Анненков Юлий Лазаревич. Флаг миноносца

   Машины управления полка остановились у самой воды. Рыболов покинул свою позицию, вошёл в воду, доходившую ему в самом глубоком месте до пупа, и уставился на машины.
   — Симпатичная речушка! — сказал один из связистов. — Интересно, как она называется. Наверно, Павловка.
   — И вовсе не Павловка, а Михайловка! — уверенно заявила Людмила. — Она начинается у станицы Михайловской.
   — А ты откуда знаешь, лохматая? — удивился Косотруб.
   — Так это ж мои родные места. Я сама родом из Варениковской, а сюда приезжала к тётке чуть ли не каждое лето. Хочешь покажу запруду? Можно купаться! А то пойдём в колхозный сад. Там сливы — во какие! — она сложила ладони лодочкой, показывая, какие большие сливы растут в колхозном саду.
   Журавлёв расхохотался:
   — Ребята, Людмила арбузы со сливами спутала! Хватит травить-то! Веди в твой сад.
   В саду уже разместились боевые машины первого дивизиона. Шацкий снял Флаг миноносца, укреплённый на машине Дручкова, аккуратно уложил его в чехол и спрятал в железный ящик, специально приделанный сзади кабины. Косотруб попробовал сливы. Они действительно были очень большие, но ещё совсем зеленые.
   — Так пошли к твоей тётке, значит? — он вопросительно посмотрел на Людмилу. — Может, самогончиком угостит?
   Девушка замахала руками:
   — Что ты, что ты! Не дай бог! Тётка умерла ещё до войны.
   — Ну, тогда я сам пойду знакомиться с местным населением. Здесь есть люди, кроме твоей тётки, царство ей небесное! — Он сбил на затылок свою бескозырку и направился в ближайшую хату.
   Никто не умел заводить знакомства так быстро, как Валерка. Минут через пятнадцать из раскрытого окна донеслись звуки гитары. Людмила поманила рукой проходившего мимо Сомина:
   — Слышал? «Колокольчики-бубенчики…» Вот проныра! Пойдём посмотрим!
   Здоровенный овчар бесновался у крыльца. Он кидался вперёд, вставал на задние лапы, до отказа натягивая цепь. Клочья пены падали из чёрной пасти.
   — Солидная собачка! — уважительно отметил Сомин.
   Людмила пошла прямо на овчарку:
   — Трезорка, Барбос, Полкан! Как тебя? Ну! Лежать, говорят!
   К удивлению Сомина, пёс успокоился, погасил глаза и уселся, вывалив толстый язык.
   — Ну, вот так, молодец! — Людмила победоносно взглянула на Сомина: — На меня ни одна собака не бросится!
   Они подошли к низкому окну и увидели, что Косотруб сидит на лавочке между двумя молоденькими девушками. В руках у Валерки была щегольская чёрная гитара с перламутровыми инкрустациями. На столе стояли закуска и графинчик. У печки возилась рослая пожилая женщина с двумя нитками крупных кораллов, оправленных в серебро, на тёмной шее.
   — Прошу к нашему шалашу! — крикнул Валерка. — Мамаша, можно зайти моим корешам?
   Когда они вошли, Косотруб тут же принялся всех знакомить, как будто хозяева были его старыми друзьями.
   — Вот это — мамаша — Гавриловна. Сама — солдатская жёнка и к тому же большой спец по части холодца и сливянки. А это — лейтенант Сомин. Ещё вчера говорил мне: «Как бы, Валерий Васильевич, выпить нам сливяночки, только где её взять?»
   — Не слушайте его, хозяюшка! — Сомин пожал протянутую лопаточкой жёсткую руку женщины.
   — То есть как не слушайте? Иди сюда, Людмила!
   — Ладно, без тебя познакомлюсь! Девушки, я сама здешняя, Шубина из Варениковской.
   — Уж не того ли Шубина, что перед войной горел?
   — Так то — мой дядя! — обрадовалась Людмила. — Я, конечно, тогда в станице не была…
   — Отставить воспоминания! — скомандовал Валерка. — Иди, Володя, с девушками познакомлю. Ирина и Полина. Одна из них — будущая моя невеста. Какая — не скажу. Военная тайна!
   Болтовня Косотруба продолжалась бы и дольше, если бы на северной окраине хутора не начали рваться снаряды. За окном раздался оглушительный выкрик Бодрова:
   — Боевая тревога!
   Сомин поставил на стол рюмку со знаменитой сливянкой, Валерка же поспешил выпить свою. Он повесил на гвоздик гитару:
   — Мировой инструмент! Первый раз держу такую в руках. Вы извините, Гавриловна, нас зовут!
   Хозяйка стояла ни жива ни мертва. Девушки прижались друг к другу. Трое гостей побежали к речке, где разместилось управление полка. Людмила не отставала от мужчин. Когда они добежали до Михайловки, прогремел залп.
   Командир полка был готов ко всяким неожиданностям. Он выставил на окраине, у дороги, две боевые установки и выслал во все стороны небольшие группы автоматчиков. Одна из них, во главе с Клычковым, заметила танки в рощице по дороге на Адагум. Противник тоже увидел наших бойцов. Их обстреляли из пулемёта, затем на дорогу вышел танк, который начал вести огонь из пушки по хутору. Капитан Сотник не стал дожидаться приказаний командира полка. Две боевые машины дали залп по роще. Арсеньев в это время спал, сидя за столом, уронив голову на карту. Хозяйка дома — хромая старуха — прикрыла ставни, чтобы солнце не беспокоило спящего. Подобно большинству военных людей, Арсеньев умел переходить мгновенно от самого глубокого сна — к действию. Как только раздался залп, он вскочил и выбежал на улицу. Земсков стоял на крыше соседнего дома.
   — Товарищ капитан второго ранга! — крикнул он. — По дороге из Адагума — танки. Хотят перерезать шоссе на Ново-Георгиевскую. Две машины заходят нам в тыл.
   Арсеньев принял решение: немедленно прорываться на Ново-Георгиевскую.
   Одна из батарей второго дивизиона вышла на южную окраину, чтобы уничтожить танки, заходящие в тыл. Другая батарея должна была очистить дорогу вперёд. Николаев тоже хотел вывести свой дивизион, но Арсеньев приказал ему приготовиться к залпу из хутора на тот случай, если батарея, высланная на север, вынуждена будет отойти.
   «Виллис» командира полка с разгона взял высотку на северной окраине. Отсюда хорошо была видна вся картина начинающегося боя. Земсков со своими разведчиками уже находился здесь. Командир дивизиона Сотник сам наводил буссоль.
   — Как дела? — спросил Арсеньев, выходя из машины.
   Залитая солнцем дорога на Адагум пересекалась под прямым углом с главным шоссе, обсаженным тополями. Их длинные тени, как стрелы, указывали в сторону Ново-Георгиевской.
   После первого залпа танки ушли в рощу и оттуда снова начали вести огонь.
   «Сейчас сожгу всю эту рощу — и делу конец!» — подумал командир полка. Он вытянул вперёд руку, чтобы на глаз определить расстояние до рощи, но противник уже заметил «виллис» и группу людей на вершине холма. Снаряд из танковой пушки разорвался в двадцати шагах от Арсеньева. Он обернулся к стоявшему рядом Сотнику:
   — Два залпа по роще, и полный вперёд! Начальник штаба, вывести первый дивизион побатарейно на шоссе!
   Божья коровка опустилась на руку командира полка. Он легонько подул на неё, как делал ещё мальчишкой. Красная капелька выставила крылышки и улетела. Арсеньев достал папиросу. Зажигалка не работала. Видно, вышел весь бензин.
   — У кого есть огонь?
   Сотник, не оборачиваясь, протянул спички. Он только что подготовил данные для залпа, записал прицел и буссоль.
   — Товарищ капитан второго ранга! — Земсков подал бинокль командиру полка: — Посмотрите, на дороге от Ново-Георгиевской — пыль.
   Несколько снарядов разорвались на высотке.
   — Неосторожно кидают, — заметил Косотруб, — так можно глаз выбить!
   Арсеньев усмехнулся, отбросил носком сапога горячий осколок, подкатившийся к его ногам. Сотник аккуратно сдул пыль с угломерного круга буссоли.
   — Пойдёмте отсюда, Сергей Петрович, — сказал Будаков.
   — Подождите! — Арсеньев зажал папиросу в углу рта и поднёс к глазам бинокль: — Земсков!
   — Слушаю вас, товарищ капитан второго ранга.
   — Возьмите «виллис», поезжайте на южную окраину. Там подозрительная тишина. Как только уничтожим эти танки, я поеду вперёд с дивизионом Сотника.
   — Есть!

2. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

   На южной окраине Павловского было тихо. Командир огневого взвода Ефимов грелся на солнышке вместе со своими бойцами. Боевые машины, подготовленные для стрельбы прямой наводкой, ждали появления танков. Неподалёку стояли все четыре орудия Сомина.
   Земсков поехал по дороге на Кеслерово. Параллельно шоссе шла густая посадка. За ней, судя по карте, находилось болото.
   — А ну-ка, посмотрим, что там, — сказал Земсков.
   Оставив машину на дороге, Земсков и Косотруб вошли в тень деревьев. Издали доносился слабый гул моторов. Они пересекли посадку. Дальше начинался отлогий спуск, переходящий в заросшие камышом плавни. В дорожной пыли чётко отпечатались следы танковых гусениц.
   — Прошли на Кеслерово, — сказал Косотруб. Он опустился на корточки, тщательно изучая следы. — Тут несколько машин.
   — Пусть идут. Они наткнутся на танковую бригаду, которую придали Поливанову. А наш полк пройдёт вперёд. Сейчас Арсеньев быстро расчистит дорогу.
   Они вернулись к машине и поехали в Павловский. Ещё не доезжая до хутора, Земсков и Косотруб услышали частые разрывы снарядов.
   — Быстрее! — крикнул Земсков.
   «Виллис» промчался мимо батареи, выставленной на окраине. На хуторе творилось что-то странное. Машины дивизиона Николаева разворачивались в обратном направлении. Мимо них проходили боевые установки капитана Сотника, которые четверть часа назад вели бой на северной окраине. Всё устремлялось в ту сторону, откуда только что приехали разведчики.
   Земсков остановил машину.
   — Что здесь происходит? — спросил он пробегавшего мимо бойца. Тот только махнул рукой и побежал дальше. В шуме моторов, в густой пыли, поднятой колёсами, ничего нельзя было разобрать. Снаряд поджёг дом. Чёрный дым валил из-под соломенной крыши, и пламя, бледное в свете солнца, уже плясало над окнами. Машина с боезапасом едва не сбила Земскова. Он отскочил в сторону и увидел Людмилу с рацией за спиной.
   — Людмила!
   Она бросилась к нему, схватила его за руки.
   — Андрей! Я ищу тебя по всему хутору!
   — Что случилось? С ума вы тут посходили?
   — Ты не знаешь? — она дико посмотрела на него. — Арсеньева убили!
   Последние машины уходили с хутора. Земсков стряхнул с себя оцепенение:
   — Косотруб!
   Валерка сидел на подножке машины, обхватив ладонями голову. Его бескозырка упала в пыль, по веснушчатым щекам текли слезы.
   — Косотруб, за мной! — повторил Земсков. — Людмила, садись в «виллис». Сейчас вернусь.
   Земсков и Косотруб побежали вперёд по улице. Вплотную к стене амбара росла старая шелковица. По её ветвям Земсков вскарабкался на крышу. Отсюда он увидел цепи наступающей немецкой пехоты. Охватывая хутор полукольцом, солдаты приближались под прикрытием танков. «Но почему им позволили развернуться? Почему батареи прекратили огонь? Почему, наконец, не вышел дивизион Николаева?»
   Ответы на эти вопросы Земсков получил уже в хуторе Кеслерово. Он приехал туда на несколько минут позже дивизиона Николаева, который уже разворачивался на окраине для отражения танков. Второй дивизион стоял правее — на подсолнечном поле. Но противник не преследовал моряков. Дорога была пуста.
   Николаев сидел в кабине одной из своих боевых машин. Его трудно было узнать. Щеки втянулись. Глаза блестели лихорадочным блеском, как у тяжелобольного. Мокрые волосы прилипли ко лбу.
   Земсков подошёл к нему, открыл дверку, потряс Николаева за плечо. Тот посмотрел на него бессмысленными глазами, потом вдруг выхватил из кобуры пистолет:
   — Убью, сволочь, на месте! — он порывался куда-то бежать. Земсков с трудом удержал его. Николаев сразу обмяк, глаза потухли. Он сунул пистолет за пазуху: — Не его, а меня надо застрелить!
   Только через несколько минут, овладев собой, Николаев рассказал, что произошло за те полчаса, которые Земсков провёл в разведке.
   Спустя десять минут после отъезда Земскова командир полка был убит осколком снаряда из танка. Если бы план командира полка твёрдо выполнялся, дивизионы, бесспорно, могли бы проскочить на Ново-Георгиевскую, но Будаков растерялся. Увидев, что немцы хотят взять хутор в клещи, он приказал отойти. Известие о смерти Арсеньева мгновенно разнеслось по полку. Люди были обескуражены. Батарея, прикрывавшая хутор с севера, отошла первой. Николаев не понимал, в чем дело. Ему передали приказ Будакова немедленно вести дивизион в Кеслерово и занять там оборону. Только в Кеслерово заметили, что одной боевой машины не хватает. Захват врагом реактивной боевой установки, да ещё со снарядами — это было нечто неслыханное. Николаев вспомнил, как в бою под Ростовом — в тяжкие дни отступления — он со своими бойцами отстоял машину, уже окружённую врагами. Для собственного успокоения можно было предположить, что Шацкий, оставшийся в Павловском, или сам Дручков со своими матросами успели подорвать машину. Ужаснее всего была потеря флага, который находился в ящике за кабиной. Флаг лидера «Ростов» — у немцев!
   — Сейчас возьму полуторку, поеду искать, — заключил Николаев.
   Земсков покачал головой:
   — На дороге машины нет. Я ехал последним и смотрел очень внимательно. Ясно, что машина осталась в Павловском. Пошли к Будакову! Надо немедленно принимать меры.
   Подполковник Будаков находился в том самом доме, где Арсеньев прощался с Яновским. Теперь капитан 2 ранга лежал на кровати, застланной накрахмаленной простыней. В комнату один за другим входили матросы. Они все ещё не верили в смерть своего неуязвимого командира. Из соседней комнаты, через полуотворённую дверь выглядывали испуганные детские головки. Молодая полная казачка, босая, в длинной чёрной юбке, цыкнула на детей и, раздвинув плечом столпившихся у кровати, поставила в изголовье зажжённую свечу.
   Будаков сидел за столом у окна. Увидев Земскова и Николаева, он приказал всем выйти. Остались только двое матросов, неподвижно стоявших у тела убитого командира с автоматами на груди.
   Будаков молчал, глядя в глаза Земскову.
   — Товарищ подполковник, — сказал Николаев, — надо выручать флаг и боевую машину. Разрешите атаковать Павловский под прикрытием огня второго дивизиона.
   Начальник штаба, ставший теперь командиром полка, сделал отрицательный жест:
   — Невозможно. Я отвечаю за полк. До подхода пехоты — никаких атак.
   — Но, товарищ подполковник, там же Флаг миноносца. Наш флаг! И секретная техника, за которую мы отвечаем головой. Вы понимаете это? — Николаевым снова овладела ярость. — Вот здесь, у тела командира моего корабля, клянусь — не буду живым — подорву боевую машину и выручу флаг. Его Арсеньев с тонущего лидера… Вот он лежит здесь убитый, если бы он жив…
   Будакову не хотелось ссориться с Николаевым
   — Товарищ Николаев, Павел Иванович, успокойтесь. Я тоже клянусь отомстить за нашего командира.
   Николаев потупился:
   — Флаг, товарищ подполковник, Флаг лидера «Ростов»! Капитан второго ранга доверил его мне.
   — Павел Иванович, да вас же никто не обвиняет! Виноваты не вы, — Будаков посмотрел на Земскова. — Я сейчас свяжусь по радио с Поливановым, с Назаренко…
   Николаев надвинулся на Будакова:
   — Никому — ничего, товарищ подполковник! Я достану наш флаг.
   — Не «я», а «мы», товарищ Николаев! А сейчас поручаю вам выбрать КП. Прикажите отрыть блиндаж и навести телефонную связь с дивизионами. Дивизионы оставить на месте. Идите, Павел Иванович, мне нужно поговорить с Земсковым.
   Когда Николаев вышел, Будаков указал Земскову на стул:
   — Садитесь, начальник разведки, — он сделал ударение на слове «начальник».
   — Я постою, товарищ подполковник.
   Земсков стоял почти так же, как часовые, вытянув руки по швам и повернув голову к телу Арсеньева. Будаков тоже встал:
   — Выйдем!
   Они прошли в соседнюю комнату. Хозяйка вытолкала детей в кухню и вышла сама, мелькнув чёрными юбками.
   — Вы отдаёте себе отчёт в вашей вине? — спросил Будаков, когда захлопнулась дверь.
   — О чем вы говорите, товарищ подполковник?
   Глаза Будакова налились кровью, задрожало левое веко. Все его длинное лицо напряглось:
   — Вы ещё спрашиваете? Кто дал разведданные, что в Павловском свободно? Кто завёл полк в мешок? Из-за вас погиб капитан второго ранга, из-за вас потеряна святыня части — Флаг корабля, а в критический момент вы куда-то укатили на «виллисе» командира полка, оставив нас без машины.
   Земсков почувствовал, что кровь хлынула к его щекам, будто ему надавали пощёчин.
   — Вы виноваты во всем! — сказал он, наступая на Будакова. — Трус вы, тряпка, а не офицер! — он размахнулся, чтобы ударить Будакова, но удержал удар и опустил на стол сжатые кулаки.
   Будаков расстегнул кобуру. Земсков не обратил никакого внимания на этот жест. Величайшим усилием воли он овладел собой, но сейчас поздно было отступать, да Земсков и не собирался.
   — Я давно знал, что вы трус, подполковник Будаков. Ваша трусость дорого обошлась полку. Вы понимаете, что мы сейчас в окружении? Чего вы ждёте? Принимайте меры, командуйте, а все остальное — потом.
   — Я приму меры, — прохрипел Будаков, распахивая окно. — Два человека с оружием — ко мне!
   В палисаднике сидели автоматчики Горича. Клычков кивнул двоим бойцам:
   — К подполковнику!
   Когда они вошли, Будаков протянул руку:
   — Сдайте оружие, Земсков. Вы арестованы. Будете давать объяснения в трибунале.
   Бойцы топтались у дверей, не понимая в чем дело.
   — Сдайте пистолет, говорят вам! — повторил Будаков. — Если не хотите, чтобы я применил силу…
   Земсков медленно вынул пистолет. Вероятно, в его лице было что-то такое, что заставило Будакова попятиться. Может быть, Земсков в этот момент совершил бы непоправимую ошибку, но он увидел в раме низкого окна Косотруба, который, держась одной рукой за подоконник, приготовился к прыжку. В другой руке разведчика был автомат. Будаков не видел матроса, но Земсков поймал взгляд Косотруба и движением глаз показал: «Не надо!»
   Положив пистолет на стол, он спросил:
   — Куда теперь мне идти?
   — Уведите арестованного! — приказал Будаков. — Горич, займите любой дом и выставьте часового.
   Земсков вышел на улицу. Горич спросил его:
   — Что случилось? Куда тебя вести?
   — Куда хочешь, только позови ко мне Николаева.
   За Земсковым шло человек десять. Никто не понимал, что случилось.
   — Расходитесь по своим местам, — сказал им Земсков, — произошло недоразумение. Все выяснится.
   Земскова отвели в первый попавшийся пустой дом. Скоро к нему пришёл Николаев. Командир дивизиона был в состоянии крайнего возбуждения. Он явился с несколькими вооружёнными матросами и, отстранив рукой часового, остановился на пороге:
   — Выходи отсюда! Сейчас окружу штаб, если Будаков окажет сопротивление — расстреляю.
   — Ни в коем случае! Слушай меня, Павел. В любой момент нас могут атаковать танки. Будаков сейчас — командир полка. За свои действия он ответит потом, и не нам с тобой, а высшему командованию.
   — Некогда ждать. Надо спасать флаг, выводить полк из ловушки.
   — И я так говорю, поэтому самоуправством заниматься нечего. Понял?
   Николаев сел на койку, яростно потёр себе затылок, сдвинув фуражку на глаза:
   — Эх, Яновского нет!
   Земсков наклонился к Николаеву:
   — Ты мне веришь? Знаешь меня?
   — Ну?
   — Так вот, оставайся в дивизионе, иначе может произойти черт знает что. После смерти Арсеньева люди в растерянности, а положение в сущности не такое сложное, как кажется Будакову. За машиной пойду я. Как стемнеет, выйду с Косотрубом. Предупреди его и больше никому — ни слова.
   — Так ты же арестован…
   — Ты что, серьёзно? Я буду здесь сидеть в такой момент?
   Николаев ушёл, а Земсков растянулся на кровати без матраца. «Надо бы поесть, — подумал он, — забыл сказать Николаеву, чтобы принесли».
   Земсков пытался уснуть, но это не удавалось. Перед глазами стояло лицо Арсеньева — не мёртвого, а там на кургане, в Павловском, когда он давал Земскову своё последнее приказание. «И ещё говорят — смелого смерть не берет. Глупости! Только смелый умирает, как человек, а трус, как баран на бойне».
   Меньше всего думал Земсков о собственном положении. Этот арест казался ему дурацкой шуткой при самых неподходящих обстоятельствах. Ему не пришло в голову и то, что его самовольный выход на поиски пропавшей машины смогут изобразить, как попытку скрыться от трибунала. Постепенно мысли его тускнели. Представилось озабоченное лицо матери, когда Андрей пришёл с фонарями под глазами и разбитым носом после первого урока бокса. Она тогда ничего не сказала, тут же поверила, что её сын не подрался где-нибудь у пивной. Вспомнилась ленинградская квартира, взорванная бомбой во время блокады. Потом ему показалось, что он идёт по проспекту Майорова, поворачивает к Исаакию. На соборе развеваются морские флаги, огромные, как облака. И тут же он оказался внутри собора, в кабине пулемётной машины. К дверке кабины подошла Зоя. Она просила, чтобы Андрей взял её на передовую, только у Зои был не её голос. Это голос Людмилы — глубокий, протяжный. Он понял, что это действительно Людмила. Как она попала в Ленинград? Ему стало спокойно и хорошо. Машина исчезла. Они были в шалаше, завешенном плащ-палаткой. Андрей пытался обнять Людмилу, но она отталкивала его, повторяя его имя.
   Земсков открыл глаза и тут же вскочил на ноги. Солнце уже село. Кроны деревьев за окном чернели на розовом фоне неба. Рядом с Земсковым стояла Людмила.
   — Ты? Я думал, ты мне снишься, — он протёр глаза кулаками. — Крепко я спал?
   — Нет. Жалко было будить. Только дотронулась, и ты вскочил. Слушай, Андрей, Будаков пытался связаться с Яновским, потом с дивизией, теперь пробует с опергруппой. Текст радиограммы мне ребята показали. Написано, что полк попал в окружение из-за ложных данных разведки, что Будаков принял командование после смерти Арсеньева, а тебя арестовал, причём ты оказал вооружённое сопротивление.
   — Черт с ним, Людмила! Сейчас есть дела поважнее.
   — Знаю, но ты понимаешь — после такой радиограммы он легко пристрелит тебя, потом скажет, что ты хотел убежать. Он же ненавидит тебя.
   — Глупости! Не посмеет. Присядь-ка…
   — Нет, ты садись. Раньше всего поешь. Вот консервы, хлеб. Выпить хочешь?
   Земсков с благодарностью посмотрел на неё. Пить он не стал, но фляжку подвесил к поясу. Пригодится. Пока он ел, Людмила рассказывала:
   — Кругом все тихо, но когда Бодров сунулся к Павловскому, сразу наткнулся на заставу. Будаков хотел похоронить Арсеньева здесь. Николаев и другие не допустили. Положили его не в снарядный ящик, а в настоящий гроб и обили кругом цинком из патронных коробок, чтобы можно было далеко везти. А мне все кажется, он войдёт сейчас, подаст команду, и сразу — все в порядке: «Полный вперёд!»
   Земсков взял её за руку:
   — Людмила, ты знаешь про флаг?
   — Все знаю. Даже то, что ты собрался в Павловский. Мне Валерка сказал. И я иду с вами.
   — Это ты брось! — Земсков не на шутку рассердился. — Вот болтун проклятый! Завалит все дело.
   — Андрюша, — она села рядом с ним, — так он же только мне. Мне! Понимаешь? И ты не спорь. Я иду с вами. Я здесь знаю каждую балочку, каждый кустик. И знакомые у меня тут есть, если придётся прятаться.
   Земсков отрицательно покачал головой:
   — Сказано — нет.
   — Сказано — да! Можешь меня не брать, все равно пойду за вами. Ты помнишь, Андрей, ещё в Егорлыке я просила взять меня с собой. Ты сказал: в другой раз. Я уже тогда… Не то говорю. А в Майкопе? Разве я струсила? — Она вцепилась в его руки. — Возьми меня, Андрей. Увидишь, я пригожусь!
   Земсков кивнул головой:
   — Хорошо. Пойдёшь. Когда совсем стемнеет, ждите меня с Валеркой вон там на огороде, у колодца. Пусть возьмёт три автомата с запасными дисками, килограмма два тола и обязательно метра полтора бикфордова шнура. Гранат «Ф-1» — штук шесть и противотанковых столько же. Нет, не дотащишь.
   — Я не дотащу? Что ещё брать с собой?
   — Остальное он знает. Да, зайди ещё к Сомину. Возьми у него мой парабеллум. Володе можешь рассказать, но так, чтобы никто не слышал. Все ясно? Отправляйся.
   — Есть, товарищ гвардии капитан!
   — Ну, иди, гвардии Людмила! — он ласково хлопнул её по плечу. — Погоди, часовой стоит?
   — Стоит. Автоматчик Петька из взвода Горича.
   — Как же ты прошла?
   — Залезла на сарай, оттуда на крышу и через слуховое окошко. Очень просто. Он бы меня пропустил, конечно, только на черта он нужен с его вопросами!
   Земсков рассмеялся:
   — У тебя уже опыт по части чердаков. Обратно так не иди. Подозрительно. Валяй прямо в двери. Пусть думает, что у нас роман.
   Людмила вздохнула:
   — Пусть думает…
   Часовой беспрепятственно пропустил её, а через час, когда было уже темно, Земсков выбрался по способу Людмилы.
   Косотруб и Людмила ждали его в условленном месте. На обоих были надеты маскировочные комбинезоны.
   — Все тихо? — спросил Земсков, натягивая комбинезон.
   — Пока тихо, — сказал Косотруб, — все четыре батареи стоят полукольцом с западной стороны. На КП проложили связь. С тыла КП охраняет батарея Сомина.