Андреев Ю.А.. Мужчина и женщина

беру твои "указивки", вижу твой почерк, прижимаю наедине эти листочки к
лицу, утыкаюсь в них, как в твою руку, целую. Знаешь, Егор, когда ты рядом -
у меня работает только одна сигнальная система, а вторая отключается
полностью. Какой там разум, какое понимание - только люблю, только ощущаю,
что ты - это условие моего существования, среда, смысл и т.д., и т.п.

Ужасно на меня погода действует, даже стыдно говорить об этом: прямо
никакой самостоятельности. В очень плохую погоду я могу радоваться: кто- то
из великих характеризовал бабу-ягу - "Просто прелесть, что за гадость!"
Несколько дней - тучами все затянуло, небо - одни тучи, и так низко, и так
это тяжело - небо, облокотившееся на крыши. "Прелесть, что за гадость".
Плюсовая температура - и мелкий снег. Бывает - простуда, ОРЗ, бронхит. Дома
- температура, кашель, голова кружится, встать - невозможно. Идешь на работу
(досадно - пропустить, мне каждый день - очень жалко потерять), а там -
вдруг увидишь тебя и "расхаживаешься", возрождаешься. Я тогда шибко
эмоционально работаю, такая манера: выжать из себя все силы в твоем
присутствии. Тут как-то пришло на ум слово: "яростно" работаю, и болезни
нет, как не было.

И еще - кощунственное: пусть какие угодно боли, обиды, пусть что угодно
- только не покой - без тебя. То есть кощунство в том, что, выходит, и
страдания - счастье. Поскольку - предпочтительней, чем ничто, чем густота
без тебя. Я люблю тебя, и если проводить какой-нибудь там химический анализ,
то окажется, что в моем организме --90% - тебя, а десятые доли я уже не
считаю.

В последний раз была в бассейне, тридцатого декабря - всего-то пять
человек в воде, наверное. Может, к Новому году готовились, а может,
электрики уже встречали его - все время выключали свет. В темноте -
стра-а-ашно! Но "а Егор?" - и плывешь, куда денешься! Хотя и жутко. Плыву и
промелькнет молитвой, что ли: "Не устану, я же тебя люблю!" - и правда - не
устаю, если успею это сказать.

Успеет промелькнуть в сознании: "Пусть будут родители", а все остальное
- о тебе. И это будет второй Новый год. Когда я-с тобой. Даже для
поступления в институт требуется стаж два года. Сказал бы ты мне, что
хватит, мол, тебе, Аля, бояться, живи - спокойно, никуда я от тебя не
денусь. Только не сердись же ты, что я - учу, чего сказать. Знаешь же, что я
на это - не посягаю. Только могу я о таком под Новый год помечтать ? А я
тебя люблю. И ты мое солнышко. А времени - два часа ночи, что же мне не
протянуть сейчас руку, не дотронуться до тебя, не почувствовать тебя рукой,
губами...

Каждому известно: истерические люди, позволяя себе распускаться, -
оздоравливаются в своих "всплесках", а носящие боль в себе - не выдерживают
раньше. Так что - во свое спасение - иногда буянь. Можешь кричать на меня.
Ругай, проклинай, только тоже - разряжайся.
Я люблю тебя. И боюсь этого твоего напряжения. Говорю о работе. Но ведь
это так очевидно!

Боже ж ты мой! И как же мне повезло! Такой счастливый сон! Прихожу к
тебе домой - и не гонишь. И не сердишься. И обнимаешь меня! И тебе даже
хорошо со мной. Проснулась и боялась пошевелиться, чтобы - не спугнуть это
счастье в себе. И что еще человеку надо, если могут быть вот такие минуты!..
Вполне можно жить одному на необитаемом острове.
Вот видела тебя в конторе неласкового, сердитого, "железобетонного". Ты
знаешь, я тебя такого - больше люблю. Может, потому, что я тебя сначала
таким увидела, в своей мягкости перед нами ты пото-ом, так нескоро - явился.
А полюбила - такого. Доброта - она может быть и может не быть. А это - в
тебе не уходит, это твое. И сейчас, когда изболелось за тебя сердце, когда -
жду чего угодно - для себя, я сейчас остро ощущаю, какая я счастливая: есть
вот такой ты, и я тебя люблю.
Только как дыхание - естественно и легко у меня опять на губах
всегдашнее: Егорушка, родной мой, солнышко мое, я люблю тебя, я очень тебя
люблю! И никаких швов, никаких склеек. Я так живу, так дышу.
Ну, как сочиняет один товарищ свой исторический роман: как он дышит,
так и пишет.

Ты у меня такой стойкий и мужественный: как я у тебя ни вымогаю
мысленно какой-нибудь "милостыньки", держишься твердо. Ну и правильно. Зато
каждое твое доброе слово - ого-го что значит! Вот - хоть и без особой
конкретности, но - от "чужих" - отделил, "родной" - повеличал! И - ликую по
этому поводу. Да я тебя такого - и люблю. Когда ты и мне - "родная", и
какой- то секретарше по телефону - я тебя, такого, тоже люблю но -
обидно-то!

Сегодня утром - я еще с твоим "родная" - улыбаюсь, светло мне,
счастливо, сегодня весь день у меня на губах мой "символ веры": Егорушка,
родной мой, любимый мой!.. Сегодня я могу в мыслях протянуть руку - и
дотронуться до твоей щеки, шеи. И рука моя - не пустоту ощущает.
Чего же еще надо, да? И без этого, скажешь, вон как хорошо
устроилась... Я люблю тебя. Я тебя люблю.
Зато вечером в тот же день я вдруг повела себя таким храбрецом!
Несколько ошалев после "родной", я как-то быстренько потеряла ключ от
квартиры, который в мирное время имею привычку оставлять в дверях с наружной
стороны. Что бы там ни было, а ночевать на улице можно, если б оставалась
надежда, что утром-то я домой попаду! Походила по подъездам, пособирала
ключи - ни один не подошел... Два народных умельца сказали мне, что дверь
придется ломать. А как ломать, если я год нигде не могу замок купить - есть
только амбарные! И вспомнила, что недалеко дом красят, машина со стрелой.
Пошла, попросила, пожалели. Дело в том, что я вообще лет десять никаких
каруселей не переношу, высоты боюсь - дико. Как-то рискнула сесть на самую
детскую "ромашку", так сразу же закричала: "Снимите меня!" Трех-четырех-
летки смеялись. И еще сейчас вдруг совсем давление куда-то надевалось -
голова кружится часто и без каруселей. И вот...
Ну, улыбнись, это правда было смешно? Ведь не каждый день входишь домой
не через дверь, а через окно на третьем этаже. Да еще я - с моим-то страхом
постыдным!
Когда мне на следующий день умельцы поставили накладной замок и я,
выйдя за почтой, тут же защелкнула "собачку" - уже обошлось без балкона:
"собачку" сломать было не жалко, не так жалко, как замок. Хотя все равно
пришлось замок искать, потом снова искать умельца и еще раз все
приворачивать.

А любить тебя - ты-то знаешь, как это не просто! И кто еще будет все
это выносить: вот такой мягкий, улыбчивый - только бантик привяжешь,
цветочек воткнешь - такой... ручной. А этот ручной так повернется, что все
бантики-цветочки - ого где, а ты сама - на тучку заброшена. Такого полюби! А
я тебя люблю. И не раскидывайся мною, пожалуйста. И пусть тебя кто- нибудь
так узнает, как знаю я.

Я готова опуститься на колени и молиться: Егорушка, родной мой, ну
пусть я у тебя буду! Только пусть я у тебя буду! Я не могу без тебя.
Ты можешь меня спросить снова и снова: "Зачем я тебе нужен?" Мне на это
просто ответить: чтобы жить. Ты мне нужен, чтобы я жила. Чтобы была - собою.
Чтобы чувствовала себя счастливой. Несчастной - тоже. Чтобы -радоваться, что
живешь. Мне уже совсем нельзя без тебя, Егор.

Самодеятельный романс о вреде ласкового слова, который (вред) хочется
испытывать снова и снова

Ты нежно впредь меня не называй, Ведь для тебя "родная" ничего не
значит! А для меня - на миг мелькнувший рай Враз обернулся пеклом адовым,
горячим. Не возвратится больше никогда Покой душе смятенной и мятежной. И
будет сердце исступленно ждать: Когда? Когда? Чтоб ты еще хоть раз назвал
меня так нежно.

Я уж и всякой травкой себя чувствовала, и различными представителями
фауны. И собачкой, для которой верх блаженства, - подать хозяину брошенную
палку (не от послушности, не от того, что так учили, а от разрывающего грудь
желания что-то сделать для него приятное), и - много неги.
У меня сложились собачьи стихи:
- "Туда нет входа!" - Так людям, не собакам? А я ведь пес, у двери
посижу. Под дождиком немного поброжу. Я разучилась - я не буду плакать, Ведь
я собака, и да будет так! Я стерегу тебя от всех собак!
Самый большой у нас на Васильевском острове ньюфаундленд - Фрэнк. Я
таких нигде не видела. Однажды его жестоко оскорбил Петя Колосов из ВСЕГЕИ:
увидев на улице Фрэнка, пошел к нему, заискивающе приговаривая (думал, что
это собака директора): "Маша, Маша!" На выставках собачьих у этого Фрэнка
отмечали два недостатка: очень большой и еще "излишне очеловечен". Вот
беда-то: излишне очеловечен! Не просто исполнитель команд, а еще что-то там
чувствует, переживает и т.д. Смешно, ага? У меня потребность - пояснять:
смешно не то, что он тонко чувствует, а что это отмечают как недостаток. Про
себя это я говорю, не про Фрэнка.

Я нынче поняла так ясно, откуда появилась эта версия: о ребре Адамовом.
Очень достоверно древние передали эту зависимость одного человека - женщины
- от другого - мужчины.
Улыбнись мне! А то мне приходится перешивать одежку - свой сорок
восьмой на какой-то не свой - далекий. А машинка не работает. Шить
приходится просто иголкой, все руки исколола! И женщины наши все пристают:
на какой диете сижу? Будто я сижу на ней!
Вот сейчас я с интересом думаю про "уходящих в мир иной". Которые по
собственной инициативе. (Да нет, ты не посчитай меня за совсем глупую - это
я не в качестве какого-то там шантажа и не на предмет выбивания слезы. Я ж
не глупая у тебя. Часто - даже наоборот). Просто, я вот будто вошла в их
дом, осматриваюсь, и - так все понятно, даже близко. Эгоисты ужасные, ага
же? Так просто: взял - и нет ни тебя, ни мук твоих, ни любимых, ни
обожаемых. Тихо и спокойно. Вот ведь странное создание - человек! Такое
выбирают единицы, а прочие-то - и страдают, и сгорают.
Очень хочется, Егор, пойти в больницу и попросить дяденьков-хирургов о
такой операции: пусть бы грудь разрезали, подключили свою аппаратуру. Вот
пожить бы хоть день-два, а лучше - три с механическим сердцем! Чтоб
железное! Чтоб - не саднило, не ныло, не болело. Никаких тебе любовей-
ненавистей, ничегошеньки. И чтоб эти два-три дня все в эту раскрытую грудь
водичку лили да лили: пусть бы промывалось, смывалось все наболевшее,
сгоревшее. И вообще - чтоб срезали все, что нездорово.

Анекдот есть про человека, который несколько раз приходил в мастерскую
и всякий раз заказывал что-то противоположное вчерашнему. Юмор - в финале: -
Послушайте, а вы не псих? - Да, а что? Мне это - "Да, а что?" приходится
употреблять. Удобная фраза - и отпадают последующие вопросы.

Ничего ты не понимаешь. Если бы мне можно было быть с тобой пять-семь
дней (да еще и не чувствовать себя вот-вот перед смертью: вот еще пять
минут, еще три минуты осталось!..), мне кажется, можно после этого или всю
оставшуюся жизнь ходить и счастливо улыбаться, или - вообще не жить: такое
счастье было - и ничего уже не надо. Ты не сердись. Я не могу о другом. Ведь
психически больные не меняют своих идей: или он Наполеон, или - "на волю! в
пампасы" У меня ты - моя идея-фикс, и я так же рвусь к тебе и ничем другим
не могу жить. Я за все тебя люблю. Я могу страдать из-за тебя: "Ну как ты
можешь, ну почему ты такой?!" Вот был ты сердит. Мне на тебя смотреть -
неловко, мне тебя и жалко, и обидно за тебя, и сержусь: зачем ты со мной-то
так? Я люблю тебя, когда ты - мягкий. Я люблю тебя, и когда ты
рассерживаешься на меня. Я люблю тебя - и сильного, и мудрого. И люблю тебя
- для меня смешного, наивного, мальчишку. Я много тебя какого люблю! Я тебя
люблю.
Сначала я сразу почувствовала силу твою. Я ее знаю. Но я знаю в тебе и
другое, детское, и от этого знания - изнывает душа, и я молю: Господи, дай
мне эту возможность - его голову прижать к себе, защитить! Верую:
прикоснулась бы щекой к твоей груди, дотронулась бы губами, провела рукой -
и тебе стало бы легче, спокойнее. Я же люблю тебя, Егорушка!
Нет, я не про "ворованную" любовь - что ты, что ты! Я и не краду, и не
краснею, тут у меня убежденность полнейшая: я твоя, для тебя, и любить могу
- только тебя, и реализовать себя по-настоящему могу только в этой любви -
тут никто другой на твоем месте не мог бы быть (красивее тебя, умнее,
совестливее, добрее и т.д., могут быть, но мне нужен именно вот такой - ты).
Какое уж тут воровство!
Я не могу на тебя ни посмотреть - чтоб тебе стало тепло и ты улыбнулся,
ни прикоснуться - так, чтоб тебе стало спокойнее оттого, что у тебя есть
надежный такой... товарищ. Ничего не могу в своем далеке. Как калека -
обрубок, без рук, без ног.

И похромала в бассейн, куда перед этим решила не ходить. (Тапочки
приготовленные забыла дома, зато десять раз проверила, взяла ли купальник).
Плавала без остановок, без стояния у бортика, весь час, и ничего не болело,
и ничего не кружилось, и сейчас - улыбаюсь, и уже не очень уверенно показать
могу, где болело недавно. Я люблю тебя.
И, пожалуйста, когда я тебе этого не говорю, когда я не пишу тебе
несколько дней, не надейся, что это может пройти, погаснуть, раствориться в
этой жизни - далеко от тебя.

Разве можно на меня сердиться? Вовсе нет! Какой может быть с меня
спрос: живу-то в условиях совершенно противоестественных, не холю тебя, не
лелею. Это что нормальные условия для жизни? Это то же самое, если кого
водоплавающего - на сушу выбросить, летающего - к какому-нибудь
кроту-барсуку в норку подсадить? Я ж тебя люблю. И ты мое солнышко. И еще
свет в окошке. И еще на тебе сошелся клином белый свет. И еще - что там еще
было?

Все-таки верю, что тебе -ив твоих человеческих заботах, и во
взаимоотношениях не со всем человечеством, а с конкретными близкими,
капелька моей теплоты была бы вовсе не лишняя, даже - нужная. И я - из того,
недополученного. Я-не тот человек, который способен поразить твое
воображение, сразу потянуть к себе (как это было у меня - с тобой). Зато у
меня есть другое достоинство: я люблю тебя. И поэтому я тебе нужна. И я -
для тебя - человек послушный и управляемый. Ты можешь повернуть меня в любую
сторону (только не от себя!) - и это не постыдная покорность, это
счастливейшая потребность - полностью подчиняться тебе.
Боже мой, какое это счастье, что у меня есть эта пленка! Когда я тебя
слушаю, твой взаправдашний голос - умираю же совсем от этого блаженства,
ужасно хочется обцеловать магнитофон, эту коробочку, в которой - твой голос.
Я люблю тебя. И фото есть!
Я все-таки, наверное, не очень долго еще продержусь, это невозможно -
жить с такой любовью - заталкивать ее назад, в себя - рукой, двумя. Ноу
меня, кажется, кончаются силы. Ничего я не могу делать, ничем не могу
заниматься. Только тобой. Даже не надо глаза закрывать - чуть
сосредоточиться, совсем небольшое усилие - чуть резкость поправить - и такой
ты настоящий, такой ты - не с фотографии - взаправдашний - рядом! Господи,
да материализуйся же у меня в доме!

Нет, я не права: у меня нет чего-то конкретного, где я хотела бы с
тобой быть. Какая разница: ведь если ты со мной, "где" может быть чем
угодно: и горы, и пещеры, и пустыня, и тайга, и никого, и многолюдье (рядом
с тобой я других разве замечу!). Нет, одно, пожалуй, условие: чтоб не было
очень-то красивых женщин рядом.
Я тебя, естественно, как-то не могу представить - ничего не делающим
(так же не могу представить, что мне - самой! - можно добровольно от тебя
отойти, отказаться). Поэтому вот так бы хотела: чтоб и дело делалось, и мне
можно было с тобой рядом быть.

Собственно, и это - утешительный фактор: живем на одном с тобой
континенте. Было бы хуже, если бы я - здесь, а ты где-нибудь в Австралии.
Жутко повезло! Да же?
Кажется, я уже забыла, что представляла собой до тебя, столько во мне
определено тобою - без прямых твоих "указаний". Все во мне и все вне меня: и
снег, и ветер, и солнце, и общественный транспорт, и любая мелочь, -
воспринимаются через тебя.
Тут - разрушение возможно, пожалуй, лишь на химическом уровне:
растворить меня самое, разрушить мое соединение атомов.
А я ведь живу-то с настроем на долгую, длинную дистанцию, и впереди-то
видится еще не менее пяти десятков лет.

Егор, ты не объяснишь мне, почему у людей по графику биоритмов иногда
бывает разум в минусе, а эмоции - в плюсе, а у меня - только так, без всякой
смены? Чего мой-то организм никаких графиков не соблюдает?! Я всегда люблю
тебя, и чувствую это - обостренно, и никакого притупления! А что касается
разума - всего-то секундная вспышка и все в одном направлении - ослепительно
сжигающе: я люблю тебя.
Я не знаю, что болезнь, что норма, попробуй тут разберись. Если я
любящая тебя, - больная, - то так не бывает, в любом больном организме есть
хоть крохотный островочек - здоровый. У меня нет. Тогда я не заболевший, а
сама болезнь, какая-то персонификация болезни. Как у этого, у Шефнера - в
"Лачуге должника": бегали там такие... зверики, жуткие типы. Ну, а если мое
состояние - здоровое состояние?..

Знаешь, вот приснилось такое: мороз, холодища - и посреди степи -
какое-то пристанище. И это не доходит, и - настежь окна, дверь - а вдруг
долетит ? Метель, мороз, а я - топлю, она, печь, горит, и все - настежь, в
степь, во поле чистое. Ну, опять же. Сизиф этот - камушек на горку
закатывал. Боже мой, сколько времени минуло, а Сизифы - не переводятся, все
тащим эти камни, вкатываем!.. Во мне сосуществуют "три любви" к тебе: хочу
помочь тебе, изнываю без тебя, тревожусь за тебя! А рядом - вечное,
постоянное: как это ни смешно, ответственность, и - ни на секунду не
усомнившаяся - готовность загородить собой, защитить, поддержать - это
материнское. И еще: таким своим, разным, таким близким, наверное, может
ощущать, воспринимать человека только жена. А чувствовать его богоданной
защитой - только дочь. Вот такая я у тебя и есть одна в трех лицах. Я-
женщина. Твоя женщина.

Вот что всегда всего обидней-то: любовь моя остается только в словах,
этакая "бумажная" любовь. Все мимо тебя, все из печки - в степь. Столько и
силы, и нежности, и много чего доброго и - нужного тебе! - так и пропадает
"невостребованным", нереализованным, неиспользованным. Ну знаешь ты, что я
есть, так что это в сравнении с тем, что я могла бы тебе дать! Ни согреть,
ни помочь - ни рукой, ни плечом. Мне совсем не так уж и нужно твое внимание,
я - привыкла, я могу - без твоего ко мне чего-то там доброго, теплого. Но
то, что я не могу ничего тебе-то, столько-то много, дать - вот что
больнее-то всего. До чего же дурацкое у меня положение! Я люблю тебя. И не
расстаюсь с тобой ни на минуту. Утром, днем, ночью, на работе, на улице - ты
рядом, до тебя - почти можно дотронуться. Вижу твое лицо, твои руки - так
вижу! Прикасаюсь к тебе. Ты со мной, всегда со мной. Говорю с тобой,
улыбаюсь тебе, люблю тебя. Все остальное - временное, необязательное, потому
что главное в этой жизни - это ты.

Вовсе я не оголтелая. Я добрая, я мирная, я веселая, я очень хорошая, я
такая, какую тебе только и надо. Я твоя, я для тебя, я дышу тобой, я только
- о тебе. Ну что тут - плохого-то?! Я не оголтелая баба, я - в тебя
влюбленная, я - любящая тебя, я тобой пропитана, пронизана, я каждую секунду
с тобой, я не бываю без тебя, Егорушка. Не могу тебе сказать: "Живи
спокойно, я уйду". Я не могу, я не уйду, Егор. Это - не от эгоизма, не от
жестокости. Единственно возможная форма моего существования - любить тебя.

Но срабатывает естественное чувство: потребность защитить тебя от всех
возможных бед, покушений - в том числе, следовательно, и от меня же самой. С
ума сойти! Потому что при всей моей подчиненности этому - "я люблю",
определяющем всю мою сегодняшнюю жизнь, основное здесь не в этом - я люблю
ТЕБЯ. Вот ситуация! Что-нибудь понимаешь? По-моему, мужчины не то чтобы не
способны понять женской психологии, а - делают вид, что не понимают,
поскольку так - удобнее.

Дурацкая ситуация! Без тебя я не могу. Это не прихоть, не каприз, не
вбитая в голову навязчивая идея. Я ничего не хочу, все - в тебе, и все
интересы, и весь смысл - какая операция могла бы тебя из меня удалить?!
Полностью обновить кровь? Но ты - если б ты был только в крови! А кости? С
ними что делать?.. Но, с другой стороны, и прийти к тебе тоже не могу.
Умереть любя? Но почему-то не умирается. Не понимаю: почему в XIX веке -
умирали от любви, а я живу? Почему была от тоски но любимому человеку
чахотка, а у меня ее - нет ?

Какое простое и точное русское выражение: умер от разрыва сердца.
Сердце разорвалось. Наверное, мне это не грозит, потому что такое может
случиться с крепким, здоровым сердцем. А у меня оно изболевшееся и потому -
привыкшее.
Способен ли ты понять, представить, как губы, лицо, грудь изнывают от
невыносимого желания - уткнуться носом в твою шею, в грудь, прижаться к
тебе! Чувствуешь это до задыхания, физически, и невозможно от этого
избавиться. Ну хоть на две минуты возьми меня, хоть на минуточку! Чтоб -
суметь вдохнуть, чтоб дальше-то - выдержать!

Такая бездна, куда я и сама не заглядываю: страшно. Своими руками ее
начала рыть, сознательно. Да если бы пожалела!
На деревню дедушке. Ванька Жуков. Собственно, я и не переставала тебе
писать. Зимой, весной. Последний раз поздравила с днем рождения и просто -
без поздравления - писала все время.

Сегодня такое счастливое утро: я тысячу лет не видела тебя во сне. А
сегодня, наконец-то, появился! Будто был день рождения, твой. И было много
молодежи, может, студенты. И к тебе нельзя было подойти. Потом, наконец-то,
все ушли. Захожу - лежишь, руки за голову. Села на пол, смотрю. Улыбнулся, и
я стала обцеловывать твое лицо. И проснулась. И побежала на работу
счастливая. Так немного-то и надо: чтобы улыбнулся. Мне улыбнулся.

Три года назад я и не знала, что есть - ты. Господи, я себя ту,
дотебяшнюю, вижу вроде зародыша, как его в форме уха в учебниках рисуют. Или
- помнишь - в учебнике анатомии был волосатый человек.
Я не могу без тебя жить! Мне и в дожди без тебя - сушь, Мне и в жару
без тебя - стыть, Мне без тебя и Москва - глушь. Я ничего не хочу знать -
Слабость друзей, силу врагов, Я ничего не хочу ждать, Кроме твоих
драгоценных шагов.
(Это - цитата.)
А вообще-то, конечно, хочется тебя знать всего, чего там у тебя внутри
(ну, как игрушку разбирает мальчишка). Я - про твой внутренний мир, вне
общения. Со мной ты - это не загадка, тут - все жуть до чего просто и ясно.
С этой женщиной (которая в твоей квартире живет) - по-моему, я тоже все
понимаю. Я легко могу тебя представить с другими женщинами. Но вот что ты
такое вне общения, сам с собою, один?

Забываю выключить газ, свет, оставляю в двери ключ. Но что связано с
тобой, как я это помню! Мы ехали в электричке, а я ногой касаюсь твоей ноги
- у меня и сейчас это "электрическое" ощущение, такая память - у кожи! Я
люблю тебя. Говорю это сейчас жа-алобно - прежа-а-алобно...

Тело мое тоскует по всяким шпагам, клинкам, пулям и даже по
обыкновенному перочинному ножичку. У меня такая невозможная потребность
закрыть собой - тебя! И, когда ослабею, опущусь у твоих ног (вполне
эстетично), ты возденешь вверх руки (как ты о Джуне нам рассказывал) и
воскликнешь: - Господи! Зачем ты ее у меня отнял! Кого я потерял! - Вот
тогда-то поймешь! Да будет поздно. Я тебя очень люблю. Правда.

Ты же не знаешь - у меня было пять лет молчальных, из больницы в
больницу, - такая глава в моей жизни! Из операции в операцию. Ну, напишу
когда-нибудь (не расскажу же?).
Каждую ночь - через час, как усну, просыпаюсь и лежу часа три-четыре,
почти до звонка будильника. Не болит ни сердце, ни душа (это у меня - правое
сердце, где-то повыше желудка находится). Но - лежишь, бодрствуешь. Хотя и
пугает это ночное отсутствие такого привычного и необходимого ритуала,
какое-то угрожающее спокойствие. Смешно прибегать к таблеткам, если я знаю,
что оно такое. Это от понимания, Егор, и целый месяц . должна жить без тебя.

Блаженствую в лесу. Конечно, это счастье у меня oт тебя неотделимо.
Хоть ты меня и не подталкивал, но встала-то на лыжи - из-за тебя. И побежала
на них - из-за тебя. Ужасно хочется пройтись на лыжах - с тобой. Хотя у меня
и не бог знает какие "птицы". А левый носок изоляционной лентой забинтован.
Сегодня была в лесу и совсем заблудилась. Только на несколько минут -
солнышко мелькнуло, а потом - и темно, и снег повалил. И было тревожно. Но
день запомнился-то с этим лучиком. Конечно, живу трудно, одиноко, замкнуто,
обделенно. Только ведь такую вдруг испытаешь благодарность судьбе, жизни -
за тебя, так это почувствуешь! А это называется - счастье. Ага? Иногда -
сон. Потом боишься пошевелиться - не спугнуть это в себе, не расплескать.
Или - при постоянном-то с тобой пребывании - ударом какой-то ирреальной силы
пронзит это чувство: Господи, как я тебя люблю!

Знаешь, мне не надо было встречать тебя для того, чтобы возжечь в себе
любовь: объект для приложения таких сил был у меня - аж с семнадцати моих
лет. Такая сложилась ситуация, такое у нас сочетание индивидуальных качеств,
что все эти годы не могли в нем что-то подточить, во мне обесцветить. Я ж не
случайно пошла к нему, когда мне стало так плохо: я же знала, что это самое
сильное из всех существующих средств - для меня. Только оказалось -
бесполезно, потому что я люблю тебя. И хотя я тогда не знала тебя таким,
каким знаю сейчас, я любила тебя год назад ничуть не меньше, и чувствовала
свою принадлежность - тебе - так лее остро, как и сейчас. Я люблю ТЕБЯ.
Люблю с той минуты, когда ты увидел меня и уверенно сказал: "Мы созданы для
совместной работы", и положил свою ладонь мне на голову и там сгорел
какой-то предохранитель. Если б ты меня вздумал тогда увести оттуда куда
угодно - я бы пошла, как сомнамбула. И вечером, на ступеньках гостиницы,
снизу вверх - на тебя: удивленно, восхищенно и влюбленно. И на следующий
день в автобусе из аэропорта - твоя рука, твоя нога - рядом, я их чувствую,
а еще чувствую, что рядом - уже ТЫ, и растворяюсь в тебе - вот так - на