В последующие годы, особенно после прихода к власти в Германии Адольфа Гитлера, тактика хортистов по проблеме ревизии границ, установленных в Трианоне, продолжала меняться.
Глава четвертая
Глава пятая
Глава четвертая
Социально-экономическое положение
Население Подкарпатской Руси в годы военной диктатуры и экономического кризиса (1919–1923) не могло почувствовать улучшения от замены венгерского господства на чехословацкое. Меры, предпринимавшиеся в области просвещения и культуры, тоже не проявлялись немедленно. Надежда на улучшение материального положения четырех пятых населения, которые фактически продолжали прозябать в нищете, не сбывалась.
Во втором томе «Очерков» по истории Закарпатья к лучшим частям книги относятся главы, написанные В.И. Илько в соавторстве со своим сыном и А.В. Хлантой. Они опираются на солидное научное исследование, защищенное в качестве докторской диссертации. Имеются в виду прежде всего главы, относящиеся к состоянию промышленности и сельского хозяйства в Подкарпатской Руси в 1920-х – начале 1930-х годов.[231]
Как указывалось выше, чехословацкое правительство не реагировало на требования политических деятелей Подкарпатья передать во владение автономного края государственную собственность бывшего венгерского королевства. Более того, оно сделало все возможное (издав в 1920 году постановление о нострификации) для перехода в руки чешского финансового капитала и частного имущества иностранцев, имевшегося долями почти во всех отраслях народного хозяйства. Так, в собственности чешских предпринимателей, финансового капитала и иностранцев находились: три химических завода, почти все деревообрабатывающие предприятия, мебельные фабрики, спичечная фабрика и другое имущество.[232] На протяжении всего периода господства чехов в крае не было построено ни одного промышленного перерабатывающего предприятия. Край рассматривали как базу сырья для чешской промышленности и рынок сбыта чешских товаров.
На страницах, отмеченных в сноске, авторы дважды обращаются к такому факту: из шахт в Солотвине, которые чехословацкое государство прибрало к своим рукам, временами обеспечивали солью всю республику. Но власти не поставили на месте добычи соледробильную мельницу, а вывозили соль за многие сотни километров в Моравию, в Оломоуце и Жилине дробили ее, упаковывали и пускали в продажу втридорога, в том числе и в Подкарпатье. В 1928 году чехословацкое правительство продало (всего за 36 млн. чешских корун) доминию австрийского графа Шёнборна-Бухгайма франко-бельгийско-швейцарской финансовой группе, получившей наименование фирмы «Латорица». Эти владения в Подкарпатье распространялись на 150 поселений (всего их тогда в крае насчитывалось около 500). Фирме стал принадлежать и ряд промышленных предприятий.
Характеризующим политику чехословацкого правительства является и установление им дискриминационных тарифов на перевозки по железной дороге по отношению к своей восточной провинции. На товары (фрукты, виноград и другие), вывозившиеся из Подкарпатской Руси в Чехию, налоги и пошлины были в два – четыре раза выше, чем на товары, завозившиеся из Чехии в Закарпатье.
В 1930 году почти половина территории Подкарпатья была покрыта лесами (48,5 % – 612 332 гектара). Более половины лесного массива принадлежало государству, остальное – частным лицам, акционерным обществам, урбариальным и сельским общинам, церкви. Более половины составляли буковые леса, а прочее (из лиственных твердых пород) приходилось на дуб и граб. Определенную долю составляли хвойные – качественные сосна и ель. Наличие такого богатства обусловило превращение лесоводства в одну из основных отраслей народного хозяйства, причем более половины заготовленной буковой древесины использовали химические заводы для сухой перегонки (дистилляции). Самым мощным среди них был Великобычковский завод, дававший половину всей продукции этого типа производства. Три государственных лесозаготовительных управления (Ужгородское, Буштинское и Раховское) в первой половине 1920-х годов заготовили 512 тыс. кубометров древесины, а во второй половине увеличили заготовки на треть.[233]
Для ускорения вывоза леса к местам его вырубки прокладывались узкоколейные железные дороги. Часть заготовленного леса перерабатывалась на местных государственных и частных предприятиях. В начале 1920-х годов их было в Подкарпатье около 40, а позже это число возросло до 46. Но большая часть леса сплавлялась в виде кругляка по Тисе в Венгрию. Некоторые виды ценных пород древесины вывозились для переработки в Чехию, а также в соседние государства – Австрию, Германию и Италию. Часть готовой продукции шла на экспорт даже в Англию.
Горнорудной промышленности по добыче железной руды в 1920-е годы не повезло. Слабо развитая чугунолитейная и обрабатывающая промышленность продолжала сокращаться. Она не выдерживала конкуренции развитой чешской промышленности. До того она обеспечивала скудные потребности края в незамысловатом инвентаре и домашнем инструменте, несмотря на то что залежи руды были незначительны и добыча ее нерентабельна. Теперь же месторождения в западной части Подкарпатья (Ужгородском, Перечинском округах) повсеместно были заброшены. Работали только те шахты, которые обеспечивали сырьем заводы по выплавке чугуна и изготовлявшие домашние инструменты, а также орудия труда (топоры, молотки, серпы, косы, мотыги, утюги и так далее). Такие предприятия работали (хотя и с перебоями) в Долгом, Фридьешове и Кобылецкой Поляне.
Завод по производству спичек «Вулкан» в Чинадиево был обеспечен сырьем мягкой породы – осиной, он выпускал в год около 10 млн. коробок спичек и обеспечивал потребности населения края. Но с 1923 года завод перешел под контроль чешского картеля «Соло» и к концу 1920-х работал уже на половину своей мощности, а потом почти прекратил выпуск продукции.[234]
В пищевой промышленности традиционной была мукомольная. В крае в разные годы работало около 650 мельниц, перерабатывавших почти весь урожай пшеницы, ржи и кукурузы на муку. Причем на этих же мельницах было перемолото и 69 % пшеницы привозной.[235]
Водочная промышленность регулировалась правительственным постановлением республики от 1921 года, обеспечивавшим чешским монополиям возможность поставок этой продукции в восточную провинцию. Единственный пивоваренный завод в Подгорянах, ранее принадлежавший Шёнборну, обеспечивал внутренние потребности населения. В Подкарпатье выращивали табак, а в Мукачеве (с конца XIX века) работала табачная фабрика, сначала специализировавшаяся на выпуске сигар «Куба» и «Коста-Рика». В чешский период она продолжала выпускать сотни тысяч сигарет.
В 1920-е годы в Подкарпатье работало несколько электростанций, использовавших паровые двигатели. В 1925 году их объединили, а в 1932-м в Ужгороде началось строительство гидроэлектростанции, которая освещала почти все крупные поселения Подкарпатья и снабжала энергией часть промышленных объектов. Мощность ее была 20 млн. киловатт-часов. Часть выработанной ею энергии передавалась в Восточную Словакию.
В те годы в Подкарпатье довольно успешно развивались кустарные промыслы, хотя им приходилось выдерживать жестокую конкуренцию с фабрично-заводской продукцией за сбыт своих товаров. Наравне с этим и в сельской местности жители занимались кустарными промыслами. В 1930 году в 23 селах насчитывалось 96 кустарных мастерских по изготовлению полотна, сукна, шерстяных ковров, художественных вышивок, плетеной мебели, корзин (представителей этого промысла из-за Карпат и сегодня можно встретить со своей продукцией на московских рынках). Тогда в Подкарпатье этим промыслом занималось около 50 тыс. человек.
В Подкарпатье было много каменных карьеров, особенно с гранитными породами и разного рода глинами, которые использовались при сооружении дорог, тоннелей, мостов, для изготовления кирпича для строительства жилых домов, новых административных зданий в Ужгороде и других местах, а также в чешских колониях для таможенных и финансовых служб.
В результате бурного строительства Ужгород из провинциального городка превратился в современный город – краевой центр. В 1929 году в Ужгороде был построен аэродром, и город получил воздушную связь не только с чехословацкими городами, но и с зарубежными странами.
В 1920-е годы произошли значительные изменения в социальной структуре населения края в сторону увеличения числа занятых в промышленности и некоторых других отраслях. Число занятых в промышленности возросло с 63 до 85,5 тысячи человек, в торговле – с 20 до 41,5 тыс. человек, на транспорте – с 15 до 23 тыс. человек.[236]
1920–1930-е годы характеризовались дальнейшим процессом социального расслоения населения. Все ярче стали выделяться слои, становившиеся богаче в результате приспособления к капиталистическому производству. В ходу был лозунг «каждый человек может стать миллионером». В качестве примера приводился Томаш Батя, который из простого сапожника стал в городе Злинь крупным предпринимателем, обувным фабрикантом с мировой известностью.
Но, несмотря на это, промышленность в Подкарпатской Руси оставалась слабо развитой. По статистическим данным, в 1930 году в промышленности края уже было занято 90 тыс. рабочих. Однако, если быть объективным, то среди них фабрично-заводских рабочих было только 16–18 тысяч. В эту цифру были включены ремесленники, занятые на транспорте и в связи, в торговле, строительстве, в коммунальных службах. Если учесть членов их семей, то это уже почти половина населения края.
По чехословацкой переписи в Подкарпатской Руси в 1921 году всего проживало 595 тыс. человек, а в 1930-м – 709 тысяч. К названным 90 тысячам было прибавлено более 100 тысяч сельской бедноты (половина из которой была занята в сельском и лесном хозяйстве). Короче говоря, группа ученых насчитала на 1930 год рабочих наемного труда в крае 250–270 тыс. человек.[237] Если это было бы так, то с членами семей они составили бы число большее, чем население края. Достаточно сказать, что приведенные цифры превышали число принявших участие в Подкарпатье в голосовании на выборах в чехословацкий парламент (в 1924, 1925 и 1929 годах) или в 1920-е годы численность населения края увеличилась на 114 тыс. человек, в основном за счет естественного прироста. Из переписи 1930 года видно, что почти 113 тыс. семей занимались сельским хозяйством. Значительная часть сельского населения, в абсолютном большинстве своем крестьянского, жила в трудных условиях, и часть членов таких семей вынуждена была заниматься приработками, но это еще не дает основания для перевода их в разряд рабочих.
За весь период вхождения Подкарпатья в состав Чехословакии основной отраслью народного хозяйства оставалось сельское хозяйство. В 1919 году советская власть в крае существовала очень недолго, поэтому особых изменений в сельском хозяйства не произошло, крестьяне землей официально наделены не были. Поэтому после свержения советской власти румынский и чешский оккупационные режимы быстро восстановили старые порядки. Их и капиталистическими трудно назвать, если учесть уйму феодальных пережитков, прежде всего сохранившееся крупнопоместное землевладение. Правда, в 1919 году чехословацкое правительство заявило о проведении аграрной реформы, но она затрагивала в основном латифундии бывших венгерских и австрийских землевладельцев, да и то не всех. Для «целей аграрной реформы» было изъято за выкуп 104 землевладения, к ним была присовокуплена часть государственных земель. В целом в фонде для аграрной реформы оказалось 253 429 гектаров.[238] Из этих земель на лучших участках было создано 29 новых крупных латифундий, 146 образцовых хозяйств, часть земель вернули бывшим хозяевам, часть роздали колонистам. Для крестьян осталось 30,3 тыс. га, причем худших земель.[239] Значительная часть из этих наделов в последующие годы мирового кризиса была продана с молотка – получившие участки по реформе не смогли расплатиться за них.
Соотношение владельцев отдельных категорий земель и их количество по статистике 1930 года показывает таблица 1.[240]
В.И. Илько много лет работал над изучением положения подкарпатского села и крестьянства в ХХ веке. На эту тему он защитил докторскую диссертацию. Ту часть ее, которая относится к чехословацкому периоду, он депонировал в ИНИОН АН СССР в Москве.[241] Его добротное и всестороннее исследование заслуживает всяческой похвалы. Оно легло в основу написания параграфа по этой проблеме во втором томе «Очерков», опубликованных в 1995 году. Его научное исследование опирается на широкий круг источников (в том числе архивных) и литературы. В результате и выжимки из него в очерках оказались одной из лучших частей тома.[242]
Состояние сельского хозяйства и положение крестьянства автор сравнивает с развитыми частями Чехословакии, в частности с Чехией, и для Подкарпатья вырисовывается плачевная картина. Он обращает внимание и на трудности выравнивания уровней в республике, которые усугублялись отсутствием у пражских правителей таких целей и желания.
Не могу не высказать одно критическое замечание, когда идет речь о сравнении урожайности сельскохозяйственных культур, в частности пшеницы, в разных по величине наделах. Ссылаясь на свои подсчеты, автор указывает, что в бедняцких хозяйствах она составляла 2,2 центнера с гектара.[243] Это абсурд. Тогда сев шел вручную. На гектар пашни таким методом расходовали около 2,5 центнера посевного зерна пшеницы. Нет необходимости доказывать, что никакой крестьянин не станет засевать поле, которое не вернет ему даже высеянное зерно.
Монополии добились сохранения в крае низких цен не только на сырье, но и на продукцию сельского хозяйства, в частности в животноводстве. Перекупщики закупали скот у крестьян по совершенно заниженным ценам, особенно в годы кризиса, что вело к дальнейшему ухудшению питания населения. В горных районах основными продуктами были картофель и кукурузная мука.
Сохранив крупнопоместное землевладение, чешские власти оставили крестьян на голодное прозябание. Обещанную автономию краю не дали, боясь потерять власть над Подкарпатьем.
Во втором томе «Очерков» по истории Закарпатья к лучшим частям книги относятся главы, написанные В.И. Илько в соавторстве со своим сыном и А.В. Хлантой. Они опираются на солидное научное исследование, защищенное в качестве докторской диссертации. Имеются в виду прежде всего главы, относящиеся к состоянию промышленности и сельского хозяйства в Подкарпатской Руси в 1920-х – начале 1930-х годов.[231]
Как указывалось выше, чехословацкое правительство не реагировало на требования политических деятелей Подкарпатья передать во владение автономного края государственную собственность бывшего венгерского королевства. Более того, оно сделало все возможное (издав в 1920 году постановление о нострификации) для перехода в руки чешского финансового капитала и частного имущества иностранцев, имевшегося долями почти во всех отраслях народного хозяйства. Так, в собственности чешских предпринимателей, финансового капитала и иностранцев находились: три химических завода, почти все деревообрабатывающие предприятия, мебельные фабрики, спичечная фабрика и другое имущество.[232] На протяжении всего периода господства чехов в крае не было построено ни одного промышленного перерабатывающего предприятия. Край рассматривали как базу сырья для чешской промышленности и рынок сбыта чешских товаров.
На страницах, отмеченных в сноске, авторы дважды обращаются к такому факту: из шахт в Солотвине, которые чехословацкое государство прибрало к своим рукам, временами обеспечивали солью всю республику. Но власти не поставили на месте добычи соледробильную мельницу, а вывозили соль за многие сотни километров в Моравию, в Оломоуце и Жилине дробили ее, упаковывали и пускали в продажу втридорога, в том числе и в Подкарпатье. В 1928 году чехословацкое правительство продало (всего за 36 млн. чешских корун) доминию австрийского графа Шёнборна-Бухгайма франко-бельгийско-швейцарской финансовой группе, получившей наименование фирмы «Латорица». Эти владения в Подкарпатье распространялись на 150 поселений (всего их тогда в крае насчитывалось около 500). Фирме стал принадлежать и ряд промышленных предприятий.
Характеризующим политику чехословацкого правительства является и установление им дискриминационных тарифов на перевозки по железной дороге по отношению к своей восточной провинции. На товары (фрукты, виноград и другие), вывозившиеся из Подкарпатской Руси в Чехию, налоги и пошлины были в два – четыре раза выше, чем на товары, завозившиеся из Чехии в Закарпатье.
В 1930 году почти половина территории Подкарпатья была покрыта лесами (48,5 % – 612 332 гектара). Более половины лесного массива принадлежало государству, остальное – частным лицам, акционерным обществам, урбариальным и сельским общинам, церкви. Более половины составляли буковые леса, а прочее (из лиственных твердых пород) приходилось на дуб и граб. Определенную долю составляли хвойные – качественные сосна и ель. Наличие такого богатства обусловило превращение лесоводства в одну из основных отраслей народного хозяйства, причем более половины заготовленной буковой древесины использовали химические заводы для сухой перегонки (дистилляции). Самым мощным среди них был Великобычковский завод, дававший половину всей продукции этого типа производства. Три государственных лесозаготовительных управления (Ужгородское, Буштинское и Раховское) в первой половине 1920-х годов заготовили 512 тыс. кубометров древесины, а во второй половине увеличили заготовки на треть.[233]
Для ускорения вывоза леса к местам его вырубки прокладывались узкоколейные железные дороги. Часть заготовленного леса перерабатывалась на местных государственных и частных предприятиях. В начале 1920-х годов их было в Подкарпатье около 40, а позже это число возросло до 46. Но большая часть леса сплавлялась в виде кругляка по Тисе в Венгрию. Некоторые виды ценных пород древесины вывозились для переработки в Чехию, а также в соседние государства – Австрию, Германию и Италию. Часть готовой продукции шла на экспорт даже в Англию.
Горнорудной промышленности по добыче железной руды в 1920-е годы не повезло. Слабо развитая чугунолитейная и обрабатывающая промышленность продолжала сокращаться. Она не выдерживала конкуренции развитой чешской промышленности. До того она обеспечивала скудные потребности края в незамысловатом инвентаре и домашнем инструменте, несмотря на то что залежи руды были незначительны и добыча ее нерентабельна. Теперь же месторождения в западной части Подкарпатья (Ужгородском, Перечинском округах) повсеместно были заброшены. Работали только те шахты, которые обеспечивали сырьем заводы по выплавке чугуна и изготовлявшие домашние инструменты, а также орудия труда (топоры, молотки, серпы, косы, мотыги, утюги и так далее). Такие предприятия работали (хотя и с перебоями) в Долгом, Фридьешове и Кобылецкой Поляне.
Завод по производству спичек «Вулкан» в Чинадиево был обеспечен сырьем мягкой породы – осиной, он выпускал в год около 10 млн. коробок спичек и обеспечивал потребности населения края. Но с 1923 года завод перешел под контроль чешского картеля «Соло» и к концу 1920-х работал уже на половину своей мощности, а потом почти прекратил выпуск продукции.[234]
В пищевой промышленности традиционной была мукомольная. В крае в разные годы работало около 650 мельниц, перерабатывавших почти весь урожай пшеницы, ржи и кукурузы на муку. Причем на этих же мельницах было перемолото и 69 % пшеницы привозной.[235]
Водочная промышленность регулировалась правительственным постановлением республики от 1921 года, обеспечивавшим чешским монополиям возможность поставок этой продукции в восточную провинцию. Единственный пивоваренный завод в Подгорянах, ранее принадлежавший Шёнборну, обеспечивал внутренние потребности населения. В Подкарпатье выращивали табак, а в Мукачеве (с конца XIX века) работала табачная фабрика, сначала специализировавшаяся на выпуске сигар «Куба» и «Коста-Рика». В чешский период она продолжала выпускать сотни тысяч сигарет.
В 1920-е годы в Подкарпатье работало несколько электростанций, использовавших паровые двигатели. В 1925 году их объединили, а в 1932-м в Ужгороде началось строительство гидроэлектростанции, которая освещала почти все крупные поселения Подкарпатья и снабжала энергией часть промышленных объектов. Мощность ее была 20 млн. киловатт-часов. Часть выработанной ею энергии передавалась в Восточную Словакию.
В те годы в Подкарпатье довольно успешно развивались кустарные промыслы, хотя им приходилось выдерживать жестокую конкуренцию с фабрично-заводской продукцией за сбыт своих товаров. Наравне с этим и в сельской местности жители занимались кустарными промыслами. В 1930 году в 23 селах насчитывалось 96 кустарных мастерских по изготовлению полотна, сукна, шерстяных ковров, художественных вышивок, плетеной мебели, корзин (представителей этого промысла из-за Карпат и сегодня можно встретить со своей продукцией на московских рынках). Тогда в Подкарпатье этим промыслом занималось около 50 тыс. человек.
В Подкарпатье было много каменных карьеров, особенно с гранитными породами и разного рода глинами, которые использовались при сооружении дорог, тоннелей, мостов, для изготовления кирпича для строительства жилых домов, новых административных зданий в Ужгороде и других местах, а также в чешских колониях для таможенных и финансовых служб.
В результате бурного строительства Ужгород из провинциального городка превратился в современный город – краевой центр. В 1929 году в Ужгороде был построен аэродром, и город получил воздушную связь не только с чехословацкими городами, но и с зарубежными странами.
В 1920-е годы произошли значительные изменения в социальной структуре населения края в сторону увеличения числа занятых в промышленности и некоторых других отраслях. Число занятых в промышленности возросло с 63 до 85,5 тысячи человек, в торговле – с 20 до 41,5 тыс. человек, на транспорте – с 15 до 23 тыс. человек.[236]
1920–1930-е годы характеризовались дальнейшим процессом социального расслоения населения. Все ярче стали выделяться слои, становившиеся богаче в результате приспособления к капиталистическому производству. В ходу был лозунг «каждый человек может стать миллионером». В качестве примера приводился Томаш Батя, который из простого сапожника стал в городе Злинь крупным предпринимателем, обувным фабрикантом с мировой известностью.
Но, несмотря на это, промышленность в Подкарпатской Руси оставалась слабо развитой. По статистическим данным, в 1930 году в промышленности края уже было занято 90 тыс. рабочих. Однако, если быть объективным, то среди них фабрично-заводских рабочих было только 16–18 тысяч. В эту цифру были включены ремесленники, занятые на транспорте и в связи, в торговле, строительстве, в коммунальных службах. Если учесть членов их семей, то это уже почти половина населения края.
По чехословацкой переписи в Подкарпатской Руси в 1921 году всего проживало 595 тыс. человек, а в 1930-м – 709 тысяч. К названным 90 тысячам было прибавлено более 100 тысяч сельской бедноты (половина из которой была занята в сельском и лесном хозяйстве). Короче говоря, группа ученых насчитала на 1930 год рабочих наемного труда в крае 250–270 тыс. человек.[237] Если это было бы так, то с членами семей они составили бы число большее, чем население края. Достаточно сказать, что приведенные цифры превышали число принявших участие в Подкарпатье в голосовании на выборах в чехословацкий парламент (в 1924, 1925 и 1929 годах) или в 1920-е годы численность населения края увеличилась на 114 тыс. человек, в основном за счет естественного прироста. Из переписи 1930 года видно, что почти 113 тыс. семей занимались сельским хозяйством. Значительная часть сельского населения, в абсолютном большинстве своем крестьянского, жила в трудных условиях, и часть членов таких семей вынуждена была заниматься приработками, но это еще не дает основания для перевода их в разряд рабочих.
За весь период вхождения Подкарпатья в состав Чехословакии основной отраслью народного хозяйства оставалось сельское хозяйство. В 1919 году советская власть в крае существовала очень недолго, поэтому особых изменений в сельском хозяйства не произошло, крестьяне землей официально наделены не были. Поэтому после свержения советской власти румынский и чешский оккупационные режимы быстро восстановили старые порядки. Их и капиталистическими трудно назвать, если учесть уйму феодальных пережитков, прежде всего сохранившееся крупнопоместное землевладение. Правда, в 1919 году чехословацкое правительство заявило о проведении аграрной реформы, но она затрагивала в основном латифундии бывших венгерских и австрийских землевладельцев, да и то не всех. Для «целей аграрной реформы» было изъято за выкуп 104 землевладения, к ним была присовокуплена часть государственных земель. В целом в фонде для аграрной реформы оказалось 253 429 гектаров.[238] Из этих земель на лучших участках было создано 29 новых крупных латифундий, 146 образцовых хозяйств, часть земель вернули бывшим хозяевам, часть роздали колонистам. Для крестьян осталось 30,3 тыс. га, причем худших земель.[239] Значительная часть из этих наделов в последующие годы мирового кризиса была продана с молотка – получившие участки по реформе не смогли расплатиться за них.
Соотношение владельцев отдельных категорий земель и их количество по статистике 1930 года показывает таблица 1.[240]
В.И. Илько много лет работал над изучением положения подкарпатского села и крестьянства в ХХ веке. На эту тему он защитил докторскую диссертацию. Ту часть ее, которая относится к чехословацкому периоду, он депонировал в ИНИОН АН СССР в Москве.[241] Его добротное и всестороннее исследование заслуживает всяческой похвалы. Оно легло в основу написания параграфа по этой проблеме во втором томе «Очерков», опубликованных в 1995 году. Его научное исследование опирается на широкий круг источников (в том числе архивных) и литературы. В результате и выжимки из него в очерках оказались одной из лучших частей тома.[242]
Состояние сельского хозяйства и положение крестьянства автор сравнивает с развитыми частями Чехословакии, в частности с Чехией, и для Подкарпатья вырисовывается плачевная картина. Он обращает внимание и на трудности выравнивания уровней в республике, которые усугублялись отсутствием у пражских правителей таких целей и желания.
Таблица 1. Владельцы отдельных категорий земель
Он отмечает и позитивные моменты, которые благоприятствовали улучшению в смысле повышения урожайности, увеличения сельскохозяйственных площадей под ходовыми культурами, в том числе под посевом кукурузы, самой трудоемкой, но в то же время и самой высокоурожайной культуры, особенно в равнинных районах края; картофеля и других культур, пользовавшихся спросом, расширения посадки табака, различных технических культур, увеличения сборов винограда и производства вина, расширения садоводства, выращивания слив, яблок, грецкого ореха и так далее. Одновременно этот автор указывает на трудности сбыта этих товаров и скота из-за дискриминационных тарифов, установленных на железнодорожном транспорте, о чем шла речь выше.Не могу не высказать одно критическое замечание, когда идет речь о сравнении урожайности сельскохозяйственных культур, в частности пшеницы, в разных по величине наделах. Ссылаясь на свои подсчеты, автор указывает, что в бедняцких хозяйствах она составляла 2,2 центнера с гектара.[243] Это абсурд. Тогда сев шел вручную. На гектар пашни таким методом расходовали около 2,5 центнера посевного зерна пшеницы. Нет необходимости доказывать, что никакой крестьянин не станет засевать поле, которое не вернет ему даже высеянное зерно.
Монополии добились сохранения в крае низких цен не только на сырье, но и на продукцию сельского хозяйства, в частности в животноводстве. Перекупщики закупали скот у крестьян по совершенно заниженным ценам, особенно в годы кризиса, что вело к дальнейшему ухудшению питания населения. В горных районах основными продуктами были картофель и кукурузная мука.
Сохранив крупнопоместное землевладение, чешские власти оставили крестьян на голодное прозябание. Обещанную автономию краю не дали, боясь потерять власть над Подкарпатьем.
Глава пятая
Политика чехословацкого правительства в отношении к Подкарпатской Руси
Как отметил один из венгерских наблюдателей за развитием событий в Чехословакии, первый премьер-министр республики Карел Крамарж поддерживал включение Подкарпатья в состав Чехословакии, руководствуясь своими будущими планами. Будучи панславистом и противником советской власти в России, он стремился даже ценой предоставления краю автономии удержать его в сфере своего влияния с расчетом, чтобы в свое время обеспечить Чехословакии «славянский мост для связи с Великой Россией».[244]
Но после первых муниципальных выборов в чешских землях в июне 1919 года (на которых его Национально-демократическая партия чешских консерваторов потерпела сокрушительное поражение) он вскоре должен был расстаться со своим постом. Этим в Подкарпатье потеряли официальную поддержку Праги сторонники русофильского направления, причем они открыто, в печати, перешли в оппозицию к чехословацкому правительству социал-демократа Властимила Тусара. В этом отношении особую активность проявляла партия Андрея Гагатко и Илариона Цуркановича. К тому же поднимала голову венгерская ирредента не только из Будапешта, но и внутри края. Поэтому чехословацкие власти считали своими опасными противниками не только прорусское движение, но и ту часть руського, которая опиралась на мадьяронов и поддерживалась значительной долей духовенства.
В чешской печати публиковались статьи и даже выходили брошюры, подчеркивавшие, что в Подкарпатье у чехов только одно дружеское им течение – украинское (малоруськое), поэтому на него и нужно опираться. В то время в Чехии было не много людей, так или иначе знавших положение в восточной провинции. Большинство в правящих кругах Праги считало местную интеллигенцию не подготовленной к самоуправлению, а население края – не заслуживающим доверия. Никого из местного населения не нашли достойным занять руководящий пост, хотя это содержалось в рекомендациях мирного договора. Это позволило им далее сохранять административную власть в своих руках и постепенно наводнить край чешской жандармерией.
Был еще один очень важный вопрос: каким должен быть язык обучения в школах и общения с местным населением в официальных инстанциях? По Сен-Жерменскому мирному договору это должен быть «местный язык», но окончательное решение этой проблемы возлагалось на государственное собрание – сейм, который должен был быть созван (по генеральному статуту по управлению Подкарпатской Русью) не позднее 90 дней после первых выборов в Национальное собрание Чехословакии. Все основные положения Сен-Жерменского мирного договора зафиксированы в конституции Чехословакии 1920 года. Но генеральный статут со ссылкой на наличие конституции был отменен. Эта хитрая уловка дала возможность пражским властям не созывать сейм в обозначенный в статуте срок. За весь период существования первой, домюнхенской, Чехословацкой республики (послемюнхенская получила название второй) автономия краю не была предоставлена. Выборы в сейм Подкарпатской Руси были назначены только на 12 февраля 1939 года. До тех пор вопрос о языке использовался по принципу «разделяй и властвуй».
Чешские чиновники информировали Прагу, что единого самоназвания среди населения нет, одни называют себя руснаками, другие – русинами, а третьи – карпатскими русинами. Язык свой именуют ruska rec.[245] Как сказано в продолжении приведенной там цитаты, «язык у них малоруський (украинский)… а сам народ этнографически есть малоруським».[246] Этот вывод пражских правителей на тот момент политически устраивал, сам премьер-министр Тусар придерживался такой же точки зрения. Он был переизбран на новый срок после выборов в Национальное собрание в 1920 году.
В Подкарпатье главным инспектором школьного управления был назначен чех Йозеф Пешек. Он разделял выводы комиссии министерства просвещения, собравшейся в конце 1919 года в составе 15 чешских академиков и лингвистов, которые пришли к выводу, что этот вопрос нужно решать на месте, а не в Праге. Но они констатировали, что славянское население края малоруськое и языком преподавания в школах должен быть украинский язык. Пешек тут же пригласил в Ужгород из Галиции Ивана Панькевича, украинского лингвиста, и вменил ему в обязанность регулировать в крае язык преподавания в школе и официальной документации в учреждениях. Панькевич принялся за разработку грамматики, которая обеспечила бы переход закарпатских диалектов к литературному украинскому языку. В своем труде он сохранил старую орфографию с буквой «ять» и добавил новую «о» с крышей (o^), поскольку эта буква должна была стать переходной от «о» к «i» и читалась как в немецком «u». Она была призвана удовлетворить и гуцульский регион, где она произносилась как буква «i» (кінь, віл – в русском: конь, вол), и жителей низменных районов, где произносили эту букву от «о» до «і» (например: kuny v.. l).
После ухода Жатковича с поста губернатора всеми делами в Подкарпатье стал заправлять вице-губернатор – чех Петер Эренфельд. Он придерживался проукраинской ориентации и оставался у власти до отмены военного оккупационного режима в августе 1923 года.
Вслед за этим в политике Праги по отношению к Подкарпатской Руси начались изменения. В чехословацком правительстве упрочил свои позиции аграрий Антонин Швегла. Он, потеснив социал-демократическую партию, фактически с октября 1922-го по февраль 1929 года был не только почти бессменным премьером правительства, но и руководителем «комитета пяти» – неконституционного фактически тайного форума при президенте Томаше Масарике, так называемой группы града (кремля, производного от Градчани – резиденции президента).
Перемена политики правительства Чехословацкой республики в отношении своей восточной провинции отразилась прежде всего на национальном вопросе. Правда, если в начале 1923 года премьер Антонин Швегла еще высказывался против предоставления краю обещанной автономии «из-за его отсталости», то уже после отмены военной диктатуры в крае он порекомендовал президенту Масарику назначить губернатором Подкарпатья Антала Бескида. Но и на этот раз он подобрал кандидатуру не из местного населения «автономного края», как предлагала мирная конференция, а из Пряшевщины, то есть с территории западной части, включенной с самого начала существования республики в состав Словакии.
Бескид не отличался от своих коллег в Подкарпатской Руси ни задатками организатора, ни работоспособностью, разве что амбициями. Некоторые исследователи этой проблемы оправдывали поступок Швеглы не только ролью Бескида в Парижской мирной конференции, где он проявился сторонником включения края в состав Чехословакии, но и тем, что он придерживался той точки зрения, что население Подкарпатья по национальности русское. И якобы этим Швегла стремился консолидировать положение в провинции, что возможно было сделать только путем привлечения на сторону правительства партий, исповедовавших русофильские взгляды, тем более что он планировал и провел осенью 1923 года первые выборы в местные органы самоуправления в Подкарпатье. Премьер надеялся добиться поддержки населением края политики правительства, точнее, партий правящего блока. Авторы «Очерков» в параграфе о партиях писали об объединении в Подкарпатье пяти партий, считавшихся аграрными, и утверждали, что этот блок на выборах в местное самоуправление собрал 75 % голосов.[247]
По другим данным, правда, иной группировки, все руськие партии получили 40 тыс. голосов, 15 тыс. – коммунисты, партии венгров и евреев – 55 тыс., и 21 тыс. – партии среднего класса и местные группы неполитического характера.[248]
Как свидетельствуют события, эта мера не привела ни к консолидации положения в крае (блок распался в начале 1924 года), ни к поддержке правящей коалиции в Праге, что подтвердили выборы в Национальное собрание Чехословакии, состоявшиеся в этом же году.
Назначение Бескида президентом Масариком по предложению правительства Швеглы губернатором Подкарпатской Руси было уступкой русофильскому течению. Он не только заявил о своих близких или совпадающих взглядах с Аграрной партией Чехословакии, но и утверждал, что языком преподавания в школах может быть только русский. Все это вызвало протесты и негодование большинства учителей края, проукраинских националистических партий, возмущались даже те, кто до того поддерживал правительственный блок. Лидер Народной (христианской) партии Августин Волошин обвинил новый режим Антонина Швеглы в проведении политики, противоположной достижениям первых лет, политики, направленной против тех, кто был за присоединение края к Чехословакии (имея в виду и себя), хотя те могли бы поступить и по-другому (существовала Украина).[249]
Но после первых муниципальных выборов в чешских землях в июне 1919 года (на которых его Национально-демократическая партия чешских консерваторов потерпела сокрушительное поражение) он вскоре должен был расстаться со своим постом. Этим в Подкарпатье потеряли официальную поддержку Праги сторонники русофильского направления, причем они открыто, в печати, перешли в оппозицию к чехословацкому правительству социал-демократа Властимила Тусара. В этом отношении особую активность проявляла партия Андрея Гагатко и Илариона Цуркановича. К тому же поднимала голову венгерская ирредента не только из Будапешта, но и внутри края. Поэтому чехословацкие власти считали своими опасными противниками не только прорусское движение, но и ту часть руського, которая опиралась на мадьяронов и поддерживалась значительной долей духовенства.
В чешской печати публиковались статьи и даже выходили брошюры, подчеркивавшие, что в Подкарпатье у чехов только одно дружеское им течение – украинское (малоруськое), поэтому на него и нужно опираться. В то время в Чехии было не много людей, так или иначе знавших положение в восточной провинции. Большинство в правящих кругах Праги считало местную интеллигенцию не подготовленной к самоуправлению, а население края – не заслуживающим доверия. Никого из местного населения не нашли достойным занять руководящий пост, хотя это содержалось в рекомендациях мирного договора. Это позволило им далее сохранять административную власть в своих руках и постепенно наводнить край чешской жандармерией.
Был еще один очень важный вопрос: каким должен быть язык обучения в школах и общения с местным населением в официальных инстанциях? По Сен-Жерменскому мирному договору это должен быть «местный язык», но окончательное решение этой проблемы возлагалось на государственное собрание – сейм, который должен был быть созван (по генеральному статуту по управлению Подкарпатской Русью) не позднее 90 дней после первых выборов в Национальное собрание Чехословакии. Все основные положения Сен-Жерменского мирного договора зафиксированы в конституции Чехословакии 1920 года. Но генеральный статут со ссылкой на наличие конституции был отменен. Эта хитрая уловка дала возможность пражским властям не созывать сейм в обозначенный в статуте срок. За весь период существования первой, домюнхенской, Чехословацкой республики (послемюнхенская получила название второй) автономия краю не была предоставлена. Выборы в сейм Подкарпатской Руси были назначены только на 12 февраля 1939 года. До тех пор вопрос о языке использовался по принципу «разделяй и властвуй».
Чешские чиновники информировали Прагу, что единого самоназвания среди населения нет, одни называют себя руснаками, другие – русинами, а третьи – карпатскими русинами. Язык свой именуют ruska rec.[245] Как сказано в продолжении приведенной там цитаты, «язык у них малоруський (украинский)… а сам народ этнографически есть малоруським».[246] Этот вывод пражских правителей на тот момент политически устраивал, сам премьер-министр Тусар придерживался такой же точки зрения. Он был переизбран на новый срок после выборов в Национальное собрание в 1920 году.
В Подкарпатье главным инспектором школьного управления был назначен чех Йозеф Пешек. Он разделял выводы комиссии министерства просвещения, собравшейся в конце 1919 года в составе 15 чешских академиков и лингвистов, которые пришли к выводу, что этот вопрос нужно решать на месте, а не в Праге. Но они констатировали, что славянское население края малоруськое и языком преподавания в школах должен быть украинский язык. Пешек тут же пригласил в Ужгород из Галиции Ивана Панькевича, украинского лингвиста, и вменил ему в обязанность регулировать в крае язык преподавания в школе и официальной документации в учреждениях. Панькевич принялся за разработку грамматики, которая обеспечила бы переход закарпатских диалектов к литературному украинскому языку. В своем труде он сохранил старую орфографию с буквой «ять» и добавил новую «о» с крышей (o^), поскольку эта буква должна была стать переходной от «о» к «i» и читалась как в немецком «u». Она была призвана удовлетворить и гуцульский регион, где она произносилась как буква «i» (кінь, віл – в русском: конь, вол), и жителей низменных районов, где произносили эту букву от «о» до «і» (например: kuny v.. l).
После ухода Жатковича с поста губернатора всеми делами в Подкарпатье стал заправлять вице-губернатор – чех Петер Эренфельд. Он придерживался проукраинской ориентации и оставался у власти до отмены военного оккупационного режима в августе 1923 года.
Вслед за этим в политике Праги по отношению к Подкарпатской Руси начались изменения. В чехословацком правительстве упрочил свои позиции аграрий Антонин Швегла. Он, потеснив социал-демократическую партию, фактически с октября 1922-го по февраль 1929 года был не только почти бессменным премьером правительства, но и руководителем «комитета пяти» – неконституционного фактически тайного форума при президенте Томаше Масарике, так называемой группы града (кремля, производного от Градчани – резиденции президента).
Перемена политики правительства Чехословацкой республики в отношении своей восточной провинции отразилась прежде всего на национальном вопросе. Правда, если в начале 1923 года премьер Антонин Швегла еще высказывался против предоставления краю обещанной автономии «из-за его отсталости», то уже после отмены военной диктатуры в крае он порекомендовал президенту Масарику назначить губернатором Подкарпатья Антала Бескида. Но и на этот раз он подобрал кандидатуру не из местного населения «автономного края», как предлагала мирная конференция, а из Пряшевщины, то есть с территории западной части, включенной с самого начала существования республики в состав Словакии.
Бескид не отличался от своих коллег в Подкарпатской Руси ни задатками организатора, ни работоспособностью, разве что амбициями. Некоторые исследователи этой проблемы оправдывали поступок Швеглы не только ролью Бескида в Парижской мирной конференции, где он проявился сторонником включения края в состав Чехословакии, но и тем, что он придерживался той точки зрения, что население Подкарпатья по национальности русское. И якобы этим Швегла стремился консолидировать положение в провинции, что возможно было сделать только путем привлечения на сторону правительства партий, исповедовавших русофильские взгляды, тем более что он планировал и провел осенью 1923 года первые выборы в местные органы самоуправления в Подкарпатье. Премьер надеялся добиться поддержки населением края политики правительства, точнее, партий правящего блока. Авторы «Очерков» в параграфе о партиях писали об объединении в Подкарпатье пяти партий, считавшихся аграрными, и утверждали, что этот блок на выборах в местное самоуправление собрал 75 % голосов.[247]
По другим данным, правда, иной группировки, все руськие партии получили 40 тыс. голосов, 15 тыс. – коммунисты, партии венгров и евреев – 55 тыс., и 21 тыс. – партии среднего класса и местные группы неполитического характера.[248]
Как свидетельствуют события, эта мера не привела ни к консолидации положения в крае (блок распался в начале 1924 года), ни к поддержке правящей коалиции в Праге, что подтвердили выборы в Национальное собрание Чехословакии, состоявшиеся в этом же году.
Назначение Бескида президентом Масариком по предложению правительства Швеглы губернатором Подкарпатской Руси было уступкой русофильскому течению. Он не только заявил о своих близких или совпадающих взглядах с Аграрной партией Чехословакии, но и утверждал, что языком преподавания в школах может быть только русский. Все это вызвало протесты и негодование большинства учителей края, проукраинских националистических партий, возмущались даже те, кто до того поддерживал правительственный блок. Лидер Народной (христианской) партии Августин Волошин обвинил новый режим Антонина Швеглы в проведении политики, противоположной достижениям первых лет, политики, направленной против тех, кто был за присоединение края к Чехословакии (имея в виду и себя), хотя те могли бы поступить и по-другому (существовала Украина).[249]