Страница:
В 1890 году Розанов посвятил большую статью рассмотрению роли европейского философствования в русской духовной жизни, в которой существенное внимание уделил философии Шопенгауэра (см. 47). Тревожная расстроенность текущей литературы «в силе суждения», ее неспособность оценить силу чужой аргументации и слабость собственной — такова, полагает Розанов, причина высокого авторитета философии Шопенгауэра в России.
Но дело не только в этом. Речь идет о критике позитивизма, которой отмечена философия Шопенгауэра. Позитивизм бесплоден для философии и бесполезен для точных наук. «Кто умеет чувствовать помимо прямого и точного смысла слов тот дух и то настроение, с которым писатель произносит их, тот увидит первые симптомы того чувства, которое в последние годы с такой силой охватило европейские общества и обусловило принятие и распространение философии Шопенгауэра и Гартмана...» (47. С. 17). Влияние позитивизма, считает Розанов, наполовину вытеснено их философией, особенно после книги Соловьева «Кризис западной философии».
Розанов упрекает русских публицистов и философов в том, что освобождение, обновление и возрождение нового интереса к философии не пошло самостоятельным путем, а отразило в себе движение западноевропейской мысли: широкое распространение в ней пессимистической философии получило господство и в России. Правда, он видит особенности рецепции этой философии в осуждении пессимизма и поэтому надеется, что на слуху он будет недолгим, ибо пессимизм таит в себе угрозу. Пессимизм приняли не из-за объективной истинности, а из соответствия тем особенным настроениям, которые в последние годы охватили европейские общества.
В России пессимизм стал противовесом узкому самодовольству и самоуверенности позитивизма, и в этом смысле такая философия может стать даже и плодотворной. Но слишком быстро спустившись в «низменные» слои читающего общества и получив там особую и неприятную окраску, она не оправдала больших ожиданий, хотя и не в своем собственном философском отношении. Верно, что страдание очищает душу, но тогда, «когда оно очень сильное и истинное», когда человек уходит в свой внутренний мир, не живет более для других, когда раскрываются его силы и пробуждается истинное и глубокое понимание религиозной и нравственной жизни. Суетный и шумный пессимизм не имеет ничего общего с просветлением человеческого духа» (47. С. 30). Избыток шумливого успеха более всего губит философию Шопенгауэра.
Недостаток, присущий позитивистской философии, считает Розанов, повторяется в пессимистической: она не способствует лучшему пониманию природы и общества, набрасывая на них покров, вытканный в субъективном духе, получая тем самым окраску сомнительного достоинства. Ее ценность ограничена различением нескольких видов причинности и объяснением некоторых явлений в художественном и религиозном творчестве. Розанов, заключая, отмечает, что мы до сих пор не поняли самые богатые в метафизическом отношении философские системы — Аристотеля и Лейбница, потому что «более питали чувство общего уважения к философии, нежели вникали в смысл ее: мы стояли перед храмом, но не входили в него» (47. С. 35).
Почему Розанов столь решительно не принимал пессимизм? Розанов — теоретик человеческого естества, высоко держал планку семейной (и половой) жизни. В его религиозном натурализме превозносилась воля к жизни, ярче всего выражаемая в воспевании семьи и половой любви, но не только в этом: он вовсе не отрицал волю, преодоление которой, по Шопенгауэру, способно примирить с ужасами жизни, он указывал на особенности ее отрицания. Речь идет о «пассивности», безволии русского народа.
Разбирая статью Т. Ардова о настоящем и будущем России (1911), Розанов отмечает мысль автора об особенностях русской народной психологии, ярко воплотившейся в великой русской литературе. «Тургенев, Толстой, Достоевский, Гончаров и др., — пишет Ардов, — все с поразительным единством без какого-либо значительного исключения возводят в перл нравственной красоты и духовного изящества слабого человека, еще страшнее и глубже — безжизненного человека, который не умеет ни бороться, ни жить, ни созидать, ни вообще что-либо делать, а вот, видите ли, — великолепно умирает и терпит... От „бедных людей“ Достоевского через Платона Каратаева, через безвольных героев Тургенева, проходит один стон вековечного раба о том, откуда бы ему взять господина...» (цит. по: 49. С. 350).
Розанов согласен: русская литература есть сплошной гимн униженному и оскорбленному, кротости и терпению. Ардов объясняет данное явление женственной натурой славян, и в частности русских, о которых император Вильгельм выразился, что они — не нация, а удобрение для настоящей нации, немцев, призванная к тому, чтобы унавозить поля, на которых раскинется великая Германия.
Розанов не возражает против женственности русского народа: «жена» покоряется, но не сдается в отчаянных положениях; воля к жизни ведет ее. Бисмарк — основатель объединенной Германии — в бытность свою прусским послом в Петербурге однажды зимой, в метель заплутался на медвежьей охоте. Он был в санях и возница успокаивал его: «Ничего, выберемся!» Так и произошло... «Ничего», — повторял немецкий канцлер в трудную минуту. Что касается Вильгельма, то «тевтонское нашествие», замечает Розанов, упало бы в «Русь», как глыба земли в воду.
Особенность русской стихии не была видна ни Вильгельму, ни Бисмарку. Заприметь они ее, они бы поняли, как «сон Вильгельма» несбыточен, невозможен и смешон. В Россию приходили многие завоеватели. В Россию приходили многие лютеране-немцы и католики-французы. Здесь они потеряли свое, «немецкое», однако не потускнели, напротив, — расцвели, сохранили упорядоченность форм («немецкое тело»), но пропитав все это «женственною душою» Востока, без понуждения, свободной волей, приняв нашу религию и активно послужив нашей культуре.
Русские имеют свойство беззаветно отдаваться чужим влияниям... именно как жена — мужу (всемирная отзывчивость). Но здесь происходит взаимоокормление. Так случилось с Шопенгауэром, которого цитировали чуть ли не на перекрестках улиц. Но в отличие от «русских» немцев, преодолевших сущность европейского начала, русские в «отдаче» сохраняют свою душу, усваивая лишь формы другого. В Европе, заключает Розанов, «мы увлекаемся у них „своим“, не найдя в грустной действительности на родине „соответственного идеалу своей души (всегда мягкому, всегда нежному)... Русские принимают тело, но духа не принимают“ (49. С. 355). Так думал Розанов в начале XX века. Он полагал, что ни один русский не „объевропеится“ с пылом к „власти“, „захвату“, „грабежу“, к „грабить“ и „хапать“. Ныне времена изменились. Иные русские показывают дурной пример миру и у себя дома.
Но... «женственное», по заключению Розанова, облегает собою «мужское», направленное на движение и покорение. «Женственное» и «мужское» — как «вода» и «земля» или как «вода» и «камень». Сказано, «вода точит камень», но не сказано — «камень точит воду». Он только задерживает ее. «„Мужское“ — сила, и она слабее ласки. Ласка всегда переборет силу... Ничего... вызволимся как-нибудь» (49. С. 358-359). Вызволимся ли?
После Октября 1917 года открытость зарубежному опыту была прервана, отечественная мысль кастрирована изгнанием либо гибелью в ГУЛАГе лучших умов России, их наследие ушло в подполье, а отечественная «марксистско-ленинская» философия превратилась в служанку идеологии: марксизм, пришедший из Германии в конце XIX века, был не только освоен, но и преображен, в XX веке став руководством к действию. В послеоктябрьское время издавались произведения философов-идеалистов лишь домарксистской эпохи. Философы второй половины XIX столетия практически оставались недоступными читателю. В наши дни такая же судьба постигла идею социализма и социальной справедливости, а заодно и весь марксизм, и теоретическое наследие В. И. Ленина, и «моральный кодекс» («десять заповедей») строителей коммунизма, а вместе с ними и саму мораль, и еще многое другое, так что нам теперь неведомо, кто мы, что мы и зачем мы здесь, на этой земле.
Артуру Шопенгауэру в нашей стране особенно не повезло. Странным образом его причислили к идеалистам послемарксистской эпохи. Поэтому его сочинения не переиздавались, а если его и упоминали, то только в негативном смысле, сопровождая бранные слова упреками в субъективизме, пессимизме, иррационализме, волюнтаризме, реакционности, враждебности к революционным преобразованиям мира и прочем. За 70 лет вышла единственная небольшая монография о мыслителе (13), защищена едва ли не единственная диссертация (69).
Ныне эпохе информационной, экономической и политической глобализации, претензиям построить новый мировой порядок на основе однополярного мира, связанным также с попытками духовной экспансии с целью унификации культурных норм, противостоят антиглобалистские движения и стремление народов к национальной и региональной, в том числе и культурной, свободе. А что же мы? У России «особенная стать»: в XX веке нас дважды пытались лишить не только национальной памяти, но и национальной идентичности; поэтому у нас, как нигде, злободневна задача дня — возрождение традиции. Была ли русская философия оригинальной, или она — всего лишь подражание западным образцам? Пока что в философии в постсоветские годы (и системно, и бессистемно, а главное, некритически) повторяются зады европейского философствования, выказывается нигилистическое отношение как к культурной традиции, так и к тем достижениям, которые имели место в советское время.
Тем не менее мы присутствуем при возрождении оставшейся живой отечественной традиции. На этом пути имеются определенные трудности и определенные достижения. Сначала был бум изданий наших классиков; были опубликованы справочные издания, но исследовательских работ было немного. В начале нового века появились фундаментальные исследования, в которых творчество русских мыслителей представлено в европейском контексте. К сожалению, утраченное за годы советской власти уважение к чистоте историко-философского исследования, «зашоренность» на рационализме, как и негативное отношение к национальному достоянию, заставляют некоторых авторов отрицать самобытность русской мысли либо игнорировать важный элемент ее своеобразия, к примеру, признавая второстепенной позитивность религиозной основы и утверждая за русской философией лишь «оригинальный и самобытный синтез мистической и гностической традиций европейской философии».
Произведения Шопенгауэра начали издаваться (и интенсивно) со второй половины 80-х и в 90-е годы XX века. Ныне пишутся диссертации, публикуются содержательные статьи (см., напр.: 9, 21, 61, 67, 68, 69 и др.). Но до сих пор ряд сочинений мыслителя не переводился; все еще нет обобщающих работ. Однако надежда умирает последней. Вызволимся.
Но дело не только в этом. Речь идет о критике позитивизма, которой отмечена философия Шопенгауэра. Позитивизм бесплоден для философии и бесполезен для точных наук. «Кто умеет чувствовать помимо прямого и точного смысла слов тот дух и то настроение, с которым писатель произносит их, тот увидит первые симптомы того чувства, которое в последние годы с такой силой охватило европейские общества и обусловило принятие и распространение философии Шопенгауэра и Гартмана...» (47. С. 17). Влияние позитивизма, считает Розанов, наполовину вытеснено их философией, особенно после книги Соловьева «Кризис западной философии».
Розанов упрекает русских публицистов и философов в том, что освобождение, обновление и возрождение нового интереса к философии не пошло самостоятельным путем, а отразило в себе движение западноевропейской мысли: широкое распространение в ней пессимистической философии получило господство и в России. Правда, он видит особенности рецепции этой философии в осуждении пессимизма и поэтому надеется, что на слуху он будет недолгим, ибо пессимизм таит в себе угрозу. Пессимизм приняли не из-за объективной истинности, а из соответствия тем особенным настроениям, которые в последние годы охватили европейские общества.
В России пессимизм стал противовесом узкому самодовольству и самоуверенности позитивизма, и в этом смысле такая философия может стать даже и плодотворной. Но слишком быстро спустившись в «низменные» слои читающего общества и получив там особую и неприятную окраску, она не оправдала больших ожиданий, хотя и не в своем собственном философском отношении. Верно, что страдание очищает душу, но тогда, «когда оно очень сильное и истинное», когда человек уходит в свой внутренний мир, не живет более для других, когда раскрываются его силы и пробуждается истинное и глубокое понимание религиозной и нравственной жизни. Суетный и шумный пессимизм не имеет ничего общего с просветлением человеческого духа» (47. С. 30). Избыток шумливого успеха более всего губит философию Шопенгауэра.
Недостаток, присущий позитивистской философии, считает Розанов, повторяется в пессимистической: она не способствует лучшему пониманию природы и общества, набрасывая на них покров, вытканный в субъективном духе, получая тем самым окраску сомнительного достоинства. Ее ценность ограничена различением нескольких видов причинности и объяснением некоторых явлений в художественном и религиозном творчестве. Розанов, заключая, отмечает, что мы до сих пор не поняли самые богатые в метафизическом отношении философские системы — Аристотеля и Лейбница, потому что «более питали чувство общего уважения к философии, нежели вникали в смысл ее: мы стояли перед храмом, но не входили в него» (47. С. 35).
Почему Розанов столь решительно не принимал пессимизм? Розанов — теоретик человеческого естества, высоко держал планку семейной (и половой) жизни. В его религиозном натурализме превозносилась воля к жизни, ярче всего выражаемая в воспевании семьи и половой любви, но не только в этом: он вовсе не отрицал волю, преодоление которой, по Шопенгауэру, способно примирить с ужасами жизни, он указывал на особенности ее отрицания. Речь идет о «пассивности», безволии русского народа.
Разбирая статью Т. Ардова о настоящем и будущем России (1911), Розанов отмечает мысль автора об особенностях русской народной психологии, ярко воплотившейся в великой русской литературе. «Тургенев, Толстой, Достоевский, Гончаров и др., — пишет Ардов, — все с поразительным единством без какого-либо значительного исключения возводят в перл нравственной красоты и духовного изящества слабого человека, еще страшнее и глубже — безжизненного человека, который не умеет ни бороться, ни жить, ни созидать, ни вообще что-либо делать, а вот, видите ли, — великолепно умирает и терпит... От „бедных людей“ Достоевского через Платона Каратаева, через безвольных героев Тургенева, проходит один стон вековечного раба о том, откуда бы ему взять господина...» (цит. по: 49. С. 350).
Розанов согласен: русская литература есть сплошной гимн униженному и оскорбленному, кротости и терпению. Ардов объясняет данное явление женственной натурой славян, и в частности русских, о которых император Вильгельм выразился, что они — не нация, а удобрение для настоящей нации, немцев, призванная к тому, чтобы унавозить поля, на которых раскинется великая Германия.
Розанов не возражает против женственности русского народа: «жена» покоряется, но не сдается в отчаянных положениях; воля к жизни ведет ее. Бисмарк — основатель объединенной Германии — в бытность свою прусским послом в Петербурге однажды зимой, в метель заплутался на медвежьей охоте. Он был в санях и возница успокаивал его: «Ничего, выберемся!» Так и произошло... «Ничего», — повторял немецкий канцлер в трудную минуту. Что касается Вильгельма, то «тевтонское нашествие», замечает Розанов, упало бы в «Русь», как глыба земли в воду.
Особенность русской стихии не была видна ни Вильгельму, ни Бисмарку. Заприметь они ее, они бы поняли, как «сон Вильгельма» несбыточен, невозможен и смешон. В Россию приходили многие завоеватели. В Россию приходили многие лютеране-немцы и католики-французы. Здесь они потеряли свое, «немецкое», однако не потускнели, напротив, — расцвели, сохранили упорядоченность форм («немецкое тело»), но пропитав все это «женственною душою» Востока, без понуждения, свободной волей, приняв нашу религию и активно послужив нашей культуре.
Русские имеют свойство беззаветно отдаваться чужим влияниям... именно как жена — мужу (всемирная отзывчивость). Но здесь происходит взаимоокормление. Так случилось с Шопенгауэром, которого цитировали чуть ли не на перекрестках улиц. Но в отличие от «русских» немцев, преодолевших сущность европейского начала, русские в «отдаче» сохраняют свою душу, усваивая лишь формы другого. В Европе, заключает Розанов, «мы увлекаемся у них „своим“, не найдя в грустной действительности на родине „соответственного идеалу своей души (всегда мягкому, всегда нежному)... Русские принимают тело, но духа не принимают“ (49. С. 355). Так думал Розанов в начале XX века. Он полагал, что ни один русский не „объевропеится“ с пылом к „власти“, „захвату“, „грабежу“, к „грабить“ и „хапать“. Ныне времена изменились. Иные русские показывают дурной пример миру и у себя дома.
Но... «женственное», по заключению Розанова, облегает собою «мужское», направленное на движение и покорение. «Женственное» и «мужское» — как «вода» и «земля» или как «вода» и «камень». Сказано, «вода точит камень», но не сказано — «камень точит воду». Он только задерживает ее. «„Мужское“ — сила, и она слабее ласки. Ласка всегда переборет силу... Ничего... вызволимся как-нибудь» (49. С. 358-359). Вызволимся ли?
После Октября 1917 года открытость зарубежному опыту была прервана, отечественная мысль кастрирована изгнанием либо гибелью в ГУЛАГе лучших умов России, их наследие ушло в подполье, а отечественная «марксистско-ленинская» философия превратилась в служанку идеологии: марксизм, пришедший из Германии в конце XIX века, был не только освоен, но и преображен, в XX веке став руководством к действию. В послеоктябрьское время издавались произведения философов-идеалистов лишь домарксистской эпохи. Философы второй половины XIX столетия практически оставались недоступными читателю. В наши дни такая же судьба постигла идею социализма и социальной справедливости, а заодно и весь марксизм, и теоретическое наследие В. И. Ленина, и «моральный кодекс» («десять заповедей») строителей коммунизма, а вместе с ними и саму мораль, и еще многое другое, так что нам теперь неведомо, кто мы, что мы и зачем мы здесь, на этой земле.
Артуру Шопенгауэру в нашей стране особенно не повезло. Странным образом его причислили к идеалистам послемарксистской эпохи. Поэтому его сочинения не переиздавались, а если его и упоминали, то только в негативном смысле, сопровождая бранные слова упреками в субъективизме, пессимизме, иррационализме, волюнтаризме, реакционности, враждебности к революционным преобразованиям мира и прочем. За 70 лет вышла единственная небольшая монография о мыслителе (13), защищена едва ли не единственная диссертация (69).
Ныне эпохе информационной, экономической и политической глобализации, претензиям построить новый мировой порядок на основе однополярного мира, связанным также с попытками духовной экспансии с целью унификации культурных норм, противостоят антиглобалистские движения и стремление народов к национальной и региональной, в том числе и культурной, свободе. А что же мы? У России «особенная стать»: в XX веке нас дважды пытались лишить не только национальной памяти, но и национальной идентичности; поэтому у нас, как нигде, злободневна задача дня — возрождение традиции. Была ли русская философия оригинальной, или она — всего лишь подражание западным образцам? Пока что в философии в постсоветские годы (и системно, и бессистемно, а главное, некритически) повторяются зады европейского философствования, выказывается нигилистическое отношение как к культурной традиции, так и к тем достижениям, которые имели место в советское время.
Тем не менее мы присутствуем при возрождении оставшейся живой отечественной традиции. На этом пути имеются определенные трудности и определенные достижения. Сначала был бум изданий наших классиков; были опубликованы справочные издания, но исследовательских работ было немного. В начале нового века появились фундаментальные исследования, в которых творчество русских мыслителей представлено в европейском контексте. К сожалению, утраченное за годы советской власти уважение к чистоте историко-философского исследования, «зашоренность» на рационализме, как и негативное отношение к национальному достоянию, заставляют некоторых авторов отрицать самобытность русской мысли либо игнорировать важный элемент ее своеобразия, к примеру, признавая второстепенной позитивность религиозной основы и утверждая за русской философией лишь «оригинальный и самобытный синтез мистической и гностической традиций европейской философии».
Произведения Шопенгауэра начали издаваться (и интенсивно) со второй половины 80-х и в 90-е годы XX века. Ныне пишутся диссертации, публикуются содержательные статьи (см., напр.: 9, 21, 61, 67, 68, 69 и др.). Но до сих пор ряд сочинений мыслителя не переводился; все еще нет обобщающих работ. Однако надежда умирает последней. Вызволимся.
Вместо заключения
Что говорит нам сегодня Шопенгауэр?
По словам отечественного мыслителя В. В. Любищева, прошлое мысли — «не кладбище с могильными плитами с навеки похороненными заблуждениями, а собрание недостроенных архитектурных ансамблей, многие из которых не были закончены не из-за порочности замысла, а из-за несвоевременного рождения проекта или из-за чрезмерной самоуверенности строителей» (цит. по: 66. С. 402). Такова философия Шопенгауэра.
Философия является наукой особого рода. Это вековечная мудрость, в которой человечество ставит и пытается решить конечные вопросы бытия и мышления, ищет истину, добро и красоту, смысл жизни и смерти. Это — уникальная форма духовности, формирующая мировоззрение не одними только рациональными средствами. Это убедительно показал Шопенгауэр. В наши дни его философия дает пример антипозитивистского понимания этой науки.
Шопенгауэр предложил системное учение, обращенное к цельному пониманию мира, человека и его поведения. В этом учении едины человек и природа. Основой этого единства является воля, поднятая на онтологический уровень. Материализм Шопенгауэра, основанный на богатом эмпирическом материале его времени, благодаря исключительной интуиции обогатил потомков рядом замечательных догадок, далеко выходящих за рамки его эпохи.
Его учение о могучей мировой силе — воле, объективацией которой является человек, о воле, которая подчиняет человека мощи государства, общества, социальной среды, собственным страстям и стремлениям, о воле, которая обрекает человека на горе и страдание, о воле, которой он вынужден подчиняться как неизбывной судьбе, — все это вызывает отторжение, ибо лишает человека смысла существования. Действительно, перед нами философия «плача и зубовного скрежета». В то же время учение о воле может рассматриваться как модель идеи об энергийности мира, которую провидели античные мыслители, западная мистическая традиция и православие в России. Но здание учения философа осталось недостроенным. Он исключил из поля зрения объективное содержание морали, стремление человечества к идеалу, к высокой любви, в конце концов к обретению высшего смысла своего бытия. Его этика, беспощадная к миру, где господствуют страдания и смерть, власть безмерной воли в подлунном мире, требует от людей приспосабливаться, чтобы выжить, и люди, лишенные понимания высшего смысла, утрачивают память о том, зачем и для чего они живут; без такой памяти мучения жизни потеряли бы смысл. К тому же в его учении человек спасается в одиночку.
Шопенгауэр доказывал, что мир вещей самих по себе, недоступный эмпирическому познанию, так же, как сущностные аспекты мира явлений, познается путем интуитивного чистого созерцания, имеющего эстетическую основу, уходящую в глубины бессознательного. В учение о познании Шопенгауэра положено единство познавательной, эстетической и нравственной составляющей философии: эстетика, выступающая как связующее звено между гносеологией и этикой, завершает целостное отношение к миру, что до сих пор не учитывается в специальных исследованиях, посвященных природе философского знания. Шопенгауэр конкретно показал значение бессознательного для акта творчества. И, наконец, он убедительно реабилитировал интуицию (в том числе интеллектуальную), имеющую важную роль в процессе познания.
Ныне и мир в целом, и индивид теряют чувство самосохранения, даже здравый смысл. Поэтому ответы философа на вечные мучительные вопросы человеческого существования, его совет не оглядываться на прошлое, радоваться и утру как новому рождению, и сегодняшнему дню с его хотя бы маленькой удачей, и завершенному делу, его уроки противостояния судьбе самоограничением, самодисциплиной, самопринуждением, самоотречением и направленностью скованной воли наперекор судьбе — все это обещает обретение малой толики счастья, на которое человек может надеяться и которого в состоянии достичь в этом действительно жестоком мире. В этом привлекательность и жизнеспособность философии Шопенгауэра.
К погибели ведет болезнь потребительства, которая уже много десятилетий захлестывает людей. Мир соблазнов разъединяет нас с подлинным бытием, с базисным призванием человека, таит угрозу конца света, когда сольются в одно экологическая катастрофа, угроза ядерной войны и безумства бессмысленной погони за потребительскими видимостями. Шопенгауэр учит любить природу, думать о ней. В его учении о самоограничении видится призыв: «Чуть помедленнее кони!.. Чуть помедленнее!..» Назад к природе, в том числе к природе собственно человеческой, которой для жизни ведь нужно совсем немного.
Человечество стремится к «удобной» жизни, к комфорту. Достойно ли человека это стремление? Что станется с человеком, когда он избавится от бремени неизбывности трагичности собственного бытия? Абсолютный комфорт ведет к небытию. Шопенгауэр невыразительно называл это скукой (слабое определение!). Облегчение бремени человеческого существования в его усовершенствовании снимает груз с души, с бремени совести и обязательств долга. Это — страшный соблазн, угроза человечности в человеке, тем более что его призывают спасаться в одиночку.
Погоня за золотым тельцом, за престижем как гарантиями счастливой жизни ведут к отходу от живой глубины бытия, к подобию жизни; вседозволенность завершается в конце концов преступностью по отношению к жизни других и собственной (чего стоят терроризм или «отказники», уходящие в виртуальный мир, в мир галлюцинаций — в наркотики с их псевдосвободным полетом); раскрепощенная похотливость — дорога к СПИДу и утрата самого сокровенного в человеке — способности любить, к забвению метафизических глубин мира. «Философия для всех» Артура Шопенгауэра — отказ от безудержных хотений, от алчности, зов к ответственности — указатель пути к спасению в нашем повседневном существовании.
Философия является наукой особого рода и в том отношении, что она может быть изложена в более или менее полной форме, в то время как прогресс науки безграничен. Это положение может вызвать споры. И уж совсем проблематичным может показаться тезис, что философия сегодня достигла своей полноты и завершенности; но не случайно наше время не отмечено никакими выдающимися философскими свершениями. Время великих систем и громких имен позади. Сегодня философия может существовать только как история философии. Задача состоит в том, чтобы освоить полученное наследие, свести его воедино, отсечь все тупиковые ответвления, оценить по достоинству, понять до конца все жизнеспособное и плодотворное, сделать его достоянием читающей и думающей публики. Немецкому философу Артуру Шопенгауэру в этом грядущем синтезе уготовано одно из важнейших мест.
По словам отечественного мыслителя В. В. Любищева, прошлое мысли — «не кладбище с могильными плитами с навеки похороненными заблуждениями, а собрание недостроенных архитектурных ансамблей, многие из которых не были закончены не из-за порочности замысла, а из-за несвоевременного рождения проекта или из-за чрезмерной самоуверенности строителей» (цит. по: 66. С. 402). Такова философия Шопенгауэра.
Философия является наукой особого рода. Это вековечная мудрость, в которой человечество ставит и пытается решить конечные вопросы бытия и мышления, ищет истину, добро и красоту, смысл жизни и смерти. Это — уникальная форма духовности, формирующая мировоззрение не одними только рациональными средствами. Это убедительно показал Шопенгауэр. В наши дни его философия дает пример антипозитивистского понимания этой науки.
Шопенгауэр предложил системное учение, обращенное к цельному пониманию мира, человека и его поведения. В этом учении едины человек и природа. Основой этого единства является воля, поднятая на онтологический уровень. Материализм Шопенгауэра, основанный на богатом эмпирическом материале его времени, благодаря исключительной интуиции обогатил потомков рядом замечательных догадок, далеко выходящих за рамки его эпохи.
Его учение о могучей мировой силе — воле, объективацией которой является человек, о воле, которая подчиняет человека мощи государства, общества, социальной среды, собственным страстям и стремлениям, о воле, которая обрекает человека на горе и страдание, о воле, которой он вынужден подчиняться как неизбывной судьбе, — все это вызывает отторжение, ибо лишает человека смысла существования. Действительно, перед нами философия «плача и зубовного скрежета». В то же время учение о воле может рассматриваться как модель идеи об энергийности мира, которую провидели античные мыслители, западная мистическая традиция и православие в России. Но здание учения философа осталось недостроенным. Он исключил из поля зрения объективное содержание морали, стремление человечества к идеалу, к высокой любви, в конце концов к обретению высшего смысла своего бытия. Его этика, беспощадная к миру, где господствуют страдания и смерть, власть безмерной воли в подлунном мире, требует от людей приспосабливаться, чтобы выжить, и люди, лишенные понимания высшего смысла, утрачивают память о том, зачем и для чего они живут; без такой памяти мучения жизни потеряли бы смысл. К тому же в его учении человек спасается в одиночку.
Шопенгауэр доказывал, что мир вещей самих по себе, недоступный эмпирическому познанию, так же, как сущностные аспекты мира явлений, познается путем интуитивного чистого созерцания, имеющего эстетическую основу, уходящую в глубины бессознательного. В учение о познании Шопенгауэра положено единство познавательной, эстетической и нравственной составляющей философии: эстетика, выступающая как связующее звено между гносеологией и этикой, завершает целостное отношение к миру, что до сих пор не учитывается в специальных исследованиях, посвященных природе философского знания. Шопенгауэр конкретно показал значение бессознательного для акта творчества. И, наконец, он убедительно реабилитировал интуицию (в том числе интеллектуальную), имеющую важную роль в процессе познания.
Ныне и мир в целом, и индивид теряют чувство самосохранения, даже здравый смысл. Поэтому ответы философа на вечные мучительные вопросы человеческого существования, его совет не оглядываться на прошлое, радоваться и утру как новому рождению, и сегодняшнему дню с его хотя бы маленькой удачей, и завершенному делу, его уроки противостояния судьбе самоограничением, самодисциплиной, самопринуждением, самоотречением и направленностью скованной воли наперекор судьбе — все это обещает обретение малой толики счастья, на которое человек может надеяться и которого в состоянии достичь в этом действительно жестоком мире. В этом привлекательность и жизнеспособность философии Шопенгауэра.
К погибели ведет болезнь потребительства, которая уже много десятилетий захлестывает людей. Мир соблазнов разъединяет нас с подлинным бытием, с базисным призванием человека, таит угрозу конца света, когда сольются в одно экологическая катастрофа, угроза ядерной войны и безумства бессмысленной погони за потребительскими видимостями. Шопенгауэр учит любить природу, думать о ней. В его учении о самоограничении видится призыв: «Чуть помедленнее кони!.. Чуть помедленнее!..» Назад к природе, в том числе к природе собственно человеческой, которой для жизни ведь нужно совсем немного.
Человечество стремится к «удобной» жизни, к комфорту. Достойно ли человека это стремление? Что станется с человеком, когда он избавится от бремени неизбывности трагичности собственного бытия? Абсолютный комфорт ведет к небытию. Шопенгауэр невыразительно называл это скукой (слабое определение!). Облегчение бремени человеческого существования в его усовершенствовании снимает груз с души, с бремени совести и обязательств долга. Это — страшный соблазн, угроза человечности в человеке, тем более что его призывают спасаться в одиночку.
Погоня за золотым тельцом, за престижем как гарантиями счастливой жизни ведут к отходу от живой глубины бытия, к подобию жизни; вседозволенность завершается в конце концов преступностью по отношению к жизни других и собственной (чего стоят терроризм или «отказники», уходящие в виртуальный мир, в мир галлюцинаций — в наркотики с их псевдосвободным полетом); раскрепощенная похотливость — дорога к СПИДу и утрата самого сокровенного в человеке — способности любить, к забвению метафизических глубин мира. «Философия для всех» Артура Шопенгауэра — отказ от безудержных хотений, от алчности, зов к ответственности — указатель пути к спасению в нашем повседневном существовании.
Философия является наукой особого рода и в том отношении, что она может быть изложена в более или менее полной форме, в то время как прогресс науки безграничен. Это положение может вызвать споры. И уж совсем проблематичным может показаться тезис, что философия сегодня достигла своей полноты и завершенности; но не случайно наше время не отмечено никакими выдающимися философскими свершениями. Время великих систем и громких имен позади. Сегодня философия может существовать только как история философии. Задача состоит в том, чтобы освоить полученное наследие, свести его воедино, отсечь все тупиковые ответвления, оценить по достоинству, понять до конца все жизнеспособное и плодотворное, сделать его достоянием читающей и думающей публики. Немецкому философу Артуру Шопенгауэру в этом грядущем синтезе уготовано одно из важнейших мест.
Основные даты жизни и творчества Артура Шопенгауэра
1788, 22 февраля — в вольном ганзейском городе Данциге в семье оптового купца Генриха Флориса и Иоганны (урожденной Трозинер) родился Артур Шопенгауэр.
1793 — вскоре после присоединения Данцига к Пруссии семья переселяется в вольный ганзейский город Гамбург.
1797 — родилась Адель Шопенгауэр.
Июль — путешествие Артура с отцом в Париж и Гавр. В течение двух лет Артур живет в Гавре в семье купца Грегуара де Блеземира. Дружба с его сыном Антимом.
1799, август — возвращение в Гамбург.
До 1803 года посещает частную торговую школу Рунге.
1803, март — решение Артура о путешествии с родителями по Европе (Голландия, Англия, Франция, Швейцария, Австрия).
1803, 3 мая — начало путешествия.
1804, 25 августа — конец путешествия.
Сентябрь-декабрь — обучение в фирме купца Кабруна в Данциге.
1805 — обучение в торговом доме именитого купца Иениша в Гамбурге.
20 апреля — смерть отца.
1806, сентябрь — переселение матери и сестры в Веймар.
Октябрь — основание Иоганной Шопенгауэр салона в Веймаре и начало дружбы с И. В. Гете.
1807, май — Артур покидает Гамбург, переселяется в Готу и начинает учиться в гимназии с целью подготовки для обучения в университете.
Декабрь — Артур вынужденно уходит из школы в Готе, переселяется в Веймар, берет частные уроки.
Влюбленность в Каролину Ягеман.
1809 — окончание гимназического курса.
9 октября — поступление в Геттингенский университет.
1809-1811 — обучение в Геттингене на медицинском факультете; со второго семестра — обращение к философии.
1811, Пасха — посещение Веймара.
Встреча с Виландом, предсказавшим ему успех на философском поприще.
Осень — переводится в Берлинский университет.
1811-1813 — обучение в Берлинском университете. Слушает лекции Фихте, Шлейермахера и др.
1813, 2 мая — бегство из Берлина в Веймар перед началом войны с разбитой в России наполеоновской армией. Переселение в Рудольштадт.
Июль-ноябрь — создание книги «О четверояком корне достаточного основания». Защита ее в качестве докторской диссертации в Йене.
5 ноября — возвращение в дом матери.
Зима — беседы с Гете. Раздоры с матерью из-за ее друга Герстенберга.
1814, май — разрыв с матерью. Артур покидает Веймар.
1814-1818 — живет в Дрездене.
1815 — трактат «О зрении и цвете». Первые наброски основного труда «Мир как воля и представление».
1818, март — окончание работы над рукописью «Мира...». Договор о публикации книги с издательством Брокгауза. Осень — начало итальянского путешествия (Флоренция, Рим, Неаполь, Венеция).
1819, январь — «Мир как воля и представление» выходит в свет. Лето — разорение семьи вследствие банкротства данцигского банкира Мюля. Конфликт с матерью и Аделью.
25 августа — снова в Дрездене. Получение места доцента на философском факультете Берлинского университета.
1820, 23 марта — начало лекций в Берлине. Их провал.
1821 — начало романа с актрисой Каролиной Медон.
Скандал с соседкой — швеей Маркет, судебный процесс с которой длился более пяти лет.
1822, 27 мая — второе итальянское путешествие (Милан, Флоренция, Венеция).
1823 — возвращение на родину. Прибытие в Мюнхен. Тяжелая болезнь на фоне депрессии.
1824 — пребывание в Бад Гаштейне, Мангейме и Дрездене.
1825, апрель — снова в Берлине. Новые неудачи: лекции невостребованы, философские переводы не приняты.
1831, август — бегство из Берлина во Франкфурт-на-Майне в страхе перед холерой.
1832, июль — до июня 1833 — живет в Мангейме.
1833, 6 июля — возвращение во Франкфурт-на-Майне, где живет до конца своих дней.
1835 — трактат «О воле в природе».
1838 — смерть матери.
1839 — премированная работа «О свободе воли».
1840 — трактат «Об основе морали», премии не удостоенный.
1844 — второе издание «Мира как воли и представления», переработанное и расширенное за счет второго тома.
1849 — смерть Адели.
1851 — «Парерга и Паралипомена».
1852-1853 — начало известности.
1859 — третье издание «Мира как воли и представления».
1860, 21 сентября — смерть Артура Шопенгауэра.
1793 — вскоре после присоединения Данцига к Пруссии семья переселяется в вольный ганзейский город Гамбург.
1797 — родилась Адель Шопенгауэр.
Июль — путешествие Артура с отцом в Париж и Гавр. В течение двух лет Артур живет в Гавре в семье купца Грегуара де Блеземира. Дружба с его сыном Антимом.
1799, август — возвращение в Гамбург.
До 1803 года посещает частную торговую школу Рунге.
1803, март — решение Артура о путешествии с родителями по Европе (Голландия, Англия, Франция, Швейцария, Австрия).
1803, 3 мая — начало путешествия.
1804, 25 августа — конец путешествия.
Сентябрь-декабрь — обучение в фирме купца Кабруна в Данциге.
1805 — обучение в торговом доме именитого купца Иениша в Гамбурге.
20 апреля — смерть отца.
1806, сентябрь — переселение матери и сестры в Веймар.
Октябрь — основание Иоганной Шопенгауэр салона в Веймаре и начало дружбы с И. В. Гете.
1807, май — Артур покидает Гамбург, переселяется в Готу и начинает учиться в гимназии с целью подготовки для обучения в университете.
Декабрь — Артур вынужденно уходит из школы в Готе, переселяется в Веймар, берет частные уроки.
Влюбленность в Каролину Ягеман.
1809 — окончание гимназического курса.
9 октября — поступление в Геттингенский университет.
1809-1811 — обучение в Геттингене на медицинском факультете; со второго семестра — обращение к философии.
1811, Пасха — посещение Веймара.
Встреча с Виландом, предсказавшим ему успех на философском поприще.
Осень — переводится в Берлинский университет.
1811-1813 — обучение в Берлинском университете. Слушает лекции Фихте, Шлейермахера и др.
1813, 2 мая — бегство из Берлина в Веймар перед началом войны с разбитой в России наполеоновской армией. Переселение в Рудольштадт.
Июль-ноябрь — создание книги «О четверояком корне достаточного основания». Защита ее в качестве докторской диссертации в Йене.
5 ноября — возвращение в дом матери.
Зима — беседы с Гете. Раздоры с матерью из-за ее друга Герстенберга.
1814, май — разрыв с матерью. Артур покидает Веймар.
1814-1818 — живет в Дрездене.
1815 — трактат «О зрении и цвете». Первые наброски основного труда «Мир как воля и представление».
1818, март — окончание работы над рукописью «Мира...». Договор о публикации книги с издательством Брокгауза. Осень — начало итальянского путешествия (Флоренция, Рим, Неаполь, Венеция).
1819, январь — «Мир как воля и представление» выходит в свет. Лето — разорение семьи вследствие банкротства данцигского банкира Мюля. Конфликт с матерью и Аделью.
25 августа — снова в Дрездене. Получение места доцента на философском факультете Берлинского университета.
1820, 23 марта — начало лекций в Берлине. Их провал.
1821 — начало романа с актрисой Каролиной Медон.
Скандал с соседкой — швеей Маркет, судебный процесс с которой длился более пяти лет.
1822, 27 мая — второе итальянское путешествие (Милан, Флоренция, Венеция).
1823 — возвращение на родину. Прибытие в Мюнхен. Тяжелая болезнь на фоне депрессии.
1824 — пребывание в Бад Гаштейне, Мангейме и Дрездене.
1825, апрель — снова в Берлине. Новые неудачи: лекции невостребованы, философские переводы не приняты.
1831, август — бегство из Берлина во Франкфурт-на-Майне в страхе перед холерой.
1832, июль — до июня 1833 — живет в Мангейме.
1833, 6 июля — возвращение во Франкфурт-на-Майне, где живет до конца своих дней.
1835 — трактат «О воле в природе».
1838 — смерть матери.
1839 — премированная работа «О свободе воли».
1840 — трактат «Об основе морали», премии не удостоенный.
1844 — второе издание «Мира как воли и представления», переработанное и расширенное за счет второго тома.
1849 — смерть Адели.
1851 — «Парерга и Паралипомена».
1852-1853 — начало известности.
1859 — третье издание «Мира как воли и представления».
1860, 21 сентября — смерть Артура Шопенгауэра.
Список литературы
1. Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики. М., 1970.
2. Андреева И. С. Современные зарубежные исследования философии Ницше. М., 1984.
3. Антология мировой философии. М., 1971. Т. 3.
4. Асмус В. Ф. Проблема целесообразности в учении Канта об органической природе и в эстетике// Кант И. Собр. соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 5. С. 5-63.
5. Балашов Ю. В. Наблюдатель в космологии: дискуссии вокруг антропного принципа // Проблема гуманитаризации математического и естественно-научного знания. М., 1991. С. 80-119.
6. Батюто А. Тургенев — романист. М., 1972.
7. Бердяев Н. А. Философия свободы. М., 1989. С. 12-250.
8. Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994.
9. Блюменкранц М. А. Как остановить колесо Иксиона? // Шопенгауэр А. Афоризмы и максимы. М.; Харьков, 1999.
10. Боррадори Дж. Американский философ. М., 1998.
11. Булгаков С. Расизм и христианство // Вестн. русского христианского движения. Париж, 1990. No 158. С. 160-201.
12. Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. М., 1993.
13. Быховский Б. Э. Шопенгауэр. М., 1975.
14. Гартман Э. Сущность мирового процесса или философия бессознательного. М, 1873.
15. Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному. Новая онтология XX века. М., 1997.
16. Гайденко П. П. Жизнь и творчество Фихте // Фихте И. Г. Соч. М., 1995. С. 6-67.
17. Гулыга А. В. Кант. М., 1970.
18. Гулыга А. В. Место эстетики в философской системе Канта // Философия Канта и современность. М, 1974. С. 267-289.
19. Гулыга А. В. Немецкая классическая философия. М., 2001.
20. Гулыга А. В. Эстетика в свете аксиологии. М., 2000.
21. Гусейнов А., Скрипник А. Пессимистический гуманизм Артура Шопенгауэра // Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992. С. 5-18.
22. Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. М., 1973. Т. 5.
23. Евлампиев И. И. История русской метафизики в XIX-XX веках. Русская философия в поисках абсолюта. СПб., 2000. Т. 1.
24. Зощенко М. М. Возвращенная молодость // Соч.: В 3 т. Л., 1987. Т. 3. С. 5-160.
25. Ильин И. А. Дневник. Письма. Документы (1903-1938). М, 1999.
26. Исхаков Б. И. Жизнь параллельных миров. М., 1999. Ч. 1-2.
27. Кант И. Критика способности суждения // Собр. соч.: В 8 т. М., 1994. Т. 5.
28. Кант И. Критика чистого разума // Там же. М, 1994. Т. 3.
29. Кант И. Основоположения метафизики нравов // Там же. М., 1994. Т. 4.
30. Курляндская Г. Б. Таинственные повести Тургенева // Третий международный Тургеневский конгресс. Орел, 1971. С. 3-71.
31. Курляндская Г. Б. Эстетический мир И. С. Тургенева. Орел, 1994.
32. Лавров П. Л. Очерки вопросов практической философии // Философия и социология. Избр. произв.: В 2 т. М., 1965. Т. 1. С. 339-462.
33. Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. М., 1996.
34. Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. Поли. собр. соч. Т. 14.
35. Маркс К. Введение к критике гегелевской философии права // Маркс К, Энгельс Ф. Соч. М., 1955. Т. 1. С. 414-429.
36. Маркс К, Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Там же. Т. 4. С. 419-459.
37. Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Там же. Т. 3. С. 3-4.
38. Мееровский Б. В., Нарский И. С. Философия мировой воли и скорби // Шопенгауэр А. О четверояком корне... Мир как воля и представление. Т. 1. Критика кантовской философии. М., 1993. С. 632-666.
39. Нефедов Е. И. Взаимодействие физических полей с живым веществом. Тула, 1995.
2. Андреева И. С. Современные зарубежные исследования философии Ницше. М., 1984.
3. Антология мировой философии. М., 1971. Т. 3.
4. Асмус В. Ф. Проблема целесообразности в учении Канта об органической природе и в эстетике// Кант И. Собр. соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 5. С. 5-63.
5. Балашов Ю. В. Наблюдатель в космологии: дискуссии вокруг антропного принципа // Проблема гуманитаризации математического и естественно-научного знания. М., 1991. С. 80-119.
6. Батюто А. Тургенев — романист. М., 1972.
7. Бердяев Н. А. Философия свободы. М., 1989. С. 12-250.
8. Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994.
9. Блюменкранц М. А. Как остановить колесо Иксиона? // Шопенгауэр А. Афоризмы и максимы. М.; Харьков, 1999.
10. Боррадори Дж. Американский философ. М., 1998.
11. Булгаков С. Расизм и христианство // Вестн. русского христианского движения. Париж, 1990. No 158. С. 160-201.
12. Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. М., 1993.
13. Быховский Б. Э. Шопенгауэр. М., 1975.
14. Гартман Э. Сущность мирового процесса или философия бессознательного. М, 1873.
15. Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному. Новая онтология XX века. М., 1997.
16. Гайденко П. П. Жизнь и творчество Фихте // Фихте И. Г. Соч. М., 1995. С. 6-67.
17. Гулыга А. В. Кант. М., 1970.
18. Гулыга А. В. Место эстетики в философской системе Канта // Философия Канта и современность. М, 1974. С. 267-289.
19. Гулыга А. В. Немецкая классическая философия. М., 2001.
20. Гулыга А. В. Эстетика в свете аксиологии. М., 2000.
21. Гусейнов А., Скрипник А. Пессимистический гуманизм Артура Шопенгауэра // Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992. С. 5-18.
22. Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. М., 1973. Т. 5.
23. Евлампиев И. И. История русской метафизики в XIX-XX веках. Русская философия в поисках абсолюта. СПб., 2000. Т. 1.
24. Зощенко М. М. Возвращенная молодость // Соч.: В 3 т. Л., 1987. Т. 3. С. 5-160.
25. Ильин И. А. Дневник. Письма. Документы (1903-1938). М, 1999.
26. Исхаков Б. И. Жизнь параллельных миров. М., 1999. Ч. 1-2.
27. Кант И. Критика способности суждения // Собр. соч.: В 8 т. М., 1994. Т. 5.
28. Кант И. Критика чистого разума // Там же. М, 1994. Т. 3.
29. Кант И. Основоположения метафизики нравов // Там же. М., 1994. Т. 4.
30. Курляндская Г. Б. Таинственные повести Тургенева // Третий международный Тургеневский конгресс. Орел, 1971. С. 3-71.
31. Курляндская Г. Б. Эстетический мир И. С. Тургенева. Орел, 1994.
32. Лавров П. Л. Очерки вопросов практической философии // Философия и социология. Избр. произв.: В 2 т. М., 1965. Т. 1. С. 339-462.
33. Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. М., 1996.
34. Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. Поли. собр. соч. Т. 14.
35. Маркс К. Введение к критике гегелевской философии права // Маркс К, Энгельс Ф. Соч. М., 1955. Т. 1. С. 414-429.
36. Маркс К, Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Там же. Т. 4. С. 419-459.
37. Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Там же. Т. 3. С. 3-4.
38. Мееровский Б. В., Нарский И. С. Философия мировой воли и скорби // Шопенгауэр А. О четверояком корне... Мир как воля и представление. Т. 1. Критика кантовской философии. М., 1993. С. 632-666.
39. Нефедов Е. И. Взаимодействие физических полей с живым веществом. Тула, 1995.