Она усадила Ричарда в кресло, и Эббот, откинувшись на спинку, снова закрыл глаза. Его дыхание стало легче, и лицо было уже не таким бледным, но внезапно его начала бить дрожь.
Элис принесла яркий мохеровый плед, подарок матери на Рождество, и накинула ему на плечи. Затем вспомнила про кипящий на кухне чайник, побежала на кухню и сделала горячий лимонный напиток, положив побольше сахара и плеснув немного виски.
– Вот, виски с лимоном.
Он сделал глоток.
– Как ты себя чувствуешь?
– Намного лучше.
– Что произошло?
– Попал в драку. С футбольными болельщиками.
– Когда допьешь, мы помоем тебя и осмотрим руку.
– По-моему, кровь больше не идет.
– Как это случилось?
– Я лез через окно – пытался избежать столкновения с полицией. – Возможно, понадобится наложить несколько швов. И еще тебе лучше переодеться.
Она помогла ему снять мокрую куртку и увидела наплечную кобуру и пистолет, выпирающий из-под мышки, как опухоль. Все вместе выглядело зловеще и уродливо и напомнило ей американские фильмы, в которых детективы, гангстеры и наемные убийцы разгуливают без пиджаков с болтающейся на виду кобурой.
Она сняла ее и повесила на спинку кресла. Элис удивило, насколько она тяжелая.
Затем она помогла ему снять остальную одежду и положила ее сушиться на обогреватель. Она завернула Ричарда еще в несколько одеял, чтобы согреть, и принялась промывать и бинтовать рану на его руке, сделав перевязь. Рана время от времени кровоточила.
– Тебе нужно было стать медсестрой.
– Я была – два года. Иногда я жалею, что бросила.
Она помолчала.
– Нет, не жалею.
– Что ты имеешь в виду?
– Если бы я осталась медсестрой, то не встретила бы тебя.
Он посмотрел на нее, и она тут же, вдруг застеснявшись, как обычно, опустила голову. Эббот вдруг подумал, что, пока он, измотанный, лежал в кресле, она могла спокойно позвонить в полицию – это было ее прямой обязанностью, – и что эта мысль даже не пришла ей в голову.
Он протянул руку и погладил ее по голове.
– Ты хорошая такая, – сказал он.
– Нужно наложить на рану швы, или кровь никогда не остановится, – сказала она, не поднимая головы. – В конце Лэдброук Гроув есть больница, где ко всему привыкли. Мы возьмем такси и поедем туда, когда высохнет твоя одежда.
Она знала, что он все так же смотрит на нее, и пошла на кухню, чтобы сделать чай.
– Когда ты последний раз ел?
– Я съел пару тостов на завтрак.
– И с тех пор ничего?
– Я не голоден.
– Но ты должен что-нибудь съесть.
– Я два года провел на жесткой диете. Мой желудок ума лишился, приспосабливаясь.
– Ты не такой уж худой.
– Хороший обмен веществ. Маленькое потребление топлива, большой выпуск энергии.
– Пожалуйста, Ричард, съешь что-нибудь. Хотя бы тост.
– Хорошо, один тост.
Она поджарила толстый кусок хлеба, щедро намазала его маслом и с удовлетворением смотрела, как он его ел.
– Ну как? – спросила она. – Теперь тебе стало лучше?
– Нет, – ответил он. – Чувствую себя совершенно так же.
Он улыбнулся, и Элис подумала о том, как ему идет улыбка. Обычно его лицо было скорее грустным, чем радостным. Или только глаза.
В дверь снова позвонили.
– О Боже, эта чертова Филиппа.
– Кто?
– Филиппа Пейдж с лошадиной внешностью, из отдела транспорта.
– Очень кстати.
– Я от нее избавлюсь.
Она быстро направилась к входной двери и открыла ее.
– Филиппа, мне очень неловко. У меня ужасная напасть...
– Как и у нас всех, дорогуша. Каждый месяц.
Откинув голову назад, Филиппа рассмеялась своим лошадиным смехом и попыталась войти. Элис преградила ей дорогу.
– Я действительно ужасно себя чувствую. Голова раскалывается и все остальное.
– Я приготовлю тебе чашку отличного чая. Примешь две таблетки аспирина...
– Мне очень жаль, но я не могу сейчас никого видеть.
Не привыкшая врать, она сильно нервничала. Филиппа, нахмурившись, подозрительно смотрела на нее.
– Что стряслось, дорогая?
– Я же говорю, эта ужасная мука.
– Ой, не нужно дорогуша. Никто так не страдает из-за месячных. Тут что-то другое, не так ли?
Она попыталась заглянуть внутрь квартиры, но Элис наклонилась и загородила ей обзор.
– Что там у тебя?
Элис покраснела и опустила голову.
– Ничего.
Филиппа внимательно на нее посмотрела.
– У тебя там мужчина.
Ее тон был обвинительным, почти ханжеским. Элис подняла голову и посмотрела на нее в ответ.
– Да, у меня там мужчина, только это абсолютно не твое дело.
Филиппа ойкнула от удивления, и Элис захлопнула дверь прямо перед ее носом.
– Получай! Глупая назойливая корова, – проворчала она, возвращаясь в гостиную.
– Ты расстроена.
– Нет, совсем нет.
Эббот внимательно изучал ее покрасневшее от возбуждения лицо.
– Просто я не люблю врать. И грубить.
– Даже толстой назойливой корове?
Он улыбнулся ей, и она, почувствовав себя лучше, улыбнулась в ответ.
– Завтра весь отдел транспорта будет знать, что ты завела любовника.
– Завтра суббота. Поехали в больницу.
Она вызвала такси, затем помогла ему одеться.
– Эти шрамы у тебя на спине...
– Полиция Нжала.
– Попал в толпу пьяных футбольных болельщиков.
– Обычное дело, боюсь. И один из них пырнул вас ножом?
– Нет, я там немного потолкался, а потом полез через окно.
– Футбол подчас вызывает странные чувства. Впрочем, обычаи чужих племен всегда кажутся странными. Воздержитесь от нагрузки на руку в течение нескольких дней.
Элис попросила такси подождать и на обратном пути, сидя в темноте, чувствуя на себе его руку, освещаемая вспышками от исчезающих в темноте уличных фонарей, думала о том, что ей хочется ехать так вечно, вперед и вперед, прямо на край света к тишине и мерцанию звезд.
– Иногда у меня в голове рождаются нелепые идеи, – сказала она. Он ничего не ответил, но, когда такси подъехало к дому Элис, он наклонился вперед и сказал водителю:
– Покатайте нас еще немного. Вокруг Гайд Парка.
– Господи, – сказала она. – Ты, должно быть, медиум.
– Это будет нелегко с разрезанной рукой.
– Я тебе помогу.
Ей нравилось, что он немного беспомощен и нуждается в ней. И только когда он уже вылез из ванны и Элис начала вытирать его, она вдруг заметила его обнаженное тело, и остановилась. Он нежно поднял ее голову и посмотрел ей в глаза.
– Не смущайся.
– Да нет, это не то, – ответила она. – Я просто не привыкла... быть с мужчиной.
И продолжила вытирать его. Он провел рукой по ее волосам.
– Мне нравятся твои волосы, – сказал он, беря свою одежду. – Ты просто чудо. Ты мне очень помогла. Я отлично отдохнул.
Он принялся одеваться.
– Что ты делаешь?
– Одеваюсь.
– Одеваешься? Но ты ведь никуда не собрался?
– Нет?
– Ты не можешь сейчас уйти, – сказала она первое, что пришло в голову. – На улице дождь.
Эббот сел на край ванны и рассмеялся.
– Я слишком нежен, чтобы мокнуть под дождем?
– Но разве ты... разве ты не собираешься остаться здесь?
Он встал и положил руки ей на плечи.
– Я бы хотел. Конечно, я бы очень хотел, но... – он вздохнул. – Ты знаешь, во что ты можешь впутаться?
– Нет, – сказала она с жаром, который удивил его, – я не знаю, но мне совершенно безразлично.
– Если в Департаменте узнают...
– Откуда, черт побери, они могут узнать? Если я сама им не расскажу. А я, кажется, не собираюсь этого делать.
Он немного подождал, внимательно ее изучая.
– Господи, неужели ты не понимаешь?
– Что?
– Что я чувствую. Я чувствую то же, что и два года назад. Только хуже. Или лучше, – она шмыгнула носом.
– Не плачь.
– Я не плачу. Я шмыгаю носом.
Ричард был смущен тем потоком эмоций, которые вызвал и теперь использовал.
– Тогда ничего, если я останусь на пару дней?
– Я не возражаю, даже если ты останешься навсегда.
Волосы упали ей на лицо, и она убрала их обратно за уши.
– Я знаю, ты думаешь, что используешь меня, потому что по-другому не можешь. У тебя нет выбора. Но я делаю все это, потому что так хочу. И тебе не нужно любить меня в ответ. Тебе не нужно даже притворяться... Теперь видишь, ты вовсе меня не используешь.
Она инстинктивно понимала, что нельзя не использовать возможность счастья, каким бы коротким оно ни было. В конце концов, счастье всегда недолговечно.
Позже, в постели она сказала:
– Пожалуйста, полежи немного, не двигаясь. Я хочу попытаться запомнить момент. Я однажды пробовала, но не получилось.
Ей хотелось навсегда запечатлеть это в памяти: один-единственный момент, это конкретное ощущение, его запах, его кожу, его силуэт, нависающий над ней, как большая черная тень, но такой твердый, живой и красивый.
– О Господи, какой же ты красивый, – сказала она и потянулась к нему. – Поцелуй меня, – сказала она. – Поцелуй меня по-настоящему.
Элис знала, что все равно не запомнит, но ее это больше не волновало.
– Это смешно, – сказал он.
– Что ты хочешь на завтрак?
– Я сам готовлю себе завтрак.
– Нет, пока я здесь.
– Это смешно, – повторил он. – Ты правда хочешь знать?
– Да.
Он сказал ей.
– Спасибо, – ответила она, забралась на кровать и легла рядом с ним.
– Что ты делаешь?
– К черту отдельную комнату, – сказала она. – Мне одиноко.
– Что ж, – сказал он, испытывая огромное удовольствие, но стараясь этого не показывать, – что ж...
Он чувствовал себя немного неловко, но она быстро это исправила.
И ему было из-за чего беспокоиться. Он единственный, помимо Фрэнка Смита, понимал, насколько трудное задание ему предстоит выполнить.
Он чувствовал тревогу и непрестанно ворочался, стараясь, однако, делать это медленно и незаметно, боясь потревожить свою жену и получить очередной пинок ногой. Что за жизнь для джентльмена старой закалки.
Чернокожая девушка, игравшая в ней, несколько месяцев уговаривала его пойти посмотреть, и наконец, когда у него уже закончились правдоподобные отговорки, он согласился. Переставал он скучать только в те моменты, когда она позировала на сцене; тогда он принимался вспоминать позы, которые они пробовали вне сцены.
– Отличное шоу, – сказал он ей после спектакля. – Великолепно.
– Как я тебе?
– Потрясающе. Какой размах. Прямо как черная Бернар.
– Ты морочишь мне голову?
– Вовсе нет. Я совершенно серьезен. Честно.
Затем он отвез ее обратно в Фулхэм. После этого, по дороге домой, погруженный в фантазии, он случайно проехал мимо Королевской Марсденской больницы, которую обычно старался объезжать стороной. Здание выглядело огромным и унылым, возвышаясь в темноте над уличными фонарями. Он вдруг увидел свою жену, бледную и в поту, тихо и медленно умирающую там, наверху, в заваленной цветами палате.
И сделал погромче радио в машине.
Очень осторожно она отодвинула одеяло и еще более осторожно принялась водить рукой по его обнаженной груди. Это казалось самой чувственной и нежной вещью, которую она когда-либо делала. Ричард глубоко и ровно дышал, его сон не был потревожен. Она продолжала водить рукой по его груди и смотреть на него или на то, что могла видеть в отраженном лунном свете.
Глава 13
Элис принесла яркий мохеровый плед, подарок матери на Рождество, и накинула ему на плечи. Затем вспомнила про кипящий на кухне чайник, побежала на кухню и сделала горячий лимонный напиток, положив побольше сахара и плеснув немного виски.
– Вот, виски с лимоном.
Он сделал глоток.
– Как ты себя чувствуешь?
– Намного лучше.
– Что произошло?
– Попал в драку. С футбольными болельщиками.
– Когда допьешь, мы помоем тебя и осмотрим руку.
– По-моему, кровь больше не идет.
– Как это случилось?
– Я лез через окно – пытался избежать столкновения с полицией. – Возможно, понадобится наложить несколько швов. И еще тебе лучше переодеться.
Она помогла ему снять мокрую куртку и увидела наплечную кобуру и пистолет, выпирающий из-под мышки, как опухоль. Все вместе выглядело зловеще и уродливо и напомнило ей американские фильмы, в которых детективы, гангстеры и наемные убийцы разгуливают без пиджаков с болтающейся на виду кобурой.
Она сняла ее и повесила на спинку кресла. Элис удивило, насколько она тяжелая.
Затем она помогла ему снять остальную одежду и положила ее сушиться на обогреватель. Она завернула Ричарда еще в несколько одеял, чтобы согреть, и принялась промывать и бинтовать рану на его руке, сделав перевязь. Рана время от времени кровоточила.
– Тебе нужно было стать медсестрой.
– Я была – два года. Иногда я жалею, что бросила.
Она помолчала.
– Нет, не жалею.
– Что ты имеешь в виду?
– Если бы я осталась медсестрой, то не встретила бы тебя.
Он посмотрел на нее, и она тут же, вдруг застеснявшись, как обычно, опустила голову. Эббот вдруг подумал, что, пока он, измотанный, лежал в кресле, она могла спокойно позвонить в полицию – это было ее прямой обязанностью, – и что эта мысль даже не пришла ей в голову.
Он протянул руку и погладил ее по голове.
– Ты хорошая такая, – сказал он.
– Нужно наложить на рану швы, или кровь никогда не остановится, – сказала она, не поднимая головы. – В конце Лэдброук Гроув есть больница, где ко всему привыкли. Мы возьмем такси и поедем туда, когда высохнет твоя одежда.
Она знала, что он все так же смотрит на нее, и пошла на кухню, чтобы сделать чай.
– Когда ты последний раз ел?
– Я съел пару тостов на завтрак.
– И с тех пор ничего?
– Я не голоден.
– Но ты должен что-нибудь съесть.
– Я два года провел на жесткой диете. Мой желудок ума лишился, приспосабливаясь.
– Ты не такой уж худой.
– Хороший обмен веществ. Маленькое потребление топлива, большой выпуск энергии.
– Пожалуйста, Ричард, съешь что-нибудь. Хотя бы тост.
– Хорошо, один тост.
Она поджарила толстый кусок хлеба, щедро намазала его маслом и с удовлетворением смотрела, как он его ел.
– Ну как? – спросила она. – Теперь тебе стало лучше?
– Нет, – ответил он. – Чувствую себя совершенно так же.
Он улыбнулся, и Элис подумала о том, как ему идет улыбка. Обычно его лицо было скорее грустным, чем радостным. Или только глаза.
В дверь снова позвонили.
– О Боже, эта чертова Филиппа.
– Кто?
– Филиппа Пейдж с лошадиной внешностью, из отдела транспорта.
– Очень кстати.
– Я от нее избавлюсь.
Она быстро направилась к входной двери и открыла ее.
– Филиппа, мне очень неловко. У меня ужасная напасть...
– Как и у нас всех, дорогуша. Каждый месяц.
Откинув голову назад, Филиппа рассмеялась своим лошадиным смехом и попыталась войти. Элис преградила ей дорогу.
– Я действительно ужасно себя чувствую. Голова раскалывается и все остальное.
– Я приготовлю тебе чашку отличного чая. Примешь две таблетки аспирина...
– Мне очень жаль, но я не могу сейчас никого видеть.
Не привыкшая врать, она сильно нервничала. Филиппа, нахмурившись, подозрительно смотрела на нее.
– Что стряслось, дорогая?
– Я же говорю, эта ужасная мука.
– Ой, не нужно дорогуша. Никто так не страдает из-за месячных. Тут что-то другое, не так ли?
Она попыталась заглянуть внутрь квартиры, но Элис наклонилась и загородила ей обзор.
– Что там у тебя?
Элис покраснела и опустила голову.
– Ничего.
Филиппа внимательно на нее посмотрела.
– У тебя там мужчина.
Ее тон был обвинительным, почти ханжеским. Элис подняла голову и посмотрела на нее в ответ.
– Да, у меня там мужчина, только это абсолютно не твое дело.
Филиппа ойкнула от удивления, и Элис захлопнула дверь прямо перед ее носом.
– Получай! Глупая назойливая корова, – проворчала она, возвращаясь в гостиную.
– Ты расстроена.
– Нет, совсем нет.
Эббот внимательно изучал ее покрасневшее от возбуждения лицо.
– Просто я не люблю врать. И грубить.
– Даже толстой назойливой корове?
Он улыбнулся ей, и она, почувствовав себя лучше, улыбнулась в ответ.
– Завтра весь отдел транспорта будет знать, что ты завела любовника.
– Завтра суббота. Поехали в больницу.
Она вызвала такси, затем помогла ему одеться.
– Эти шрамы у тебя на спине...
– Полиция Нжала.
* * *
В больнице спокойный молодой дежурный врач-индиец наложил на руку швы и на исковерканном английском поинтересовался, что произошло.– Попал в толпу пьяных футбольных болельщиков.
– Обычное дело, боюсь. И один из них пырнул вас ножом?
– Нет, я там немного потолкался, а потом полез через окно.
– Футбол подчас вызывает странные чувства. Впрочем, обычаи чужих племен всегда кажутся странными. Воздержитесь от нагрузки на руку в течение нескольких дней.
Элис попросила такси подождать и на обратном пути, сидя в темноте, чувствуя на себе его руку, освещаемая вспышками от исчезающих в темноте уличных фонарей, думала о том, что ей хочется ехать так вечно, вперед и вперед, прямо на край света к тишине и мерцанию звезд.
– Иногда у меня в голове рождаются нелепые идеи, – сказала она. Он ничего не ответил, но, когда такси подъехало к дому Элис, он наклонился вперед и сказал водителю:
– Покатайте нас еще немного. Вокруг Гайд Парка.
– Господи, – сказала она. – Ты, должно быть, медиум.
* * *
Когда они вернулись домой, она наполнила для него ванну.– Это будет нелегко с разрезанной рукой.
– Я тебе помогу.
Ей нравилось, что он немного беспомощен и нуждается в ней. И только когда он уже вылез из ванны и Элис начала вытирать его, она вдруг заметила его обнаженное тело, и остановилась. Он нежно поднял ее голову и посмотрел ей в глаза.
– Не смущайся.
– Да нет, это не то, – ответила она. – Я просто не привыкла... быть с мужчиной.
И продолжила вытирать его. Он провел рукой по ее волосам.
– Мне нравятся твои волосы, – сказал он, беря свою одежду. – Ты просто чудо. Ты мне очень помогла. Я отлично отдохнул.
Он принялся одеваться.
– Что ты делаешь?
– Одеваюсь.
– Одеваешься? Но ты ведь никуда не собрался?
– Нет?
– Ты не можешь сейчас уйти, – сказала она первое, что пришло в голову. – На улице дождь.
Эббот сел на край ванны и рассмеялся.
– Я слишком нежен, чтобы мокнуть под дождем?
– Но разве ты... разве ты не собираешься остаться здесь?
Он встал и положил руки ей на плечи.
– Я бы хотел. Конечно, я бы очень хотел, но... – он вздохнул. – Ты знаешь, во что ты можешь впутаться?
– Нет, – сказала она с жаром, который удивил его, – я не знаю, но мне совершенно безразлично.
– Если в Департаменте узнают...
– Откуда, черт побери, они могут узнать? Если я сама им не расскажу. А я, кажется, не собираюсь этого делать.
Он немного подождал, внимательно ее изучая.
– Господи, неужели ты не понимаешь?
– Что?
– Что я чувствую. Я чувствую то же, что и два года назад. Только хуже. Или лучше, – она шмыгнула носом.
– Не плачь.
– Я не плачу. Я шмыгаю носом.
Ричард был смущен тем потоком эмоций, которые вызвал и теперь использовал.
– Тогда ничего, если я останусь на пару дней?
– Я не возражаю, даже если ты останешься навсегда.
Волосы упали ей на лицо, и она убрала их обратно за уши.
– Я знаю, ты думаешь, что используешь меня, потому что по-другому не можешь. У тебя нет выбора. Но я делаю все это, потому что так хочу. И тебе не нужно любить меня в ответ. Тебе не нужно даже притворяться... Теперь видишь, ты вовсе меня не используешь.
Она инстинктивно понимала, что нельзя не использовать возможность счастья, каким бы коротким оно ни было. В конце концов, счастье всегда недолговечно.
Позже, в постели она сказала:
– Пожалуйста, полежи немного, не двигаясь. Я хочу попытаться запомнить момент. Я однажды пробовала, но не получилось.
Ей хотелось навсегда запечатлеть это в памяти: один-единственный момент, это конкретное ощущение, его запах, его кожу, его силуэт, нависающий над ней, как большая черная тень, но такой твердый, живой и красивый.
– О Господи, какой же ты красивый, – сказала она и потянулась к нему. – Поцелуй меня, – сказала она. – Поцелуй меня по-настоящему.
Элис знала, что все равно не запомнит, но ее это больше не волновало.
* * *
Фрэнку Смиту снился сон. Он уложил Джоан в свободной комнате, но в его сне она стояла у его кровати. В снах всегда есть что-то сумасшедшее. Конечно. Потом он проснулся, и увидел, что она стоит у его кровати. Это было смешно.– Это смешно, – сказал он.
– Что ты хочешь на завтрак?
– Я сам готовлю себе завтрак.
– Нет, пока я здесь.
– Это смешно, – повторил он. – Ты правда хочешь знать?
– Да.
Он сказал ей.
– Спасибо, – ответила она, забралась на кровать и легла рядом с ним.
– Что ты делаешь?
– К черту отдельную комнату, – сказала она. – Мне одиноко.
– Что ж, – сказал он, испытывая огромное удовольствие, но стараясь этого не показывать, – что ж...
Он чувствовал себя немного неловко, но она быстро это исправила.
* * *
Начальник Департамента не спал, беспокойно всматриваясь в темноту.И ему было из-за чего беспокоиться. Он единственный, помимо Фрэнка Смита, понимал, насколько трудное задание ему предстоит выполнить.
Он чувствовал тревогу и непрестанно ворочался, стараясь, однако, делать это медленно и незаметно, боясь потревожить свою жену и получить очередной пинок ногой. Что за жизнь для джентльмена старой закалки.
* * *
Министр провел вечер в театре, смотря комедию полов, которую находил не более сексуальной, чем зубная боль, и настолько же смешной.Чернокожая девушка, игравшая в ней, несколько месяцев уговаривала его пойти посмотреть, и наконец, когда у него уже закончились правдоподобные отговорки, он согласился. Переставал он скучать только в те моменты, когда она позировала на сцене; тогда он принимался вспоминать позы, которые они пробовали вне сцены.
– Отличное шоу, – сказал он ей после спектакля. – Великолепно.
– Как я тебе?
– Потрясающе. Какой размах. Прямо как черная Бернар.
– Ты морочишь мне голову?
– Вовсе нет. Я совершенно серьезен. Честно.
Затем он отвез ее обратно в Фулхэм. После этого, по дороге домой, погруженный в фантазии, он случайно проехал мимо Королевской Марсденской больницы, которую обычно старался объезжать стороной. Здание выглядело огромным и унылым, возвышаясь в темноте над уличными фонарями. Он вдруг увидел свою жену, бледную и в поту, тихо и медленно умирающую там, наверху, в заваленной цветами палате.
И сделал погромче радио в машине.
* * *
Позже, ночью, когда Эббот уснул, Элис, приподнявшись на локте, смотрела на него сверху вниз, освещенная только лунным светом, отражающимся от белой стены за окном ее спальни.Очень осторожно она отодвинула одеяло и еще более осторожно принялась водить рукой по его обнаженной груди. Это казалось самой чувственной и нежной вещью, которую она когда-либо делала. Ричард глубоко и ровно дышал, его сон не был потревожен. Она продолжала водить рукой по его груди и смотреть на него или на то, что могла видеть в отраженном лунном свете.
Глава 13
С самого утра Модибо Нжала паковал вещи, а, если точнее, то вещи паковал Артур, а Нжала угрюмо и сосредоточенно за ним наблюдал.
Впервые он остался без женщины, и это стало последней каплей в и без того переполненной чаше его терпения. Сообразительный Артур был еще менее заметным, чем обычно.
Нжала беспокойно метался по пентхаусу, щемящая тяжесть в области половых органов раздражала его как чесотка. Он вышел на балкон и посмотрел вниз на освещенный лунным светом Гайд Парк и крошечные фигурки мужчин и женщин на Парк Лэйн, садящихся в машины и такси. Раз или два ему показалось, что он слышал их смех, и это раздразнило его воображение. Президент взял бинокль, чтобы получше разглядеть женщин, но неудачный угол и высота сделали свое дело, и все, что ему удалось увидеть, прежде чем темнота снова его перехитрила, были промелькнувшие в ярком свете соблазнительные округлости. Он вернулся внутрь.
– Это идиотское загородное поместье. Меня пугает сама идея. Позвони этому Смиту и скажи ему, что я передумал. Я никуда не еду.
– Да, сэр.
– Нет, я сам ему позвоню. Который час?
– Полтретьего.
– Я ненавижу женщин. Ты знаешь это, Артур? Я их ненавижу.
– Нет, сэр, – ответил Артур. – Я этого не знал.
Он продолжил паковать вещи. Нжала снова принялся ходить из угла в угол. Он остановился возле стопки книг.
– Это книги, которые ты берешь с собой?
– С вашего одобрения, сэр.
– Монтень. Да, он мне нравится, у него извращенные мозги и испорченный ум. Ага, и Обломов. Мы все в душе лентяи.
Он взял очередную книгу.
– Месяц в деревне? Я надеюсь, это не шутка, Артур? В любом случае, у нас уже есть одна русская книжка, и этого достаточно... Странно, сначала они пытаются меня убить, теперь спасти.
Артур озадаченно на него посмотрел.
– Англичане, Артур. Я говорю об англичанах.
– Вы правда верите, что они послали человека вас убить?
Нжала пожал плечами.
– У меня нет доказательств. Но, судя по обстоятельствам, должен сказать, это похоже на правду.
– Я не знал, что они занимаются подобными вещами.
– И еще как – если цена достаточно высока. Они пираты. Всегда такими были. Это традиция, как поэзия. Их два главных дара – пираты и поэзия. Теперь в упадке, конечно, как и все остальное. Впрочем, то, что они больше не карабкаются с ножом в зубах по корабельным вантам, не означает, что они забыли, как убивать.
Он задумчиво посмотрел в окно. Снова пошел дождь.
– Держу пари, там будет ветрено и влажно. Или отопление будет выключено, и никто не будет знать, как оно включается.
Резким движением, заставившим Артура подпрыгнуть, он смахнул со стола стопку книг.
– Я хочу женщину, – сказал он.
Она спустилась к входной двери забрать молоко. На небе снова светило солнце, еще не до конца высушившее ночной дождь, и улицы были влажными и свежими. Счастливая девушка глубоко вдохнула и улыбнулась стоявшему у соседней двери молочнику. Ей хотелось улыбаться всем. Ей также хотелось осознать, ощутить, прочувствовать каждый момент, пока он не исчезнет навсегда.
Элис взбежала по лестнице и поставила чайник, затем сняла покрывало с клетки Соломона.
– Ну почему ты не поешь, глупая птица? Как там в этой популярной песенке? "Его левая рука у меня под головой, его правая рука меня ласкает..."
Соломон молчал.
Она сделала чай и отнесла чашку в комнату, а когда ставила ее на прикроватный столик, то заметила, что Эббот не спит и смотрит на нее.
Он решительно сел, распахнул ее халат и начал нежно целовать бедра и живот.
– Ричард, – нетвердым голосом произнесла она, – если ты не остановишься, мне кажется, я растаю.
Он уложил ее в кровать.
– Чай, – раздался нетвердый и ироничный шепот. – Чай остынет.
Позже, когда они завтракали в просторной гостиной, сидя у окна в свете утреннего солнца, который всегда кажется таким желтым, лениво разговаривая за кофе и тостами, она ощутила чувство нереальности происходящего, которое так часто приходит вместе со счастьем.
Элис старалась мнемонически запечатлеть в памяти детали: заштопанную дырку в белой скатерти рядом с его рукой, оторванную пуговицу на его рубашке, небрежно закатанные над запястьями рукава, выступающие на тыльной стороне его ладоней вены, темную щетину у него на подбородке, слегка подрагивающие ресницы... Ей казалось, что если она сможет вспомнить эти детали, то в памяти возникнет и вся сцена и чувства, которые она испытывает и которые согревают ее, как это желтое солнце.
– Здесь хорошо. Хорошее место. Я помню...
– Что?
– Мы приходили сюда пить кофе после того, как я водил тебя ужинать.
Она кивнула.
– Кофе у меня. Всегда у меня. До той ночи, когда ты привез меня к себе.
– Ты все еще делаешь варенье? Это твое? – он указал на маленькую баночку на столе.
– Да.
– Как в конторе?
– Как обычно, погрязли в политике и блуде.
– Как там, как бишь его? Тип, который руководил отделом технического обслуживания?
– Эдвардс? На пенсии. Теперь Пилкинггон на его месте.
– Знаю, это который пьет. А что с этим, из бюджетного, со странной фамилией.
– Гимбел? Скупердяй. Никогда не возмещает расходы. Этот все там же.
Она остановилась и посмотрела на него.
– Зачем тебе все это? Они не были твоими друзьями.
– Ну я работал с ними. Мне просто, – он пожал плечами, – любопытно.
Oна была проницательнее, чем он думал. Он решил сменить тему.
– Ты куда-нибудь собираешься? В магазин или куда-нибудь еще?
– Я думала купить тебе какую-нибудь одежду. Для начала тебе нужен новый пиджак. И еще я подумала, что куплю пару рубашек, носков и пару брюк. Да, и еще халат.
Он посмотрел на свой порванный и испачканный в крови пиджак.
– Да, этот отжил свое, я полагаю. Но нет необходимости тратить лишние деньги. Я хочу что-нибудь тебе купить. Это доставит мне удовольствие.
– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
– К чему рисковать? Там, должно быть, сотни людей ищут тебя.
– Но нашла ты.
– Я искала дольше всех... Всю жизнь.
– Элис, – сказал он после секундной паузы, – ты ведь знаешь, я не смогу остаться надолго.
Он не хотел, чтобы она строила какие-то планы.
– Надолго – это сколько?
– Я не знаю. Два, три дня...
– Говорят, время само по себе не имеет значения. Важно то, что ты с ним делаешь. Но если все, что у тебя есть, – это время, если у тебя есть всего несколько часов до конца жизни... В любом случае, это психология или философия, правда?
– Что?
– Время. Оно идет быстрее, когда ты счастлив, медленнее – когда грустишь. Все это знают. И я не буду переживать, волнуясь о будущем. Когда я не хочу о чем-то думать, я... просто об этом не думаю. Я знаю, это по-детски, но я так живу.
– Так живет большинство людей.
– Но не ты.
– Я тоже.
– Но ведь это политика страуса, не так ли?
Элис отвела назад волосы и характерным движением заложила их за уши, открыв таким образом свое серьезное юное лицо и затемненную ложбинку между грудями в слегка разъехавшемся халате.
– Но тогда, что есть реальность? Каждый раз, когда я счастлива, я задаю себе вопрос, а реально ли это.
Ричард скользнул рукой в вырез халата и взял в ладонь одну грудь, нежно поглаживая сосок большим пальцем.
– Это реально, – сказала она. – Господи, это точно реально.
Она сидела спокойно, с расслабленной неподвижностью уверенного в себе животного, а он продолжал ласкать ее. Она раскрыла в нем чувственность, о существовании которой он и не подозревал.
– Это безумие, – прошептал Эббот.
– Нет, – возразила она. – Это нормально. Возможно, только это и нормально.
Президент чувствовал себя полным силы и энергии, расправляясь с необыкновенных размеров завтраком и одновременно просматривая утренние газеты и внимательно читая отчеты своего начальника полиции о возможных политических оппонентах.
– Ты без проблем нашла все, что нужно?
– Фрэнк, – сказала она, – Я не привыкла разговаривать за завтраком. Почему бы тебе, как это принято в нашем кругу, не почитать за завтраком утреннюю газету?
– Нет, – ответила Элис. – И потом, вряд ли ты можешь ожидать от меня, чтобы я тебе что-то рассказала, даже если бы знала.
Она натянула чулки, аккуратно разглаживая их на бедрах обеими руками и подтягивая их так, чтобы они плотно прилегали.
– Впрочем, они знают, что тебе известно про отель. И теперь собираются перевезти его в другое место. Последнее, что я слышала, – это, что он не соглашается.
Она критически оглядела себя в настенном зеркале, проверяя, хорошо ли сидят чулки, затем надела бюстгальтер, блузку и юбку.
– Я поправилась, – заключила она после финального осмотра.
– Неправда.
Она повернула голову, взяла в рот заколку и стала расчесывать свои длинные каштановые, с медным опенком волосы.
– Шеппард, – невнятно прошепелявила она, – думает, что ты сумасшедший. Я тоже.
Шеппард. Так вот кто был тем ублюдком, который дышал в шею Джоан, когда он звонил ей. Да, он отлично помнил Шеппарда и методы допросов его команды.
Он посмотрел на часы.
– Я ухожу.
Она хотела возразить, предостеречь его, убедить, но в этом не было смысла.
– Хочешь взять машину?
Она указала в окно на маленький Фиат-500, припаркованный у дома.
– Флоренс.
– Флоренс?
– Да, это звучит немного старомодно, но ведь она и сама довольно старомодная леди. Флоренс Фиат.
– Спасибо, но я не думаю, что мне нужна машина.
– Ты надолго?
– Не думаю. Возможно, на час.
– Пожалуйста, Ричард, будь осторожен, хорошо?
Когда он ушел, она села и уставилась на телефон. Она боролась с непреодолимым желанием позвонить Фрэнку Смиту и все ему рассказать. Это, без сомнения, спасет жизнь Нжала и, возможно, самого Ричарда, – что было для нее гораздо важнее.
У входа, беседуя с толстым швейцаром в ливрее, стоял высокий широкоплечий молодой человек с плоским лицом, одетый в темно-синий костюм консервативного покроя. В нескольких метрах от них подпирал колонну еще один поразительно похожий на первого. Если бы не слегка разнящиеся черты лица, они могли бы сойти за близнецов. Слегка отличаясь, второй был в одет в костюм серого цвета. Особый отдел. Отобран, благодаря скорости выхватывания пистолета и точности стрельбы от бедра (он вспомнил слова инструктора по стрельбе: "Просто прицелься и стреляй. Если ты вытянешь указательный палец, то он будет указывать точно в цель. Поэтому просто представь, что пистолет – это твой указательный палец").
Еще двое мужчин, похожих на агентов Особого отдела, спокойно и уверенно сидели в фойе на одном из черных чиппендейловских кожаных с пуговицами диванах, которые нередко можно увидеть в сериалах о высшем обществе по телевизору, и наблюдали за входящими в отель людьми.
Затем из отеля кто-то вышел. Это была девушка. Она шла, покачиваясь, как пьяная (и это в девять-то часов утра? В девять утра).
С безошибочно узнаваемым акцентом дворового кокни она сказала, обращаясь к толстому швейцару:
– Поймай-ка мне такси, петушок.
Это была вполне дружелюбная просьба, но швейцар, без сомнения, из-за присутствия людей из Особого отдела, решил продемонстрировать чувство собственного достоинства. Кроме того, эта должна бы знать, что ей следует выходить через черный ход.
– Сама лови, – ответил он. – Я разговариваю с приятелем.
Голос богини уличной страсти теперь зазвучал на октаву выше.
– Не смей так со мной разговаривать, ты, жирный пидор, или я тебе глаз на жопу натяну.
Она замахнулась на него сумочкой. Парень из Особого отдела, молодость и смущение которого вдруг стали очень заметны, встал между ними и схватил ее за руки.
– Будь умницей, дорогая, иди домой.
– Отпусти меня.
Она увернулась от него, стараясь избавиться от его хватки, и вдруг увидела Эббота, стоящего на краю тротуара.
– Джордж, – позвала она. – Джордж.
Это была Дорис, чертова Дорис. Это должна была быть она. И она, без сомнения, была пьяна.
Мгновение он колебался. Отвернуться и уйти? Или это будет еще более подозрительно? Молодой агент из Особого отдела уже смотрел на него. У него точно есть описание Эббота, и вблизи он не может его не узнать.
Впервые он остался без женщины, и это стало последней каплей в и без того переполненной чаше его терпения. Сообразительный Артур был еще менее заметным, чем обычно.
Нжала беспокойно метался по пентхаусу, щемящая тяжесть в области половых органов раздражала его как чесотка. Он вышел на балкон и посмотрел вниз на освещенный лунным светом Гайд Парк и крошечные фигурки мужчин и женщин на Парк Лэйн, садящихся в машины и такси. Раз или два ему показалось, что он слышал их смех, и это раздразнило его воображение. Президент взял бинокль, чтобы получше разглядеть женщин, но неудачный угол и высота сделали свое дело, и все, что ему удалось увидеть, прежде чем темнота снова его перехитрила, были промелькнувшие в ярком свете соблазнительные округлости. Он вернулся внутрь.
– Это идиотское загородное поместье. Меня пугает сама идея. Позвони этому Смиту и скажи ему, что я передумал. Я никуда не еду.
– Да, сэр.
– Нет, я сам ему позвоню. Который час?
– Полтретьего.
– Я ненавижу женщин. Ты знаешь это, Артур? Я их ненавижу.
– Нет, сэр, – ответил Артур. – Я этого не знал.
Он продолжил паковать вещи. Нжала снова принялся ходить из угла в угол. Он остановился возле стопки книг.
– Это книги, которые ты берешь с собой?
– С вашего одобрения, сэр.
– Монтень. Да, он мне нравится, у него извращенные мозги и испорченный ум. Ага, и Обломов. Мы все в душе лентяи.
Он взял очередную книгу.
– Месяц в деревне? Я надеюсь, это не шутка, Артур? В любом случае, у нас уже есть одна русская книжка, и этого достаточно... Странно, сначала они пытаются меня убить, теперь спасти.
Артур озадаченно на него посмотрел.
– Англичане, Артур. Я говорю об англичанах.
– Вы правда верите, что они послали человека вас убить?
Нжала пожал плечами.
– У меня нет доказательств. Но, судя по обстоятельствам, должен сказать, это похоже на правду.
– Я не знал, что они занимаются подобными вещами.
– И еще как – если цена достаточно высока. Они пираты. Всегда такими были. Это традиция, как поэзия. Их два главных дара – пираты и поэзия. Теперь в упадке, конечно, как и все остальное. Впрочем, то, что они больше не карабкаются с ножом в зубах по корабельным вантам, не означает, что они забыли, как убивать.
Он задумчиво посмотрел в окно. Снова пошел дождь.
– Держу пари, там будет ветрено и влажно. Или отопление будет выключено, и никто не будет знать, как оно включается.
Резким движением, заставившим Артура подпрыгнуть, он смахнул со стола стопку книг.
– Я хочу женщину, – сказал он.
* * *
Элис проснулась рано. Она вынырнула из глубокого сна, сонная, теплая и счастливая, чувствуя рядом с собой спину Эббота. Он еще спал. Она осторожно выбралась из постели, тихо, чтобы не разбудить его, посмотрела на свое обнаженное тело, отражавшееся в зеркале на стене, и улыбнулась. Зевнув, она расчесала волосы и только потом надела халат.Она спустилась к входной двери забрать молоко. На небе снова светило солнце, еще не до конца высушившее ночной дождь, и улицы были влажными и свежими. Счастливая девушка глубоко вдохнула и улыбнулась стоявшему у соседней двери молочнику. Ей хотелось улыбаться всем. Ей также хотелось осознать, ощутить, прочувствовать каждый момент, пока он не исчезнет навсегда.
Элис взбежала по лестнице и поставила чайник, затем сняла покрывало с клетки Соломона.
– Ну почему ты не поешь, глупая птица? Как там в этой популярной песенке? "Его левая рука у меня под головой, его правая рука меня ласкает..."
Соломон молчал.
Она сделала чай и отнесла чашку в комнату, а когда ставила ее на прикроватный столик, то заметила, что Эббот не спит и смотрит на нее.
Он решительно сел, распахнул ее халат и начал нежно целовать бедра и живот.
– Ричард, – нетвердым голосом произнесла она, – если ты не остановишься, мне кажется, я растаю.
Он уложил ее в кровать.
– Чай, – раздался нетвердый и ироничный шепот. – Чай остынет.
Позже, когда они завтракали в просторной гостиной, сидя у окна в свете утреннего солнца, который всегда кажется таким желтым, лениво разговаривая за кофе и тостами, она ощутила чувство нереальности происходящего, которое так часто приходит вместе со счастьем.
Элис старалась мнемонически запечатлеть в памяти детали: заштопанную дырку в белой скатерти рядом с его рукой, оторванную пуговицу на его рубашке, небрежно закатанные над запястьями рукава, выступающие на тыльной стороне его ладоней вены, темную щетину у него на подбородке, слегка подрагивающие ресницы... Ей казалось, что если она сможет вспомнить эти детали, то в памяти возникнет и вся сцена и чувства, которые она испытывает и которые согревают ее, как это желтое солнце.
– Здесь хорошо. Хорошее место. Я помню...
– Что?
– Мы приходили сюда пить кофе после того, как я водил тебя ужинать.
Она кивнула.
– Кофе у меня. Всегда у меня. До той ночи, когда ты привез меня к себе.
– Ты все еще делаешь варенье? Это твое? – он указал на маленькую баночку на столе.
– Да.
– Как в конторе?
– Как обычно, погрязли в политике и блуде.
– Как там, как бишь его? Тип, который руководил отделом технического обслуживания?
– Эдвардс? На пенсии. Теперь Пилкинггон на его месте.
– Знаю, это который пьет. А что с этим, из бюджетного, со странной фамилией.
– Гимбел? Скупердяй. Никогда не возмещает расходы. Этот все там же.
Она остановилась и посмотрела на него.
– Зачем тебе все это? Они не были твоими друзьями.
– Ну я работал с ними. Мне просто, – он пожал плечами, – любопытно.
Oна была проницательнее, чем он думал. Он решил сменить тему.
– Ты куда-нибудь собираешься? В магазин или куда-нибудь еще?
– Я думала купить тебе какую-нибудь одежду. Для начала тебе нужен новый пиджак. И еще я подумала, что куплю пару рубашек, носков и пару брюк. Да, и еще халат.
Он посмотрел на свой порванный и испачканный в крови пиджак.
– Да, этот отжил свое, я полагаю. Но нет необходимости тратить лишние деньги. Я хочу что-нибудь тебе купить. Это доставит мне удовольствие.
– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
– К чему рисковать? Там, должно быть, сотни людей ищут тебя.
– Но нашла ты.
– Я искала дольше всех... Всю жизнь.
– Элис, – сказал он после секундной паузы, – ты ведь знаешь, я не смогу остаться надолго.
Он не хотел, чтобы она строила какие-то планы.
– Надолго – это сколько?
– Я не знаю. Два, три дня...
– Говорят, время само по себе не имеет значения. Важно то, что ты с ним делаешь. Но если все, что у тебя есть, – это время, если у тебя есть всего несколько часов до конца жизни... В любом случае, это психология или философия, правда?
– Что?
– Время. Оно идет быстрее, когда ты счастлив, медленнее – когда грустишь. Все это знают. И я не буду переживать, волнуясь о будущем. Когда я не хочу о чем-то думать, я... просто об этом не думаю. Я знаю, это по-детски, но я так живу.
– Так живет большинство людей.
– Но не ты.
– Я тоже.
– Но ведь это политика страуса, не так ли?
Элис отвела назад волосы и характерным движением заложила их за уши, открыв таким образом свое серьезное юное лицо и затемненную ложбинку между грудями в слегка разъехавшемся халате.
– Но тогда, что есть реальность? Каждый раз, когда я счастлива, я задаю себе вопрос, а реально ли это.
Ричард скользнул рукой в вырез халата и взял в ладонь одну грудь, нежно поглаживая сосок большим пальцем.
– Это реально, – сказала она. – Господи, это точно реально.
Она сидела спокойно, с расслабленной неподвижностью уверенного в себе животного, а он продолжал ласкать ее. Она раскрыла в нем чувственность, о существовании которой он и не подозревал.
– Это безумие, – прошептал Эббот.
– Нет, – возразила она. – Это нормально. Возможно, только это и нормально.
* * *
Нжала, как обычно, завтракал в гордом одиночестве, оставив досыпать женщину, которую они сумели-таки найти ему в три часа ночи.Президент чувствовал себя полным силы и энергии, расправляясь с необыкновенных размеров завтраком и одновременно просматривая утренние газеты и внимательно читая отчеты своего начальника полиции о возможных политических оппонентах.
* * *
Фрэнк Смит завтракал с Джоан. Это было странно, завтракать с кем-то, кто для него этот завтрак приготовил и ждал его. Он не знал, что сказать.– Ты без проблем нашла все, что нужно?
– Фрэнк, – сказала она, – Я не привыкла разговаривать за завтраком. Почему бы тебе, как это принято в нашем кругу, не почитать за завтраком утреннюю газету?
* * *
Наблюдая за тем, как она одевалась, Эббот спросил, нет ли какой-либо информации о мерах безопасности для Нжала.– Нет, – ответила Элис. – И потом, вряд ли ты можешь ожидать от меня, чтобы я тебе что-то рассказала, даже если бы знала.
Она натянула чулки, аккуратно разглаживая их на бедрах обеими руками и подтягивая их так, чтобы они плотно прилегали.
– Впрочем, они знают, что тебе известно про отель. И теперь собираются перевезти его в другое место. Последнее, что я слышала, – это, что он не соглашается.
Она критически оглядела себя в настенном зеркале, проверяя, хорошо ли сидят чулки, затем надела бюстгальтер, блузку и юбку.
– Я поправилась, – заключила она после финального осмотра.
– Неправда.
Она повернула голову, взяла в рот заколку и стала расчесывать свои длинные каштановые, с медным опенком волосы.
– Шеппард, – невнятно прошепелявила она, – думает, что ты сумасшедший. Я тоже.
Шеппард. Так вот кто был тем ублюдком, который дышал в шею Джоан, когда он звонил ей. Да, он отлично помнил Шеппарда и методы допросов его команды.
Он посмотрел на часы.
– Я ухожу.
Она хотела возразить, предостеречь его, убедить, но в этом не было смысла.
– Хочешь взять машину?
Она указала в окно на маленький Фиат-500, припаркованный у дома.
– Флоренс.
– Флоренс?
– Да, это звучит немного старомодно, но ведь она и сама довольно старомодная леди. Флоренс Фиат.
– Спасибо, но я не думаю, что мне нужна машина.
– Ты надолго?
– Не думаю. Возможно, на час.
– Пожалуйста, Ричард, будь осторожен, хорошо?
Когда он ушел, она села и уставилась на телефон. Она боролась с непреодолимым желанием позвонить Фрэнку Смиту и все ему рассказать. Это, без сомнения, спасет жизнь Нжала и, возможно, самого Ричарда, – что было для нее гораздо важнее.
* * *
Несмотря на раннее воскресное утро, машин на Парк Лэйн было немало. Эббот остановился около отеля Нжала и сделал вид, что прикуривает, глазами осторожно исследуя вход в отель и часть вестибюля, которую было видно через стеклянные двери.У входа, беседуя с толстым швейцаром в ливрее, стоял высокий широкоплечий молодой человек с плоским лицом, одетый в темно-синий костюм консервативного покроя. В нескольких метрах от них подпирал колонну еще один поразительно похожий на первого. Если бы не слегка разнящиеся черты лица, они могли бы сойти за близнецов. Слегка отличаясь, второй был в одет в костюм серого цвета. Особый отдел. Отобран, благодаря скорости выхватывания пистолета и точности стрельбы от бедра (он вспомнил слова инструктора по стрельбе: "Просто прицелься и стреляй. Если ты вытянешь указательный палец, то он будет указывать точно в цель. Поэтому просто представь, что пистолет – это твой указательный палец").
Еще двое мужчин, похожих на агентов Особого отдела, спокойно и уверенно сидели в фойе на одном из черных чиппендейловских кожаных с пуговицами диванах, которые нередко можно увидеть в сериалах о высшем обществе по телевизору, и наблюдали за входящими в отель людьми.
Затем из отеля кто-то вышел. Это была девушка. Она шла, покачиваясь, как пьяная (и это в девять-то часов утра? В девять утра).
С безошибочно узнаваемым акцентом дворового кокни она сказала, обращаясь к толстому швейцару:
– Поймай-ка мне такси, петушок.
Это была вполне дружелюбная просьба, но швейцар, без сомнения, из-за присутствия людей из Особого отдела, решил продемонстрировать чувство собственного достоинства. Кроме того, эта должна бы знать, что ей следует выходить через черный ход.
– Сама лови, – ответил он. – Я разговариваю с приятелем.
Голос богини уличной страсти теперь зазвучал на октаву выше.
– Не смей так со мной разговаривать, ты, жирный пидор, или я тебе глаз на жопу натяну.
Она замахнулась на него сумочкой. Парень из Особого отдела, молодость и смущение которого вдруг стали очень заметны, встал между ними и схватил ее за руки.
– Будь умницей, дорогая, иди домой.
– Отпусти меня.
Она увернулась от него, стараясь избавиться от его хватки, и вдруг увидела Эббота, стоящего на краю тротуара.
– Джордж, – позвала она. – Джордж.
Это была Дорис, чертова Дорис. Это должна была быть она. И она, без сомнения, была пьяна.
Мгновение он колебался. Отвернуться и уйти? Или это будет еще более подозрительно? Молодой агент из Особого отдела уже смотрел на него. У него точно есть описание Эббота, и вблизи он не может его не узнать.