Арбенина Ирина. Ночь лунного страха

   — Эй, приятель! Ты, часом, не ошибся рюкзаком? — Никита как можно любезнее попытался все-таки привлечь к себе его внимание.
   — Цыц, козявка! — Мужик поднял голову, довольно весело ухмыльнулся и показал Лопухину нож.
   По детским впечатлениям от русского языка слово «козявка» запомнилось Лопухину как крайне обидное. Так школьники постарше обращались к первоклашкам в школе, в которой Никита успел поучиться.
   — О'кей… — вздохнул Лопухин. И, приподнявшись на скамье, врезал мужику ребром ладони по запястью. Нож упал на пол. Далее последовал короткий, но внушительный удар по голове позади уха, когда бородатый нагнулся, чтобы схватить нож. Далее должен был бы последовать удар ногой в лицо, когда тот отшатнется…
   Но Никите явно попался понятливый собеседник, знакомый с развитием сценария.
   — Ладно, ладно… Размахался! — буркнул бородатый, разгибаясь и потирая ушибленную руку. И бросил Лопухину его рюкзак:
   — Лови! Я ведь ничего и не взял…
   — А зачем полез?
   — А как же, парень… Надо же познакомиться! Кто ты такой? И какого лешего тебя сюда занесло?
   — А спросить нельзя?
   — Спросить? — Бородач недоверчиво ухмыльнулся. — Да наврешь ведь с три короба! Сколько по свету мотаюсь, никогда не видел, чтобы в дороге кто о себе правду рассказывал. А может, ты убивец — из тюрьмы бежал? Я засну, а ты чик по горлу?
   — А может, это ты убивец?
   — Может, и я…. — добродушно согласился бородач. — У меня ведь на лбу тоже не написано.
   — Любопытно…
   — Да ты зла не держи! У нас тут знаешь как? Пока по морде не получил, считай, не познакомился…
   — Ну, можа, хватит?! — цыкнула на них из-за перегородки обходчица. — Спать не дают! А то выгоню всех на улицу!
   — Ну, хватит так хватит… — миролюбиво согласился Лопухин.
   Оригинальный способ знакомства и сбора данных о попутчике — пошарить в его вещах и получить по морде — показался Лопухину, в общем, не лишенным некоторой логики. Очевидно, здешние нравы уже брали свое.
 
   Утром, когда стало светло, оказалось, что полустанок — это, кроме избушки путевого обходчика, еще несколько брошенных пустующих домов, за которыми начинается тайга. Вот, собственно, и все…
   Однако все, что ни делается, делается к лучшему.
   После стычки Иван, так звали бородатого, отчего-то помягчел душою и вроде как проникся к Лопухину некоторой симпатией. Он даже благосклонно выслушал Никиту, пытавшегося выяснить, как ему добраться до пункта назначения.
   — Добраться-то туда, конечно, можно, — наконец заключил бородатый, почесывая в затылке. — Да только один тыле дойдешь…
   — Точно?
   — Уж поверь! — ухмыльнулся Иван. — Ты чего там забыл-то, парень? — как бы ненароком осведомился он у Лопухина. — Чего там ищешь?
   — Сказал бы тебе, Иван, да ты все равно подумаешь, что я тебе лапшу на уши вешаю… Подумаешь, что вру! — ушел от ответа Никита.
   — Ну, ну… Это точно, так и подумаю, — прищурился бородатый. — Ладно, так и быть…. — заметил он. — Возьму тебя с собой. Вроде как выходит, что нам с тобой по пути.
   — Да? — обрадовался Лопухин.
   — Судьба, видать. А парень ты, видно, не промах.
   Вдвоем, если чего, обороняться сподручнее.
   — А что, тут опасно?
   — Тайга, она и есть тайга. Все может быть. Это тебе не парк культуры. В общем, щас пожрем и двинемся.
   — А на чем мы поедем? — простодушно поинтересовался Лопухин.
   — Поедем?! — Мужик расхохотался. — Ну ты и барин! Насмешил… Ездить теперь будешь, когда домой к себе вернешься. Если вернешься!
   — А пешком долго идти?
   — Тут, парень, такие маршруты… Сегодня у нас что, понедельник?
   — Понедельник.
   — Так вот, запоминай. В понедельник выходишь.
   Три дня идешь на восток. В четверг поворачиваешь направо.
   — А дальше? — ошеломленно поинтересовался Никита.
   — А дальше до самой субботы шпаришь вперед, не сворачивая!
   Бородатый расхохотался, вполне довольный тем, как у Лопухина отвисла челюсть.
   — То-то, барин!
   — Неужели никакого другого способа нет, Иван? — изумился Никита. — Все-таки третье тысячелетие уже на дворе. На Луну люди летают.
   — Эти, кто у вас там на Луну летает, нам не указ, — сурово заметил Иван, — у нас тут свои порядки. Тише едешь, дальше будешь. — И, чуть смягчившись, пояснил:
   — У кого деньги есть, тот может и тут полетать. На вертолете. Не возбраняется. Зафрахтуй вон у нефтяников — у них все есть… Хорошо заплати — они и на Луну тебя отвезут. Однако у меня таких бабок нет! Столько ребята-вертолетчики стали драть — ужас… Приходится на своих двоих передвигаться.
   — У меня деньги есть, — заметил Никита.
   — Тогда тебе, парень, надо было раньше думать.
   Здесь уж ты вертолетов не найдешь. Тогда жди поезда, возвращайся до Прокопьевска, и там уж на вертолете… Либо сейчас со мной.
   — Я с тобой. Иван, — согласился Лопухин.
 
   На третий день, распухшие от комаров, они, можно сказать, почти подружились. А после того как Лопухин заключил с Иваном нечто вроде договора, что берет его в проводники и хорошо заплатит, их отношения и вовсе приобрели надлежащую легитимность.
   Впрочем, откровенности это особо в их отношениях не прибавило. О том, что делает в тайге его попутчик, Лопухин знал по-прежнему столько же, сколько и в первый день знакомства, то есть ничего. Впрочем, и о цели своего путешествия Никита не слишком распространялся.
   — Ты, может, золото, Иван, тут ищешь? — спросил все-таки однажды Лопухин, глядя на песок, крупно перекатывающийся на дне ручья, когда они остановились на привал.
   — Может, и золото… А может, и серебро! — ухмыльнулся по своему обыкновению Иван. — Да только не то, про которое ты думаешь.
 
   Они шли так долго, что иногда Лопухину казалось: так они между деревьями будут плутать теперь всю жизнь! Часто ему приходила в голову и довольно правдоподобная мысль: а что, если, когда он заснет, Иван все-таки оберет его до нитки, да и бросит? Что он тогда будет делать?
   Но, к его удивлению, в назначенную Иваном субботу в просвете меж деревьями вдруг показались серые крыши каких-то избушек.
   — Уф! Жилье! — обрадовался Лопухин.
   — Было когда-то и вправду жилое место, — заметил бородатый. — А сейчас это поселком-призраком называют. Хотя, — он хитро прищурился, — может, кого и обнаружим!
   — Кого?
   — Ты, парень, вот что… — Иван оставил его любопытство без ответа. — Обожди-ка меня тут! Посиди маленько на травочке. Доложить мне надо, кого я за собой притащил-то… Я скоро! — торопливо предупредил он.
   И вдруг исчез. Ну просто, как дух лесной, растворился между деревьями. Только его и видели.
   — Эй, Иван! — окликнул Лопухин.
   Никто не отзывался. Спустя минут тридцать Никита уже по-настоящему заволновался. Неужели все-таки бросил его бородатый? Лопухин на всякий случай проверил рюкзак: все ли на месте?
   И в это время послышался хруст веток… Сначала Никита решил, что от комарья, усталости и жажды у него начались глюки: из-за деревьев вместо одного Ивана появилось целых двое! И оба бородатые, в брезентовых куртках… Правда, у одного из двоих борода была седая.
   — Познакомься, парень…
   Лопухин протянул руку.
   — Семанович, — представился седой бородач.
   — Никита Лопухин.
   — Ну, милости просим!
   И седой сопроводил его до поляны, на которой, к удивлению Никиты, обнаружилось несколько латаных старых палаток.
   — Располагайтесь… Сейчас кашку варить будем…
   Чаевничать…
   И оба бородача снова растворились между деревьями.
 
   После чая Семанович наконец повел Никиту, как он объяснил, «на экскурсию».
   — Вот это и есть поле, так сказать, нашей деятельности! — в ответ на немой вопрос, застывший в глазах Лопухина, объяснил он.
   То, на что указывал Семанович, было довольно большой ровной площадкой. Дерн с нее был аккуратно снят. А сама она аккуратно зачищена и размечена колышками и бечевкой. Посреди площадки на коленях стоял Иван и лопатой ровно, слой за слоем снимал землю.
   — Это называется раскоп, — объяснил Никите Семанович.
   — Вы археологи? — удивился тот. — Настоящие археологи?
   — Ну, я-то не то чтобы шибко настоящий. Так только — помогаю, — ухмыльнулся из раскопа Иван. — А вот Семанович археолог! Черный он только.
   — Черный? Как это?
   — Ну, так. Для себя копает. Без разрешения.
   — И давно вы здесь? Как сюда добрались?
   — Да Семанович с проводником, охотником местным, пораньше прибыл, — объяснил Иван. — А я вот, вишь, немного задержался. Дела дома были.
   — А где ж охотник?
   — Ну, где ему быть? — рассмеялся Иван. — Известно где! На охоте. Лося подстрелит — пир будет.
   Ты только в обморок не падай. Они, местные, язык, губы, глаза и прочие деликатесы сырыми едят. Да ты не волнуйся, увидишь еще это чудо в перьях… Умора, а не парень… Ханта-манса этакая! Одним словом, абориген и туземец.

Глава 5

   Выходило, что Никита все-таки добрался, куда хотел… Брошенный жителями поселок, возле которого разбили свой лагерь черные археологи, и оказался той самой Тавдой. А по картам, найденным у убитого парня, по нарисованным им планам выходило, что это и есть то самое место, которое Никите нужно. Так все оно и было: нарисованные домики, деревья, река — все существовало в реальности.
   С южной стороны, недалеко — метров триста — от заброшенного пустующего поселка Тавда, расположенного по среднему течению реки Пелым, и должно было находиться отмеченное крестом место. Возможно, не только на плане, на бумаге, отмеченное крестом, но и в реальности. Но как он может выглядеть, этот крест, в реальности, Лопухин не знал. Может быть, это могильный бугор, а на нем крест? А может, и в жизни точно так же, как нарисовано на бумаге: дерево, помеченное крестом?
   В общем, сколько ни бродил Лопухин по лесу возле брошенного поселка между деревьями, все было без толку. К тому же для городского человека все деревья в лесу были одинаковы, и в какой-то момент, когда, выбившись из сил, Никита останавливался, выяснялось, что вроде как он топчется на одном месте.
   Окончательно разочаровавшись в собственных усилиях, он вернулся к археологам и, присев на сваленном неподалеку от раскопа дереве, закурил. Курил и вполуха слушал, как Иван и Семанович бормочут друг с другом, ползая на коленках по раскопу.
   — Осторожнее, Иван…
   — Да я и так уже не дышу! Снимаю таким тонким слоем, уже тоньше папиросной бумаги!
   — Нет, все! Убирай лопатку. Дальше будем работать кисточками.
   — Думаешь, жмурик?
   — Уверен.
   — Баба?
   — Ну, ты видишь, сколько украшений?
   — Думаешь, знатная была мадам?
   — Я думаю, речь вообще идет об уникальном захоронении. Возможно, это будет находка века.
   — Вдруг опять жрица?
   — Я уже об этом подумал…
   — Ух ты…
   — Да, такая красотка, до Москвы не довезешь…
   Как нам ее отсюда увезти-то? Надо бы помалкивать до поры до времени… Такой материал в руки приплыл…
   — Само собой, надо помалкивать…
   — Слыхал? Охотник Аулен говорит, вертолет недавно вроде бы прилетал.
   — Вертолет?
   — Кто, что — неизвестно! Не знает он. Слышал только, что винты шумели.
   — Думаешь, конкуренты?
   — Все может быть!
   — А знаешь что, Иван…. Убери-ка завтра с утра пораньше из лагеря этого местного охотника.
   — Ты думаешь?
   — Дую на воду, чтобы не обжечься на молоке!
   — Неужели и его боишься?
   — И очень. Если это и вправду то захоронение, о котором я мечтал, нам, если здешние прознают, голову свернут!
   — Да ты че?! Они же кроткие, туземцы. Аборигены, одним словом. Белых почитают.
   — Кроткие-то кроткие… А вот если бы твою прапрапрабабушку раскопали, ты бы как себя повел?
   — Ну, не знаю…
   — Вот и я не знаю, как они себя поведут. Это ведь исконные места их расселения. Их могилы.
 
   Заинтересованный работой черных археологов, Лопухин подошел поближе.
   На дне раскопа, и правда, лежало нечто похожее на косточки — серенькие, жалкие, хрупкие какие-то.
   А все остальное, чем восхищались археологи, ну просто страх… Тоже мне серебряные украшения! Нечто невзрачное — и взглянуть-то не на что… Возможно, только наметанный взгляд специалиста и мог разобрать, разглядеть в этом какую-то ценность.
   — А ты думал, подойдешь — и зажмуришься? Со дна могилы горы серебра сверкают? — усмехнулся Семанович, поймав недоуменный, разочарованный взгляд Лопухина.
   — Ну, как вам сказать… — замялся Никита.
   — Эти находки, парень, твоему сверканью сто очков вперед дадут! Какой-нибудь ученый или коллекционер-фанатик в Хельсинки или Будапешта выложит за такие вещи немало.
   — Почему именно там?
   — Ну, видишь ли, по одной из существующих научных теорий, не все с ней, правда, согласны, угрофинны, предки нынешних мадьяр и «фиников», отсюда, из-за Урала, до Европы дотянули…
   — Ну да?!
   — Ага… Как говорится, тоже «пол-Европы прошагали, полземли»… Ну, только давно это было, до нашей с вами, голубчик, эры. Климат менялся. Потепления, похолодания и все такое прочее, вот и мигрировали народы помаленьку.
   — Любопытно…
   — Вот-вот… Так что и венгры, и финны этой темой активно интересуются. Это у нас сейчас такие исследования в загоне — денег-то на снаряжение археологических экспедиций нет. А иностранцы денег на изучение своих корней не жалеют.
   — И вам, значит, не пожалели?
   — Догадливый! Да, вот и я науку забросил… Частным предпринимательством, увы, на ниве археологии занялся. Дело, конечно, прямо скажем, подсудное.
   Недра-то у нас, как известно, принадлежат народу.
   Так что копание это наше, по существу, чистой воды уголовщина. Но жить-то надо, верно?
   — Так у вас что же — заказ?
   — Точно… Угадал. А ты смотри какой проницательный… Если честно, работаю я на одного чисто конкретного коллекционера. Не абстрактно работаю, не в пустоту.
   — А как же вы угадываете, где нужно копать? — удивился Лопухин. «Вот бы мне такое умение в моих поисках!» — подумал он про себя.
   — Как находим, где копать, батенька? Стараемся! — Семанович засмеялся.
   — Нет, ну правда… Почему вы не там стали копать, — Никита кивнул на лес справа, — или не там? — Он указал на чащу слева.
   — Да особых загадок, в общем, нет. Хотя недаром археологов часто называют Шерлок Холмсами. Понимаешь, на этом месте люди очень давно селились.
   Удобное расположение, река рядом. Известно, например, — ну, археологам, конечно, известно! — что на месте этого поселочка Тавда когда-то старинное городище было. Ну, а дальше… Обычаи здешнего народа, парень, надо знать.
   — Это какие же?
   — Понимаешь, согласно их представлениям о загробной жизни, выдающиеся предки у них после смерти превращаются в духов-покровителей. Богатыри, герои, всякие заслуженные товарищи… И местам их захоронений раньше соответствовали специальные святилища и жертвенные места. Одни такие святилища располагались в отдалении от жилья, а некоторые и прямо рядом с поселением.
   — Значит, вот это, что вы копаете, — из последних?
   — Верно… И есть некоторые внешние признаки.
   Видишь ли, к этим святилищам относились с особым почтением, уважением. И со страхом, конечно! Здесь нельзя было ничего делать простым смертным: ни охотиться, ни собирать коренья. Потому что все животные и все растения считались собственностью духа. Всякий приходящий должен был оставить дар.
   Конечно, в неприкосновенности до наших дней уже ничего не дошло. Немногое, естественно, сохранилось. Но некоторые внешние приметы остались…
   — Ах вот что… И что же в таких святилищах хранилось?
   — Обычные атрибуты: деревянные фигурки богов, обернутые кусками ткани, шаманские бубны с колотушкой, медвежьи черепа… Отдельно обычно было сложено оружие: боевой топор, ножны, меч, сабли, стрелы, луки со стрелами. Для таких святилищ жертвовали пушнину, ткани, деньги, украшения.
   — Украшения?
   — Да… Особенно ценными дарами считались изделия из серебра. Этот металл наиболее почитаем здешним народом. На некоторых святилищах скапливалось очень много весьма ценных вещей. Ну а для специалистов и вовсе сейчас бесценных.
   — Как же это тут все до вас не раскопали? — недоверчиво поинтересовался Лопухин.
   — Многие святилища содержались в тайне, не всем даже можно было их посещать. Обычно за этим скрывалось именно стремление уберечь святыню от разорения.
   — Вот что…
   — Кстати, многие святилища были запретны для женщин. Даже есть у этого народа в преданиях и сказках определение: «священная земля, куда не должна ступать ни одна женщина». Однако существовали и специально женские святилища. Отыскать их — это просто невероятная редкость. Думаю, это как раз из таких!
   — И кто же это? — Лопухин кивнул на косточки. — Неужели женщина?
   — Точно… Полагаю, этакий местный дух женского рода. Возможно, тут захоронена какая-то женщина, особо почитаемая при жизни своим народом за мудрость и храбрость.
   — А вы откуда знаете?
   — Фольклор надо изучать. У этого народа даже песнь такая есть. Про то, как женщины собирали морошку в лесу. А одна из них и говорит:
   «Если нападет на вас какой-либо зверь, То полагайтесь на меня, как на крепкое дерево, Которое никогда не сломится».
   — Надо же, храбрая какая…
   — Ну, и вот… — продолжал Семанович. — И как в воду дама глядела — медведь на них и напал.
   — А она?
   — А она… Что она…
   "Выхватила свой женский нож, Изукрашенный изображениями животных, И пронзила им могучего зверя.
   Закружилось в голове у него, Затуманилось, как будто от пьянящих мухоморов.
   И рухнул он на землю.
   Она же осталась невредима".
   — Ну надо же… — Никита снова подивился подвигу неизвестной любительницы морошки.
   — Ну понятно, что такого сорта дам соплеменники особо почитали. — Семанович почтительно кивнул в сторону захоронения. — Наша, я уверен, именно из таковских будет! Характерная особенность этого захоронения, заметьте, как раз особый женский нож, «изукрашенный изображениями животных».
   — Как же это вы эту песнь прямо наизусть шпарите? — восхитился Лопухин.
   — Ну и что?! Моя тема, голубчик! Моя тема в науке была… Столько лет этому посвящено.
   — А насчет мухоморов это что — правда?
   — А как же! Вообще-то грибов местные не едят, почему-то считают их нечистыми. Исключение делают для мухоморчиков. Ну, понятно, используют для особых целей. И в основном те, кто не прочь пообщаться с потусторонними силами. Вы у нашего проводника Аулена спросите. Он вам немало интересного расскажет про пьянящие свойства этого гриба.
   — Сколько же всего на свете интересного… — вздохнул Лопухин.
   — Это точно… — согласился Семанович. — Жаль, уже темнеет. Придется заканчивать работу.
   — Вы прямо настоящий трудоголпк! — отпустил комплимент Никита.
   — Знал бы ты, какой гонорар мне обещан за эту даму, не удивлялся бы… Знаешь, как это стимулирует работоспособность!
 
   К вечеру все собрались вместе. Появился даже обещанный Иваном охотник Аулен, любитель пьянящих мухоморов и сырых деликатесов. Впрочем, ничего экзотического и этнографического в его облике Лопухин не обнаружил. Одет охотник был не в шкуры, а в тренировочный костюм. Ну скуластый, это правда… А кто в России не скуластый?
   Края поляны тонули в темноте. Возле огня тьма немного отступала… Лопухин зачарованно — таково свойство огня — смотрел на костер. Особый костер, который Иван сложил из двух огромных толстенных стволов, способен был, по его уверениям, гореть до самого утра. И дров подкладывать не надо, спи себе спокойно.
   Огромное толстое дерево на треть уже выгорело внутри. И теперь это огненное дупло мерцало и переливалось багряным жаром, завораживая и притягивая взгляд. «Такой красоты по телевизору не увидишь…» — подумал мельком Никита, любуясь этим жаром.
   Подул ветерок — и оранжевые искры огненными расплетающимися косами полетели в лицо сидящим у костра. Лопухин заслонился рукавом куртки.
   Иван налил ему чаю и протянул эмалированную кружку с оббитыми краями.
   — Чай-то с травами, — заметил гордо археолог.
   — С какими именно? — опасливо поинтересовался Никита.
   — Не волнуйся, вкусными…
   — Смотри, не подсыпь чего-нибудь.
   — Если б хотел, давно бы.., того.., сыпанул.
   — Да что ты?!
   — Ага… Я ведь поначалу думал, что ты, Никита… того.., конкурент! — признался Иван.
   — Тоже копать, думал, я сюда еду?
   — Ну да…
   — А как догадался, что — нет?
   — Так я для чего ж в вещах-то твоих шарил? — удивился его наивности Иван. — Наш брат разве так на работу собирается? Пошарил — вижу: нет! Не конкурент. Ну, а остальное мне по фигу. Тут в тайге кто только не бродит. И чужими секретами интересоваться не принято. Главное, чтобы ты нашу дорожку не перебегал!
   — А что, Иван, если б конкурентом я оказался, скажи, убил бы ты меня по дороге?
   — Да на фиг ты мне нужен — убивать… Деньги спер бы и вещички да бросил тебя. Ушел бы ночью, пока спишь. Ты бы сам тут и сгинул. И убивать не надо. Тут ведь такие места — если чужой, не выберешься.
   «Славный, славный попутчик…» — вздохнул Лопухин и вслух похвалил бородатого:
   — Знаешь, что, Иван, в тебе больше всего подкупает?
   — Ну, че?
   — Искренность.
   — А че мне врать-то? Тут прокуроров рядом нет. А человек я простой…
   — Логично, — согласился Никита. И задумался.
   Надо было отдать должное, Семанович по сравнению с Иваном и впрямь выглядел интеллигентом: и речь другая, и повадки. Однако Лопухин вовсе не был уверен, что, окажись он конкурентом черному археологу, интеллигентный Семанович повел бы себя иначе, чем «простой человек» Иван. То есть не пырнул бы его при случае ножиком… Ведь, судя по всему, речь здесь шла о немалых деньгах. Даже само по себе серебро, из которого были сделаны украшения, найденные в захоронении, чего-то стоило, а уж учитывая музейную ценность находок…
   Чай с травами, и правда, оказался очень вкусным.
   — Так что ты нас, парень, не бойся, — снова успокоил его Иван, зачерпывая из котла закопченной поварешкой еще чаю и подливая Лопухину в эмалированную кружку. — Ничего мы тебе не подсыплем…
   Тут, понимаешь, не нас опасаться надо!
   — Вот как? Это интересно… А кого же?
   — Тайга, брат! Одно слово, тайга. Тут знаешь какие истории приключаются…
   — Ну, расскажи, расскажи, Иван, — заинтересовался Никита. — В самом деле?
   — А че мне врать?! Во тут, на этом самом почти месте, такая, понимаешь, история несколько лет назад приключилась…
   — А что такое?
   — Да работала рядом с этим поселком, брошенным тогда, одна экспедиция археологическая! Снаряженная, говорят, будто бы от областного музея. Ну тогда, сам понимаешь, финансирование еще от государства шло. Поддерживали науку… Не шибко, правда, копеек на семнадцать в день, но поддерживали…
   — И что же? — нетерпеливо перебил его Никита, опасаясь, что Иван, как это свойственно людям его возраста, ударится в занудную ностальгию по ушедшим временам и рассказ затянется.
   — Короче, нашли тогда эти археологи уникальное захоронение. Только вот беда, в живых из них никто не остался. Ночью кто-то на их палаточный лагерь тогда напал — и всех порешил!
   — Жуть… — Лопухин опасливо оглянулся на темные деревья за спиной.
   — Это, знаешь ли, парень, с археологами иногда случается. Время от времени. Случаи подобные известны. Профессия в этом смысле опасная: человек в лесу, в палатке, ведь, считай, беззащитен! Любой хулиган и сумасшедший, любой беглый из тюряги за паспорт или несколько картошек и банку тушенки тюкнет по голове топориком — и привет! Короче, порешил их кто-то.
   — Кто?
   — Ну, неизвестно! А местные, аборигены, вишь ты, все по-своему повернули…
   — Это как?
   — Захоронение то богатое очень было. И женское… Ну вот как наше, то, что мы сейчас копаем.
   Может, это жрица погребена была. А может, волшебница, как местные говорят, колдунья. Такие дамы, которые обладали даром общения с духами и могли влиять на судьбу человека, были окружены у здешнего народа особым почитанием и страхом… Ну, вот аборигены и выдумали, что раз ее побеспокоили, без погребения оставили и из земли вытащили, то дух ее, стало быть, неприкаянным стал…
   — И что же?
   — И мстить начал! Вроде бы как в медведицу, в зверя дух этот вселился.
   — Так, Аулен? — обернулся Никита к охотнику.
   — Так, так… — закивал охотник. — Страшный зверь…
   — Ты что же думаешь, что археологов и вправду этот зверь убил? — удивился Лопухин.
   — Убил, убил… — снова закивал Аулен со странной, немного радостной улыбкой на скуластом лице. — Они потревожили могилу и святилище великой Шуркэн-Хум.
   — Что такое Шуркэн-Хум?
   — Ворожея, по-нашему, — объяснил Иван.
   — Конечно, это не могло сойти им с рук… — заметил Аулен. — Все они погибли.
   — Тебе, что же, их не жаль?
   — Никому не было их жаль. Ведь это были совсем глупые люди. Видно, они не знали, что дух непогребенного тела никогда не может успокоиться и всегда бродит вокруг могилы. Он может, например, как птица, сидеть рядом на дереве. Или, как зверь, бродить рядом в чаще. Даже, как змея, скользить рядом в траве. Глупые люди потревожили могилу, и дух женщины-волшебницы лишился пристанища. Все знают, что она превратилась в большую бурую медведицу.