Антоновская Анна Арнольдовна. Пробуждение барса (Великий Моурави - 1)

   Часто Георгий исчезал. Родители тревожились, метались в поисках, только Зара быстрее вертела прялку, и насмешливая улыбка играла на ее упрямых губах. Когда Георгий возвращался в изодранном платье, с расцарапанным лицом и воспаленными глазами, Зара неизменно говорила:
   - Хочу дожить до твоего первого сражения.
   - Бабо, я взбирался на вершины Дидгорских гор, думал увидеть чужие страны.
   - В подобных случаях, Георгий, ноги сильнее глаз.
   - Бабо, барс бежал по лощине, я видел на дереве дикого кота. Хочу иметь гибкость кота и силу барса.
   Радостно смеялась бабо Зара...
   Вспоминает Георгий самое радостное событие его детства - подарок бабо Зара, золотистого жеребенка. Он гладит золотистую спину, жеребенок обнюхивает его, ластится, лижет руки. Но подходит отец, берет под уздцы жеребенка. Георгий рванулся, обхватил шею друга, сдавленно закричал:
   - Не отдам подарка бабо, какой я азнаур без коня!
   - Пока вырастешь, купим коня.
   - Не отдам, делай, что хочешь.
   - Буду делать, что хочу.
   - Оставь жеребенка в покое, - оборвала спор властным голосом Зара.
   - Бабо, вырасту, клянусь, будешь ходить в парче.
   - Парчу, Георгий, достань для своей невесты, - засмеялась Зара, - а ты уже вырос, жеребенок стал конем, береги коня. Тот не воин, кто не умеет беречь коня...
   "Береги коня, береги коня", - слышит Георгий голос Зара. Но вихрем мчится трехголовый конь, рвутся в разные стороны головы на тонких шеях, скачет Георгий одновременно по трем дорогам. Одна голова мчится через лес с оранжевыми деревьями, другая - через зеленые воды, третья - к мрачным громадам.
   "Остановись, остановись, Георгий, ведь ты грузин!" - несется вопль из леса.
   "Береги коня! Береги коня!" - грохочут мрачные громады, извергая драгоценные камни и тяжелый пепел, но мчится конь по лесу одновременно вправо, влево и вперед, топчет плачущих женщин, летит через воды. Сталкиваются в кровавых волнах мертвые воины, и тяжелеет на Георгии затканная изумрудами одежда, тянет книзу золотая обувь, тянет кверху алмазная звезда на папахе, тянет вперед сверкающий в руке меч. Грохочут серые громады, дрожит земля...
   "Брат мой, большой брат, останови коня. Смотри, алые перья жгут долину!"
   Оглянулся - в тумане качается Тэкле. По белому платью расшиты звезды, в косы вплетены жемчуга, тянутся к нему тонкие руки: "О мой брат, мой большой брат".
   Натянул повод Георгий, спешит к Тэкле, но рухнула гора, заслонила ее, и перед ним мугал потрясает волшебной дубинкой.
   "Береги коня, береги коня!" - стонут голоса. Рвется конь, тянет повод Георгий, ищет выхода, тоньше и тоньше становятся шеи, извиваются змеями, хохочет мугал, взмахнул дубинкой - со свистом обрываются шеи, взвизгнул летят головы в клубящуюся бездну. Зашатался Георгий...
   - Седлать коней пора, час бужу, так войну проспишь... Что мутаки бросал, уже с турками дрался? Вставай, вставай, - смеясь, тормошил Георгия Папуна.
   Косматые облака цеплялись за острые изломы картлийских гор, обнажая ребра скалистых выступов. В предрассветной мути, цепляясь за камни, сползали к берегу чудовищные тени. От сумрачной реки тянуло холодком, и к сонным калиткам подкрадывалось беспокойное утро.
   В комнате осторожно зазвенела шашка, по темному полу скользнул чувяк, приоткрылось узкое окно. Где-то оборвался нетерпеливый крик. В бледно-сером воздухе качнулся кувшин, взлетел торопливый дымок, и тишина сразу оборвалась...
   - Брат, мой большой брат, посмотри, какие серьги подарил мне дядя Папуна.
   - Оставь Георгия, ты вчера надоела с серьгами, - добродушно ворчала Маро, укладывая хурджини.
   Георгий схватил Тэкле, гладил ее волосы, сжимал тонкие пальчики.
   У порога на мгновение застыла легкая тень и метнулась в сад.
   Георгий в смятении вышел, остановился на пороге, повторяя:
   - Береги коня, береги коня.
   - Скажи мне, Георгий, что-нибудь на прощанье, - прошептала Нино, тринадцатилетняя дочь Датуна.
   Георгий оглянулся, встряхнул головой, радостно посмотрел на взволнованную девушку.
   - Жди меня, Нино.
   Нино блеснула синими глазами.
   - Помни, я буду ждать тебя всю жизнь, - и, застыдившись клятвы, рванулась к чинарам, молчаливым свидетелям тревог и надежд.
   Оседланные кони с хурджини через седло нетерпеливо били копытами землю. Из окон неслись плач и причитания Маро, торопливые голоса мужчин, визг Тартуна.
   Веселой гурьбой проскакала молодежь. За ними неслись мальчишки.
   У изгороди, скромно держась в стороне, толпились соседи. По плоским крышам бежали родные, желая еще раз увидеть дорогие лица.
   - Э, э, Георгий, поспеши!
   - Тетя Маро, приготовь хорошие гозинаки к нашему возвращению.
   - А для забавы Тартуну, дядя Шио, привезем груды турецких голов.
   Во двор вышел Георгий, держа на руках всхлипывающую Тэкле. Увидя соседей, она заплакала громче и сквозь слезы хвастливо поглядывала на подруг, у которых не было столь интересного события.
   Последний поцелуй матери - и Георгий решительно вскочил на коня.
   - Подними голову, Шио! Что дом? Вернемся - замок тебе построим, - шутил Папуна, ворочаясь в седле, полученном им вместе с высоким худым конем за буйволов.
   Соседи сдержанно рассмеялись.
   Выехали на дорогу под крики и пожелания провожающих, Георгий оглянулся: на крыше мелькнуло голубое платье Нино.
   Под быстрыми копытами неслась дорога, брызнуло острое солнце.
   У поворота, опершись на посох, стоял Бадри. Он долго смотрел вслед мчавшимся всадникам.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   Над тройными зубчатыми стенами Тбилиси ощетинились отточенные копья. Спешно укрепляются угловые бойницы. Внизу, над заросшим рвом, быстрые лопаты взметают тяжелый суглинок. На цепях, под охрипший крик дружинника Киазо, вздымаются тяжелые бревна, а за стеной у восточных ворот с засученными рукавами суетятся встревоженные амкары, и лихорадочный стук молотков по железным болтам отдается в душных изгибах улиц. На бойницах сторожевых башен дружинники укрепляют крепостные самострелы. Но огненные птицы еще не перелетают Мтацминда, еще покоятся в ножнах боевые клинки и в напряженном ожидании теснятся в колчанах тонкие стрелы.
   По темным улицам, загроможденным арбами, караванами мулов, кричащими толпами, пробирается Заза Цицишвили, окруженный начальниками дружин. Торопливые приказания, расстановка отрядов, грохот камней, сбрасываемых у линий стен, бульканье воды, сливаемой водовозами в огромные кувшины, заглушаются воплями бегущих из Тбилиси жителей. Западные ворота, охраняемые тваладцами, широко открыты, и поток нагруженных скарбом и закрытых коврами ароб, облезлых и выхоленных верблюдов и теснящейся по сторонам разношерстной толпы прорывается к горным теснинам, в непроходимые леса, ближе к границам царства Имерети. Бегут от беспощадного врага. Спасают скарб, спасают богатство. Строго исполняется приказ Цицишвили - выпускать всех: "меньше голодных будет", и никого не впускать без особой проверки началниками гзири.
   Под косыми лучами солнца настороженно притаились матовые купола бань, прочные навесы амкарских цехов, сине-желтые балконы узких домов, строгие храмы.
   Густой сад, слегка тронутый желтизной, разбрасывает беспорядочные тени. Сюда едва доносится гул взбудораженного города. За высокими зубчатыми стенами высится с изящными башенками, конусообразными вышками, ажурными балкончиками и воздушными арками украшенный крылатыми конями Метехский замок, оплот трона Багратидов.
   Георгий X вскочил, зашагал по ковру, отрывисто роняя слова. Эта привычка всегда раздражала царицу Мариам, но сегодня она тщательно скрывала досаду и облегченно вздохнула, улыбкой встречая Луарсаба и Тина-тин. Царь с нежностью обнял детей.
   - Дорогой Луарсаб, не огорчайся, ты слишком молод для боя, но еще не раз обнажишь на защиту Картли меч Багратидов.
   - Отец, мое огорчение не стоит высокого внимания царя Картли.
   "Да, - подумал царь, - Шадиман изысканно воспитывает наследника, слишком изысканно", - но вслух посоветовал Мариам развлекаться, Луарсабу переменить шашку на более изогнутую. Тинатин указал дерево в саду с крупными персиками. Царица, сокрушаясь о войне, попросила царя выслушать жалобу Магаладзе на дерзких азнауров и гзири Носте, совсем распустивших народ. Георгий X поморщился, вспоминая обещание, данное Магаладзе, строго наказать виновных, но на просьбу царицы подарить дочери Магаладзе, Астан, в приданое Носте рассмеялся:
   - Носте не растопит сердце Мирвана, ведь княжна похожа... похожа... похожа... На кого она похожа, Мариам?
   - Я нахожу княжну приятной, но если Астан меркнет перед красотой Русудан Эристави, тем более о ней необходимо позаботиться...
   - Да, да, - смутился царь и стал поспешно прощаться. Повернувшись, он неловко зацепил треногий столик. Серебряная чаша со звоном покатилась на пол.
   Царица приложила кончик ленты к сухим глазам: какой неприятный день!
   В нижнем коридоре толпились в походном снаряжении царские телохранители в ярко-синих одеждах, желтых цаги и круглых шапочках, задорно торчащих на макушках.
   Князь Шадиман мягким движением открыл дверь, мигнул глазом, и почти вслед за ним в боковую комнату вошел Киазо. Шадиман пронзил взглядом дружинника.
   - Киазо, твой отец еще в тюрьме?
   - О светлейший, бог свидетель, отец не виноват. Разве у мсахури поднимется рука на свой труд? Какой-то злодей поджег царский амбар, а в яму брошен бедный старик. Светлейший, ты так милостив ко мне - подарил коня, вчера для больной матери дал монету, но что делать малолетним сестрам! Я несу царскую службу, работать некому... Я князю Херхеулидзе ничего не сказал, боюсь - не поверит, что отец чист перед царем, как перед богом, и мне тоже перестанет доверять... Могущественный князь, освободи отца - и Киазо твой раб до смерти.
   Шадиман усмехнулся, поглаживая пышные усы.
   - Брось, не валяйся в ногах... Слушай внимательно... Ты старший телохранитель, тебе особенно доверяет князь Херхеулидзе, даже поручил укрепление крепостных стен. Я по твоей просьбе постарался скрыть от осторожного князя безрассудство старика. Будешь умным, отмечу... В рабах не нуждаюсь, а преданных умею награждать. Слушай, князь Шадиман должен знать все; в кем царь говорит и что говорит, понял?.. Сегодня царь совещается с князьями, после будет шептаться с некоторыми... понял? От тебя зависит освобождение отца.
   Шадиман едва слышно стал отдавать приказания раболепно склоненному Киазо...
   - Что делают князья? - спросил царь ожидающего у дверей с двумя телохранителями Баака Херхеулидзе. - Едят? Хорошо. - И тут же подумал: "Когда князья едят, меньше думают... Жаль, не могу заставить их с утра до ночи облизывать усы..." - Да, да, - тихо продолжал Георгий X, - попроси наверх Шалву Эристави... Никто не должен знать... Тебе, князь, распоряжений оставлять не надо, хорошо знаешь, как оберегать Метехи... За лисицами следи, шакалы не так опасны...
   Георгий X засмеялся, похлопал Баака по плечу, пошутил над чрезмерной осторожностью начальника метехской стражи, но, поднявшись к себе, нервно зашагал. "Война рождает надежды врагов, - думал царь, - я выступаю с войсками из Тбилиси. Конечно, могущественных князей беру с собой, менее сильные стонут под замком... но сколько у каждого родственников, приверженцев! Сколько дружин под своими знаменами имеют! Да, да, все могущество князей в народе. Нет народа - нет силы. Необходимо ограничить некоторых светлейших. Да, да, народ меня любит, не может не любить... Богатые вклады в монастыри, народные игры, состязания разве не украшают мое царствование? Разве не отдаю каждому глехи заслуженную долю или отнимаю последний скот, когда нет крайности? Нет, народ должен ценить мои заботы, церковь тоже внушает волю всемогущего бога... Но тут нужны действия посильнее... тут...
   Кахети... тоже Багратиды! Хуже злейших врагов. Вот мой дядя царь Александр в Исфахане у шаха расположение ищет, а сын его... неприятно, тоже Георгий, как шакал, вокруг Картли добычу вынюхивает... Недаром хотел жениться на дочери ганджинского паши Кайхосро, поддержку искал, с Турцией заигрывает, Русии тоже бурку под ноги стелет, выше меня хочет сесть...
   Да, да... шакал... усы по-турецки носит. Пока меня, царя Картли, первым не признают, на Кахети, на Имерети, на Одиши, на Гурию, на всех буду шашку точить".
   Царь остановился, мрачно окинул взглядом двор, где многочисленные свиты князей расхаживали в богатых одеждах, придушил на стекле жирную муху, сбросил за окно и проследил, куда она упала.
   "Не вижу дорогого Магаладзе. Самый подлый из князей, но ради выгоды крепко за трон держится. Хочет женить князя Мухран-батони на своей Астан?.. Трудно, Астан похожа на... на кого похожа, как прозвали княжну придворные? Георгий X растерянно остановился, мучительно напрягая память. - Да, да, следовало б устроить праздник ностевцам. Трусливые зайцы! Не могли, как мух, придушить выродков Магаладзе. Князья! Ни одной девушке проходу не дают. Русудан говорит... - Георгий X поперхнулся, вытер капельки пота на покрасневшем лбу. - Носте не дам, слишком близко от Твалади, но что-нибудь вместе с Мухран-батони придется обещать... Вот во дворе сколько народа толчется, но разве хоть один из них достоин расположения царя?! У народа только руки хорошо действуют. А у князей?.. Да, раньше царям не приходилось так тревожиться: кто долго на трон смотрел - ослепляли, лишних в Куру бросали, а "друзей" держали в постоянном страхе потерять голову вместе с имуществом... А разве плохо-старой гиене Баграту выколоть глаза? И многим светлейшим это не повредило бы... Тянутся к престолу, только и ждут подходящего случая. Луарсаб мал, надо бороться и со светлейшими, и с турками, и с персами, остерегаться соседних государств: то Имерети угрожает, то Абхазети неспокойна, то Гурия обижена; то Кахети просит поддержки в борьбе с шамхалом. А князья? Расхищают Картли: тому имение, тому лес, тому крестьян. Монастыри вкладов требуют, откажешь - злейший враг, дашь - другой тянется... Майдан завалили своими товарами, а пошлин не платят... Азнауры недовольны, амкары недовольны, майдан стонет, а с кого брать, чем царство содержать... Торговля с иноземными купцами необходима, но что привозят? Драгоценные камни, индийские пряности, благовония - соблазн для женщин, а увозят шелк, шерсть, коней уводят, платят мало. Князьям не нужно царство содержать, они цену сбивают... Кругом враги, враги, ни одного друга..."
   Царь обессиленно опустился на резную скамью.
   Приоткрыв дверь, вошел Шалва Эристави Ксанский. Видя погруженного в думы царя, нерешительно остановился. Георгий X вздрогнул.
   - Царь пожелал меня видеть?
   - Да, князь... Эристави всегда отличались верностью трону.
   - Десять столетий царствуют Багратиды, да продлит бог до конца мира твой род, а Эристави неизменно с мечом в руках защищали и будут защищать престол законного царя.
   - Дружбой Эристави я особенно дорожу, только вам могу спокойно доверить тайное дело... Да, да, из Русии в Кахети, под начальством князя Татищева, прибыло посольство, а царь Александр в Исфахане, Татищев его приезда ждет. Царь Александр посольство к русийскому царю послал, хитрый монах Кирилл клялся царю Годунову званием христианского монаха и святым установлением великого поста, что царь Александр только о покровительстве Русии думает, клялся, а царь Александр поехал к шаху Аббасу тоже клясться, после этого меня упрекают в вероломстве...
   - Новость, царь, есть! Хитрый монах Кирилл, недаром божился, помощь русийский царь Кахети дал, небольшое войско, но все с огненным боем. Теперь полководец Бутурлин стрельцов с кахетинскими дружинами на шамхала повел, многих побили, многих в плен взяли, добычу большую - коней, скот, зерно; новый город Тарки в горах построили. Союз с царем Годуновым может большие выгоды дать.
   Царь хитро прищурился:
   - Э, Шалва, никогда не знаешь, какая дорога ближе к самому себе! Да, да. Ко мне тоже русийский посол из Кахети тайно Тютчева с людьми прислал. Царь Годунов в союз Картли зовет и мне помощь предлагает... Далеко очень русийский царь сидит, сто восемьдесят солнц взойдет, пока к нам помощь доберется, а шаху Аббасу совсем близко. В тайне держать надо... Да, да, раньше узнаем, какую помощь Годунов предлагает, потом о союзе думать будем... Вот грамоту тебе поручаю, передай Тютчеву... Отец Феодосий с грузинского на греческий перевел, а Тютчев с греческого на русийский. Еще раз проверь.
   Эристави взял свиток и с любопытством стал разглядывать незнакомые знаки переведенной грамоты.
   "Милостью божьей от начала царского родства я, Юрий, царь, Симонов сын, пишу к Вам, великого государя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси и сыне его, великого государя царевича Федора Борисовича всей Руси, всея северные страны государей, послом, господину Михайлу и Ондрею радоватися о господе. Прислали естя ко мне с толмачом с Никитою грамоту, и мы грамоту Вашу приняли, а что в ней писано, то вы разумели подлинно. И такому делу недостойны были есмя и не может ответу дать. А коли у Вас было такое великое и пречудное дело, - и преж сего где естя были или после. А ныне ведомо Вам буди, что есть у нас войны и замешанья многое и нужи, и мы пошли к Самхце* воеват агарян. И нам ныне недовол, что Вам прийти сюда до лета. А аже бог даст и счастьем великого царя пришед оттуда, пришлем человека и Вас призовем, и что нам известит бог - тогда посмотрим лутчее. А без нашего человека Вам не ездить.
   ___________________
   * Самцхе-Саатабаго.
   Писана лета 7113 мая месяца.
   Царь Юрий Карталинский и всея Иверии".
   Георгий X задумчиво прошелся по малиновым разводам ковра и нерешительно остановился перед Эристави.
   - Все надо предвидеть... В случае опасности перевези царицу, Луарсаба и Тинатин в Цхиретский замок. Тебя учить не приходится... Сделай это в тайне даже от многих придворных... Потом в подземелье сидит старый удав, Орбелиани, правая рука Баграта. Он ездил в Кахети, тайные переговоры с князем Георгием Кахетинским вел, вместе в сторону Стамбула гнули. Дадиани Мегрельский об этом мне шепнул, теперь гиена в подземелье аллаху молится, но, несмотря на испытания огнем, изменник молчит о светлейшем Баграте... В тайном коридоре прикованы к стене Цулукидзе, Авалишвили... Список у Херхеулидзе, Баака я верю, как себе...
   Так вот, князь, в случае опасности для Тбилиси или... ты понимаешь? Заговорщики должны умереть... Не стоит пачкать руки собачьей кровью, но... о них можно забыть...
   Неожиданно царь круто повернулся к двери и быстро распахнул ее. В комнату, теряя равновесие, влетел Киазо. Стоя на коленях, телохранитель приниженно залепетал:
   - Великий царь, начальник замка приказал доложить, князья все в сборе, я, твой раб, слышал голос и не посмел войти...
   - Ты заставляешь князей долго ждать, видно, твои любопытные уши привязаны крепче языка... Эй, кто там!
   В комнату вбежала стража.
   - Раб осмелился подслушивать, бросить его в яму, пусть палач вырвет собачий язык.
   Киазо отскочил. Глаза забегали, как загнанные звери. Киазо тщетно старался выговорить слово. И вдруг ужас охватил все его существо. Ему показалось, что на подоконнике лежит не луч солнца, а огромный окровавленный язык. Он упал, пальцы судорожно цеплялись за ковер, белая муть заволакивала глаза.
   Не обращая внимания на валявшегося в ногах Киазо, Георгий X продолжал:
   - Так вот, князь, хотел спросить тебя...
   Помертвевшего Киазо насильно выволокли, дверь бесшумно закрылась.
   - Ты друг Мирвана, скажи, думает ли он о княжне Астан?
   - Мой царь, Мирван говорит, скорее орел женится на крысе, чем Мухран-батони на верблюде.
   Георгий обрадованно расхохотался.
   - Вот, вот, верблюд... ха... ха... верблюд... а я не... ха... ха... верблюд. Пойдем, князь, понимаешь, весь день вспоминал... ха... ха... верблюд...
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   По висячему мосту, сдерживая испуганного непривычной толкотней коня, пробирался Георгий Саакадзе; за ним, изредка поругивая проходящих, флегматично двигался на своем иноходце Папуна. Чем ближе друзья подъезжали к Метехскому замку, тем плотнее становилась толпа задорных оруженосцев, рослых дружинников, амкаров, протискивающихся с перекинутыми через плечо хурджини. В самой гуще Папуна заботливо остановил коня, поощрительно насвистывая. Желтая горячая струя обдала толстого амкара Бежана.
   - Ты хороший человек или петух, как держишь коня? - возмущенно крикнул Бежан.
   - А ты думал, для такого случая коню комнату в Метехи приготовили, добродушно огрызнулся Папуна.
   Бежан пригрозил пожаловаться своему племяннику Сандро, любимому оруженосцу князя Амилахвари, но друзья, предъявив страже лощеную бумагу с подписью Баака Херхеулидзе, уже въехали в боковые, обложенные серым камнем ворота Метехского замка.
   Главный двор Метехского замка вымощен плитами. Тяжело лежат квадраты серого камня. Кованые ворота крепко сидят в зубчатых стенах. В узких оконцах башен блестят пики метехской стражи. Глубокий балкон, обвитый пышным плющом, скрывает резную дверь. Отражения желто-синих венецианских стекол играют на плитах пестрыми бабочками.
   В глубине двора княжеские конюхи в ярких чохах прогуливают взмыленных коней.
   - Неспокоен твой жеребец, смотри, ухо откусит, - рассмеялся молодой конюх.
   Старик, державший под уздцы серого в яблоках коня, угрюмо ответил:
   - Каков всадник, такое и жеребец. Кому дает покой князь Качибадзе?
   - Почему, старик, сердитый такой?
   - Князь азнаурством не пожаловал?
   - Может, жеребец в грязь сбросил?
   - Или откусил что-нибудь?
   На раскатистый хохот подбежали телохранители, чубукчи, нукери и с любопытством заглядывали через плечи впереди стоящих.
   - Ишачьи ваши шутки, - внезапно вспылил старик, - на праздник едете? Тебе, Ласо, хорошо, - набросился он на молодого конюха, - у князя подносы облизываешь, а в Дараке был? Много зерна видел? Народ обнищал, на войне гибнет, дети солому едят, от работы женщины сохнут...
   - Не мы воюем, - раздались голоса, - магометане-собаки покоя не дают.
   - Неплохое дело война, - бесшабашно тряхнул головой нарядно одетый оруженосец, - в прошлую войну многих пленных взяли, много караванов отбили.
   - Караваны князья поделили, - перебил старик, - а тебе навоз достался.
   - Молчи, старик! - прикрикнул подошедший Арчил, старший смотритель царских конюшен, родственник Папуна, - за плохой язык хорошую голову потерять можно.
   - Молодец, Арчил, - засмеялись слуги, - знаешь, когда натянуть повода.
   - Эх, старик, чужие уши - плохой хурджини для тайн, - сказал пожилой телохранитель.
   - По какой дороге, Симон, двигаются войска князя Цицишвили? - поспешно переменил разговор Арчил.
   - Не хочешь ли пристроить в княжескую дружину исполина, прискакавшего к тебе на рыжем слоне?
   - Нет, Симон, мой друг Саакадзе зачислен в царскую дружину, а слона, думаю, он не обменяет на коня Цицишвили, если князь даже и тебя отдаст в придачу.
   - Ха, ха, ха... Арчил, жирно угощаешь.
   - Го-го-го!.. Подсыпь ему еще перцу, лучше поскачет.
   Но шутки конюхов оборвал рокот трубы. Стража бросилась открывать железные ворота. Загремели тяжелые засовы. Толпа вплотную придвинулась к распахнутым воротам.
   - Доблестный Нугзар Эристави с младшим сыном Зурабом прискакал!
   - Жеребец под князем - арабской крови, жизнь за такого коня отдашь!
   - А чепрак золотом расшит!
   - Бешмет зеленого бархата!
   - Священный цвет турок!
   - А шарвари краснее фесок!
   - Хороший праздник будет у собак, если так едет на войну могущественный Нугзар.
   - Как звенят серебряные ожерелья на конях оруженосцев.
   - Такое ожерелье хорошо подарить Кетеван.
   - Нашел место о Кетеван думать.
   - А сколько телохранителей, копьеносцев, сразу на дворе тесно стало!
   - Что свита! Пять тысяч дружинников Эристави под стенами Тбилиси стоят.
   - Ты что, считал?!
   - Я считал, семь тысяч!
   - Кто приехал? - спросила царица, нервно перебирая четки.
   В нарядных покоях толпились придворные княгини.
   - Нугзар Эристави, царица, - улыбнулась княгиня Бараташвили, продолжая смотреть в окно. - Новое знамя, как красиво: белый орел терзает зелено-чернуюзмею... Смотри, царица, семнадцатый раз попал в яблоко зоркий царевич Луарсаб...
   - Большая свита с Эристави?
   - Да, царица, и Зураба привез... Двадцать первый... Жаль, помешали. Зураб в сад вошел, шашку показывает...
   Пальцы Мариам сжали подушку...
   - Шш... шш... тише! - пронеслось по двору.
   - Смотрите, смотрите, старый волк Леон Магаладзе прискакал.
   - А за ним два волчьих глаза, Мераб и Тамаз.
   - Жена и дочь вчера приползли.
   - Кошки заранее плакать приехали.
   - Скупые, что ли? Все в серый цвет оделись.
   - Пусть на свою голову пепел сыплют.
   - На войну, как на похороны, едут.
   - Гонец! Гонец!
   - От храброго Ярали вести.
   - Эй, гонец, какие вести привез?!
   - Хорошие, точите шашки, - смеясь, крикнул юный азнаур и, лихо спрыгнув с коня, бросился в боковой вход...
   Распахнулось окно, начальник замка князь Газнели строго оглядел слуг. С утра князь расстроен - совсем неожиданно на его голову свалилась война. Один бог знает, как обернутся дела царя, а он, как фазан, пропустил на той неделе случай получить от царя давно намеченное Танаки, имение, которое само перелезает за ограду замка Газнели.
   "Вот Амилахвари с надменным сыном Андукапаром пожаловали. Прилетели, вороны... Так и знал, - продолжал раздражаться начальник замка, - всегда следом светлейший Баграт Картлийский... А! И Симона притащил... Сына за собой, как хурджини, возит... И кватахевскую богородицу на знамени обновил, к трону подбирается... Подождите, светлейшие, может, и не удастся вам заменить Газнели князьями Амилахвари..."