Повелитель Валинора скользнул взглядом по лицам тех, кто был рядом. Чуть дальше он разглядел остальных Феантури, увидел Эонвэ и Златоокого, горестно вглядывающихся в его лицо поверх плеча Варды. Он попытался улыбнуться как ни в чем не бывало, и робкие, неуверенные улыбки затеплились ему в ответ.
   Манвэ привстал, пытаясь сесть, Тулкас поддержал его. Владыка повернулся к пристально глядящему на него Ульмо. Тот покачал головой.
   – Говори, Ульмо, я отвечу. – Собственный голос показался ему глухим и хриплым.
   – Как понять твое падение? – невесело усмехнулся Повелитель Вод.
   – Погода нелетная, – пожал плечами Манвэ. Ульмо с плохо скрытой иронией кивнул:
   – О, разумеется. Как ты себя чувствуешь?
   – Превосходно! – Владыка покосился на родник, фонтанчиком бивший из земли рядом с ним, – раньше на Маханаксар родников не водилось.
   – И то ладно. А теперь, если можно, давай по-честному. Мне всегда казалось, что мы друзья… Так что «все в порядке» оставь для ваниар. Извини за резкость, – смущенно добавил Вала.
   Манвэ кивнул:
   – Ты тоже извини. Просто не хотелось еще кого-то впутывать.
   – Еще кого-то? «А те, кто сейчас рядом, что знают? А то мы так вот говорим…» – Ульмо перешел на безмолвную речь.
   «Все по-разному…»
   «Так может, всем присутствующим сразу и объяснишь? Тем более что часть так или иначе что-то знает, если я правильно понял. Или, если хочешь, действительно поговорим с глазу на глаз в Ильмарин, но мне как-то тревожно и я не в силах ждать. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не хочешь еще кого-то впутывать?»
   «А как ты думаешь?»
   «Скажи прямо – ты поругался с Эру?»
   «Да, поругался». – Манвэ утвердительно прикрыл глаза.
   «И никого не хочешь в это втягивать? Не получится – я так думаю. Так что давай вслух». – Ульмо устроился поудобнее, перебирая пальцами струи ручья.
   – Прошу прощения за паузу, мы продолжим вслух, – обратился Манвэ к окружающим. Те придвинулись ближе.
   – Значит, Эру объяснил тебе, что ты не прав, выпуская Мелькора, – все ведь из-за этого? – Ульмо покосился на Черного Валу, тот опустил глаза.
   – Я поступил по закону.
   – А что за поединок, о котором говорилось? Я только слухи уловил.
   – Долго рассказывать, скажу лишь, что победил защитник Мелькора, и почему Всезнающий Отец проглядел это и допустил такое безобразие, вопрос к Нему.
   – А зачем вообще было устраивать поединок?
   – Я сам его вызвал, – кивнул в сторону Мелькора Тулкас, – а то, что Аллор вышел вместо него и поединок потом перешел в личный наш с ним бой, – так нечего было Нуменор поминать… Извини, кстати, зря я сказал, сгоряча. – Вала протянул руку нуменорцу, тот пожал ее, тонкая кисть утонула в могучей длани Астальдо.
   – Принимаю, мы в расчете. – Аллор улыбнулся Тулкасу, тот кивнул. Эльдин наклонила голову, в свою очередь улыбнувшись Вале.
   – Ну так что тебе делать было, как не отпустить? – продолжил Ульмо, разведя руками.
   – Есть Закон, а есть – Воля, – прищурился Владыка.
   – И что теперь делать? – почти одновременно спросили Ульмо, Тулкас и Ирмо.
   – Не знаю. Решение принято, отвечаю за него я – и отвечу. У каждого есть свой предел, и я до своего дошел.
   Ульмо нахмурился:
   – И что же с тобой будет? Если Единый против твоего решения…
   – Не знаю, Ульмо, – видишь сам, как Он объясняет.
   – Ты решил идти до конца? – проговорил мрачно Повелитель Вод.
   Астальдо сдвинул брови, его сотворенные приблизились, внимательно вслушиваясь в беседу. Ирмо нервно стиснул руки. Подошедший Ауле невольно прикрыл глаза.
   – Я уже не смогу вернуться к прежнему. И не хочу. Да буде я даже смирюсь, верность придется доказывать – а на ком? И так до Второго Хора?
   Ульмо вздохнул:
   – Я понимаю. Ты лучше сгинешь. А что с Ардой будет – без тебя? И вообще – что будет?
   – Если бы я знал… – прошептал Манвэ.
   – Собственно, мы же ничего особенного не делаем, – пробормотал Ирмо, – за что тут все крушить? Ему что, Арды не жаль?
   – Ну вот разве что Арду пожалеет… – протянул Владыка. Покосился на Аллора, поймав на себе его взгляд. Майа виновато опустил глаза.
   «Прости, Манвэ, если сможешь, – я не думал, что все так обернется. Более всего я не хотел бы неприятностей для тебя – а теперь ты все это расхлебываешь…» – безмолвно обратился он к Королю.
   «Теперь это уже неважно – решение-то мое. Мог бы сразу всех обратно за Грань отправить… И хорошо, что вышло так – а то я сам себе давно уже опротивел… Лучше дай закурить – у тебя-то точно есть…»
   Аллор поспешно достал из футляра самокрутку и протянул Манвэ. Извлек из деревянной, покрытой изнутри сталью коробочки тлеющий бутон железного цветка и поднес Владыке. Тот глубоко затянулся и улыбнулся майа. Потом все же попытался встать. Тулкас осторожно подхватил его и поставил на ноги. Манвэ, пошатнувшись, невольно вцепился в его руку. Огляделся – часть Валар разошлась, Феантури стояли неподалеку. Вот и хорошо.
   – Надо идти, – проговорил Манвэ. – Каждый из вас может сам решить, что делать. Я действительно не хочу, чтобы еще кто-то навлек на себя немилость Творца. Если вы полагаете, что я творю сейчас зло, можете поступить соответственно. Думаю, Отец оценит преданность, – не удержавшись, едко добавил он.
   – Когда-то Эру объяснил мне, как именно Мелькор намерен пакостить моей стихии, – сказал Ульмо, – но лед и снег не так уж и плохи… Мелькор, конечно, поступад, как считал нужным, не сообразуясь с нашими деяниями, – и не помню, чтобы мне приходила в голову мысль допустить, что в чем-то он может быть прав… А теперь, даже если Эру не ошибается в том, что большинство его творений и деяний обратились в зло для Арды, – то все равно это было давно. И я не вижу даже с такой точки зрения, – он бросил взгляд в сторону Мелькора, тот пожал плечами, – необходимости лишать его еще одной возможности примириться с нами – раз уж так сложилось. Наказание должно служить исправлению, иначе оно бессмысленно. И потом, вы все же братья – если тебе, Мелькор, небезразлично, что Манвэ впал в немилость, освободив тебя, хотя ты был изгнан навечно, и ты не оставишь его – я не против твоей свободы. Потому что в первую очередь Манвэ – мой друг и никогда не переставал им быть, а дружбой не разбрасываются – уж больно редкая это вещь. Сильмариллы ей в подметки не годятся… – Ульмо замолчал, чтобы перевести дух – давно не говорил он столь длинно, затем продолжил: – Проще говоря, Манвэ, я не собираюсь от тебя отрекаться, и если Эру думает, что кто-то из нас будет орудием твоего наказания, то это не ко мне. И мне кажется все же, что сейчас ты прав. Я сказал.
   Ульмо осторожно пожал руку Манвэ – уж слишком хрупкой она казалась…
   – Спасибо, друг, – прошептал Владыка, неожиданно смутившись.
   Варда благодарно улыбнулась Вале Вод, потухшие было звездные глаза заблестели.
   Мелькор протянул в свою очередь руку Ульмо:
   – Спасибо – за Манвэ. И обещаю, что тебе не придется разочароваться во мне: я не хочу раздора между Валар. Надеюсь, мы сумеем наконец понять друг друга – и нам не смогут помешать. Хотя… если выбор будет между покоем Валинора и Арды и моей свободой – я готов уйти. Это не красивый жест – просто я слишком устал быть причиной раздора и гибели. На мне и так много жертв…
   Гортхауэр в ужасе смотрел на сотворившего – что это? Как он может – почему он должен приносить себя в жертву? Майа чувствовал безмерную усталость Валы – ни гордости, ни горечи – почти равнодушие.
   «Тебе что, все равно, что с тобой будет?» – отчаянно потянулся Гортхауэр мыслью к Учителю.
   «Нет, Ортхеннэр, мне не все равно – иначе я не совался бы в этот спор… Но зачем Он так?!!» – вырвалось у Мелькора.
   «Что Он тебе наговорил? Не слушай, не бери в голову – Он просто хотел пнуть побольнее…»
   «Именно – словно грязью облили… Впрочем, мог бы и привыкнуть… Ладно, об этом потом, Ученик. Успокойся». – Мелькор прервал разговор.
   Тулкас поджал губы: одолеть Врага в битве – это одно, но когда он не сопротивляется… И вообще ситуация какая-то поганая – в душе Вала-Воитель ощущал, что у Манвэ гораздо больше оснований освободить Мелькора, чем только исход поединка, – хотя и этого, по его мнению, было достаточно. Если Эру такое не по вкусу, не допускал бы победы недомайа. А Манвэ Тулкас верил всегда, да и сотворенный Короля, Эонвэ, был лучшим его учеником. А собственные сотворенные – дошло же до того, что они ему ни на грош не верят – и поделом. А ведь в них не было лукавства – как он, сам чуждый каких-либо уловок, мог вложить в майар это? И они встали на сторону Мелькора… А вдруг тот и впрямь не такой страшный Враг? Если уж Манвэ так решил…
   Король опирался на его руку – Вала почти не чувствовал этого, столь невесомым было прикосновение. Тулкас знал, что Манвэ, первый из Аратар, сильнее его – но сейчас он ощущал лишь предельную опустошенность Владыки. «Досталось же ему…» – сочувственно подумал Астальдо, ловя себя на том, что если раньше бессилие не вызывало у него ничего, кроме презрения, то сейчас… Неожиданно бережно он положил свободную руку на плечо Манвэ:
   – Ты поступил по закону. И я присягал тебе, когда пришел на Арду. Мы многое сделали вместе – не мне отрекаться от тебя. – Он тряхнул огненными кудрями. – И если Мелькор тебе больше не враг, то и мне – тоже. «А битву выиграл не тот, кто не получил ран, а чей дух оказался сильнее. Истинному воину не пристало стыдиться временного бессилия», – закончил он мысленно.
   Манвэ вскинул на него глаза: такого понимания он не ожидал.
   – Спасибо, Астальдо, – сказал он вслух и мысленно повторил: «Спасибо…»
   Тулкас молча кивнул. Он сказал свое слово. И Единому, буде тот соблаговолит обратиться к нему, он повторит то же самое.
   Пора было удаляться в Ильмарин. Встал вопрос, стоит ли пользоваться услугами орлов – вдруг Всевышнему понравилось развлечение? Но пешком – пристало ли это Владыке? Да и есть ли у него силы самостоятельно взойти на Таникветиль?
   Орел, на котором летел Король, виновато покосился на него, почувствовав взгляд, попытался даже сунуть голову под крыло. Манвэ провел рукой по блестящим перьям:
   – Это не твоя оплошность.
   – Я не смог поймать, – пробормотала птица, – ты теперь не станешь летать на мне…
   – Меня не так легко испугать, – усмехнулся Владыка.
   – Ты что, собрался лететь? – прошептала Варда, тревожно вглядываясь в лицо Манвэ.
   – А ты думаешь, я теперь со страху буду на Таникветиль пешком бегать? То есть летать-то он у меня охоту давно отбил, но орлы тут ни при чем.
   – Наверное, ты прав. – Взгляд у Варды стал жестким. – Полетели.
   Эонвэ решительно приготовился к перемене облика:
   – Полечу ниже – и поймаю, если что. По второму разу не выйдет.
   Мелькор пощупал свое крыло – лететь он сможет и подстрахует Эонвэ.
   – Я своим ходом скоро доберусь, – проговорил Тулкас. Покосился, выглядывая Нэссу, – но та давно, сразу после окончания Круга, покинула Маханаксар. И к лучшему.
   Ульмо согласно кивнул:
   – Я тоже приду – надо держаться вместе.
   Ирмо бесшумно приблизился. Айо, успевший сразу после Круга переброситься парой фраз со Златооким, которому Эонвэ вручил цветок-привет, стоял рядом с Валой.
   – И я зайду – ты ведь не против? А Намо и Ниэнна останутся у себя – к ним, глядишь, за разъяснениями побегут, так они найдут, что ответить.
   Манвэ кивнул – оказывается, даже если бразды правления выпадут из некстати ослабевших рук, все наладится и, в крайнем случае, справятся без него. А то, что раскрошился ледяными сколами образ всесильного, непреклонного Владыки, – что же, пусть так. Плевать…
   – Может, не надо, Ирмо? Я ведь не знаю, что случится, еще попадет тебе ни за что.
   – С чего ты меня беречь решил? Если Владыка не идет в Лориэн, Лориэн приходит к Владыке, – усмехнулся Мастер Грез. – Есть вещи, с которыми я неплохо справляюсь… Мы придем, – закончил он не допускающим возражений тоном и переглянулся с Айо. Златоокий не смог сдержать улыбки.
   Манвэ, грустно усмехнувшись, махнул рукой:
   – Милости просим. Буду рад видеть тебя, Ирмо. Взялись тут оберегать хором… – пробормотал он.
   – Значит, такова НАША воля, – улыбнулся Ирмо и направился к Ойлоссэ.
   Ильмаринский двор начал полет.

Глава 21

   Все обошлось: похоже, Творец в гневе временно отвратил лик Свой от бессовестной неблагодарной твари – или тварей.
   Прилетев в чертог, Валар устроились в кабинете Манвэ. Майар, несмотря на сопротивление, были отправлены в соседний зал – прибывающих с минуты на минуту гостей должен был кто-то встретить. И что Манвэ, что Мелькору было почти несносно ловить на себе тревожно-сочувствующие взгляды.
   Владыка вытянулся на ложе, Варда и Мелькор уселись рядом, пытаясь просчитать следующие шаги.
   – Похоже, Отец от тебя не отстанет: слишком большую власть передал Он в твои руки, – обратился Мелькор к брату.
   – Еще бы. И вообще, Он же только с ним все время беседовал, все остальные привыкли считать, что Воля Единого и Воля Манвэ – одно и то же, – пожала плечами Варда. – Кто же с тобой, милый, связываться будет: Эру далеко, а ты – вот, рядышком… – Королева усмехнулась.
   – Ну да, выходит, что даже если ты с Эру повздорил, то сам разберешься, и нечего в это встревать, – развел руками Черный Вала.
   – Ага, а то вот помирюсь, а тем, кто в сторону ушел или против выступил, все припомню, – фыркнул Манвэ.
   – Похоже, Он и впрямь после нашей приятной беседы не стал следить за остальными, – раздумчиво проговорил Мелькор, – а то много интересного бы узнал…
   – Честно говоря, я даже не ожидал от них… – Манвэ опустил глаза.
   – А ты думал, что тебя все ненавидят и боятся и только и ждут, когда ты оступишься? Вообще-то я сама смутилась, – покачала головой Варда.
   Она встала и выглянула в окно:
   – Вон они идут.
   Вдруг в какой-то неуловимый миг ее лицо изменилось, застыв, она словно вслушивалась во что-то внутри себя. Голос. Как давно она не слышала его…
   – Приветствую тебя, дочь Моя.
   – Приветствую тебя, Илуватар. – Она сразу узнала Его и напряглась, пытаясь понять, что захочет сказать ей Единый. Может, удастся уговорить Его – она же всегда была с Ним заодно, оберегая сошедших на Арду Айнур от опасного для них знания, она была Его глазами…
   – Варда, Я очень огорчен, Меня беспокоит состояние твоего супруга, Я боюсь за него.
   – Что внушает Тебе беспокойство, Отец?
   – Его неожиданное упрямство. Он отдалился от Меня, перестал доверять Мне, и это болью наполняет Мое сердце. Ведь Я всегда благоволил к нему более, чем к остальным сотворенным Мной Айнур, и Владыкой поставил над теми, кто по велению сердца связал себя с Ардой.
   Варда с тщательно собранным почтением внимала вступлению. Сейчас, видимо, Единый перейдет к сути дела…
   – Почему он поступает наперекор Моей Воле, руша то, что с таким трудом и такими жертвами было достигнуто? Зачем упорствует в своей ошибке?
   – Но, Отец, все было по правилам. Когда он извлек Мелькора из-за Грани, беспокойство о судьбах Арды руководило им, желание убедиться, что Мятежник не затеял ничего опасного для этого, мира…
   – Ну и отправил бы его обратно – Мне, что ли, учить вас, как это делается? Но он даже не попробовал – напротив, примирился со злейшим врагом всех Айнур.
   – Он все же его брат, о Единый.
   – Братом ему был мятежник в мыслях Моих, пока через упрямство и гордыню не низвергся он во Тьму и не предался злу. Но любовь к творениям Моим оставила его, и никого не любит он, кроме себя, и утратил право называться братом того, кого Я нарек благословенным, ибо зла и Тьмы нет в нем. Но даже в его чистое сердце ныне проникла отрава Тьмы и лжи, измысленной Отступником, – а ведь воля его была тверже алмаза. Долгое время он непростительно мягко обращался с мятежником – но Я щадил его чувства, все же надеясь, что и Мелькор осознает это и не будет более упорствовать в заблуждениях своих…
   – Но Мелькор больше не упорствует и не хочет войны, пребывание за Гранью, в Пустоте сломило его и лишило сил…
   – Однако он по-прежнему подстрекает к бунту. А что касается его стремления к миру, то вспомни, какие клятвы и заверения давал он, стоя в Круге Четырнадцати, обещая всеми силами помочь исправить зло и исцелить раны, нанесенные Арде его деяниями. И притворство его обмануло многих, и Манвэ в том числе, а он, выждав момент, смерть и разрушение принес в Блаженные земли и сбежал в Средиземье, дабы там продолжать сеять ложь и зло.
   – Но в конце Первой эпохи он был наказан и низвергнут за Грань.
   – Именно, причем навечно – таков был приговор Мой, изреченный через Манвэ. Если бы он там искренне раскаялся, Я бы, возможно, взял его к себе в Чертог, дабы окончательно исцелить, но смирения и осознания пагубности своих дел не было в нем. А теперь супруг твой освободил его, даже не потребовав покаяния, без каких-либо условий, словно не зная, на что тот употребит обретенную свободу.
   – Мне кажется, он не желает более мстить и нарушать покой Арды…
   – И тебя растлевает его ложь – впрочем, конечно, твоя душа, наверное, до сих пор поражена гибельным дыханием Ничто… Но тебе же дано Видеть – неужели ты не понимаешь, что даже благодарности не может испытать Враг к освободившему его и дружба его лжива?
   «Но я же Видящая, я же чувствую, что он искренне помирился с Манвэ…» – хотела воскликнуть Варда, но ощутила, что это бесполезно: ей сейчас объяснят, что от нее требуется, а ее мнение Всеотца мало интересует.
   – Укрепи сердце твое, дочь Моя, и не прельщайся ложью. Супруг твой разгневал Меня, но ты можешь спасти его от кары Моей – тебе он верит, и любовь к тебе еще теплится в его сердце – возможно, хоть тебя он послушает.
   – Что же сказать ему, о Единый? Что сделать, чтобы не страдать ему от Твоего гнева?
   – Он должен делать лишь то, что Я приказываю ему делать, и должен раскаяться в своем своеволии. Должно ему вернуться к прежнему и смирить гордыню свою…
   – Стать, каким он был все эти последние столетия? Но он измучен ответственностью за судьбы Арды, и власть источила его душу…
   – Разве ты не способна уже исцелить его сердце, и развеселить его, и порадовать его любовью своей?
   – Слишком глубоки раны, нанесенные душе его войной и приговорами.
   – А Лориэн для чего? В Садах Грез найдет он исцеление, хотя и непонятно мне, что ранит его, когда вершит он праведный суд.
   – Слишком строго судит он в первую очередь себя и не может, да и не хочет закрыться от боли, причиняемой даже врагам…
   – Это его беда, что до сих пор не может он отличить добро от зла и не понимает необходимости достойной кары мятежникам!
   Варда почувствовала, что терпение ее на исходе.
   – Супруг мой не глуп и не слеп, и справедливость ведома ему – Ты сам благословил его на царство.
   – Я лучше знаю, что справедливо, а что – нет, и всего Замысла не понять ни тебе, ни ему, ибо вы лишь инструменты в созданной Мной музыке и знаете лишь то, что Я открыл вам.
   – Возможно, мы не в силах постичь глубину мыслей Твоих, но то, что происходит здесь, не только и не столько благо. Много жестокостей совершено нами, и этого не забыть…
   – Неблагодарная! Не вы ли были осыпаны милостями Моими, не ваш ли престол вознесен над всеми живущими на Арде?! Я дал вам безграничную власть – и, видимо, зря, ибо Манвэ запугал всех настолько, что боятся они ослушаться его, даже если он творит беззаконие, – и все блага Арды у ног ваших и к услугам вашим, и радостью и благоговением должны бы преисполниться сердца ваши, и благодарностью к Тому, Кто все это вам дал, а ты жалобами оскорбляешь благоволение Мое!
   Терпение Королевы подошло к концу: объяснять что-то Единому – как головой об стену биться. Манвэ прав – сколько можно?
   – Благоволение… Видимо, так оно велико и ослепительно, что уже три эпохи он не может летать, полагая себя недостойным, и уже две эпохи не слышно его песен в Блаженных землях, ибо как петь, когда погибла твоя песня?.. – Горечь душила Варду – неужели Он ничего не способен понять? Или не желает? Она вспомнила последние события, полупрозрачное лицо Манвэ, искаженное болью, пурпурно-ленивую струйку, стекающую из прокушенной губы под золотое колье… Острая жалость и возмущение накатили горячей волной, тяжело стало дышать…
   – Так и ты сомневаешься в справедливости и величии Замысла и не желаешь вразумить своего повредившегося разумом супруга?!
   – Пощади его, Эру! – собрав остатки надежды, взмолилась Варда. – Если полагаешь его безумным, за что караешь так?
   – Безумцу место в Садах Лориэиа, а буйному безумцу вроде его братца – в Залах Мандоса! Если не вразумляют его увещания Мои – да будет оп заключен туда, и кара, постигшая в свое время Отступника, да постигнет его. Ты же, если в тебе еще горит сияние Извечного Пламени, стань орудием возмездия в руке Моей и отрекись от гибельных дел его, дабы не поглотила тебя Тьма вместе с мятежниками! И пребудешь Королевой Мира, свободного от зла, величием и славой превзойдя нерадивого супруга твоего, – Я разрешу тебя от брачных уз, да не омрачится больше душа твоя…
   У Варды перехватило дыхание от негодования – ей отречься от любимого, без которого самое ее существование теряет смысл? «Я не буду сопротивляться любому приговору, который тебе придется вынести, – в Валиноре будет Королева…» – Воистину, ее супруг хорошо понимал Эру… Неважно, как Единый представляет себе исполнение подобного, – при том, что сказали Ульмо, Тулкас и Ирмо, – дело не в этом. Предлагать такое – ей? Все время молчавшей о том, что видела, объявившей Мелькора лжецом, только бы супруг ее не сошел с данного Единым пути и остался цел и невредим?! Она отреклась от себя ради любви, но… дальше-то – куда?
   Ровно и спокойно она ответила:
   – Я не собираюсь отрекаться от Манвэ – я его люблю таким, какой он есть, но свободным – еще больше. Я лгала ради него, я предала Мелькора – ради спокойствия его совести, и эти жертвы оказались напрасными. Больше так не будет.
   Ее ослепила вспышка яркого света, и ярость была в обращенном к ней голосе:
   – Одумайся! Ты ведешь себя, как смертная женщина, чьи чувства затмевают разум. Ты готова разрушить все в угоду своим капризам – и приведешь Арду к гибели.
   – Арду к гибели приведет ложь.
   – То есть? Ты что, отказываешься выполнить Мое повеление?
   – Я отказываюсь отрекаться от Манвэ и не собираюсь больше объявлять Мелькора лжецом – и тогда никто не назовет решение Манвэ несправедливым.
   – Ты посмеешь подтвердить вражеские измышления?!
   – Если об этом зайдет речь, я расскажу, как все было, и расскажу то, что видела.
   – Предательница! Ты посмеешь рассказать? Что же, расскажи! – и будешь презираема всеми как лгунья, и в первую очередь – твоим драгоценным супругом – ты ведь знаешь, он не любит ложь, хотя сам изолгался до предела. Посмотрим, что он тебе скажет, когда ты ему сообщишь в безумии своем, что Мелькор говорил правду, – а то, что он все же лжет, ты уже неспособна понять, видя перед глазами те же мороки… Манвэ отвернется от тебя, но ни его, ни тебя это уже не спасет от гибели! Знай же, какая кара ждет упорствующих в заблуждениях!
   Яростный смерч обрушился на Валиэ, оглушив и пригнув к полу. Боль, отголосок которой она ощутила в кошмаре, увиденном в садах Лориэна, впилась в голову, словно раскалывая ее изнутри.
   Варде показалось, что все ее существо растворяется, сгорает в жгучем жидком огне, зрение гасло…
   Мелькор и Манвэ, с тревогой вглядывавшиеся в ее сосредоточенное лицо, кинулись к ней.
   Последним усилием, безнадежной вспышкой умирающей сущности она воззвала – к тому, от чего так долго отрекалась, слова словно ледяными осколками сполохов возникли в мозгу: «ЭА! К тебе взываю! К тебе иду – прими – ЭА!!!»
   Она упала на пол, скорчившись, стиснув голову руками. Манвэ подхватил ее, сжав в объятиях, – дыхания не было, голова безвольно откинулась, звездные глаза померкли.
   – Нет!!! – Острое, пронзительное отчаяние затопило Манвэ, ярость, безумная, сметающая подобия мыслей, вытеснила все, словно и не было ничего, ни воли, ни разума, ни чувств – лишь холодная, бешеная, как ледяной заклятый клинок, злоба, способная разрушить мир. Ставшая почти привычной боль, обвив тело, как огненная плеть, соскользнула, растворившись в клокочущем диком неистовстве.
   Мощной волной Мелькора отбросило к стене, на мгновение оглушив, а в следующий же миг, открыв глаза, он увидел синий в черноту смерч, взвившийся над обликом Манвэ.
   Всепожирающая черная воронка, метнувшись в замкнутом пространстве, рванулась наружу – затрещали ставни, и окно вместе с куском стены вылетело с грохотом, подняв облако каменно-стеклянной крошки.
   Стихия, вырвавшаяся из узды… Штормовые ветра, грозившие гибелью кораблям, показались бы мягким бризом рядом с неукротимым ураганом, обрушившимся с оглушительным воем на Блаженные земли. С сотворения своего, вскипавшего вулканами и вздыбленного рождающимися горами, не видела Арда подобного. Воздушная волна захлестнула побережье, сметая все на своем пути…
   Ревущий смерч завис над океаном, словно изготовившись к прыжку, втянул в себя бездну воды и рванулся вверх, в высшие слои воздуха. В свирепых, мощных, отливающих вороненой сталью росчерках метались, змеясь подобно трещинам, молнии и смутно мерцали, будто готовые сорваться с небосвода, звезды.
   Ульмо и Ирмо вместе с майар ворвались в комнату, с каким-то благоговейным страхом взирая на выбитое окно и в клочья разнесенную обстановку. Мелькор, держась за уцелевшую стену, стряхнул с себя осколки стекла и, шатаясь, подошел к неподвижным обликам, скрученным судорогой. Эонвэ и Златоокий ринулись к ним и в ужасе отшатнулись – тела были безжизненны, как мраморные статуи. Златоокий закрыл лицо руками, Эонвэ обнял его за плечи, широко раскрытыми глазами глядя в почерневшее небо.