщинамъ Никоновъ нравился чрезвычайно, особенно при первомъ знакомствe. Онъ зачeмъ-то издавна дeлалъ видъ, будто влюбленъ въ Мусю. Она прекрасно знала, что онъ и не влюбленъ ни въ кого, и ни одной молодой женщины не можетъ видeть равнодушно. Но тонъ его ей нравился. Ея отвeтной манерой была рeзкость, которая была бы неприличной, если бы съ самаго начала Мусей не было установлено, что ей все позволено. {57}