Страница:
Собственный крик долетал до Джема, словно эхо, полное ужаса, тоски и любви. Стражники начали лупить его по щекам, чтобы он перестал кричать, потом заткнули ему рот кляпом, связали руки и ноги, набросили на него балахон, в котором он стал похож на шута.
Его швырнули на сиденье кареты.
— Быстрее! На этот раз медлить нельзя! Нужно подготовить его к операции! — вопли досточтимого Воксвелла гулко разносились в сыром воздухе. Взгляд Джема отчаянно метался между собиравшейся за окнами грозой и зловещей фигурой лекаря, усевшегося рядом на сиденье. Юноше хотелось кричать, но кричать он не мог. Ему хотелось ударить лекаря — он не мог и этого. Плотный кляп забил ему рот, прижал к небу язык, руки ему связали крепкими веревками, которые больно врезались в запястье и лодыжки.
Полыхнула молния, озарила лицо Воксвелла, перекошенное дикой злобой. Глаза Воксвелла были полны почти любовной страсти. Он склонился к Джему и заглянул в полные ужаса глаза юноши:
— О бастард, бастард! Скоро ты будешь излечен!
Он вскочил со стула, под его ногами захрустело битое стекло.
— Быстрее, быстрее!
С губ Воксвелла стекали слюни, парик съехал набок, обнажив плешивую голову. Взгляд его безумно метался.
— Скорее! Скорее!
Карета сотрясалась чуть ли не в ритме любви. Скоро страсть досточтимого Воксвелла получит удовлетворение.
Джема везли на карете по аллее, которая вела к Цветущему Домику.
И вот тогда…
Все произошло мгновенно. Все это время собиралась гроза, она нарастала вместе со страстью Воксвелла. И вот гроза достигла своего апогея. Раздался оглушительный раскат грома, ослепительно сверкнула молния. Лошадь испуганно заржала, в страхе вскрикнул возница. Поперек дороги упало огромное дерево.
Джем застонал.
Его швырнуло к окну кареты, а потом… он очутился под открытым небом — карета разлетелась на куски.
Все кончено.
Но нет. Не совсем.
Молния сверкнула во второй раз.
Три образа запечатлелись в памяти Джема, лежавшего на земле под проливным дождем на опушке Диколесья: сломанная, словно стебелек травы, шея возницы, обрывающие поводья и скачущие прочь лошади, и Воксвелл, которому придавило ноги стволом упавшего дерева. Лекарь кричал и кричал, пытаясь перекричать грозу.
Вот тогда молния полыхнула в третий раз, и языки пламени объяли развалившуюся карету.
Досточтимый Воксвелл умолк навсегда.
Крам храпел.
Крам всегда храпел. Это мешало Морвену предаться размышлениям со всей подобающей сосредоточенностью. Морвену, лежавшему на нарах внизу, столько раз хотелось приподняться и постучать кулаком по скрипучим доскам, а то даже — вскочить и накрыть физиономию Крама подушкой. Но сегодня Морвен почти не обращал внимания на поросячье хрюканье Крама. Гром грохотал так оглушительно.
В душе у Морвена тоже бушевала буря.
Верхняя губа у него опухла — по ней угодил перстень старухи ваганки. Морвену было больно, но он пестовал свою боль. Его переполняли стыд и ужас при мысли о том, что он натворил. Он ударил несчастную каргу, и с этого начался мятеж. Но вдруг ему пришла в голову такая мысль: «Я хотел, чтобы она ударила меня в ответ. Я хотел этого!»
Когда началась потасовка, Морвен совладал с собой. Он почти сразу включился в борьбу. Он стрелял, бегал, подбегал с донесениями к растерявшемуся сержанту Банчу. Что-то внутри у Морвена взяло верх — наверное, инстинкт самосохранения.
«Я не должен жертвовать собой, — думал Морвен. — Пока не должен».
По прошествии времени сержант Банч даже решил, что рекрут Морвен не такой уж сопляк. Надо просто немного пообтесать парня, вот и все.
Он-то не знал, кто начал мятеж.
В бараке было темно — хоть глаз выколи. Морвен ворочался на жестких нарах. Удастся ли ему заснуть? С того мгновения — о, теперь ему казалось, что это было немыслимо давно — как он упал на колени в грязь и начал молиться, Морвена не покидало ощущение, что в него проникло Зло. Теперь оно без устали стучало у него в висках. Ему казалось, что Зло разрастается, заполняет собой мир. И он знал, что синемундирники — орудия этого Зла.
Гроза, наконец, утихла, и храп Крама стал оглушительным, невыносимым. Бедняга Крам! Морвену стало нестерпимо жаль товарища. А потом ему стало столь же отчаянно жаль всех солдат, которые спали тревожным сном в бараке.
А хозяева пустующих нар спят вечным сном на лужайке.
Морвен сел и закрыл лицо руками. Его охватило отчаяние. Ему было стыдно за то, какую роль он сыграл в мятеже. Ему было стыдно за весь мир. Но что он мог поделать? Что мог поделать вообще кто-нибудь? Морвен казался себе бесконечно маленьким, бесконечно беспомощным, ничтожной мухой, попавшей в огромную паучью сеть.
Паук подползал к нему все ближе и ближе.
Как только за окнами барака, наконец, забрезжил рассвет, Морвен вытащил из-под подушки «Дискурс о свободе» Витония и читал до побудки.
Джем лежал, глядя в обезумевшее небо.
Только когда утихла буря, юноша понял, что рядом с ним кто-то стоит. Он пришел не по аллее, а возник из-за деревьев. Сначала Джем воспринял его присутствие спокойно, он чувствовал только, что этот «кто-то» излучает дружелюбие. Но вот восточная луна выглянула из-за смятенных туч. Джем повернул голову и взглянул в таинственные, знакомые глаза — почему-то он догадался, что увидит именно эти глаза. Глаза вспыхнули и снова потемнели.
Лесной тигр.
Зверь бережно опустил лапу на грудь Джема. Джем, не мигая, смотрел в эти загадочные глаза, в глубине которых плыли и формировались странные образы. Сменялись цвета, из-за темноты казавшиеся глубокими. Их смена напоминала смещение стеклышек в калейдоскопе, но, наконец, что-то произошло, и колеблющиеся цвета преобразились в фигуру человека. Фигура покачивалась, дрожала, словно отражение на поверхности воды, но вот она застыла, и Джем увидел, что на человеке костюм арлекина. Арлекин начал танец. Джем, зачарованный, следил за этим танцем, и вдруг откуда-то издалека донеслась песенка прошедших лет:
Джем приподнялся и сел.
— Придется в этом походить, — произнес чей-то голос. — По крайней мере, в начале твоего путешествия.
Джем обернулся.
Арлекин! Длинноногий, стройный, в разноцветном костюме и серебристой маске.
— Тор! Это ты! — Джем вскочил, отряхнул листья и мелкие сучки с куртки. — Но о каком путешествии ты говоришь?
— Да ладно тебе, Джем. Неужели забыл? Должен бы догадаться. Твоя жизнь в этой деревне окончена. На самом деле все, что ты знал и умел до сегодняшнего дня, должно отойти в прошлое. Детству конец, Джем. Оно стало местом, куда тебе никогда не вернуться.
Итак. Если синемундирники примутся разыскивать тебя, ты должен будешь уйти на юг. Но вряд ли они бросятся на твои поиски сразу. Они решат, что ты погиб вместе с лекарем и возницей, что ваши останки обуглились и перемешались. Во всяком случае, лучше бы тебе некоторое время идти по лесу, но вдоль белесой дороги. Примерно через день ты встретишься с ваганами. Они так же, как и ты, будут переодеты. С ними ты дойдешь до Агондона. В Агондоне ваганов до сих пор терпят — ведь они умеют развлекать!
— Я должен стать ваганом? — спросил Джем.
— Нет, Джем. Агондон — большой город. Он стоит в дельте реки Риэль. Там ты разыщешь улицу под названием Давалон. Там стоит дом — ты его узнаешь по золоченым свиткам над окнами и дверью. В этом доме живет дворянин, известный под именем лорд Эмпстер. Ты должен явиться к нему, Джем. Он тебя примет.
— Но Тор! Как он меня узнает?
— Он узнает тебя, Джем.
Глаза Джема сверкали. Арлекин сказал ему, что его детству конец, но вдруг, словно во сне, на него нахлынули воспоминания.
— Тор? Ты говоришь о Сопротивлении?
Сон сбывался?
Они шли по Диколесью на рассвете. Робкие лучи солнца проникали в подлесок. Джем и арлекин шагали по высокой траве, пробирались сквозь заросли папоротников. Арлекин шел впереди, Джем — за ним, шаг в шаг.
Арлекин не ответил на вопрос Джема прямо.
— Джем, в свое время ты поймешь то, что пока сокрыто от тебя. Для начала тебе предстоит странствие. Дорога тяжела, и кристалл Короса больше тебе не поможет. Когда ты нашел этот кристалл, он был полон могущества, он окутал тебя непроницаемым ореолом. Теперь же тебе помогут лишь те силы, которые исходят от этого мира. Ты сможешь ходить, но летать уже не сумеешь. А кристалл останется обычным, темным, тусклым камнем. Таким он будет до самого конца твоего испытания, пока не воссоединится с другими кристаллами.
— Испытание? — на мгновение Джему не захотелось об этом думать. Разве такое возможно?
— Джем, — сказал арлекин. — Теперь ты должен уже понять, что ты — ребенок, отмеченный особой судьбой.
Джем остановился, взял арлекина за руку. Как хрупка была эта рука, как тонка! Джем поднял глаза: вверху, на ветвях, щебетали птицы, дорогу перебежала белка.
— Мама что-то говорила… Как раз перед тем, как…
Джем запнулся, его душили слезы.
Арлекин обернулся, печально улыбнулся юноше, но тут же отвернулся и снова зашагал вперед.
— Да, Джем, — сказал он. — Это правда. Но ты — не просто сын Эджарда Алого. И зло, довлеющее над миром, — это не только то зло, которое сеют приспешники Эджарда Синего. Ты родился в суровое время, Джем, но то, что мы переживали до сих пор, это лишь предвестие. Эпоха Искупления, Джем, идет к концу, и тот, кого зовут Сассорохом, уже готов вновь вырваться из Царства Небытия. Придет время, Джем, когда ты поймешь нечто большее. Пока же ты должен знать одно: ты — спаситель Орокона. И все то, что предсказано в Пылающих Стихах, со временем сбудется.
Джем задумчиво смотрел под ноги.
— Но Тор, а как же Ката? Неужели я должен ее покинуть?
— Джем, ты ничем не поможешь ей. Сейчас сети Зла затянули ее, но и это пройдет. Дитя, ты должен позволить ей самой найти собственную судьбу.
— Но я люблю ее! Я не могу!
— Джем, тише, успокойся, прошу тебя! — арлекин снова обернулся и обнял юношу. — Я сказал, что сейчас ты должен покинуть ее, но я обещаю: пробьет час, и вы встретитесь вновь. Я сказал, что она должна найти собственную судьбу, и это именно так. Но знай: ваши судьбы неразлучны. Пройдет немало времени. Джем, но в конце концов ты убедишься, что я прав.
— Но Тор, откуда тебе все это известно? — воскликнул Джем. Ответа не последовало.
Арлекин высвободился из объятий юноши и торопливо зашагал дальше сквозь заросли. Однако, пройдя несколько шагов, он вдруг резко обернулся. Джем бросился к нему:
— Я ничего не понимаю!
Но арлекин только рассмеялся.
Они быстро добрались до знакомого места — плетня и пролома в кладбищенской стене. Сначала Джем удивился — ведь арлекин говорил, что он должен уйти из деревни, а сам привел его сюда.
— Джем, здесь мы должны расстаться. Обними же меня, дитя мое, ибо много сезонов минует, пока мы увидимся снова. Но знай: я буду с тобой всегда. Я буду в твоем сердце, и куда бы ты ни пошел, я пойду с тобой.
У Джема защипало глаза.
— Но арлекин! Неужели ты не можешь пойти со мной сейчас?
— Это невозможно, дитя мое. Джем, иди, тебе нужно поспешить. — Арлекин указал на пролом в стене. — Тебе предстоит еще раз пройти той же дорогой, Джем. Только-только рассвело, и тебя в этом платье никто не узнает.
Джем изумленно смотрел в глаза, скрытые серебристой маской.
— Арлекин, зачем мне идти этой дорогой?
— Неужели забыл? Джем, есть один спутник, без которого ты не сможешь обойтись в пути. Этот спутник ожидает тебя на лужайке.
— Арлекин?
И тут Джема озарило! Ну и ловкач же этот арлекин! Так жестоко шутил с ним! Радость переполняла Джема.
— Ката! Возможно ли? О арлекин, как же так? На этот раз Джем не стал дожидаться ответа.
Он бегом бросился к стене, прорвался через плетень, пролез в дыру, помчался, петляя между могил, мимо старого скрюченного тиса, мимо разрушенного храма — черного провала на месте некогда гордого здания. Джем с замиранием сердца слушал слова арлекина, но, узнавая о грядущих испытаниях и странствиях, он не переставал тосковать по детству и втайне страшился расставания с ним. Теперь все страхи улетучились, тоска разлетелась пеплом по ветру. Если рядом с ним будет Ката, ему нечего бояться и не будет таких печалей, которых нельзя было бы пережить. Он пойдет куда угодно, он сделает все, что угодно, пребывая в особом мире их любви.
Юноша пробежал через ворота кладбища, шлепая по слякоти. Дороги после ночной грозы немилосердно развезло. Вот и лужайка! Джем поскользнулся, чуть не упал. Не такого зрелища он ожидал!
Зрелище было ужасающе!
Тут и там в грязи валялись трупы. Тела ваганов и жителей деревни и даже тела солдат в синих мундирах. Дрожа, Джем шел по обугленной черной земле. Перевернутая повозка, битое стекло, парусина сорванной палатки, хлопающая на ветру. Дохлая собака с головой, размозженной кирпичом. Затоптанный в грязь белый носовой платок.
Джем остановился, подобрал платок. Он оказался таким тяжелым от налипшей грязи!
— Почему? Почему? — шептал Джем, в ужасе озираясь. На горизонте занималась вымученная заря. Белые горы едва виднелись за печальными серыми тучами. Мрачная скала Икзитера чернела громадой замка. Джем опустил глаза и заново осмотрел лужайку. Теперь взгляду его открылось многое, чего он не заметил сразу.
Арлекин сказал, что посередине лужайки Джема будет ожидать его спутник, но там Джем не увидел ничего, кроме виселицы, где на веревке покачивалось чье-то длинное худое тело. Значит, ночью кого-то все же казнили — Вильдроп осуществил-таки деяние во имя своей непредсказуемой справедливости.
Джему стало страшно. Ужас сковал его сердце. В силуэте повешенного было что-то до боли знакомое.
Скользя по грязи и спотыкаясь, Джем поплелся к эшафоту.
Упал на колени.
И тут Джем вспомнил, какое было лицо у его тетки, когда из ниши в стене, покачиваясь, вышел Тор. Видно было, что Умбекка борется с собой. Тор думал, что тетка не способна его выдать. Он верил, что она не способна на подлость. Теперь Джем понял: Тор ошибся, ошибся ужасно. Умбекка Ренч боролась с собой, но проиграла в этой битве.
Пестрый костюм арлекина был перепачкан грязью.
Слезы ручьями текли по щекам Джема, когда он смотрел на любимое, такое знакомое лицо, землисто-серое, распухшее.
— О Тор, Тор!
Небо порозовело. И вдруг Джем, стоявший на коленях около эшафота, увидел, что из земли прямо у него на глазах появился росток — странное ползучее растение. Лоза быстро вырастала и поползла вверх, обвивая грубо сколоченный угрюмый помост. На ветру затрепетали черные лепестки.
И тут Джем все понял.
Окоченевшими пальцами он раздвинул толстые корни лианы, раскопал глинистую землю. На этот раз, как предсказал арлекин, кристалл оказался темным тусклым камнем, но Джем все же взял его и прижал к груди.
У кладбищенских ворот Джем обернулся. Он бросил последний взгляд на замок, на деревню. Он бы задержался еще, но услышал топот сапог синемундирников по другую сторону от лужайки.
Джем спрятал кристалл под куртку и побежал к Диколесью.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ВРЕМЯ В ОРОКОНЕ
СЕЗОНЫ
ЦИКЛЫ
ЛУНЫ
ФАЗЫ ЛУНЫ
Деление дня.
Его швырнули на сиденье кареты.
— Быстрее! На этот раз медлить нельзя! Нужно подготовить его к операции! — вопли досточтимого Воксвелла гулко разносились в сыром воздухе. Взгляд Джема отчаянно метался между собиравшейся за окнами грозой и зловещей фигурой лекаря, усевшегося рядом на сиденье. Юноше хотелось кричать, но кричать он не мог. Ему хотелось ударить лекаря — он не мог и этого. Плотный кляп забил ему рот, прижал к небу язык, руки ему связали крепкими веревками, которые больно врезались в запястье и лодыжки.
Полыхнула молния, озарила лицо Воксвелла, перекошенное дикой злобой. Глаза Воксвелла были полны почти любовной страсти. Он склонился к Джему и заглянул в полные ужаса глаза юноши:
— О бастард, бастард! Скоро ты будешь излечен!
Он вскочил со стула, под его ногами захрустело битое стекло.
— Быстрее, быстрее!
С губ Воксвелла стекали слюни, парик съехал набок, обнажив плешивую голову. Взгляд его безумно метался.
— Скорее! Скорее!
Карета сотрясалась чуть ли не в ритме любви. Скоро страсть досточтимого Воксвелла получит удовлетворение.
Джема везли на карете по аллее, которая вела к Цветущему Домику.
И вот тогда…
Все произошло мгновенно. Все это время собиралась гроза, она нарастала вместе со страстью Воксвелла. И вот гроза достигла своего апогея. Раздался оглушительный раскат грома, ослепительно сверкнула молния. Лошадь испуганно заржала, в страхе вскрикнул возница. Поперек дороги упало огромное дерево.
Джем застонал.
Его швырнуло к окну кареты, а потом… он очутился под открытым небом — карета разлетелась на куски.
Все кончено.
Но нет. Не совсем.
Молния сверкнула во второй раз.
Три образа запечатлелись в памяти Джема, лежавшего на земле под проливным дождем на опушке Диколесья: сломанная, словно стебелек травы, шея возницы, обрывающие поводья и скачущие прочь лошади, и Воксвелл, которому придавило ноги стволом упавшего дерева. Лекарь кричал и кричал, пытаясь перекричать грозу.
Вот тогда молния полыхнула в третий раз, и языки пламени объяли развалившуюся карету.
Досточтимый Воксвелл умолк навсегда.
Крам храпел.
Крам всегда храпел. Это мешало Морвену предаться размышлениям со всей подобающей сосредоточенностью. Морвену, лежавшему на нарах внизу, столько раз хотелось приподняться и постучать кулаком по скрипучим доскам, а то даже — вскочить и накрыть физиономию Крама подушкой. Но сегодня Морвен почти не обращал внимания на поросячье хрюканье Крама. Гром грохотал так оглушительно.
В душе у Морвена тоже бушевала буря.
Верхняя губа у него опухла — по ней угодил перстень старухи ваганки. Морвену было больно, но он пестовал свою боль. Его переполняли стыд и ужас при мысли о том, что он натворил. Он ударил несчастную каргу, и с этого начался мятеж. Но вдруг ему пришла в голову такая мысль: «Я хотел, чтобы она ударила меня в ответ. Я хотел этого!»
Когда началась потасовка, Морвен совладал с собой. Он почти сразу включился в борьбу. Он стрелял, бегал, подбегал с донесениями к растерявшемуся сержанту Банчу. Что-то внутри у Морвена взяло верх — наверное, инстинкт самосохранения.
«Я не должен жертвовать собой, — думал Морвен. — Пока не должен».
По прошествии времени сержант Банч даже решил, что рекрут Морвен не такой уж сопляк. Надо просто немного пообтесать парня, вот и все.
Он-то не знал, кто начал мятеж.
В бараке было темно — хоть глаз выколи. Морвен ворочался на жестких нарах. Удастся ли ему заснуть? С того мгновения — о, теперь ему казалось, что это было немыслимо давно — как он упал на колени в грязь и начал молиться, Морвена не покидало ощущение, что в него проникло Зло. Теперь оно без устали стучало у него в висках. Ему казалось, что Зло разрастается, заполняет собой мир. И он знал, что синемундирники — орудия этого Зла.
Гроза, наконец, утихла, и храп Крама стал оглушительным, невыносимым. Бедняга Крам! Морвену стало нестерпимо жаль товарища. А потом ему стало столь же отчаянно жаль всех солдат, которые спали тревожным сном в бараке.
А хозяева пустующих нар спят вечным сном на лужайке.
Морвен сел и закрыл лицо руками. Его охватило отчаяние. Ему было стыдно за то, какую роль он сыграл в мятеже. Ему было стыдно за весь мир. Но что он мог поделать? Что мог поделать вообще кто-нибудь? Морвен казался себе бесконечно маленьким, бесконечно беспомощным, ничтожной мухой, попавшей в огромную паучью сеть.
Паук подползал к нему все ближе и ближе.
Как только за окнами барака, наконец, забрезжил рассвет, Морвен вытащил из-под подушки «Дискурс о свободе» Витония и читал до побудки.
Джем лежал, глядя в обезумевшее небо.
Только когда утихла буря, юноша понял, что рядом с ним кто-то стоит. Он пришел не по аллее, а возник из-за деревьев. Сначала Джем воспринял его присутствие спокойно, он чувствовал только, что этот «кто-то» излучает дружелюбие. Но вот восточная луна выглянула из-за смятенных туч. Джем повернул голову и взглянул в таинственные, знакомые глаза — почему-то он догадался, что увидит именно эти глаза. Глаза вспыхнули и снова потемнели.
Лесной тигр.
Зверь бережно опустил лапу на грудь Джема. Джем, не мигая, смотрел в эти загадочные глаза, в глубине которых плыли и формировались странные образы. Сменялись цвета, из-за темноты казавшиеся глубокими. Их смена напоминала смещение стеклышек в калейдоскопе, но, наконец, что-то произошло, и колеблющиеся цвета преобразились в фигуру человека. Фигура покачивалась, дрожала, словно отражение на поверхности воды, но вот она застыла, и Джем увидел, что на человеке костюм арлекина. Арлекин начал танец. Джем, зачарованный, следил за этим танцем, и вдруг откуда-то издалека донеслась песенка прошедших лет:
Когда Джем очнулся, он сначала услышал только стук капель, которые падали с листвы на его лицо. Рассвет пробивался сквозь кроны высоких деревьев. Джем резко обернулся, ища взглядом разбитую карету лекаря. Кареты не было. Он лежал в чаще Диколесья. Потом он заметил, что больше не связан и на нем — крестьянское платье какого-то коричневато-зеленого цвета.
Хороводом пойдем, как по краю кольца…
У кольца нет начала, не видно конца.
Джем приподнялся и сел.
— Придется в этом походить, — произнес чей-то голос. — По крайней мере, в начале твоего путешествия.
Джем обернулся.
Арлекин! Длинноногий, стройный, в разноцветном костюме и серебристой маске.
— Тор! Это ты! — Джем вскочил, отряхнул листья и мелкие сучки с куртки. — Но о каком путешествии ты говоришь?
— Да ладно тебе, Джем. Неужели забыл? Должен бы догадаться. Твоя жизнь в этой деревне окончена. На самом деле все, что ты знал и умел до сегодняшнего дня, должно отойти в прошлое. Детству конец, Джем. Оно стало местом, куда тебе никогда не вернуться.
Итак. Если синемундирники примутся разыскивать тебя, ты должен будешь уйти на юг. Но вряд ли они бросятся на твои поиски сразу. Они решат, что ты погиб вместе с лекарем и возницей, что ваши останки обуглились и перемешались. Во всяком случае, лучше бы тебе некоторое время идти по лесу, но вдоль белесой дороги. Примерно через день ты встретишься с ваганами. Они так же, как и ты, будут переодеты. С ними ты дойдешь до Агондона. В Агондоне ваганов до сих пор терпят — ведь они умеют развлекать!
— Я должен стать ваганом? — спросил Джем.
— Нет, Джем. Агондон — большой город. Он стоит в дельте реки Риэль. Там ты разыщешь улицу под названием Давалон. Там стоит дом — ты его узнаешь по золоченым свиткам над окнами и дверью. В этом доме живет дворянин, известный под именем лорд Эмпстер. Ты должен явиться к нему, Джем. Он тебя примет.
— Но Тор! Как он меня узнает?
— Он узнает тебя, Джем.
Глаза Джема сверкали. Арлекин сказал ему, что его детству конец, но вдруг, словно во сне, на него нахлынули воспоминания.
— Тор? Ты говоришь о Сопротивлении?
Сон сбывался?
Они шли по Диколесью на рассвете. Робкие лучи солнца проникали в подлесок. Джем и арлекин шагали по высокой траве, пробирались сквозь заросли папоротников. Арлекин шел впереди, Джем — за ним, шаг в шаг.
Арлекин не ответил на вопрос Джема прямо.
— Джем, в свое время ты поймешь то, что пока сокрыто от тебя. Для начала тебе предстоит странствие. Дорога тяжела, и кристалл Короса больше тебе не поможет. Когда ты нашел этот кристалл, он был полон могущества, он окутал тебя непроницаемым ореолом. Теперь же тебе помогут лишь те силы, которые исходят от этого мира. Ты сможешь ходить, но летать уже не сумеешь. А кристалл останется обычным, темным, тусклым камнем. Таким он будет до самого конца твоего испытания, пока не воссоединится с другими кристаллами.
— Испытание? — на мгновение Джему не захотелось об этом думать. Разве такое возможно?
— Джем, — сказал арлекин. — Теперь ты должен уже понять, что ты — ребенок, отмеченный особой судьбой.
Джем остановился, взял арлекина за руку. Как хрупка была эта рука, как тонка! Джем поднял глаза: вверху, на ветвях, щебетали птицы, дорогу перебежала белка.
— Мама что-то говорила… Как раз перед тем, как…
Джем запнулся, его душили слезы.
Арлекин обернулся, печально улыбнулся юноше, но тут же отвернулся и снова зашагал вперед.
— Да, Джем, — сказал он. — Это правда. Но ты — не просто сын Эджарда Алого. И зло, довлеющее над миром, — это не только то зло, которое сеют приспешники Эджарда Синего. Ты родился в суровое время, Джем, но то, что мы переживали до сих пор, это лишь предвестие. Эпоха Искупления, Джем, идет к концу, и тот, кого зовут Сассорохом, уже готов вновь вырваться из Царства Небытия. Придет время, Джем, когда ты поймешь нечто большее. Пока же ты должен знать одно: ты — спаситель Орокона. И все то, что предсказано в Пылающих Стихах, со временем сбудется.
Джем задумчиво смотрел под ноги.
— Но Тор, а как же Ката? Неужели я должен ее покинуть?
— Джем, ты ничем не поможешь ей. Сейчас сети Зла затянули ее, но и это пройдет. Дитя, ты должен позволить ей самой найти собственную судьбу.
— Но я люблю ее! Я не могу!
— Джем, тише, успокойся, прошу тебя! — арлекин снова обернулся и обнял юношу. — Я сказал, что сейчас ты должен покинуть ее, но я обещаю: пробьет час, и вы встретитесь вновь. Я сказал, что она должна найти собственную судьбу, и это именно так. Но знай: ваши судьбы неразлучны. Пройдет немало времени. Джем, но в конце концов ты убедишься, что я прав.
— Но Тор, откуда тебе все это известно? — воскликнул Джем. Ответа не последовало.
Арлекин высвободился из объятий юноши и торопливо зашагал дальше сквозь заросли. Однако, пройдя несколько шагов, он вдруг резко обернулся. Джем бросился к нему:
— Я ничего не понимаю!
Но арлекин только рассмеялся.
Они быстро добрались до знакомого места — плетня и пролома в кладбищенской стене. Сначала Джем удивился — ведь арлекин говорил, что он должен уйти из деревни, а сам привел его сюда.
— Джем, здесь мы должны расстаться. Обними же меня, дитя мое, ибо много сезонов минует, пока мы увидимся снова. Но знай: я буду с тобой всегда. Я буду в твоем сердце, и куда бы ты ни пошел, я пойду с тобой.
У Джема защипало глаза.
— Но арлекин! Неужели ты не можешь пойти со мной сейчас?
— Это невозможно, дитя мое. Джем, иди, тебе нужно поспешить. — Арлекин указал на пролом в стене. — Тебе предстоит еще раз пройти той же дорогой, Джем. Только-только рассвело, и тебя в этом платье никто не узнает.
Джем изумленно смотрел в глаза, скрытые серебристой маской.
— Арлекин, зачем мне идти этой дорогой?
— Неужели забыл? Джем, есть один спутник, без которого ты не сможешь обойтись в пути. Этот спутник ожидает тебя на лужайке.
— Арлекин?
И тут Джема озарило! Ну и ловкач же этот арлекин! Так жестоко шутил с ним! Радость переполняла Джема.
— Ката! Возможно ли? О арлекин, как же так? На этот раз Джем не стал дожидаться ответа.
Он бегом бросился к стене, прорвался через плетень, пролез в дыру, помчался, петляя между могил, мимо старого скрюченного тиса, мимо разрушенного храма — черного провала на месте некогда гордого здания. Джем с замиранием сердца слушал слова арлекина, но, узнавая о грядущих испытаниях и странствиях, он не переставал тосковать по детству и втайне страшился расставания с ним. Теперь все страхи улетучились, тоска разлетелась пеплом по ветру. Если рядом с ним будет Ката, ему нечего бояться и не будет таких печалей, которых нельзя было бы пережить. Он пойдет куда угодно, он сделает все, что угодно, пребывая в особом мире их любви.
Юноша пробежал через ворота кладбища, шлепая по слякоти. Дороги после ночной грозы немилосердно развезло. Вот и лужайка! Джем поскользнулся, чуть не упал. Не такого зрелища он ожидал!
Зрелище было ужасающе!
Тут и там в грязи валялись трупы. Тела ваганов и жителей деревни и даже тела солдат в синих мундирах. Дрожа, Джем шел по обугленной черной земле. Перевернутая повозка, битое стекло, парусина сорванной палатки, хлопающая на ветру. Дохлая собака с головой, размозженной кирпичом. Затоптанный в грязь белый носовой платок.
Джем остановился, подобрал платок. Он оказался таким тяжелым от налипшей грязи!
— Почему? Почему? — шептал Джем, в ужасе озираясь. На горизонте занималась вымученная заря. Белые горы едва виднелись за печальными серыми тучами. Мрачная скала Икзитера чернела громадой замка. Джем опустил глаза и заново осмотрел лужайку. Теперь взгляду его открылось многое, чего он не заметил сразу.
Арлекин сказал, что посередине лужайки Джема будет ожидать его спутник, но там Джем не увидел ничего, кроме виселицы, где на веревке покачивалось чье-то длинное худое тело. Значит, ночью кого-то все же казнили — Вильдроп осуществил-таки деяние во имя своей непредсказуемой справедливости.
Джему стало страшно. Ужас сковал его сердце. В силуэте повешенного было что-то до боли знакомое.
Скользя по грязи и спотыкаясь, Джем поплелся к эшафоту.
Упал на колени.
И тут Джем вспомнил, какое было лицо у его тетки, когда из ниши в стене, покачиваясь, вышел Тор. Видно было, что Умбекка борется с собой. Тор думал, что тетка не способна его выдать. Он верил, что она не способна на подлость. Теперь Джем понял: Тор ошибся, ошибся ужасно. Умбекка Ренч боролась с собой, но проиграла в этой битве.
Пестрый костюм арлекина был перепачкан грязью.
Слезы ручьями текли по щекам Джема, когда он смотрел на любимое, такое знакомое лицо, землисто-серое, распухшее.
— О Тор, Тор!
Небо порозовело. И вдруг Джем, стоявший на коленях около эшафота, увидел, что из земли прямо у него на глазах появился росток — странное ползучее растение. Лоза быстро вырастала и поползла вверх, обвивая грубо сколоченный угрюмый помост. На ветру затрепетали черные лепестки.
И тут Джем все понял.
Окоченевшими пальцами он раздвинул толстые корни лианы, раскопал глинистую землю. На этот раз, как предсказал арлекин, кристалл оказался темным тусклым камнем, но Джем все же взял его и прижал к груди.
У кладбищенских ворот Джем обернулся. Он бросил последний взгляд на замок, на деревню. Он бы задержался еще, но услышал топот сапог синемундирников по другую сторону от лужайки.
Джем спрятал кристалл под куртку и побежал к Диколесью.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ВРЕМЯ В ОРОКОНЕ
Посетить мир Эль-Орока очень легко, потому что он совсем недалеко от нашего мира — да это, в сущности, и есть наш мир, только в другом измерении. Ткань между измерениями местами непрочна, и, найдя такую «прореху», мы легко можем попасть в Эль-Орок, а также и во множество других параллельных миров.
На самом деле и время в Эль-Ороке не так уж отличается от времени в нашем мире, хотя поначалу может показаться, что там все совсем по-другому. При измерении времени там существуют вполне реальные единицы, но есть и вымышленные. Долгота года, к примеру, вполне реальна и не меняется, если под годом мы подразумеваем время, необходимое Земле для оборота вокруг солнца. Реальна и долгота дня. А вот неделя — единица вымышленная, надуманная. В цикле, состоящем из семи дней, нет ничего особенного — тут все дело в культуре, в исторически сложившихся традициях. В Эль-Ороке «реальные» единицы измерения времени точно такие же, как у нас. Разница лишь в том, как именно они измеряются.
А измеряются они по-разному в разных областях Эль-Орока. Нижеописанное большей частью относится к королевству Эджландия и к тем понятиям о времени, которые встречаются в «Танце арлекина».
Эджландцы пользуются пятью основными единицами измерения времени: сезоны, циклы, луны, фазы и различные части суток. Ниже приводится подробное объяснение.
На самом деле и время в Эль-Ороке не так уж отличается от времени в нашем мире, хотя поначалу может показаться, что там все совсем по-другому. При измерении времени там существуют вполне реальные единицы, но есть и вымышленные. Долгота года, к примеру, вполне реальна и не меняется, если под годом мы подразумеваем время, необходимое Земле для оборота вокруг солнца. Реальна и долгота дня. А вот неделя — единица вымышленная, надуманная. В цикле, состоящем из семи дней, нет ничего особенного — тут все дело в культуре, в исторически сложившихся традициях. В Эль-Ороке «реальные» единицы измерения времени точно такие же, как у нас. Разница лишь в том, как именно они измеряются.
А измеряются они по-разному в разных областях Эль-Орока. Нижеописанное большей частью относится к королевству Эджландия и к тем понятиям о времени, которые встречаются в «Танце арлекина».
Эджландцы пользуются пятью основными единицами измерения времени: сезоны, циклы, луны, фазы и различные части суток. Ниже приводится подробное объяснение.
СЕЗОНЫ
Год делится на пять сезонов, каждый из которых назван в честь одного из пяти божеств. Два сезона соответствуют зиме в нашем мире — сезон Агониса, которым завершается год, и сезон Короса, с которого начинается новый год. Сезон Агониса — время проведения праздника Агониса — главного религиозного торжества на землях, заселенных агонистами. Это время в нашем измерении соответствует Рождеству, а первые месяцы сезона Короса соответствуют самым тяжелым, холодным месяцам зимы в нашем мире.
Сезоны названы в порядке появления на свет божеств, которым они посвящены, согласно «Орокону». Полный цикл сезонов приведен ниже в таблице, здесь же указаны те месяцы, которым сезоны соответствуют в северном полушарии Земли. Следует, однако, отметить, что смена сезонов в Эджландии, например, стала подвергаться изменениям. Холодные сезоны стали длиннее и морознее, а теплые — короче и холоднее. Вот как смена сезонов должна выглядеть в идеале:
Сезон Короса — зима (январь, февраль, март)
Сезон Вианы — весна (апрель, май)
Сезон Терона — лето (июнь, июль, август, сентябрь)
Сезон Джавандры — осень (октябрь, ноябрь)
Сезон Агониса — зима (декабрь)
Сезоны названы в порядке появления на свет божеств, которым они посвящены, согласно «Орокону». Полный цикл сезонов приведен ниже в таблице, здесь же указаны те месяцы, которым сезоны соответствуют в северном полушарии Земли. Следует, однако, отметить, что смена сезонов в Эджландии, например, стала подвергаться изменениям. Холодные сезоны стали длиннее и морознее, а теплые — короче и холоднее. Вот как смена сезонов должна выглядеть в идеале:
Сезон Короса — зима (январь, февраль, март)
Сезон Вианы — весна (апрель, май)
Сезон Терона — лето (июнь, июль, август, сентябрь)
Сезон Джавандры — осень (октябрь, ноябрь)
Сезон Агониса — зима (декабрь)
ЦИКЛЫ
Для крестьян иного деления времени, как на сезоны, практически не существует, потому что для них с сезонами связана вся жизнь и работа на полях. Между тем в Эджландии главной официальной единицей измерения времени остается цикл, или пятилетие. Отдельные года не нумеруются по принципу 1998, 1999, 2000 и т. д. Число присваивается циклу, а годам, входящим в этот цикл, соответствуют буквы: а, б, в, г, д.
Действия «Танца арлекина» начинается в году 997а Эпохи Искупления. Следовательно, в действительности от начала Эпохи Искупления на ту пору прошло не 997 лет, а 4981.
Поверье о том, что эпоха Искупления близится к концу, подогревается тем, что недалек тысячный цикл.
Возраст людей также большей частью исчисляется не годами, а циклами. Таким образом, если мы читаем, что Кате от роду один цикл, это означает, что ей пять лет. К концу книги Джем входит в свои «четвертый цикл», и, следовательно, ему пятнадцать лет, и в четвертом цикле он будет оставаться, пока ему не исполнится девятнадцать.
И Джем, и Ката родились в году 996а. По нашим меркам, к началу тысячного цикла им обоим исполнится по двадцать лет. Тысячный цикл Эпохи Искупления будет соответствовать пятому циклу их возраста.
Циклы объединяются в более крупные единицы измерения времени — гены или эпициклы. Ген, которому, пожалуй, соответствует наше определение «декада», составляет 5x5 циклов, то есть 25 лет. Эпицикл (более или менее соответствующий нашему понятию «век») составляет 5x5 генов, то есть 125 лет.
Действия «Танца арлекина» начинается в году 997а Эпохи Искупления. Следовательно, в действительности от начала Эпохи Искупления на ту пору прошло не 997 лет, а 4981.
Поверье о том, что эпоха Искупления близится к концу, подогревается тем, что недалек тысячный цикл.
Возраст людей также большей частью исчисляется не годами, а циклами. Таким образом, если мы читаем, что Кате от роду один цикл, это означает, что ей пять лет. К концу книги Джем входит в свои «четвертый цикл», и, следовательно, ему пятнадцать лет, и в четвертом цикле он будет оставаться, пока ему не исполнится девятнадцать.
И Джем, и Ката родились в году 996а. По нашим меркам, к началу тысячного цикла им обоим исполнится по двадцать лет. Тысячный цикл Эпохи Искупления будет соответствовать пятому циклу их возраста.
Циклы объединяются в более крупные единицы измерения времени — гены или эпициклы. Ген, которому, пожалуй, соответствует наше определение «декада», составляет 5x5 циклов, то есть 25 лет. Эпицикл (более или менее соответствующий нашему понятию «век») составляет 5x5 генов, то есть 125 лет.
ЛУНЫ
В странах Эль-Орока нашему понятию «месяц» соответствует понятие «луна». Так же, как и в нашем измерении, лунный цикл составляет 29, 5 дня, а солнечный — приблизительно 365, 25 дня. Естественно, перед составителями календарей всегда вставала проблема, каким образом составить календарь так, чтобы месяцы сменяли друг друга в регулярной последовательности, чтобы лунные циклы укладывались в цикл солнечный (солнечный цикл в среднем на одиннадцать суток длиннее, чем двенадцать лунных месяцев). В Эль-Ороке эта проблема еще более осложняется тем, что год никак не укладывается в рамки священного числа «пять». Да, сезонов там пять, но они не равной долготы и в каждом сезоне — не по пять лун. [1]
В провинциях лунный цикл остается понятием буквальным. «Луна» — это период «жизни» луны. В Агондоне же в понятия «лун» внесена некоторая упорядоченность — однако такая, чтобы система не зависела от истинных циклов луны. В реформированном календаре агонистов (РКА) год разделен на двенадцать «лун», и в каждой из «лун» по тридцать дней. Названия этих «лун» приводятся в таблице, они взяты из древнего языка эпохи Зарождения и указывают на то, как романтизировали древние времена года.
Луны РКА (в каждой — по тридцать дней)
Ихиос — снег (январь)
Эвос — дождь (февраль)
Виянд — ветер (март)
Сендаль — семя (апрель)
Эванос — цветение (май)
Песдиор — пастбище (июнь)
Харион — урожай (июль)
Фенд — жара (август)
Луксор — фрукты (сентябрь)
Вендаль — вино (октябрь)
Нос — туман (ноябрь)
Арос — лед (декабрь).
Поскольку год в Эль-Ороке такой же длины, как у нас, приходится вводить пять дополнительных внекалендарных дней в конце каждого года. В високосном году таких дней шесть. Эти дни бывают между Аросом и Ихиосом и называются «воспоминаниями», и каждый из них посвящен определенному божеству. В високосный год вводится шестой, дополнительный день, называемый в честь верховного года Орока:
I Воспоминание о Коросе
II Воспоминание о Виане
III Воспоминание о Тероне
IV Воспоминание о Джавандре
V Воспоминание о Агонисе
VI День бога Орока (только в високосный год).
В провинциях лунный цикл остается понятием буквальным. «Луна» — это период «жизни» луны. В Агондоне же в понятия «лун» внесена некоторая упорядоченность — однако такая, чтобы система не зависела от истинных циклов луны. В реформированном календаре агонистов (РКА) год разделен на двенадцать «лун», и в каждой из «лун» по тридцать дней. Названия этих «лун» приводятся в таблице, они взяты из древнего языка эпохи Зарождения и указывают на то, как романтизировали древние времена года.
Луны РКА (в каждой — по тридцать дней)
Ихиос — снег (январь)
Эвос — дождь (февраль)
Виянд — ветер (март)
Сендаль — семя (апрель)
Эванос — цветение (май)
Песдиор — пастбище (июнь)
Харион — урожай (июль)
Фенд — жара (август)
Луксор — фрукты (сентябрь)
Вендаль — вино (октябрь)
Нос — туман (ноябрь)
Арос — лед (декабрь).
Поскольку год в Эль-Ороке такой же длины, как у нас, приходится вводить пять дополнительных внекалендарных дней в конце каждого года. В високосном году таких дней шесть. Эти дни бывают между Аросом и Ихиосом и называются «воспоминаниями», и каждый из них посвящен определенному божеству. В високосный год вводится шестой, дополнительный день, называемый в честь верховного года Орока:
I Воспоминание о Коросе
II Воспоминание о Виане
III Воспоминание о Тероне
IV Воспоминание о Джавандре
V Воспоминание о Агонисе
VI День бога Орока (только в високосный год).
ФАЗЫ ЛУНЫ
Понятия «неделя» в странах Эль-Орока не существует. Каждый лунный цикл — «луна» делится на пять фаз. В провинциях речь, на самом деле, идет об истинных фазах луны, но в реформированном календаре подлинная связь между природой и измерением времени утрачена. Нашему «новолунию» — началу лунного цикла — в Эль-Ороке соответствует «Чернолуние», то есть лунное затмение. Лунный цикл длится от одного Чернолуния до другого, двадцать девять или тридцать дней. Время между Чернолуниями делится на пять фаз, каждая из которых названа в соответствии с характерными особенностями лунного диска.
День 1. Чернолуние. Новолуние.
Дни 2—6 Пребывание. Лунный серп на западной стороне диска.
Дни 7—12 Западная луна. Половина луны на западной стороне диска.
Дни 13—18 Круг. Полнолуние.
Дни 19—24 Восточная луна. Половина луны на восточном полушарии.
Дни 25—29 Убывание. Лунный серп на восточном полушарии.
В Эджландии Чернолуние и начало второй, третьей, четвертой и пятой фаз луны (то есть дни 1, 7, 13, 19 и 25) называются Канунами, и в это время от прихожан требовалось неукоснительно посещать храм (что аналогично воскресенью в христианских странах нашего измерения), поэтому первый день лунного цикла можно с уверенностью называть как Чернолунием, так и первым Кануном.
Последующие дни своих названий не имеют, а имеют лишь порядковые номера, соответствующие их месту в фазе луны. Вторым днем лунного цикла, следовательно, будет первый день Убывания, за ним последует второй день Убывания и так далее…
Дни 7, 13, 19 и 25 являются Кануном Западной луны, кануном Сияния и так далее, а дни 8, 14, 20 и 26 — соответственно — первым днем Западной луны, первым днем Сияния и так далее.
Для того чтобы изображать эти даты на письме, удобно пользоваться сокращениями: например, первый день Убывания обозначается как «1 уб. », Канун Западной луны — «КЗ», третий день Сияния — ЗС, четвертый день Восточной луны — 4В.
В некоторых областях Эджландии принято нумеровать Чернолуния каждого сезона, поэтому дату там можно указать как «второе Чернолуние сезона Джавандры», после чего указывается номер цикла Эпохи Искупления. Прежде жители Эджландии и не нуждались в более точном указании времени, однако при составлении реформированного календаря потребовалась более дробная датировка.
День 1. Чернолуние. Новолуние.
Дни 2—6 Пребывание. Лунный серп на западной стороне диска.
Дни 7—12 Западная луна. Половина луны на западной стороне диска.
Дни 13—18 Круг. Полнолуние.
Дни 19—24 Восточная луна. Половина луны на восточном полушарии.
Дни 25—29 Убывание. Лунный серп на восточном полушарии.
В Эджландии Чернолуние и начало второй, третьей, четвертой и пятой фаз луны (то есть дни 1, 7, 13, 19 и 25) называются Канунами, и в это время от прихожан требовалось неукоснительно посещать храм (что аналогично воскресенью в христианских странах нашего измерения), поэтому первый день лунного цикла можно с уверенностью называть как Чернолунием, так и первым Кануном.
Последующие дни своих названий не имеют, а имеют лишь порядковые номера, соответствующие их месту в фазе луны. Вторым днем лунного цикла, следовательно, будет первый день Убывания, за ним последует второй день Убывания и так далее…
Дни 7, 13, 19 и 25 являются Кануном Западной луны, кануном Сияния и так далее, а дни 8, 14, 20 и 26 — соответственно — первым днем Западной луны, первым днем Сияния и так далее.
Для того чтобы изображать эти даты на письме, удобно пользоваться сокращениями: например, первый день Убывания обозначается как «1 уб. », Канун Западной луны — «КЗ», третий день Сияния — ЗС, четвертый день Восточной луны — 4В.
В некоторых областях Эджландии принято нумеровать Чернолуния каждого сезона, поэтому дату там можно указать как «второе Чернолуние сезона Джавандры», после чего указывается номер цикла Эпохи Искупления. Прежде жители Эджландии и не нуждались в более точном указании времени, однако при составлении реформированного календаря потребовалась более дробная датировка.
Деление дня.
В Эджландии день поделен на пятнадцать «часов», называемых «пятнадцатыми». Подобная система исчисления времени дня уходит корнями в прошлое, когда и в Эджландии, и в Зензане каждая из трех частей дня (рабочий день, время после работы и ночной сон) делилась еще на пять частей. Порой пытаются приписать эту систему использованию солнечных часов, но на самом деле все связано с наблюдениями за солнцем. В таком виде система до сих пор в ходу у крестьян.
Пятнадцатые, которые столь точно измеряются часами, в Цветущем Домике, представляют собой момент упорядоченности, необходимый и обусловленный изобретением механических часов. Каждая пятнадцатая, соответственно, равняется 1, 6 часа в нашем мире, а еще точнее — одному часу и тридцати шести минутам. Соответствие эджландского времени нашему можно выразить следующим образом:
Полночь—1.36 — Первая пятнадцатая
1.36—3.12 — Вторая пятнадцатая
3.12—4.48 — Третья пятнадцатая
4.48—6.24 — Четвертая пятнадцатая
6.24—8.00 — Пятая пятнадцатая
8.00—9.36 — Шестая пятнадцатая
9.36—11.12 — Седьмая пятнадцатая
11.12—12.48 — Восьмая пятнадцатая
12.48—14.24 — Девятая пятнадцатая
14.24—16.00 — Десятая пятнадцатая
16.00—17.36 — Одиннадцатая пятнадцатая
17.36—19.12 — Двенадцатая пятнадцатая
19.12—20.48 — Тринадцатая пятнадцатая
20.48—22.24 — Четырнадцатая пятнадцатая
22.24—полночь — Пятнадцатая пятнадцатая.
Время внутри пятнадцатых делится на «пятые» — пять равных единиц, каждая из которых длится 19,2 минуты, а «пятые» на более мелкие отрезки, соответствующим нашим минутам и секундам. Эти, более мелкие единицы измерения времени были введены с изобретением механических часов эджландским механиком Плезом Олтоном, в ЭП 951-в, и называются олтонами и мехорнами или, еще проще — меками.
«Пятая» делится на пятнадцать олтонов. Олтон более или менее соответствует нашей минуте, но длится 76,8 секунд. В одной пятнадцатой, таким образом, семьдесят пять олтонов, а в каждом олтоне — семьдесят пять меков. В сороковой главе «Танца арлекина», которая называется «Тикающие часы» часы по нашему времени тикают каждые 1.024 секунды.
Записывают время так: 1/15, 2/15 и так далее, когда нужно обозначить именно пятнадцатую. Ну, например, Умбекка приглашена на бал, который начинается в 13/15 — это 20.48 по нашим часам. Казнь ваганов назначена на такое же время «после окончания двенадцатой пятнадцатой» — значит, на начало тринадцатой пятнадцатой.
Более точными обозначениями времени в Эджландии не пользуются, но в принципе, если это потребуется, то должна быть применена такая схема: сначала указывается пятнадцатая, затем пятая, затем — если это необходимо — олтон. Ну, например, запись типа 6:3/15 будет означать: «третья пятая шестой пятнадцатой». В устной же речи достаточно сказать «третья шестой». По нашим меркам тем самым будет обозначено время около девяти часов утра — 8.57 плюс шесть секунд.
Наиболее точная формулировка времени выглядела бы таким образом: 12:4:5/15 — пятый олтон четвертой пятой двенадцатой пятнадцатой — сокращенно двенадцатой четвертой пятой, то есть — 6.36 (и 52,4 секунды).
Пятнадцатые, которые столь точно измеряются часами, в Цветущем Домике, представляют собой момент упорядоченности, необходимый и обусловленный изобретением механических часов. Каждая пятнадцатая, соответственно, равняется 1, 6 часа в нашем мире, а еще точнее — одному часу и тридцати шести минутам. Соответствие эджландского времени нашему можно выразить следующим образом:
Полночь—1.36 — Первая пятнадцатая
1.36—3.12 — Вторая пятнадцатая
3.12—4.48 — Третья пятнадцатая
4.48—6.24 — Четвертая пятнадцатая
6.24—8.00 — Пятая пятнадцатая
8.00—9.36 — Шестая пятнадцатая
9.36—11.12 — Седьмая пятнадцатая
11.12—12.48 — Восьмая пятнадцатая
12.48—14.24 — Девятая пятнадцатая
14.24—16.00 — Десятая пятнадцатая
16.00—17.36 — Одиннадцатая пятнадцатая
17.36—19.12 — Двенадцатая пятнадцатая
19.12—20.48 — Тринадцатая пятнадцатая
20.48—22.24 — Четырнадцатая пятнадцатая
22.24—полночь — Пятнадцатая пятнадцатая.
Время внутри пятнадцатых делится на «пятые» — пять равных единиц, каждая из которых длится 19,2 минуты, а «пятые» на более мелкие отрезки, соответствующим нашим минутам и секундам. Эти, более мелкие единицы измерения времени были введены с изобретением механических часов эджландским механиком Плезом Олтоном, в ЭП 951-в, и называются олтонами и мехорнами или, еще проще — меками.
«Пятая» делится на пятнадцать олтонов. Олтон более или менее соответствует нашей минуте, но длится 76,8 секунд. В одной пятнадцатой, таким образом, семьдесят пять олтонов, а в каждом олтоне — семьдесят пять меков. В сороковой главе «Танца арлекина», которая называется «Тикающие часы» часы по нашему времени тикают каждые 1.024 секунды.
Записывают время так: 1/15, 2/15 и так далее, когда нужно обозначить именно пятнадцатую. Ну, например, Умбекка приглашена на бал, который начинается в 13/15 — это 20.48 по нашим часам. Казнь ваганов назначена на такое же время «после окончания двенадцатой пятнадцатой» — значит, на начало тринадцатой пятнадцатой.
Более точными обозначениями времени в Эджландии не пользуются, но в принципе, если это потребуется, то должна быть применена такая схема: сначала указывается пятнадцатая, затем пятая, затем — если это необходимо — олтон. Ну, например, запись типа 6:3/15 будет означать: «третья пятая шестой пятнадцатой». В устной же речи достаточно сказать «третья шестой». По нашим меркам тем самым будет обозначено время около девяти часов утра — 8.57 плюс шесть секунд.
Наиболее точная формулировка времени выглядела бы таким образом: 12:4:5/15 — пятый олтон четвертой пятой двенадцатой пятнадцатой — сокращенно двенадцатой четвертой пятой, то есть — 6.36 (и 52,4 секунды).