Арбенина Ирина. Ночь лунного страха

   — Что вы сказали?!
   — Это не я сказал, а один древний и умный римлянин.
   — Кто-кто? — удивилась Светлова.
   — Продолжаем поиск! — вдруг снова рявкнул-приказал Никита. — Вы с правой стороны, я с левой.
   Обыщем сад еще раз!
   «Обыщем»! Слово «обыщем» совершенно доконало Анну. Всхлипывая, она мчалась по саду, как ей и было приказано, с правой стороны, раздвигая ветки кустарника и, по правде сказать, ничего уже почти не соображая.
   Кита и мадам Гоцци нигде не было!
   Впереди уже замаячил бегущий ей навстречу Сыщик, завершавший свой полукруг. И Светлова чувствовала, что вполне готова его придушить, если он сию же минуту не объяснит ей, что означают его ужасные подозрения!
   …Знакомое старушечье щебетанье на английском, доносящееся из-за ограды сада, остановило этот безумный бег. За этой оградой скрытые густым кустарником, мадам Гоцци и Кит сидели прямо на траве, рассматривая старое птичье гнездо, которое, очевидно, ночным сильным ветром снесло с дерева на землю.
   — Look, that's amazing… — ворковала на английском мадам Гоцци тем особым голосом, которым старые дамы разговаривают с маленькими детьми. — Those birds are great builders!
   Сыщик и Светлова, подоспевшие к ним в одно и то же время, едва успели притормозить…
   — Видишь, как тут искусно сложены ветки? О, они великие строители — эти птахи… — Светлова автоматически пыталась перевести для себя эту дурацкую болтовню…
   Еще некоторое время Сыщик и заплаканная Анна безмолвно наблюдали эту идиллическую картину: пожилая дама в шляпке и светловолосый ребенок на траве в весеннем саду открывают секреты флоры и фауны.
   — We have left the garden just to pick up this nest… — чопорно объяснила им мадам Гоцци. Было очевидно, что она шокирована их тяжелым молчанием.
   — Они вышли из сада за ограду, чтобы посмотреть на это гнездо… — растерянно повторила вслед за ней Анна, обращаясь к Сыщику. — Только и всего… Понимаете?
   Ни слова не говоря, он резко развернулся и пошел обратно к отелю.
   — Детектив Маклахлен ты наш.., недоделанный! — пробурчала вслед ему Анна.
   — What's up with you? — поинтересовалась мадам Гоцци, внимательно вглядываясь в Анино с еще не высохшими слезами лицо.
   — Что с мной? — растерянно повторила Светлова. — Ничего-ничего, не волнуйтесь… Все в порядке.
   Она все-таки нашла в себе силы поблагодарить мадам Гоцци и, взяв сына за руку, повела с собой в отель. Кит упирался и рвался обратно к гнезду. Наконец вопрос кое-как был решен. Гнездо решено было оставить на лужайке на случай, если оно все-таки снова понадобится тем, кто его строил.
   — Let's leave this nest for the birds! — щебетала, успокаивая Кита, мадам Гоцци.
   — Птичкам, птичкам. Кит! — вторила ей заплаканная Светлова. — Оставим это гнездо птичкам…
 
   Несмотря на раздражение, вызванное выходкой Сыщика, у Светловой все-таки было ощущение, что за его поведением скрываются какие-то серьезные основания. А его шипящий от ярости голос: «Никогда никому не доверяйте своего ребенка!» — так и стоял у нее в ушах.
   После обеда, когда Кит уже спал, Аня нашла Никиту.
   — Что все это значит? — совсем не ласково спросила она.
   — Ну что ж, — Никита внимательно взглянул в ее разгневанное лицо. — Пожалуй, пришла пора объяснить вам, что я здесь, как вы однажды выразились, «поделываю».
   — Да уж объясните, пожалуйста.
   — Хотите послушать вот это? — и он протянул Ане свой диктофон.
   Аня вспомнила, как они с Дэзи поначалу посмеивались над его привычкой ходить повсюду с диктофоном и все пытались угадать, что же он на него набалтывает. Дэзи тогда сказала: "Это, очевидно, называется «Заметки оболтуса».
   И вот теперь «оболтус» сам нажал кнопку, и Светлова услышала его голос на пленке:
   "Семь часов тридцать пять минут. Апрель двенадцатое. 2001 год.
   С утра она стоит на балконе и будто бы любуется восходом солнца. Потом начинает нежными легкими движениями обрывать увядшие лепестки маленьких вьющихся роз, украшающих ее балкон. Снимает их осторожно, легко, как пушинки, и отпускает на волю.
   И они летят, легко, как перышки, планируя вниз на траву. Или уносятся вдаль… И она провожает их взглядом человека, загадывающего желание. Очень поэтично! Так дети пускают кораблики или воздушные пузыри… Однако даже страшно подумать, какое желание она загадывает.
   Следует с очевидностью отметить, что она совершенно не похожа на преступницу. Право же, у нее такое возвышенное, одухотворенное выражение лица… Что, впрочем, вполне совпадает с показаниями всех, кто с ней сталкивался: она производит самое благоприятное впечатление и вызывает у людей безусловное доверие.
   Итак, она совершенно не похожа на человека, способного на то, в чем ее подозревают. И Она не похожа ни на одну из своих фотографий по той простой причине, что их просто не существует. Что вполне естественно, если не забывать, что «объект X» — крайне жестокое, предусмотрительное, обладающее звериной проницательностью и осторожностью существо. Да, увы, именно существо — слово «человек» тут неуместно. Разумеется, «объект X» постарался, чтобы у полиции не было его фотографий. Она, по свидетельствам очевидцев, всегда избегала фотографов, избегала сниматься. Очень осмотрительно, методично уничтожала все свои изображения.
   Итак, не следует забывать, что «объект X» крайне жесток, предусмотрителен, осторожен. Но даже я иногда забываю об этом, увы.
   Я, увы, становлюсь, наблюдая за ней, поэтом и перестаю быть детективом. Как мило любуется она восходом и наблюдает за полетом розовых лепестков.
   Однако не следует упускать из виду момент раздвоения, который может быть первостепенен при анализе поведения такого рода объектов. Она может быть убедительна в обоих своих обличьях.
   Это и поэтическая натура, которая любуется полетом розовых лепестков. И одновременно «объект X», который, разумеется, не исключает возможности, что кто-то наблюдает за ним в бинокль из окна дома, находящегося напротив, скрытый приспущенной занавеской, как это делаю в данный момент я.
 
   Двадцать часов десять минут. Апрель двенадцатое.
   2001 год. Она любит пиво. Из напитков на ужин почти всегда заказывает небольшую бутылочку «Хольстена».
   Давеча, проходя мимо ее опустевшего уже стола, я таки прихватил пустую бутылочку и непринужденно опустил ее в необъятный карман необъятных же штанов марки «Аберкромби», самой раздолбайской марки из тех, что выбирает поколение пепси. Выбрал их и я, чтобы поддержать имидж путешествующего шалопая.
   Очень удобные штаны. В них можно при желании и сервиз унести, не то что бутылочку объемом 0,3 литра.
   Отпечатки пальцев преступницы, в отличие от ее фотографий, у Интерпола есть".
 
   На этом месте Сыщик выключил диктофон, и в комнате наступила гнетущая тишина.
   — Какие же преступления совершает эта.., эта женщина? — наконец спросила у него Анна.
   — Вы знаете, что это за портрет? — вопросом на вопрос ответил он, протягивая ей вырванную из какого-то журнала страницу.
   Светлова взглянула. Это была репродукция какого-то портрета.
   — Его написала очень известная сейчас на Западе художница, — пояснил Никита. — Этот портрет очень знаменит. Когда-то произвел настоящую сенсацию и просто шокировал публику. Не слышали о нем?
   — Нет… — Аня покачала головой. — Я плохо знаю современное искусство.
   И Светлова снова стала разглядывать изображенную на портрете женщину. Понять, в чем дело, было непросто, но это лицо на портрете, безусловно, завораживало, вызывая безотчетный, леденящий душу страх.
   — Кто это?
   — Видите ли, это портрет знаменитой преступницы.
   — Той самой? Вашей?
   — Нет, ну что вы… Та, что изображена здесь, давно уже казнена и вошла в историю криминалистики.
   Однако преступления этих женщин схожи.
   — А что так шокировало публику?
   — Обратите внимание на технику, в которой выполнен этот портрет. Она вам знакома?
   — Пуантилизм? Точки… Мазок кисти в виде точки. Так писали великие французские художники Синьяк. Сера…
   — Да, только посмотрите, что здесь вместо точек!
   — О, боже… Неужели…. Это детские ладошки?
   — Да. Это крошечные отпечатки детских рук.
   — Неужели эта женщина?..
   — Да… Ее жертвами были дети. И я всегда вожу этот портрет с собой, чтобы…
   — Чтобы — что?
   — Чтобы не остывать… Эти детские руки не позволяют мне это сделать. Ведь человек всего лишь человек: злость, ненависть могут пройти. А я не хочу, чтобы это случилось со мной.
   — Расскажите же, в чем дело.
   — Это произошло впервые уже довольно много лет назад. Я тогда ну если не под стол пешком ходил, то был, признаться, еще очень юн и незрел, и никакого, понятное дело, отношения к Интерполу не имел.
   Из одного дома в штате Аризона сбежала няня. А пятимесячная девочка, к которой ее наняли, погибла от удушья. Из дома ничего не пропало. И полиция решила, что это была роковая случайность. Очевидно, ребенок задохнулся во сне. Рядом в кроватке лежала большая подушка. Няня не углядела за ребенком. А потом испугалась ответственности и сбежала. Ну, разумеется, ее искали… Только не нашли. Впервые мысль, что дело тут нечисто, пришла полицейским В голову, когда таких случаев в разных штатах насчитывалось уже несколько.
   — Зачем она это делала? — в ужасе прошептала Светлова.
   — Явно, что ею двигало отнюдь не стремление к обогащению или, скажем, мести тем людям, к которым она нанималась в дом. На первый взгляд вообще не было никакого мотива! Конечно, психиатры, если когда-нибудь наконец им представится случай ее обследовать и изучить, наверняка обнаружат какую-то болезненную идефикс, овладевшую поврежденным рассудком, которая и заставляет ее это делать. Но, на мой взгляд, это случай для теологов. Зло в чистом виде! Недаром ее стали называть мисс Смерть.
   Страшная няня объявлялась то в одном месте, то в другом. Финал был одинаков. Ребенка — как правило, это были совсем крошечные дети — находили задохнувшимся. Няня исчезала. Из дома ничего не пропадало. За нее принялись всерьез. Психологи составили ее портрет. Немолодая, одинокая, бездетная.
   Производит на родителей, к которым нанимается, самое благоприятное впечатление. Вызывает, безусловно, доверие. Из тех, что кажутся людям очень надежными, исполнительными и аккуратными…
   Шли годы. Она перекочевала в Европу.
   — А тут уж и вы подросли?
   — Да, к тому времени, когда я пришел на службу в Интерпол, делу этому уже насчитывался не один год.
   Разумеется, Интерпол все-таки не оставлял надежды ее найти. И ни на минуту не прекращал преследования. Возможно, считают психологи, ее поведение объясняется именно ее бездетностью. Скорее всего у нее был ребенок. Был… Но с ним что-то случилось.
   Скоре всего она из категории «спасительниц».
   — Как это?
   — Один из священников признался, что у него была прихожанка, которая была уверена, что ее ребенка спасла от преследования «темных сатанинских сил» смерть. Возможно, здесь кроется мотив ее злодейств? Поскольку далее, после смерти своего ребенка — а возможно, и это тоже было убийство в состоянии мании! — она взяла на себя миссию «спасать» других детей.
   Все семьи, в которые она попадала,; отмечали, например, что она горячо, просто до самозабвения была предана ребенку, за которым присматривала, — буквально сдувала с него пылинки! Что такая любовь может закончиться смертью малыша, и в голову никому не могло прийти. Возможно, это не было игрой.
   Возможно, все так и было на самом деле, и ее поведение было абсолютно искренним. Скажем так: она и вправду очень любила этих детей! Но… В какой-то момент ей начинало казаться, что ребенку угрожает опасность — «Темные сатанинские силы»?
   — Да! И она «спасала» малыша.
   — Какой ужас! Но неужели это наша мадам?.., — Да, это возможно.
   — Неужели это мадам Гоцци?
   — Повторяю, это совершенно не исключено. Во всяком случае, я нахожусь здесь именно из-за нее.
   — Но…
   — Почему ее еще не арестовали, хотите вы спросить?
   — Да!
   — Ну, например, достаточно сказать, что отпечатки на бутылочке из-под пива «Хольстен», которые я проверил, не принадлежат преступнице, которую мы разыскиваем.
   Светлова вздохнула с некоторым облегчением.
   — Что, впрочем, тоже ни о чем не говорит, — поспешил разочаровать ее собеседник. — Преступница могла сделать операцию — пересадку кожи на кончиках пальцев.
   — Такие вещи случаются?
   — Маловероятно, но все-таки возможно.
   — Что же маловероятного в такой операции?
   — Как раз в самой операции нет ничего невозможного. Маловероятно, что такого рода событие ускользнуло бы от нашего внимания. Видите ли, все клиники и специалисты, которые в состоянии изменить человека таким образом, что он более не идентифицируется полицией, находятся в поле нашего зрения. Как говорится, мы держим ситуацию под контролем.
   — Значит, вы поселились в этом скромном, незаметном отеле, потому что вели наблюдение за Гоцци?
   «Теперь-то все понятно…» — подумала Светлова, припомнив, как синхронно отсутствовали и присутствовали обычно эти двое.
   — Совершенно верно. И в столицу я поехал тогда вовсе не потому, что, как вы говорите, искал встречи с Дэзи, а именно потому, что…
   — Не хотели терять из виду мадам Гоцци?
   — Да.
   — Так все-таки, значит, Гоцци тогда мне не померещилась?
   — Нет. Это была она.
   — Но бес, видно, и вас попутал… Увидели Дэзи и кинулись ухаживать?
   — Можно сказать и так… — признался Сыщик.
   — А Гоцци? Как же вы могли ее тогда оставить без присмотра? Служебное преступление?
   — Пока я не могу вам ответить на этот вопрос.
   Аня вздохнула, пытаясь переварить обрушившуюся на нее страшную информацию.
   — Вы теперь, наверное, сбежите отсюда? — спросил у нее Сыщик. — Соберете вещички и уедете?
   Когда? Завтра?
   Светлова молчала.
   — Я вас понимаю, — заметил Никита. — Если бы у меня был маленький ребенок… Я бы, конечно, тоже.., просто незамедлительно…
   Наконец Светлова пожала плечами:
   — Честно говоря, я еще не знаю. Уезжать или нет?
   Я подумаю… Вы меня здорово напугали, это правда.
   Но ведь встреча с такой мадам Гоцци — это как кирпич на голову, не так ли? Роковая случайность, от которой не убережешься. Никогда нельзя знать, где тебя такое может поджидать. Где гарантия, что ваша мисс Смерть не окажется в другом отеле?
   Сыщик молчал.
   — Вдруг это вовсе и не мадам Гоцци? Сами говорите, что мисс Смерть сейчас где-то в Европе. Тут хоть по крайней мере сыщики Интерпола нас охраняют! Согласитесь, не каждому такое «счастье» выпадает.
   — О да… — грустно согласился Сыщик. — Не каждому.

Глава 16

   — Что это? Снова?
   — Ага…
   — Там же?
   — Да. Снова под салфеткой.
   — И на этот раз официант тоже не знает, откуда это появилось?
   — Нет.
   Светлова рассеянно вертела в руках листок, который протянула ей Дэзи.
   Обрушившаяся на нее недавно информация о мадам Гоцци — точнее, о той страшной женщине, которая могла себя за нее выдавать, — настолько выбила Анну из колеи, что Дэзи и ее проблемы отступили даже не на второй, а скорей на третий или четвертый план. В общем, очень далеко… Все Дэзины заморочки казались сейчас Светловой абсолютной ерундой по сравнению с тем страхом, который она пережила из-за Кита. И попытки Дэзи что-то ей втолковать воспринимались Аней с большим трудом.
   — Видите? — подсказала ей Дэзи. — На этот раз на листке появилось новое слово. Точнее, два слова: «вирталет» и «Пелым».
   — Ну, значит, теперь вы представляете, где все это может находиться? — вздохнула устало Аня. — То есть, я хочу сказать, вы догадались, о какой стране идет речь?
   — О России?
   — Пожалуй… Мне тоже отчего-то так кажется.
   — Но что он хочет сообщить?
   — Понятия не имею. Однако такое ощущение, что автор этих каракуль выдает новую информацию — если, конечно, это информация, а не бред сумасшедшего! — по частям, — заметила Анна. — Непонятно только, почему он не может это сделать сразу? И почему он не может обойтись без этих рисованных посланий?
   — Скажем, подойти и поговорить?
   — Вот именно. Почему он не может этого сделать?
   — Может быть, он чего-то боится? Или что-то хочет вначале проверить?
   — Поэтому и не решается открыть карты разом?
   — Да…
   — И опять ужасные ошибки… «Вирталет», — усмехнулась Светлова. — Надо полагать, речь идет о вертолете!
   — Знаете, Аня, а эти смешные ошибки мне кое-что напомнили… — нерешительно заметила Дэзи. — Особенно после того как вы упомянули в прошлый раз о том, как пишут доверенности «новые русские».
   — Да?
   — Отец как-то сказал мне такую вещь… «Есть у меня один человечек… Знаешь, в прежние времена был такой закон: господин умирал, и самых верных слуг отправляли в могилу вместе с ним, чтобы было кому и на том свете за господином ухаживать. Так вот он, по-моему, как раз из тех, кто отправился бы на костер вслед за своим господином. Причем по доброй воле, без принуждения. Я зову его Лепорелло».
   — Лепорелло? — переспросила Светлова.
   — Да.
   — Ну, и что же дальше?
   — «Знаешь, он, если честно, совсем темный парнишка… — сказал отец. — Такую, представляешь, доверенность на покупку машины однажды написал — я чуть со смеху не умер… Ошибки как у первоклассника… Однако преданней его у меня никого, наверное, нет. Очень верный человек». Я говорю: «Пап, верней меня?» А он: «Ты, Дэзи, девушка. Подрастешь, выскочишь замуж, и самым главным человеком для тебя станет твой муж. Недаром „верная жена“ — это привычное сочетание слов, а вот „верная дочь“ — такого никогда не услышишь… Понимаешь, этот мальчишка, когда мне на глаза впервые попался, совсем мелким шпаненком был… Я его человеком сделал! В общем, большей преданности я в своей жизни не видел. Видишь ли, я для него все — и отец, и хозяин. Все!»
   — Любопытно…
   — Правда?
   — Мне кажется, то, что вы рассказали, проливает какой-то свет на это дело, — заметила Светлова.
   Анна разгладила смятый листок, снова разглядывая как будто ребенком нарисованные дома и деревья.
   Одно из этих деревьев было помечено крестиком.
   — А вы знаете, Дэзи… Если бы отыскать в географическом атласе, где находится этот Пелым…
   — То что тогда?
   — То, ориентируясь по этой чудной схемке, ухе можно было бы отправиться в путь…
   — Зачем?
   — Чтобы найти то, что он пометил крестиком. То есть я хочу сказать: не такая она уж и бредовая, эта схемка!
   — А что он пометил крестиком?
   — Увольте, Дэзи… Гадать не буду. Хотя, возможно, под этим деревом и, правда, что-нибудь зарыто.
   — Но что же? Что?
   Светлова обратила внимание, что девушка, задавая этот вопрос, вдруг очень сильно побледнела.
   — Не знаю, Дэзи. Не знаю! Могу только дать вам совет: не рассказывайте об этих находках никому.
   — Почему?
   — Не рассказывайте, и все тут. Что-то подсказывает мне, что делать этого не стоит.
   В это время с улицы через окно кто-то помахал им рукой.
   — Руслан! — обрадовалась Дэзи. — Извините, Аня, но меня ждут!
   «Как же… Дождешься от влюбленной девчонки сохранения секретности, — уныло подумала Светлова. — Наверняка сейчас же ему все и выложит».
 
   Лепорелло сидел в номере своего отеля и трудился над очередным «посланием». Наконец он закончил работу и задумался. Эта попытка связаться с девушкой могла оказаться последней. Надо бы придумать что-то еще…
   Официант из ресторана, которому он платил за выполнение этих поручений, заартачился и потребовал за свои услуги на этот раз немыслимые деньги.
   При этом он объявил, что «все, в последний раз!».
   Больше он, мол, за такую работу не возьмется. Официант сказал, что девушка не на шутку взволнована подброшенными листочками; того и гляди, устроит скандал — и тогда хозяин ресторана непременно его выгонит.
   Такой поворот дел совсем Лепорелло не устраивал. Ведь подойти к ней напрямую он никак не мог.
   Она была на виду. Конечно, тех, главных, уже нет в живых, но кто-то, возможно, еще остался. Его сразу узнают. Стоит ему к ней приблизиться — и все, полетит его голова с плеч!
   Не подойти, не позвонить. Поскольку скорее всего все не только проглядывается, но и прослушивается. Ведь он-то, Лепорелло, знает, как они умеют обложить человека со всех сторон, когда хотят держать его на контроле… Как волка на загоне. И щелочки не оставят, чтобы вырваться.
   Почему-то Лепорелло рассчитывал, что она сразу все поймет…
   Но она ничего не поняла. Сердце ничего ей не подсказало.
   Написать впрямую он тоже не мог… Официант мог оказаться перекупленным, и тогда письмо попадет к ним. А так он надеялся, что если даже они увидят эти его картинки, то не сообразят, в чем дело.
   Ведь они не знают, что он не выполнил их приказа…
   Понять должна она. Ей сердце должно подсказать.
   Ведь родное сердце не может не почувствовать, разве не так?
   Парень еще раз взглянул на нарисованную схему…
   Эх, кажется, он все так доходчиво изобразил! Именно ей все должно стать понятно. Ей нужно только добраться туда — и все откроется, все станет ясно, как день…
   Эх, что делать-то… Как открыть ей глаза на правду?
   В это время в коридоре послышались шаги. И он прислушался. Шаги были мужскими, тяжелыми… В дверь постучали. Хотя выходило, что врагов его больше нет в живых — сгорели заживо! — парень не собирался ослаблять бдительность. Поэтому, когда раздался этот неожиданный стук в дверь, он сразу взял лежащую рядом «беретту». И, осторожно пробираясь по стене — так, чтобы не попасть под пулю, если вдруг из-за двери начнут стрелять! — подкрался к порогу.
   — Кто там? — негромко спросил он.
   Вопрос был, в общем, лишним. Ведь он все равно не открывал никому: даже если это был кто-то из работников отеля и он узнавал голос.
   — Сергей! Это я… Открой, — раздался за дверью мужской голос.
   От неожиданности он опустил «беррету».
   То, что он услышал, было подобно грому среди ясного неба! Этот голос… Это было невозможно — ведь Лепорелло сам его похоронил… Это был голос Хозяина!
   — Да отвори же… Сейчас все объясню… — настаивал знакомый, до боли знакомый голос за дверью И он открыл дверь. Но ничего не увидел. Ибо в то же мгновение, как только Лепорелло приоткрыл дверь, яркий, ослепляющий свет и страшная, разрывающая внутренности боль заполнили — так показалось ему в это мгновение! — все пространство от земли до неба…
   Он упал на пороге своего номера, заливая кровью ковер. Упал прямо под ноги своим убийцам. Их было двое…
   — Контрольный будет? — спросил один из них своего подельника, того, что передергивал затвор пистолета с глушителем.
   — Не надо… Сойдет и так.
   — Ну, на всякий случай?
   — Не стоит терять время. Я обычно не промахиваюсь.
   — Уходим?
   — Да.
 
   — Аня, вы в снах разбираетесь? — спросила Дэзи.
   — О да… — Светлова улыбнулась. — А как же!
   Огурцы — это к ухажерам. Деньги снятся — к уменьшению доходов. Грибы…
   — А грибы — это к глюкам! — засмеялся художник Руслан.
   — Правда? — простодушно удивилась Дэзи. — А у меня, кажется, глюки безо всяких грибов. Только закрою глаза — и сразу один и тот же сон. Даже не знаю точно: сон ли это? Все как будто наяву вижу. Думаю, может, я вовсе и не дремала?
   — О-о! — с энтузиазмом воскликнула мадам Вронская, главный в отеле специалист по связям с потусторонними силами. — Это самые что ни на есть вещие сны!
   — Это какие же?
   — Ну, те, что будто наяву. Как в полусне. Когда кажется, будто на секунду лишь задремал и глаза закрыл. Ну, такие, как фараону приснился.
   — Какому фараону?
   — Какому-какому… Египетскому, конечно.
   — Час от часу не легче… Откуда вы знаете, что ему приснилось? — засмеялся Руслан.
   — Это знают все! — торжественно отчитала скептично настроенного художника мадам Вронская. — Ну, кроме вас, конечно… Сон фараона — это классика вещих снов! Сначала египетскому фараону приснились двенадцать жирных коров, а потом двенадцать тощих.
   — И что?
   — Ну, сначала было в Египте двенадцать урожайных лет, а потом двенадцать лет — зубы на полку, голодали.
   Откровенность Дэзи потонула в оживленной болтовне — тема оказалась на редкость популярной.
   — Вот мне как-то раз такое приснилось! Просто ужас какой-то…
   — А что вам снится, Дэзи? — наклонившись к девушке, вполголоса спросила Светлова. — Неужели огурцы?
   — Вовсе нет… — Дэзи казалась совершенно серьезной. — Понимаете, один и тот же сон. Как будто я вижу какую-то совершенно неизвестную мне местность. Ну, точно никогда прежде я там не бывала и ничего подобного не видела!
   — Что за местность?
   — Бескрайняя зеленая долина… Без конца и края!
   Обширные луга, покрытые высокой свежей травой.
   Зеленой-зеленой, даже росинки на ней видны… Кругом чудесные рощи, в которых поют птицы. Вдали в тумане видны далекие озера и реки. И по широкой дороге через эту долину идут вереницами мужчины, женщины, дети… Много-много. И будто бы лежит эта дорога в город, который тоже виден вдали. И все они идут туда! И среди этих людей, идущих к далекому городу, — мой отец. Идет, как странник, в этой веренице вместе со всеми… Но кругом почти все довольные и радостные, а он один идет понурившись. Печальный-печальный…
   — О чем речь? — заинтересовался художник, прислушиваясь к рассказу своей невесты.
   — Об огурцах! — коротко объяснила ему Анна. И стала прощаться с честной компанией.