– Мы имеем дело с маньяком, а не с преступником, – объяснил Шеппард.
– Я знал, что у тебя найдется для этого блестящая фраза, – отреагировал Смит. – Как там наше бедненькое пузико?
В этот момент вошел человек, которого начальник Департамента представил как доктора Росгаля, психиатра Си Ай Эс, который работал с Эбботом. Он был маленький, смуглый, круглый и был похож на еврея, каковым и являлся.
– Вы можете что-нибудь сделать? – спросил министр.
– Нет.
– Тогда зачем вы приехали?
– Меня попросил начальник Департамента.
– Вы можете дать нам совет? – спросил начальник Департамента.
– Я не знаю.
– А что вы знаете? – спросил министр. – Есть что-нибудь, что вы знаете?
Росталь обратил свой внимательный взгляд на министра, оглядел его с ног до головы, затем снова повернулся к начальнику Департамента.
– Наши тесты показали, что он очень способный человек, человек действия, крайне изобретательный, способный на мгновенную импровизацию, с выдающимся уровнем решительности. Идеальный материал, с нашей точки зрения. Или почти идеальный.
– Почти? – переспросил министр.
– Я отметил тогда, что у него есть совесть, чувство морали. А убийца, наверное, должен быть абсолютно аморальным человеком.
– Вот, – сказал министр, которому не терпелось кого-нибудь обвинить. – Так какого черта вы выбрали его? Если бы вы этого не сделали, мы бы не были сейчас в этом дерьме.
Начальник Департамента медленно проговорил:
– Я не хотел, чтобы безнравственный убийца принялся осыпать пулями свою мишень, убивая невинных прохожих, даже если это и была бы кучка ниггеров.
– Постойте, – сказал министр, – это была просто одна из моих маленьких шуток.
– В любом случае, Эббот был на несколько ступеней впереди всех остальных агентов, которых мы тестировали, и, очевидно, был лучшим для этой работы.
– Я согласен, – сказал Росталь. – Я просто заметил, что в определенных обстоятельствах чувство морали может стать недостатком.
– Именно поэтому нам пришлось морально оправдать для него это уничтожение, – сказал начальник Департамента.
– Мне кажется, – заметил Смит, – даже с этого расстояния мне слышно, как смеется Эббот. А может быть, это Бог?
– Если у вас больше нет вопросов, – сказал Росталь, – то у меня поезд.
– Вы знаете какой-нибудь способ остановить его? – спросил министр.
– Только пулей. Знаете, выстрелить в голову. Спокойной ночи, джентльмены.
После ухода Росталя Смит мягко сказал:
– И спокойной ночи, господин Президент.
– Вы представляете себе, какой международный скандал вызовет это убийство? – спросил министр. – Эффект, который это произведет на Организацию Арабского Единства, на нефтяных шейхов, как отразится на ситуации в Африке и на Ближнем Востоке?
– Я знаю место на Ближнем Востоке, где случится небольшое празднество, – ответил Смит. – Называется Израиль.
– А что до голов, которые полетят здесь?
Политик беспокоился не о головах, а лишь об одной – своей собственной.
– Там лишь один человек с пистолетом, и мы ничего, абсолютно ничего не можем сделать, имея ресурсы всей страны.
Настала продолжительная пауза. Никто с ним не спорил. Затем заговорил молчаливый Клиффорд:
– Его остановит только пуля. Так сказал этот человек.
– Да, да, – нетерпеливо перебил министр. – Скажите нам что-нибудь, чего мы не знаем.
– Шторы на окне. Они изредка покачиваются от сквозняка. Если я смогу найти правильное место, скажем, на одном из этих деревьев, я смогу его увидеть хотя бы на мгновение... Это все, что мне нужно.
Настала еще одна, более продолжительная, пауза. Затем заговорил Смит:
– Мы бы не хотели еще одного громкого провала, как в прошлый раз, не так ли?
Выражение бледного лица Клиффорда не изменилось.
– Теперь обстоятельства другие. Все, что мне нужно сделать, это дождаться, пока качнутся шторы и я смогу его увидеть.
– Это две разные вещи. Шторы могут качнуться, но вы можете его и не увидеть.
– Согласен, но все, что мне видно отсюда, когда шевелится занавеска, – это кусок потолка. Однако, если я буду находиться в правильном месте, я смогу увидеть комнату.
– Часть комнаты, где он может быть, а может и не быть. – Снова согласен. Но есть небольшой шанс, что он может оказаться там, где я смогу его увидеть. Только шанс.
– У нас еще есть двадцать минут до окончания срока, – сказал министр. – И даже после этого мы смогли бы еще немного его задержать... В любом случае, я думаю, стоит попробовать. Сейчас надо использовать любой шанс.
Он повернулся к начальнику Департамента:
– Как вы думаете?
– Я не знаю. Но полагаю, это может сработать.
– Шеппард?
– Это единственный шанс, который у нас есть.
– Смит?
– Нет.
Еще одна пауза.
– Какие у вас возражения? – спросил министр.
– В уравнении слишком много неизвестных, как однажды сказал мне Эббот.
– Объяснитесь.
– Если Клиффорд найдет правильную точку обзора. Если шторы качнутся в нужное время, то есть тогда, когда Эббот будет находиться на линии огня. И наконец, если Клиффорд не промахнется.
Впервые Клиффорд встал и отвернулся от окна.
– Если я не промахнусь? Если я не промахнусь?
– О'кей, предположим, вы не промахнетесь. Вы легко попадете в него. Но сможете ли вы поразить его насмерть? Другими словами, сможете ли вы сделать так, чтобы он не застрелил Нжала?
– Послушайте, – сказал Клиффорд, – если я попаду в него пулей обтекаемой формы с плавающим стальным сердечником, неважно, куда именно, он будет не в состоянии никого застрелить. Такая пуля оставляет крошечное входное отверстие, но на месте ее выхода образуется рана величиной более двадцати пяти квадратных сантиметров. И даже если она попадет в его мизинец, это собьет его с ног.
– А я подготовлю дюжину вооруженных бойцов, – сказал Шеппард – которые ворвутся в комнату, как только услышат выстрел.
Смит кивнул.
– Великолепно, – сказал он. – Отлично. Все просто идеально.
– Кроме? – спросил начальник Департамента.
– Не знаю, – ответил Смит. – Кроме того, что на войне ничего никогда не идет так, как запланировано. Как там эта поговорка про то, что Бог всегда отвечает на ваши молитвы, но никогда не выслушивает их до конца?
– Фрэнк, – сказал начальник Департамента, – мы не говорим об уверенности, мы говорим о шансах, только и всего. Предложение Клиффорда предоставляет нам шанс. Может, небольшой. Но шанс. Ты можешь предложить что-нибудь лучше?
Фрэнк Смит вздохнул.
– Нет, – сказал он. – Я не могу. Господи, мне бы не помешал стакан чего-нибудь покрепче.
– Забавно, – сказал Шеппард, – как неврастеники в критических ситуациях всегда хватаются за выпивку.
– Да, – ответил Смит, – это одна из тех вещей, которые отличают нас от извращенцев и полицейских. Могу я поговорить с ним?
– С Эбботом? – спросил начальник Департамента. – Конечно.
Смит взял трубку.
– Соедините меня с комнатой Нжала.
Через мгновение раздался щелчок. – Эббот.
– Ричард, я только что подумал, что у меня, возможно, не будет другого шанса поговорить с тобой, и я хотел... пожелать тебе удачи или вроде того.
– Тебе не следует желать удачи противнику.
– Ты понимаешь, что у тебя не больше шансов выбраться отсюда живым, чем у кошки, попавшей в ад.
– Говорят, у кошек девять жизней. Даже в аду.
– И нет ничего, что мы могли бы сказать или сделать, что заставит тебя... передумать?
– Ничего, Фрэнк.
Смит помедлил, раздумывая.
– Да, знаешь, полковник помог убить этих ветеранов на Трафальгарской площади. Он ввез в страну бомбу для "Черного Ceнтября". Сволочи за это подарили ему на память славный золотой браслет...
Министр вырвал телефонную трубку из рук Смита и грохнул ее на место.
– Что, черт побери, вы делаете, вбиваете последний гвоздь в гроб Президента?
– Какая разница? Его все равно закопают, он мертв с рождения.
Глава 22
Глава 23
Глава 24
– Я знал, что у тебя найдется для этого блестящая фраза, – отреагировал Смит. – Как там наше бедненькое пузико?
В этот момент вошел человек, которого начальник Департамента представил как доктора Росгаля, психиатра Си Ай Эс, который работал с Эбботом. Он был маленький, смуглый, круглый и был похож на еврея, каковым и являлся.
– Вы можете что-нибудь сделать? – спросил министр.
– Нет.
– Тогда зачем вы приехали?
– Меня попросил начальник Департамента.
– Вы можете дать нам совет? – спросил начальник Департамента.
– Я не знаю.
– А что вы знаете? – спросил министр. – Есть что-нибудь, что вы знаете?
Росталь обратил свой внимательный взгляд на министра, оглядел его с ног до головы, затем снова повернулся к начальнику Департамента.
– Наши тесты показали, что он очень способный человек, человек действия, крайне изобретательный, способный на мгновенную импровизацию, с выдающимся уровнем решительности. Идеальный материал, с нашей точки зрения. Или почти идеальный.
– Почти? – переспросил министр.
– Я отметил тогда, что у него есть совесть, чувство морали. А убийца, наверное, должен быть абсолютно аморальным человеком.
– Вот, – сказал министр, которому не терпелось кого-нибудь обвинить. – Так какого черта вы выбрали его? Если бы вы этого не сделали, мы бы не были сейчас в этом дерьме.
Начальник Департамента медленно проговорил:
– Я не хотел, чтобы безнравственный убийца принялся осыпать пулями свою мишень, убивая невинных прохожих, даже если это и была бы кучка ниггеров.
– Постойте, – сказал министр, – это была просто одна из моих маленьких шуток.
– В любом случае, Эббот был на несколько ступеней впереди всех остальных агентов, которых мы тестировали, и, очевидно, был лучшим для этой работы.
– Я согласен, – сказал Росталь. – Я просто заметил, что в определенных обстоятельствах чувство морали может стать недостатком.
– Именно поэтому нам пришлось морально оправдать для него это уничтожение, – сказал начальник Департамента.
– Мне кажется, – заметил Смит, – даже с этого расстояния мне слышно, как смеется Эббот. А может быть, это Бог?
– Если у вас больше нет вопросов, – сказал Росталь, – то у меня поезд.
– Вы знаете какой-нибудь способ остановить его? – спросил министр.
– Только пулей. Знаете, выстрелить в голову. Спокойной ночи, джентльмены.
После ухода Росталя Смит мягко сказал:
– И спокойной ночи, господин Президент.
– Вы представляете себе, какой международный скандал вызовет это убийство? – спросил министр. – Эффект, который это произведет на Организацию Арабского Единства, на нефтяных шейхов, как отразится на ситуации в Африке и на Ближнем Востоке?
– Я знаю место на Ближнем Востоке, где случится небольшое празднество, – ответил Смит. – Называется Израиль.
– А что до голов, которые полетят здесь?
Политик беспокоился не о головах, а лишь об одной – своей собственной.
– Там лишь один человек с пистолетом, и мы ничего, абсолютно ничего не можем сделать, имея ресурсы всей страны.
Настала продолжительная пауза. Никто с ним не спорил. Затем заговорил молчаливый Клиффорд:
– Его остановит только пуля. Так сказал этот человек.
– Да, да, – нетерпеливо перебил министр. – Скажите нам что-нибудь, чего мы не знаем.
– Шторы на окне. Они изредка покачиваются от сквозняка. Если я смогу найти правильное место, скажем, на одном из этих деревьев, я смогу его увидеть хотя бы на мгновение... Это все, что мне нужно.
Настала еще одна, более продолжительная, пауза. Затем заговорил Смит:
– Мы бы не хотели еще одного громкого провала, как в прошлый раз, не так ли?
Выражение бледного лица Клиффорда не изменилось.
– Теперь обстоятельства другие. Все, что мне нужно сделать, это дождаться, пока качнутся шторы и я смогу его увидеть.
– Это две разные вещи. Шторы могут качнуться, но вы можете его и не увидеть.
– Согласен, но все, что мне видно отсюда, когда шевелится занавеска, – это кусок потолка. Однако, если я буду находиться в правильном месте, я смогу увидеть комнату.
– Часть комнаты, где он может быть, а может и не быть. – Снова согласен. Но есть небольшой шанс, что он может оказаться там, где я смогу его увидеть. Только шанс.
– У нас еще есть двадцать минут до окончания срока, – сказал министр. – И даже после этого мы смогли бы еще немного его задержать... В любом случае, я думаю, стоит попробовать. Сейчас надо использовать любой шанс.
Он повернулся к начальнику Департамента:
– Как вы думаете?
– Я не знаю. Но полагаю, это может сработать.
– Шеппард?
– Это единственный шанс, который у нас есть.
– Смит?
– Нет.
Еще одна пауза.
– Какие у вас возражения? – спросил министр.
– В уравнении слишком много неизвестных, как однажды сказал мне Эббот.
– Объяснитесь.
– Если Клиффорд найдет правильную точку обзора. Если шторы качнутся в нужное время, то есть тогда, когда Эббот будет находиться на линии огня. И наконец, если Клиффорд не промахнется.
Впервые Клиффорд встал и отвернулся от окна.
– Если я не промахнусь? Если я не промахнусь?
– О'кей, предположим, вы не промахнетесь. Вы легко попадете в него. Но сможете ли вы поразить его насмерть? Другими словами, сможете ли вы сделать так, чтобы он не застрелил Нжала?
– Послушайте, – сказал Клиффорд, – если я попаду в него пулей обтекаемой формы с плавающим стальным сердечником, неважно, куда именно, он будет не в состоянии никого застрелить. Такая пуля оставляет крошечное входное отверстие, но на месте ее выхода образуется рана величиной более двадцати пяти квадратных сантиметров. И даже если она попадет в его мизинец, это собьет его с ног.
– А я подготовлю дюжину вооруженных бойцов, – сказал Шеппард – которые ворвутся в комнату, как только услышат выстрел.
Смит кивнул.
– Великолепно, – сказал он. – Отлично. Все просто идеально.
– Кроме? – спросил начальник Департамента.
– Не знаю, – ответил Смит. – Кроме того, что на войне ничего никогда не идет так, как запланировано. Как там эта поговорка про то, что Бог всегда отвечает на ваши молитвы, но никогда не выслушивает их до конца?
– Фрэнк, – сказал начальник Департамента, – мы не говорим об уверенности, мы говорим о шансах, только и всего. Предложение Клиффорда предоставляет нам шанс. Может, небольшой. Но шанс. Ты можешь предложить что-нибудь лучше?
Фрэнк Смит вздохнул.
– Нет, – сказал он. – Я не могу. Господи, мне бы не помешал стакан чего-нибудь покрепче.
– Забавно, – сказал Шеппард, – как неврастеники в критических ситуациях всегда хватаются за выпивку.
– Да, – ответил Смит, – это одна из тех вещей, которые отличают нас от извращенцев и полицейских. Могу я поговорить с ним?
– С Эбботом? – спросил начальник Департамента. – Конечно.
Смит взял трубку.
– Соедините меня с комнатой Нжала.
Через мгновение раздался щелчок. – Эббот.
– Ричард, я только что подумал, что у меня, возможно, не будет другого шанса поговорить с тобой, и я хотел... пожелать тебе удачи или вроде того.
– Тебе не следует желать удачи противнику.
– Ты понимаешь, что у тебя не больше шансов выбраться отсюда живым, чем у кошки, попавшей в ад.
– Говорят, у кошек девять жизней. Даже в аду.
– И нет ничего, что мы могли бы сказать или сделать, что заставит тебя... передумать?
– Ничего, Фрэнк.
Смит помедлил, раздумывая.
– Да, знаешь, полковник помог убить этих ветеранов на Трафальгарской площади. Он ввез в страну бомбу для "Черного Ceнтября". Сволочи за это подарили ему на память славный золотой браслет...
Министр вырвал телефонную трубку из рук Смита и грохнул ее на место.
– Что, черт побери, вы делаете, вбиваете последний гвоздь в гроб Президента?
– Какая разница? Его все равно закопают, он мертв с рождения.
Глава 22
Нжала все еще продолжал маяться с ящиком. Ему уже было видно половину пистолета, но этого было недостаточно. Он сомневался, что и пистолета целиком будет достаточно. Его Превосходительству нужно было что-то еще – обмануть, отвлечь внимание, но по виду, с которым Эббот смотрел на него, похожий на змею, готовую к атаке, чтобы отвлечь его внимание, понадобится, по меньшей мере, землетрясение.
Холодность этого решительного взгляда начала его беспокоить, заставила почувствовать холод, или так, по крайней мере, показалось, а рожденный в племенной Африке диктатор не отличался богатым воображением.
– Я понимаю вашу горечь, – сказал он, – ваше желание убить меня. Вы в этом не одиноки. Но вы уверены, что это ваш единственный мотив? Это только личное или и политика в том числе?
Эббот не спускал с него глаз.
– Если это политика, то надежды мало. Любой, кто рискует жизнью во имя политической цели, круглый дурак. А спорить с дураками невозможно. А вот если это личное... что ж, несмотря на все эмоции, понимания все же можно достичь... можно организовать компенсацию. Некоторого рода. Вообще говоря, любого рода.
Эббот слушал вполуха. Все его существо было сосредоточено на наблюдении за Нжала, наблюдении за окнами, он одновременно прислушивался, не летит ли вертолет, при этом, однако, лениво размышляя над тем, зачем Фрэнк Смит сказал ему про "Черный Сентябрь". Хотел косвенно выказать свое неодобрение Службой? Или просто утвердить Эббота в принятом решении? Он улыбнулся про себя. Как будто оно нуждалось в утверждении.
– Чему вы улыбаетесь?
– Мне просто интересно, где вы взяли этот красивый золотой браслет.
Несмотря на холод, Нжала покрылся потом. Но Эббот не стал продолжать эту тему.
Снайпер нашел почти идеальный сучок, на который можно было положить ствол винтовки. Все, что ему оставалось делать, это ждать, пока пошевелится занавеска. И молиться, что не составило для него труда. Он был действительно религиозным человеком.
– Вы старомодный либерал, вы это знаете? А все либералы старомодны. Радикалы без причины. Эксплуатируемые левыми и презираемые правыми.
Президент подождал, ожидая комментариев, но их не последовало.
– Вы спросите, а кто я? Диктатор? Фашист? Коммунист? Выбирайте лейбл на свой вкус. Вы все равно найдете клише.
Ящик скрипнул.
– Что это было?
Комбат Магнум был направлен прямо в сердце Нжала с той же решимостью, какой были полны глаза за ним.
– Думаю, это стул. Он иногда поскрипывает.
Очевидно, объяснение удовлетворило Эббота. Ствол пистолета опустился. Нжала, задержавший дыхание, снова осторожно вздохнул.
Эббот взял телефонную трубку.
– Соедините меня с начальником Департамента.
Через мгновение шеф ответил.
– Вашему драгоценному другу осталось жить двенадцать минут, если не появится вертолет, – сказал Эббот и положил трубку.
– Двенадцать минут. Не так много.
– Назовите хотя одну причину, почему вы должны жить дольше.
– Я нужен своей стране.
Эббот начал улыбаться. Нжала облизнул губы.
– Любая страна получает такого вождя, в котором нуждается, и тогда, когда она в нем нуждается. Иначе она обречена. И сейчас моей стране нужен я.
– Убивать и мучить?
– Жестокость необходима, особенно на нашем нынешнем этапе развития. Я ее контролирую. Я ее сдерживаю. Если бы я попытался положить ей конец, это было бы воспринято как проявление слабости. И я оказался бы вне игры. Началась бы гражданская война.
– Каждый ублюдок оправдывает собственное злодейство.
– Не уверен в этом.
Нжала провел рукой по своим кудрявым волосам. Он говорил для спасения собственной жизни и понимал это. Если ему удастся удержать интерес Эббота хотя бы на минуту дольше срока... впрочем, кто знает. Шанс есть шанс, сколь угодно призрачный.
Да и ящик был уже открыт до конца.
– Я знаю следующее: вам, британцам, потребовалась тысяча, если не больше, лет, чтобы установить крайне несовершенную модель демократии. Великая Хартия Вольностей. Хабеас Корпус. А от нас вы ждете, что мы справимся с этим за пять минут. Ах, вы нам помогли. Но вы нас и эксплуатировали. А затем сбежали и оставили нас с конституцией, которая не работает.
– Не работает?
– Не для нас. Она слишком замысловата. Мы для этого не готовы. Нам сначала нужно пройти через наши формы феодализма, капитализма, социализма, упадка и Бог знает чего еще.
– А что общего это имеет с твоей безнравственностью?
– Я создан своей средой, как и все мы. И разрешите мне добавить, что это не порочнее, чем Елизаветинская Англия, которую вы называете Золотым Веком. Или могущественная викторианская эра. Шестьдесят славных лет. Вам когда-нибудь попадалась статистика детской проституции за 1875 год?
Наступило долгое молчание. Затем Эббот улыбнулся, но не одной из своих сдержанных полуулыбок, а по-настоящему. Это было так приятно и дружелюбно, что Нжала, расслабившись, улыбнулся в ответ.
– Знаешь, – сказал Эббот, – в конце концов, вся эта болтовня об этике, морали и сравнительной истории оканчивается ерундой. Настоящая причина, по которой я пришел сюда тебя убить, гораздо проще: ты ублюдок, и я хочу тебя убить. И я тебя убью.
Впервые Нжала стало страшно.
Холодность этого решительного взгляда начала его беспокоить, заставила почувствовать холод, или так, по крайней мере, показалось, а рожденный в племенной Африке диктатор не отличался богатым воображением.
– Я понимаю вашу горечь, – сказал он, – ваше желание убить меня. Вы в этом не одиноки. Но вы уверены, что это ваш единственный мотив? Это только личное или и политика в том числе?
Эббот не спускал с него глаз.
– Если это политика, то надежды мало. Любой, кто рискует жизнью во имя политической цели, круглый дурак. А спорить с дураками невозможно. А вот если это личное... что ж, несмотря на все эмоции, понимания все же можно достичь... можно организовать компенсацию. Некоторого рода. Вообще говоря, любого рода.
Эббот слушал вполуха. Все его существо было сосредоточено на наблюдении за Нжала, наблюдении за окнами, он одновременно прислушивался, не летит ли вертолет, при этом, однако, лениво размышляя над тем, зачем Фрэнк Смит сказал ему про "Черный Сентябрь". Хотел косвенно выказать свое неодобрение Службой? Или просто утвердить Эббота в принятом решении? Он улыбнулся про себя. Как будто оно нуждалось в утверждении.
– Чему вы улыбаетесь?
– Мне просто интересно, где вы взяли этот красивый золотой браслет.
Несмотря на холод, Нжала покрылся потом. Но Эббот не стал продолжать эту тему.
* * *
В летнем домике было наконец решено позволить сержанту Клиффорду найти выгодную позицию. И он вскоре ее нашел – раскидистое дерево почти напротив западного окна.Снайпер нашел почти идеальный сучок, на который можно было положить ствол винтовки. Все, что ему оставалось делать, это ждать, пока пошевелится занавеска. И молиться, что не составило для него труда. Он был действительно религиозным человеком.
* * *
Нжала было видно почти половину пистолета. Он даже мог схватить оружие, если бы решил покончить жизнь самоубийством. Поэтому полковник продолжал свою терпеливую попытку выдвинуть ящик и не дать угаснуть разговору.– Вы старомодный либерал, вы это знаете? А все либералы старомодны. Радикалы без причины. Эксплуатируемые левыми и презираемые правыми.
Президент подождал, ожидая комментариев, но их не последовало.
– Вы спросите, а кто я? Диктатор? Фашист? Коммунист? Выбирайте лейбл на свой вкус. Вы все равно найдете клише.
Ящик скрипнул.
– Что это было?
Комбат Магнум был направлен прямо в сердце Нжала с той же решимостью, какой были полны глаза за ним.
– Думаю, это стул. Он иногда поскрипывает.
Очевидно, объяснение удовлетворило Эббота. Ствол пистолета опустился. Нжала, задержавший дыхание, снова осторожно вздохнул.
Эббот взял телефонную трубку.
– Соедините меня с начальником Департамента.
Через мгновение шеф ответил.
– Вашему драгоценному другу осталось жить двенадцать минут, если не появится вертолет, – сказал Эббот и положил трубку.
– Двенадцать минут. Не так много.
– Назовите хотя одну причину, почему вы должны жить дольше.
– Я нужен своей стране.
Эббот начал улыбаться. Нжала облизнул губы.
– Любая страна получает такого вождя, в котором нуждается, и тогда, когда она в нем нуждается. Иначе она обречена. И сейчас моей стране нужен я.
– Убивать и мучить?
– Жестокость необходима, особенно на нашем нынешнем этапе развития. Я ее контролирую. Я ее сдерживаю. Если бы я попытался положить ей конец, это было бы воспринято как проявление слабости. И я оказался бы вне игры. Началась бы гражданская война.
– Каждый ублюдок оправдывает собственное злодейство.
– Не уверен в этом.
Нжала провел рукой по своим кудрявым волосам. Он говорил для спасения собственной жизни и понимал это. Если ему удастся удержать интерес Эббота хотя бы на минуту дольше срока... впрочем, кто знает. Шанс есть шанс, сколь угодно призрачный.
Да и ящик был уже открыт до конца.
– Я знаю следующее: вам, британцам, потребовалась тысяча, если не больше, лет, чтобы установить крайне несовершенную модель демократии. Великая Хартия Вольностей. Хабеас Корпус. А от нас вы ждете, что мы справимся с этим за пять минут. Ах, вы нам помогли. Но вы нас и эксплуатировали. А затем сбежали и оставили нас с конституцией, которая не работает.
– Не работает?
– Не для нас. Она слишком замысловата. Мы для этого не готовы. Нам сначала нужно пройти через наши формы феодализма, капитализма, социализма, упадка и Бог знает чего еще.
– А что общего это имеет с твоей безнравственностью?
– Я создан своей средой, как и все мы. И разрешите мне добавить, что это не порочнее, чем Елизаветинская Англия, которую вы называете Золотым Веком. Или могущественная викторианская эра. Шестьдесят славных лет. Вам когда-нибудь попадалась статистика детской проституции за 1875 год?
Наступило долгое молчание. Затем Эббот улыбнулся, но не одной из своих сдержанных полуулыбок, а по-настоящему. Это было так приятно и дружелюбно, что Нжала, расслабившись, улыбнулся в ответ.
– Знаешь, – сказал Эббот, – в конце концов, вся эта болтовня об этике, морали и сравнительной истории оканчивается ерундой. Настоящая причина, по которой я пришел сюда тебя убить, гораздо проще: ты ублюдок, и я хочу тебя убить. И я тебя убью.
Впервые Нжала стало страшно.
Глава 23
Дважды шторы качнулись от сквозняка, и Клиффорд мельком увидел комнату. Но все, что ему удалось заметить, была левая рука Эббота. Он сомневался. Если бы это была правая рука, в которой был пистолет, он бы рискнул. Особенно, учитывая то, что через секунду после этого в комнату ворвались бы люди из Особого отдела. Но левая рука... Он прицелился в нее. Это точно собьет его с ног, и люди из Особого отдела, безусловно, будут достаточно быстры. Но вдруг не получится – вдруг Эбботу хватит времени нажать на курок... Боже, он не может допустить очередного провала. Вдруг штора снова шевельнулась, чуть больше открывая левую руку Эббота. Если бы она отодвинулась еще подальше и открыла плечо, Клиффорд бы выстрелил. Выстрел бы снес Ричарду половину плеча, и у него не хватило бы времени ни на что. Он бы лежал на спине и от шока не знал, Рождество ли сегодня или Пасха.
Снайпер навел перекрестье инфракрасного прицела ночного видения и снова принялся ждать. И молиться.
Грохочущий шум его пропеллеров разбудил девушку.
– Ради всего святого, – пробормотала она.
Затем она услышала голоса в соседней комнате и встала.
Зевнув, обернула вокруг себя простыню и подошла к двери в гостиную, которая была приоткрыта.
Что-то в одном из голосов – и это был не раскатистый бас Нжала – показалось ей смутно знакомым.
Эббот стоял к двери вполоборота, поэтому не заметил ее появления в проеме.
– Джордж, – сказала она, – какого...
Эббот развернулся. Нжала подпрыгнул, выхватил из ящика пистолет и выстрелил.
В этот момент штора качнулась и приоткрыла окно. Все, что видел Клиффорд, был силуэт мужчины с пистолетом. Больше не сомневаясь, он выстрелил.
Выстрелы прозвучали почти одновременно.
Пуля Нжала калибра девять миллиметров, выпущенная из Вальтера Р38, попала Эбботу в грудь.
Пуля Клиффорда снесла Нжала полголовы и разметала его мозги по противоположной стене.
В комнату ворвались люди из Особого отдела, но они уже не могли помочь никому, кроме Дорис, у которой случилась истерика. Один из них отвел ее вниз и передал с рук на руки спокойной и приятной на первый взгляд женщине-полицейскому.
Смит, Шеппард и начальник Департамента были в комнате всего лишь через пару секунд. Несколько мгновений спустя появился Клиффорд.
Эббот был все еще жив, но истекал кровью. У него было прострелено правое легкое. Подошедший к нему Смит поддерживал его, не давая упасть.
Эббот с трудом заговорил:
– Меня отвлекла девушка. А Нжала выстрелил в меня, – он указал на Нжала. – У него в столе был пистолет.
Помедлив, он указал на Клиффорда.
– А этот застрелил Нжала.
– Я увидел силуэт человека с пистолетом, – сказал Клиффорд. – Это должен был быть Эббот.
– Застрелил его, – проговорил Эббот, – из оружия, специально для этого изготовленного... Славно...
Ричард попытался засмеяться, но в рот хлынула кровь, и он, казалось, потерял сознание. Смит решил, что он умер.
Затем Эббот снова открыл глаза, но Фрэнк уже не заметил в них и проблеска сознания.
– Скажите ей... я проведу ее, – проговорил он слабеющим голосом, – проведу ее по пальмовой аллее... Шаар Хаголана.
– Что?
Смит покачал его на руках.
– Что ты сказал, Ричард?
Эббот задышал шумно и прерывисто. Затем он заметил Клиффорда, попытался снова засмеяться, но захлебнулся собственной кровью и умер.
Было около половины десятого.
Снайпер навел перекрестье инфракрасного прицела ночного видения и снова принялся ждать. И молиться.
* * *
Тем временем мимо окна комнаты, в которой спала Дорис, пролетел заказанный начальником Департамента вертолет и сел на лужайку возле дома.Грохочущий шум его пропеллеров разбудил девушку.
– Ради всего святого, – пробормотала она.
Затем она услышала голоса в соседней комнате и встала.
Зевнув, обернула вокруг себя простыню и подошла к двери в гостиную, которая была приоткрыта.
Что-то в одном из голосов – и это был не раскатистый бас Нжала – показалось ей смутно знакомым.
Эббот стоял к двери вполоборота, поэтому не заметил ее появления в проеме.
– Джордж, – сказала она, – какого...
Эббот развернулся. Нжала подпрыгнул, выхватил из ящика пистолет и выстрелил.
В этот момент штора качнулась и приоткрыла окно. Все, что видел Клиффорд, был силуэт мужчины с пистолетом. Больше не сомневаясь, он выстрелил.
Выстрелы прозвучали почти одновременно.
Пуля Нжала калибра девять миллиметров, выпущенная из Вальтера Р38, попала Эбботу в грудь.
Пуля Клиффорда снесла Нжала полголовы и разметала его мозги по противоположной стене.
В комнату ворвались люди из Особого отдела, но они уже не могли помочь никому, кроме Дорис, у которой случилась истерика. Один из них отвел ее вниз и передал с рук на руки спокойной и приятной на первый взгляд женщине-полицейскому.
Смит, Шеппард и начальник Департамента были в комнате всего лишь через пару секунд. Несколько мгновений спустя появился Клиффорд.
Эббот был все еще жив, но истекал кровью. У него было прострелено правое легкое. Подошедший к нему Смит поддерживал его, не давая упасть.
Эббот с трудом заговорил:
– Меня отвлекла девушка. А Нжала выстрелил в меня, – он указал на Нжала. – У него в столе был пистолет.
Помедлив, он указал на Клиффорда.
– А этот застрелил Нжала.
– Я увидел силуэт человека с пистолетом, – сказал Клиффорд. – Это должен был быть Эббот.
– Застрелил его, – проговорил Эббот, – из оружия, специально для этого изготовленного... Славно...
Ричард попытался засмеяться, но в рот хлынула кровь, и он, казалось, потерял сознание. Смит решил, что он умер.
Затем Эббот снова открыл глаза, но Фрэнк уже не заметил в них и проблеска сознания.
– Скажите ей... я проведу ее, – проговорил он слабеющим голосом, – проведу ее по пальмовой аллее... Шаар Хаголана.
– Что?
Смит покачал его на руках.
– Что ты сказал, Ричард?
Эббот задышал шумно и прерывисто. Затем он заметил Клиффорда, попытался снова засмеяться, но захлебнулся собственной кровью и умер.
Было около половины десятого.
Глава 24
Элис намеренно весь день не подходила к радио и телевизору.
Она вернулась от матери около восьми вечера.
Девушка была слишком напряжена, чтобы есть или делать что-либо, кроме заваривания чая и бессмысленного хождения по квартире.
Она ждала чего-то. Телефонного звонка. Звонка в дверь. Знака. Предзнаменования.
И вдруг это случилось. Около половины десятого. И стало понятно, что все будет хорошо.
Соломон запел. Запел великолепно. Прекраснее, веселее, щемяще и нежнее чем когда-либо.
По ее лицу потекли слезы радости.
И она села в своей крохотной кухоньке, слушая пение Соломона, в ожидании возвращения Эббота, его поцелуев и любви, которую не потушит никакая вода и не затопят никакие потоки.
Она вернулась от матери около восьми вечера.
Девушка была слишком напряжена, чтобы есть или делать что-либо, кроме заваривания чая и бессмысленного хождения по квартире.
Она ждала чего-то. Телефонного звонка. Звонка в дверь. Знака. Предзнаменования.
И вдруг это случилось. Около половины десятого. И стало понятно, что все будет хорошо.
Соломон запел. Запел великолепно. Прекраснее, веселее, щемяще и нежнее чем когда-либо.
По ее лицу потекли слезы радости.
И она села в своей крохотной кухоньке, слушая пение Соломона, в ожидании возвращения Эббота, его поцелуев и любви, которую не потушит никакая вода и не затопят никакие потоки.