Ирина АРБЕНИНА
НОЧЬ ЛУННОГО СТРАХА
Часть первая
Глава 1
Когда охотник Аулен услышал шум вертолетных винтов и человеческие голоса, он сначала подумал, что таблетки, которые дал ему заезжий торгаш в обмен на соболиные шкурки, воистину творят чудо. И сами они, эти таблетки, видно, настоящее чудо в сравнении с тем кайфом и забытьем, что могут дать грибы.
Поселок-призрак сиял электрическим светом, которого Аулен не видел здесь уже очень-очень давно…
А ведь когда-то он был оживленным и людным местом. Сюда ежегодно завозили продукты, постоянно приезжали на работу новые — в погоне за длинным северным рублем — люди… Но потом, с перестройкой, эти места обезлюдели. Уж несколько лет поселок-призрак зиял окнами пустых оставленных домов.
И вот вдруг снова ожил…
В то время как охотник дивился чуду, в самом поселке разговаривали двое мужчин.
— Ну как наш друг? — интересовался тот, что постарше.
— Идет на поправку. В общем, он вполне уже готов к транспортировке.
— Отлично… Тогда не будем ждать. Сегодня и покинем этот гостеприимный край. Это возможно?
— Вполне.
— Ну и о'кей…
— А что с этим делать?
Тот, что помоложе, кивнул на пластиковый мешок.
— Эх, жаль, мы не дома… — задумался первый. — Это хорошо было бы смешать… Как раз на, этой неделе будут хоронить за муниципальный счет… Так я обычно — в общую могилу! Вместе с бомжами. Труднее всего найти лист в лесу… А мертвое тело лучше всего прятать, знаете ли, среди десятков других мертвецов. Самый надежный способ. Все равно что концы в воду.
— Это вы сами придумали?
— Не я, один англичанин.., писатель.., детективы писал!
— Да тут такой лес… — усмехнулся его собеседник. — Тайга! Куда вашим муниципальным могилам… Никто никогда не отыщет.
— Не скажите… Мертвецы обладают странным свойством появляться, когда их никто уже не ждет.
Так что в таком деле на авось лучше не полагаться.
Все надо сделать в высшей степени аккуратно.
Он взглянул на охранников.
— Эй, ты! — окликнул он высокого с бычьей внешностью парня. — Лепорелло! Ну-ка быстро сюда!
Иди-ка за мной…
Парень подошел. Нехотя, не торопясь, вразвалку.
Он не понимал, что означает прозвище Лепорелло, которым его наградили, но ему казалось, что это что-то обидное, унизительное. Однако не подчиниться он не мог.
— А вот это лучше всего сжечь. — Человек указал на пластиковый мешок с мертвым телом. — А еще лучше бы — в серную кислоту, чтобы без отходов…
— Откуда я вам ее тут возьму? — хмуро буркнул парень. — По телефону заказать?
— Ты прав, голубчик. Заказать не получится! Ни пиццу тут не закажешь, ни серную кислоту. — Человек усмехнулся. — Тогда сожги. Но так, чтобы дотла.
Никаких следов! Керосина у вертолетчиков возьми побольше.
Парень поплотней завернул тело в пленку, легко поднял на руки и направился к выходу.
Тайга начиналась почти от самых дверей небольшой поселковой больнички. И, выйдя из ее дверей, охранник пошел прямо к плотной кромке деревьев.
Шагал он легко — как будто и вовсе не нес никакого груза.
Но когда лесные деревья наконец скрыли его от людей, то остановился, словно обессилел.
И вдруг крепко прижал завернутое в пленку и страшно изувеченное тело, которое нес бережно, как ребенка, у самой груди, словно хотел уберечь его от новых несчастий.
Но мертвому человеку было уже все равно. Главное несчастье с ним уже случилось.
Теперь, когда его никто не видел, парень смог дать волю чувствам. Теперь можно было даже заплакать. Хотя он уже и не помнил, когда это случалось с ним последний раз.
«Щас, как же… Умный какой… — пробормотал он, глотая слезы. — Сожги! Лучше уж мне самому сдохнуть а вам чтоб самим сгореть… Дотла!»
Когда проклятия иссякли, парень стал готовиться к похоронам.
Это были первые настоящие в его жизни похороны. Ведь он вырос совсем один. Отца никогда не видел, мать неизвестно где, ни родных, ни… Нудружбанов, допустим, он хоронил, и немало… Жизнь такая, что приходилось, и часто.
Но вот так, чтобы хоронить единственного родного человека… Родного человека.., который как отец…
Да почему «как»? Просто отец.
В лесу Лепорелло долго выбирал место. Наконец выбрал. Под большим неохватным кедром. Настоящий великан. Таких больше вокруг и не было.
Он положил тело под кедром и стал складывать костер. Огонь получился огромный. Он развел такой, чтобы было видно и тем, кто остался у вертолетов…
Он и сам долго стоял и смотрел на этот огонь.
Потом он немного отодвинул пленку с лица погибшего. Хотел попрощаться. Наклонился, чтобы поцеловать по обычаю в лоб. И на секунду ему показалось, что мертвец словно ожил — в огненных бликах от костра краски холодного мертвого лица стали живыми, словно теплыми.
— Выполню все, что обещал! — поклялся он мертвецу.
Когда костер немного прогорел, парень раскидал головни и стал копать на прогоревшем месте. Но земля и под костром, уже на глубине полуметра, все равно была промерзлой и поддавалась с трудом.
Наконец Лепорелло опустил тело в ледяную могилу.
Ножом он вырубил на стволе огромного кедра крест.
Когда он вернулся, все уже были готовы к отлету.
Полевой госпиталь свернут, вертолеты стояли наготове. Он огляделся… Они хорошо поработали, заметая за собой следы.
Вокруг все обрело прежний вид: если кто когда и заглянет сюда — ни за что не догадаться, что здесь случилось.
Он еще раз оглянулся, стараясь, чтобы все увиденное осталось в памяти, как на фотографии.
— Ну быстро… — скомандовали ему. — Нечего тянуть… Все по местам… Улетаем.
Тот, что отдавал Лепорелло приказ, вдруг повернулся к парню:
— А ты где был так долго?
— Пиво пил… — мрачно пошутил тот и отвернулся.
— Что-то ты много шутить стал… — нахмурился его новый хозяин. — И в глаза не смотришь, все отворачиваешься… Смотри, Лепорелло, дошутишься!
Не видимый теми, кто находился в поселке-призраке, охотник Аулен продолжал наблюдать.
Поначалу он никак не мог понять, что происходит. Хорошие это люди или плохие?
Но потом понял…
Под утро он увидел, как один из них что-то копает в лесу. И Аулен ужасно разволновался. Ведь все в здешних местах знали, что случилось рядом с этим поселком три года назад.
Недаром все последние годы охотники обходили это место стороной. Дело было, конечно, не в том, что они боялись опустевших домов — хотя все знают, что место, которое оставлено людьми, очень быстро заполняют злые духи.
Тогда, три года назад, приезжие люди, называвшие себя археологами, потревожили могилу великой жрицы Шуркэн-Хум.
Конечно, это не могло сойти им с рук. Все они тогда же и погибли.
Никому, и самому Аулену в том числе, не было жаль этих археологов. Ведь это были совсем глупые люди. Видно, они не знали, что дух непогребенного тела никогда не может успокоиться и всегда бродит вокруг могилы. Он может, например, как птица, сидеть рядом на дереве.
Или, как зверь, бродить рядом в чаще.
Даже, как змея, скользить рядом в траве.
Глупые люди потревожили могилу, и дух женщины-волшебницы лишился пристанища. Все знали, что она превратилась в большую бурую медведицу.
Многие даже видели этого волшебного зверя. На косматой шерсти у него блестел серебряный ободок обруча, как у самой великой Шуркэн-Хум, скелет которой археологи еще до гибели переслали вертолетом в музей.
Но дух Шуркэн-Хум остался дома.
Сам Аулен его не боялся. Волшебная медведица не трогала местных людей, ведь это были потомки ее племени.
И вот, с тех пор как погибли те глупые люди, археологи, а останки Шуркэн-Хум забрали в музей, прошло уже несколько лет. И ничто больше не тревожило тишину этих мест и поселка-призрака.
А теперь вот поселок-призрак снова ожил.
И Аулен увидел, как какой-то человек снова копает в лесу.
И он поторопился поскорее убраться восвояси…
От греха подальше.
Ведь всех мертвецов в этих местах охраняла теперь Великая Шуркэн-Хум. И мстила тем, кто трогает могилы.
Поселок-призрак сиял электрическим светом, которого Аулен не видел здесь уже очень-очень давно…
А ведь когда-то он был оживленным и людным местом. Сюда ежегодно завозили продукты, постоянно приезжали на работу новые — в погоне за длинным северным рублем — люди… Но потом, с перестройкой, эти места обезлюдели. Уж несколько лет поселок-призрак зиял окнами пустых оставленных домов.
И вот вдруг снова ожил…
В то время как охотник дивился чуду, в самом поселке разговаривали двое мужчин.
— Ну как наш друг? — интересовался тот, что постарше.
— Идет на поправку. В общем, он вполне уже готов к транспортировке.
— Отлично… Тогда не будем ждать. Сегодня и покинем этот гостеприимный край. Это возможно?
— Вполне.
— Ну и о'кей…
— А что с этим делать?
Тот, что помоложе, кивнул на пластиковый мешок.
— Эх, жаль, мы не дома… — задумался первый. — Это хорошо было бы смешать… Как раз на, этой неделе будут хоронить за муниципальный счет… Так я обычно — в общую могилу! Вместе с бомжами. Труднее всего найти лист в лесу… А мертвое тело лучше всего прятать, знаете ли, среди десятков других мертвецов. Самый надежный способ. Все равно что концы в воду.
— Это вы сами придумали?
— Не я, один англичанин.., писатель.., детективы писал!
— Да тут такой лес… — усмехнулся его собеседник. — Тайга! Куда вашим муниципальным могилам… Никто никогда не отыщет.
— Не скажите… Мертвецы обладают странным свойством появляться, когда их никто уже не ждет.
Так что в таком деле на авось лучше не полагаться.
Все надо сделать в высшей степени аккуратно.
Он взглянул на охранников.
— Эй, ты! — окликнул он высокого с бычьей внешностью парня. — Лепорелло! Ну-ка быстро сюда!
Иди-ка за мной…
Парень подошел. Нехотя, не торопясь, вразвалку.
Он не понимал, что означает прозвище Лепорелло, которым его наградили, но ему казалось, что это что-то обидное, унизительное. Однако не подчиниться он не мог.
— А вот это лучше всего сжечь. — Человек указал на пластиковый мешок с мертвым телом. — А еще лучше бы — в серную кислоту, чтобы без отходов…
— Откуда я вам ее тут возьму? — хмуро буркнул парень. — По телефону заказать?
— Ты прав, голубчик. Заказать не получится! Ни пиццу тут не закажешь, ни серную кислоту. — Человек усмехнулся. — Тогда сожги. Но так, чтобы дотла.
Никаких следов! Керосина у вертолетчиков возьми побольше.
Парень поплотней завернул тело в пленку, легко поднял на руки и направился к выходу.
Тайга начиналась почти от самых дверей небольшой поселковой больнички. И, выйдя из ее дверей, охранник пошел прямо к плотной кромке деревьев.
Шагал он легко — как будто и вовсе не нес никакого груза.
Но когда лесные деревья наконец скрыли его от людей, то остановился, словно обессилел.
И вдруг крепко прижал завернутое в пленку и страшно изувеченное тело, которое нес бережно, как ребенка, у самой груди, словно хотел уберечь его от новых несчастий.
Но мертвому человеку было уже все равно. Главное несчастье с ним уже случилось.
Теперь, когда его никто не видел, парень смог дать волю чувствам. Теперь можно было даже заплакать. Хотя он уже и не помнил, когда это случалось с ним последний раз.
«Щас, как же… Умный какой… — пробормотал он, глотая слезы. — Сожги! Лучше уж мне самому сдохнуть а вам чтоб самим сгореть… Дотла!»
Когда проклятия иссякли, парень стал готовиться к похоронам.
Это были первые настоящие в его жизни похороны. Ведь он вырос совсем один. Отца никогда не видел, мать неизвестно где, ни родных, ни… Нудружбанов, допустим, он хоронил, и немало… Жизнь такая, что приходилось, и часто.
Но вот так, чтобы хоронить единственного родного человека… Родного человека.., который как отец…
Да почему «как»? Просто отец.
В лесу Лепорелло долго выбирал место. Наконец выбрал. Под большим неохватным кедром. Настоящий великан. Таких больше вокруг и не было.
Он положил тело под кедром и стал складывать костер. Огонь получился огромный. Он развел такой, чтобы было видно и тем, кто остался у вертолетов…
Он и сам долго стоял и смотрел на этот огонь.
Потом он немного отодвинул пленку с лица погибшего. Хотел попрощаться. Наклонился, чтобы поцеловать по обычаю в лоб. И на секунду ему показалось, что мертвец словно ожил — в огненных бликах от костра краски холодного мертвого лица стали живыми, словно теплыми.
— Выполню все, что обещал! — поклялся он мертвецу.
Когда костер немного прогорел, парень раскидал головни и стал копать на прогоревшем месте. Но земля и под костром, уже на глубине полуметра, все равно была промерзлой и поддавалась с трудом.
Наконец Лепорелло опустил тело в ледяную могилу.
Ножом он вырубил на стволе огромного кедра крест.
Когда он вернулся, все уже были готовы к отлету.
Полевой госпиталь свернут, вертолеты стояли наготове. Он огляделся… Они хорошо поработали, заметая за собой следы.
Вокруг все обрело прежний вид: если кто когда и заглянет сюда — ни за что не догадаться, что здесь случилось.
Он еще раз оглянулся, стараясь, чтобы все увиденное осталось в памяти, как на фотографии.
— Ну быстро… — скомандовали ему. — Нечего тянуть… Все по местам… Улетаем.
Тот, что отдавал Лепорелло приказ, вдруг повернулся к парню:
— А ты где был так долго?
— Пиво пил… — мрачно пошутил тот и отвернулся.
— Что-то ты много шутить стал… — нахмурился его новый хозяин. — И в глаза не смотришь, все отворачиваешься… Смотри, Лепорелло, дошутишься!
Не видимый теми, кто находился в поселке-призраке, охотник Аулен продолжал наблюдать.
Поначалу он никак не мог понять, что происходит. Хорошие это люди или плохие?
Но потом понял…
Под утро он увидел, как один из них что-то копает в лесу. И Аулен ужасно разволновался. Ведь все в здешних местах знали, что случилось рядом с этим поселком три года назад.
Недаром все последние годы охотники обходили это место стороной. Дело было, конечно, не в том, что они боялись опустевших домов — хотя все знают, что место, которое оставлено людьми, очень быстро заполняют злые духи.
Тогда, три года назад, приезжие люди, называвшие себя археологами, потревожили могилу великой жрицы Шуркэн-Хум.
Конечно, это не могло сойти им с рук. Все они тогда же и погибли.
Никому, и самому Аулену в том числе, не было жаль этих археологов. Ведь это были совсем глупые люди. Видно, они не знали, что дух непогребенного тела никогда не может успокоиться и всегда бродит вокруг могилы. Он может, например, как птица, сидеть рядом на дереве.
Или, как зверь, бродить рядом в чаще.
Даже, как змея, скользить рядом в траве.
Глупые люди потревожили могилу, и дух женщины-волшебницы лишился пристанища. Все знали, что она превратилась в большую бурую медведицу.
Многие даже видели этого волшебного зверя. На косматой шерсти у него блестел серебряный ободок обруча, как у самой великой Шуркэн-Хум, скелет которой археологи еще до гибели переслали вертолетом в музей.
Но дух Шуркэн-Хум остался дома.
Сам Аулен его не боялся. Волшебная медведица не трогала местных людей, ведь это были потомки ее племени.
И вот, с тех пор как погибли те глупые люди, археологи, а останки Шуркэн-Хум забрали в музей, прошло уже несколько лет. И ничто больше не тревожило тишину этих мест и поселка-призрака.
А теперь вот поселок-призрак снова ожил.
И Аулен увидел, как какой-то человек снова копает в лесу.
И он поторопился поскорее убраться восвояси…
От греха подальше.
Ведь всех мертвецов в этих местах охраняла теперь Великая Шуркэн-Хум. И мстила тем, кто трогает могилы.
Глава 2
— Ну вот. Кит, тут мы и будем жить…
Огромная ель за окном покачала тяжелой веткой, словно соглашаясь с этим утверждением и приветствуя новых постояльцев отеля «Королевский сад».
Впрочем, если без лирики, то это просто налетел ветер — раскачал тяжелую еловую ветку, раскрыл настежь приотворенное окно. И был его порыв хоть и сильным, но не холодным, не зябким. Был этот ветер теплым, почти нежным — и с запахом весны.
Здесь, в самой середине Европы, до зеленой листвы было не так далеко, из почек на ветвях уже высунулись зеленые клювики, лужайки изумрудно зеленели а на склоне горы несколько отважных невысоких деревьев покрылись белыми и розовыми цветами.
Зато в Москве, откуда Аня и ее сын только что прибыли, в марте зима, казалось, началась снова. И бесконечное засилье слякоти, холода и непроходимых тротуаров, покрытых льдом и лужами, нагоняло великую тоску даже на такого великого оптимиста, как Кит. Однажды Аня заметила, как ее веселый ребенок, хмуро сведя светлые брови, смотрит в окно на ковыляющих по ледяному тротуару прохожих….
И Светлова засобиралась: ей не хотелось, чтобы сын с детства приобрел кислое обреченное выражение лица и пополнил армию хмурых людей, которые, выходя из дома, первым делом смотрят вверх: не упадет ли на них сосулька? — а потом сразу вниз: не сломаешь ли ногу в очередной ледяной колдобине?
Светловой не хотелось ни моря, ни жаркого солнца, тем более что маленькому сыну такая резкая перемена климата была бы ни к чему. Просто хотелось на пару месяцев приблизить весну. Хотелось ровных, чистых тротуаров, чтобы именно ходить, а не пробираться, рискуя сломать себе шею или поскользнуться.
По Аниному скромному мнению, зима в Москве длилась ровно на три лишних месяца больше, чем следовало бы.
Так они и оказались в этом уютном городке, главной достопримечательностью которого была его старинная готическая архитектура и «Высока гора». Попросту гора, на склонах которой были разбиты парки, а на макушку забирался фуникулер.
Чистый воздух, хорошие, недорогие ресторанчики — по московским меркам, просто даром, — тишина и покой…
Собственно, ничего королевского ни в садике, окружающем отель «Королевский сад», ни в самом отеле не было. Немного деревьев — Ане и ее сыну досталась ель — и зеленых лужаек: таких аккуратных, как будто за ними следил парикмахер, а не садовник: так они были тщательно подстрижены и расчесаны.
Это был даже не отель, а небольшой пансион со вполне семейным домашним укладом жизни.
Владелица «Королевского сада» пани Черникова жила здесь же. Немногословная, незаметная, аккуратная женщина, она сама накрывала столы утром, сервировала завтраки и принимала посетителей. Очевидно, все это позволяло ей держать цены невысокими.
Жизнь в отеле штука дорогая. Но в «Королевском саду» расценки были щадящими…
Из-за Кита, который просто обожал залезать на подоконники, Аня выбрала номер на первом этаже отеля «Королевский сад».
Вообще-то полное имя двухгодовалого и светловолосого Петиного наследника было Никита.
Никита Стариков… Это был выбор мужа, которому Анна не противоречила. Но почему-то полным именем Аня никогда сына не называла. Возможно, из-за обычного человеческого стремления сокращать длинные имена. Возможно, из-за странной путаницы с этим именем: во всех других, кроме России, странах имя Никита считалось женским. Может, и по другой причине…
Накануне рождения сына Светлова как раз смотрела замечательный американский фильм с Томом Хэнксом, о человеке, попавшем из-за авиакатастрофы на необитаемый остров. И был там кадр, который не слишком восприимчивую к искусству Светлову просто потряс. В тот момент, когда герой фильма ночью плывет в океане, рядом с его плотиком вдруг вздымается гора океанской воды, и оттуда на человека смотрит кит. Просто смотрит, и все. Поглядел и уплыл.
С таким же осмысленным и загадочным взглядом, как у этого изучающего человека из глубины Мирового океана существа, казалось Анне, и появляются на свет младенцы.
Как будто они знают что-то важное об этом мире.
А потом взрослеют, глупеют и забывают это важное.
И становятся такими же обыкновенными, суетливыми и скучными, как их родители.
Так или иначе, но маленького светловолосого Аниного сына и она сама, и все остальные звали Кит.
— Собирайся, Кит! — позвала сына Аня. — Натягивай башмаки… Нам пора обедать. Давай-ка навестим с тобой «Черного слона».
Это был уже не первый их выход в свет…
Разумеется, выбор ресторанчика был сделан неспроста, а с умыслом: Аня выбрала «Черного слона» из-за Кита, который обладал каким-то редкостным умением подпрыгивать вместе со стулом и вообще раскачиваться на стульях, как на качелях. А в «Черном слоне» были самые массивные и тяжелые стулья в округе — с высоченными резными спинками, — не стул, а мини-трон из средневекового замка.
Увы… Светлова в очередной раз поразилась тому, сколько же в маленьких детях разрушительной силы.
Во время первого же обеда Кит умудрился раскачать и эту средневековую мебель. Поэтому Аня решила больше не искать не поддающуюся раскачиванию мебель — так ведь можно и до привинченных ножек докатиться.
С величайшим терпением в голосе она попросила Кита оставить стул в покое.
Удивительно, но это подействовало. Сын больше не качался. Вряд ли, конечно, это случилось потому, что Светлова обладала великой силой родительского убеждения.
Просто церемонная атмосфера «Черного слона» и витающая здесь в воздухе благовоспитанность исподволь подействовали чудодейственным образом и на Кита. Удивительно, но он почувствовал, как здесь нужно себе вести. Не понял, а именно почувствовал.
Поскольку в «Черном слоне» никому даже в голову не приходило качаться на стульях, то и Кит, по-видимому, решил этого не делать. В конце концов подтвердилась давно известная истина — воспитывает среда.
Кроме массивной мебели, у «Черного слона» были и другие плюсы: например, очень вкусные и вполне детские куриные супчики с мелко покрошенным белым мясом. Ну просто как на заказ — для двухгодовалого ребенка.
Колокольчик звякнул — очевидно, в «Черном слоне» появился еще один посетитель…
— Вам будет очень противно, если я к вам присоединюсь?
Светлова оторвалась от изучения меню и подняла голову.
Оказалось, это была посетительница. И эту девушку Светлова уже видела в их отеле.
Кажется, ее звали Дэзи. Не запомнить ее было сложно из-за прически. Одна прядка на голове была изумрудная, другая — оранжевая, потом опять изумрудная и снова оранжевая. Вот такая вот прическа…
Очень миниатюрная и совсем юная девушка. Мальчишеские повадки и мальчишеская манера одеваться.
Ловкая, спортивная…. Вообще тот тип девочек, про которых так и тянет сказать: «Какой хорошенький мальчик!»
Вопрос требовал ответа, и Аня улыбнулась:
— Ну что вы! Присоединяйтесь.
— Вот спасибо… А то мне что-то грустно сегодня одной. Не хочется сидеть одиноко за соседним столом и завидовать.
— Чему?
— Ну, так…
— О'кей… Постараемся развеять вашу грусть.
Правда, Кит?
Ребенок лаконично кивнул, очень занятый верчением суповой ложки.
— А что же вы без спутника? — постаралась поддержать разговор Светлова.
— Да как-то все не везет мне со спутниками. — Девушка вздохнула. — Увы… Никого, кто соответствовал бы моему идеалу.
— А есть идеал?
— Ага!
— Интересно…
— Ну, он должен быть… Длинный, довольно симпатичный, обязательно с голубыми глазами…
— Даже «обязательно»?
— Непременно! Понимаете… Так бывает иногда, что человек пропустил свое время. Родился не тогда, когда ему следовало родиться, в свое время. Со мной именно так, кажется, и случилось. Мне, например, нравятся шестидесятые годы…
— Какого века, Дэзи?
— Двадцатого.
— Ага… Одри Хепберн? Питер О'Тул? «Как украсть миллион?» Угадала?
— Точно… Кинематограф ужасная вещь.
— Вот как?
— Ну да… Влюбляешься в актеров, которые давно уже умерли или стали стариками.
— Ах, вот вы о чем…
— Ну да!
— Какая мечтательная девочка!
— Папа тоже так говорит. «Как ты будешь жить?»
Это его любимая фраза.
— Он сам не пытался ответить на этот вопрос?
— О, вы не знаете моего папу! Он никогда не задает бессмысленных вопросов.
— Что такое «бессмысленные вопросы»?
— То есть такие вопросы, на которые он не знает ответов. Это его фирменное: «Есть вопросы? Должны быть и ответы!»
— Любопытно… И как же он сам отвечает на этот извечный родительский вопрос: «Как же ты будешь жить?»
— Обычно он тут же добавляет: «Придется мне об этом позаботиться!»
— Любопытно, любопытно… Мне кажется, я уже очень хорошо представлю себе вашего папу.
— Не обольщайтесь… Все, кому кажется, что они понимают моего папу, ошибаются.
— Не буду спорить…
В «Черном слоне» была самая вкусная форель в городе. Более мастерски зажаренной рыбы Светловой видеть не приходилось. И хвост, и голова, и форелья кожа были столь золотисты и хрустящи, что съедалось все до скелета. Кроме того, зажаренная форель была в меру присыпана зеленью и свежерубленным чесноком.
Это было так вкусно, что, когда Анна — ребенку рыбы не полагалось из-за костей — закончила трапезу, на продолговатом блюде остался лишь чистенький, без хвоста и головы, хребетик и огромный одинокий рыбий глаз.
— Уф-ф!
Эту красоту следовало запить небольшим бокальчиком холодного белого вина.
Когда-то давно, в детстве, Аня неделями болела ангиной и лежала одна в пустой квартире — больничный по уходу за ребенком маме давали только на три дня, — она листала тяжелую кулинарную книгу в коричневом тисненом переплете. Тогда, в те времена вечного дефицита колбасы и туалетной бумаги, это казалось не чтением, а путешествием в исчезнувшую цивилизацию. От жареного молочного поросенка с петрушкой в хрустящем пятачке, изображенного на цветной вкладке, которого отчего-то ей было несказанно жаль, Аня переходила к нежному кофейному парфе; от мусса из свежей клубники — к глинтвейну с ромом. В семь с работы наконец возвращалась мама и готовила ей манную кашу.
Про форель в той книге почему-то было написано, что при варке она приобретает синий цвет.
И даже при всей склонности детей фантазировать самым невероятным образом малолетней Ане в голову тогда не приходило, что она когда-нибудь будет знать, какого цвета приготовленная форель.
На вопрос официанта: «Кредитная карта или наличные?» — девочка с оранжевыми и изумрудными прядками протянула платиновую «Мастер кард».
Светлова, не скрывая любопытства, наблюдала за этой сценой.
— Почему я живу в «Королевском саду»? — Девочка поймала этот Анин, что и говорить, не слишком уместный для воспитанного человека взгляд и сама озвучила вопрос, вертевшийся у Светловой на языке. — Да, в общем, в основном из-за моей собаки.
Моя собака любит «Королевский сад». Видите ли, в больших и дорогих отелях Аладдин нервничает — лишний раз не тявкни и все такое! Да и не во всяком отеле собак принимают. А у пани Черниковой очень мило. Уютно и спокойно. Очень подходящая обстановка.
— Подходящая — для чего?
— Ну, я имею в виду — как раз для собак!
— Ах вот оно что… Понятно.
— Ну и к тому же папа все время приучает меня к скромности. Считает, что, например, пятизвездочный отель для бывшей советской девочки — это разврат. В общем, боится, что деньги и слишком роскошная жизнь меня испортят!
— Ах вот как… Ну тогда конечно. Тогда ваш выбор вполне понятен, — вежливо согласилась Светлова, про себя подумав, что так ни черта и не поняла из этих довольно сумбурных объяснений. Откуда они только взялись, такие скромные?
Между тем девушка взяла фирменный спичечный коробок с надписью «Черный слон», лежащий на столе.
— Вы курите? — забеспокоилась Анна, опасаясь, что та сейчас начнет дымить на Кита.
— Курю. Но сейчас не буду? — успокоила ее Дэзи.
Она зажгла спичку и задумчиво стала наблюдать, как та прогорает. Чуть не обожгла себе пальцы.
— Дурацкая привычка! — объяснила она, поймав взгляд Светловой. — Не знаю, зачем я это делаю.
Огонь немного успокаивает, наверное, поэтому…
Люди любят смотреть на огонь. Это у нас атавистическое, конечно: все-таки человечество за неимением теплых полов с подогревом столько времени провело у костров — миллионы лет!
— Возможно, это и правда успокаивает, — снова вежливо согласилась Анна.
«Непонятно только, из-за чего же так приходится волноваться девочке, пользующейся платиновой „Мастер кард“?» — опять подумала она про себя.
Итак, ее звали Дэзи. Она была русской, но уже несколько лет жила за границей. Имя довольно сложным способом напоминало о ее русском имени Рита. Маргарита. Дэзи — по-английски маргаритка.
У нее была платиновая «Мастер кард» и собака по имени Аладдин, сокращенно Ал. Серебристо-черная овчарка, немного припадающая на задние лапы.
Впрочем, это было заметно, только когда Ал вставал с пола: тогда задние лапы его не слишком слушались — они скользили и разъезжались, и овчарке приходилось делать некоторое усилие, чтобы, опираясь только на передние лапы, наконец прочно встать на все четыре.
Русских в городе вообще было, как и полагается, много. Иногда Ане казалось, что дома уж никого и не осталось, все, кто мог, кто тушкой, кто чучелом, перебрались сюда. Преодолели пограничную полосу.
В отеле в основном говорили по-русски. Да и сама хозяйка, пани Черникова, знала русский очень неплохо. Изучила еще во времена социалистического прошлого своей страны. Может быть, этим и объяснялось такое преобладание русскоязычного населения в ее отеле?
Даже фамилия у пани Черниковой звучала вполне по-русски. Хотя в здешних краях окончание на «ова» означало лишь то, что пани замужем. И ее мужа зовут пан Черник.
В общем-то, «Королевский сад» был домом, где, хочешь не хочешь, люди, даже не сталкиваясь ежедневно, на время становились в курсе привычек друг друга. Какие-то звуки, шум воды, голоса, шаги на лестнице; силуэт, удаляющийся неспешно по дороге, ведущей в гору; обрывки фраз, произнесенных за завтраком… Неделя-другая — и вот вы уже знаете, что госпожа Гоцци, ваша соседка, вегетарианка и мечтательная любительница одиноких прогулок, очень рано встает. А мадам Вронская не прочь после трех пополудни пропустить рюмочку-другую. Ну и так далее, в том же роде.
Кроме того, вышеупомянутая мадам Гоцци была также большой любительницей «всего живого» — бабочек, листиков, цветов и птичек.., и особенно детей.
Например, при виде Кита взгляд ее становился прозрачным от нежности и умиления. Однако Кит, завидев ее, почему-то мрачнел и отворачивался.
Был в их отеле еще некто Руслан. Художник.
Длинноволосый молодой человек, вечно таскавший за собой ящик с красками. Он явно ухаживал за оранжево-изумрудной Дэзи, обладательницей платиновой карты. Несколько тяжеловесно, что называется, «с серьезными намерениями». Слишком молоденьких девочек это обычно пугает, им еще так хочется порхать, а от таких намерений за версту несет заключением в клетку. Пусть прекрасную и золотую, но клетку.
Отчего-то Светловой казалось, что это несколько старомодное и церемонное ухаживание Руслана контрастирует с его подчеркнуто творческим обликом — внешностью свободного художника — длинными, ниже плеч, как у кинозвезды, волосами, которые он даже не собирал в хвост, растянутыми свитерами ниже колен, вечными пятнами краски на руках.
Кроме Руслана, из молодых людей в отельчике проживал еще некто, кого Светлова в зависимости от настроения называла про себя то Симпатичный, то Оболтус. Собственно, его-то внешность очень и очень подходила под описание Дэзи. Анне даже показалось, что его и имела девочка в виду, говоря о своем идеале: длинного, голубоглазого и довольно симпатичного. Он и правда был удивительно похож на актера Питера О'Тула в фильме «Как украсть миллион?».
Впрочем, несмотря на такое удивительное внешнее сходство, Ане было понятно, почему Дэзи не торопится признать в этом молодом человеке свой идеал.
Девочка отнюдь не выглядела наивной, несмотря на свою юность, а жизнь от кино отличается тем, что в реальной жизни за внешностью положительного и обаятельного героя может скрываться кто угодно. И хотя молодой человек утверждал, что где-то учится, чуть ли не в Лондонской школе экономики, принять его за гастролирующего по Европе мошенника-сердцееда, право же, ничего не стоило.
Однако все равно — лидировал в сердце Дэзи явно Оболтус.
Кроме вышеперечисленных персонажей, была еще полька Вронская. «Мадам Вронская», как она сама о себе говорила при первом же знакомстве, вручая визитную карточку: «Мадам Вронская. Исцеление и хиромантия».
С ее легкой руки обращение «мадам» и стало пользоваться в отельчике популярностью. Мадам стали именовать заодно и Гоцци. К тому же итальянке это очень шло.
У самой мадам Вронской были очень тяжелые густые духи. Запах, впрочем, не неприятный, но слишком насыщенный и пряный, не для слабонервных.
Почти как в оранжерее, где распустились в жарком и влажном воздухе бутон к бутону дорогие тропические цветы.
В общем-то, Вронская была уже довольно немолодой женщиной — с копной черных с проседью кудряшек, миловидными чертами лица и черными блестящими глазами. Ox, черными… В России, по суеверному обычаю, от таких глаз полагается прятать детей.
Огромная ель за окном покачала тяжелой веткой, словно соглашаясь с этим утверждением и приветствуя новых постояльцев отеля «Королевский сад».
Впрочем, если без лирики, то это просто налетел ветер — раскачал тяжелую еловую ветку, раскрыл настежь приотворенное окно. И был его порыв хоть и сильным, но не холодным, не зябким. Был этот ветер теплым, почти нежным — и с запахом весны.
Здесь, в самой середине Европы, до зеленой листвы было не так далеко, из почек на ветвях уже высунулись зеленые клювики, лужайки изумрудно зеленели а на склоне горы несколько отважных невысоких деревьев покрылись белыми и розовыми цветами.
Зато в Москве, откуда Аня и ее сын только что прибыли, в марте зима, казалось, началась снова. И бесконечное засилье слякоти, холода и непроходимых тротуаров, покрытых льдом и лужами, нагоняло великую тоску даже на такого великого оптимиста, как Кит. Однажды Аня заметила, как ее веселый ребенок, хмуро сведя светлые брови, смотрит в окно на ковыляющих по ледяному тротуару прохожих….
И Светлова засобиралась: ей не хотелось, чтобы сын с детства приобрел кислое обреченное выражение лица и пополнил армию хмурых людей, которые, выходя из дома, первым делом смотрят вверх: не упадет ли на них сосулька? — а потом сразу вниз: не сломаешь ли ногу в очередной ледяной колдобине?
Светловой не хотелось ни моря, ни жаркого солнца, тем более что маленькому сыну такая резкая перемена климата была бы ни к чему. Просто хотелось на пару месяцев приблизить весну. Хотелось ровных, чистых тротуаров, чтобы именно ходить, а не пробираться, рискуя сломать себе шею или поскользнуться.
По Аниному скромному мнению, зима в Москве длилась ровно на три лишних месяца больше, чем следовало бы.
Так они и оказались в этом уютном городке, главной достопримечательностью которого была его старинная готическая архитектура и «Высока гора». Попросту гора, на склонах которой были разбиты парки, а на макушку забирался фуникулер.
Чистый воздух, хорошие, недорогие ресторанчики — по московским меркам, просто даром, — тишина и покой…
Собственно, ничего королевского ни в садике, окружающем отель «Королевский сад», ни в самом отеле не было. Немного деревьев — Ане и ее сыну досталась ель — и зеленых лужаек: таких аккуратных, как будто за ними следил парикмахер, а не садовник: так они были тщательно подстрижены и расчесаны.
Это был даже не отель, а небольшой пансион со вполне семейным домашним укладом жизни.
Владелица «Королевского сада» пани Черникова жила здесь же. Немногословная, незаметная, аккуратная женщина, она сама накрывала столы утром, сервировала завтраки и принимала посетителей. Очевидно, все это позволяло ей держать цены невысокими.
Жизнь в отеле штука дорогая. Но в «Королевском саду» расценки были щадящими…
Из-за Кита, который просто обожал залезать на подоконники, Аня выбрала номер на первом этаже отеля «Королевский сад».
Вообще-то полное имя двухгодовалого и светловолосого Петиного наследника было Никита.
Никита Стариков… Это был выбор мужа, которому Анна не противоречила. Но почему-то полным именем Аня никогда сына не называла. Возможно, из-за обычного человеческого стремления сокращать длинные имена. Возможно, из-за странной путаницы с этим именем: во всех других, кроме России, странах имя Никита считалось женским. Может, и по другой причине…
Накануне рождения сына Светлова как раз смотрела замечательный американский фильм с Томом Хэнксом, о человеке, попавшем из-за авиакатастрофы на необитаемый остров. И был там кадр, который не слишком восприимчивую к искусству Светлову просто потряс. В тот момент, когда герой фильма ночью плывет в океане, рядом с его плотиком вдруг вздымается гора океанской воды, и оттуда на человека смотрит кит. Просто смотрит, и все. Поглядел и уплыл.
С таким же осмысленным и загадочным взглядом, как у этого изучающего человека из глубины Мирового океана существа, казалось Анне, и появляются на свет младенцы.
Как будто они знают что-то важное об этом мире.
А потом взрослеют, глупеют и забывают это важное.
И становятся такими же обыкновенными, суетливыми и скучными, как их родители.
Так или иначе, но маленького светловолосого Аниного сына и она сама, и все остальные звали Кит.
— Собирайся, Кит! — позвала сына Аня. — Натягивай башмаки… Нам пора обедать. Давай-ка навестим с тобой «Черного слона».
Это был уже не первый их выход в свет…
Разумеется, выбор ресторанчика был сделан неспроста, а с умыслом: Аня выбрала «Черного слона» из-за Кита, который обладал каким-то редкостным умением подпрыгивать вместе со стулом и вообще раскачиваться на стульях, как на качелях. А в «Черном слоне» были самые массивные и тяжелые стулья в округе — с высоченными резными спинками, — не стул, а мини-трон из средневекового замка.
Увы… Светлова в очередной раз поразилась тому, сколько же в маленьких детях разрушительной силы.
Во время первого же обеда Кит умудрился раскачать и эту средневековую мебель. Поэтому Аня решила больше не искать не поддающуюся раскачиванию мебель — так ведь можно и до привинченных ножек докатиться.
С величайшим терпением в голосе она попросила Кита оставить стул в покое.
Удивительно, но это подействовало. Сын больше не качался. Вряд ли, конечно, это случилось потому, что Светлова обладала великой силой родительского убеждения.
Просто церемонная атмосфера «Черного слона» и витающая здесь в воздухе благовоспитанность исподволь подействовали чудодейственным образом и на Кита. Удивительно, но он почувствовал, как здесь нужно себе вести. Не понял, а именно почувствовал.
Поскольку в «Черном слоне» никому даже в голову не приходило качаться на стульях, то и Кит, по-видимому, решил этого не делать. В конце концов подтвердилась давно известная истина — воспитывает среда.
Кроме массивной мебели, у «Черного слона» были и другие плюсы: например, очень вкусные и вполне детские куриные супчики с мелко покрошенным белым мясом. Ну просто как на заказ — для двухгодовалого ребенка.
Колокольчик звякнул — очевидно, в «Черном слоне» появился еще один посетитель…
— Вам будет очень противно, если я к вам присоединюсь?
Светлова оторвалась от изучения меню и подняла голову.
Оказалось, это была посетительница. И эту девушку Светлова уже видела в их отеле.
Кажется, ее звали Дэзи. Не запомнить ее было сложно из-за прически. Одна прядка на голове была изумрудная, другая — оранжевая, потом опять изумрудная и снова оранжевая. Вот такая вот прическа…
Очень миниатюрная и совсем юная девушка. Мальчишеские повадки и мальчишеская манера одеваться.
Ловкая, спортивная…. Вообще тот тип девочек, про которых так и тянет сказать: «Какой хорошенький мальчик!»
Вопрос требовал ответа, и Аня улыбнулась:
— Ну что вы! Присоединяйтесь.
— Вот спасибо… А то мне что-то грустно сегодня одной. Не хочется сидеть одиноко за соседним столом и завидовать.
— Чему?
— Ну, так…
— О'кей… Постараемся развеять вашу грусть.
Правда, Кит?
Ребенок лаконично кивнул, очень занятый верчением суповой ложки.
— А что же вы без спутника? — постаралась поддержать разговор Светлова.
— Да как-то все не везет мне со спутниками. — Девушка вздохнула. — Увы… Никого, кто соответствовал бы моему идеалу.
— А есть идеал?
— Ага!
— Интересно…
— Ну, он должен быть… Длинный, довольно симпатичный, обязательно с голубыми глазами…
— Даже «обязательно»?
— Непременно! Понимаете… Так бывает иногда, что человек пропустил свое время. Родился не тогда, когда ему следовало родиться, в свое время. Со мной именно так, кажется, и случилось. Мне, например, нравятся шестидесятые годы…
— Какого века, Дэзи?
— Двадцатого.
— Ага… Одри Хепберн? Питер О'Тул? «Как украсть миллион?» Угадала?
— Точно… Кинематограф ужасная вещь.
— Вот как?
— Ну да… Влюбляешься в актеров, которые давно уже умерли или стали стариками.
— Ах, вот вы о чем…
— Ну да!
— Какая мечтательная девочка!
— Папа тоже так говорит. «Как ты будешь жить?»
Это его любимая фраза.
— Он сам не пытался ответить на этот вопрос?
— О, вы не знаете моего папу! Он никогда не задает бессмысленных вопросов.
— Что такое «бессмысленные вопросы»?
— То есть такие вопросы, на которые он не знает ответов. Это его фирменное: «Есть вопросы? Должны быть и ответы!»
— Любопытно… И как же он сам отвечает на этот извечный родительский вопрос: «Как же ты будешь жить?»
— Обычно он тут же добавляет: «Придется мне об этом позаботиться!»
— Любопытно, любопытно… Мне кажется, я уже очень хорошо представлю себе вашего папу.
— Не обольщайтесь… Все, кому кажется, что они понимают моего папу, ошибаются.
— Не буду спорить…
В «Черном слоне» была самая вкусная форель в городе. Более мастерски зажаренной рыбы Светловой видеть не приходилось. И хвост, и голова, и форелья кожа были столь золотисты и хрустящи, что съедалось все до скелета. Кроме того, зажаренная форель была в меру присыпана зеленью и свежерубленным чесноком.
Это было так вкусно, что, когда Анна — ребенку рыбы не полагалось из-за костей — закончила трапезу, на продолговатом блюде остался лишь чистенький, без хвоста и головы, хребетик и огромный одинокий рыбий глаз.
— Уф-ф!
Эту красоту следовало запить небольшим бокальчиком холодного белого вина.
Когда-то давно, в детстве, Аня неделями болела ангиной и лежала одна в пустой квартире — больничный по уходу за ребенком маме давали только на три дня, — она листала тяжелую кулинарную книгу в коричневом тисненом переплете. Тогда, в те времена вечного дефицита колбасы и туалетной бумаги, это казалось не чтением, а путешествием в исчезнувшую цивилизацию. От жареного молочного поросенка с петрушкой в хрустящем пятачке, изображенного на цветной вкладке, которого отчего-то ей было несказанно жаль, Аня переходила к нежному кофейному парфе; от мусса из свежей клубники — к глинтвейну с ромом. В семь с работы наконец возвращалась мама и готовила ей манную кашу.
Про форель в той книге почему-то было написано, что при варке она приобретает синий цвет.
И даже при всей склонности детей фантазировать самым невероятным образом малолетней Ане в голову тогда не приходило, что она когда-нибудь будет знать, какого цвета приготовленная форель.
На вопрос официанта: «Кредитная карта или наличные?» — девочка с оранжевыми и изумрудными прядками протянула платиновую «Мастер кард».
Светлова, не скрывая любопытства, наблюдала за этой сценой.
— Почему я живу в «Королевском саду»? — Девочка поймала этот Анин, что и говорить, не слишком уместный для воспитанного человека взгляд и сама озвучила вопрос, вертевшийся у Светловой на языке. — Да, в общем, в основном из-за моей собаки.
Моя собака любит «Королевский сад». Видите ли, в больших и дорогих отелях Аладдин нервничает — лишний раз не тявкни и все такое! Да и не во всяком отеле собак принимают. А у пани Черниковой очень мило. Уютно и спокойно. Очень подходящая обстановка.
— Подходящая — для чего?
— Ну, я имею в виду — как раз для собак!
— Ах вот оно что… Понятно.
— Ну и к тому же папа все время приучает меня к скромности. Считает, что, например, пятизвездочный отель для бывшей советской девочки — это разврат. В общем, боится, что деньги и слишком роскошная жизнь меня испортят!
— Ах вот как… Ну тогда конечно. Тогда ваш выбор вполне понятен, — вежливо согласилась Светлова, про себя подумав, что так ни черта и не поняла из этих довольно сумбурных объяснений. Откуда они только взялись, такие скромные?
Между тем девушка взяла фирменный спичечный коробок с надписью «Черный слон», лежащий на столе.
— Вы курите? — забеспокоилась Анна, опасаясь, что та сейчас начнет дымить на Кита.
— Курю. Но сейчас не буду? — успокоила ее Дэзи.
Она зажгла спичку и задумчиво стала наблюдать, как та прогорает. Чуть не обожгла себе пальцы.
— Дурацкая привычка! — объяснила она, поймав взгляд Светловой. — Не знаю, зачем я это делаю.
Огонь немного успокаивает, наверное, поэтому…
Люди любят смотреть на огонь. Это у нас атавистическое, конечно: все-таки человечество за неимением теплых полов с подогревом столько времени провело у костров — миллионы лет!
— Возможно, это и правда успокаивает, — снова вежливо согласилась Анна.
«Непонятно только, из-за чего же так приходится волноваться девочке, пользующейся платиновой „Мастер кард“?» — опять подумала она про себя.
Итак, ее звали Дэзи. Она была русской, но уже несколько лет жила за границей. Имя довольно сложным способом напоминало о ее русском имени Рита. Маргарита. Дэзи — по-английски маргаритка.
У нее была платиновая «Мастер кард» и собака по имени Аладдин, сокращенно Ал. Серебристо-черная овчарка, немного припадающая на задние лапы.
Впрочем, это было заметно, только когда Ал вставал с пола: тогда задние лапы его не слишком слушались — они скользили и разъезжались, и овчарке приходилось делать некоторое усилие, чтобы, опираясь только на передние лапы, наконец прочно встать на все четыре.
Русских в городе вообще было, как и полагается, много. Иногда Ане казалось, что дома уж никого и не осталось, все, кто мог, кто тушкой, кто чучелом, перебрались сюда. Преодолели пограничную полосу.
В отеле в основном говорили по-русски. Да и сама хозяйка, пани Черникова, знала русский очень неплохо. Изучила еще во времена социалистического прошлого своей страны. Может быть, этим и объяснялось такое преобладание русскоязычного населения в ее отеле?
Даже фамилия у пани Черниковой звучала вполне по-русски. Хотя в здешних краях окончание на «ова» означало лишь то, что пани замужем. И ее мужа зовут пан Черник.
В общем-то, «Королевский сад» был домом, где, хочешь не хочешь, люди, даже не сталкиваясь ежедневно, на время становились в курсе привычек друг друга. Какие-то звуки, шум воды, голоса, шаги на лестнице; силуэт, удаляющийся неспешно по дороге, ведущей в гору; обрывки фраз, произнесенных за завтраком… Неделя-другая — и вот вы уже знаете, что госпожа Гоцци, ваша соседка, вегетарианка и мечтательная любительница одиноких прогулок, очень рано встает. А мадам Вронская не прочь после трех пополудни пропустить рюмочку-другую. Ну и так далее, в том же роде.
Кроме того, вышеупомянутая мадам Гоцци была также большой любительницей «всего живого» — бабочек, листиков, цветов и птичек.., и особенно детей.
Например, при виде Кита взгляд ее становился прозрачным от нежности и умиления. Однако Кит, завидев ее, почему-то мрачнел и отворачивался.
Был в их отеле еще некто Руслан. Художник.
Длинноволосый молодой человек, вечно таскавший за собой ящик с красками. Он явно ухаживал за оранжево-изумрудной Дэзи, обладательницей платиновой карты. Несколько тяжеловесно, что называется, «с серьезными намерениями». Слишком молоденьких девочек это обычно пугает, им еще так хочется порхать, а от таких намерений за версту несет заключением в клетку. Пусть прекрасную и золотую, но клетку.
Отчего-то Светловой казалось, что это несколько старомодное и церемонное ухаживание Руслана контрастирует с его подчеркнуто творческим обликом — внешностью свободного художника — длинными, ниже плеч, как у кинозвезды, волосами, которые он даже не собирал в хвост, растянутыми свитерами ниже колен, вечными пятнами краски на руках.
Кроме Руслана, из молодых людей в отельчике проживал еще некто, кого Светлова в зависимости от настроения называла про себя то Симпатичный, то Оболтус. Собственно, его-то внешность очень и очень подходила под описание Дэзи. Анне даже показалось, что его и имела девочка в виду, говоря о своем идеале: длинного, голубоглазого и довольно симпатичного. Он и правда был удивительно похож на актера Питера О'Тула в фильме «Как украсть миллион?».
Впрочем, несмотря на такое удивительное внешнее сходство, Ане было понятно, почему Дэзи не торопится признать в этом молодом человеке свой идеал.
Девочка отнюдь не выглядела наивной, несмотря на свою юность, а жизнь от кино отличается тем, что в реальной жизни за внешностью положительного и обаятельного героя может скрываться кто угодно. И хотя молодой человек утверждал, что где-то учится, чуть ли не в Лондонской школе экономики, принять его за гастролирующего по Европе мошенника-сердцееда, право же, ничего не стоило.
Однако все равно — лидировал в сердце Дэзи явно Оболтус.
Кроме вышеперечисленных персонажей, была еще полька Вронская. «Мадам Вронская», как она сама о себе говорила при первом же знакомстве, вручая визитную карточку: «Мадам Вронская. Исцеление и хиромантия».
С ее легкой руки обращение «мадам» и стало пользоваться в отельчике популярностью. Мадам стали именовать заодно и Гоцци. К тому же итальянке это очень шло.
У самой мадам Вронской были очень тяжелые густые духи. Запах, впрочем, не неприятный, но слишком насыщенный и пряный, не для слабонервных.
Почти как в оранжерее, где распустились в жарком и влажном воздухе бутон к бутону дорогие тропические цветы.
В общем-то, Вронская была уже довольно немолодой женщиной — с копной черных с проседью кудряшек, миловидными чертами лица и черными блестящими глазами. Ox, черными… В России, по суеверному обычаю, от таких глаз полагается прятать детей.