Страница:
– Извини, Кэт. – Жакоб расцеловал ее в обе щеки. – Никак не мог найти такси. Этот чертов дождь. Я знаю, как у тебя мало времени.
Катрин улыбнулась, обрадованная тем, что отец наконец появился.
– Да, времени у меня мало. Но я очень рада тебя видеть.
– Значит, в следующий четверг?
Она кивнула.
– Да, дом Томаса готов для приема посетителей. Ты ведь приедешь?
– Обязательно. Даже конгресс по психоанализу меня не остановит, – улыбнулся Жакоб. – Я знаю, сколько сил ты потратила на этот проект.
Да, подумала Катрин, сил было потрачено немало.
Превратить частный дом в музей оказалось гораздо труднее, чем она поначалу предполагала. Пришлось получать всевозможные разрешения в государственных органах, доказывать городским и федеральным властям необходимость учреждения специального фонда, заполнять сотни бланков, писать множество заявок на получение субсидий и пожертвований. На покрытие первых расходов ушли все деньги, оставшиеся у Катрин после того, как она продала картину Пикассо, некогда принадлежавшую ее матери. Ранее Катрин использовала часть этих денег на открытие собственной галереи – ей нравилась мысль, что искусство субсидирует само себя.
Очень непросто было переоборудовать дом Томаса в соответствии с его новым предназначением. Картины пришлось перевесить, понадобились объяснительные тексты и каталоги, а ведь у Катрин хватало работы в собственной галерее. Она и не подозревала, что в ней таятся такие запасы энергии. Однако все эти заботы ей нравились. Они наполняли жизнь смыслом, не казались тщетными, ибо должны были привести к конкретному результату. А главное, Катрин знала, что Томас был бы ею доволен.
– Да, поработать пришлось немало, – сказала она вслух. – Но я надеюсь, ты сам увидишь, что дело того стоило.
– Ни секунды в этом не сомневаюсь, – уверил ее Жакоб.
– Натали вела себя как ангел. Помогала мне, обсуждала со мной всякие детали – она была почти как мой партнер. Если ей казалось, что подпись под картиной или текст «муровые», она немедленно мне об этом сообщала. – Катрин рассмеялась. – По-моему, ты должен гордиться своей внучкой.
– Да, я ею горжусь. – Жакоб намазал на тост паштет. – Именно о Натали я и хотел с тобой поговорить. – Он перешел на французский. – Ты знаешь, я не люблю вмешиваться в твои дела, но когда речь заходит о внучке…
– Ну что там еще? – кисло спросила Катрин.
Жакоб увидел на ее лице страдание и опустил глаза.
– Пора тебе отвезти девочку к бабушке, в Рим. Я хочу, чтобы ты назначила день отъезда.
– Так вот в чем дело? Уверена, что это Мэт тебя подговорила, – сердито сказала Катрин.
– Кэт, я уже достиг столь зрелого возраста, что могу додуматься до чего-то без помощи Матильды. – Жакоб помолчал. – Натали говорила со мной. Для нее эта поездка очень важна, а ты с ней на эту тему говорить не желаешь. Натали показала мне письма, которые ей пишет графиня.
– Письма? – нахмурилась Катрин. – Я думала, что письмо было только одно.
Она очень хорошо помнила день, когда пришло это письмо. У Натали как раз был день рождения. Графиня присылала открытки по случаю этого семейного праздника и раньше, но обычно там было всего несколько строчек по-итальянски. Однако на сей раз конверт был толще, и когда Натали его вскрыла, оттуда выпал билет на самолет. Письмо было написано по-английски, и девочка сначала прочитала его сама, а уже потом показала матери:
«Милая Натали, я очень хочу тебя увидеть, а то будет уже поздно. Ты теперь достаточно большая, чтобы слетать в Рим одна, даже если твоя мама не захочет тебя сопровождать. Посылаю тебе билет на самолет. Сообщи, пожалуйста, когда ты приедешь, и я все приготовлю. Жду тебя с нетерпением. Твоя бабушка».
Натали посмотрела матери прямо в глаза и резко сказала:
– Я поеду.
– Конечно, деточка, – ответила Катрин и отвернулась.
Потом ей удалось увести разговор в сторону, но взгляд дочери – одновременно обвиняющий и обиженный – не на шутку ее встревожил. Казалось, девочка поняла, что Катрин во что бы то ни стало хочет помешать этой поездке.
– Значит, писем было несколько? – спросила она Жакоба.
Тот пожал плечами, кивнул.
– Да, судя по всему, Натали стала переписываться с бабушкой более или менее регулярно.
У Катрин упало сердце. Впервые в жизни дочь что-то от нее утаила. Правда, она говорила, что напишет бабушке и пообещает приехать в Рим во время каникул.
– Да, может быть, летом, – ответила тогда Катрин.
– А почему не на Рождество? – заупрямилась Натали.
– Ну посмотрим, посмотрим, – отмахнулась от нее Катрин.
– Понимаешь, Кэт, – сказал Жакоб. – Не кажется ли тебе, что ты слишком эгоистична в этом вопросе? Ты совсем не думаешь о Натали. По-моему, ты боишься, что она примет сторону отца, уйдет от тебя в его мир. Но если ты будешь упрямиться, эта опасность еще более усилится. Очень часто человек становится жертвой именно того, чего больше всего боялся. В нашей профессии это называется «реваншем подавляемого».
– Но это неправда! – сердито воскликнула Катрин.
– Неужели? Почему же ты тогда не отвезешь ее в Рим? Давай назначим день прямо сейчас. Кроме того, я уверен, что Натали предпочтет совершить это путешествие не одна, а с тобой. Да и тебе поездка пошла бы на пользу.
– Нет, ноги моей больше не будет в Италии!
Катрин сама удивилась панической интонации, прозвучавшей в ее голосе.
– Но это безответственно, Кэт. И жестоко. Ты слишком подминаешь под себя Натали. Подумай, какой вред девочке это причиняет. Ты запрещаешь ей хранить даже память об отце. В результате может получиться так, что фантазия окажется для нее более важной, чем реальность. – Жакоб печально смотрел на дочь. – Но если ты настроена так решительно, я могу отвезти Натали сам.
Жестоко? Катрин мысленно повторила это слово. Отвернулась от Жакоба и вновь встретилась глазами с синеглазым мужчиной. Интересно, кажусь ли я ему жестокой, рассеянно подумала она. Странно – слово «жестокость» всегда ассоциировалось у нее с Сильви. Вот мать – та действительно была с ней жестока, очень жестока. А она, Катрин, относится к своей дочери совсем иначе. Они – настоящие подруги, у них нет друг от друга секретов.
Хотя, кажется, появились. Неужели Натали и в самом деле считает ее жестокой? И это после того, как Катрин изо всех сил старалась ни в чем не походить на свою мать. Та была холодной, бесчувственной, мстительной. Нет, только не это! В горле у Катрин заклокотал нервный смешок. Она вспомнила слова Оскара Уайльда: «Трагедия женщин в том, что со временем они делаются похожи на своих матерей».
– Прости, Кэт. Я не хотел сделать тебе больно, – мягко сказал Жакоб.
Катрин заставила себя взглянуть на отца.
– Я подумаю об этом, ладно? На следующей неделе, после открытия музея. Тогда и решим.
– Я напомню тебе, – негромко, но строго сказал Жакоб, погладив ее по руке.
Два дня спустя у Катрин была назначена встреча с новым клиентом, которого звали Алексей Джисмонди. В кабинет вошел высокий, темноволосый мужчина, лицо которого показалось ей знакомым. Она мысленно перебрала возможные варианты и вдруг вспомнила – ресторан «Жерар». Тот самый мужчина.
Он тоже явно ее узнал. Катрин улыбнулась.
– Алексей Джисмонди. Да-да. Вы – тот самый человек, которого не может добудиться даже настырный нью-йоркский официант.
Она протянула ему руку для приветствия. Этой встречи Катрин ждала с не совсем приятным чувством – итальянские имена действовали ей на нервы. Но о мистере Джисмонди она слышала и раньше, видела один из его фильмов. Кроме того, в Риме они не встречались – иначе Катрин наверняка запомнила бы это лицо, усталое и немного грустное, с ярко-синими глазами, глядящими так прямо и пытливо.
Его рукопожатие и пристальный взгляд немного смутили ее. Странно – обычно знакомство с мужчинами не производило на Катрин такого впечатления. В душе шевельнулся старый полузабытый страх. А вдруг он видел ее в Италии? Вдруг видел ее с Карло или, того ужаснее, был свидетелем ее позора? Катрин на миг вспомнила отвратительную сцену в ночном клубе, когда она в последний раз видела мужа живым. Усилием воли Катрин отогнала кошмарное воспоминание прочь.
– Чем я могу быть полезна вам, мистер Джисмонди? – спросила она деловитым профессиональным тоном.
– Несколько месяцев назад я видел на выставке одну картину, которую очень хотел бы приобрести. Это работа Мишеля Сен-Лу. Портрет Сильви Ковальской, – сказал он по-английски с запинкой.
Эти слова так поразили Катрин, что она утратила дар речи. Какое странное совпадение – после разговора с Жакобом она все время думала о Сильви, а тут еще неизвестно откуда появляется этот клиент и спрашивает о портрете матери!
– Эта картина не продается, – отрезала она.
Синие глаза смотрели на нее испытующе, казалось, проникая в самую душу.
– Понимаете, я – поклонник творчества Сен-Лу. Стоимость меня не интересует…
Какой звучный и теплый голос, подумала Катрин.
– Меня она тоже не интересует, мистер Джисмонди, – произнесла она вслух.
– Правда? – На его лице появилось ироническое выражение. – А мне казалось, что у вас в Нью-Йорке искусство и деньги неотделимы друг от друга.
– Иногда это так, но не в данном случае, – пробормотала Катрин, вспыхнув. Ей не нравилось, как он на нее смотрит – дерзко, оценивающе. – Сильви Ковальская – моя мать, – повысила она голос. – Портрет матери я не продаю.
Ей самой показалось, что это прозвучало слишком эмоционально, и Катрин поспешно изобразила на лице холодную, вежливую улыбку.
– Впрочем, вы можете посмотреть другие картины. У нас нет обыкновения отпугивать клиентов, которых «цена не интересует».
Она передразнила его интонацию.
– Ах вот как? Извините, я не знал, что Сильви Ковальская – ваша мать, – задумчиво произнес он. – Очень глупо с моей стороны.
Он смотрел на Катрин как-то по-другому, словно заново приглядывался к ее лицу.
Она слегка поежилась под этим взглядом.
– Естественно. Откуда вы могли это знать? Ведь мы с матерью не похожи. Между нами нет и никогда не было ничего общего.
Он встретил эти слова открытой и дружелюбной улыбкой. Катрин почувствовала, что ее против воли тянет к этому человеку. Она отвела глаза, сделала вид, что роется в бумагах на столе, давая тем самым понять: разговор окончен.
Но посетитель не уходил.
– Однако, даже если вы не хотите продавать картину, может быть, вы позволите мне взглянуть на нее еще раз?
В его голосе, таком приятном и ласковом, звучала едва различимая насмешливая нотка.
Катрин собиралась ответить, что это совершенно невозможно, но в эту минуту в кабинет ворвалась Натали и скороговоркой выпалила:
– Мамочка, я получила «отлично» за эту ужасную контрольную по математике!
Катрин поздравила ее, поцеловала и на миг забыла об Алексее Джисмонди, но тут же опомнилась и сказала:
– Боюсь, мистер Джисмонди, у меня не осталось времени. Если хотите, я попрошу одного из своих помощников показать вам выставку.
– Но я действительно хотел бы еще раз взглянуть на портрет Сильви Ковальской, – не сдавался он. – Ради этого я проделал большой путь.
– Не может быть, чтобы такой занятой человек, как вы, отправился через океан лишь ради того, чтобы взглянуть на картину, – недоверчиво рассмеялась Катрин, думая, что в этом мужчине бездна обаяния.
Если бы портрет Сильви находился в галерее, она, разумеется, немедленно отвела бы его туда, и пусть любуется сколько хочет.
Но тут в разговор вмешалась Натали, которую очень интересовало все, связанное с бабушкой. Она улыбнулась Алексею Джисмонди и предложила отвезти его домой. Кажется, девочка решила с ним подружиться.
Мужчина из Рима и Натали! Катрин с трудом справилась с безотчетным страхом.
– Мистер Джисмонди, как вы сами понимаете, я не могу допустить, чтобы совершенно незнакомый человек проникал в мой дом, – нервно улыбнулась она. – Здесь ведь Нью-Йорк.
– Конечно-конечно.
Он явно смутился, но в следующий миг настала ее очередь смущаться: Джисмонди извлек из кармана паспорт и бумажник и положил их на стол в качестве залога. В его страстном желании увидеть портрет было что-то трогательное. Катрин дрогнула.
– Ладно. Я попрошу Джо – это мой помощник, – чтобы он показал вам дом. Нельзя разочаровывать столь страстного поклонника искусства.
Она вернула ему паспорт и бумажник, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Катрин ощутила на себе взгляд его теплых, лучистых глаз.
Когда Катрин осталась одна, ею овладело непонятное смятение. В этом мужчине было нечто такое, что разбередило ей душу. Может быть, все дело в том, что он из Рима? Или на нее произвела впечатление настойчивость, с которой он добивался разрешения посмотреть на портрет Сильви? Катрин вернулась к письменному столу, коснулась пальцами лиловых гроздей сирени, стоявшей в белой вазе, вдохнула густой аромат весны. Ей вспомнились строчки:
Домой Катрин вернулась раньше, чем обычно, и увидела, что Алексей Джисмонди, Натали, ее подружка Сэнди и Джо пьют молочный коктейль и, судя по всему, отлично проводят время. Римлянин держался совершенно свободно, словно прожил здесь много лет. Его естественная манера и улыбающиеся лица всех остальных смутили Катрин еще больше; ее сердце забилось учащенно.
– Мама, ты знаешь, Алексей из Рима! – радостно сообщила Натали. – Он рассказал нам много чудесных историй. И еще он приглашает приехать к нему в гости.
Катрин прочла в глазах дочери явный вызов.
– Да, я знаю, что мистер Джисмонди из Рима, – ответила она, отводя взгляд. – Натали, ты сделала уроки? Уже седьмой час.
Девочка не ответила. Она посмотрела на Алексея Джисмонди и ясным, отчетливым голосом объявила:
– Я вам не говорила, но мой отец тоже из Рима. Вы его не встречали? Он умер. А звали его Карло Негри делла Буонатерра.
Казалось, она заранее готовилась к этой минуте. Имя отца Натали произнесла с гордостью, а затем бросила на мать многозначительный взгляд.
Катрин вспомнила слова Жакоба и внутренне содрогнулась. Что ответит Алексей?
Его голос прозвучал мягко и негромко:
– Нет, я не знал твоего отца. Мне жаль, что он умер.
– Мне тоже жаль.
Натали смотрела на него темными грустными глазами.
Катрин внутренне вся сжалась. По этому взгляду она поняла, насколько велико у девочки чувство утраты. Значит, Жакоб прав… Она обессиленно прислонилась к стене, кое-как попрощалась с Джо.
Натали улыбнулась матери обычной безоблачной улыбкой и, дернув подружку за рукав, потащила ее наверх, в свою комнату. Однако через несколько секунд девочки, хихикая, сбежали вниз по лестнице и объявили, что господин из Рима настоящий красавчик, после чего с хохотом тут же исчезли.
Алексей стоял рядом с Катрин. Она видела, что он все понял без слов. Возможно, даже понял больше, чем нужно.
– Извините, я не имел намерения вмешиваться в вашу домашнюю жизнь. – Он коснулся ее руки. – Спасибо, что разрешили мне прийти, полюбоваться на картину.
Катрин догадалась, что он собирается уходить. Внезапно она поняла, что ей хочется отдалить этот момент. Только бы не оставаться одной. Да, я совсем одна, вдруг подумала она. Наедине со своей работой, книгами, картинами. Она посмотрела в синие глаза, глядевшие на нее с нежностью и пониманием.
– Может быть, я могу чем-то вас отблагодарить? – очень серьезно сказал он. – Позвольте пригласить вас поужинать со мной.
– Хорошо, мистер Джисмонди. Почему бы и нет? – Катрин попробовала улыбнуться. – Думаю, моя дочь будет счастлива, если мы все вместе поужинаем.
– Надеюсь, мы с вами тоже будем счастливы, – прошептал он.
Услышав эти слова, Катрин вздрогнула. Нет, к такому она не готова.
– Подождите, пока я приму душ и переоденусь, – бесстрастным тоном сказала Катрин. – Посидите пока в гостиной. Я принесу вам выпить. Что-нибудь более крепкое, чем молочный коктейль. – Она рассмеялась.
Как все это странно, думала Катрин, переодеваясь. На душе почему-то стало легко и беззаботно. Она посмотрела на себя в зеркало – как бы со стороны. Увидела усталое лицо, добавила немного румян. Выбрала легкое платье из переливчатого изумрудного шелка. Это был наряд для отдыха и развлечений.
Кто этот человек, проникший в ее дом и ожидающий сейчас в гостиной? Незнакомец, которого привел к ней дух Сильви. Энергично работая щеткой для волос, Катрин размышляла над этим удивительным поворотом судьбы.
Когда она вернулась в гостиную, Алексей поднялся ей навстречу. Высокий, смуглый мужчина с волевым, привлекательным лицом. Сколько в его движениях сдерживаемой стремительности.
– Надеюсь, я не заставила вас ждать слишком долго.
– Вы очень красивая, – восхищенно сказал он.
Катрин так растерялась, словно ей никогда раньше не говорили комплиментов.
– Пожалуй, нужно попрощаться с Натали, – прошептала она, уже не вспоминая об ужине втроем.
– Разумеется, – улыбнулся Алексей. – Тем более что удовольствием провести с вами вечер я в значительной степени обязан ей.
Натали лежала на полу, читая учебник.
– Я обязательно навещу вас в Риме, – сказала она Алексею, вскочив на ноги. Голос ее звучал одновременно жалобно и вызывающе.
– Буду с нетерпением ждать встречи.
Алексей пожал ей руку.
– Спокойной ночи, мамочка. Повеселитесь как следует.
Натали обняла и поцеловала Катрин.
– Спокойной ночи, солнышко, не читай допоздна.
Катрин тоже поцеловала ее, пытаясь понять, что происходит у ребенка в голове.
– У вас есть дети, мистер Джисмонди? – спросила она, когда они выходили из подъезда.
Ответа она ждала с замиранием сердца.
– Зовите меня по имени, пожалуйста, – попросил он. Потом отрицательно покачал головой. – Нет, детей у меня нет.
Ей показалось, что он произнес эти слова не без горечи.
– Извините, я вовсе не хотела влезать в вашу личную жизнь.
И все же на душе у нее сделалось радостно.
– Может быть, поужинаем у меня в отеле? – Он жестом остановил такси. – Там спокойно, уютно, всегда есть свободные столики.
Катрин охотно согласилась. Меньше всего ей хотелось встретиться в кафе или ресторане с какими-нибудь знакомыми. Она предпочла бы провести вечер наедине с этим удивительным мужчиной, который появился в ее жизни так внезапно и тут же превратился в центр Вселенной. У Катрин возникло необъяснимое чувство, что городские улицы выглядят как-то иначе, что Нью-Йорк вдруг стал другим, да и она сама тоже. Нахлынуло ощущение свободы и беззаботности.
Они сидели в гостиничном ресторане, разделенные белоснежной полосой накрахмаленной скатерти. Атмосфера близости возникла сразу же, сама собой. Никогда еще Катрин не разговаривала с другим человеком так откровенно, так смело. Свежие, интересные мысли приходили ей в голову как бы сами собой и без труда облекались в слова. Говорить было легко, потому что Алексей слушал очень внимательно и заинтересованно.
Катрин рассказала ему то немногое, что знала о знакомстве Мишеля Сен-Лу с ее матерью.
– Вам лучше поговорить с моим отцом. Он знает об этом гораздо больше. Все это происходило задолго до моего рождения. – Катрин улыбнулась, но тут же нахмурилась. – У нас с матерью были довольно сложные отношения. Она умерла, когда я была совсем девчонкой. – Посмотрев в синие глаза Алексея, Катрин добавила. – Она покончила с собой.
Алексей сжал ей руку и тихо произнес:
– Я не знал этого.
Его прикосновение обожгло ее огнем, пробудило в сердце полузабытую истому. На миг Катрин представила смятую постель в гостиничном номере. Не в силах пошевелиться, она смотрела ему в глаза.
Алексей отнял руку, и Катрин опечаленно пожала плечами:
– Все это было много лет назад.
– Расскажите мне о себе, – попросил он. – Вы не носите фамилию мужа?
– Достаточно того, что я выносила его ребенка, – с неожиданной злостью произнесла Катрин и, взяв себя в руки, продолжила уже спокойнее. – Понимаете… Я не любила своего мужа. Нет, это неправда.
Она вертела в руках вилку и думала о том, что когда-то любила Карло, просто это было очень, очень давно. Любовь погибла, погребенная под грузом чувств совсем иного рода. Но ведь когда-то любовь действительно была. Как можно было об этом забыть?
Взгляд Алексея вернул ее к реальности.
– Не хотел бы я, чтобы вы относились со столь страстной неприязнью ко мне, – шутливо сказал он.
Катрин посмотрела на него. Чувство, которое вызывал в ней этот мужчина, никак нельзя было назвать неприязнью.
Разговор продолжался долго. Катрин рассказывала Алексею о своей работе, о своих пристрастиях в искусстве, о себе. Он задавал все новые и новые вопросы. Однако когда Катрин пыталась выяснить что-то о нем, Алексей отвечал уклончиво.
Когда принесли кофе, Катрин не выдержала и рассмеялась:
– Ну вот, я рассказала вам о себе почти все, а о вас так ничего и не узнала.
– В следующий раз, – полувопросительно сказал он.
– Долго ли вы намерены пробыть в Нью-Йорке? – спросила Катрин с замиранием сердца.
– Некоторое время еще пробуду, – неопределенно ответил он.
Наступило молчание. Именно в этот момент Катрин вдруг ясно, совершенно отчетливо поняла, что хочет его. Желание охватило ее с неодолимой силой. Не выдержав, она отвела взгляд. Испытывает ли он то же самое? Если да, то не подает виду. Катрин поспешно отхлебнула кофе. Каким-то странным, непохожим на свой голосом, она сказала:
– Может быть, вы захотите присутствовать на торжественном открытии коллекции Томаса Закса в Бостоне? Это будет на следующей неделе. Если, конечно, у вас есть время…
– Я бы с удовольствием, – ответил он. – Постараюсь выбраться.
Катрин поднялась, поняв, что он не предложил ей остаться. Да и с какой стати? Ведь они едва знакомы. Очевидно, все дело в отеле – он слишком похож на европейские гостиницы, в которых происходили все ее случайные встречи. Нет, поправила себя Катрин, дело совсем не в этом. Ведь он был и у нее в доме, видел Натали, то есть переступил порог ее настоящего, реального мира. И все равно она хотела его…
Катрин протянула руку и чопорно сказала:
– Спасибо за чудесный вечер. Мне очень жаль, что я не могу уступить вам картину Мишеля Сен-Лу. Надеюсь, вы понимаете…
– Разумеется. – Он тоже встал. – Позвольте, я провожу вас домой.
– В этом нет никакой необходимости.
– Но я настаиваю, – улыбнулся он. – Как-никак я итальянец.
В такси они сидели рядом. Мы так близки друг к другу, думал Алексей, и в то же время сохраняем дистанцию. Он был уверен, что нарушать эту дистанцию не имеет права. Однако его так тянуло обнять ее и прижать к себе, что он сжал пальцы в кулаки.
Во что он ввязывается? Отправляясь на поиски в Америку, он не рассчитывал ни на что подобное. Хотел повидать Катрин Жардин и ее отца, узнать побольше о Сильви Ковальской.
В Нью-Йорк его привело неудержимое желание разгадать тайну. Теперь неудержимых желаний было сразу два: выяснить, кто такая Сильви Ковальская, и еще – поцеловать ее дочь. Интересно, какова она в постели, эта Катрин Жардин. Давно уже Алексей не испытывал такого жгучего интереса к женщине.
Во всей этой ситуации присутствовала некая зловещая ирония, и Алексей мрачно улыбнулся. В мире психики не бывает ничего случайного. Он так много думал в последнее время о Катрин, что при встрече неминуемо испытал к ней влечение. Моральная невозможность этой любви, нравственное табу, очевидно, еще более обострили это чувство.
Алексей тайком взглянул на ее профиль, одновременно такой уверенный и такой беззащитный. Мысленно он провел пальцами по ее шее, по обнаженным плечам. Она была прекрасна, по-настоящему прекрасна.
Катрин обернулась к нему, и он увидел, что ее серые глаза затуманены. В них поблескивали диковатые искорки. Должно быть, в постели она забывает обо всем на свете, подумал он. Алексей непроизвольно потянулся к ней, но тут же отдернул руку и стал смотреть в окно. Он достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать: она тоже его хочет. От этого ситуация делалась просто невыносимой. Мысли начинали путаться.
А что, если сказать ей прямо сейчас: «Катрин, ваша мать однажды прислала мне письмо, в котором называла меня своим сыном. Я знаю, это звучит нелепо. Но я действительно родился в Польше. Я никогда не видел свою родную мать, поэтому все может быть…»
На ее лице, должно быть, появится замешательство, недоверие. Что она почувствует? Головокружение? Ощутит себя обманутой? Примерно то же самое испытывал и он. Нет, нельзя поступить с ней подобным образом – ворваться в чужую жизнь и перевернуть ее вверх дном.
Хуже всего то, что Катрин, судя по всему, терпеть не могла свою мать. Кажется, даже ненавидела ее. Может ли она спокойно рассуждать о том, были ли у Сильви другие дети, кроме нее? За ужином Алексей так и не осмелился, даже косвенно, затронуть эту тему. А ведь ему очень хотелось выяснить, ходили ли в семье какие-либо слухи о возможном внебрачном ребенке.
Нет, ничего не получится. Лучше действовать через Жакоба Жардина. Катрин дала ему отличную подсказку: завести разговор о Мишеле Сен-Лу. Но доктор Жардин очень умен, одурачить его не удастся. Короткой беседы, состоявшейся два дня назад, было совершенно достаточно для того, чтобы Алексей в этом убедился. Может быть, Катрин может как-то облегчить задачу? В конец концов, что удивительного, если приезжий итальянец интересуется не только психоанализом, но и французским художником тридцатых годов. Два эти составляющие еще не образуют уравнения.
Катрин улыбнулась, обрадованная тем, что отец наконец появился.
– Да, времени у меня мало. Но я очень рада тебя видеть.
– Значит, в следующий четверг?
Она кивнула.
– Да, дом Томаса готов для приема посетителей. Ты ведь приедешь?
– Обязательно. Даже конгресс по психоанализу меня не остановит, – улыбнулся Жакоб. – Я знаю, сколько сил ты потратила на этот проект.
Да, подумала Катрин, сил было потрачено немало.
Превратить частный дом в музей оказалось гораздо труднее, чем она поначалу предполагала. Пришлось получать всевозможные разрешения в государственных органах, доказывать городским и федеральным властям необходимость учреждения специального фонда, заполнять сотни бланков, писать множество заявок на получение субсидий и пожертвований. На покрытие первых расходов ушли все деньги, оставшиеся у Катрин после того, как она продала картину Пикассо, некогда принадлежавшую ее матери. Ранее Катрин использовала часть этих денег на открытие собственной галереи – ей нравилась мысль, что искусство субсидирует само себя.
Очень непросто было переоборудовать дом Томаса в соответствии с его новым предназначением. Картины пришлось перевесить, понадобились объяснительные тексты и каталоги, а ведь у Катрин хватало работы в собственной галерее. Она и не подозревала, что в ней таятся такие запасы энергии. Однако все эти заботы ей нравились. Они наполняли жизнь смыслом, не казались тщетными, ибо должны были привести к конкретному результату. А главное, Катрин знала, что Томас был бы ею доволен.
– Да, поработать пришлось немало, – сказала она вслух. – Но я надеюсь, ты сам увидишь, что дело того стоило.
– Ни секунды в этом не сомневаюсь, – уверил ее Жакоб.
– Натали вела себя как ангел. Помогала мне, обсуждала со мной всякие детали – она была почти как мой партнер. Если ей казалось, что подпись под картиной или текст «муровые», она немедленно мне об этом сообщала. – Катрин рассмеялась. – По-моему, ты должен гордиться своей внучкой.
– Да, я ею горжусь. – Жакоб намазал на тост паштет. – Именно о Натали я и хотел с тобой поговорить. – Он перешел на французский. – Ты знаешь, я не люблю вмешиваться в твои дела, но когда речь заходит о внучке…
– Ну что там еще? – кисло спросила Катрин.
Жакоб увидел на ее лице страдание и опустил глаза.
– Пора тебе отвезти девочку к бабушке, в Рим. Я хочу, чтобы ты назначила день отъезда.
– Так вот в чем дело? Уверена, что это Мэт тебя подговорила, – сердито сказала Катрин.
– Кэт, я уже достиг столь зрелого возраста, что могу додуматься до чего-то без помощи Матильды. – Жакоб помолчал. – Натали говорила со мной. Для нее эта поездка очень важна, а ты с ней на эту тему говорить не желаешь. Натали показала мне письма, которые ей пишет графиня.
– Письма? – нахмурилась Катрин. – Я думала, что письмо было только одно.
Она очень хорошо помнила день, когда пришло это письмо. У Натали как раз был день рождения. Графиня присылала открытки по случаю этого семейного праздника и раньше, но обычно там было всего несколько строчек по-итальянски. Однако на сей раз конверт был толще, и когда Натали его вскрыла, оттуда выпал билет на самолет. Письмо было написано по-английски, и девочка сначала прочитала его сама, а уже потом показала матери:
«Милая Натали, я очень хочу тебя увидеть, а то будет уже поздно. Ты теперь достаточно большая, чтобы слетать в Рим одна, даже если твоя мама не захочет тебя сопровождать. Посылаю тебе билет на самолет. Сообщи, пожалуйста, когда ты приедешь, и я все приготовлю. Жду тебя с нетерпением. Твоя бабушка».
Натали посмотрела матери прямо в глаза и резко сказала:
– Я поеду.
– Конечно, деточка, – ответила Катрин и отвернулась.
Потом ей удалось увести разговор в сторону, но взгляд дочери – одновременно обвиняющий и обиженный – не на шутку ее встревожил. Казалось, девочка поняла, что Катрин во что бы то ни стало хочет помешать этой поездке.
– Значит, писем было несколько? – спросила она Жакоба.
Тот пожал плечами, кивнул.
– Да, судя по всему, Натали стала переписываться с бабушкой более или менее регулярно.
У Катрин упало сердце. Впервые в жизни дочь что-то от нее утаила. Правда, она говорила, что напишет бабушке и пообещает приехать в Рим во время каникул.
– Да, может быть, летом, – ответила тогда Катрин.
– А почему не на Рождество? – заупрямилась Натали.
– Ну посмотрим, посмотрим, – отмахнулась от нее Катрин.
– Понимаешь, Кэт, – сказал Жакоб. – Не кажется ли тебе, что ты слишком эгоистична в этом вопросе? Ты совсем не думаешь о Натали. По-моему, ты боишься, что она примет сторону отца, уйдет от тебя в его мир. Но если ты будешь упрямиться, эта опасность еще более усилится. Очень часто человек становится жертвой именно того, чего больше всего боялся. В нашей профессии это называется «реваншем подавляемого».
– Но это неправда! – сердито воскликнула Катрин.
– Неужели? Почему же ты тогда не отвезешь ее в Рим? Давай назначим день прямо сейчас. Кроме того, я уверен, что Натали предпочтет совершить это путешествие не одна, а с тобой. Да и тебе поездка пошла бы на пользу.
– Нет, ноги моей больше не будет в Италии!
Катрин сама удивилась панической интонации, прозвучавшей в ее голосе.
– Но это безответственно, Кэт. И жестоко. Ты слишком подминаешь под себя Натали. Подумай, какой вред девочке это причиняет. Ты запрещаешь ей хранить даже память об отце. В результате может получиться так, что фантазия окажется для нее более важной, чем реальность. – Жакоб печально смотрел на дочь. – Но если ты настроена так решительно, я могу отвезти Натали сам.
Жестоко? Катрин мысленно повторила это слово. Отвернулась от Жакоба и вновь встретилась глазами с синеглазым мужчиной. Интересно, кажусь ли я ему жестокой, рассеянно подумала она. Странно – слово «жестокость» всегда ассоциировалось у нее с Сильви. Вот мать – та действительно была с ней жестока, очень жестока. А она, Катрин, относится к своей дочери совсем иначе. Они – настоящие подруги, у них нет друг от друга секретов.
Хотя, кажется, появились. Неужели Натали и в самом деле считает ее жестокой? И это после того, как Катрин изо всех сил старалась ни в чем не походить на свою мать. Та была холодной, бесчувственной, мстительной. Нет, только не это! В горле у Катрин заклокотал нервный смешок. Она вспомнила слова Оскара Уайльда: «Трагедия женщин в том, что со временем они делаются похожи на своих матерей».
– Прости, Кэт. Я не хотел сделать тебе больно, – мягко сказал Жакоб.
Катрин заставила себя взглянуть на отца.
– Я подумаю об этом, ладно? На следующей неделе, после открытия музея. Тогда и решим.
– Я напомню тебе, – негромко, но строго сказал Жакоб, погладив ее по руке.
Два дня спустя у Катрин была назначена встреча с новым клиентом, которого звали Алексей Джисмонди. В кабинет вошел высокий, темноволосый мужчина, лицо которого показалось ей знакомым. Она мысленно перебрала возможные варианты и вдруг вспомнила – ресторан «Жерар». Тот самый мужчина.
Он тоже явно ее узнал. Катрин улыбнулась.
– Алексей Джисмонди. Да-да. Вы – тот самый человек, которого не может добудиться даже настырный нью-йоркский официант.
Она протянула ему руку для приветствия. Этой встречи Катрин ждала с не совсем приятным чувством – итальянские имена действовали ей на нервы. Но о мистере Джисмонди она слышала и раньше, видела один из его фильмов. Кроме того, в Риме они не встречались – иначе Катрин наверняка запомнила бы это лицо, усталое и немного грустное, с ярко-синими глазами, глядящими так прямо и пытливо.
Его рукопожатие и пристальный взгляд немного смутили ее. Странно – обычно знакомство с мужчинами не производило на Катрин такого впечатления. В душе шевельнулся старый полузабытый страх. А вдруг он видел ее в Италии? Вдруг видел ее с Карло или, того ужаснее, был свидетелем ее позора? Катрин на миг вспомнила отвратительную сцену в ночном клубе, когда она в последний раз видела мужа живым. Усилием воли Катрин отогнала кошмарное воспоминание прочь.
– Чем я могу быть полезна вам, мистер Джисмонди? – спросила она деловитым профессиональным тоном.
– Несколько месяцев назад я видел на выставке одну картину, которую очень хотел бы приобрести. Это работа Мишеля Сен-Лу. Портрет Сильви Ковальской, – сказал он по-английски с запинкой.
Эти слова так поразили Катрин, что она утратила дар речи. Какое странное совпадение – после разговора с Жакобом она все время думала о Сильви, а тут еще неизвестно откуда появляется этот клиент и спрашивает о портрете матери!
– Эта картина не продается, – отрезала она.
Синие глаза смотрели на нее испытующе, казалось, проникая в самую душу.
– Понимаете, я – поклонник творчества Сен-Лу. Стоимость меня не интересует…
Какой звучный и теплый голос, подумала Катрин.
– Меня она тоже не интересует, мистер Джисмонди, – произнесла она вслух.
– Правда? – На его лице появилось ироническое выражение. – А мне казалось, что у вас в Нью-Йорке искусство и деньги неотделимы друг от друга.
– Иногда это так, но не в данном случае, – пробормотала Катрин, вспыхнув. Ей не нравилось, как он на нее смотрит – дерзко, оценивающе. – Сильви Ковальская – моя мать, – повысила она голос. – Портрет матери я не продаю.
Ей самой показалось, что это прозвучало слишком эмоционально, и Катрин поспешно изобразила на лице холодную, вежливую улыбку.
– Впрочем, вы можете посмотреть другие картины. У нас нет обыкновения отпугивать клиентов, которых «цена не интересует».
Она передразнила его интонацию.
– Ах вот как? Извините, я не знал, что Сильви Ковальская – ваша мать, – задумчиво произнес он. – Очень глупо с моей стороны.
Он смотрел на Катрин как-то по-другому, словно заново приглядывался к ее лицу.
Она слегка поежилась под этим взглядом.
– Естественно. Откуда вы могли это знать? Ведь мы с матерью не похожи. Между нами нет и никогда не было ничего общего.
Он встретил эти слова открытой и дружелюбной улыбкой. Катрин почувствовала, что ее против воли тянет к этому человеку. Она отвела глаза, сделала вид, что роется в бумагах на столе, давая тем самым понять: разговор окончен.
Но посетитель не уходил.
– Однако, даже если вы не хотите продавать картину, может быть, вы позволите мне взглянуть на нее еще раз?
В его голосе, таком приятном и ласковом, звучала едва различимая насмешливая нотка.
Катрин собиралась ответить, что это совершенно невозможно, но в эту минуту в кабинет ворвалась Натали и скороговоркой выпалила:
– Мамочка, я получила «отлично» за эту ужасную контрольную по математике!
Катрин поздравила ее, поцеловала и на миг забыла об Алексее Джисмонди, но тут же опомнилась и сказала:
– Боюсь, мистер Джисмонди, у меня не осталось времени. Если хотите, я попрошу одного из своих помощников показать вам выставку.
– Но я действительно хотел бы еще раз взглянуть на портрет Сильви Ковальской, – не сдавался он. – Ради этого я проделал большой путь.
– Не может быть, чтобы такой занятой человек, как вы, отправился через океан лишь ради того, чтобы взглянуть на картину, – недоверчиво рассмеялась Катрин, думая, что в этом мужчине бездна обаяния.
Если бы портрет Сильви находился в галерее, она, разумеется, немедленно отвела бы его туда, и пусть любуется сколько хочет.
Но тут в разговор вмешалась Натали, которую очень интересовало все, связанное с бабушкой. Она улыбнулась Алексею Джисмонди и предложила отвезти его домой. Кажется, девочка решила с ним подружиться.
Мужчина из Рима и Натали! Катрин с трудом справилась с безотчетным страхом.
– Мистер Джисмонди, как вы сами понимаете, я не могу допустить, чтобы совершенно незнакомый человек проникал в мой дом, – нервно улыбнулась она. – Здесь ведь Нью-Йорк.
– Конечно-конечно.
Он явно смутился, но в следующий миг настала ее очередь смущаться: Джисмонди извлек из кармана паспорт и бумажник и положил их на стол в качестве залога. В его страстном желании увидеть портрет было что-то трогательное. Катрин дрогнула.
– Ладно. Я попрошу Джо – это мой помощник, – чтобы он показал вам дом. Нельзя разочаровывать столь страстного поклонника искусства.
Она вернула ему паспорт и бумажник, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Катрин ощутила на себе взгляд его теплых, лучистых глаз.
Когда Катрин осталась одна, ею овладело непонятное смятение. В этом мужчине было нечто такое, что разбередило ей душу. Может быть, все дело в том, что он из Рима? Или на нее произвела впечатление настойчивость, с которой он добивался разрешения посмотреть на портрет Сильви? Катрин вернулась к письменному столу, коснулась пальцами лиловых гроздей сирени, стоявшей в белой вазе, вдохнула густой аромат весны. Ей вспомнились строчки:
Это мои корни, подумала она и закрыла лицо руками.
Апрель жесток, он изгоняет
Сирень из вымерзшей земли
И корни памяти, желаний
Разбередил весенний дождь.
Домой Катрин вернулась раньше, чем обычно, и увидела, что Алексей Джисмонди, Натали, ее подружка Сэнди и Джо пьют молочный коктейль и, судя по всему, отлично проводят время. Римлянин держался совершенно свободно, словно прожил здесь много лет. Его естественная манера и улыбающиеся лица всех остальных смутили Катрин еще больше; ее сердце забилось учащенно.
– Мама, ты знаешь, Алексей из Рима! – радостно сообщила Натали. – Он рассказал нам много чудесных историй. И еще он приглашает приехать к нему в гости.
Катрин прочла в глазах дочери явный вызов.
– Да, я знаю, что мистер Джисмонди из Рима, – ответила она, отводя взгляд. – Натали, ты сделала уроки? Уже седьмой час.
Девочка не ответила. Она посмотрела на Алексея Джисмонди и ясным, отчетливым голосом объявила:
– Я вам не говорила, но мой отец тоже из Рима. Вы его не встречали? Он умер. А звали его Карло Негри делла Буонатерра.
Казалось, она заранее готовилась к этой минуте. Имя отца Натали произнесла с гордостью, а затем бросила на мать многозначительный взгляд.
Катрин вспомнила слова Жакоба и внутренне содрогнулась. Что ответит Алексей?
Его голос прозвучал мягко и негромко:
– Нет, я не знал твоего отца. Мне жаль, что он умер.
– Мне тоже жаль.
Натали смотрела на него темными грустными глазами.
Катрин внутренне вся сжалась. По этому взгляду она поняла, насколько велико у девочки чувство утраты. Значит, Жакоб прав… Она обессиленно прислонилась к стене, кое-как попрощалась с Джо.
Натали улыбнулась матери обычной безоблачной улыбкой и, дернув подружку за рукав, потащила ее наверх, в свою комнату. Однако через несколько секунд девочки, хихикая, сбежали вниз по лестнице и объявили, что господин из Рима настоящий красавчик, после чего с хохотом тут же исчезли.
Алексей стоял рядом с Катрин. Она видела, что он все понял без слов. Возможно, даже понял больше, чем нужно.
– Извините, я не имел намерения вмешиваться в вашу домашнюю жизнь. – Он коснулся ее руки. – Спасибо, что разрешили мне прийти, полюбоваться на картину.
Катрин догадалась, что он собирается уходить. Внезапно она поняла, что ей хочется отдалить этот момент. Только бы не оставаться одной. Да, я совсем одна, вдруг подумала она. Наедине со своей работой, книгами, картинами. Она посмотрела в синие глаза, глядевшие на нее с нежностью и пониманием.
– Может быть, я могу чем-то вас отблагодарить? – очень серьезно сказал он. – Позвольте пригласить вас поужинать со мной.
– Хорошо, мистер Джисмонди. Почему бы и нет? – Катрин попробовала улыбнуться. – Думаю, моя дочь будет счастлива, если мы все вместе поужинаем.
– Надеюсь, мы с вами тоже будем счастливы, – прошептал он.
Услышав эти слова, Катрин вздрогнула. Нет, к такому она не готова.
– Подождите, пока я приму душ и переоденусь, – бесстрастным тоном сказала Катрин. – Посидите пока в гостиной. Я принесу вам выпить. Что-нибудь более крепкое, чем молочный коктейль. – Она рассмеялась.
Как все это странно, думала Катрин, переодеваясь. На душе почему-то стало легко и беззаботно. Она посмотрела на себя в зеркало – как бы со стороны. Увидела усталое лицо, добавила немного румян. Выбрала легкое платье из переливчатого изумрудного шелка. Это был наряд для отдыха и развлечений.
Кто этот человек, проникший в ее дом и ожидающий сейчас в гостиной? Незнакомец, которого привел к ней дух Сильви. Энергично работая щеткой для волос, Катрин размышляла над этим удивительным поворотом судьбы.
Когда она вернулась в гостиную, Алексей поднялся ей навстречу. Высокий, смуглый мужчина с волевым, привлекательным лицом. Сколько в его движениях сдерживаемой стремительности.
– Надеюсь, я не заставила вас ждать слишком долго.
– Вы очень красивая, – восхищенно сказал он.
Катрин так растерялась, словно ей никогда раньше не говорили комплиментов.
– Пожалуй, нужно попрощаться с Натали, – прошептала она, уже не вспоминая об ужине втроем.
– Разумеется, – улыбнулся Алексей. – Тем более что удовольствием провести с вами вечер я в значительной степени обязан ей.
Натали лежала на полу, читая учебник.
– Я обязательно навещу вас в Риме, – сказала она Алексею, вскочив на ноги. Голос ее звучал одновременно жалобно и вызывающе.
– Буду с нетерпением ждать встречи.
Алексей пожал ей руку.
– Спокойной ночи, мамочка. Повеселитесь как следует.
Натали обняла и поцеловала Катрин.
– Спокойной ночи, солнышко, не читай допоздна.
Катрин тоже поцеловала ее, пытаясь понять, что происходит у ребенка в голове.
– У вас есть дети, мистер Джисмонди? – спросила она, когда они выходили из подъезда.
Ответа она ждала с замиранием сердца.
– Зовите меня по имени, пожалуйста, – попросил он. Потом отрицательно покачал головой. – Нет, детей у меня нет.
Ей показалось, что он произнес эти слова не без горечи.
– Извините, я вовсе не хотела влезать в вашу личную жизнь.
И все же на душе у нее сделалось радостно.
– Может быть, поужинаем у меня в отеле? – Он жестом остановил такси. – Там спокойно, уютно, всегда есть свободные столики.
Катрин охотно согласилась. Меньше всего ей хотелось встретиться в кафе или ресторане с какими-нибудь знакомыми. Она предпочла бы провести вечер наедине с этим удивительным мужчиной, который появился в ее жизни так внезапно и тут же превратился в центр Вселенной. У Катрин возникло необъяснимое чувство, что городские улицы выглядят как-то иначе, что Нью-Йорк вдруг стал другим, да и она сама тоже. Нахлынуло ощущение свободы и беззаботности.
Они сидели в гостиничном ресторане, разделенные белоснежной полосой накрахмаленной скатерти. Атмосфера близости возникла сразу же, сама собой. Никогда еще Катрин не разговаривала с другим человеком так откровенно, так смело. Свежие, интересные мысли приходили ей в голову как бы сами собой и без труда облекались в слова. Говорить было легко, потому что Алексей слушал очень внимательно и заинтересованно.
Катрин рассказала ему то немногое, что знала о знакомстве Мишеля Сен-Лу с ее матерью.
– Вам лучше поговорить с моим отцом. Он знает об этом гораздо больше. Все это происходило задолго до моего рождения. – Катрин улыбнулась, но тут же нахмурилась. – У нас с матерью были довольно сложные отношения. Она умерла, когда я была совсем девчонкой. – Посмотрев в синие глаза Алексея, Катрин добавила. – Она покончила с собой.
Алексей сжал ей руку и тихо произнес:
– Я не знал этого.
Его прикосновение обожгло ее огнем, пробудило в сердце полузабытую истому. На миг Катрин представила смятую постель в гостиничном номере. Не в силах пошевелиться, она смотрела ему в глаза.
Алексей отнял руку, и Катрин опечаленно пожала плечами:
– Все это было много лет назад.
– Расскажите мне о себе, – попросил он. – Вы не носите фамилию мужа?
– Достаточно того, что я выносила его ребенка, – с неожиданной злостью произнесла Катрин и, взяв себя в руки, продолжила уже спокойнее. – Понимаете… Я не любила своего мужа. Нет, это неправда.
Она вертела в руках вилку и думала о том, что когда-то любила Карло, просто это было очень, очень давно. Любовь погибла, погребенная под грузом чувств совсем иного рода. Но ведь когда-то любовь действительно была. Как можно было об этом забыть?
Взгляд Алексея вернул ее к реальности.
– Не хотел бы я, чтобы вы относились со столь страстной неприязнью ко мне, – шутливо сказал он.
Катрин посмотрела на него. Чувство, которое вызывал в ней этот мужчина, никак нельзя было назвать неприязнью.
Разговор продолжался долго. Катрин рассказывала Алексею о своей работе, о своих пристрастиях в искусстве, о себе. Он задавал все новые и новые вопросы. Однако когда Катрин пыталась выяснить что-то о нем, Алексей отвечал уклончиво.
Когда принесли кофе, Катрин не выдержала и рассмеялась:
– Ну вот, я рассказала вам о себе почти все, а о вас так ничего и не узнала.
– В следующий раз, – полувопросительно сказал он.
– Долго ли вы намерены пробыть в Нью-Йорке? – спросила Катрин с замиранием сердца.
– Некоторое время еще пробуду, – неопределенно ответил он.
Наступило молчание. Именно в этот момент Катрин вдруг ясно, совершенно отчетливо поняла, что хочет его. Желание охватило ее с неодолимой силой. Не выдержав, она отвела взгляд. Испытывает ли он то же самое? Если да, то не подает виду. Катрин поспешно отхлебнула кофе. Каким-то странным, непохожим на свой голосом, она сказала:
– Может быть, вы захотите присутствовать на торжественном открытии коллекции Томаса Закса в Бостоне? Это будет на следующей неделе. Если, конечно, у вас есть время…
– Я бы с удовольствием, – ответил он. – Постараюсь выбраться.
Катрин поднялась, поняв, что он не предложил ей остаться. Да и с какой стати? Ведь они едва знакомы. Очевидно, все дело в отеле – он слишком похож на европейские гостиницы, в которых происходили все ее случайные встречи. Нет, поправила себя Катрин, дело совсем не в этом. Ведь он был и у нее в доме, видел Натали, то есть переступил порог ее настоящего, реального мира. И все равно она хотела его…
Катрин протянула руку и чопорно сказала:
– Спасибо за чудесный вечер. Мне очень жаль, что я не могу уступить вам картину Мишеля Сен-Лу. Надеюсь, вы понимаете…
– Разумеется. – Он тоже встал. – Позвольте, я провожу вас домой.
– В этом нет никакой необходимости.
– Но я настаиваю, – улыбнулся он. – Как-никак я итальянец.
В такси они сидели рядом. Мы так близки друг к другу, думал Алексей, и в то же время сохраняем дистанцию. Он был уверен, что нарушать эту дистанцию не имеет права. Однако его так тянуло обнять ее и прижать к себе, что он сжал пальцы в кулаки.
Во что он ввязывается? Отправляясь на поиски в Америку, он не рассчитывал ни на что подобное. Хотел повидать Катрин Жардин и ее отца, узнать побольше о Сильви Ковальской.
В Нью-Йорк его привело неудержимое желание разгадать тайну. Теперь неудержимых желаний было сразу два: выяснить, кто такая Сильви Ковальская, и еще – поцеловать ее дочь. Интересно, какова она в постели, эта Катрин Жардин. Давно уже Алексей не испытывал такого жгучего интереса к женщине.
Во всей этой ситуации присутствовала некая зловещая ирония, и Алексей мрачно улыбнулся. В мире психики не бывает ничего случайного. Он так много думал в последнее время о Катрин, что при встрече неминуемо испытал к ней влечение. Моральная невозможность этой любви, нравственное табу, очевидно, еще более обострили это чувство.
Алексей тайком взглянул на ее профиль, одновременно такой уверенный и такой беззащитный. Мысленно он провел пальцами по ее шее, по обнаженным плечам. Она была прекрасна, по-настоящему прекрасна.
Катрин обернулась к нему, и он увидел, что ее серые глаза затуманены. В них поблескивали диковатые искорки. Должно быть, в постели она забывает обо всем на свете, подумал он. Алексей непроизвольно потянулся к ней, но тут же отдернул руку и стал смотреть в окно. Он достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать: она тоже его хочет. От этого ситуация делалась просто невыносимой. Мысли начинали путаться.
А что, если сказать ей прямо сейчас: «Катрин, ваша мать однажды прислала мне письмо, в котором называла меня своим сыном. Я знаю, это звучит нелепо. Но я действительно родился в Польше. Я никогда не видел свою родную мать, поэтому все может быть…»
На ее лице, должно быть, появится замешательство, недоверие. Что она почувствует? Головокружение? Ощутит себя обманутой? Примерно то же самое испытывал и он. Нет, нельзя поступить с ней подобным образом – ворваться в чужую жизнь и перевернуть ее вверх дном.
Хуже всего то, что Катрин, судя по всему, терпеть не могла свою мать. Кажется, даже ненавидела ее. Может ли она спокойно рассуждать о том, были ли у Сильви другие дети, кроме нее? За ужином Алексей так и не осмелился, даже косвенно, затронуть эту тему. А ведь ему очень хотелось выяснить, ходили ли в семье какие-либо слухи о возможном внебрачном ребенке.
Нет, ничего не получится. Лучше действовать через Жакоба Жардина. Катрин дала ему отличную подсказку: завести разговор о Мишеле Сен-Лу. Но доктор Жардин очень умен, одурачить его не удастся. Короткой беседы, состоявшейся два дня назад, было совершенно достаточно для того, чтобы Алексей в этом убедился. Может быть, Катрин может как-то облегчить задачу? В конец концов, что удивительного, если приезжий итальянец интересуется не только психоанализом, но и французским художником тридцатых годов. Два эти составляющие еще не образуют уравнения.