Страница:
Что происходило на самом деле?
Естественно, происходило первое. Второе — игра фантазии, и четкость воображаемого не может обмануть. Когда я представляю ход танкового сражения под Кунейтрой, то вижу горячие стволы орудий и ощущаю исходящий от них жар, а кровь из раны в голове Мордехая Бен-Лулу (это его воспоминания я изучал год назад) капает на мои ладони, и… Воображение — страшная вещь, воображение подобно ядерному реактору, его нужно держать под постоянным контролем и вводить графитовые стержни здорового скептицизма каждый раз, когда фантазия разыгрывается сверх необходимой меры.
Но как в моем кейсе оказались точно такие же шипы, как тот, что я видел (видел или привиделось?) в ранке на шее Айши Ступник?
Давай рассуждать здраво, сказал я себе. Ясно, что всему есть причина. И ясно, что произойти может только то, что не противоречит физическим законам.
Ты видел ранку с шипом на шее соседки? Ты не мог этого видеть, потому что Айша Ступник носила волосы ниже плеч, и это зафиксировано в заключении медэкспертизы.
Ты вспомнил, как вонзил шип в шею женщины? Ты не мог этого вспомнить, потому что если не спал, то дремал в то время, когда произошло убийство. Это раз. И второе — если ты действительно вонзил в шею женщины шип, то куда ты дел его потом? Не говоря уж о том, что ранка на самом-то деле была обнаружена под лопаткой…
Вопрос «куда я дел шип?» был, на самом деле, легким. Достаточно было спросить самого себя, чтобы вспомнить. Я спросил и вспомнил.
Конечно, когда стоишь под душем, и на тебя льются потоки горячей воды, вспомнить можешь все, что угодно. Я закрутил краны, и меня опять затрясло, теперь уже от холода, так и до пневмонии недалеко, полотенце оказалось на крючке, и мне пришлось выбираться из ванны на холодный пол, а потом я никак не мог вытереться, потому что дрожали руки — озноб больше походил на паркинсонизм, я с ужасом подумал, что это никогда не кончится, и что Рине придется теперь до самой моей смерти кормить меня, потому что в трясущихся руках мне не удержать даже ложку.
Я включил нагреватель (в такую жару!) и несколько минут стоял под горячими струями воздуха. Отогрелся. Знобить перестало. Паркинсон отступил. Я наскоро обтерся полотенцем, хотя уже успел частично обсохнуть под теплым ветром пустыни, и выскочил из ванной в чем мать родила. Я просто забыл в тот момент, что человек обычно носит одежду.
Брюки мои висели сложенными на спинке стула, я сам их на стул и повесил, прежде чем идти в ванную. Если мне память не изменяет…
В левом кармане у меня обычно лежит скомканный носовой платок. Пользуюсь я им редко, и если…
Шип был в платке, он зацепился острым концом и упал мне на ладонь, когда я расправил материю.
Это был пятый шип — братец четырех, и кончик его не блестел так, как у остальных. Кончик был тусклым, будто смазанный жиром. Я мог случайно уколоться, и тогда…
С чего я решил, что это яд?
Если полагать, что первична материя, а не дух, то налицо были все доказательства преступления. Я мог отпираться сколько угодно, но — шип в кармане, футляр с шипами в кейсе, кончик шипа, смазанный чем-то, и любая экспертиза обнаружит яд, я был уверен в этом, иначе все, что происходило, не имело смысла…
А так — смысл был?
Я убил Айшу Ступник. Я был в невменяемом состоянии и не осознавал своих действий. Допустим, хотя это и чепуха.
Но — зачем?
Я впервые увидел эту женщину в аэропорту Орли. Она мне понравилась, не стану отрицать. Если на то пошло, я бы с удовольствием с ней переспал — нормальная мысль для мужчины. Сидя рядом с ней в самолете, я ощущал краем сознания запах ее косметики, и это возбуждало, но… шип?
К тому же, если я проделал это в состоянии странного помутнения сознания, то когда же все началось? Я должен был положить в кейс футлярчик, ибо никто, кроме меня, не мог этого сделать. Я должен был окунуть кончик одного из шипов в пузырек с ядом… Завернуть шип в платок, ведь кейс лежал на багажной полке, у меня не было физической возможности открыть его во время полета, да этого и не было на самом деле, иначе на меня показали бы по крайней мере несколько пассажиров, и тогда инспектор Липкин не выпустил бы меня из своих рук…
Зачем я убил Айшу Ступник?
Когда хлопнула входная дверь, и Рина вошла в салон, уставшая после рабочего дня в своем беспокойном офисе, у меня не было никаких сомнений в том, что пришла жена убийцы.
Глава 6
Глава 7
Естественно, происходило первое. Второе — игра фантазии, и четкость воображаемого не может обмануть. Когда я представляю ход танкового сражения под Кунейтрой, то вижу горячие стволы орудий и ощущаю исходящий от них жар, а кровь из раны в голове Мордехая Бен-Лулу (это его воспоминания я изучал год назад) капает на мои ладони, и… Воображение — страшная вещь, воображение подобно ядерному реактору, его нужно держать под постоянным контролем и вводить графитовые стержни здорового скептицизма каждый раз, когда фантазия разыгрывается сверх необходимой меры.
Но как в моем кейсе оказались точно такие же шипы, как тот, что я видел (видел или привиделось?) в ранке на шее Айши Ступник?
Давай рассуждать здраво, сказал я себе. Ясно, что всему есть причина. И ясно, что произойти может только то, что не противоречит физическим законам.
Ты видел ранку с шипом на шее соседки? Ты не мог этого видеть, потому что Айша Ступник носила волосы ниже плеч, и это зафиксировано в заключении медэкспертизы.
Ты вспомнил, как вонзил шип в шею женщины? Ты не мог этого вспомнить, потому что если не спал, то дремал в то время, когда произошло убийство. Это раз. И второе — если ты действительно вонзил в шею женщины шип, то куда ты дел его потом? Не говоря уж о том, что ранка на самом-то деле была обнаружена под лопаткой…
Вопрос «куда я дел шип?» был, на самом деле, легким. Достаточно было спросить самого себя, чтобы вспомнить. Я спросил и вспомнил.
Конечно, когда стоишь под душем, и на тебя льются потоки горячей воды, вспомнить можешь все, что угодно. Я закрутил краны, и меня опять затрясло, теперь уже от холода, так и до пневмонии недалеко, полотенце оказалось на крючке, и мне пришлось выбираться из ванны на холодный пол, а потом я никак не мог вытереться, потому что дрожали руки — озноб больше походил на паркинсонизм, я с ужасом подумал, что это никогда не кончится, и что Рине придется теперь до самой моей смерти кормить меня, потому что в трясущихся руках мне не удержать даже ложку.
Я включил нагреватель (в такую жару!) и несколько минут стоял под горячими струями воздуха. Отогрелся. Знобить перестало. Паркинсон отступил. Я наскоро обтерся полотенцем, хотя уже успел частично обсохнуть под теплым ветром пустыни, и выскочил из ванной в чем мать родила. Я просто забыл в тот момент, что человек обычно носит одежду.
Брюки мои висели сложенными на спинке стула, я сам их на стул и повесил, прежде чем идти в ванную. Если мне память не изменяет…
В левом кармане у меня обычно лежит скомканный носовой платок. Пользуюсь я им редко, и если…
Шип был в платке, он зацепился острым концом и упал мне на ладонь, когда я расправил материю.
Это был пятый шип — братец четырех, и кончик его не блестел так, как у остальных. Кончик был тусклым, будто смазанный жиром. Я мог случайно уколоться, и тогда…
С чего я решил, что это яд?
Если полагать, что первична материя, а не дух, то налицо были все доказательства преступления. Я мог отпираться сколько угодно, но — шип в кармане, футляр с шипами в кейсе, кончик шипа, смазанный чем-то, и любая экспертиза обнаружит яд, я был уверен в этом, иначе все, что происходило, не имело смысла…
А так — смысл был?
Я убил Айшу Ступник. Я был в невменяемом состоянии и не осознавал своих действий. Допустим, хотя это и чепуха.
Но — зачем?
Я впервые увидел эту женщину в аэропорту Орли. Она мне понравилась, не стану отрицать. Если на то пошло, я бы с удовольствием с ней переспал — нормальная мысль для мужчины. Сидя рядом с ней в самолете, я ощущал краем сознания запах ее косметики, и это возбуждало, но… шип?
К тому же, если я проделал это в состоянии странного помутнения сознания, то когда же все началось? Я должен был положить в кейс футлярчик, ибо никто, кроме меня, не мог этого сделать. Я должен был окунуть кончик одного из шипов в пузырек с ядом… Завернуть шип в платок, ведь кейс лежал на багажной полке, у меня не было физической возможности открыть его во время полета, да этого и не было на самом деле, иначе на меня показали бы по крайней мере несколько пассажиров, и тогда инспектор Липкин не выпустил бы меня из своих рук…
Зачем я убил Айшу Ступник?
Когда хлопнула входная дверь, и Рина вошла в салон, уставшая после рабочего дня в своем беспокойном офисе, у меня не было никаких сомнений в том, что пришла жена убийцы.
Глава 6
Расследование
По словам Рины, войдя в квартиру, она услышала мой голос, доносившийся из-за закрытой двери в ванную комнату:
— Ты не могла бы подать мне большое полотенце, то, что в шкафу?
Она высказалась в том духе, что, собираясь мыться, неплохо бы заранее подумать, что потом придется вытираться, но полотенце принесла, обнаружив, что одно уже висит на крючке и, судя по его состоянию, я уже пытался им пользоваться.
Несколько минут спустя я появился в салоне, причесанный и готовый к исполнению любых супружеских обязанностей. В данный момент от меня требовались лишь подсобные работы — накрыть на стол, нарезать хлеб, ответить на телефонный звонок. По словам Рины, у меня был возбужденный блеск в глазах, но она отнесла это на счет интенсивной умственной деятельности.
Звонил Роман.
— Хорошо, что ты дома, Песах, сказал Бутлер. Липкин искал тебя днем, хотел задать несколько дополнительных вопросов. Если ты не возражаешь, мы к тебе заедем.
— Есть новости? Удалось продвинуться? — спросил я, надеясь, что голос мой не отражает мыслей.
Роман хмыкнул и положил трубку. Судя по всему, продвинуться им не удалось.
Шипы я сложил обратно в футлярчик, присоединив к четверке и тот, что обнаружил завернутым в собственный носовой платок, а футлярчик спрятал в брючный карман, предполагая позднее придумать для улики более подходящий тайник.
— Ты ничего не рассказываешь о Париже, с обидой в голосе сказала Рина, переодевшись в домашнее платье. Вчера ты был уставший, а сегодня какой-то взвинченный.
— Это из-за женщины, ну, той, в самолете, пробормотал я.
— Можно подумать, дорогой, что ты впервые сталкиваешься с убийством, пожала плечами Рина. Иногда мне кажется, что тебе надо бы бросить кафедру и перейти на работу в криминологический отдел полиции.
— Не берут, сказал я. Я не умею отжиматься двадцать раз подряд, а это, как ты понимаешь, главное.
Ответа жены я не расслышал, потому что Рина включила электромясорубку. Мне пришлось открывать дверь самому, и я был уверен, что Бутлер с одного взгляда изобличит во мне если не убийцу, то патологического лжеца. Роман был не один, из-за его плеча выглядывал инспектор Липкин, и, видимо, присутствие коллеги лишило моего соседа присущей ему наблюдательности.
В кабинете нам троим просто не хватило бы места, учитывая, что Роман любит сидеть, вытянув ноги, и мы расположились в салоне. Рина, выглянув из кухни, предупредила, что накормит всю компанию через полчаса, если у нас есть терпение ждать.
— Спасибо, я не голоден, вежливо сказал Липкин, а Роман добавил, что даже сытый человек не имеет права отказаться от приглашения отобедать. Было похоже, что Бутлер намерен обосноваться у меня всерьез и надолго.
— Песах, заявил Роман, заняв свое кресло у окна, по этому делу ты проходишь как важный свидетель, и, вообще говоря, наш разговор должен быть запротоколирован. Вот я и привел с собой Гая — память у него великолепная, и каждое произнесенное тобой слово он потом запишет.
— Послушать тебя, так я должен сейчас звонить своему адвокату и молчать до его прибытия, пробормотал я.
— У тебя есть свой адвокат? — с подозрением осведомился Роман.
— Откуда свой адвокат у бедного историка? Это я так, к слову.
— Песах, начал Липкин, переключив, видимо, свои мозговые клеточки на режим запоминания информации, вы не могли бы вспомнить, сколько было времени, когда вы впервые увидели Айшу Ступник? Это ведь произошло в зале регистрации, не так ли?
— Так, согласился я, вспомнив гнетущее впечатление от низкого подвального помещения. Время было шестнадцать двенадцать, над стойкой регистрации висели электронные часы. Я пришел самым последним, госпожа Ступник была впереди меня примерно на десять человек. Наверняка девушки из службы безопасности могли бы сказать точнее, когда она появилась в аэропорту.
— Они уже сказали, кивнул Липкин. Айша Ступник прошла мимо них в шестнадцать ноль пять. Еще вопрос: не обратили ли вы внимание — может быть, кто-нибудь крутился около Айши Ступник в зале регистрации или потом?..
Я обратил внимание пока лишь на то, что Липкин старательно избегал называть бедную женщину госпожой или жертвой или иным определением — Айша Ступник, и точка.
— Нет, сказал я. Никто в зале около Айши Ступник не крутился, она стояла одна. Перед ней была компания молодых людей, их было человек пять, израильтяне, похоже, студенты, возвращавшиеся из туристической поездки. А сзади нее стояла супружеская пара — по-моему, французы, лет под шестьдесят.
— Господин и госпожа Шарден, кивнул Липкин.
— Значит, вы знаете больше меня. Молодежь не обращала на Айшу Ступник никакого внимания, а французы… Не могу сказать, я видел лишь их затылки… А потом, после регистрации Айша Ступник прошла в коридор, и больше я ее не видел, пока не вошел в самолет…
— В самолет вы тоже вошли последним, когда все сидели на местах, скорее констатировал факт, чем спросил Липкин.
— Да, коротко сказал я.
Липкин положил на журнальный столик лист бумаги со схемой расположения кресел в салонах самолета DC-8. Около каждого номера была написана фамилия пассажира, место Айши Ступник обведено красным.
— В салоне, сказал Липкин, эти молодые ребята сидели впереди, заняв три ряда. Вошли они раньше Айши Ступник и, по словам других пассажиров, до самого момента, когда началась суматоха, занимались только собой. Супруги Шарден летели в первом классе, они вне подозрений. Господин Нахмансон, двадцать седьмой ряд, кресло С, на своем месте не сидел. Господин Этерман, кресло D, по его словам, играл в «тетрис» и не видел ничего вокруг. Даже если это не так, он не мог убить Айшу Ступник, поскольку не вставал со своего места и не пересаживался в кресло С — это подтверждают пассажиры, сидевшие через проход. То же можно сказать о пассажирах двадцать пятого ряда… Места C и D — господин и госпожа Ребиндер, жители Нагарии, ездили в Париж как туристы. С мест вставали несколько раз, чтобы пройти в туалет, но пользовались кабинами, расположенными между салонами первого и бизнес-класса, в хвостовую часть самолета не проходили, и следовательно, за спиной Айши Ступник оказаться не могли.
— Теперь пассажиры, сидевшие через проход, продолжал Липкин. Двадцать шестой ряд, наиболее подозрительные места А и В. Спортсмены из Франции Бакаж и Лемонье, летели на соревнования по виндсерфингу в Эйлат. Бортпроводница, которая разносила в это время напитки, утверждает, что оба с мест не вставали, вели друг с другом эмоциональную беседу по-французски. Конечно, они могли сделать что-то перед тем, как Геля Шуб, бортпроводница, появилась в салоне. Но против этого показывают соседи, кресла А и В в двадцать седьмом ряду. Арнольд Бэр, коммерсант из Соединенных Штатов, и Летиция Маковер, туристка из Дании. По их словам, спортсмены с самого момента взлета обсуждали технические детали будущих соревнований и вообще не реагировали на окружающее, бортпроводница трижды спросила их, не хотят ли они выпить. С мест не вставали…
— Гай, пояснил Роман, прерывая своего коллегу, хочет доказать, что убить Айшу Ступник не мог никто.
— Кроме меня, пробормотал я и почувствовал, как мой желудок превратился в кусок льда, только что вынутый из морозильника.
Липкин хмыкнул и бросил на меня быстрый взгляд, а Роман невесело рассмеялся.
— Естественно, Гай включил и тебя в число подозреваемых, сказал он. Но еще до того, как я объяснил ему, чем историк Песах Амнуэль отличается от случайного пассажира, Гай пришел к выводу, что и ты не мог причинить вред бедной Айше.
— Д-да? — должно быть, вид у меня был достаточно уморительный, потому что теперь рассмеялся и Липкин, смех у него был трескучим, как пулеметная очередь, и показался мне неискренним. Впрочем, в тот момент даже мягкий свет бра казался мне неискренним, намеренно ярким и подозрительно желтым.
— Безусловно, подтвердил Роман. Ранка находится под левой лопаткой госпожи Ступник, а ты сидел справа от нее. Сделать укол мог только человек, стоявший в проходе чуть позади двадцать шестого ряда, или пассажир, сидевший на месте С в двадцать седьмом ряду.
— А это место оставалось пустым, сказал я, — и в проходе тоже никого не было.
— Именно, мрачно подтвердил Липкин.
Я закрыл глаза и опять — как в замедленном кино — совершенно четко увидел, как протягиваю левую руку… вонзаю шип в шею Айши Ступник… женщина взрагивает и бросает на меня изумленный взгляд… я откидываюсь на спинку кресла, закрываю глаза, но вижу все из-под полуопущенных век… женщина выгибается… и, Боже, все сначала…
— Песах, сказал Роман, я понимаю, что эта история выбила тебя из колеи, и твои серые клеточки сегодня не в лучшей форме. Видишь ли, я привел сюда Гая не только для того, чтобы он задал тебе вопросы, которые мог бы и не задавать. Но скорее для того, чтобы информировать тебя о тех фактах, что сейчас известны нам. Подумай. Возможно, ты заметил в самолете что-то, на что сначала не обратил внимания. Мы сейчас в таком положении, что ситуацию может изменить каждая мелочь.
— Мотив, пробормотал я, кто бы это ни сделал, у него должен быть мотив.
— Конечно, согласился Роман. Насколько нам удалось установить, ни у кого, кто хотя бы в принципе имел возможность уколоть Айшу Ступник, — я имею в виду всех пассажиров, перечисленных Гаем, включая тебя, мотива для преступления не было ни малейшего. Никто не был знаком с этой женщиной, никто не состоял с ней в родственных или иных отношениях… Не исключены, конечно, сюрпризы, расследование продолжается и здесь, и во Франции, в Штаты тоже посланы запросы… Но это становится все менее вероятным.
— Те, сказал Липкин, кто сидел неподалеку от Айши Ступник, не имели мотива, а тот, кто имел мотив, не летел рейсом компании «Аркиа».
— Что? — удивился я. Был человек, который не летел нашим рейсом?
Вопрос был по меньшей мере идиотским, но Липкин понял, что я хотел спросить, он-то привык иметь дело с идиотскими вопросами и не менее идиотскими ответами. Роман тоже привык к этому, но он впервые слышал идиотский вопрос от меня, и отреагировал достаточно бурно.
— Рина! — крикнул он. Мы голодны! Все! А твой муж — особенно! В его мозговых клетках острый недостаток кальция.
Рина сдвинула кухонную дверь, за которой оказался накрытый уже стол на четыре персоны, на столе стояло блюдо с мясным соусом, пахло очень аппетитно, и я почувствовал, что меня сейчас стошнит.
— Прошу, сказала Рина, доставая из холодильника початую бутылку «Хеврона». Надеюсь, Роман, ты с коллегой не при исполнении?
— При исполнении, бодро отрапортовал Бутлер, но это не мешает пропустить рюмочку, поскольку твой муж, Рина, нынче далеко не в лучшей форме, и небольшая порция спиртного ему пойдет на пользу.
— Кстати, сообщила Рина, пока мы рассаживались за столом, а я, сдерживая тошноту, мелкими глотками пил холодный яблочный сок, в мозговых клетках нет никакого кальция, чтоб ты знал.
— В мозговых клетках твоего мужа нет сейчас даже извилин, не то что кальция, отмахнулся Роман.
Липкин от вина отказался, он чувствовал себя не очень уютно, привычный для нас стиль разговора казался ему нарочитым. А я отказался от еды, сославшись на то, что мудрецы тренируют мозг воздержанием.
— В том числе сексуальным, брякнул Роман, вызвав на лице Рины краску.
Разговор потерял очертания, я через минуту потерял нить, и все, что происходило во время обеда, больше всего напоминало мне театр абсурда, где полицейские пьют с убийцей, а жертва (почему вдруг Рина начала ассоциироваться в моем сознании с Айшей Ступник?) наливает и произносит тосты за здоровье присутствующих.
Ни у кого из тех, кто летел в самолете, не было мотива. У меня его тоже не было.
Ни у кого из тех, кто летел в самолете, не было возможности. Не было и у меня.
И, к тому же, у жертвы было алиби.
А может, и не было ничего? Может, действительно Айша жива и сейчас сидит за нашим столом, наливает всем полусухого вина и произносит тост?..
Я протянул руку, в которой неожиданно оказался острый металлический шип, на конце которого висела желтоватая капелька, и вознил его именно туда, куда и было нужно — под левую лопатку Айши… Рины? Как — под лопатку? Нужно было — в шею…
Голову обхватило стальным обручем, а в виски впились сотни острых шипов, и каждый из них был отравлен…
Я обнаружил, что сижу в салоне на диване, кондиционер включен на полную мощность, Рина склонилась надо мной и растерянно заглядывает мне в глаза, а Роман с Липкиным стоят поодаль и о чем-то тихо переговариваются.
— Черт, сказал я. Что было? Я отключился?
— Господи, воскликнула Рина, как ты меня напугал!
— Песах, сказал Роман, может, вызвать скорую?
— Глупости, я сел поудобнее, мне показалось, что из затылка вдоль позвоночника стекла к ногам какая-то жидкость, я даже нагнулся, чтобы посмотреть, нет ли на полу лужицы, но там, естественно, было сухо.
— Глупости, повторил я, просто никак не могу отойти от позавчерашнего. Господи, ну кто заставлял меня пить этот проклятый коньяк…
— Слаб человек, облегченно вздохнул Роман и взглядом показал Липкину, что пора уходить, все равно, мол, от Песаха сегодня толку не дождешься.
— Погодите, приказал я. Еще несколько минут. Я бы хотел иметь всю информацию, чтобы подумать.
— Я помою посуду, сказала Рина и, выйдя на кухню, закрыла за собой дверь. Она-то знала, что спорить бессмысленно.
Липкин этого не знал и сказал что-то об отдыхе, и завтра, мол, на свежую голову… Роман прервал бормотание коллеги жестом и опустился в кресло.
— Перед обедом, сказал он и тут же уточнил, перед нашим обедом, к которому ты не притронулся, Песах, ты задал глупый вопрос. Перевожу его на нормальный язык и отвечаю. Да, у Айши Ступник был во Франции любовник, которого она бросила около месяца назад. Некий Гюстав Мерже, тоже актер, очень экспрессивный тип. Он, говорят, даже сломал в ее квартире несколько стекол — швырял камни с улицы. Грозился, что убьет Айшу, если она не вернется.
— Такие типы, вставил Липкин, чаще всего неопасны.
— Бывают исключения, не согласился Роман. Вспомни Хаима Бар-Гиору из Нацерет-илита. Он два месяца угрожал своей бывшей жене, никто не воспринимал его угрозы всерьез, а чем дело кончилось?
— Исключение, подтверждающее правило, сказал Липкин. К тому же, какое это имеет значение, если Мерже не летел рейсом «Аркии» в Тель-Авив?
— А где он находился позавчера после полудня? — спросил я. После того, как из меня вытекла некая невидимая жидкость, я ощущал ясность в мыслях и подозревал, что долго это состояние не продлится. Мне действительно нужна была полная информация, но вовсе не для того, на что рассчитывал Роман.
Я искал мотив.
Собственный мотив — должен же был я знать, почему убил несчастную женщину!
— Мерже и Ступник участвовали в том самом представлении на канале TV-5. После этого между ними произошел крупный разговор на глазах всей студии, Мерже требовал, чтобы Айша уехала с ним в его машине, Айша отказалась, и Мерже полез на стенку. Свидетели утверждают, что он вообразил, будто она собралась к новому любовнику. Айша уехала в такси, а Мерже последовал за ней в своей машине, но в сутолоке отстал и потерял такси из вида.
— Почему вы не сказали мне об этом раньше? — спросил я тоном прокурора, от которого следственная бригада скрыла важные оперативные данные.
— Справка из Сюртэ прибыла сегодня днем, сказал Роман.
— Значит, продолжал я рассуждать вслух, та женщина в студии действительно была Айшей Ступник, ведь не мог Мерже ошибиться, верно? Он-то знал ее лучше кого угодно! И тогда в самолете была…
— В самолете была Айша Ступник, твердо заявил Липкин. Все документы в порядке, а на теле есть характерные приметы, которые были у Айши. Например, три коронки, поставленные дантистом Эрдманом в Иерусалиме. Он узнал свою работу и дал соответствующие показания. Шов от операции аппендицита. Шрам на колене, полученный еще в детстве… Это Айша Ступник, никаких сомнений.
— Ну, не могла же она раздвоиться! — воскликнул я. Черт, если бы это действительно произошло, мои собственные поступки, если не приобрели бы обоснование, то, по крайней мере, встали бы в один ряд с иными мистическими событиями того дня.
— Не могла, согласился Роман. Женщина не могла раздвоиться. Никто не имел возможности ее убить. Никто в самолете не имел мотива. Мы с Гаем сейчас возвращаемся в управление, и я решительно не знаю, как вести следствие дальше. Тем более, что главный свидетель и консультант перебрал и находится в нерабочем состоянии…
Спорить я не стал — это была правда.
Я мог бы сказать, что главные улики, — прямые улики, мечта полицейского, находятся от Романа в трех шагах… Я мог бы…
Ничего я не мог. Разве что закрыть глаза и подождать, пока Роман с Гаем распрощаются и закроют за собой дверь.
— Ты не могла бы подать мне большое полотенце, то, что в шкафу?
Она высказалась в том духе, что, собираясь мыться, неплохо бы заранее подумать, что потом придется вытираться, но полотенце принесла, обнаружив, что одно уже висит на крючке и, судя по его состоянию, я уже пытался им пользоваться.
Несколько минут спустя я появился в салоне, причесанный и готовый к исполнению любых супружеских обязанностей. В данный момент от меня требовались лишь подсобные работы — накрыть на стол, нарезать хлеб, ответить на телефонный звонок. По словам Рины, у меня был возбужденный блеск в глазах, но она отнесла это на счет интенсивной умственной деятельности.
Звонил Роман.
— Хорошо, что ты дома, Песах, сказал Бутлер. Липкин искал тебя днем, хотел задать несколько дополнительных вопросов. Если ты не возражаешь, мы к тебе заедем.
— Есть новости? Удалось продвинуться? — спросил я, надеясь, что голос мой не отражает мыслей.
Роман хмыкнул и положил трубку. Судя по всему, продвинуться им не удалось.
Шипы я сложил обратно в футлярчик, присоединив к четверке и тот, что обнаружил завернутым в собственный носовой платок, а футлярчик спрятал в брючный карман, предполагая позднее придумать для улики более подходящий тайник.
— Ты ничего не рассказываешь о Париже, с обидой в голосе сказала Рина, переодевшись в домашнее платье. Вчера ты был уставший, а сегодня какой-то взвинченный.
— Это из-за женщины, ну, той, в самолете, пробормотал я.
— Можно подумать, дорогой, что ты впервые сталкиваешься с убийством, пожала плечами Рина. Иногда мне кажется, что тебе надо бы бросить кафедру и перейти на работу в криминологический отдел полиции.
— Не берут, сказал я. Я не умею отжиматься двадцать раз подряд, а это, как ты понимаешь, главное.
Ответа жены я не расслышал, потому что Рина включила электромясорубку. Мне пришлось открывать дверь самому, и я был уверен, что Бутлер с одного взгляда изобличит во мне если не убийцу, то патологического лжеца. Роман был не один, из-за его плеча выглядывал инспектор Липкин, и, видимо, присутствие коллеги лишило моего соседа присущей ему наблюдательности.
В кабинете нам троим просто не хватило бы места, учитывая, что Роман любит сидеть, вытянув ноги, и мы расположились в салоне. Рина, выглянув из кухни, предупредила, что накормит всю компанию через полчаса, если у нас есть терпение ждать.
— Спасибо, я не голоден, вежливо сказал Липкин, а Роман добавил, что даже сытый человек не имеет права отказаться от приглашения отобедать. Было похоже, что Бутлер намерен обосноваться у меня всерьез и надолго.
— Песах, заявил Роман, заняв свое кресло у окна, по этому делу ты проходишь как важный свидетель, и, вообще говоря, наш разговор должен быть запротоколирован. Вот я и привел с собой Гая — память у него великолепная, и каждое произнесенное тобой слово он потом запишет.
— Послушать тебя, так я должен сейчас звонить своему адвокату и молчать до его прибытия, пробормотал я.
— У тебя есть свой адвокат? — с подозрением осведомился Роман.
— Откуда свой адвокат у бедного историка? Это я так, к слову.
— Песах, начал Липкин, переключив, видимо, свои мозговые клеточки на режим запоминания информации, вы не могли бы вспомнить, сколько было времени, когда вы впервые увидели Айшу Ступник? Это ведь произошло в зале регистрации, не так ли?
— Так, согласился я, вспомнив гнетущее впечатление от низкого подвального помещения. Время было шестнадцать двенадцать, над стойкой регистрации висели электронные часы. Я пришел самым последним, госпожа Ступник была впереди меня примерно на десять человек. Наверняка девушки из службы безопасности могли бы сказать точнее, когда она появилась в аэропорту.
— Они уже сказали, кивнул Липкин. Айша Ступник прошла мимо них в шестнадцать ноль пять. Еще вопрос: не обратили ли вы внимание — может быть, кто-нибудь крутился около Айши Ступник в зале регистрации или потом?..
Я обратил внимание пока лишь на то, что Липкин старательно избегал называть бедную женщину госпожой или жертвой или иным определением — Айша Ступник, и точка.
— Нет, сказал я. Никто в зале около Айши Ступник не крутился, она стояла одна. Перед ней была компания молодых людей, их было человек пять, израильтяне, похоже, студенты, возвращавшиеся из туристической поездки. А сзади нее стояла супружеская пара — по-моему, французы, лет под шестьдесят.
— Господин и госпожа Шарден, кивнул Липкин.
— Значит, вы знаете больше меня. Молодежь не обращала на Айшу Ступник никакого внимания, а французы… Не могу сказать, я видел лишь их затылки… А потом, после регистрации Айша Ступник прошла в коридор, и больше я ее не видел, пока не вошел в самолет…
— В самолет вы тоже вошли последним, когда все сидели на местах, скорее констатировал факт, чем спросил Липкин.
— Да, коротко сказал я.
Липкин положил на журнальный столик лист бумаги со схемой расположения кресел в салонах самолета DC-8. Около каждого номера была написана фамилия пассажира, место Айши Ступник обведено красным.
— В салоне, сказал Липкин, эти молодые ребята сидели впереди, заняв три ряда. Вошли они раньше Айши Ступник и, по словам других пассажиров, до самого момента, когда началась суматоха, занимались только собой. Супруги Шарден летели в первом классе, они вне подозрений. Господин Нахмансон, двадцать седьмой ряд, кресло С, на своем месте не сидел. Господин Этерман, кресло D, по его словам, играл в «тетрис» и не видел ничего вокруг. Даже если это не так, он не мог убить Айшу Ступник, поскольку не вставал со своего места и не пересаживался в кресло С — это подтверждают пассажиры, сидевшие через проход. То же можно сказать о пассажирах двадцать пятого ряда… Места C и D — господин и госпожа Ребиндер, жители Нагарии, ездили в Париж как туристы. С мест вставали несколько раз, чтобы пройти в туалет, но пользовались кабинами, расположенными между салонами первого и бизнес-класса, в хвостовую часть самолета не проходили, и следовательно, за спиной Айши Ступник оказаться не могли.
— Теперь пассажиры, сидевшие через проход, продолжал Липкин. Двадцать шестой ряд, наиболее подозрительные места А и В. Спортсмены из Франции Бакаж и Лемонье, летели на соревнования по виндсерфингу в Эйлат. Бортпроводница, которая разносила в это время напитки, утверждает, что оба с мест не вставали, вели друг с другом эмоциональную беседу по-французски. Конечно, они могли сделать что-то перед тем, как Геля Шуб, бортпроводница, появилась в салоне. Но против этого показывают соседи, кресла А и В в двадцать седьмом ряду. Арнольд Бэр, коммерсант из Соединенных Штатов, и Летиция Маковер, туристка из Дании. По их словам, спортсмены с самого момента взлета обсуждали технические детали будущих соревнований и вообще не реагировали на окружающее, бортпроводница трижды спросила их, не хотят ли они выпить. С мест не вставали…
— Гай, пояснил Роман, прерывая своего коллегу, хочет доказать, что убить Айшу Ступник не мог никто.
— Кроме меня, пробормотал я и почувствовал, как мой желудок превратился в кусок льда, только что вынутый из морозильника.
Липкин хмыкнул и бросил на меня быстрый взгляд, а Роман невесело рассмеялся.
— Естественно, Гай включил и тебя в число подозреваемых, сказал он. Но еще до того, как я объяснил ему, чем историк Песах Амнуэль отличается от случайного пассажира, Гай пришел к выводу, что и ты не мог причинить вред бедной Айше.
— Д-да? — должно быть, вид у меня был достаточно уморительный, потому что теперь рассмеялся и Липкин, смех у него был трескучим, как пулеметная очередь, и показался мне неискренним. Впрочем, в тот момент даже мягкий свет бра казался мне неискренним, намеренно ярким и подозрительно желтым.
— Безусловно, подтвердил Роман. Ранка находится под левой лопаткой госпожи Ступник, а ты сидел справа от нее. Сделать укол мог только человек, стоявший в проходе чуть позади двадцать шестого ряда, или пассажир, сидевший на месте С в двадцать седьмом ряду.
— А это место оставалось пустым, сказал я, — и в проходе тоже никого не было.
— Именно, мрачно подтвердил Липкин.
Я закрыл глаза и опять — как в замедленном кино — совершенно четко увидел, как протягиваю левую руку… вонзаю шип в шею Айши Ступник… женщина взрагивает и бросает на меня изумленный взгляд… я откидываюсь на спинку кресла, закрываю глаза, но вижу все из-под полуопущенных век… женщина выгибается… и, Боже, все сначала…
— Песах, сказал Роман, я понимаю, что эта история выбила тебя из колеи, и твои серые клеточки сегодня не в лучшей форме. Видишь ли, я привел сюда Гая не только для того, чтобы он задал тебе вопросы, которые мог бы и не задавать. Но скорее для того, чтобы информировать тебя о тех фактах, что сейчас известны нам. Подумай. Возможно, ты заметил в самолете что-то, на что сначала не обратил внимания. Мы сейчас в таком положении, что ситуацию может изменить каждая мелочь.
— Мотив, пробормотал я, кто бы это ни сделал, у него должен быть мотив.
— Конечно, согласился Роман. Насколько нам удалось установить, ни у кого, кто хотя бы в принципе имел возможность уколоть Айшу Ступник, — я имею в виду всех пассажиров, перечисленных Гаем, включая тебя, мотива для преступления не было ни малейшего. Никто не был знаком с этой женщиной, никто не состоял с ней в родственных или иных отношениях… Не исключены, конечно, сюрпризы, расследование продолжается и здесь, и во Франции, в Штаты тоже посланы запросы… Но это становится все менее вероятным.
— Те, сказал Липкин, кто сидел неподалеку от Айши Ступник, не имели мотива, а тот, кто имел мотив, не летел рейсом компании «Аркиа».
— Что? — удивился я. Был человек, который не летел нашим рейсом?
Вопрос был по меньшей мере идиотским, но Липкин понял, что я хотел спросить, он-то привык иметь дело с идиотскими вопросами и не менее идиотскими ответами. Роман тоже привык к этому, но он впервые слышал идиотский вопрос от меня, и отреагировал достаточно бурно.
— Рина! — крикнул он. Мы голодны! Все! А твой муж — особенно! В его мозговых клетках острый недостаток кальция.
Рина сдвинула кухонную дверь, за которой оказался накрытый уже стол на четыре персоны, на столе стояло блюдо с мясным соусом, пахло очень аппетитно, и я почувствовал, что меня сейчас стошнит.
— Прошу, сказала Рина, доставая из холодильника початую бутылку «Хеврона». Надеюсь, Роман, ты с коллегой не при исполнении?
— При исполнении, бодро отрапортовал Бутлер, но это не мешает пропустить рюмочку, поскольку твой муж, Рина, нынче далеко не в лучшей форме, и небольшая порция спиртного ему пойдет на пользу.
— Кстати, сообщила Рина, пока мы рассаживались за столом, а я, сдерживая тошноту, мелкими глотками пил холодный яблочный сок, в мозговых клетках нет никакого кальция, чтоб ты знал.
— В мозговых клетках твоего мужа нет сейчас даже извилин, не то что кальция, отмахнулся Роман.
Липкин от вина отказался, он чувствовал себя не очень уютно, привычный для нас стиль разговора казался ему нарочитым. А я отказался от еды, сославшись на то, что мудрецы тренируют мозг воздержанием.
— В том числе сексуальным, брякнул Роман, вызвав на лице Рины краску.
Разговор потерял очертания, я через минуту потерял нить, и все, что происходило во время обеда, больше всего напоминало мне театр абсурда, где полицейские пьют с убийцей, а жертва (почему вдруг Рина начала ассоциироваться в моем сознании с Айшей Ступник?) наливает и произносит тосты за здоровье присутствующих.
Ни у кого из тех, кто летел в самолете, не было мотива. У меня его тоже не было.
Ни у кого из тех, кто летел в самолете, не было возможности. Не было и у меня.
И, к тому же, у жертвы было алиби.
А может, и не было ничего? Может, действительно Айша жива и сейчас сидит за нашим столом, наливает всем полусухого вина и произносит тост?..
Я протянул руку, в которой неожиданно оказался острый металлический шип, на конце которого висела желтоватая капелька, и вознил его именно туда, куда и было нужно — под левую лопатку Айши… Рины? Как — под лопатку? Нужно было — в шею…
Голову обхватило стальным обручем, а в виски впились сотни острых шипов, и каждый из них был отравлен…
Я обнаружил, что сижу в салоне на диване, кондиционер включен на полную мощность, Рина склонилась надо мной и растерянно заглядывает мне в глаза, а Роман с Липкиным стоят поодаль и о чем-то тихо переговариваются.
— Черт, сказал я. Что было? Я отключился?
— Господи, воскликнула Рина, как ты меня напугал!
— Песах, сказал Роман, может, вызвать скорую?
— Глупости, я сел поудобнее, мне показалось, что из затылка вдоль позвоночника стекла к ногам какая-то жидкость, я даже нагнулся, чтобы посмотреть, нет ли на полу лужицы, но там, естественно, было сухо.
— Глупости, повторил я, просто никак не могу отойти от позавчерашнего. Господи, ну кто заставлял меня пить этот проклятый коньяк…
— Слаб человек, облегченно вздохнул Роман и взглядом показал Липкину, что пора уходить, все равно, мол, от Песаха сегодня толку не дождешься.
— Погодите, приказал я. Еще несколько минут. Я бы хотел иметь всю информацию, чтобы подумать.
— Я помою посуду, сказала Рина и, выйдя на кухню, закрыла за собой дверь. Она-то знала, что спорить бессмысленно.
Липкин этого не знал и сказал что-то об отдыхе, и завтра, мол, на свежую голову… Роман прервал бормотание коллеги жестом и опустился в кресло.
— Перед обедом, сказал он и тут же уточнил, перед нашим обедом, к которому ты не притронулся, Песах, ты задал глупый вопрос. Перевожу его на нормальный язык и отвечаю. Да, у Айши Ступник был во Франции любовник, которого она бросила около месяца назад. Некий Гюстав Мерже, тоже актер, очень экспрессивный тип. Он, говорят, даже сломал в ее квартире несколько стекол — швырял камни с улицы. Грозился, что убьет Айшу, если она не вернется.
— Такие типы, вставил Липкин, чаще всего неопасны.
— Бывают исключения, не согласился Роман. Вспомни Хаима Бар-Гиору из Нацерет-илита. Он два месяца угрожал своей бывшей жене, никто не воспринимал его угрозы всерьез, а чем дело кончилось?
— Исключение, подтверждающее правило, сказал Липкин. К тому же, какое это имеет значение, если Мерже не летел рейсом «Аркии» в Тель-Авив?
— А где он находился позавчера после полудня? — спросил я. После того, как из меня вытекла некая невидимая жидкость, я ощущал ясность в мыслях и подозревал, что долго это состояние не продлится. Мне действительно нужна была полная информация, но вовсе не для того, на что рассчитывал Роман.
Я искал мотив.
Собственный мотив — должен же был я знать, почему убил несчастную женщину!
— Мерже и Ступник участвовали в том самом представлении на канале TV-5. После этого между ними произошел крупный разговор на глазах всей студии, Мерже требовал, чтобы Айша уехала с ним в его машине, Айша отказалась, и Мерже полез на стенку. Свидетели утверждают, что он вообразил, будто она собралась к новому любовнику. Айша уехала в такси, а Мерже последовал за ней в своей машине, но в сутолоке отстал и потерял такси из вида.
— Почему вы не сказали мне об этом раньше? — спросил я тоном прокурора, от которого следственная бригада скрыла важные оперативные данные.
— Справка из Сюртэ прибыла сегодня днем, сказал Роман.
— Значит, продолжал я рассуждать вслух, та женщина в студии действительно была Айшей Ступник, ведь не мог Мерже ошибиться, верно? Он-то знал ее лучше кого угодно! И тогда в самолете была…
— В самолете была Айша Ступник, твердо заявил Липкин. Все документы в порядке, а на теле есть характерные приметы, которые были у Айши. Например, три коронки, поставленные дантистом Эрдманом в Иерусалиме. Он узнал свою работу и дал соответствующие показания. Шов от операции аппендицита. Шрам на колене, полученный еще в детстве… Это Айша Ступник, никаких сомнений.
— Ну, не могла же она раздвоиться! — воскликнул я. Черт, если бы это действительно произошло, мои собственные поступки, если не приобрели бы обоснование, то, по крайней мере, встали бы в один ряд с иными мистическими событиями того дня.
— Не могла, согласился Роман. Женщина не могла раздвоиться. Никто не имел возможности ее убить. Никто в самолете не имел мотива. Мы с Гаем сейчас возвращаемся в управление, и я решительно не знаю, как вести следствие дальше. Тем более, что главный свидетель и консультант перебрал и находится в нерабочем состоянии…
Спорить я не стал — это была правда.
Я мог бы сказать, что главные улики, — прямые улики, мечта полицейского, находятся от Романа в трех шагах… Я мог бы…
Ничего я не мог. Разве что закрыть глаза и подождать, пока Роман с Гаем распрощаются и закроют за собой дверь.
Глава 7
Экстрасенс
Рина помыла посуду и, как она всегда это делает ровно в девять вечера, позвонила Михаэлю в Ашкелон. Сын уже пятый год вел самостоятельный образ жизни, и Рина не могла с этим смириться. Как мальчик провел день? Довольно ли им начальство на его компьютерной фирме? По-моему, спрашивать нужно было иначе: доволен ли Михаэль своим начальством и не намерен ли в очередной раз менять место работы. Не поссорились ли они опять с Далией? Конечно, поссорились, молодые всегда ссорятся — это нормальный процесс привыкания, и нечего родителям вмешиваться, подливая масла в огонь.
Меня раздражали эти бессмысленные телефонные разговоры, и ровно в девять я обычно удалялся в кабинет и закрывал за собой дверь. Но Рина говорила громко, и сегодня звук ее голоса, произносившего родительские банальности, раздражал больше, чем обычно — мешал сосредоточиться, мешал думать, мешал жить.
Я, конечно, понимал, что воспринимаю окружающее в искаженном виде. Я понимал, что происходящее нелепо и в природе существовать не может. Я не мог убить Айшу Ступник, потому что я никогда ее прежде не знал, я не имел мотива и вообще — я не в состоянии убить человека, даже если этот человек полезет на меня с ножом.
Подсознание способно тасовать информацию как карты и не принимать за реальность то, что ему не нравится. Пример: полчаса назад Роман с Гаем утверждали, что никто в самолете не мог всадить шип под лопатку Айше Ступник. Никто — и Песах Амнуэль в том числе.
У Бутлера с Липкиным были свидетели. У меня улики — пять металлических шипов, на кончике одного из которых застыла капелька желтоватого цвета.
Шипы мне могли подсунуть, чтобы навести полицию на ложный след.
И воспоминания мне могли подсунуть тоже?
К тому же, не могли подсунуть и шипы. Ну хорошо, я еще мог сомневаться, действительно ли не оставлял кейс без присмотра, в конце концов, соображал я в то утро плохо. Но в собственный брючный карман лично я положил новый носовой платок, и никто, кроме меня…
Я вспомнил.
Воспоминание всплыло — это банальное сравнение, но точное: воспоминание именно всплыло на поверхность сознания, сначала появился его кончик, и я ухватился за него, хотя мог бы и отпустить, и тогда воспоминание утонуло бы навсегда или плавало бы где-то под поверхностью сознания, как кит под волнами океана, я видел бы его контуры, не мог бы понять, что меня гнетет, и это было бы еще хуже. Но я позволил всплыть темной массе, и как это обычно бывает, невидимое и нереальное там, в глубине, вытянутое на поверхность оно оказалось четким и однозначным.
Я открываю кейс. Футлярчик с шипами лежит под бумагами. Я открываю крышечку и вытягиваю за тупой конец один из шипов, тот самый, с желтой капелькой. Я достаю из кармана платок, заворачиваю в него шип (на платке остается едва заметное жирное пятнышко) и опускаю платок обратно в карман. Закрываю кейс и…
И иду принимать ванну.
Только ванны мне сейчас нехватало. От одного вида воды, и еще от голоса Рины (почему она так громко говорит по телефону?), мне стало плохо. Голову стянул обруч, а желудок конвульсивно сжался.
Рина уже успела повесить брюки в шкаф, вечно она наводит порядок, не спросясь, нужно теперь копаться в этом барахле… Вот. Конечно, я сначала залез не в тот карман и вытянул ключи от факультетской лаборатории — совсем с памятью стало плохо, я никогда не носил эти ключи в кармане, они могли выпасть и затеряться, а завхоз Амир Датан, прежде чем выдать дубликат, обычно читал длинную нотацию о том, как нужно относиться к собственности, если она принадлежит университету.
Платок лежал в другом кармане, и, когда я его разворачивал, у меня тряслись руки. Может, это все-таки признак паркинсонизма? Ну конечно, у меня началось воспаление мозга со всеми симптомами.
В том числе и сугубо материальными — жирное пятнышко было почти в самой середине платка, там, где я и ожидал его увидеть. Похоже, что, если я на что-то и мог положиться с уверенностью, так это на собственные воспоминания.
Да? Даже тогда, когда воспоминания утверждают, что я воткнул шип в шею бедной женщины, в то время как на самом деле…
Меня раздражали эти бессмысленные телефонные разговоры, и ровно в девять я обычно удалялся в кабинет и закрывал за собой дверь. Но Рина говорила громко, и сегодня звук ее голоса, произносившего родительские банальности, раздражал больше, чем обычно — мешал сосредоточиться, мешал думать, мешал жить.
Я, конечно, понимал, что воспринимаю окружающее в искаженном виде. Я понимал, что происходящее нелепо и в природе существовать не может. Я не мог убить Айшу Ступник, потому что я никогда ее прежде не знал, я не имел мотива и вообще — я не в состоянии убить человека, даже если этот человек полезет на меня с ножом.
Подсознание способно тасовать информацию как карты и не принимать за реальность то, что ему не нравится. Пример: полчаса назад Роман с Гаем утверждали, что никто в самолете не мог всадить шип под лопатку Айше Ступник. Никто — и Песах Амнуэль в том числе.
У Бутлера с Липкиным были свидетели. У меня улики — пять металлических шипов, на кончике одного из которых застыла капелька желтоватого цвета.
Шипы мне могли подсунуть, чтобы навести полицию на ложный след.
И воспоминания мне могли подсунуть тоже?
К тому же, не могли подсунуть и шипы. Ну хорошо, я еще мог сомневаться, действительно ли не оставлял кейс без присмотра, в конце концов, соображал я в то утро плохо. Но в собственный брючный карман лично я положил новый носовой платок, и никто, кроме меня…
Я вспомнил.
Воспоминание всплыло — это банальное сравнение, но точное: воспоминание именно всплыло на поверхность сознания, сначала появился его кончик, и я ухватился за него, хотя мог бы и отпустить, и тогда воспоминание утонуло бы навсегда или плавало бы где-то под поверхностью сознания, как кит под волнами океана, я видел бы его контуры, не мог бы понять, что меня гнетет, и это было бы еще хуже. Но я позволил всплыть темной массе, и как это обычно бывает, невидимое и нереальное там, в глубине, вытянутое на поверхность оно оказалось четким и однозначным.
Я открываю кейс. Футлярчик с шипами лежит под бумагами. Я открываю крышечку и вытягиваю за тупой конец один из шипов, тот самый, с желтой капелькой. Я достаю из кармана платок, заворачиваю в него шип (на платке остается едва заметное жирное пятнышко) и опускаю платок обратно в карман. Закрываю кейс и…
И иду принимать ванну.
Только ванны мне сейчас нехватало. От одного вида воды, и еще от голоса Рины (почему она так громко говорит по телефону?), мне стало плохо. Голову стянул обруч, а желудок конвульсивно сжался.
Рина уже успела повесить брюки в шкаф, вечно она наводит порядок, не спросясь, нужно теперь копаться в этом барахле… Вот. Конечно, я сначала залез не в тот карман и вытянул ключи от факультетской лаборатории — совсем с памятью стало плохо, я никогда не носил эти ключи в кармане, они могли выпасть и затеряться, а завхоз Амир Датан, прежде чем выдать дубликат, обычно читал длинную нотацию о том, как нужно относиться к собственности, если она принадлежит университету.
Платок лежал в другом кармане, и, когда я его разворачивал, у меня тряслись руки. Может, это все-таки признак паркинсонизма? Ну конечно, у меня началось воспаление мозга со всеми симптомами.
В том числе и сугубо материальными — жирное пятнышко было почти в самой середине платка, там, где я и ожидал его увидеть. Похоже, что, если я на что-то и мог положиться с уверенностью, так это на собственные воспоминания.
Да? Даже тогда, когда воспоминания утверждают, что я воткнул шип в шею бедной женщины, в то время как на самом деле…