Чарли Люк говорил отрывистыми фразами, на первый взгляд несвязно и хаотично, но в рассказе принимало участие все его тело. Когда он описывал, как горбится доктор Смит, его собственные плечи ссутулились. Когда упомянул про витрину, передал её форму движением рук. Столь яркая реакция делала факты очень наглядными. И Кэмпион просто вынужден был разделить беспокойство доктора. Люка тем временем продолжал рассказ.
— Всю чудовищность этого я представлю позднее, для начала только набросок. — Он снова был самим собой, быстро строя фразы и подчёркивая их жестами. — Обычные мерзкие анонимки. В них есть что-то ненормальное. Напрашивается мысль, что пишет их женщина, не слишком образованная, как можно судить по почерку. В письмах обвиняет доктора в пособничестве убийце. То, что жертва, Рут Палинод, была похоронена и никто ни о чем не спросил, — якобы вина доктора. Тот постепенно приходит в ужас. Подозревает, что его пациенты тоже могут получать такие письма. В безобидных замечаниях принимается искать скрытый смысл. Бедолага начинает размышлять. Задумывается над симптомами болезни старухи. И чертовски потрясён. Рассказывает об этом жене, которая не перестаёт его пилить. Оказавшись на грани нервного срыва, отправляется к коллеге-врачу, тот склоняет его к решению уведомить нас. И все дело передают мне.
Он глотнул воздуха, а потом — виски с содовой.
«— Господи, мальчик мой, — говорит он мне, — ведь это мог быть мышьяк. Я и не подумал об отравлении.»
Я ему на это:
— Доктор, это могут быть только разговоры. Во всяком случае кто-то этим очень обеспокоен. Узнаем кто, — и все дело выясним. А теперь займёмся Эпрон стрит.
— Я внимательно слушаю, — заверил Кэмпион, стараясь скрыть охватившее его возбуждение. — Речь идёт о доме Палинодов?
— Ещё нет. Прежде нужно заняться самой улицей. Это очень важно. Небольшая, скорее узкая, по обе стороны — маленькие магазинчики. На одном конце часовня какогото религиозного братства, теперь Театр Тесписа — безвредный, но с амбициями. На другом конце Портминстер Лодж — усадьба Палинодов. За последние три десятка лет район этот изрядно обеднел, а вместе с ним и Палиноды. Теперь некая престарелая актриса из ревю сдаёт в этом доме комнаты. Ипотека кончилась, она унаследовала известную сумму, а её собственный дом был разрушен во время бомбёжки, вот она и перебралась со своими прежними жильцами на Эпрон стрит, взяв под крылышко семейство Палинодов.
— Мисс Рапер — моя добрая знакомая с давних лет.
— В самом деле? — Светлые щёлки глаз явно расширились. — В таком случае скажите мне вот что: она могла бы писать эти письма?
Брови Кэмпиона взлетели над очками.
— Мне трудно судить, не настолько хорошо я её знаю, буркнул он. — Скорее, она на такое не способна.
— И я так думаю. Я…Я ей просто восхищаюсь! — Люк говорил откровенно. — Но никогда ведь не знаешь, верно? — Он выставил свою могучую ладонь. — Только подумайте. Одинокая женщина, счастливые дни миновали, осталась только скука да ненависть этих старых развалин. Может они и именуют её «дорогая наша благодетельница», а она старается поддержать дом на уровне… — он запнулся, потом порывисто заявил: — Не подумайте, что я её в чем-то обвиняю. У каждого в душе есть тёмные закоулки. И мне кажется, что выявляют их только обстоятельства. Я ни в чем не упрекаю бедняжку, просто хотел бы знать. Может быть, она намеревалась избавиться от всего этого сборища и не знала, как это сделать. А может потеряла голову из-за доктора и хотела ему насолить. Разумеется, для таких вещей она несколько старовата.
— Кто-нибудь ещё входит в расчёт?
— Мог ли писать кто-то ещё? Человек пятьсот. Любой из пациентов доктора. Он набрался весьма странных манер с той поры, как женился на своей бабище. А теперь вернёмся к улице. Не могу заниматься всеми домами по очереди, иначе до ночи не кончим. Вы пока выпейте. Но постараюсь описать её общий характер. На углу, напротив театра, — магазин колониальных и скобяных товаров, хозяин родом из деревни, но в Лондоне живёт лет пятьдесят. В магазине хозяйничает так, словно это торговая фактория, затерянная где-то в лесной глуши. Предоставляет кредит. У него вечные неприятности, сыр держит рядом с парафином и очень переменился после смерти жены. Палинодов знал всю жизнь. Их отец помог ему сделать первые шаги в Лондоне, и если бы не он, под конец месяца они умирали бы от голода.
Рядом с магазином — угольный склад. Хозяин — человек здесь новый. Потом кабинет врача. Дальше овощной магазин. Очень милые люди; у них множество дочерей с размалёванными лицами и немытыми руками. Далее, мистер Кэмпион, аптекарь — он понизил голос, но даже тогда сила его была столь велика, что дрожала деревянная обшивка. Внезапная тишина, когда он умолк, стала отдыхом для ушей.
— Аптекарь важнее всех? — подтолкнул его собеседник, увлёкшийся нарисованной картиной.
— Папаша Уайлд даже в кино был бы любопытен, — пояснил Чарли Люк. — Что за заведение! А какие товары! Вы когда нибудь слышали о «Сиропе от кашля матушки Эплъярд, излечивающем также внутренности»? Разумеется нет, но могу ручаться, что ваш дедушка им пользовался. И если хотите, вы его получите, причём в оригинальной упаковке. Там десятки заваленных всякой всячиной маленьких шкафчиков, а пахнет как в спальне старой девы, так что голова идёт кругом. И посреди всего этого восседает как король папаша Уайлд, смахивая на вашу бабушку, с крашеными волосами, вот с таки воротничком — он задрал подбородок и вытаращил глаза, — с чёрным галстуком и в нанковых брюках. Когда старый Джо Боулс с сыном Панталоне выкопали мисс Рут Палинод, а мы все мёрзли, дожидаясь, пока мистер Доберман заполнит свои проклятые протоколы, должен признать, я подумал о папаше Уайлде. Не хочу сказать, что он написал что-то подобное, но готов побиться об заклад, что это взято с его аптечного склада.
— Когда будут готовы анализы?
— Пока есть предварительный результат. Полное заключение — не раньше вечера. Надеюсь, до полуночи. Если яд был дан сознательно, разбудим похоронных дел мастеров и немедленно выкопаем брата. Такой у меня приказ. Терпеть не могу подобной работы. Столько камней и вони… — он встряхнул головой, как мокрый пёс, и отпил большой глоток виски.
— Речь идёт о старшем брате, если я правильно понял? Старшем из Палинодов?
— Да. Об Эдварде Палиноде, умершем в возрасте шестидесяти семи лет в марте месяце. Сколько прошло? Семь месяцев. Интересно, в каком он состоянии. Это сырое старое кладбище, и процесс разложения прогрессирует быстро.
Кэмпион усмехнулся.
— Мы остановились в тёмном аптечном складе. Куда пойдём дальше? Прямо к Палинодам?
Инспектор помолчал, глубоко о чем-то задумавшись.
— Пожалуй, можно, — неожиданно легко согласился он. — По другую сторону улицы только старый зануда Боулс, вход в тупик, где когда-то были конюшни, потом банк — маленький филиал Банка Клоджа и подозрительная забегаловка «Под Лакеем». А теперь, пожалуйста, переходим к самому дому. Он стоит на углу, по ту же сторону, что и аптечный склад. Большой, на высоком цоколе, невозможно запущенный. С одной стороны — небольшой дворик, якобы садик, посыпанный песком и обсаженный лавровыми кустами. Сейчас там полно бумажных пакетов и котов.
Он умолк. Былой энтузиазм испарился, глазами — щёлками инспектор всматривался в Кэмпиона.
— Знаете что, — сказал он с неожиданным облегчением, — мне кажется, что сейчас я могу показать вам капитана.
Тихо встав, он с неожиданной ловкостью, характерной для очень сильных людей, снял большой, оправленный в раму плакат — рекламу ирландского виски — который висел посреди стены. За ним находилось застеклённое окошко, сквозь которое бдительный хозяин мог сверху обозревать общий зал. Перегородки, разделяющие части бара, расходились от главной стойки, словно спицы колёса, и в каждом отсеке толпился народ. Оба наклонились вперёд и взглянули вниз.
— Я его вижу, — шёпот Чарли Люка походил на отдалённую артиллерийскую канонаду. — Он в баре. Высокий старик вон там, в углу. В зеленой шляпе.
— Тот, что разговаривает с Прайс-Уильямсом из «Сигнала»? — Кэмпион заметил прекрасной лепки голову самого прожжённого из лондонских криминальных репортёров.
— Прайс ничего не знает. Ему скучно. Посмотрите, как он зевает, — тихо заметил детектив. Это был глас эксперта, опытного, терпеливого, поглощённого своим делом.
У капитана сохранилась явно армейская выправка. Было ему уже под шестьдесят, и он без проблем встречал старость, сохраняя стройность фигуры. Волосы и тонкие усы были подстрижены так коротко, что цвет их определить стало трудно — ни светлый, ни седой. Кэмпион не слышал его голоса, но допускал, что хоть и приятный по тембру, он явно был легкомысленным. Догадывался также, что кисти рук его сверху покрыты коричневыми пятнами, как шкура жабы, и что он, вероятно, носит неброский перстень и всегда имеет при себе визитки.
Кэмпиона удивило, что сестра такого человека могла считать кусок картона с автомобильной вуалью головным убором, и он сказал об этом. Люк торопливо извинился.
— Ох, прошу меня простить. Я должен был пояснить вам сразу. Он не из Палинодов. Просто живёт в их доме. Рени забрала его с собой. Он был её любимым жильцом и занимает теперь одну из лучших комнат. Зовут его Алистер Ситон, служил кадровым офицером в армии, откуда вынужден был уйти по состоянию здоровья. Кажется, сердце. У него примерно четыре фунта четырнадцать шилингов ренты в неделю. Но джентльмен до мозга костей и делает все, чтобы держаться на уровне, бедняга. Свои визиты в паб хранит в строжайшей тайне.
— О Боже, — заметил Кэмпион, — это сюда он ходит, когда говорит, что у него очень важная встреча в городе?
— Не иначе. — Люк кивнул. — Встреча с кружкой пива. И противореча сам себе, он наслаждается этим обманом. С одной стороны считает унижением то, что приходится бывать в столь отталкивающем месте, но с другой стороны его это очень ободряет.
С минуту оба молчали. Взгляд Кэмпиона блуждал по толпе. Наконец он снял очки и, не оборачиваясь, спросил:
— Почему вы не хотите говорить о Палинодах, инспектор?
Чарли Люк налил себе снова и посмотрел поверх бокала, взгляд его стал неожиданно откровенен.
— Потому что не могу, — признался он.
— Почему?
— Я их не понимаю, — он сделал это признание тоном мудреца, сознающегося в своём невежестве.
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что сказал. Я не понимаю, что они говорят. — Он снова сел на край стола и беспомощно развёл мускулистыми руками. — Если бы речь шла про иностранный язык, взял бы переводчика, но дело совсем в другом. Не то, чтобы они не хотели говорить. Говорят часами, даже слишком любят это дело. И когда я выхожу от них, в голове моей гудит, словно читаю рапорт до передачи машинистке, чтобы проверить, все ли слова читаемы. Она тоже не понимает.
Вновь наступила пауза.
— А что, слова такие…длинные? — неуверенно рискнул Кэмпион.
— Нет, вовсе нет. — Люк не обиделся, только стал ещё грустнее. — Их пятеро, — наконец сказал он. — Двое мёртвых, трое живых: Лоуренс Палинод, мисс Ивэн Палинод и самая младшая Джессика Палинод. Та, что получает милостыню в парке. Ни у кого из них нет денег и одному Богу известно, зачем кому-то их убивать. При том они не настолько помешанные, как судят некоторые. Я уже совершал эту ошибку, можете мне поверить. Впрочем, вам нужно видеть их самому. Когда вы туда переберётесь?
— Я подумал, что лучше всего сразу; у меня тут с собой чемодан.
— Для меня это хорошая новость, — довольно буркнул инспектор. — Вход сторожит наш человек, который знает вас в лицо. Зовут его Кокердейл. Мне очень жаль, что не могу рассказать вам больше об этих людях, но они такие старомодные и совершенно необычные…Не слишком мне нравится это определение, но оно лучше всего их характеризует. — Перегнувшись через стол, он похлопал себя по животу. — Я дошёл до такого состояния, что при одной мысли о них мне плохо делается. Как только получу заключение экспертов, сразу вам сообщу.
Кэмпион допил свой стакан и взял в руки чемодан. Тут ему пришла в голову новая мысль.
— Да, а кто такая та юная черноволосая девушка? Лица её я почти не видел.
— Это Клития Уайт, — спокойно пояснил Люк. — Племянница. Когда-то Палинодов было шестеро. Одна сестра сбежала, вышла замуж за врача и уехала с ним в Гонконг. Во время путешествия судно потонуло и оба едва не погибли, так что ребёнок родился, когда мать ещё не просохла от морской воды. Оттуда её имя. И не спрашивайте меня больше. Так мне сказали:"Оттуда её имя."
— Понимаю. И она тоже живёт у Рени?
— Да. Родители отправили её на родину, что оказалось счастливой идеей, поскольку оба впоследствии погибли. Она тогда была маленькой девочкой. Теперь ей восемнадцать. Работает помошницей в канцелярии «Литературного еженедельника». Наклеивает почтовые марки и рассылает экземпляры подписчикам. Как только научится печатать на машинке, получит повышение.
— А кто тот парень?
— С мотоциклом? — вопрос был задан с такой страстью, что Кэмпион даже вздрогнул.
— Мотоцикла тогда в парке я не видел.
Лицо Чарли Люка потемнело, а густые брови насупились над светлыми глазами.
— Чудная пара: щенок и потерявшийся котёнок, — со злостью бросил он, а потом поднял взгляд и вдруг обезоруживающе чистосердечно рассмеялся, добавив: — Такой маленький милый котёнок. Ещё даже глазки не прорезались.
Глава 4.
— Всю чудовищность этого я представлю позднее, для начала только набросок. — Он снова был самим собой, быстро строя фразы и подчёркивая их жестами. — Обычные мерзкие анонимки. В них есть что-то ненормальное. Напрашивается мысль, что пишет их женщина, не слишком образованная, как можно судить по почерку. В письмах обвиняет доктора в пособничестве убийце. То, что жертва, Рут Палинод, была похоронена и никто ни о чем не спросил, — якобы вина доктора. Тот постепенно приходит в ужас. Подозревает, что его пациенты тоже могут получать такие письма. В безобидных замечаниях принимается искать скрытый смысл. Бедолага начинает размышлять. Задумывается над симптомами болезни старухи. И чертовски потрясён. Рассказывает об этом жене, которая не перестаёт его пилить. Оказавшись на грани нервного срыва, отправляется к коллеге-врачу, тот склоняет его к решению уведомить нас. И все дело передают мне.
Он глотнул воздуха, а потом — виски с содовой.
«— Господи, мальчик мой, — говорит он мне, — ведь это мог быть мышьяк. Я и не подумал об отравлении.»
Я ему на это:
— Доктор, это могут быть только разговоры. Во всяком случае кто-то этим очень обеспокоен. Узнаем кто, — и все дело выясним. А теперь займёмся Эпрон стрит.
— Я внимательно слушаю, — заверил Кэмпион, стараясь скрыть охватившее его возбуждение. — Речь идёт о доме Палинодов?
— Ещё нет. Прежде нужно заняться самой улицей. Это очень важно. Небольшая, скорее узкая, по обе стороны — маленькие магазинчики. На одном конце часовня какогото религиозного братства, теперь Театр Тесписа — безвредный, но с амбициями. На другом конце Портминстер Лодж — усадьба Палинодов. За последние три десятка лет район этот изрядно обеднел, а вместе с ним и Палиноды. Теперь некая престарелая актриса из ревю сдаёт в этом доме комнаты. Ипотека кончилась, она унаследовала известную сумму, а её собственный дом был разрушен во время бомбёжки, вот она и перебралась со своими прежними жильцами на Эпрон стрит, взяв под крылышко семейство Палинодов.
— Мисс Рапер — моя добрая знакомая с давних лет.
— В самом деле? — Светлые щёлки глаз явно расширились. — В таком случае скажите мне вот что: она могла бы писать эти письма?
Брови Кэмпиона взлетели над очками.
— Мне трудно судить, не настолько хорошо я её знаю, буркнул он. — Скорее, она на такое не способна.
— И я так думаю. Я…Я ей просто восхищаюсь! — Люк говорил откровенно. — Но никогда ведь не знаешь, верно? — Он выставил свою могучую ладонь. — Только подумайте. Одинокая женщина, счастливые дни миновали, осталась только скука да ненависть этих старых развалин. Может они и именуют её «дорогая наша благодетельница», а она старается поддержать дом на уровне… — он запнулся, потом порывисто заявил: — Не подумайте, что я её в чем-то обвиняю. У каждого в душе есть тёмные закоулки. И мне кажется, что выявляют их только обстоятельства. Я ни в чем не упрекаю бедняжку, просто хотел бы знать. Может быть, она намеревалась избавиться от всего этого сборища и не знала, как это сделать. А может потеряла голову из-за доктора и хотела ему насолить. Разумеется, для таких вещей она несколько старовата.
— Кто-нибудь ещё входит в расчёт?
— Мог ли писать кто-то ещё? Человек пятьсот. Любой из пациентов доктора. Он набрался весьма странных манер с той поры, как женился на своей бабище. А теперь вернёмся к улице. Не могу заниматься всеми домами по очереди, иначе до ночи не кончим. Вы пока выпейте. Но постараюсь описать её общий характер. На углу, напротив театра, — магазин колониальных и скобяных товаров, хозяин родом из деревни, но в Лондоне живёт лет пятьдесят. В магазине хозяйничает так, словно это торговая фактория, затерянная где-то в лесной глуши. Предоставляет кредит. У него вечные неприятности, сыр держит рядом с парафином и очень переменился после смерти жены. Палинодов знал всю жизнь. Их отец помог ему сделать первые шаги в Лондоне, и если бы не он, под конец месяца они умирали бы от голода.
Рядом с магазином — угольный склад. Хозяин — человек здесь новый. Потом кабинет врача. Дальше овощной магазин. Очень милые люди; у них множество дочерей с размалёванными лицами и немытыми руками. Далее, мистер Кэмпион, аптекарь — он понизил голос, но даже тогда сила его была столь велика, что дрожала деревянная обшивка. Внезапная тишина, когда он умолк, стала отдыхом для ушей.
— Аптекарь важнее всех? — подтолкнул его собеседник, увлёкшийся нарисованной картиной.
— Папаша Уайлд даже в кино был бы любопытен, — пояснил Чарли Люк. — Что за заведение! А какие товары! Вы когда нибудь слышали о «Сиропе от кашля матушки Эплъярд, излечивающем также внутренности»? Разумеется нет, но могу ручаться, что ваш дедушка им пользовался. И если хотите, вы его получите, причём в оригинальной упаковке. Там десятки заваленных всякой всячиной маленьких шкафчиков, а пахнет как в спальне старой девы, так что голова идёт кругом. И посреди всего этого восседает как король папаша Уайлд, смахивая на вашу бабушку, с крашеными волосами, вот с таки воротничком — он задрал подбородок и вытаращил глаза, — с чёрным галстуком и в нанковых брюках. Когда старый Джо Боулс с сыном Панталоне выкопали мисс Рут Палинод, а мы все мёрзли, дожидаясь, пока мистер Доберман заполнит свои проклятые протоколы, должен признать, я подумал о папаше Уайлде. Не хочу сказать, что он написал что-то подобное, но готов побиться об заклад, что это взято с его аптечного склада.
— Когда будут готовы анализы?
— Пока есть предварительный результат. Полное заключение — не раньше вечера. Надеюсь, до полуночи. Если яд был дан сознательно, разбудим похоронных дел мастеров и немедленно выкопаем брата. Такой у меня приказ. Терпеть не могу подобной работы. Столько камней и вони… — он встряхнул головой, как мокрый пёс, и отпил большой глоток виски.
— Речь идёт о старшем брате, если я правильно понял? Старшем из Палинодов?
— Да. Об Эдварде Палиноде, умершем в возрасте шестидесяти семи лет в марте месяце. Сколько прошло? Семь месяцев. Интересно, в каком он состоянии. Это сырое старое кладбище, и процесс разложения прогрессирует быстро.
Кэмпион усмехнулся.
— Мы остановились в тёмном аптечном складе. Куда пойдём дальше? Прямо к Палинодам?
Инспектор помолчал, глубоко о чем-то задумавшись.
— Пожалуй, можно, — неожиданно легко согласился он. — По другую сторону улицы только старый зануда Боулс, вход в тупик, где когда-то были конюшни, потом банк — маленький филиал Банка Клоджа и подозрительная забегаловка «Под Лакеем». А теперь, пожалуйста, переходим к самому дому. Он стоит на углу, по ту же сторону, что и аптечный склад. Большой, на высоком цоколе, невозможно запущенный. С одной стороны — небольшой дворик, якобы садик, посыпанный песком и обсаженный лавровыми кустами. Сейчас там полно бумажных пакетов и котов.
Он умолк. Былой энтузиазм испарился, глазами — щёлками инспектор всматривался в Кэмпиона.
— Знаете что, — сказал он с неожиданным облегчением, — мне кажется, что сейчас я могу показать вам капитана.
Тихо встав, он с неожиданной ловкостью, характерной для очень сильных людей, снял большой, оправленный в раму плакат — рекламу ирландского виски — который висел посреди стены. За ним находилось застеклённое окошко, сквозь которое бдительный хозяин мог сверху обозревать общий зал. Перегородки, разделяющие части бара, расходились от главной стойки, словно спицы колёса, и в каждом отсеке толпился народ. Оба наклонились вперёд и взглянули вниз.
— Я его вижу, — шёпот Чарли Люка походил на отдалённую артиллерийскую канонаду. — Он в баре. Высокий старик вон там, в углу. В зеленой шляпе.
— Тот, что разговаривает с Прайс-Уильямсом из «Сигнала»? — Кэмпион заметил прекрасной лепки голову самого прожжённого из лондонских криминальных репортёров.
— Прайс ничего не знает. Ему скучно. Посмотрите, как он зевает, — тихо заметил детектив. Это был глас эксперта, опытного, терпеливого, поглощённого своим делом.
У капитана сохранилась явно армейская выправка. Было ему уже под шестьдесят, и он без проблем встречал старость, сохраняя стройность фигуры. Волосы и тонкие усы были подстрижены так коротко, что цвет их определить стало трудно — ни светлый, ни седой. Кэмпион не слышал его голоса, но допускал, что хоть и приятный по тембру, он явно был легкомысленным. Догадывался также, что кисти рук его сверху покрыты коричневыми пятнами, как шкура жабы, и что он, вероятно, носит неброский перстень и всегда имеет при себе визитки.
Кэмпиона удивило, что сестра такого человека могла считать кусок картона с автомобильной вуалью головным убором, и он сказал об этом. Люк торопливо извинился.
— Ох, прошу меня простить. Я должен был пояснить вам сразу. Он не из Палинодов. Просто живёт в их доме. Рени забрала его с собой. Он был её любимым жильцом и занимает теперь одну из лучших комнат. Зовут его Алистер Ситон, служил кадровым офицером в армии, откуда вынужден был уйти по состоянию здоровья. Кажется, сердце. У него примерно четыре фунта четырнадцать шилингов ренты в неделю. Но джентльмен до мозга костей и делает все, чтобы держаться на уровне, бедняга. Свои визиты в паб хранит в строжайшей тайне.
— О Боже, — заметил Кэмпион, — это сюда он ходит, когда говорит, что у него очень важная встреча в городе?
— Не иначе. — Люк кивнул. — Встреча с кружкой пива. И противореча сам себе, он наслаждается этим обманом. С одной стороны считает унижением то, что приходится бывать в столь отталкивающем месте, но с другой стороны его это очень ободряет.
С минуту оба молчали. Взгляд Кэмпиона блуждал по толпе. Наконец он снял очки и, не оборачиваясь, спросил:
— Почему вы не хотите говорить о Палинодах, инспектор?
Чарли Люк налил себе снова и посмотрел поверх бокала, взгляд его стал неожиданно откровенен.
— Потому что не могу, — признался он.
— Почему?
— Я их не понимаю, — он сделал это признание тоном мудреца, сознающегося в своём невежестве.
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что сказал. Я не понимаю, что они говорят. — Он снова сел на край стола и беспомощно развёл мускулистыми руками. — Если бы речь шла про иностранный язык, взял бы переводчика, но дело совсем в другом. Не то, чтобы они не хотели говорить. Говорят часами, даже слишком любят это дело. И когда я выхожу от них, в голове моей гудит, словно читаю рапорт до передачи машинистке, чтобы проверить, все ли слова читаемы. Она тоже не понимает.
Вновь наступила пауза.
— А что, слова такие…длинные? — неуверенно рискнул Кэмпион.
— Нет, вовсе нет. — Люк не обиделся, только стал ещё грустнее. — Их пятеро, — наконец сказал он. — Двое мёртвых, трое живых: Лоуренс Палинод, мисс Ивэн Палинод и самая младшая Джессика Палинод. Та, что получает милостыню в парке. Ни у кого из них нет денег и одному Богу известно, зачем кому-то их убивать. При том они не настолько помешанные, как судят некоторые. Я уже совершал эту ошибку, можете мне поверить. Впрочем, вам нужно видеть их самому. Когда вы туда переберётесь?
— Я подумал, что лучше всего сразу; у меня тут с собой чемодан.
— Для меня это хорошая новость, — довольно буркнул инспектор. — Вход сторожит наш человек, который знает вас в лицо. Зовут его Кокердейл. Мне очень жаль, что не могу рассказать вам больше об этих людях, но они такие старомодные и совершенно необычные…Не слишком мне нравится это определение, но оно лучше всего их характеризует. — Перегнувшись через стол, он похлопал себя по животу. — Я дошёл до такого состояния, что при одной мысли о них мне плохо делается. Как только получу заключение экспертов, сразу вам сообщу.
Кэмпион допил свой стакан и взял в руки чемодан. Тут ему пришла в голову новая мысль.
— Да, а кто такая та юная черноволосая девушка? Лица её я почти не видел.
— Это Клития Уайт, — спокойно пояснил Люк. — Племянница. Когда-то Палинодов было шестеро. Одна сестра сбежала, вышла замуж за врача и уехала с ним в Гонконг. Во время путешествия судно потонуло и оба едва не погибли, так что ребёнок родился, когда мать ещё не просохла от морской воды. Оттуда её имя. И не спрашивайте меня больше. Так мне сказали:"Оттуда её имя."
— Понимаю. И она тоже живёт у Рени?
— Да. Родители отправили её на родину, что оказалось счастливой идеей, поскольку оба впоследствии погибли. Она тогда была маленькой девочкой. Теперь ей восемнадцать. Работает помошницей в канцелярии «Литературного еженедельника». Наклеивает почтовые марки и рассылает экземпляры подписчикам. Как только научится печатать на машинке, получит повышение.
— А кто тот парень?
— С мотоциклом? — вопрос был задан с такой страстью, что Кэмпион даже вздрогнул.
— Мотоцикла тогда в парке я не видел.
Лицо Чарли Люка потемнело, а густые брови насупились над светлыми глазами.
— Чудная пара: щенок и потерявшийся котёнок, — со злостью бросил он, а потом поднял взгляд и вдруг обезоруживающе чистосердечно рассмеялся, добавив: — Такой маленький милый котёнок. Ещё даже глазки не прорезались.
Глава 4.
ТЫ ДОЛЖЕН БЫТЬ ОСТОРОЖЕН
Кэмпион тихонько подошёл к началу лестницы, откуда через зарешеченное окошко мог заглянуть в сердце Портминстер Лодж.
Увидел он Рени, выглядевшую так же, как и десять лет назад, когда они познакомились. Она сидела за столом, в профиль к нему, разговаривая с кем-то невидимым. Возраст мисс Рапер все ещё можно было определить как «под шестьдесят», хотя вполне возможно ей было лет на восемь-десять больше. Миниатюрная женщина все ещё прекрасно держалась, как в то время, когда пожинала успехи на провинциальной сцене, и волосы её все ещё были хороши, хотя возможно уже не столь рыжи.
Одета она была для визита — в изысканную цветную шёлковую блузку и элегантную чёрную юбку, не слишком короткую. Шаги Кэмпиона Рени услышала, когда тот был уже на середине коридора, прокладывая себе путь среди молочных бутылок. Он успел окинуть взглядом её лицо — чуть островатый нос и слишком широко расставленные глаза, обращённые в сторону окна, прежде чем она торопливо встала, чтобы осторожно приоткрыть дверь.
— Кто там? — Слова звучали мелодично, как песенка. — Ах, это ты, мой милый. — Она вела себя естественно, но все же чуть позировала, словно на сцене. — Входи, прошу тебя. Как это мило, я так ценю твоё внимание и никогда этого не забуду. Как матушка? Все в порядке?
— В полном порядке, — ответил Кэмпион, который, осиротев десять лет назад, привык играть свободно свою роль.
— Да, знаю, у тебя нет причин жаловаться на жизнь, — она похлопала его по плечу, уважительно и внимательно к нему присматриваясь.
Сидели они в типичной старомодной кухне в цокольном этаже, с каменным полом, множеством труб и удивительных закоулков. Не слишком весёлое это место оживляли не меньше сотни театральных фотографий разных эпох, занимавших половину стен, и яркие лоскутные половики.
— Кларри, — продолжала хозяйка все с тем же деланным весельем, — ты, вероятно, не знаком с моим племянником Альбертом. Он из Бари, представитель процветающей части нашего семейства. Юрист, что может нам сейчас пригодиться. Его мать написала мне, что он мог бы помочь, и я послала ей телеграмму. Тебе я не говорила, — боялась, что ничего из этого не выйдет.
Лгала она вполне прилично для старой, опытной актрисы, а смех звучал свежо и молодо, доказывая, что сердце её ничуть не постарело.
Кэмпион от всей души её расцеловал.
— Я так рад вас видеть, тётушка, — сказал он и она покраснела, как девочка.
Мужчина в пуловере цвета сливы как раз ел бутерброд с сыром и маринованным луком, уперев ноги в носках на поперечину кресла. Теперь он встал и перегнулся через стол.
— Рад с вами познакомиться, — буркнул мужчина, протягивая старательно наманикюренные пальцы. Ногти его, как и блеск золота в ухмылке, и густые светлые волосы, заметно отступившие со лба, но тщательно уложенные волнами, были обманчивы — несмотря на холёный вид его изрытое глубокими морщинами лицо было симпатичным и в нем заметён был здравый рассудок. В треугольном вырезе пуловера виднелась рубашка в розово — коричневую полосу, с тёмными пятнами в тех местах, где запонки для воротника протёрли дыры.
— Меня зовут Грейс, — деловым тоном сообщил он. — Кларенс Грейс. Не думаю, что вы обо мне слышали. Когда-то я один сезон играл в Бари.
— Но это был Бари в Ланкашире, мой милый, — торопливо перебила его Рени. — А мы говорим о Бари Сент Эдмунд, правда, Альберт?
— Да, тётя, конечно, — Кэмпион старался, чтобы в голосе его звучали сожаление и извинение вместе. — Там у нас очень спокойно.
— Во всяком случае, закон там чтут не меньше, чем где бы то ни было. Садись, мой милый, — энергично принялась она за гостя. — Наверняка ты голоден. Сейчас я чтонибудь приготовлю. Я вечно опаздываю. Странно, но у меня всегда такое впечатление, что я чего-то не доделала. Миссис Лоу!
На последние слова, прозвучавшие довольно громко, ответа не последовало и Кэмпион стал уверять, что не голоден.
Рени снова хлопнула его по плечу, словно пытаясь приободрить.
— Садись и выпей с Кларри портера, а я тем временем займусь твоим устройством. Миссис Лоу! Скоро соберутся остальные жильцы, и прежде всего капитан. Он сегодня, кажется, обедает в городе со своей старой пассией. И сразу отправится к себе в комнату. Если услышишь, как хлопнули входные двери, это наверняка будет он. Потом вы оба поможете мне разносить подносы. Миссис Лоу!
Кларри спустил ноги на пол.
— Сейчас я приведу её. А что с малышкой? В такую пору ей пора быть дома.
— Клития? — Рени взглянула на часы. — Четверть двенадцатого. Что-то она запаздывает. Будь она моей дочкой, я волновалась бы, но если честно, я не люблю невинности, а ты, Альберт? Человек никогда не чувствует с ней себя в безопасности. А ты, Кларри, сиди тихо, и никаких сплетён, пожалуйста.
Мужчина остановился, взявшись за ручку двери.
— Если бы, моя милая, я и собрался что-то рассказать этой коробке с нюхательной солью, то во всяком случае не о её племяннице, — весело заявил он, но тут лицо его вдруг искривилось в отвратительной гримасе и на долю секунды стал виден неприятный блеск в его больших, неопределённого цвета глазах.
Рени ждала, пока он закроет двери.
— Всему виною нервы, но наверняка он вскоре получит ангажемент, — сказала она так, словно Кэмпион в чем-то сомневался. — В провинции видали и куда худших актёров, чем Кларри, слово даю. — И тут же, на одном дыхании, но удивительно сменив тон голоса, добавила: — Скажите, мистер Кэмпион, а то другое тело тоже выкопают?
Он дружелюбно улыбнулся.
— Не беспокойтесь, это же не ваша могила! Но, честно говоря, не знаю.
В тот момент Рени казалась совсем старой и хрупкой. Под слоем пудры на скулах и носу можно было разглядеть сетку красных жилок.
— Очень уж мне все это не нравится, — тихо промолвила она. — Боюсь отравы. Вы знаете, продукты я теперь держу запертыми на ключ. Стараюсь не спускать с них глаз, пока все не съедят. Портер можете пить спокойно. Моя старая служанка его только что принесла и мы вместе с Кларри открыли бутылку.
Вдруг — словно крышку сорвало с котла — увидел он весь страх, который скрывался под покровом их весёлой, ничего не значащей беседы. И ужас этот распространился по ярко освещённой кухне, как тёмная злая туча, приглушая все остальные реакции: возбуждение, интерес, ненасытное любопытство полиции, публики и прессы.
— Я очень рада, что вы пришли. Я на это надеялась. Вы отличный парень, и я этого никогда не забуду. Ну, думаю, постель уже проветрилась. Миссис Лоу!
— Вы меня звали? — донёсся от дверей голос старухи, подкреплённый громким шмыганием носом, и в кухню, шаркая ногами, вошла невысокая женщина в белом фартуке. У неё были румяные щеки, живые темно-синие глаза, правда немного помутневшие, редкие волосы были повязаны розовой лентой. Задержавшись на пороге, она с интересом уставилась на Кэмпиона.
— Ваш племянник? — громко спросила старуха. — Но похож, просто две капли воды. Говорю вам, похож, как две капли воды.
— Я очень рада, — громко перебила её мисс Рапер. — А теперь прошу приготовить ему постель.
— Приготовить постель? — В голосе миссис Лоу прозвучал такой восторг, словно эта удачная мысль пришла в голову ей самой. И вдруг она что-то вспомнила. — Я приготовила овсянку. Говорю вам, я приготовила вашу овсянку. Поставила в духовку и заперла на замок. Ключи на обычном месте. — Она ударила себя в худую грудь.
Кларри, вошедший следом, не смог удержаться от смеха, и она развернулась в его сторону; выглядела она — мысль эта вдруг пришла в голову Кэмпиону — как кот, наряжённый куклой.
— Вам смешно! — Пронзительный голос с отчётливым лондонским акцентом разносился по всему дому. — Но осторожность никогда не мешает. Говорю вам, осторожность никогда не мешает.
Повернувшись к Кэмпиону, старуха взглянула на него с блеском в глазах.
— Он ничего не понимает, — заявила она, пожав плечами в адрес актёра. — Некоторые мужчины ничего не способны понять. Но нужно иметь хоть что-то в голове, если хотите удержаться на поверхности. Я тут только потому, что мои думают, что я в пабе. Мой старик говорит, что не хочет, чтобы мне пришлось давать показания и вообще иметь дело с полицией, и так далее. Но я не могу позволить, чтобы мою хозяюшку обижали, вот и прихожу поздно вечером, говорю вам, прихожу поздно вечером.
— Да, это правда, она любезно приходит сюда каждый вечер, — улыбнулась Рени, но в её голосе звучало волнение.
— С моей хозяйкой я пришла из того дома, — трубным голосом продолжала миссис Лоу. — Иначе бы ноги моей здесь не было. Ни в коем случае! Слишком тут опасно. — Достигнув одного эффекта, она решила добиться и другого. — А дела мне хватает. — Она махнула тряпкой в сторону Кларри, который схватился за поля ветхозаветной шляпы, и рассмеялась как ребёнок. — Мистер Кларри умеет меня рассмешить, говорю вам. Мне взять эти одеяла? А где наволочки на подушки? Полы я подмела. Говорю вам, полы я подмела.
Она закосолапила к выходу с одеялами. За ней Рени несла охапку белья.
Кларри Грейс снова сел и толкнул в сторону гостя стакан и бутылку.
— Не поверил бы комику, попытайся он спародировать её в мюзик-холле, — заметил он. — Восьмой десяток на носу, а все ещё полна энергии. Работает, как лошадь. И перестанет, только когда трупом ляжет. Вместе с Рени они ведут все хозяйство. Она просто обожает такую работу.
— Что одному услада — другому яд, — бросил довольно неосторожную реплику Кэмпион.
Рука Кларри со стаканом замерла в воздухе на полпути.
— Вы могли бы этим воспользоваться, — серьёзно заметил он. — Ведь вы юрист, не так ли?
— Это ещё больше затрудняет все дело, — буркнул Кэмпион.
Кларри Грейс рассмеялся. У него была милейшая улыбка, когда он был чем-то действительно обрадован, и неприятная — для любезностей и профессиональных целей.
— Знаете, — неохотно начал он, — Рени я знаю с моих щенячьих лет, и ни разу она не вспоминала, что у неё есть племянник. Я должен был бы раньше о вас слышать. Нет сомнений, Рени — незаурядная женщина. — Он на минуту задумался, потом продолжил: — Не нужно ничего мне говорить, если не хотите. Все мы живём и даём жить другим. Это всегда было моим главным девизом. Я хочу сказать, что меня никогда ничто не могло удивить. В моей профессии нельзя себе этого позволить, и смею утверждать, в вашей тоже. Удивление слишком дорого обходится, вот что я имею в виду. Ведь ваш отец не был её братом, верно?
— Только в известном смысле, — пояснил Кэмпион, имея в виду без сомнения всеобщее братство людей.
— Прекрасно, — голос Кларри звучал восторженно. — Замечательно. Я этим воспользуюсь. Такому нельзя дать пропасть втуне. «В известном смысле…» Ну вы и шутник! Всех развеселили!
Внезапно его нервное возбуждение словно испарилось.
— Подкрепите свои силы, — он жестом указал на бутылку. До бцтылок они добраться не могут.
— Кто они?
— Семейка, те самые Пали-пропали, что живут наверху. Господу Боже, вы же не думаете, что Рени или я…или даже капин «простите-что-я-не-снял-перчаток», так мы его называем, стали бы возиться с химикалиями. Дорогой мой, даже имей мы для этого достаточно ловкости, нам не хватило бы запала, как говорят короли. Мы все порядочные люди. Знакомы с давних пор. Нет, наверняка это семейка Пали-Пропали. Но до пива им добраться слабо, вот эту бутылку ещё вообще не открывали.
Не желая терять лицо, Кэмпион выпил портера, который терпеть не мог.
— Я не считаю, что нужно опасаться случайного отравления, — несмело рискнул он. — Но хотелось бы знать факты. Месяц назад умерла некая старая женщина и полиция по только ей одной известной причине велит произвести эксгумацию. До сих пор никто не знает результатов лабораторных исследований. Следствие ещё не закончено. Нет, я не думаю, что кто-то из обитателей дома сейчас в опасности, я в этом просто убеждён. Если бы не полиция, вы даже не подумали бы о яде.
Увидел он Рени, выглядевшую так же, как и десять лет назад, когда они познакомились. Она сидела за столом, в профиль к нему, разговаривая с кем-то невидимым. Возраст мисс Рапер все ещё можно было определить как «под шестьдесят», хотя вполне возможно ей было лет на восемь-десять больше. Миниатюрная женщина все ещё прекрасно держалась, как в то время, когда пожинала успехи на провинциальной сцене, и волосы её все ещё были хороши, хотя возможно уже не столь рыжи.
Одета она была для визита — в изысканную цветную шёлковую блузку и элегантную чёрную юбку, не слишком короткую. Шаги Кэмпиона Рени услышала, когда тот был уже на середине коридора, прокладывая себе путь среди молочных бутылок. Он успел окинуть взглядом её лицо — чуть островатый нос и слишком широко расставленные глаза, обращённые в сторону окна, прежде чем она торопливо встала, чтобы осторожно приоткрыть дверь.
— Кто там? — Слова звучали мелодично, как песенка. — Ах, это ты, мой милый. — Она вела себя естественно, но все же чуть позировала, словно на сцене. — Входи, прошу тебя. Как это мило, я так ценю твоё внимание и никогда этого не забуду. Как матушка? Все в порядке?
— В полном порядке, — ответил Кэмпион, который, осиротев десять лет назад, привык играть свободно свою роль.
— Да, знаю, у тебя нет причин жаловаться на жизнь, — она похлопала его по плечу, уважительно и внимательно к нему присматриваясь.
Сидели они в типичной старомодной кухне в цокольном этаже, с каменным полом, множеством труб и удивительных закоулков. Не слишком весёлое это место оживляли не меньше сотни театральных фотографий разных эпох, занимавших половину стен, и яркие лоскутные половики.
— Кларри, — продолжала хозяйка все с тем же деланным весельем, — ты, вероятно, не знаком с моим племянником Альбертом. Он из Бари, представитель процветающей части нашего семейства. Юрист, что может нам сейчас пригодиться. Его мать написала мне, что он мог бы помочь, и я послала ей телеграмму. Тебе я не говорила, — боялась, что ничего из этого не выйдет.
Лгала она вполне прилично для старой, опытной актрисы, а смех звучал свежо и молодо, доказывая, что сердце её ничуть не постарело.
Кэмпион от всей души её расцеловал.
— Я так рад вас видеть, тётушка, — сказал он и она покраснела, как девочка.
Мужчина в пуловере цвета сливы как раз ел бутерброд с сыром и маринованным луком, уперев ноги в носках на поперечину кресла. Теперь он встал и перегнулся через стол.
— Рад с вами познакомиться, — буркнул мужчина, протягивая старательно наманикюренные пальцы. Ногти его, как и блеск золота в ухмылке, и густые светлые волосы, заметно отступившие со лба, но тщательно уложенные волнами, были обманчивы — несмотря на холёный вид его изрытое глубокими морщинами лицо было симпатичным и в нем заметён был здравый рассудок. В треугольном вырезе пуловера виднелась рубашка в розово — коричневую полосу, с тёмными пятнами в тех местах, где запонки для воротника протёрли дыры.
— Меня зовут Грейс, — деловым тоном сообщил он. — Кларенс Грейс. Не думаю, что вы обо мне слышали. Когда-то я один сезон играл в Бари.
— Но это был Бари в Ланкашире, мой милый, — торопливо перебила его Рени. — А мы говорим о Бари Сент Эдмунд, правда, Альберт?
— Да, тётя, конечно, — Кэмпион старался, чтобы в голосе его звучали сожаление и извинение вместе. — Там у нас очень спокойно.
— Во всяком случае, закон там чтут не меньше, чем где бы то ни было. Садись, мой милый, — энергично принялась она за гостя. — Наверняка ты голоден. Сейчас я чтонибудь приготовлю. Я вечно опаздываю. Странно, но у меня всегда такое впечатление, что я чего-то не доделала. Миссис Лоу!
На последние слова, прозвучавшие довольно громко, ответа не последовало и Кэмпион стал уверять, что не голоден.
Рени снова хлопнула его по плечу, словно пытаясь приободрить.
— Садись и выпей с Кларри портера, а я тем временем займусь твоим устройством. Миссис Лоу! Скоро соберутся остальные жильцы, и прежде всего капитан. Он сегодня, кажется, обедает в городе со своей старой пассией. И сразу отправится к себе в комнату. Если услышишь, как хлопнули входные двери, это наверняка будет он. Потом вы оба поможете мне разносить подносы. Миссис Лоу!
Кларри спустил ноги на пол.
— Сейчас я приведу её. А что с малышкой? В такую пору ей пора быть дома.
— Клития? — Рени взглянула на часы. — Четверть двенадцатого. Что-то она запаздывает. Будь она моей дочкой, я волновалась бы, но если честно, я не люблю невинности, а ты, Альберт? Человек никогда не чувствует с ней себя в безопасности. А ты, Кларри, сиди тихо, и никаких сплетён, пожалуйста.
Мужчина остановился, взявшись за ручку двери.
— Если бы, моя милая, я и собрался что-то рассказать этой коробке с нюхательной солью, то во всяком случае не о её племяннице, — весело заявил он, но тут лицо его вдруг искривилось в отвратительной гримасе и на долю секунды стал виден неприятный блеск в его больших, неопределённого цвета глазах.
Рени ждала, пока он закроет двери.
— Всему виною нервы, но наверняка он вскоре получит ангажемент, — сказала она так, словно Кэмпион в чем-то сомневался. — В провинции видали и куда худших актёров, чем Кларри, слово даю. — И тут же, на одном дыхании, но удивительно сменив тон голоса, добавила: — Скажите, мистер Кэмпион, а то другое тело тоже выкопают?
Он дружелюбно улыбнулся.
— Не беспокойтесь, это же не ваша могила! Но, честно говоря, не знаю.
В тот момент Рени казалась совсем старой и хрупкой. Под слоем пудры на скулах и носу можно было разглядеть сетку красных жилок.
— Очень уж мне все это не нравится, — тихо промолвила она. — Боюсь отравы. Вы знаете, продукты я теперь держу запертыми на ключ. Стараюсь не спускать с них глаз, пока все не съедят. Портер можете пить спокойно. Моя старая служанка его только что принесла и мы вместе с Кларри открыли бутылку.
Вдруг — словно крышку сорвало с котла — увидел он весь страх, который скрывался под покровом их весёлой, ничего не значащей беседы. И ужас этот распространился по ярко освещённой кухне, как тёмная злая туча, приглушая все остальные реакции: возбуждение, интерес, ненасытное любопытство полиции, публики и прессы.
— Я очень рада, что вы пришли. Я на это надеялась. Вы отличный парень, и я этого никогда не забуду. Ну, думаю, постель уже проветрилась. Миссис Лоу!
— Вы меня звали? — донёсся от дверей голос старухи, подкреплённый громким шмыганием носом, и в кухню, шаркая ногами, вошла невысокая женщина в белом фартуке. У неё были румяные щеки, живые темно-синие глаза, правда немного помутневшие, редкие волосы были повязаны розовой лентой. Задержавшись на пороге, она с интересом уставилась на Кэмпиона.
— Ваш племянник? — громко спросила старуха. — Но похож, просто две капли воды. Говорю вам, похож, как две капли воды.
— Я очень рада, — громко перебила её мисс Рапер. — А теперь прошу приготовить ему постель.
— Приготовить постель? — В голосе миссис Лоу прозвучал такой восторг, словно эта удачная мысль пришла в голову ей самой. И вдруг она что-то вспомнила. — Я приготовила овсянку. Говорю вам, я приготовила вашу овсянку. Поставила в духовку и заперла на замок. Ключи на обычном месте. — Она ударила себя в худую грудь.
Кларри, вошедший следом, не смог удержаться от смеха, и она развернулась в его сторону; выглядела она — мысль эта вдруг пришла в голову Кэмпиону — как кот, наряжённый куклой.
— Вам смешно! — Пронзительный голос с отчётливым лондонским акцентом разносился по всему дому. — Но осторожность никогда не мешает. Говорю вам, осторожность никогда не мешает.
Повернувшись к Кэмпиону, старуха взглянула на него с блеском в глазах.
— Он ничего не понимает, — заявила она, пожав плечами в адрес актёра. — Некоторые мужчины ничего не способны понять. Но нужно иметь хоть что-то в голове, если хотите удержаться на поверхности. Я тут только потому, что мои думают, что я в пабе. Мой старик говорит, что не хочет, чтобы мне пришлось давать показания и вообще иметь дело с полицией, и так далее. Но я не могу позволить, чтобы мою хозяюшку обижали, вот и прихожу поздно вечером, говорю вам, прихожу поздно вечером.
— Да, это правда, она любезно приходит сюда каждый вечер, — улыбнулась Рени, но в её голосе звучало волнение.
— С моей хозяйкой я пришла из того дома, — трубным голосом продолжала миссис Лоу. — Иначе бы ноги моей здесь не было. Ни в коем случае! Слишком тут опасно. — Достигнув одного эффекта, она решила добиться и другого. — А дела мне хватает. — Она махнула тряпкой в сторону Кларри, который схватился за поля ветхозаветной шляпы, и рассмеялась как ребёнок. — Мистер Кларри умеет меня рассмешить, говорю вам. Мне взять эти одеяла? А где наволочки на подушки? Полы я подмела. Говорю вам, полы я подмела.
Она закосолапила к выходу с одеялами. За ней Рени несла охапку белья.
Кларри Грейс снова сел и толкнул в сторону гостя стакан и бутылку.
— Не поверил бы комику, попытайся он спародировать её в мюзик-холле, — заметил он. — Восьмой десяток на носу, а все ещё полна энергии. Работает, как лошадь. И перестанет, только когда трупом ляжет. Вместе с Рени они ведут все хозяйство. Она просто обожает такую работу.
— Что одному услада — другому яд, — бросил довольно неосторожную реплику Кэмпион.
Рука Кларри со стаканом замерла в воздухе на полпути.
— Вы могли бы этим воспользоваться, — серьёзно заметил он. — Ведь вы юрист, не так ли?
— Это ещё больше затрудняет все дело, — буркнул Кэмпион.
Кларри Грейс рассмеялся. У него была милейшая улыбка, когда он был чем-то действительно обрадован, и неприятная — для любезностей и профессиональных целей.
— Знаете, — неохотно начал он, — Рени я знаю с моих щенячьих лет, и ни разу она не вспоминала, что у неё есть племянник. Я должен был бы раньше о вас слышать. Нет сомнений, Рени — незаурядная женщина. — Он на минуту задумался, потом продолжил: — Не нужно ничего мне говорить, если не хотите. Все мы живём и даём жить другим. Это всегда было моим главным девизом. Я хочу сказать, что меня никогда ничто не могло удивить. В моей профессии нельзя себе этого позволить, и смею утверждать, в вашей тоже. Удивление слишком дорого обходится, вот что я имею в виду. Ведь ваш отец не был её братом, верно?
— Только в известном смысле, — пояснил Кэмпион, имея в виду без сомнения всеобщее братство людей.
— Прекрасно, — голос Кларри звучал восторженно. — Замечательно. Я этим воспользуюсь. Такому нельзя дать пропасть втуне. «В известном смысле…» Ну вы и шутник! Всех развеселили!
Внезапно его нервное возбуждение словно испарилось.
— Подкрепите свои силы, — он жестом указал на бутылку. До бцтылок они добраться не могут.
— Кто они?
— Семейка, те самые Пали-пропали, что живут наверху. Господу Боже, вы же не думаете, что Рени или я…или даже капин «простите-что-я-не-снял-перчаток», так мы его называем, стали бы возиться с химикалиями. Дорогой мой, даже имей мы для этого достаточно ловкости, нам не хватило бы запала, как говорят короли. Мы все порядочные люди. Знакомы с давних пор. Нет, наверняка это семейка Пали-Пропали. Но до пива им добраться слабо, вот эту бутылку ещё вообще не открывали.
Не желая терять лицо, Кэмпион выпил портера, который терпеть не мог.
— Я не считаю, что нужно опасаться случайного отравления, — несмело рискнул он. — Но хотелось бы знать факты. Месяц назад умерла некая старая женщина и полиция по только ей одной известной причине велит произвести эксгумацию. До сих пор никто не знает результатов лабораторных исследований. Следствие ещё не закончено. Нет, я не думаю, что кто-то из обитателей дома сейчас в опасности, я в этом просто убеждён. Если бы не полиция, вы даже не подумали бы о яде.