Антоновская Анна Арнольдовна. Пробуждение барса (Великий Моурави - 1)

   Иногда Нугзар между пышными охотами, состязаниями и турнирами крестил первенцев у крестьян, благословлял молодых, и приживальщики вытирали слезы умиления. Часто Нугзар с управляющим, нацвали, гзири разъезжал по ближним и дальним деревням проверять людей и железной рукой управлял своими обширными владениями.
   В больших амбарах скапливались горы шерсти и кожи. Сотни рук вырабатывали ткани с затейливыми грузинскими орнаментами, выделывали тонкое сукно, дорогие ковры.
   В погребах хранились огромные кувшины с маслом, сыром и медом.
   Но торговлю Нугзар презирал. Надменный князь, считавший себя полуцарем, не мог даже представить, как он может снизойти до презренной торговли, подобно купцу на майдане. Торговлю с приезжими тбилисскими и чужеземными купцами вел главный управляющий, руководимый втайне княгиней Нато. Кони и верблюды, оружие, вино, бархат, пряности, редкая посуда и драгоценные изделия приобретались за шерсть, меха и продукты.
   Саакадзе изумляло огромное хозяйство Ананури. Он пристально присматривался к жизни феодального княжества. Он решил изучить те устои, против которых уже полуобнажил свой меч. "Если хочешь победить врага, думал Георгий, - надо изучить его силу и слабость".
   Георгия поражал резкий контраст между замком и бедными сахли: а кто скажет, что Нугзар не самый благородный из князей? Тогда как же живут у Шадимана, Магаладзе, Амилахвари? Неужели, ослепленные своей знатностью и богатством, надменные князья не чуствуют пропасть, в которую их толкает голодный народ? А если по-настоящему с народом обращаться, в два раза больше он сможет работать и в пять раз веселее жить.
   Саакадзе остановился перед приплюснутым сахли. На изгороди сушилось тряпье. У каштана, лениво перебирая сухие листья, вздрагивал впалыми боками золотистый жеребенок. Георгий с нежностью погладил худенькую спину. Жеребенок поднял на него большие черные глаза, стал ластиться, обнюхивая руки Георгия. Вспомнилось далекое детство и такой же золотистый жеребенок друг его ранних лет.
   "Береги коня! Береги коня!" - слышит Георгий голос бабо Зара.
   Георгий вздрогнул, перед ним стояла женщина с утомленным лицом. Быстро вынув из кисета монету, протянул женщине:
   - Береги коня! Почему такой худой?
   - Сами худыми ходим, не только конь, - робко ответила женщина, дрожащими пальцами заворачивая в узелок монету. - Спасибо, господин, откуда здоровыми быть, доля мала! До темноты на замок работаем. Лето кончится, зима прялку завертит, сколько народу у князя, всех одеваем, князь любит, когда все богато одеты, а чем богаче все одеты, тем глехи беднее ходят...
   - Господин, храм еще не открыт, тоже жду...
   Саакадзе замедлил шаги. На паперти сгорбился старик. Седые волосы выбивались из-под ветхой шапочки, сквозь зеленоватую плесень тускло мерцал зрачок, безжизненно свисали высохшие руки.
   - Князь Нугзар новый храм построил, только я здесь привык. Каждую пасху камешек в кувшин прячу. Недавно считал - сто две пасхи храм стоит. Еще мальчиком бегал, волосы черные имел, на коне крепко держался... Гордый был князь Георгий, от гордости погиб... Бог не любит, когда очень гордый... В этом храме от дыма задохлись, здесь лежат.
   Старик костлявыми пальцами погладил изъеденную временем плиту.
   - Князь, княгиня, дети тоже, родственники тоже, мсахури тоже... все лежат. Я один наверху сижу, хотя месепе был...
   Смех старика задребезжал осколками разбитых лет:
   - Ханжал-хан над горийскими землями царствовал, тоже гордый был... Магометанин, ему можно, бог внимания на них не обращает... Хотел всех князей к земле пригнуть. А как можно князей пригнуть? Когда на войну идут, цари больше человека жалеют... Ханжал-хан вместо вина кофе любил, за кофе хитрость придумал. Ко всем князьям гонцов послал с приглашением двали бить. Князья обрадовались.
   Богатый народ двали, много скота, много оружия... Самые сильные со своими дружинами в горийскую крепость поехали. Только все знали - большие глаза Шамше Эристави Ксанский имел, знамя правильно его нрав показывало: в когтях тигра гиена билась... Как в Гори приехал, сразу хитрость Ханжал-хана понял и Георгию Арагвскому предложил вместе бежать. Тогда хан и других князей не посмеет трогать. Только гордый был мой господин. Зачем другой умнее его? Над напрасным страхом единокровного смеялся, бежать тоже не хотел... Тогда Шамше хану говорит: "Хочу сына на войну взять, поблизости в Ксанском замке сидит... Пусть дружины здесь остаются, через день вернусь".
   Обрадовался Ханжал-хан, еще один князь умрет, с удовольствием отпустил Шамше.
   Только вместо одного тысячу сыновей привел, как молния на войско хана упал. Ханжал бегством спасся, а князья мечом Шамше спаслись.
   Георгий Арагвский в сердце злость держит - почему Шамше славой оделся, а к нему презрение показывает? Ссоры стал искать. Кто ищет, всегда найдет.
   Брат Шамше, Иесей Ксанский, большой человек, все знали его. Племянницу Теймураза, кахетинского царя, женой имел. Гостил в Кахети, потом в свое владение возвращался. Георгий Арагвский коршуном кружился, напал с дружиной. Иесей ускакал, а жену и детей пленными в Ананури привезли... Большой переполох был.
   Двадцать солнц Шамше от гнева кричал, вторую измену родственного князя кровью решил залечить... Кто из грузин не знает - князья дерутся, а у народа лицо горит...
   Один хан с большой ордой недалеко шатался. Шамше ему предложил вместе на Ананури пойти.
   Много дней мы силу показывали, храбрый князь Георгий был. Может, Шамше и хан без ананурского вина ушли бы, только Георгий смеяться с бойниц над Шамше начал. Рассердился князь - тигра с гиеной вперед бросил и Ананури к земле пригнул.
   Никого в живых не оставили, орда такое не знает. Я в часовне старый гроб открыл, мертвого князя выбросил, сам его место занял, меч князя тоже рядом положил. Георгий Арагвский в этом храме с семьей заперся. Только кругом дым был, дома, сады горели... Дым всех задушил. Соседние князья всех похоронили, здесь лежат... Князь, княгиня, дети тоже, родственники тоже, мсахури тоже, все лежат, я один наверху сижу, хотя месепе был.
   Потом князья Дчармеули и Тектурманидзе заняли Ананури, Базалети тоже заняли, пока дед князя Нугзара, ванатский азнаур, их не убил, владение обратно взял... Горячий нрав имел... Еще много солнц землю кровью поили, пока доблестный Нугзар владетелем стал.
   Саакадзе задумчиво побрел к замку, вспоминая воинственный поход беспощадного покорителя горцев. В ушах печально звенела горская песня:
   Время кровавого дождя,
   Время Эристави Нугзара...
   Вдруг Георгий остановился. Его поразила странная мысль: не попал ли он совсем в другую страну? Он оглянулся, ему почудилось, что не горный лес, а изумрудный бархат, обволакивая горы, спускается к замку. И эта пышность приглушила шум жизни. Здесь властвовал замкнутый, одряхлевший уклад, и никто не смел вмешиваться в действия властелина. Здесь вели свои войны, свою политику, сковывая руки Грузии.
   - Картли это или не Картли? - неожиданно громко спросил себя потрясенный Георгий.
   Большой предпасхальный базар. Скоро в кованые сундуки князя хлынет новый драгоценный поток, укрепляющий могущество знамени.
   Как можно не веселиться? И крестьяне, мимо которых проплывают плоды их тяжелого труда, потуже затягивают пустые кисеты и пускаются в джигитовки, пляски, состязания.
   Как можно не веселиться? И владельцы, снисходительно осчастливив своим присутствием добрый народ, рассаживаются на возвышениях, покрытых мягкими коврами.
   Саакадзе опустился на скамью. Русудан быстро оглянулась.
   Все сильнее удивлял странный азнаур. Гордый, замкнутый, он властно притягивал к себе. Недаром отец любит, а окружающие боятся.
   Нато жаловалась на сухой характер дочери: какая молодость без смеха! Да, Русудан больше любит бешеную скачку, охоту на оленей, чем танцы на мягком ковре. Она упорно отказывала искателям ее руки, помня сказанное отцу, что только после свадьбы переступит порог Метехского замка, где она была оскорблена слабовольным царем и глупой царицей. И вот холодная Русудан испытывает волнение в присутствии азнаура и даже думает: когда уедет, темнее будет в замке.
   - Княжна, ты любишь народ?
   - Никогда на этом не останавливала мысль... Если болеют или умирают, хожу к ним.
   - Значит, только мертвым внимание оказываешь? Лучше к живым ходи.
   Русудан искоса посмотрела на непонятного азнаура. "К живым ходи... А где живые живут? Какой интерес в этом? Странно, почему вдруг жарко стало... Георгию тоже жарко, глаза тяжело смотрят... Георгию? Царь тоже Георгий, только от глаз того никогда жарко не было... Как смеет так смотреть? Кто такой? Царь? Царь... О чем хотела подумать? Царь... а разве в чем-нибудь на азнаура похож? Сейчас наверху хорошо... Когда на горе ветер, небо качается... К живым ходи... Может, потому никого сердце не держит, что кругом мертвые?.. Отец джигитом любуется... Если джигит схватит зубами папаху, на гору пойду, если нет... Схватил..."
   Нугзар удивленно поднял глаза на Русудан. Устала? Как ловко на коне джигит танцует, надо в замок взять...
   - Княжна, разреши проводить...
   И два взмыленных коня мчатся по опустелому Ананури. Бурый туман обволакивает улицы, бурый туман преследует коней. Крутая дорога к высотам. Здесь Русудан ковала гордые желания... Каменная лестница... "Если джигит схватит зубами папаху... Наверху каменная папаха... Георгий тоже ловкий джигит, может схватить зубами. Почему так темно, думаю? Всегда светло, а сегодня темно, а..."
   - Какие горячие руки у княжны... С вершин дальше видно, на вершинах глаза счастья ищут... Ветер здесь сильней... Только ветер? Может, и желание сильней? Русудан, Русудан! С первой встречи в сердце тебя держу... Другую любил, долго так думал, с детства золотым шелком опутан был, но налетел огонь - и от золота остался пепел... Русудан для Георгия родилась. Я, конечно, не царь... Вздрогнула? Прислонись к плечу, Русудан, лучше слышать будешь... Тебе признаюсь, большими мыслями отягощен... Шах Аббас думал меня купить, я сердцем смеялся. Картли люблю, каждый камень, как ребенок, дорог, народ люблю, камнем стал народ Картли. Русудан, моя Русудан! Сейчас я полководец азнауров, но народ наверх тянет, большую дорогу под ноги бросает... Остановиться не смею, камень оживить хочу. Царь думает - для Багратидов стараюсь. Два царя меня мечом выбрали, над двумя царями смеюсь, тоже мечом их выбрал... У кого сильные руки, дело покажет... Князем скоро буду... к Метехи ближе. Не за себя радуюсь, мне все равно, сильной Русудан тоже должно быть все равно. О делах Картли, о решениях князей хочу знать. Запомни: народ на замки войной пойдет. Зачем тысячи спин одна жадная рука сгибает, а священники в церкви о покорности кричат?
   - Георгий, Георгий, пусти... Какие слова говоришь?.. Боюсь слушать... Как смеешь церковь трогать, что задумал? Князья узнают, от мечей погибнешь, царь узнает - подземельем убьет. Пусти, душно, сердце убежит...
   - От Саакадзе не убежит, крепко умею держать, чем завладел. Не напрасно мысли открыл, должна знать, какой человек тебя любит... Кого ты любишь? Испугалась? Не вырывайся. Сейчас горы нас соединили - крепкий венец, вместе судьбу встретим. Кто знает, может, гордиться будешь, что не царицей, а женой Саакадзе стала. Не пугайся... Слышишь, что вершины говорят? О, какие плечи, какая сильная моя Русудан!.. Моя Русудан! Буду целовать, пока жажду не утолю...
   - Георгий, мой Георгий... А, а... пусти, ты сердце мне обжег, пусти, душно... ду... ш... но...
   В замке тревога: Русудан больна, два дня не выходит из своих покоев, то смеется, то плачет. Русудан плачет?
   Кто видел слезы Русудан?
   Мамка клялась - на базаре сглазили. Мамка две ночи сидела у ног Русудан, шептала заклятья против злого глаза. Мамка перебросила соль через плечо, опустила косу в расплавленный воск, мамка обмотала большой палец правой ноги красной ниткой, мамка проклинала завистливый глаз, приложила к бровям агат.
   Русудан расхохоталась:
   - Нет, глаз очень хороший, а слезы от счастья. Русудан ледяной была, вдруг солнце почуствовала... Что? Азнаур темнее бури ходит? Это он от любви потемнел...
   Изумленно слушал Нугзар: Русудан любит, жить без Георгия не будет.
   Уже тревожился Нугзар: восемнадцать лет Русудан, а сердце ледяную бурку носит... Не пристало дочери Нугзара Эристави княжной оставаться. Зачем такой позор? Князей не признавала, светлейший Александр отказ получил... Кого полюбила? Приехал гостем, а к сердцу дочери вором подкрался. Или, может, давно любит? Может, за Зураба любит? Наверно, за Зураба, иначе почему всем отказывала? Нехорошо о Георгии подумал, сына спас... Какого сына мне спас!.. Разве ленивый Баадур может знамя Эристави сохранить? Зураб! У кого есть еще такой Зураб?.. Азнаур... Ничего, мой дед тоже сначала азнауром был, а царя из плена вывел. Ванатскую крепость взял... Георгий должен княжество получить, а своим характером многих робкими сделает... Если Русудан любит, как смею счастья лишать? Другого азнаура за дерзость убил бы, а Георгия... Пусть Грузия видит, как могущественный Нугзар Эристави Арагвский благодарить умеет: за спасение сына дочь отдает...
   Зашумел, загудел замок.
   - Вай ме, вай ме, как случилось, почему не видно было?
   - Я заметила.
   - Ты? Хо-хо!.. Почему молчала?
   - Мне тоже показалось, иначе зачем целый месяц гостит.
   - Можно и год гостить, знаю таких.
   - Не очень красивый, большой только, страшный, когда встречаюсь, боюсь.
   - Не бойся, тебя не взял.
   - Ха-ха-ха!..
   - Слышите, женщины, князь два имения в приданое дает.
   - Вай ме!
   - Тысячу семейств!
   - Говорят, царь на свадьбу приедет.
   - Уф, уф, какая свадьба будет, все подарки получим.
   Княгиня растеряна, княгиня разгневана. Как случилось, почему Русудан ее не спросила? Светлейшему отказала, а с азнаура глаз не сводит... Может, он нечистое слово знает? Род Палавандишвили тысячу лет существует, Эристави до Христа жили, а дочь владетельного князя за незнатного азнаура выходит... Нугзар говорит - сына спас... Сына спас - можно другим заплатить... Смеяться будут... Нугзар говорит - не посмеют. В глаза на посмеют... Русудан, как слепая, для нее Георгий умом выше всех. Может, ростом выше? Нугзар говорит Георгия княжество ожидает, царем любим... Пусть раньше князя получит, потом свадьба, иначе не хочу... умру, а не разрешу раньше...
   - Княгиня, княгиня, купцы из Багдада, большой караван в Тбилиси идет. По дороге о свадьбе узнали, сюда пять верблюдов повернули.
   На широком балконе толпились женщины, жадно рассматривали шелковые ткани, затканные золотом, серебром, камнями, кованые браслеты, серьги, кольца, булавки, запястья изящной индусской и арабской работы, благовония и розовую воду в серебряных, хрустальных и мозаичных кувшинчиках. Восточная роскошь опьянила женщин. Купцам, прошедшим школу торговых тайн запутанных майданов Востока, недолго пришлось соблазнять восхищенную княгиню, и цена оказалась подходящей. Отобранная роскошь обменивалась на двадцать красивых мальчиков не старше двенадцати лет.
   - Для услуг во дворце паши. Одежду богатую получат, вкусную еду...
   Нато делала вид, будто она не догадывается о постыдной цели обмена.
   Нугзар поморщился. Нато властно приказала управляющему выбрать мальчиков из месепе. Нугзар, махнув рукой, добавил:
   - Брать только третьего в семье.
   На другой день мальчики, вымытые, одетые впервые в новые одежды, испуганно стояли у перил. Торг возобновился. Нато едва скрывала восторг, выбирая блестящие ткани. Внезапно на балкон, извергая вопли и разрывая на себе одежду, ворвалась осмелевшая от горя женщина и бросилась к ногам Нугзара.
   - Как осмелилась сумасшедшая кошка, разве я не хозяин над своим имуществом? Или не добр, беру последнего? Мало оставшихся, о наказании скучаешь?
   - У меня Арчила единственного взяли, богом молю, князь! - исступленно кричала женщина, ударяясь лбом об острые цаги.
   - Как единственного? Кто рискнул ослушаться княжеского приказа?
   - Господин, - не смущаясь, заявил управляющий, - взял сына в наказание: ленива, совсем плохо работает, не раз предупреждал, а мальчишка самый красивый, за него много можно взять... Жалкая раба, радоваться должна, что удостоилась отдать глупое отродье за удовольствие для своей княгини.
   - Неправду говорит, как все, много работаю... Больная, кровь из горла бежит... Ночи без сна буду работать, только сына отдай!
   - Слова своего не меняю, бери, раз одного имеешь.
   Управляющий, побледнев, проводил ненавидящим взглядом убежавших месепе и переглянулся с купцами: он еще накануне за бешкеш водил купцов по дворам, чтобы выбирали лучший товар. Он рассчитывал на запуганность месепе и уступил настойчивости купцов.
   Пожилой турок невозмутимо вынул тщательно завернутую в белый холст ткань, и перед зачарованной Нато упало стамбульское море. О, она давно мечтала об изумрудном платье, затканном серебряными волнами.
   Купцы прервали восклицания приживальщиков. Разве Картли видела подобную ткань? Серебряные всплески восхищали даже взор султана. Изумруд аравийского калифа меркнет перед изумрудной тканью, но цена - только что увиденный мальчик.
   Нугзара сильно подмывало показать изумруд, равный по величине неспелому ореху, отнятый у горцев, но, опомнившись, гневно приказал купцам убраться из Ананури.
   Купцы хладнокровно стали сматывать ткань: они не думали здесь соблазнять, везли в Тбилиси для царицы.
   Княгиня побагровела: мелькнули Метехи, князья, светлейшие княгини, представила себя одетую в причудливую ткань, восхищение замка, зависть царицы...
   Жена управляющего всхлипнула.
   - Лучше сжечь, чем увидеть на другой.
   Все приживалки и прислужницы, стараясь быть замеченными княгиней, всхлипывали, жестикулировали, горестно причитали:
   - Разве корона Эристави уже не сверкает? Почему княгиня должна уступить?
   - Не стоит жить, если из-за жалкого месепе княгиня лишается лучшего наряда в Картли.
   Княгиня предложила двух мальчиков, купцы вежливо отказались взять даже десять. Этого за красоту повезут в подарок султану. Веселая жизнь ждет красивого оруженосца... Мать ребенка голову для волос только носит: она враг своему сыну.
   Княгиня выпрямилась, и ливни гнева обрушились на Нугзара. Князь отказывается уступить? Значит, раб дороже всего? Нато не переживет позорящий ее смех Ананури. Месепе победили, месепе сильнее княгини Эристави! Нет, никто не посмеет сказать такое! Пусть свадьба Русудан будет без нее, Нато недаром хранит яд.
   Смущенный Нугзар поспешил оставить раскаленный балкон.
   Нато надменно откинула лечаки. Управляющий поспешно распорядился - и вскоре обмен состоялся. Нато, перекинув через плечо материю, любовалась серебристо-зелеными переливами.
   Снова обезумевшая женщина билась в ногах княгини.
   - Князь не может менять своего слова, князь подарил ей дитя... Княгиня не будет жестокой, пожалеет мать, не отнимет единственного сына.
   Купцы равнодушно привязали к рукавам мальчиков желтые платки в знак купленной собственности. На нечеловеческий вопль прибежали Нугзар и Саакадзе и в замешательстве остановились. Черный комок лежал на полу. Побледневший Георгий склонился над женщиной и перевел пристальный взгляд на уходящих купцов.
   - Уберите сумасшедшую, - Нато продолжала нежно гладить ткань.
   - Мертвые не бывают сумасшедшими. Дешево, княгиня, обошлась тебе ткань...
   Саакадзе вдруг умолк: глаза Нато сверкали ненавистью.
   На повороте улицы Эрасти, окруженный рыдающими женщинами, с жаром жестикулировал. Увидя Саакадзе, он проворно юркнул в переулок. Девятнадцать женщин упали к ногам Георгия, двадцатая уже не нуждалась в сострадании.
   - Господин, господин, сжалься, верни наших детей, ради спасения души верни.
   - Поспешите, женщины, к священнику... Купцы сегодня уезжают. Священник заступится, нехристианский поступок - продажа детей.
   - Были, господин, - слезы падали на цаги Георгия, - священник рассердился, говорит - князь благородно поступил - третьего взял, а имеет право, как хочет, продавать месепе... Разве, господин, у матери бывает третий?.. Все одинаково нужны, как пальцы на руке.
   - Что же я могу сделать?
   - Ты? Ты - большой господин, если захочешь, все можешь. Захотел - и бедный месепе в Носте богатым глехи стал, и госпожа Русудан заколдована была, ты спас, лицо розами покрыл... Господин, ты все можешь. Священник говорит - князь добрый... Если бы другому князю продал, можно когда-нибудь увидеть, магометанам продал... Где добрый?
   - Хорошо, идите домой и ждите, только язык крепче держите...
   Довольный Саакадзе поспешил скрыться. Цель достигнута, ему верят. Недаром он расточал деньги и сочуствие.
   Из-за угла выскочил Эрасти:
   - Батоно, коней сейчас седлать?
   Георгий посмотрел на хитрое лицо и рассмеялся:
   - После заката седлай, чанчур.
   И он поймал себя на мысли, что не только сострадание толкает его, но и желание прослыть щедрым и великодушным в самых дальних деревнях Арагвского княжества. Это может пригодиться союзу азнауров.
   По замку неслись грозовые тучи, гремел гром. Нато рассыпала в покоях Русудан молнии: она не допустит дочь стать женой назойливого ностевца, она найдет средство расстроить свадьбу, она поедет в Метехи...
   Тогда и Русудан найдет средство: пусть только осмелятся тронуть любимого - врагами Русудан станут. Русудан спокойна к затканным камнями одеждам и украшениям, спокойна к благовониям, в платье глехи будет ходить Русудан, а сердцу не изменит...
   Доблестный и неустрашимый Нугзар, оставив поле брани, бежал.
   В собственном доме заговор: дочь на плебея мать меняет. Зураб, оказывается, со стыда в глаза Саакадзе не смотрит. Дурак Баадур и тот против матери. Недавно война с турками была. Война! Значит, торговать нельзя? Не все ли равно - шерсть или месепе отдать? А господин замка с несчастным лицом ходит...
   - Куда ты, Георгий?
   - Коня проехать, завтра с рассветом в Тбилиси еду. Давно пора.
   - Если окончательно решил, вместе выедем, дело к царю имею. На княгиню не обижайся, Георгий, очень гордая... Я слово нарушил. Боялся - яд примет. Управляющий уже наказан, с семьею выгнан в дальнюю деревню, жаль, мсахурства не могу лишить, не я дал... Думаю, Нато потребует простить. Раз прощу, новому управляющему плохой пример, но если женщина потянет, девять пар буйволов не удержат... Лучше утром неожиданно уехать, пока вернусь, забудет.
   - Ты прав, благородный Нугзар. Скажи, не очень осуждал бы волков за сочуствие к грузинским мальчикам, увезенным для разврата?
   - Рыцарское намерение у волков, но шашку хорошо надо вытереть: серьезное время, ржавчину опасно оставлять... Если такое случится, вернувшимся вольную дам в память чудесного избавления.
   Нугзар хрипло засмеялся.
   - Я верю в чудо, князь, иначе чем объяснить любовь необыкновенной Русудан к незнатному азнауру?.. Если поздно вернусь, прикажи страже ворота открыть...
   Зеленые гривы плюща спадают с балкона в зыбкую мглу. Тают побледневшие звезды. Угрюмые рвы прильнули к еще сонным стенам замка. Только из далекого тумана вырывается радостный гул...
   - Так, Георгий, значит, волки все же растерзали купцов?
   Нузгар прищурился на вошедшего управляющего.
   - Растерзали, князь, может, не волки, а барс, но это дела не меняет.
   - Сандро, помни, купцов растерзал барс, иначе мой высокий гость не нашел бы мальчиков в лесу одних. Пусть священник скрепит дарственную грамоту.
   Саакадзе оглянулся на боковую башню и вскочил на коня. К нему подбежал Арчил.
   - Большой господин, возьми меня с собой. Свободный теперь, как Эрасти, дружинником буду. В память моей матери возьми.
   Георгий вопросительно посмотрел на хмуро отвернувшегося Нугзара.
   "Кто раз нарушил слово, не смеет рассчитывать на доверие", - вспомнил Нугзар.
   Он притворно удивился вопросу. Разве мальчик не свободный? Георгий может и остальных взять...
   Эрасти, сверкая зубами, проворно устроил Арчила позади себя на седле.
   Саакадзе погрозил Эрасти нагайкой.
   Вскоре и остальные девятнадцать юных месепе очутились в Носте и под началом Эрасти изучали науку - по змеиным тропам проскальзывать в тыл врага.
   Отъехав от Ананури, Эрасти, переглянувшись с Саакадзе, незаметно для Нугзара повернул коня в лес.
   И через некоторое время в Носте въехали Эрасти и Арчил, ведя на поводу пышный караван, захваченный у турецких купцов.
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   В малом зале оживленно. Кроме обычных придворных присутствовали Андукапар, Симон, Нугзар и Саакадзе. Царь поспешил загладить вину перед азнауром и подписать тарханную грамоту на право присутствовать на малых совещаниях, а при случае, "как обещал", возвести в князья.
   После обычных приветствий и выполнения ряда целования шахской печати и сильного интереса к здоровью повелителя Ирана посол шаха Кабли-хан, поклонившись, отошел к посольской скамье, а Бартом развернул послание и громко зачитал:
   "Высокочтимый брат мой, царь Картли, Георгий X, сын Симона, не тускнеет ослепительное солнце льва Ирана и благосклонно роняет золотой огонь за окружающие звезды. Верю в милость аллаха: послание повелителя Ирана застанет мудрого из мудрых царей Картли в пышном здоровье.
   Дошло до моего слуха, будто Агджа-Кала отдана тобой князьям. Не ослышался ли мой слух? Я не ищу со щедрым братом разногласий, но проницательность царю необходима... Пока царь Картли владел крепостью, "лев Ирана", уверенный в надежном союзнике, не спорил. Но раз крепость тебе не нужна, то разбужу память высокого брата: Агджа-Кала основана туркменским Якуб-ханом и по праву принадлежит Ирану, а не твоим князьям.